Каждый, пожелавший узнать побольше о Петербурге, а может быть, даже мельком захотевший коснуться сути этого города, слышит, что его душа таинственна. Немудрено, ведь это - город противоречий. Только здесь сходятся такие контрасты, которых не может быть ни в одном другом городе мира. Он четко спланирован и построен по линейке, но обычные, человеческие, бытовые дела здесь планировать не стоит, потому что эти планы не сбудутся. Здесь надо уметь подстраиваться, выбирать свой поток, свое течение. В самом деле, какая стабильность может быть там, где везде вода? Тот, кто планирует здесь, при первом же крушении своих планов мечется, пытаясь понять, что же делать дальше. Тот же, кто действует, полагаясь на интуицию, наоборот, добивается нужного очень легко. И дело здесь не в том, что у петербуржцев лучше развита интуиция, нежели у других людей - более того, это утверждение ошибочно. Просто тот, кто не планирует, и не ожидает крушения своих планов, поэтому постоянно действует по обстоятельствам.
Вообще, у многих жителей других городов (особенно это касается москвичей и почему-то минчан) рекомендация "действуйте по обстоятельствам" вызывает хаос и растерянность, вплоть до панических атак в отдельных редких случаях. А петербуржцы так живут, создавая и улучшая свой город, самый красивый в России и один из великолепнейших в Европе.
Петербург всегда был и остается более европейским городом, чем русским. Это видно как в мельчайших деталях, так и в духе самого города. Не буду повторяться, поскольку об этом написано много статей, но отмечу, что обилие ограничений, в которое в последнее время скатывается Европа (выйдите на улицу какого-нибудь, например, немецкого города и посмотрите, сколько всего там запрещено), Петербург обходит стороной. Даже если какие-то ограничения появляются, они выполняются постольку поскольку. В основном выполняются разумные ограничения, в которых очевиден их смысл. С остальными все проще.
Здесь вообще очень многое проще. Жизнь здесь - своего рода большая игра. Здесь легче переживаются проблемы и быстрее забываются обиды. В этом рассеянном освещении летом и зимней темени все кажется непостоянным, иллюзорным, из-за чего и отношение к жизни становится более легким, благодаря чему успехов в ней становится больше. Жизнь вообще очень любит игроков, и дает им все свои блага и все свои дары. Некоторые приезжие, впервые спускаясь в недра Петербургского метрополитена, видят следующее. Величественные станции, красивейший графический дизайн, огромные глубокие эскалаторы - и люди, вроде бы задумчивые, но вроде и легкомысленные. Иногда кто-нибудь смеется над чем-то своим, о чем задумается. Видно, что все "на своей волне", но при этом заметно, что каждый из нас - часть этого огромного города.
Мы действительно его части. Тот, кто проникся Петербургом, стал частью этой общности, с рождения или приехав сюда, становится и частью города. При этом неважно, где он живет большую часть времени. Следует различать понятия "петербуржец - житель города" и "петербуржец - тип менталитета". Последнее играет намного более важную роль. Частицы Петербурга живут везде, он - как фонтан, льющийся над планетой и испускающий свои капли по всем свету. Только, в отличие от фонтанных капель, эти иногда возвращаются на свое место.

Освобождение

Над Ингрией меркнет слеза,
Нет камня в душе моей,
И эта святая вода
Избавленье дает от дней…

Тех, проведенных в Москве,
Где будто в ссылке живу –
Все утонуло в Неве,
Исчезло, пошло ко дну.

Нет больше ссор и зла,
Нет обожженной души,
Прошлое скрыла мгла,
- Что ж, от того и пляши.

Пусть деградации бред
Никогда не придет в мой мир,
Пусть я увижу рассвет,
Пусть закачу себе пир!

В городе, где был рожден,
Там, где моя земля,
Забуду души я плен
От Троицка и до Кремля.

30.07.2012,
Санкт-Петербург.

Да, ритм сбит, и вообще вариант черновой.

"Все закаты – в тон одному Закату. Петербург – вообще город За­ката. Город, Претерпевающий Закат. Долгий северный за­кат для Петербурга символичен. Рассветы здесь чаще всего му­чи­тель­ны: холодно, темно. Мучительна «петровская заря», пробуж­де­ние в новый день российской истории, вздергивание России на дыбы, хотя уже давно известно, что никто никуда не поскачет, а все так и замрет в претенциозной позе. Город строился на заре, на сотнях мертвецов, не переживших рассвета. Поскольку – поперек основного, закатного смысла. Ибо Петербург – Окно не столько на запад, сколько в закат, в мистические просторы заката. Это серь­ез­нее. И это окно всегда распахнуто. В Петербурге воз­лагается мень­ше надежд на День Этого мира, чем, скажем, в Мос­кве. По­то­му и говорят сведущие люди: этот город построен не для жизни. Пе­тербург смотрит за горизонт пророческими, знаю­щими очами: в закатный отказ от здешнего, в запре­дельность, в прео­доленность дня, в запредельность, за-суетность, за-ночье. А тем временем ноч­­ная нечисть уже готовится как следует разгуляться после за­ката."

М. Каменкович "Книга петербургских закатов"

Фотография моя, сделана 12 августа 2011 г. в Санкт-Петербурге, на Канонерском острове.

Как давно я ничего не писал :) А сейчас вдруг взяло и само написалось.

Вернулся из Вроцлава. Впечатлений масса, и, наверное, когда-нибудь найду время для того, чтобы написать подробно. Ленту прочитаю, по возможности отпишусь, где могу. Понятное дело, с 25 июля много всего накопилось. Фотографии пока тут не буду выкладывать, благо в контакте их куча, а интернет у меня сейчас не очень быстрый.

Сейчас в Петербурге. Если есть желающие встретиться, всегда рад :) телефон написан в контакте, ну и комментарии к этой записи я тоже буду читать.

А вот и электронная версия :)

Осколки неслучившейся судьбы

                Апрель 2011 г.

                Над Петербургом раскинулось чистое весеннее небо, и, хотя до настоящей весны было еще далеко, солнце уже светило ярче, машины, казалось, ехали быстрее, а птицы пели задорнее. Я вышел из своего двора и брел, не торопясь, по улицам родного города, в котором в последнее время бывал, увы, не так часто, как хотелось бы. Внезапно я увидел человека.

                Вероятно, он вышел из проехавшего мимо автобуса. Впрочем, это было не так важно. Интересно было другое – он был знаком и незнаком мне одновременно.

                 - Извините, молодой человек, у вас случайно не найдется сигареты? – негромко спросил он, вызвав ворох мыслей  у меня в подсознании. Казалось, мы с ним вместе ходили в автошколу, то ли на Ладожской, то ли на Новочеркасской… Потом еще вместе сдавали, уже здесь, у себя, в Московском районе.

                Стоп! Но у меня же нет прав! Я и в автошколу-то никогда не ходил…

                 - Да, конечно, найдется, - ответил я, доставая пачку красного «Мальборо» и параллельно обдумывая странное явление у себя в мыслях.

                 - Спасибо, - поблагодарил он и направился в сторону торгового центра «Радуга».

