Настроение сейчас - пью зелёный чай с мятой и мармеладом

опубликовано в журнале "Миссия" '2008 

Декабрь – месяц тяжелых и темных портьер на окне. Они свисают фалдами и драпируют всё то, что происходит с жизнью по ту сторону окна. А там - за стеклом - снег накрывает города и замораживает мысли. Это месяц новогоднего бархата и атласа. Время карнавального смеха, распродаж и Рождества в Европе. Это момент как будто бы сказочного церемониала и радостных надежд. И чем фееричнее и волшебнее эта ночь, тем холоднее магия ВЕРЫ.

 О Рождестве Христовом я узнала рано. Мой папа – военный и коммунист – несмотря на строгий регламент армейской службы, в один из своих лейтенантских отпусков взял и покрестил меня. Церкви и тогда на Украине были вполне действующим институтом. Но попа в целях конспирации заказали на дом. Мне было тогда года два отроду. Весь этот процесс я не помню. Но зато помню, что у меня были Крестная Мать и Крестный Отец. А через пару лет радость такого обладания сменилась разочарованием. Мне строго-настрого ЗАПРЕТИЛИ в садике рассказывать о крещении. Нельзя было подвести папу. Но позже в моей детской голове стали созревать вполне *недетские* вопросы. А зачем крестили? Почему это таинство должно быть строжайшей тайной? И зачем этот Бог нужен? Ответы на эти вопросы были настолько невнятными, кроме, пожалуй, одного. Мне показали икону и сказали: это Матерь Божья, будешь себя плохо вести, Бог всё видит и он тебя накажет. Помню всё оцепенение по своему телу. Это был какой-то паралич страха: как это так? Что может произойти, если какая-то картинка с лицом будет стоять в серванте и за мной наблюдать? Я помню до ненависти все эти ощущения. Я боялась остаться в комнате и бегать вокруг стола. А для меня это было такое любимое занятие, что, однажды набегавшись вдоволь, я поняла: за мной следят…!!! Да-да, следят глаза той иконы. И в страхе я их возненавидела. Я пошла на свое детское непослушание. Открыла дверцу серванта, достала икону, взяла ножницы и нацарапала ей глаза. В мои лет шесть мне казалось, я лишила её зрения, и теперь я могу бегать, сколько душе угодно. На месте детского преступления меня взяли с поличным. И наказали, вселив в меня незыблемое чувство страха Кары Небесной. Я стояла в углу и должна была просить прощения у всех: у мамы, у папы и даже у Матери Божьей.

Потом, когда моя бабушка водила меня в церковь, то смотреть под купола мне было безумно страшно, но интересно. Теперь мне говорили, что Иисус – наш спаситель. Но лики святых, их глаза никак у меня не клеились с тем, что я видела в реале. Плакала тетя Маруся, её корову убило молнией, и она боялась остаться голодной на зиму. А баба Хима умерла во сне, у неё сгорела хата. А поп той церкви ездил по селу на «Волге» как председатель колхоза. И именно с того момента в себе я стала ощущать рождество ЖУТКОГО протеста. Но ощутила его так явно я только лет через тридцать. В одну из поездок в Верхотурье мы зашли в Кресто-Воздвиженский храм. Был понедельник. Безлюдно. Но мощи Симеона Верхотурского монахи монастыря охраняют круглосуточно. Он в черной рясе, с бородой, с нестриженными ногтями подошел ко мне и спросил: «Крещеная?» «Да», - ответила я. И он, обмакнув какую-то кисть в ароматном масле, намазал мне лоб. Потом тихая беседа. Мы рассказали, что приехали из Челябинска, что хотели бы узнать историю. И монаху показалось, он нашел благодатные уши. Но именно финал разговора развернул во мне настоящее торнадо эмоций. Я получила замечание. Макияж, брюки. Тот монах мне сказал: «Грешишь, барышня, Господь Бог не любит этого». Скорость моей мысли была настолько велика, что я тут же отрезала: - А в чем собственно грех? - Не гоже женщине носить мужские одежды. И губы красить не гоже. Не пустят тебя в рай. - Не пустят, ну и не надо. Не всем есть место в раю.

По дороге домой во мне взбунтовалось всё. От маковки до пяток. Как так: взять и просто повесить на человека клеймо? Грешница! А что? Носить платья – женские одежды да с рюшечками, губы не красить, голову не кудрить, а потом взять и в таком благочестивом виде украсть у подруги кошелек с зарплатой? Или ребенка родить и оставить в роддоме? Или быть настолько не жадной в любви, что взять и увести чужого мужа – отца двоих детей. А тот, пересекая границы государств, увидит такую благочестивую даму в розовой пижамке, и с горя начнет беспробудно пить. Неужели это не грех??? А внешне-то вроде всё благо и богообразно. Кто-то красиво рисует на заборе…граффити, а кто-то красиво разбивает чужие семьи. Прямо достоевщина какая-то разыгралась во мне!!! «Если бог есть», то, как же он может допускать такие несветлые мысли в адрес незнакомого человека? Да как я имею право сомневаться в том, что кто-то хороший? Ведь судят не по одежке, а по поступкам. Сколько цинизма и безверия скрывает в себе белая в золоте ряса Патриарха. Я помню проливной дождь и кордон ФСБ в Коелге. Приехал Алексий Второй. Бабки стояли с закрученными одеялами, в них спали или плакали дети. Они хотели благословения Патриарха, а он прошел как Царь и даже их не заметил. А я всё тогда думала, неужели этим простым людям с их искренней верой не обидно за такое пренебрежение. Но младенцы из тех одеял вырастут, и тоже будут жить какое-то время с верой, потом разочаруются. И так будет всегда. И к той тысяче прибавится еще одна от Рождества Христова! И так же народ будет ждать церемониала, распродаж и Рождества в Европе.

опубликовано в журнале "Миссия" '2008 год

Это в рифмах у Гумилева, «закат из золотого стал как медь». Только потом почему-то  появились тени. Даже от светлого тени всегда темные.  А  апрель наступает как-то демонически. Без исключений и  всегда. 

