Порой так явственно чувствуешь себя орудием в руках Жизни. Прислушиваясь к ней, вдруг неожиданно осознаешь правоту, наполняющую каждое ее движение. Понимаешь, что на каждое "за что?!" всегда можно найти ответ. Провидение - не провидение, просто - нерушимые Устои. Ты никогда не был слепым орудием, во всем следующим направляющей его силе. Никогда - ведь ты слишком горд для этого... Просто однажды ощущаешь, насколько сильно твои собственные внутренние устои и принципы пересекаются с самими Законами Жизни. И, тогда оказавшись на одной стороне, вы вместе начинаете карать переступающих черту...
Жизнь не любит тех, кто не способен и не желает бороться. Желая помочь, ты вегда можешь протянуть руку, оказавшемуся в беде. Порой кажется, что сама Жизнь стоит за твоей спиной, и дает еще один шанс упавшему. Он желал подняться, желал бросить вызов самому себе, и потому ты оказался рядом, откликнувшись на этот немой призыв... Но тот, кто отказавшись от протянутой руки (не из гордости вовсе, нет), останется на своем дне, ища себе оправданий в собственной слабости и лишь укоряя Судьбу за неудачи, только получает по заслугам.
Порой, проходя мимо и услышав жалобный плач, невольно свернешь со своего Пути и снова предложишь руку, в надежде на то, что что-то переменилось. Но все по-прежнему.  "За что?!" - спросит он вновь, даже не слыша и не видя тебя. Не ответишь, лишь грустно усмехнешься, отдергивая протянутую руку. В этот миг и сострадание, и гордость уйдут на второй план, и ты выберешь нечто третье, уходя и тихо затворяя за собой дверь...
Ведь ты знаешь, за что зачем Жизнь вновь и вновь приводит тебя сюда...

Порой так явственно чувствуешь себя орудием в руках Жизни. Прислушиваясь к ней, вдруг неожиданно осознаешь правоту, наполняющую каждое ее движение. Понимаешь, что на каждое "за что?!" всегда можно найти ответ. Провидение - не провидение, просто - нерушимые Устои. Ты никогда не был слепым орудием, во всем следующим направляющей его силе. Никогда - ведь ты слишком горд для этого... Просто однажды ощущаешь, насколько сильно твои собственные внутренние устои и принципы пересекаются с самими Законами Жизни. И, тогда оказавшись на одной стороне, вы вместе начинаете карать переступающих черту...
Жизнь не любит тех, кто не способен и не желает бороться. Желая помочь, ты вегда можешь протянуть руку, оказавшемуся в беде. Порой кажется, что сама Жизнь стоит за твоей спиной, и дает еще один шанс упавшему. Он желал подняться, желал бросить вызов самому себе, и потому ты оказался рядом, откликнувшись на этот немой призыв... Но тот, кто отказавшись от протянутой руки (не из гордости вовсе, нет), останется на своем дне, ища себе оправданий в собственной слабости и лишь укоряя Судьбу за неудачи, только получает по заслугам.
Порой, проходя мимо и услышав жалобный плач, невольно свернешь со своего Пути и снова предложишь руку, в надежде на то, что что-то переменилось. Но все по-прежнему.  "За что?!" - спросит он вновь, даже не слыша и не видя тебя. Не ответишь, лишь грустно усмехнешься, отдергивая протянутую руку. В этот миг и сострадание, и гордость уйдут на второй план, и ты выберешь нечто третье, уходя и тихо затворяя за собой дверь...
Ведь ты знаешь, за что зачем Жизнь вновь и вновь приводит тебя сюда...