                А я пошел по Бассейной в сторону метро. Откуда все-таки эти воспоминания? Откуда чужие вроде бы, но притом свои ассоциации с этим человеком? Желая отвлечься, я кинул взгляд на здание СКК, в котором неоднократно… А, собственно, что неоднократно?..

                Уже в метро, проезжая под засыпающей Невой, я понял, что это было и откуда взялось. Все, что мы видим перед собой ежеминутно, ежесекундно – это осколки нашей неслучившейся судьбы, своего рода отголоски параллельной реальности. Это я ходил с тем невзрачным мужичком в автошколу на Новочеркасской. Это я сдавал с ним экзамены в ГИБДД. Это я неоднократно бывал в СКК на концертах. Только хорош ли, плох ли этот факт, не в этой реальности.

                Осознав это, я отпустил осколки неслучившейся судьбы, понимая, что смогу к ним вернуться именно в тот момент, когда мне это будет нужно. Вернее, не так. Вспомнить. Извлечь уроки. Ведь в самом деле, можно ли вернуться к тому, чего никогда не было? Хотя, кто знает, может быть, в какой-то реальности и можно…

14.04.2011,

Троицк.

Есть все же что-то правильное в написании произведений от руки. Как-то выглядят они... Более по-настоящему, что ли. Потом, конечно, переведу в электронную форму, а сейчас опубликую, как есть. Скажите заодно, как оно в таком виде читается.

Upd.: Электронная форма здесь.

            Все чаще замечаю, что люди большей частью стремятся либо к природе, либо к мегаполисам. Мне повезло. Мне нравится и то, и другое. Я родился и значительную часть сознательной жизни провел в самом красивом, на мой взгляд, городе Европы. Даже в Праге все наши экскурсоводы выражали мнение, что нет городов красивее Петербурга. И дело здесь не только в той красоте, которую мы воспринимаем зрительно, а в гармонии души. Петербург уникален в связи с фактом своего существования – построенный в непригодном для жизни климате и изменивший своих жителей так, что этот климат стал для них наиболее приятным (во всяком случае, для меня).

            Но одним Петербургом душа ограничиваться не стала.

            Мне приятно и комфортно под звон колоколов на Немиге, мне нравится смотреть на ночной проспект Независимости. Я люблю ливень, резко начинающийся, льющий ведром и быстро заканчивающийся (атрибут и первой, и второй моей поездки в Минск). А, еще я люблю, когда чисто на улицах. Вот в чьем-то блоге (уже не помню, в чьем) была фраза в духе того, что в Минске у человека появляется чувство, что по всему городу стоят устройства, создающие чувство подавленности. Ничего подобного! Если бы речь шла о Москве, я бы еще согласился – уж где-где, а в ней приятные эмоции у меня случаются очень редко.

            Еще я очень люблю Прагу и Стокгольм. Первую – за очарование узких улочек и монументальные здания собора Святого Вита и Тынского храма. А также, конечно, за характерную всему городу атмосферу уюта. Последнее характерно и для Минска, и, конечно, для Петербурга. А вот в Стокгольме атмосферы уюта нет нигде. Зато там есть ощущение некой силы, мощности, подобно той, которую мы чувствуем, стоя посреди Троицкого или Дворцового в дикий ветер. Чувствуется стихия одним словом. И потому Стокгольм тоже мне нравится.

            Но я отвлекся. Помимо городов, природа тоже сыграла в моей жизни немалую роль. Началось все с величественных лесов Вологодчины, суровых, но таких приятных северных рек, деревни без асфальта, без магазинов и без единого кирпича в округе. Ах да, и без сотовой связи, конечно, хотя сейчас, думаю, Мегафон там уже ловит. Единственная связь с цивилизацией – железная дорога в 4 км (один поезд из одного вагона, утром идет в одну сторону, вечером обратно). До ближайшего магазина – 9.5 км пешком.

            Потом были березовые рощи и поля Подмосковья, которые, хоть и не относятся к моим идеальным представлениям о природе, но тоже бывают неплохи. Воды тут нет, вот что жалко. В принципе, мне кажется, подмосковные леса – это пародия на леса Смоленщины и Полесья. Вернее, они были такими же, но после массового освоения Подмосковья и застройки его коттеджными поселками стали пародией.

            Дальше были поля Украины и берега Днепра, а также просторы Кременчугского водохранилища, которые местные называют морем, поскольку другого берега там не видно. А еще над ним чудесные закаты. И рельефность Кировоградщины – тоже песня. У нас недалеко от дома был лес, где стоило пройти 300 метров, и выйдешь к крутому спуску. Вид – примерно как с Воробьевых гор. К сожалению, фотографий у меня не осталось, а хотелось бы.

            И, конечно, был Крым. Новый Свет, чудесные можжевеловые рощи и горы, рассветы и закаты над черноморским побережьем, запахи, заставляющие сердце замереть от восторга…

            Да много чего было. Суть в том, что мне повезло. Я люблю и мегаполисы, и природу, и у меня вряд ли возникнет недостаток в чем-нибудь.

Что лучше? :)

Осеннее – 1.

Свет неустанно горит здесь круглые сутки,

Отзвук трамвая над спящим Московским проспектом…

Вот уж давно прозвучали старые шутки,

Старые сны все просмотрены. Вот и закончилось лето.

Ветер уже по-осеннему трогает крыши.

Солнце померкло над сумрачным Старым Арбатом.

Медленно мы поднимаемся выше и выше.

Чувствуя в воздухе мелкую морось над МХАТом.

А у «Сатурна» кто-то мечтает о море,

Вяло бредут по Сумской чуть уставшие люди,

Мчатся трамваи и едет метро в городском разговоре,

Лето ушло. Еще долго лета не будет.

Осеннее – 2.

Над кухней лампы огонек мерцал,

Трамвай, спеша, по старым рельсам мчался,

Мне на Московском кто-то прошептал,

Что лето кончилось. Увы, он не назвался.

По крыше дождик тихо застучал,

Облив Арбат, уж ветром просквоженный,

На Воробьевых я тогда узнал,

Что и в Москве есть уголок укромный.

Сумская заполонена толпой,

Весь Харьков о морской волне мечтает,

И с мыслью соглашается простой –

Что лето точно вечным не бывает.

14.04.2011,

Троицк.

Уважаемые читатели! Автор знает о том, что в его произведениях могут встречаться опечатки и речевые ошибки. Ввиду этого, он просит сообщать ему обо всем, что режет глаз, не забывая про этом просто читать продукт его творчества.

Полупритча о бесконечности

             - Милый друг, расскажи мне, что такое бесконечность.

             - Ты правда хочешь знать мое мнение? – ответил он, оглядывая лавочки возле Казанского собора, - А почему бы и нет?

            А может, и вы, дорогие читатели, хотите послушать его рассказ. Что ж, он перед вами.

Вот представь себе, что ты смотришь на мир с высоты в один метр. Ты видишь мир примерно таким же, каким ты видишь его сейчас – различаешь людей, их лица, здания, кораблик, плывущий по каналу… Ты видишь широкую колоннаду Казанского, и его шпиль, стремящийся куда-то вверх. Все такое же, как и сейчас, разве что люди кажутся выше ростом.