Девять месяцев и три десятка с лишним лет назад моя душа выбрала Рождение. Выбрала, а когда увидела белый свет ужаснулась не от войн, кровопролития и финансовых пирамид.  Мягкий ситец пеленок быстро износился.  И вот метаморфозы обычной  черно-белой зависти.  А она ещё та дама... в змеиной коже и леди в тигровой шкуре.

Migdalia Arellano 

"The Heart оf the Matter Posters" 

Мне было лет десять. У моей соседки Таньки были чудо-открытки. Она привезла их из Германии. Кошечки-собачки-цветочки. Такие милые. Советский Союз таких не печатал. Всё больше лозунги: «да здравствует комсомол» и «вперед к коммунизму». А Берлин – он был другим. И открытки привозили оттуда другие. Я помню свое ощущение и желание - ИМЕТЬ кошек-собак-цветы. Я стащила эти открытки, спрятала их под платьем и положила дома высоко – на шифоньер. Мне казалось тогда, я имею сейф с алмазами. Я периодически лезла под потолок и разглядывала чудеса немецкой полиграфии. Всё тайное стало явным очень быстро. И  потом я часа три  стояла на горохе в углу. Больно. Белая зависть и черные мысли. Воровка.  Бабушка мне тогда сказала: «таким, как ты, руки отрубают». На самом деле звук топора прозвучал в другом. Всеми фибрами своего существа я вдруг поняла: как гадко может быть,  даже если у тебя есть такие открытки. Горох и немцы стали отличной прививкой, чтобы никогда такой корью как зависть не страдать. А сейчас, когда жизнь ввергает во взрослый социум, есть горький осадок. Почему такая вакцинация – не всеобщая? Почему когда в апреле сходит снег, огонь пожирает дрова, а зависть – добрые дела? И почему она рушит отношения?  

Migdalia Arellano 

"Night Moves" 

Я помню, как подавилась недоумением. Из Хабаровска пришло известие. Мир в одну секунду перевернулся. До этого я была просто Лена Москаленко. И вот – новый официальный статус:  «вдова». Одна коллега спросила у меня: и что ты теперь будешь делать? У меня в голове вертелась мысль: надо как-то Соне сказать, что у неё больше нет отца. Но неугомонная моя коллега всё пыхтела: он тебе-то хоть что-то оставил? Да, оставил. Однокомнатную квартиру в убойном состоянии. «Повезло же, дуре» - услышала потом я отклик. А потом одна моя приятельница  объявила нашим отношениям молчаливый мораторий, когда узнала, что я купила квартиру в Челябинске. А потом ей показалась своя шубка слишком коротка, да и щи её стали для неё жидкими, а жемчуг слишком мелким.  Иллюзии искренности растаяли как тот закат у Гумилева.  И чему было завидовать? Недвижимости или вдовству вовремя? И почему, когда нельзя переплюнуть другого, зависть превращается в злобу?  Почему людей, таких же  как и я -  у них есть руки, ноги и голова -  захлёстывает желчь? Почему какая-то сумочка «Прада» приводит к Дьяволу, а бриллианты «Каррера и Каррера» становятся камнем в чужой огород? Почему это повод звонить твоей *подруге* и целый вечер причитать, какая ты стерва и дура, и почему это тебе так *прет* по жизни? И пошло-поехало: «У неё такая хватка!» «Она вся такая амбициозная!».   

Нет у меня хватки. И амбиции мои всегда в строгой амуниции. Я совершенно обычная женщина. С ежемесячными проблемами и всплесками эмоций. В тот момент мне нужны обычные крылышки в районе Олвейс, и совершенно неудобны  крылья за моей спиной. Мне плевать, есть ли на мне золотые копи и соверешенно фиолетово, Гуччи ли от меня пахнет.  Вы будете завидовать моим прокладкам?  Душа – она ведь больше химия, чем тело.  Тогда к чему весь этот театр Абсурда, где главная роль у Зависти? Слезы – это значит, нет эндорфинов. А тревога – это значит, нужны морфины. У зависти же не бывает выходных. Даже по праздникам, когда тебе родное правительство дает выспаться, зависть не дремлет. Она – как тот концераген. Уж если назвался груздем, то выдай отравление.  Это  у китайцев есть одна мудрость – ценить того, кто может с тобой разделить радость. Есть у тебя успех, а лицо ближнего при этом не белеет, не зеленеет и не покрывается красными пятнами. Здорово! Значит, за этой маской нет подлости. Нет обиды на себе и нет зависти к тебе.      

Даже от светлого тени всегда темные. А  апрель всегда наступает  демонически. Только теперь чудо-открытки из Германии мне не нужны.    Может, укрыться тигровой шкурой, и пусть мир перевернется вокруг тебя в акробатическом сальто. Хотите зависти! Да пожалуйста! Завидуйте! Вам же гламура в жизни не хватает! Но даже тигровая шкура не застрахована от моли. А у черепахи прийти к финишу первой не меньше шансов, чем у зайца.

из цикла "Журнальная проба пера"

Осень нынче надвигается как-то холодно, дождливо и уныло.

Плащевые курточки уже не охраняют тепло твоей души и мысли полетели далеко за горизонт.

Туда, где тепло, а солнце, разбиваясь как хрусталь, переливается яркими красками желания жить, мечтать и побеждать.

Сегодня разбила стакан. Пыталась вытереть его салфеткой, и мелькнуло в голове: «Сейчас стекло треснет». Не треснуло. Потянулась к верхней полке в шкафу – водрузить его в рядок на место, а он – неожиданно выскользнул, упал и разлетелся на множество осколков – огромных, больших и маленьких. Маленьких настолько, что слово «счастье» из них уже не сложишь. Стала выметать – но эти переливающиеся клочки стекла как богемская гармония рассыпались и больно стали ранить пальцы. Отчаяние. Отчаяние. Отчаяние. Ведь так и многие из нас, пытаясь вырваться из замкнутых рамок и стен, хотят освободить свои пальцы. Чтобы расслабить пуговичку на воротнике и дать своей душе вздохнуть покоем. Чтобы сыграть свой ми-мажор и ощутить полноту жизни.