Читать далее

Когда творческий работник достигает определенных успехов, рано или поздно к нему приходит Сатана и предлагает немногочисленный выбор. В первую очередь Сатана предлагает каждому своего специально подготовленного им Иуду или уже очень ограниченный  список вещей,  например, шутовской колпак, целую цистерну спиртного, наркотики и даже свою авторскую оперу с повторяющимися навязчивыми словами и незамысловатой музыкой. При этом Сатана ставит свое условие, чтобы шутовство было всегда профессиональным и убедительным. Сатана может предложить даже свои авторские программы обучения.  Он заставляет людей мучиться даже от того, чего они достигают, при неизбежных  сравнениях  - что у соседа яхта на двадцать метров длиннее или шуба у подруги дороже.
Но шутовство не ублажает Сатану. Мы смеёмся, облегчаем душу и сердце, открываем новые возможности восприятия жизни.
            А может быть, Сатана - это необходимая сторона мира? Но ведь не всегда, когда смешаешь части, получится целое. Все-таки такие вещи, как например, пропаганда зла, извечная реклама оружия, насилие, педофилия наконец, - не обратная сторона некого добра, а просто - это гадкие вещи. Сатанинские программы преобразования мира очень организованы, направлены на то, чтобы человек перестал мыслить, чтобы ему были противны искусство, наука. Чтобы люди вообще перестали слушать и понимать друг друга, чтобы пропало всякое доверие между людьми, чтобы властвовала и правила денежная купюра, чтобы брат пошел на брата, сын на отца, чтобы корысть торжествовала, чтобы не было  противодействия преступлениям, была бы только договорная цена для их осуществления. Чтобы люди жили хуже, чтобы власть не доверяла простым людям, а простые люди - власти, для того, чтобы власть никому не смогла реально помочь.
Чтобы не было никакой надежды на справедливость в судах, чтобы там  всё решало количество купюр. Чтобы от образования, начиная со школы, человека выворачивало так, чтобы все в душе ненавидели поэзию, литературу, но при этом притворялись и ходили бы в театры. Чтобы высмеивались самые лучшие человеческие порывы. Если всё это допустить и сложить с нашим слабым противодействием этому, опустить руки, то полученная картина мира будет не реальной, а просто гадкой.
Одним из сатанинских направлений является постоянное уничтожение человека,  утверждение его ничтожности, никчемности, высмеивание его любых положительных качеств, юмор, так сказать.
Другое – это утверждение существенности, значительности человека, декларация его способностей, возможность его участия в важных и серьёзных делах,  творческая реализация.

Мчит меня мертвая сила,
Мчит по стальному пути...
/Александр Блок/

Марвин Джон Химейер

Марвин Химейер (28 октября 1951 — 4 июня 2004) — американский сварщик, владелец мастерской по ремонту глушителей в Грэнби, штат Колорадо. Городок микроскопический, 2200 жителей. Свой земельный участок под мастерскую и магазин он официально выкупил за довольно приличные бабки на аукционе (что-то порядка $15 000, для этого он продал свою долю в большом автосервисе в Денвере).

Жизнь-источник радости, но всюду где пьет толпа -родники отравлены.

Фридрих Ницше

Мало кто осознаёт, что «потребление» по древне/церковнославянски значит «гибель». Т.е. для человека, не утратившего связей с православной традицией, «общество потребления» звучит как «общество гибели».

В ворохе исписанных листов. В историях о предпоследнем. Темными чернилами. Про наши души и про наши роли. Про наши камни и про призраки нашего счастья. Кто сейчас судит, если любой суд абсурден сам по себе, ибо в нем за руку с беспристрастностью - безразличие? И самый низкий инквизитор из вершителей правосудия - тщеславие. Ибо тщеславие не слышит слов, оно просто молча убивает, убивает, убивает, убивает. Killed. Убивает столько же дерзко, сколь и нежно. Оно распускает порой восхитительные, великолепные цветы прямо в сердцах. И даже способно в своей искушающей силе на прекрасное, ибо умеет извлечь из прекрасного силу для себя. Если бы весь мир вдруг на миг, на единственный миг остановился в этой карусели, насквозь выявив свою истинную солярность, а быть может точнее - ее отсутствие, по лицу моему бы скатилась хрустальная слеза от самых светлых чувств, чтобы почти незаметно разбившись об землю, попытаться начать этой нотой совершенно иной вальс на этой ярмарке. Ярмарке нетщеславия. И. Быть. Может. Всем. Нам. Просто. Не надо. Воспринимать. Себя. Слишком. Серьёзно?!

1. Кресло допроса.
Кресло допроса применялось в Центральной Европе. В Нюрнберге и Фегенсбурге до 1846 года регулярно проводились предварительные следствия с его использованием. Обнаженного узника усаживали на кресло в такой позе, что при малейшем движении в его кожу вонзались шипы. Обычно пытка длилась несколько часов, и палачи зачастую усиливали муки агонизирующей жертвы, протыкая ее конечности, применяя щипцы или другие орудия пытки. Подобные кресла имели различные формы и размеры, но все они были оборудованы шипами и средствами обездвиживания жертвы.