            А теперь ты медленно поднимаешься вверх… И смотришь с десяти метров над землей. Ты на уровне балкона четвертого этажа… Смотришь на людей, идущих куда-то по Невскому. Кто-то идет неторопливо, кто-то, наоборот, куда-то спешит… Казанский уже не так высок, как тебе казалось с самого начала. Видишь этот проспект, убегающий куда-то вдаль… Правда, окружающий тебя мир уже не так огромен?

            Давай, дорогая, поднимемся с тобой еще выше. Сто метров. Мы с тобой уже можем различить и Казанский, и Исаакий, и гладь Невы где-то вдалеке. Весь центр нашего города перед твоими глазами. Крошечными муравьями копошатся люди, а машины убегают куда-то вдаль… Здесь уже задумываешься о чем-то философском… Этому городу всего триста с небольшим лет, но сколько счастья он дал людям, сколько великих умов и талантов произошло его стараниями, и сколько неугодных ему что-то потеряли… Окидывая взглядом всю эту мощь, понимаешь, как мудро человечество в целом, и как наивен каждый из нас по отдельности.

            Впрочем, не будем на этом останавливаться. Поднимемся еще выше. Тысяча метров. Километр над землей. Отсюда мы уже не видим ни людей, ни машины… Лишь силуэт города прямо под нами. Центр, над которым мы с тобой парим – это времена Петра, Екатерины, Александра Первого... Времена могущества и расцвета Российской империи. Посмотри чуть дальше – и увидишь Петербург времен Николая II, его окраины – дома на юге Лиговки, Московском, Выборгской стороне… А еще дальше, уже чуть скрытые в тумане, скрываются дома сталинской, хрущевской и брежневской застройки – один из символов советского Ленинграда. Гражданка, Купчино, проспект Славы, улица Дыбенко… Здесь же ты можешь увидеть и современную застройку… И с такой высоты мы можем смотреть уже на историю. На то, как и чем жил этот огромнейший северный город.

            Что же нас ждет еще выше? Десять тысяч метров над землей. Максимальная высота, на которую поднимаются пассажирские самолеты. Находясь здесь, мы можем видеть все, что окружает наш город – гладь Финского залива с запада, ленту Невы и многочисленные пригороды – в основном творения конца двадцатого – начала двадцать первого века. Отсюда мы можем оценить, насколько плотно все же человек заселяет Землю, но сколько прекрасного на ней еще осталось. Город же мы видим абсолютно четко, и он просматривается абсолютно весь, как на ладони. Можно как оценить масштабы человеческой деятельности, так и представить ее дальнейшее развитие.

            Сто тысяч метров. Сотня километров над землей Силуэт города виден нам уже не столь четко, мы можем опознать его лишь по скученности зданий и географическим характеристиками, но, помимо того, можем вообразить себе, как выглядела эта земля еще до его появления. И, более того, мы видим все, что окружает наш город – Ладогу на востоке, многочисленные озера на северо-западе… Окунаясь в историю нашей планеты и глядя на эту землю, мы понимаем, что озера эти – последствия одного из ледниковых периодов. Мы соединяем историю с географией, но еще видим следы человеческой деятельности. Тем не менее, мы продвигаемся в другие периоды нашей истории.

            Миллион метров, или тысяча километров над Землей. С этой высоты нам уже не различить фактов, показывающих, что эта планета обитаема существами, находящимися на такой ступени развития. Казалось, нет и никогда не было здесь городов, заводов, сетей железных дорог и автострад – всего того, чем отличился технический прогресс. Но отсюда мы смотрим еще шире и видим очертания Скандинавского полуострова, Балтийское море, ширь Евразийского континента. Мы можем заглянуть на ее более далекие страницы истории нашей планеты, и представить, как же сформировались эти очертания материков.

            Десять миллионов метров. Мы видим земной шар во всем его великолепии – корона атмосферы, пелена облаков, очертания материков под ними. Еще явственнее представляя их движение, мы можем мысленно сомкнуть Африку и Южную Америку, и понять, что когда-то они составляли один материк. Можем взглянуть на облака и спрогнозировать их движение. Здесь уже место для того, чтобы составить картину мироздания на одной отдельно взятой планете.

            Удаляемся от Земли еще дальше. Уже не поднимаемся над ней, а удаляемся от нее. Сто миллионов метров, сто тысяч километров до нашего дома. Мы еще отчетливо видим этот маленький шарик, и еще более маленький его спутник. Мы можем сопоставить масштабы Земли и ближайших космических тел. Как же долго по сравнению с нашим, человеческим веком это все формировалось…

            Миллиард метров. Миллион километров. Земля – лишь маленькая, ничем не примечательная точка среди всей той бескрайности, что окружает нас. А ведь мы видим лишь огромные звезды, удаленные очень далеко. Свет от них идет несколько десятков, а то и несколько сотен лет. А ближайшая к нам звезда, наше Солнце, казалось бы, так почти и не удалилась от нас.

            Десять миллиардов метров… Отдаляемся от Солнечной системы. Все как будто и не меняется. Разве что Солнце стало чуть подальше. И Землю уже практически не различить. Впрочем, обладая хорошим воображением, мы можем представить себе часть ее орбиты. Дальше нам пока что остается лишь представлять…

            Со ста миллионов километров мы видим Солнце лишь чуточку поменьше – эту огромную раскаленную звезду. Но при этом наша Земля, как и другие планеты Солнечной системы, неразличимы вообще.

            Миллиард километров. Солнце видно нам небольшой точкой, но все же больше, чем остальные звезды. Космос все так же безмятежен – казалось бы, ни одна звезда не стала к нам ближе.

            Мы удаляемся еще дальше… И Солнце растворяется среди множества звезд… С расстояния в десять в двадцатой степени метров мы уже видим концентрацию этих звезд в определенном участке космоса… Это – кусочек Млечного Пути, нашей галактики.

            Десять в двадцать первой степени метров. Множество этих звезд кажется нам настолько близким друг к другу, что нам кажется, будто это – облака. При этом мы понимаем, что появились из далекого уголка галактики… А отсюда мы отчетливо видим ее ядро – свечение скопища звезд, ни одной из которых, пожалуй, не видно с нашей планеты.

            Но мы удаляемся все дальше. Десять в двадцать третьей степени метров – и наша галактика становится крупной белой точкой, среди пяти или шести других таких же, разбросанных по космосу.

            Мы продолжаем удаляться, удаляться, удаляться… Мы уже не видим галактик, мы просто удаляемся куда-то…

            Ты спросишь – а что же дальше?

            Я улыбнусь и отвечу: «А дальше – бесконечность».

19.10.2010,

Троицк.

Соскучились? :)

Итак, после некоторого перерыва выкладываю третью часть.

Предыдущая часть здесь.