David Graux "Un Gout de Solitude"

Отчего-то к человеку как кошка крадется одиночество? Странный такой вопрос. Как будто я – барышня из далекого 19 века. Вышиваю крестиком, золотом по бархату, а время от времени смотрю в окно и пытаюсь найти там ответы на всю оставшуюся жизнь. Один знакомый в «Одноклассниках» под печальный ритм вчерашнего блюза-дождя разоткровенничался: вроде всё хорошо, всё есть, дети радуют, а вот с женой – как будто чужие люди. И жизнь превратилась в лямку. А от этого душа надломилась и треснула, как «иссохшая бутыль из тыквы». Так что же такое происходит, что человек в раз при всем благополучии становится в душе сиротой? Накрыться плюшевым пледом бы и чувства укрыть и обогреть. Не получается. «Избалован, мой знакомый» - подумала я. А когда мой телефон промолчал весь следующий день, мне захотелось забрать эти слова обратно. Можно перенести смятения, можно преодолеть самые тяжкие недуги, но победить одиночество в душе ей одной не под силу.

Где рождается одиночество, и почему оно выбирает самые потаённые места души? Почему заставляет человека сомневаться в себе, а от этих сомнений прятаться в панцирь и быть жестким, жестоким и непримиримым? Вот в небе может родиться тысячи звезд, словно у ночи так много-много веснушек. Но рано утром их сменяет солнце, и рассыпает жизнь теплом. Меланхолия – это когда, тебя веснушки уже не радуют, а одиночество, это когда солнце – почти как фонарь. Он светит, но как прожектор той грандиозной перестройки ни черта не греет. А жизнь звучит как последний блюз перед неизбежностью завтра.

David Graux "Et Perle la Pluie"

Я опять вспомнила свою подругу Тину. Как ей папа строго настрого запретил семью с любимым. Показал на парня, которого выбрал сам - сыграли свадьбу, а любовь - прощай. Ереван той эпохи заставил жить с прописной буквы. Без заглавия, пролога и эпилога. В многоточии и без запятых. Счастье – семья. И та, которую создал тебе отец. Не ту, о которой мечтала ты. Не те дети, которых придумала ты. А всё по генплану одного человека. Минор звучит тихо, но бьет глубоко в сердце. Так всё банально просто, но невыносимо одиноко. Тину забрали в Челябинск. Её мужу – славному парню – нашли работу. Квартира, машина, бриллианты, подарки, и жизнь… Но как в тюрьме. Ми-минор для одного друга. Он остался там. И голос его молчит. Потому что песня жизни написана плохо, и в музыке есть фальшь и ложь. Любовь отца переодела любовь Тины, и положила её сердце в ледяную хижину. Без права на рекламу в неоне бесконечности. Я сейчас почти каждый день общаюсь с Тиной. Узнаю много нового про Армению. Вспоминаю, как моя бабушка возила меня в Трускавец, а я вместе с армянами танцевала их национальные танцы. И каждый раз в парке я ждала, когда после процедур они появятся, чтобы взмахнуть своими руками и покружить свои юбки. Сейчас до боли всё иначе. Жизнь в одиночество – непростая песня. Там звучат простые слова, но и они могут быть нежными. А это труднее всего понять. Когда балансируешь на грани двух слов «семья» и «любовь», когда пытаешься оглянуться назад, то видишь глубокую пропасть, куда брошены все фразы о вечной любви, которые мы произносим. Да, одиночество – это молчание. Молчание близкого человека. Молчание мобильного в тот момент, когда тебе это ТАК СИЛЬНО необходимо. Одиночество – кошка ласковая, но злая. Годы идут, а будущее с одиночеством как в тумане. Ты ждешь возвращения Любви, а к тебе приходит недоверие. Ты в ожидании свершения всех мечт, а тебе в руки идет бесцельность и безнадежность. Тина и её любовь – обе как жертвы, упавшие между строк. И каждое последующее мгновение рождает сожаление. Они больше никогда не увидятся, потому что и Его родители найдут ему невесту. Современный Ереван всё так же патриархален и феодален. Им остается только принять это ОДИНОЧЕСТВО, помнить о своей любви. И верить, что даже через сто лет они будут жить в душе друг у друга.

Осень нынче надвигается как-то холодно, дождливо и уныло. Плащевые курточки уже не охраняют тепло твоей души и мысли полетели далеко за горизонт. Туда, где тепло, а солнце, разбиваясь как хрусталь, переливается яркими красками желания жить, мечтать и побеждать одиночество прекрасным чувством *ЛЮБОВЬ*.

опубликовано в журнале "Миссия" @ 2009

из цикла "Журнальная проба пера"

Мои отношения с мужчинами – это далеко не легкий бархат. Настоящая психологическая драп-дерюга. Внешне – очень жестко, а внутри – между подкладом и телом – тонкая серпянка. При горячей температуре она «приклеивается», «прикипает» и как бы «прорастает» в тебе. Провокация в том, что сукно жесткое на вид часто практичное в одежде, а наизнанку - никогда не причиняет дискомфорт. Дарит только тепло и согревает, когда душа превращается в «зимнюю вишню». Я никогда не считала себя красивой. Так сложилось в нашей семье. Все были скупы на комплименты. У меня длинный нос, белые брови и бесцветные ресницы. И только бабушка мне постоянно твердила: «ведь то и красы, шо длинные носы». Мол, человек должен быть прекрасен изнутри. Успокаивало меня это мало, ведь я смотрела в зеркало и видела, что ЭТО красавицей назвать нельзя. Вот моя подружка Ленка – вот это да! У неё был нос курносый, веснушки на нем и огненно-рыжие волосы. Настоящий эквивалент счастья. И мальчишки во дворе всегда с ней дружили, а со мной – нет. А потом я поняла, они меня просто боялись.