2. Ручная пила.
Про нее нечего сказать, кроме того, что она вызывала смерть еще худшую, нежели смерть на костре.
Орудие управлялось двумя людьми, которые распиливали осужденного, подвешенного вниз головой с ногами, привязанными к двум опорам. Уже сама позиция, вызывающая приток крови к головному мозгу, заставляла жертву переживать неслыханные муки в течение долгого времени. Этот инструмент использовался как наказание за различные преступления, но особенно охотно его применяли в отношении гомосексуалистов и ведьм. Нам представляется, что это средство широко употребляли французские судьи в отношении ведьм, которые забеременели от «дьявола ночных кошмаров» или даже от самого Сатаны

Читать далее

14 минут.

Когда в городе еще не завыли сирены, я уже все знал.
Знал потому что - много таких "потому что" было вокруг меня. Прикосновение холодного ветра к открытой шее, будто кто-то мертвый тронул ее ледяными пальцами. Скрип трамвайных колес на стыке рельсов, крик вороны в темнеющем небе. Пульс горящих окон: затухающий, рваный. Последний.
Я вышел из трамвая, дошел до набережной и сел на первую попавшуюся скамейку. Закурил и закрыл глаза, чувствуя, как волоски на руках встают дыбом, точно превращаясь в мелкие острые иголки.
Сирены раскололи вечер надвое – время «До» и время «После», которого оставалось так мало.
Четырнадцать минут.
Их хватит на многое, если, конечно, не жадничать. Тратить по минуте. Закрыв глаза, я сидел и слушал, как мир вокруг меня стремительно сжимается. Он был уже мертв, но еще не понимал этого. И только отдельными искрами в нем, как в остывшем костре, светились те, кто никуда не торопился.

14 минут

- Атомная тревога! – заревели вечно молчащие динамики с фонарных столбов. – Атомная тревога! Это не учения! Внимание! Немедленно укройтесь в ближайших убежищах!
Он вздрогнул, потому что как раз стоял под рупором. Растерянно огляделся, ненужным уже движением прикрывая букет от ветра. И тут же увидел ее – она бежала от автобусной остановки, спотыкаясь, взмахивая сумочкой. Не отрывая глаз от его лица. Он следил за ней, и все другие прохожие казались угловатыми картонными силуэтами, покрытыми пеплом.
- Господи… Как теперь-то? – сказала она, схватив его за руку.
- Возьми цветы, - сказал он.

- С ума сошел? Какие цветы? – крикнула она.
- Возьми, - сказал он, - и отойдем, а то затопчут. Пойдем лучше в переулок, погуляем. Как раз успеем дойти до нашего любимого дерева.
Она вдруг успокоилась.
- Обещаешь?
- Конечно, - он улыбнулся, чувствуя, как все внутри леденеет от страха.

13 минут

Он выстрелил три раза и увидел, как директор оседает в кресле, дергаясь сломанной куклой и брызгая кровью - с шипением, как сифон.
- Nothing personal, - буркнул под нос, - just business…
Прицелился в секретаршу, которая стояла у двери кабинета на подгибающихся ногах, но передумал. Подойдя ближе, киллер аккуратно выдернул у нее из-под мышки кожаную папку.
- Бегите, - посоветовал мягко. Тут же заметил, что случайно испачкал штанину черных джинсов пылью, похлопал по ней ладонью.
- Бегите, правда. Может, успеете, - посоветовал еще раз и вышел.

12 минут

Старик сидел неподвижно и глядел на шахматную доску, где его черный король жался в угол, под защиту последних фигур. Его противник, если так можно было назвать старинного партнера по шахматам, только что откинулся назад, захрипел и упал со складной табуретки, царапая руками пиджак напротив сердца. Они встречались здесь, на Страстном бульваре, каждую пятницу – вот уже тридцать лет. Хороший срок.
Старик посмотрел вокруг. Где-то слышались гудки, звон стекол и скрежет бьющихся машин. Он проводил глазами странную пару – мужчину с острым худым лицом и его спутницу, прижимавшую к себе букет цветов. Мужчина обнимал девушку за плечи. Их взгляды скользнули по старику, не замечая.
Он поглядел на доску, потом, покашляв, вытянул худую руку и холодными пальцами аккуратно уложил короля на черную клетку.