            Честно говоря, первые несколько минут у меня был полный ступор. Человек – такое существо, которое довольно быстро привыкает к чудесам, в какой бы форме они не были выражены. Поэтому со столь необычной формой своего существования, хоть она и показалась мне сначала чудом, я свыкся довольно быстро. Но, как удивительно, стоило произойти чему-то, что вышло за рамки этой аномалии – и это что-то вводит меня в шок. Впрочем, чему тут удивляться?.. Ежедневно мы пользуемся тем, что человеку, жившему лет триста-четыреста назад, показалось бы той еще аномалией, а скорее даже колдовством – телевизорами, компьютерами, автомобилями, и даже банальными электрическими лампочками. Как-то друг рассказывал мне о случае, когда к нему в гости приехала девушка откуда-то из Европы, а у него отключили воду. Так она остолбеневшими глазами смотрела на кран, и не могла даже слова молвить.. Вот так же и со мной произошло.

            А щека-то болела, можно даже сказать, пылала. Я посмотрел на девушку, и попытался оправдаться.

             - Простите, я…

             - Не думал, что я вижу тебя, - с легкой насмешкой перебила меня она.

            Вот тут-то я удивился еще больше. Одно дело – попасть в необычную ситуацию, другое – выбраться из нее, хотя бы частично… Но вдруг услышать, что кто-то знает о том, что происходит – совсем другое ощущение. Примерно как забраться в озеро, проплыть сто метров, почувствовать, что вода ледяная, и резко оказаться выдернутым за волосы на какую-нибудь лодку.

И все же, кто она? Некая личность, проводящая эксперимент, о котором я размышлял? Наблюдательница, по каким-то причинам решившая вступить со мной в контакт? Вариантов в голове прокрутилось море, но все оказалось гораздо проще.

 - Нет, не смотри на меня так, - сказала девушка, и я слегка одернул себя, осознав, что мои мысли словно гуашью написаны на моем лице. - Я такая же жертва обстоятельств, как и ты. Таких, как мы с тобой, еще два человека, и у всех похожая история. Например, я, вообще говоря, из Архангельска, и приехала в Петербург как обычная туристка. В первый день устала после дороги и отсиживалась в гостинице, а на следующий взяла обзорную экскурсию. И наш автобус врезался в столб. Многие были ранены, а я потеряла сознание. Очнулась, лежа на тротуаре, и смотрю – прямо сквозь меня идет какой-то прохожий. Чуть второй раз в обморок не хлопнулась.

 - А остальные? – выдавил я из себя.

 - У остальных все тоже связано с какими-то происшествиями. Андрей, например, просто попал в ДТП, а Ирочка… С ней туманнее, она в день исчезновения наглоталась каких-то наркотиков в одном из клубов, и мы сами не можем понять, как это произошло у нее. Она-то ничего не помнит. Но точно мы знаем одно – всегда это связано с какими-то авариями или крушениями.

 - Да… - пробормотал я, - У меня железнодорожная авария произошла… Из Москвы ехал. Слушай, эээ…

 - Аня.

 - Слушай, Аня, а как вы определили, что это обязательно связано с транспортными происшествиями?..

Аня достала из сумочки пачку тонких сигарет, не торопясь вытащила одну и затянулась.

 - Андрей бы тебе лучше объяснил, но я сама попробую. Понимаешь, он физик, и лучше во всем этом разбирается. Дело в том, что во всех наших случаях срабатывал какой-то прибор, преображающий нашу материю вот в такую форму, в которой мы находимся сейчас. И Андрей сказал, что это превращение невозможно без какой-либо мощной энергии, выплескиваемой, в частности, при столкновении с чем-то на высокой скорости.

 - А электрические взаимодействия? – усомнился я.

Девушка покачала головой.

 - Нет, здесь нужен именно механический импульс. Я не могу тебе объяснить, почему. Это примерно как в том случае, когда ты включаешь телевизор – ты же можешь не знать, как именно он работает, но при этом абсолютно отчетливо получаешь результат в виде звука и изображения.

Похоже, что пищи для размышлений у меня прибавилось. Не знаю, почему, но сказанное Аней внушало мне доверие. Вероятно, потому, что они уже довольно долго это изучали… Впрочем…

 - А когда произошел первый случай? – выпалил я.

Аня с интересом посмотрела на меня.

 - Ты, я смотрю, загорелся. Если поможешь разобраться во всей этой истории и выбраться из нее, мы будем тебе премного благодарны, и…

 - А уж как я сам буду себе благодарен!

 - Не перебивай. Итак, первым случаем была я. Приехала я сюда на майские праздники, так что чуть больше месяца…

***

            Мы долго говорили с Аней, и общение с ней становилось все более приятным. Спустя еще час я уже не думал ни о Лике, ни о ком-то еще… Впрочем, неважно. Аня мне рассказала еще несколько вещей, о которых я лишь догадывался. К примеру, звук, который мы издаем, может быть услышан, но слабо, как писк летучей мыши, а при разговоре по телефону он почему-то передается как шуршание. При этом друг другу все мы звонить можем.

            Рассказала она меня и про Ирочку с Андреем. Первая приехала учиться в Питер уже давно, но попала в дурную компанию, из института вылетела, и подсела на наркотики. Впрочем, в этой форме существования (тут в голосе Ани послышалось некое злорадство) вся эта гадость не действует, а Ирочка, после того, как у нее прошла зависимость, оказалась вполне милой девушкой.

            Андрей из Москвы, недавно закончил аспирантуру какого-то технического вуза. После защиты кандидатской он приехал в Питер отдохнуть, а попал в ДТП.  Но это не мешало ему здраво мыслить и даже составить ту теорию, которую мне вкратце пересказала Аня.

            В моменты, когда она говорила об Андрее, в моем сердце что-то начинало негодовать, но я старался не обращать на это внимание. Ведь все мы, в общем-то, в одной лодке.

             - Ну вот, в общем-то, и вся история, - сказала Аня.

            Я напряженно думал. Казалось бы, мысль где-то на поверхности, но никак не получается ее выловить.

             - Скажи, - неуверенно проговорил я, - А кроме того, что все эти случаи были транспортными происшествиями, в них было еще что-то общее?

            Аня задумалась.

             - Не знаю, - после долгой паузы произнесла она.

             - Ну предположи хотя бы... Вот опиши обстановку, при которой у тебя это все произошло. Вспомни даже мельчайшие подробности, вдруг пригодятся.

             - Хм. Ну некоторые вещи припоминаю, конечно… Вечер был. Машин много. Водитель по телефону разговаривал, отвлекся, и в столб врезался. На меня еще сумка упала, черная такая, тяжелая… На ней еще рисунок был такой, на граффити похож…

            Она продолжала говорить, но я уже не слышал ее слов.

Оно сейчас (а точнее, было утром) вот такое:

Благодарю судьбу за то, что я уехал из Москвы :)

Начало здесь.

***

Честно говоря, я ни разу не сталкивался с аномальными явлениями, поэтому случай с милиционером меня несколько ошарашил. Мне сразу представились заголовки газет в духе «Мент-призрак бродит по Петербургу». Или там, еще хлеще – «20-летний Антон Евсеев – охотник за привидениями». Конечно, было бы забавно прославиться столь необычным образом, но сначала надо бы разобраться, что за чертовщина вообще происходит.