Тогда мне исполнилось 12 лет. Я всегда мечтала и видела себя в легком шифоновом платье и длинными кудрями. И чтобы они локонами спадали на плечи, на лицо, а я бы их небрежно отмахивала назад. Дома я себе могла присобачить косу. Надеть на голову колготки и закрутить эти штанины, ну чем не коса. Правда, на улицу так выйти было нельзя. Я решила вырастить свои. Долго и нудно росли косички, и когда результат виден в зеркале, Витька из соседнего дома стал жечь спички и бросать мне их в волосы. Но ведь это же было мое достижение, ну и что, что ВДНХ не достойно? Вот Терешкова же полетела в космос, а я отрастила волосы ниже плеч. Когда я поняла, что одной спички хватит, чтобы всё уничтожить, случился вселенский пожар. Во мне как-то неожиданно проснулась тигрица. Я стала неистово этого Витьку пинать. Драму во дворе быстро обступили ротозеи. А я всё пинала и пинала. Ведь он балбес совсем не понимал, что значит, ходить с косой и самой себе казаться русоволосым ангелом. Я пришла домой и рассказала о «драке» своей маме. Она мне почти грозно констатировала: «если его родители придут жаловаться, будешь наказана». А весь двор стал меня бояться. На впускном пара отъявленных хулиганов тогда признались: мы перестали ходить в школу по твое дороге. Вот был шок для меня. Страх мужчин перед собой – это то, что я стала потом чувствовать постоянно. Но ощущаю же я совершенно другое.

Я влюбилась в 14 лет. В курсанта третьего курса. Он был много меня старше, я видела его взрослым, серьезным и его мнение мне было дорого. Как-то совсем нечаянно я уловила его созвучие со своей бабушкой, и вдруг во мне проснулась красавица. Можно уже было красить губы, подчеркивать глаза и постоянно прятать свое лицо под маской макияжа. Я полюбила эту паранджу, потому что получила уверенность – мое настоящее лицо – внутри. Так и с мужчинами – они не могут быть на поверхности. Это суть жизни. Это инь и янь. Это белое и черное. Это начало и конец. Это мое дополнение, потому что я не феминистка, потому что я не хочу обид в такой уродливой форме. Бояться только трусы, а настоящие герои идут в обход.

С момента первой любви прошло уже много. Лет 20, если не больше. Сказать, опыт колоссальный – нет. Да и не случалась у меня любовь по разу на полгода. Для меня это большая редкость. Но только с любовью я ощущаю, как цинично и саркастично ты живешь, если не любишь. И не в косичках счастье. Счастье в любви. В нежности, в заботе и оргазме.
Разумеется, любить идеал проще. Мужчина цельный и проницательный – почти как клад с претензией на счастливые дивиденды. Умный, талантливый, гениальный. Но может, и это всего лишь женская фантазия?! Равно, как и то, что мужчина способен совершать подвиги. Конечно, способен. Правда, женщине не мешало бы ему об этом намекнуть. Любить героя, да еще и не в сказке, дело нелегкое. В любой момент предсказание Феи пойдет в тар-тарары, и ты после полуночи будешь сидеть в тыкве и пить водку с крысами. 

Жизнь должна научить принимать разные грани и ребра одного мужчины. Чтобы как маленький мальчик мог – конючить и просить почесать за ушком, а потом – совершать в твоих глазах настоящие открытия. Так вот и случилось, что для меня мужчина – это Магеллан моей души и моих именно женских чувств. И мне совсем не стыдно, что я, как лошадь и собака, – тоже друг человека. В любви есть счастье быть совсем обычной. Не журналисткой, а просто женщиной. Как прекрасно быть с мужчиной мамой и гейшей. И никакого женского предпринимательства!!! Как здорово жить предвкушением полнейшего счастья и знать, что твой борщ оценят по достоинству и при этом заметят «легкое шифоновое платьице». Как здорово принимать, не всё понимая!!! Секрет в том, чтобы не ждать финала и развязки. Не ждать ночи после восхода. Не ждать, чтобы обещать и соответствовать чьим-то ожиданиям.  Я наслаждаюсь тем, что никогда не считала себя красивой. За это я получаю отличную компенсацию с вполне жизнеутверждающими процентами.

опубликовано в журнале "Миссия" @ 2009

Нынешний август – время тонких перемен и едва уловимых нюансов. Когда раскаты грома, а молния рассекает белой светящейся линией тёмное небо и как бы делит всю твою жизнь и веру в неё на две части.

Нынешний август – эпоха, когда сменяется белой гладью вышитый ситец на котоновую джинсу, и хочется спрятаться от изломов уставшей души, от переломных моментов, и обрести почти плюшевый покой. С чашкой чая и клубничным варением с маминого огорода. Это будет передышка духа. А потом опять сильно забьется сердце, как тогда, когда уходила любовь, и потом нечаянно – украдкой – подсматривала в скважину и вновь запускала механизмы жизни как вечный двигатель.

Этим августом я ощущаю едва уловимые грани. Забота, ласка яркого Солнца и его обжигающая и испепеляющая работа! Есть зонт – укроешься от дождя, нет плаща – попадешь в пепелище, без права потом превратиться в птицу Феникс. Странная пришла параллель. Так ведь смелость и наглость – как орел и решка одной монеты.

Вот Икар полетел к Солнцу – это даже необсуждаемая смелость. Прометей украл огонь – это наглость, но во спасение.

Евгения Гапчинская "Мама купила мне трусы в розочках"

Когда-то давно – нам было по 15 лет, учительница литературы Елена Ивановна пыталась в наши юные головы «впихнуть» философию великого светила великой русской поэзии. Я помню и «про брега Невы», и про «лучше выдумать не мог», и письмо Татьяны Онегину. Мне всё это было понятно. Но ступор настал в тот момент, когда почему-то самого АэС стали «разбирать» по косточкам с божьей помощью Белинского. В мои 15 лет дух непримиримости был почти неукротим. Прочитав того самого Виссариона Григорьевича, я почему-то задумалась: а кто ты, впрочем, такой, чтобы вот так брать и судить?

Не скромничая и не стесняясь, подняв на уроке литературы руку, я встала и сказала:

-Чушь написал Белинский, я с ним не согласна…

Мой одноклассник Сергей Кучинский тут же с места выкрикнул:

- ничего себе, Михальчук, какая ты наглая…

Разумеется, я осеклась. Такое внимание к моей персоне. Да плюс волнение внутри самой – это ведь надо было дерзнуть и поспорить с каким-то из великих!!! Учительница Елена Ивановна заинтересовано выслушала мое мнение. Но загвоздочка про наглость осталась. А почему же не смелость? Ну, хотя бы дерзость! Ну, хотя бы безбашенность! Нет – сразу наглость. Ударить по авторитету непререкаемости. И как нащупать эту грань, когда смелость не надевает маску наглости?