11 минут

- Интересно, а если я сейчас уйду, не заплатив – вы меня арестуете? – Сергей повертел в пальцах золотую печатку, потом поглядел на продавщицу за витриной ювелирного салона. Она его не услышала – стояла с белым лицом, и трясущимися руками бесконечно поправляла и поправляла кулон на шее. «Мама, ма-а-а-ма, хватит, ну хватит!», - вторая девушка визжала в углу, но сирены заглушали ее голос. Охранник тупо поглядел на Сергея, потом вдруг сорвался с места, подбежал к визжащей продавщице и два раза сильно ударил ее по лицу.
- Заглохни, сука!
- Нехорошо, земляк, - улыбаясь, громко сказал ему Сергей. Он надел печатку на палец и сунул руку в карман дорогого пальто.
- Че? – заорал охранник, двигаясь на него. Сергей увидел капли пота на лбу, и секунду разглядывал их, думая о том, что печатка сидит на пальце как надо – не жмет и не болтается. Потом достал из кармана пистолет и выстрелил охраннику в лицо.

10 минут

Они сидели в остановившемся трамвае и передавали друг другу бутылку коньяка.
- Плохо получилось, - сказал Андрей. Он попытался улыбнуться, но нижняя челюсть прыгала, и лицо белело с каждым глотком, - неохота так умирать.
- Может все-таки учения?.. – возразил Димка, но тут же осекся.
- Жаль, что не доехали до Пашки. У него сейчас как раз все собрались. День рождения, дым столбом наверно…
- Думаешь, легче было бы?
Андрей подумал.
- Нет, - сказал он. – Не легче. Ладно, давай еще по глотку. Закусывай, торт все равно не довезем.
Он посмотрел в окно.
- Гляди, живут же люди.
На перекрестке высокий человек в пальто расстреливал черный джип. Каждый раз он тщательно и долго целился - похоже, очень хотел сшибить выстрелом антенну, но у него никак не получалось. Расстреляв патроны, он махнул рукой и облокотился на капот.
- Приехали, - усмехнулся Димка. Он сделал глоток коньяка и поморщился.

9 минут

- Давно хотел тебе сказать… - он закончил щелкать пультом, с одного шипящего пустым экраном канала на другой, и оставил телевизор в покое.
- Что? – вяло отозвалась она.
- Никогда тебя не любил. Надо было тебя еще тогда, в Крыму утопить. Подумали бы, что несчастный случай.
- Сволочь! – она ударила его по щеке. Перехватив руку, он резко выкрутил ее. Когда жена завизжала и согнулась от боли, погнал ее к открытому балкону, сильнее выгибая локоть.
- Не надо! – она попыталась уцепиться длинными ногтями за дверной косяк. Ноготь сломался и остался торчать в щели.
Он выбросил ее с балкона, сам еле удержавшись у перил. Посмотрел, как тело шлепнулось на асфальт – звука было не слышно, все перекрывали сирены.
Закурил. Десять лет уже не чувствовал вкуса сигаретного дыма, потому что так хотела жена. Выдохнул, затянулся глубже.

8 минут

Люди бежали по улице – в разные стороны, кто куда. Натыкались друг на друга, падали, кричали и ругались. Один только нищий смирно сидел у забора, кутаясь в драный плащ. Шапку, в которой бренчала какая-то мелочь, давно запинали на другую сторону тротуара, но он за ней не торопился. Замер, вздрагивая, опустил нечесаную голову.
- На тебе, - кто-то бросил на колени нищему пистолет с оттянутым назад затвором, - я сегодня добрый. Один патрон там еще остался вроде. Сам разберешься.
Нищий не поднял голову, исподлобья проводил глазами ноги в черных джинсах, мазок пыли на штанине. Смахнул пистолет на асфальт, завыл тихо, раскачиваясь из стороны в сторону. Рядом, осторожно косясь блестящим взглядом, опустился голубь, клюнул какую-то крошку.

7 минут

В кинотеатре кого-то убивали, толпа пинала ворочающееся под ногами тело, возившее по полу разбитым лицом.
- Не смотри, - он ласково взял ее за подбородок, повернул к себе, поцеловал в губы.
- Я и не смотрю, - она храбро пожала плечами, хотя видно было, что напугана.
- Я тебя не брошу, - сказал он тихо.
- Что? – девушка не услышала, заткнула уши, громко закричала:
- Как эти сирены надоели! Я тебя совсем не слышу!
- И не слушай! – крикнул он в ответ. – Я тебя все равно не отпущу!
- Правда?
- Конечно!
Несколькими секундами позже их застрелил заросший грязной щетиной нищий, у которого откуда-то оказался пистолет. В обойме было всего два патрона, и нищему не хватило, чтобы застрелиться самому.
- Твари! Чтоб вы сдохли! – он кричал еще долго, но его никто не слушал, только двое парней в пустом трамвае рядом, руками ели торт.