            Побродив минут двадцать и поразмышляв, я увидел, что к метро нетвердой походкой приближается какой-то мужик. Пожалуй, даже хорошо, что он пьян. Хотя бы не удивится моему вопросу типа «Ты милиционера видишь?». Если видит, даже спасибо скажет, а может, и версию какую-нибудь выдвинет того, что происходит. Ведь когда человек находится в пьяном виде, в его мыслительной деятельности участвует не только разум, но и домыслы. И иногда именно благодаря домыслам строятся правильные объяснения событий, особенно таких загадочных.

             - Эй, мужик, - крикнул я.

            Мужик недоуменно посмотрел сквозь меня, пробормотал что-то типа «пора мне пить бросать» и опустил голову. Хоть какая-то реакция. Да, все же пьян он слишком сильно.

            Наблюдая за мужиком, я не заметил, как пришел в движение призрак милиционера. Он направился к нам, поправил фуражку, посмотрел на мужика и сказал:

 - Старший сержант Бобров. Почему Вы находитесь на улицах города в таком состоянии?

Мужик мутным взором покосился на призрака и пробубнил:

 - Ну я… Это… Мы отмечали.

Призрак внимательно, хитрым прищуром глянул на мужика:

 - Отмечали – это, конечно, похвально. И все же в отделение поедем, или у Вас есть какие-то другие предложения.

«Отметивший» ничего не ответил, порылся в карманах, достал оттуда сторублевую купюру и положил ее в ладонь призрака.

 - Так-то лучше, - пробурчал тот, - Тогда на первый раз ограничимся предупреждением.

Что-то в этом было не так… Думай, Антон, думай. Раз мужик видел милиционера, разговаривал с ним, и рука «отметившего» со стольником не прошла сквозь руку мента, значит… Значит, призрак – не мент, а я!

Вообще, знаете, очень странно понимать, что ты являешься призраком. Как будто смотришь кино, и можешь пойти куда хочешь, сделать что хочешь, но при этом никто тебя не заметит. Как бы ты есть, но тебя одновременно и нет. Поразмыслив, я сделал такие выводы.

Во-первых, не эвакуировали меня, скорее всего, просто из-за того, что перестали видеть. Это вполне логично.

Во-вторых, я хочу есть, значит, призраком я стал не от того, что умер, а по какой-то причине, не поддающейся объяснению. И моя «призрачность», вероятно, вполне физической, а не эзотерической природы.

В-третьих, эта «призрачность» распространяется только на людей. Сквозь предметы я проходить не могу – вспомнить только, как я выбирался из вагона. Кстати говоря, различная техника при столкновении с этим феноменом, по всей видимости, дает сбои. И вовсе не со связью были проблемы, когда я звонил Лике, а с моей, с позволения сказать, формой существования.

В-четвертых, первое, что сейчас надо сделать – это выяснить суть моей проблемы. Каким угодно образом. А также поесть.

***

            Честно говоря, я не очень много задумывался о таком философском вопросе, как смысл жизни. Казалось бы – чего уж там, помирать я пока не собираюсь, особых проблем, заставляющих броситься в крайнюю религиозность, тоже не наблюдалось. Но так уж сложилось, что в моей ситуации, хоть я и решил полагаться на физическую природу своего исчезновения, мысли философского характера приходят сами собой.

            Но давайте по порядку. Прежде всего, я решил все-таки добраться до центра. Обухово, возможно, место и душевное, но торчать там, не представляя, что предпринять – извольте. В центре хотя бы полно народу, вдруг благодаря этому получится хоть что-нибудь узнать.

            Итак, я без проблем проскользнул в метро. Тетушка у турникета меня, естественно, не заметила. Некоторые сложности возникли на эскалаторе – кто-нибудь обязательно проходил сквозь меня и становился на то же место, где стоял я. Хоть я и неосязаем, а ощущения, поверьте, малоприятные. В вагоне, на счастье, народа было не так уж много, и я, никем не потревоженный, подремал, облокотившись на поручень. Без проблем вышел на Гостином Дворе, перешел на 2-ю линию, доехал до Горьковской и поднялся. А вот там я обнаружил еще одно мое свойство.

            Как вы поняли, сквозь людей я мог проходить без проблем, а вот предметы были для меня целиком и полностью материальны. Получается, что позавтракать я мог, но вот как бы это смотрелось со стороны? Бутерброд сам собой намазывается и исчезает в пустоте где-то на уровне человеческого рта? Шокировать людей мне не хотелось, но и не пришлось. Все оказалось проще. Оказывается, если предмет полностью оказывается у меня в руке (как тот же бутерброд, предположим), его материя становится такой же, как и моя. То есть исчезает для окружающих он быстро и незаметно. Таким образом я сделал две вещи. Во-первых, зашел в ближайший фастфуд и стащил с полки несколько гамбургеров, утолив таким образом голод. Неэтично, конечно, но что делать – купить бы я их не смог. Второй мой поступок был немного более благородным. Хотя, возможно, дело в том, что я просто не люблю, когда люди напиваются до скотского состояния. Представьте себе картину – идет пропитый мужичок, на ходу пьет водку. Вдруг бутылка выскакивает у него из рук и исчезает в воздухе. Чем не божественный знак?

            Облагородив мужичка и подняв себе настроение, я двинулся по Троицкому мосту. После этого настроение поднялось еще больше. Посудите сами, солнце, лето, тепло, абсолютно безоблачное небо. Дует ветерок, Нева ходит волнами, отражая в своих водах частички солнечного света. Ярко блестит шпиль Петропавловки. У меня еще была мысль остаться здесь, на Петроградской стороне, до полудня, чтобы услышать пушку, но, подумав, я ее отмел. В конце концов, все же не те у меня обстоятельства, чтобы быть обычным отдыхающим. Но, замечу, если вы не были в хорошую погоду на Троицком мосту, вы многое потеряли.

            Дальше я пошел по Дворцовой набережной, проходя сквозь шагавших мне навстречу людей. Вдруг среди них я увидел человека лет тридцати, фотографировавшего все вокруг. Он-то и подтолкнул меня к мысли. Дождавшись того, что он навел фотоаппарат на реку, я залез на парапет набережной так, чтобы оказаться прямо в кадре, и скорчил абсолютно дурацкую рожу. Никогда не думал, что вообще могу так глупо выглядеть.

            Увидев несколько изумленное выражение на лице фотографа, я заглянул ему за плечо. Чуда все же не произошло; кадр был абсолютно нормальный, вот только там, где шли контуры моего силуэта, все было размыто. Ну и ладно, пусть грешит на технику. Зато я узнал еще одну тайну своей формы существования.

            Возле Эрмитажа есть летнее кафе, где продается вкуснейшее разливное «Невское». Честно говоря, в баночно-бутылочном виде я не любитель этого пива, да и вообще редко когда употреблял по утрам этот напиток. Но сейчас мне хотелось думать, а пиво – один из лучших напитков, способствующих мышлению и полету фантазии. Так что я нагло налил его прямо из краника в стакан, незамедлительно исчезнувший для всех остальных, присел за столик и призадумался.