 В один прекрасный День моего рождения одна моя коллега, отведав маминых чудесных пирогов, запивая не менее чудесным коньячком «GAUTIER X.O.», положив ногу на ногу, элегантно держа тонкий «ВОГ» с заплетающимся языком, спросила меня: - А кто тебе ваще сказал, что ты делаешь всё *классна*, и что твоя программа смотрибельна???

Евгения Гапчинская "Королева колготок"

Прошло ровно 20 лет, и опять осеклась. Опять мысль моя толкнула меня на поиски. Да бабская зависть несравнима ни со смелостью, ни с наглостью. У моей подруги Тины был чрезвычайно смелый папа. Хотя в Ереване тех времен это не было случайностью, он смело и нагло украл её мать из родительского дома. А дальше – свадьба, семья, любовь и дети!!! Сестра армянки Тины повторила «подвиг» своей матери. Такое ей было смелое послание. Самой Тине - как самой любимой дочери смело убежать с любимым строго запретили. Её выдали замуж за того, на кого указал строгий перст когда-то смелого отца. И позади этой армянской девушки - отчаянная любовь и несбывшиеся мечты. Были в истории примеры   и более непримиримые, зато какие наикрасивейшие!!!

 Перед битвой смелый Баязид, смотря на знамя Тимура, произнес: «Какая наглость думать, что тебе принадлежит весь мир!». В ответ, не менее смелый Тимур, показывая на знамя турка, произнес: «Ещё большая наглость думать, что тебе принадлежит луна». Спор на боле боя! Победа как кровь, которая непременно должна смыть всякую наглость, чтобы дать смелости возможность торжествовать. Но в жизни историй красивых мало. Как расценить желание вице-мэров по социальной политике жить голубой жизнью? Конечно, смелость берет города, но не до такой же степени. Бросить жену Юлю, поменять её на жену Юру, а собственной дочери предпочесть гламурного йокшира. Терьер, конечно, ни в чем не виноват. 

Евгения Гапчинская "Извините, я занят"

Власть тоже живет по своим понятиям. Одни ей в цвет. Другие в масть. Кто-то в паззл вписался, а кому-то так и не досталось важного элемента. Когда есть пик потенции – это, наверняка, Приап поработал. Но наглость ли это? Просто наглость без стыда – это уже нахальство, когда «мразь и серость пьет вино из чужих бокалов». Но вот если к пику потенции пика духовного потенциала не достает, как тут разберешь, где смелость, где наглость, а где ложь? Кто-то из сильно великих однажды тонко подметил: «смелость – дитя невежества и подлости». Чего во мне было больше в тот момент, когда мне не нравился Белинский о Пушкине?

Нынешний август – время тонких перемен и едва уловимых нюансов. Как сильно сейчас бьется сердце. Как тогда, когда уходила любовь, и потом нечаянно – украдкой – подсматривала в скважину и вновь запускала механизмы жизни как вечный двигатель.

Настроение сейчас - хочу красного вина

 

 Челябинск видел женщину, которая уже не пьет, а только поет.... 

            Она очень медленно вышла на сцену и совершенно босая. Здесь ничего не было такого шумного, как есть в нашей попсе. Ни истеричных криков, ни пошлого заигрывания с публикой.  Зал замер в завораживающем ожидании.  Ведь март подарил Челябинску настоящее культурное потрясение. Сама Цезария Эвора приехала к нам, чтобы спеть для нас.  Свою музыку морского бриза.    

            Ажиотаж вполне объясним. Африканская Эдит Пиаф – уже бабушка в преклонном возрасте. Она родилась в тот год, когда на Советский Союз напал Гитлер. Но тетушка Цеза никогда не знала, что такое война. Она всегда пела в портовых клубах, но знаменитой стала только в 47 лет.  Острова Зеленого Мыса – это уголок рая, и если бы не португальский переворот 1975-го года, она никогда бы не покинула свою любимую  республику  Кабо-Верде. В то время она замолчала на целых десять лет. Полюбила коньяк, неразбавленный виски и гаванские сигары. Сегодня Челябинску она сделала чистосердечное признание: «я больше не пью, просто устала». Она пела для нас  без фанеры. Такие звуки и такой голос может идти только изнутри.  И каждой новой песней она переживала на сцене что- то свое, что-то личное. Один раз только попросила разрешения... закурить. Села за столик и затянулась. Потом выпила воды и начала петь опять.

Cesária Évora "Petit pays" 

            Чопорный Челябинск принимал Эвору с благодарностью. Она немолода, и прямо скажем, не блещет красотой.  Она склонна к полноте, не пластична и для женщины слишком не эмоциональна.  Но есть в этой темной женщине какой-то свет, какая-то магия, которая заставляет уважать. Она камерна и для каждого почти интимна. Ведь каждый состоит немного из светлой грусти  и  иногда каждому кажется, что счастье вряд ли его удел.  Её звезда далека от голливудских интриг и не меркнет на фоне гламурных разводов. Такое ощущение, что Цезария Эвора на полтора часа из труженицы-Золушки стала Королевой.

Цезария Эвора подписывает для меня диск  

Как в Аргентине танго, так для Кабо-Верде – морна. Это нечто баланса между музыкой и поэзией. Это тоска, разлука и долгие скитания по чужбине, это любовь и смерть.  Морны Цезарии – это песни души.  Что-то есть в её голосе, что-то, что просто транснационально.

Cesária Évora"Sodad"

Мы не понимаем креольского, в Челябинске Эвору переводили сперва на французский, потом на португальский. Но Челябинск своей южноуральской шкурой  понял, почему она  неторопливо поет о трагизме  любви, о моряках, что не вернулись домой, о море, которое хранит тайны и сердца влюбленных, об одиночестве.