6 минут

- Ты так быстро все сделала, - сказал он, - спасибо, Маша… И сирен этих почти не слышно.
- Молчи, - строго приказала человеку в кровати высокая женщина, - тебе говорить нельзя.
- Теперь-то уж что толку? – хрипло засмеялся-закашлял он. – Чудная ты, Маша. Так и будем врачей слушаться?
Она заботливо подоткнула ему одеяло, сама села рядом, глядя на острый профиль в полумраке комнаты.
- Маша, - он слова зашевелился, поднял голову, - почитай что-нибудь?
- Хочешь Бродского? – спросила она, не шевелясь.
- Очень.
Ей не нужно было тянуться за книгой и включать свет. Еле шевеля губами, почти беззвучно, она начала:

- Я не то что схожу с ума, но устал за лето.
За рубашкой в комод полезешь, и день потерян.
Поскорей бы, что ли, пришла зима и занесла все это –
города, человеков, но для начала зелень…

5 минут

- Мама, нам долго здесь сидеть? – спросил из глубины молчаливо дышащего вагона детский голос.
- Тихо. Сколько скажут, столько и будем сидеть, - шикнула женщина. И снова все затихли, только дышала толпа – как один смертельно раненый человек.
- Выйдем на перрон? – спросил машинист своего сменщика.
- Зачем? В кабине хоть не тесно. А там сейчас сплошная истерика, особенно когда эскалаторы отключили.
Машинист прислушался.
- Вроде тихо, - он пожал плечами.
- Это пока. Ты погоди еще немного.
- Да скоро будет уже все равно, сам знаешь. Мы же на кольцевой. Здесь все завалит.
- Это точно.
Не сговариваясь, оба закурили.
- Прямо пилотом себя чувствую, - сказал сменщик. – Как будто самолет падает, и уже чуть-чуть осталось. Только на покурить.
- Самолет, метро – то же самое, только без крыльев, - попытался пошутить машинист.
Оба невесело посмеялись. Потом сменщик щелкнул тумблером, и фары поезда погасли.

4 минуты

За углом кто-то играл на гитаре, нестройный хор старательно вытягивал слова песни. Саша поднялся по темной лестнице на верхний этаж дома. Сначала ему показалось, что на лестничной площадке никого нет, но потом он услышал тихий плач у двери, обитой красным дерматином.
- Ну? Чего ревешь? – Саша присел на корточки перед маленькой девочкой в красном комбинезоне.
- Страшно… - сказала она, поглядев на него серыми глазами. – Мне мама дверь не открывает. Они с папой ругались сильно, а потом замолчали, я через дверь слышала.
- Замолчали – это плохо, - серьезно сказал Саша. – Слушай, хочешь на крышу? Сверху все видно далеко-далеко.
- На крышу нельзя, - девочка помотала головой, плача зареванное лицо в ладошки. Саша аккуратно отвел ладошки от лица, подмигнул серым глазам.
- Сегодня можно. Я же не чужой дядька, а твой сосед снизу. Вот честно-честно. Пойдем, сама посмотришь.
Грохоча листами железа, они взобрались на самый верх крыши. Саша крепко держал девочку за руку.
- Ага. Вот мы и пришли, - он огляделся, потом снял свой плащ и постелил его прямо на ржавую жесть, - садись. Хорошо видно?
- Да, - девочка, не отрываясь, смотрела в небо.
- Ну и замечательно. Посидим, а потом и мама вернется, и папа…
Саша растянулся рядом, заложив руки за голову, и тоже начал смотреть на облака, гадая про себя – успеет он или нет заметить ракету.

3 минуты

Город затихал. Я сидел на скамейке, по-прежнему не открывая глаз, чувствуя, как люди забиваются поглубже в щели, чтобы спрятаться, хотя прятаться было бесполезно. Те, кому повезет выжить, были отсюда далеко. А я не считался, я даже не отбрасывал тень, сидя под тускнеющим фонарем.
Две минуты.
Ветер перестал дуть. Время сжималось, стремительно скручивалось в клубок, потому что миллионы человек сейчас думали только об одном – как бы замедлить эти минуты. Никогда не бывает так, как хотят все. Неторопливые и торопливые, они были на равных, хотя у первых в запасе оказалось несколько лишних мгновений.
Минута.
В небе будто кто-то прочертил белую полоску. Она все удлинялась, и впереди сияла раскаленная точка – словно метеорит, который сейчас упадет, оставив после себя просто маленькую воронку. «Маленькую! – взмолился я, не разжимая губ. – Пожалуйста! Маленькую! И чтоб все потом вернулись, вышли, убрали мусор, снова стали такими как раньше!»
В мире была тишина, и я понял, что меня никто не слушает. Скоро этот город превратится в стеклянный пузырь, застывший, навечно вплавленный в корку земли.