            Человек я здравомыслящий, и в чудеса, в общем-то, не верю. Так что идею о какой-либо каре высших сил я исключил сразу. Как, впрочем, еще в Обухово исключил мысль о том, что я умер, а душа моя осталась скитаться по земле. Но, раз это не так, остается другая сторона – научная. Теоретически, ведь изобрести можно все, что угодно, и наверняка первое время столь важная разработка, как переход человека вот в такую форму материи, будет засекречено. Тогда, получается, я либо стал жертвой научного эксперимента, либо…

            Мои мысли прервала девушка, севшая за мой столик. Красивая. Даже нет, дико красивая. Стройная, среднего роста, брюнеточка, волосы не совсем длинные, но и не короткие. В чертах лица есть что-то азиатское. На вид года двадцать два-двадцать три. Не удержавшись, я протянул руку к ее изящной ножке – какая разница, все равно ведь меня как бы нет.

            И тут я получил мощную пощечину.

И вновь, товарищи, меня потянуло на фантастику и крупные формы. Выкладываю начало и жду вашего мнения. Понравится - буду продолжать, выкладывая по частям. Не понравится - значит, не понравится.

:)

Пропавший

Я всегда любил поезда. Настолько, что каждый раз, когда вставал вопрос, какой вид транспорта выбрать, я даже не задумывался. Разумеется, в том случае, когда речь шла об относительно небольших расстояниях, потому что, согласитесь, какими бы заманчивыми не были стук колес, мелькающие пейзажи за окном, чай в железном подстаканнике, интересные попутчики и прочие атрибуты подобного путешествия, дней так за семь пути от Москвы до Владивостока все это сильно утомило бы. Мягко говоря. Но сейчас я ехал в Петербург, а на этом классическом маршруте нет лучше транспорта, чем железнодорожный. Состав был старенький (что неудивительно для дополнительного поезда), из сидячих вагонов с коричневым кожзаменителем. Были еще и купейные, но, поскольку мой путь проходил в светлое время суток, такой вариант был признан мной совершенно ненужным.

            Практически весь путь прошел у меня быстро, даже слишком. Сев в Москве, я немного задремал. Когда проснулся, поезд проезжал Иваньковское водохранилище, в народе именуемое Московским морем. Из окна поезда его гладь была весьма красива, лучи солнца искрились по воде, волны, казалось, подбегали почти к самому полотну, а далеко на горизонте скапливались сине-черные грозовые тучи. Красиво… Помнится, однажды мы с любимой ездили сюда загорать, потом целовались, глядя на закат, который был прекрасен настолько, насколько вообще бывает таковым закат над водоемами. Вот только в прошлом, в прошлом тот закат… Так же, впрочем, как и та любимая.

            Пока я размышлял об этом и предавался воспоминаниям, мы уже приехали в Тверь, постояли там минуту и поехали дальше. Странно, кстати говоря, этот город влияет на меня. Когда я гляжу на его здания, улицы и даже памятники, я становлюсь удивительно саркастичным. Вот и теперь, глядя из окна на тверские просторы, я вспомнил, что тогда, на Московском море, мы, наблюдая закат и предаваясь излюбленным человеческим удовольствиям, опоздали на последнюю электричку до Москвы. После этого нам пришлось коротать ночь на вокзале в Твери, под мелкой моросью на улице и под крайне неприятный храп мужика в здании.

            В Бологое я вышел на перрон размяться и покурить. Было в этой станции что-то свое, совершенно уникальное. Хотелось взлететь высоко-высоко, и, отрастив вторую голову, словно орел на российском гербе, посмотреть влево и вправо, увидев Питер и Москву на совершенно одинаковом расстоянии. По всей видимости, попутчики мои, вышедшие на перрон, думали абсолютно так же. Какая-то полная женщина, вышагивая чинно, словно пингвин, задумчиво смотрела в небо; мужчина лет шестидесяти, по всей видимости, в поезде слегка принявший на грудь, пинал камешки. И вдруг мне стало смешно. А как сам-то я выгляжу со стороны? Слегка устыдившись благодаря такой мысли, я зашел обратно в поезд.

            А дальше все было довольно прозаично. Я опять немного подремал, потом, примерно после Любани, пошел к проводнице и заказал чай, не забыв получить ценное указание «титан вон там, налей уж сам кипяточку». Не беда, нальем, с титаном обращаться как-никак умеем.

            Просторы Ленинградской области промельнули довольно быстро. Не успел я допить чай, а поезд уже подъезжал к платформе «Обухово», которую контролеры электричек называли зайчатником, и, вероятно, небезосновательно. Ну, разумеется, чего там – спрыгнул на пути и рысью прямо к метро.

            Вдруг состав резко затормозил. Внезапно запахло дымом, кто-то нецензурно закричал, чай пролился мне на рубашку («Дорогой, тебе точно кофе в постель? Мне кажется, будет лучше все-таки в чашечку»), на мою голову упала чья-то сумка, и я потерял сознание. Что странно, последним запомнившимся элементом была именно сумка – черная, умело разрисованная под граффити и отчего-то очень тяжелая…

***

            Когда я очнулся, было еще светло, но обстановка поразительным образом изменилась. Посудите сами, что я должен был увидеть и услышать после крушения. Раненые, погибшие, стоны, крики о помощи. Но ничего этого не было. Как будто всех быстро эвакуировали, а про меня забыли. Почему, интересно? Ведь я же находился без сознания, и по всей логике, меня должны были отправить в больницу, что, по всей видимости, и сделали с остальными пострадавшими. Ладно, надо, кстати говоря, осмотреть, насколько я пострадал.

            Оказалось, что я, можно сказать, «родился в рубашке». Ничего, кроме сильной шишки и ушиба на локте, я не обнаружил. Телефон вроде не разбился, бумажник на месте, а в нем целые и невредимые двадцать тысяч рублей, которые я взял в поездку. Потерялись только вещи, которые были в сумке, но это не так уж и страшно – паспорт я заменю, как только вернусь в Москву, а за одежду не стоит беспокоиться.

            Теперь надо выбраться из вагона. Хорошо, что вагоностроительные заводы делают окна достаточно широкими, чтобы забытый МЧС-никами пассажир мог выбраться, когда состав лежит на боку. Стекло оказалось выбито – хорошо, что сейчас лето, а то на минус двадцати мог бы и окочуриться. Так, вот тут надо немного подтянуться, и – вуаля, я на свободе. Правда, с порезанным пальцем.

            Отойдя немного от путей, я сорвал подорожник, приложил его к пальцу и огляделся. Помимо моего вагона, валялось еще три – остальные, по всей видимости, либо не пострадали, либо их сразу отправили в металлолом. Последнее все же вряд ли, потому что тогда бы эта участь с весьма высокой вероятностью постигла бы и мой вагон. Тогда меня либо обнаружили бы, либо очнулся бы я где-то в депо. А тут и платформа недалеко просматривается. Обухово!