Солнечно-морозный март! Время перетрясти шкафы, поставить заслон вездесущей моли и думать о крепдешиновых и шифоновых рюшечках. Но почему-то весна активно заставляет в этих оборочках видеть ЖАБО, надеть резиновые сапоги и уверенно начать движение вперед. А жизнь, чвакая, разбрасывает далеко и вокруг тебя брызги слякоти и грязи. Ты наступаешь по лужам, зато торопишься жить, чувствовать, любить. Лишь бы подальше от сомнений. Подальше от тревог. Поближе к энергии солнечных батарей и познанию Добра и Зла как главного залога твоего же жизнесбережения.

Lila Rose Kennedy "Hearts n'Daisies"

Вспомнила, как в детском саду убежала со своего участка на прогулке. И дошла через пару аллей низкорослой акации к самому забору. А там стоял склад. Лидия Ивановна – завхоз – всегда там набирала овощи. И видно когда-то зимой обронила одну картошину. А тут уж весна – снег почти стаял. И я нашла свой *клад*. Тогда мне казалось, это просто самая важная находка. Нельзя сказать, что времена были голодные – (смеюсь!!!) – но я решила сразу же этой картошки, хоть и сырой, отведать. Хех, оказалось, не по детским зубам!!! Грызла обмороженный овощ, и всё впустую. Потом спохватилась, что своевольно удрала. Вернулась на участок. Воспитательница Лариса Ивановна была строга. Наказала. А я впопыхах картошину припрятала в карман. Дальше – обед, сончас, полдник, занятия, рисования, игрушки нелюбимые. И вот – пора идти домой. Приходит мама, открывается дверца шкафчика – и ужас! Картошка в кармане растаяла, начала подтекать и издавать зловонный запах. Пальто было безнадежно испачкано фиолетово-черными пятнами оттаявшего крахмала. В тот день я была наказана дважды. Впрочем, и до сих пор понять не могу, а за что? Как увлекательно было познавать мир во всех его отражениях. Даже где-то самостоятельно лет в пять бунтовать и пренебрегать какими-то условностями. А за этим - весьма пренеприятнейшее открытие. Как хорошо быть послушной и тебя не ставят в угол!!! Нравится тебе, не нравится – ты всё равно обязан соблюдать порядок таким, каким его придумали взрослые. Не соблюдаешь – катастрофа. Помню, меня наказывали часто. Егоза, шалунья – кто только мне не твердил, что я беспрестанно совершаю Зло?! Я могла разукрасить себе ногти простым карандашом. Это плохо! В угол! Я могла снять платье с куклы. Какая-то баночка с каким-то насосом внутри неё издавала электронно-уродливый и скрипящий звук «ма-ма»!!! Было интересно распознать этот механизм. Кукла безжалостно и прилюдно обнажалась моими руками. Баночка извлекалась, и опять - это плохо!!! Опять - в угол!!! А в соседнем шкафчике Юрка – он незаметно мог щипать, пинать, прятать твои варежки, подглядывать за тобой в туалете – и его в угол не ставили. Почему же Юрка познавал мир, и не совершал Зло? И почему твое познание никак с Добром ни у кого не клеилось?

Lila Rose Kennedy "Cherry Plaid"

Прошло много лет. Я уже сама водила своего ребенка в садик, и сама устанавливала *свой* порядок. И сейчас мне кажется, Добро и Зло – это как пара добротной обуви. Левый туфля, правый ботинок или сапоги – да такие, что кирза нюх пробивает похлеще ментола. Мы начинаем познавать жизнь с рождения - ясли, сад, школа, первая любовь, замужество. Потом - гордыня, крах романтической истории, война с самим собой. Всё неизбежно, и как понять, где Зло, а где Добро?

Одинокая учительница всегда будет беситься на уроках, истерить и стучать указкой. От безнадежности в своей жизни она будет стремиться *выспаться* на своем ученике. Сорвать нервы – милое дело. В такие минуты думаешь: «ну ничего себе божественная комедия?!» И только потом очевидной становится обратная сторона ЭТОГО Зла. Добро открывается в пристальной истерике как внимание!!! Это рождает в тебе безупречную бдительность и тогда Урок познания каждого совершается так тщательно, что легко и на всю жизнь ты запомнишь, почему «ЧА»-«ЩА» пишется через «А»!!! Но куда, в какую графу записать те Уроки познания Жизни, которые приводят к Смерти?

Я до сих пор помню это потрясение в 15 лет. Один Урок грамматики в нашей средней школе военного гарнизона завершился Смертью. Тому мальчику – единственному сыну у своей мамы - пригрозили за двойку снять при всем классе красный галстук. Он пришел домой и не позволил веревкам вить из себя стыд. И ушел из жизни, сложным решением учительской дедовщины. Кто может назвать ЭТО правописание Добром? Училка – а я могу о ней сказать только так - в своих модельных лодочках без каблука, не снимая их у порога познания, взяла да потопталась по детской душе. Запятые и орфограммы оказались важнее ноты человеческого общения. И уж это ли не Зло? Зло! А вот врач торопится к больному и не снимает ботинок. Грязные башмаки по дорогим коврам – нож по сердцу радушной хозяйки, почти неуважение и дискриминация её труда. Но тут почти как у француза Бальзака… топчешь – совершаешь Зло, торопишься – делаешь Добро. И хорошо, что ОНО поправимо. Человек человеку спасает жизнь. И в этом божественная прелесть познания!!! А ковер – если так дорог – спасет химчистка. Ведь Добрый учит многому и недорого, у Злого мало возьмёшь, да много заплатишь.

Жаль только, что за рюшечками не всегда прячутся Душечки, а резиновые сапоги от кутюр – почти произведение искусства. Весна срывает маски, а Солнце оттеняет обратную сторону Добра. Найти себя в тени так же сложно, как со светлыми мыслями оставаться в жизни, которая чвакая, разбрасывает далеко и вокруг тебя брызги слякоти и грязи.

 из опубликованного ранее

 *** 

Февраль. Это Пастернак доставал чернила и плакал. У меня – ни слез, ни грусти. Только ощущение тихого счастья. Февраль – это 23 февраля. Это отношение с папой. Отец – это детство цвета хаки. Это запах гуталина на кожаных сапогах. Это погоны и парадный мундир, а он – офицер, гладко выбрит и всегда чисто наглажен. Я – дочь трижды майора и дедушки русской авиации. Смешно звучит, где-то не понятно, зато как шифровка.