А я? Ведь я останусь?
Останусь?
Но что я скажу?
И куда пойду, расправляя обгоревшие крылья, покрытые мертвым стеклом?

© leit

"Человечество - удивительный вид. Оно умудрилось организовать само себя в пищевую цепочку и узаконить такой порядок вещей. Поглощение особи особью сопровождается ритуальными фразами «ничего личного», «это бизнес», «ты знал, на что идешь» и т.п. Причем поглощение может быть не только физическим. Точнее, чисто физическое поглощение - это варварство и моветон, так никто уже не делает, кроме папуасов в самых заброшенных уголках мира. Так что поедание в основном приобретает мучительные метафизические формы, приносящие гораздо больше прибыли и удовлетворения поедателю, нежели простое употребление индивидуума в пищу. Ментальное и экономическое пожирание - вот под какими знаменами пройдет этот век. За всей высокотехнологичной мишурой никто не разглядит пищевой пирамиды.

Знаете, папуасы-канибалы почестнее будут."

С годами становишься
злее,
умнее и -
строже,
Всегда на страже, и точно уж настороже -
Со всяким, пытавшимся перешагнуть порожек
К душе. Исковерканной пусть, но еще - душе.
С годами становится
ясно и -
непреложно,
Что ложно и то, чем хотелось бы дорожить,
Что в светлой и доброй вселенной никто не поможет
Дожить или выжить - да к черту бы! - просто жить.
С годами научат 
отчаянью и -
молчанью:
И правда, что толку о чем-то таком кричать,
Когда от рождения каждого приучают
Смотреть - и не видеть; и попросту не замечать.
Слепой не ослепнет, оглохшие не оглохнут,
И в общем-то спорно, кому же из них повезло.
Но ты говоришь себе тихо: Они все подохнут,
А я вот останусь.
Наверное, просто - 
Назло.

У меня просто нет других слов... Прочитал в ЖЖ пост с комментариями выкладываю...

Классики и современники

Дорогие друзья! Я не умею убирать под кат, поэтому пост очень большой. Но прошу вас, ДОЧИТАЙТЕ ДО КОНЦА! ОСОБЕННО ЭТО КАСАЕТСЯ ФИЛОЛОГОВ. Есть прекрасный сайт, который по запросу "стихи о любви" выдается первой же ссылкой. Среди стихов для смс и стихов для эмо там затесались и классики русской литературы. Увы, об этом не подозревают наивные участники форума. Точнее, подписанные под стихами фамилии классиков им ни о чем не говорят. Выкладываю названия стихотворений и самые потрясающие коментарии, скопированные с сайта (дополняя своими заметками).

"Не волнуйся, не плачь..." Б. Пастернак

Имя: лика [2008-10-18 20:10:14]
стишок простоват ДА КУДА УЖ ПАСТЕРНАКУ СТИХИ-ТО ПИСАТЬ? НЕ СОВАЛСЯ БЫ!..

Имя: Настюша [2007-12-06 12:12:13
Стих как стих ничего особенного!Простой!Для первого раза сойдет! НУ, ЗВУЧИТ ОБОДРЯЮЩЕ, ДЛЯ НОВИЧКА-ТО!

: Манюня [2007-11-20 10:11:42]
Мне не очень понравилось.Смысл то в чём?в чём суть?Есть стихи и по лучше! "ПОЭЗИЯ, ПРОСТИ ГОСПОДИ,ДОЛЖНА БЫТЬ ЧУТОЧКУ ГЛУПОВАТА..."
А я всё-таки вставлю море

Самое трудное,знаешь что?Когда ты считаешь,что надо делать одно,а тебе говорят:делай другое.И говорят хором,говорят самые справедливые слова,и ты сам уже начинаешь думать:а ведь,наверное,они правы.Может случиться,что правы.Но если будет в тебе хоть капелька сомнения,если в самой-самой глубине души осталась крошка уверенности,что прав ты,а не они,делай по-своему.Не оправдывай себя чужими правильными словами.