            Слегка прихрамывая (надо же, как я сразу не заметил-то), я побрел вдоль путей в сторону платформы, периодически оглядываясь по сторонам, дабы не быть сбитым каким-нибудь незаметным электровозом. Странно все же, что так мало людей. Ведь все-таки произошло чрезвычайное происшествие, да и на платформе должен все же кто-то быть. Какие-нибудь пассажиры, ожидающие электричку…

            Дойдя до платформы (точнее, сама платформа находилась справа от меня, ведь шел я вдоль путей), я свернул влево, на заячью тропу. И пройдя совсем чуть-чуть, метров двадцать, вышел к метро. Но даже тут прохожих видно не было, магазины были закрыты, лишь одиноко светилось электронное табло, показывавшее, что температура воздуха составляет 27 градусов, атмосферное давление – 738 мм ртутного столба, а время… 04:53.

            Тут в моей голове стукнуло. Как же я мог забыть про белые ночи!.. Июнь, светло, естественно, я подумал, что на улице вечер. А на самом деле я провалялся в вагоне до утра. Значит, надо дождаться открытия метро… И обязательно позвонить Лике, а то о происшествии она слышала наверняка, и, скорее всего, сейчас меня по больницам ищет.

            Я достал телефон и набрал номер. Трубку Лика взяла быстро, после второго гудка, и затараторила, не давая мне даже вставить слово.

             - Антон! Я слышала о том, что случилось с твоим поездом. Ты где, и как ты, не ранен?.. Я всю ночь не спала, как же хорошо, что ты позвонил!

            Я улыбнулся. Всегда бы она была такой заботливой…

             - Лик… Понимаешь, просто я потерял сознание, а когда эвакуировали людей, меня, наверное, забыли, и…

             - Антон! Антон! Что это за шуршание? Тош, я тебя не слышу…

            Только проблем со связью мне не хватало.

             - Сейчас перезвоню, - сказал я и нажал кнопку отбоя.

            Достав чудом сохранившуюся в живых пачку, я вынул из нее сигарету, зажигалку (есть у меня такая привычка – носить зажигалку в пачке) и закурил. Вдруг я увидел какого-то человека. В форме. Милиционер.

            Между прочим, он тут очень кстати. Во-первых, мне нужно заявить о себе, а то числюсь, наверное, в пропавших без вести. Во-вторых, узнать, вдруг мою сумку нашли, и она находится в каком-нибудь железнодорожном бюро находок. Очень неплохо было бы, между прочим, ведь это избавило бы меня от ряда проблем с документами.

             - Товарищ милиционер, - крикнул я.

            Товарищ не отреагировал. Глухой, что ли…

            Я подошел к милиционеру, но на мои шаги он даже не обернулся. Видимо, и правда что-то у него со слухом. Конечно, глухих на работу в милицию не берут, но мало ли, что в процессе работы случается… Я потянулся к его плечу. И моя рука прошла сквозь него.

О лицах петербургской национальности: вчера, сегодня, завтра

Андрей Керзум

Четыре с половиной миллиона колонистов Невской дельты только что отпраздновали трехсотлетнюю годовщину своего перворопоселения. И надеются, что это не последняя годовщина. Хотя прогнозы бывали разные и обстоятельства тоже. Кто же такие эти колонисты, зачем появились, как выглядели раньше и на что (или кого) будут похожи в будущем? Мудрый председатель Мао Дзэдун говаривал: если хочешь что-либо начать - начинай с начала. Последуем этому совету.

Откуда что взялось. Буйство стихий и "корона мира"

Всем известно, что Петербург - окно в Европу. Известно также, что по определению некоего Альгаротти, растиражированному А.С. Пушкиным, прорубил это окно царь-плотник Петр I, он же первый петербуржец. Однако никакого окна не было бы, не было бы никаких петербуржцев, если бы матушка-природа не прорубила бы Неву.

Случилось данное событие не столь давно - около 2000 лет назад, во времена Юлия Цезаря и царицы Клеопатры. Переполнившаяся чаша Ладожского озера опрокинулась на перемычку, разделявшую две скромные речки Тосну и Мгу (Бог знает, как их тогда называли), стекавшие соответственно в Финский залив и Ладогу. На глазах у изумленной води и ижоры, "печальных пасынков природы", огромный водный поток в течение нескольких дней прорвался из озера к морю, неся с собой (как бы претворяя многотрудные подвиги современных строителей дамбы) миллионы тонн грунта, соорудил острова Невской дельты и создал удобнейшую по тем временам дорогу для проникновения европейской заразы (или благодати - кто что любит) на просторы глубинной Евразии.

Природный фактор был первый "строитель чудотворный" площадки для взращивания будущих петербуржцев и, конечно, окна в Европу. Не прошло и тысячи лет, как в это окно полезли буйные викинги, которые не в состоянии были видеть водного пути , чтобы по нему не пройтись. Предваряя современные события, они немедленно вышеуказанным путем добрались до Багдада (или подвластных ему территорий), грабежом или иным цивилизованным способом набили свою тару арабскими деньгами и, возвращаясь домой, часть этих денег оставили в виде кладов на территории будущего Василеостровского района будущего Петербурга.

Добровольно они их оставили, или "угрюмые пасынки природы" (первые постоянные обитатели невской дельты) помогли им - история умалчивает. Каким бы способом ни были приобретены и перераспределены эти дирхемы и фельсы, очевидно, что на невских берегах "процесс пошел" задолго до Тамбовской ПГ и других рыночных и административных структур нынешнего Петербурга.
Сказать правду, горделивые викинги (варяги тож) и призвавшие их однажды для наведения внутреннего "наряда" недавние мигранты с запада - словене и кривичи (это движение "о порядке" далее на юго-восток мы наблюдаем и сегодня) - не стремились "ногою твердой стать при море", проскакивая невское устье, по возможности, без задержек Они все отчетливо предпочитали тихую речку Волхов, не мешая подлинным хозяевам невских островов - ижоре и води - продолжать свой этнографический образ жизни в неласковой природной среде.

Лишь в 1300 г. уже вполне цивилизованные шведы заложили здесь крепость с красивым названием Ландскрона (корона мира), но через год склонные к республиканской неуправляемости новгородцы сожгли ее дотла. Ландскрона возродилась лишь в 1990 х гг. в виде питерского ресторана и, в отличие от своей предшественницы, успешно противостоит превратностям судьбы.
Господин же Великий Новгород и оккупировавшие его со временем "лица московской национальности" не озаботились оформить как-либо свое "европейское окно". За дело пришлось взяться соседям. После отъема у московитов шведом Делагарди вышеуказанного окна появился, наконец, в низовьях Невы шведский же городок Ниеншанц - прямой предшественник петербуржцев по части колонизации.
Шведы привели с собой финнов - настоящих суоми, цивилизованных лютеран, не чета православным (а в душе язычникам, склонным к экологическому равновесию) - ижоре и води. Потомки этих финнов позже влились в многонациональный Петербург, и в наше время имеют свою организацию "Инкери литто" и свое периодическое издание, украшая город национальной автономией.
К сожалению, шведы Ниеншанца не вплели свою ленточку в этнический ковер Петербурга (некоторые считают, что и вплели) и отъехали за море после того, как пушки царя-плотника разбили стены их опрятного и уютного города. "Славный народ свейский", конечно, стал потом дополнительным украшением Северной Пальмиры. Достаточно вспомнить семейство Нобелей или зачинателя питерского модерна архитектора Ф. Лидваля, но это уж были совсем другие шведы. Ныне этим этническим украшением Петербург похвастаться не может. Что же касается "ниеншанцев", то их в современном Петербурге, как минимум, пять, все они почтенные юридические лица и занимаются разными делами.