Казарму вспоминаю чаще, чем детский сад. Там в группе была воспитательница Шихова. Всегда крик и истерики. Она могла щипать и дергать. Это было испорченное утро, если в группе была она. И мог быть совсем другим вечер, если папа брал меня на работу с собой. Иногда мы служили вместе. И с тех пор у меня не проходящее ощущение: папа – это всегда настоящий защитник. Быть маленькой девочкой в окружении ста курсантов – разве можно паниковать? Казарма – это был особый дух. Но все оборвалось, когда я научилась считать. Я сделала своему отцу непозволительное замечание. Сидя под столом в канцелярии, я насчитала много-много плохих слов. В роте той эпохи не было дедовщины, зато была матерщина. Ему стало стыдно и с того момента я с папой больше не служила. Но его как душевную опору и главного адвоката своей жизни НИКОГДА не потеряла.

 Мои отношения с папой – это состояние вечной взаимной защиты. Я его защищала, когда мама пыталась раз от разу развестись. А папа – это же такое что-то родное, такое что-то нежное. Жизнь без него казалась не казармой, а бессердечным детдомом. Нет папы – есть конец света, нет папы – нет в этом мире ничего.

 Наверное, и маму свою я отказалась понимать из-за этого вечного страха потерять отца. Сколько шагов она делала против него, столько шагов нас и отделяло друг от друга. 

Папа защищал меня, когда я не хотела ехать в Хабаровск. Прошла любовь к моему мужу, молодая семья получила огромную трещину, а у меня не было желания эту вазу-чашу клеить ни «моментом», ни своими усилиями. Помню как мама настаивала - «у тебя есть муж, вот и езжай к нему». Меня срочно засобирали, но... дали денег на обратную дорогу. Что-то типа шанса на возвращение. Помню папин мужской срыв. Желание забыться и водка. Только так он мог сказать, что его «душа болит, а сердце плачет». Только в те минуты я понимала, что он за меня даже тогда, когда мог на улице пройти мимо и не сказать ни слова.

В нашем военном городке я долго не могла понять, почему дома ОН такой хороший и заботливый, а прилюдно – мог совсем меня как бы не узнать. Советский Союз и беспристрастность военных отцов. Это какую надо было силу иметь, чтобы не проявить публично ни толики эмоций. А Петр Александрович Михальчук – это всегда сила. Это запах табака, желание справедливости и вечное стремление учиться. Книги, книги, книги – хотелось и в этом фанатизме показать, как здорово, что у меня есть папина любовь. И что на улице надо(!!!) обращать на меня внимание. Зато потом, когда я родила Соню, он без всякого стеснения смог сказать: «какое же красивое дитё у тебя народилось».

Потом он опять сказал свое веское слово. Соне исполнился год с небольшим. Я пошла работать. Меня взяли на радио «Новая волна-2». Сидели мы в подвале «Урала» и вещали рано-рано утром и поздно-поздно ночью. Ночные смены – это не работа, а бл..ство. Мамина бескомпромиссность. «Она не работает, а шляется». Тогда за ночной эфир я могла заработать двести рублей. Мне хотелось работать и зарабатывать. Мораль жены офицера этого не позволяла. И только ОН смог поставить ЕЕ на место. И только он, вот так по-мужски и по справедливости дал зелёный свет моей карьере.

Я всегда помню ожидание своего отца. Поздние дежурства и наряды. Но совершенно не помню, чтобы я его боялась. Не было в моем «военном» детстве кнута-ремня. А пряники – это спокойное время – разговоры по душам и воспоминания его украинского детства. Разумеется, определенный страх всё-таки был. Как не соответствовать *ТАКОМУ* папе? Майор Михальчук – легенда и авторитет военно-педагогического масштаба. А я – не Алена, а Петина дочь. И разве это не счастье? Так зачем в феврале доставать чернила и плакать? Можно просто наслаждаться жизнью счастливой дочери своего отца.

                                                                         опубликовано в журнале "Миссия" '2008 @ 

Осень отсчитала свою золотую треть. Наступил октябрь так похожий на янтарь. Он как будто дарит последнее тепло перед неотвратимостью перемен. Все реформы душевной конституции становятся как рифленое букле. Грубые ткани – пальто для серых будней и роспись по шелку человеческой натуры. Небрежность и шифоновое кашне: ты как будто прячешь свое желание парить и оторваться от бренности бытия.

Ко мне зашла Лера. Моя давняя коллега. Когда-то мы работали вместе ударно и кропотливо. Энтузиазмом и трудоголизмом топили неудачи личной жизни. Такая пахота отбирала много чувств и эмоций, да и выставлять их на показ особого желания не было. Хотелось всё спрятать под сукно, казаться сильнее, смелее и дерзновеннее. А потом всё покатилось в тартарары, и оказалось, что кроме работы-работы-работы есть масса других нюансов, которые расцвечивают твою жизнь и делают её объемнее, чувственнее и интереснее. Потом оказалось, мы обе сопрягли свою жизнь с потерями. Я потеряла мужа, Лера – отца. Тогда закружила кутерьма, а спустя время – накрыло. И мы обе в поисках какой-то точки опоры одинаково ощутили себя несчастными. Несчастье сблизило. И вот теперь мы сидели на моей абрикосовой кухне в маках. Пили чай, шуршали фантики мармелада. А Лера искала ответ на вопрос: «как жить так, чтобы не запутаться и не потеряться». Посмеялись над Гадей Хреновой. Но почему-то мне на ум пришел Антон Палыч. Вот был же врач, гений и тонкий знаток русской женской печали. Вспомнилась сцена из маленького рассказика, когда девушка приходит к Учителю и спрашивает совета, как жить дальше. А тот, окинув её взглядом, совершенно спокойно ответил: «Давай, Катя, завтракать». Сколько стойкого самообладания! Сколько спокойной непритязательности к жизни! И как это не шокирующее звучит, но только боль может уничтожить гордыню, и заставить душу светиться бесконечно теплым искренним светом.

Henry John Yeend King "Gathering Flowers"

- У меня, наверное, на роду написано быть женой Сократа, - Лера охватила ладонями горячую чашку. Вот будет он сидеть, философствовать. Обогащаться не захочет, зато будет испытывать кайф от собранной своими руками какой-нибудь автомобильки. И ведь я тоже буду лишена обычного комфорта. А этот – новый мой ухажер – предлагает квартиру, дачу, машину – всё, как положено. Но если я буду с ним, то сожгу мосты там.

Боже, насколько женщина в желаниях своих тривиальна, подумала я:

- Да уж, треугольник, когда у всех голова квадратная. Лер, а что квартире-машине-даче взамен?

- Взамен, - дорогая Лена Петровна – привязанность и зависимость. И даже ревность к работе.

- Ого! Так ты рискуешь остаться без личного пространства. И никогда не попробуешь, как это остановить трамвай на скаку или войти в горящую избу…

Опять посмеялись!!! А я почему-то вспомнила свою знакомую Тоню. Как летом мне довелось погостить у неё на даче, и вперемешку с викторией и ирисами мне выдавали порции уникальной женской истории. Борьба под солнцем в отдельно взятом треугольнике. Неравнобедренном!!! Он. Красавец. Умный. С портфелем. Она. Красавица Тамара Ефимовна. Гордая. Истеричная и эксцентричная. По ней плакала сцена, но она сидела в библиотеке и систематизировала чужие труды в переплёте. А он писал диссертацию, и был ловок в раскрое тканей. Но прЫнцесса огорошена - ему было душно с её красотой. И не потому, что эта красота не была добра, а потому, что была чрезвычайно требовательна. Вся беда в том, что она не могла признать в нем ребенка. Большого, неуклюжего и постоянно чего-то ищущего. Двух сыновей она быстро настроила против отца. Вот тут – то и появилась Тоня. Ей было едва-едва 25. Их познакомили какие-то Тонины родственники и сказали ей: «Держись его. Он большой человек. В городе тебе поможет…» И он помогал. Перестал быть маленьким мальчиком и активно вжился в роль Отца. А она подтрунивала над его женой. Но «задвинуть» этот подарок жизни ей было не под силу. Зато она смотрела на него как дитя. Чистыми, или почти чистыми, благоговейными глазами. И он был для неё всегда прав. КГБ её склоняло как аморальную любовницу. Вызывали на допросы, держали целыми ночами. Но она – миниатюрная девушка – не могла предать своего Господина.

Получается, что всем нам врали!!! В СССР был и секс, и любовники, и треугольники!!! А жене-красавице было даже невдомек, что вся беда в том, что в Нем не вырос ребенок. А потом Он умер. И оказалось, этим женщинам больше нечего делить. И они стали вместе проводить лето на этой же даче. Не без ссор и капризов, но всё же вместе. «Видел бы нас сейчас Миша» - даже посмеиваться стала Тоня. Сама в своих глазах она давно подросла, и уже готова была принимать свою недавнюю соперницу Тамару Ефимовну со всеми её тараканами, гордынями и бесконечными истериками. Тоня научилась быть по жизни терпеливым зрителем, слушателем, и превратилась давно в пружинку, которую сжимали, чтобы она не выпрыгнула. Но выпрыгивать Тона не собиралась и сама. Так и осталась в своем сжатом состоянии, что даже сумела от этого испытать кайф. Две судьбы – как амплитуда маятника женской смиренности. Она совершенно не свойственна прихотям нового времени, только тянет ли на подвиг? Это вопрос!

Henry John Yeend King "The Old Mill"

Вот такой психологический «Ералаш». Ну, прав был Карл Густав Юнг! Не бывает взрослых без ребенка в душе. И уравновесить мужское и женское в человеке помогает как раз это дитя. Но при жестком условии, что оно пристроено в добрые руки. Что найдется кто-то, кто будет в тебе его растить, холить, лелеять и прощать ему не только проказы, но и слабости. А когда нет душевного приюта, возникают сбои. Случаются поломки души, которые убивают страшнее пули-монстра. Как ты можешь быть женщиной, или мужчиной в тот момент, когда ребенок не *записан* в ясли? Он постоянно хнычет, канючит и терзает тебе весь смысл твоего со-существования со зловещим социумом. А социум?! Он ставит перед тобой задачу - быть хорошим человеком. Показывает идеал, но пути и мЭтоды борьбы за идеал хранит в строжайшем секрете, размножая со скоростью новейшего ксерокса стандарты и убийственные правила. Не вышла замуж до 18 лет, всё - «пиши, пропало» - ты с клеймом на лбу: «старая дева»!!! Родила ребенка одна без мужа, и тоже тебе хана: «мать-одиночка ты»!!! В социуме проще, когда на первый-второй рассчитайсь! Когда десяти рублей у тебя на проезд нет, это здорово. Толпа ротозеев тебя пожалеет с огромнейшим удовольствием. Хуже, когда у тебя будет миллион раз по десять. Вот здесь тебя та же толпа готова растерзать в кровь. Дабы не отличался! Так и Тамаре Ефимовне жутко хотелось отличаться. И избалованного ребенка в себе, с гордыней и капризами, она утихомирить не хотела. Когда все ходили в драпчике, ей хотелось каракуля. Когда золото в «Яшме» было исключительно по талонам, ей снились рубины. А Тоня, наивная девушка из деревни, чего хотелось ей? Покорить мегаполис, увидеть его и в нем прописаться. В борьбе за мужика у войны всегда женское лицо. И женщина женщине до поры до времени человек. Пока между ними не встал мужчина.

Рассказала об этом Лере. Поделилась как будто сплетней в надежде, что учиться будем обе на чужих ошибках.

- Мама мне сегодня утром сказала: «Лера, как тебе не хватает отца».

Так пронзительно зазвучали грустные нотки. В глазах - слезы. Она так и не решилась доверить своего ребенка в себе какому-то комфорту. Не позволительная женская опрометчивость толкнула её к мужу-Сократу. Зато навстречу счастью. Когда осень отсчитала свою золотую треть, наступил октябрь так похожий на янтарь. Он как будто подарил последнее тепло перед неотвратимостью перемен.