Парадиз на болоте.

Зачем был основан шведами тот первый Ниеншанц - понятно: брать с проезжающих дань, что и помогло ему вырасти чуть не в 10 раз за 70 лет. Но то, что задумал отец-основатель, он же царь-плотник, было деянием иного пошиба. Он сам коротко и емко определил то, что собирался создать - Парадиз, в просторечьи, рай! И никакого окна. "Европа нам нужна на несколько десятков лет, а потом мы повернемся к ней задом," - говаривал он. А вот Парадиз - другое дело.

Достаточно посмотреть на первый перспективный план "Питербурха", составленный образованным французом Леблоном и становится ясно: Атлантида! В полном соответствии с описанием Платона. И с полным переиначиванием конфигурации берегов. С радиально-концентрической сеткой каналов. Совпадения можно перечислять долго. Петр несколько переделал этот слишком смелый даже для него "прожект", но и его план таков, что только сейчас городская территория выходит за пределы предначертанного. В считанные дни образовавшейся дельте Невы предстояло в считанные годы превратиться в рай. Приходит в голову "воспоминание о будущем": Воркута, Норильск и прочие чудеса тоталитаризма. Здесь, вероятно, один из истоков национального характера лиц петербургской национальности - чувство рая на болоте и человеческих костях.

Царь-плотник любил, чтобы сказано - сделано. И Петербург состоялся. Обнаружилась еще одна местная игра природы - сверху болото, а под ним крепчайшие глины. И если сквозь болото вколачивать сваи - получается весьма надежно. Зыбко и твердо одновременно. Смахивает на характер петербуржцев. Вместе со сваями, как известно, забили в болото и неучтенное количество человеческих жизней, укрепив тем самым не только плоть, но и дух невских берегов. Такое вколачивание жизней совершалось и позже - и в более грандиозных масштабах. Забегая вперед, можно отметить, что из двух миллионов 1917 года к 1920-му осталось 600 тысяч, после знаменитой блокады 1941-1944 гг. из 3-х млн. обнаружилось лишь полтора. Да и за последние годы убыток питерского народа составил тысяч 500. Питерская поэтесса Елена Шварц справедливо отметила эту особенность здешних мест: "Отсюда близко царство мертвых. Оттого земля здесь столь духовна".

Петровский Парадиз надо было заселить. Естественно, в эту болотную Атлантиду никто добровольно переселяться не собирался, поэтому как дворяне, купцы, так и прочий люд до середины XYIII были награждены почетным крепостным правом быть столичными жителями "на вечное житье" на зависть лимитчикам 60-80 гг. века двадцатого. Тащили отовсюду, поэтому изначальный состав петербургского народа более чем пестрый. Сейчас о первопоселенцах напоминают лишь топонимы - как существующие, так и смытые временем: "Коломна", "Смоленское кладбище", "Немецкая слобода", "Татарская слобода", "Английский проспект".

Этническая мешанина - одна из характерных черт местного городского населения. При этом по численности город был вполне русским. Никогда процент инородцев, начиная с самых первыx лет и до сегонешнего дня, не был менее 10, а большей частью составлял 15-20 %. Изменялось и изменяется только содержание этих процентов. Сначала голландцы, англичане и немцы, потом немцы и финны, за ними балты и белорусы, позже евреи и украинцы и, наконец, кавказцы и таджики. Д.С. Лихачев говаривал, что детище Петра - самый европейский из русских городов и самый русский из европейских. Теперь он становится вполне евразийским.

Характерно, что не прошло и пятидесяти лет, как петербуржцы к своему "раю" привыкли, и им даже понравилось, несмотря на болото, сырость, наводнения. Особенно наводнения понравились. Еще А.Д. Меньшиков писал Петру по этому поводу: "И зело было утешно смотреть, что люди по кровлям и деревьям, бутто во время потопа сидели". До сегоднешнего дня неизвестно, чего больше в восприятии наводнения петербуржцами - ужаса или праздника?. Не зря дамба многим очень не нравится. На вспучивание Невы бегут смотреть быстрее, чем на пивной фестиваль

Кстати, недавно Александру Даниловичу, первому документально зафиксированному любителю наводнений и первому губернатору города, воздвигли памятняк, несмотря на его дурную славу казнокрада. Стали, естественно, проводить параллели. Дело обычное. Но замечательно то, что некоторые современные питерские историки принялись доказывать абсолютную честность покойного Меньшикова. В Петербурге и для петербуржцев сила истории - большая сила.

Так или иначе, население новоиспеченной столицы росло, даже когда "вольная" вышла. 75 тысяч было к 1725 г. (другие, правда, насчитывали сорок). В 1727 г. вышла заминка: чуть все не разбежались после кончины отца-основателя и переезда столицы в первопрестольную. Это была попытка реализовать народный лозунг: "Петербургу быть пусту!", но немцы Анны Ивановны орднунг восстановили. Немцы в сложении петербургского характера значительно преуспели до такой степени, что в позапрошлом веке москвичи вообще всех петербуржцев считали холодными, эгоистичными, деловыми - в общем, немцами. О немцах и прочих иностранцах, их вкладе в петербургский портрет можно говорить долго и со вкусом, сейчас об этом написана куча книг, сегодняшний же факт тот, что становой хребет питерской науки XYIII в., зкономики и администрации века XIX - немцы - более не украшают этническую палитру Петербурга.

Ко времени кончины А. С. Пушкина петербуржцев стало 468 тысяч, к 1869 г. - 615 тысяч, в 1900 перевалило за миллион, а к февралю 1917 - два миллиона с лишним. И вся эта толпа была - приезжие, теперь уже добровольно. Смертность превышала рождаемость, а рост населения шел вышеуказанными темпами. На каждую женщину приходилось двое мужчин. К началу ХХ в. не более 40% жителей имели родителями петербуржцев. Все питерские знаменитости - Пушкин, Лермонтов, Тургенев, Достоевский, Некрасов - родом из Москвы или иной провинции.

Петербургский миф

В блестящем "осьмнадцатом" столетии непетербургские жители не ощущали своеобразия Петербурга, не противопоставляли города Москве и России и, вероятно, воспринимали его как пограничную крепость или загородную резиденцию, вроде Коломенского, тем более что подавляющее население составляли крепостные крестьяне, солдаты и служивые дворяне, у которых для подобных мыслей не было ни желания, ни времени. Оcмысление пришло позже, когда завелись в городе неслужилые дворяне, вроде Обломова и литературно одаренные "разночинцы". К тому же раздразнили москвичей.

А. С. Пушкин ("наше все") среди прочих своих начинаний одним из первых "погнал" и московско-петербургскую тему. В 40-х гг. 19-го века только ленивый не писал об особенностях петербургского и московского характеров. Герцен и Белинский, Аполлон Григорьев и Хомяков, братья Аксаковы и т.д. - вот создатели мифа о Петербурге и петербуржцах, к которым присоединились москвичи Ф.М. Достоевский и Андрей Белый. Были и другие мифотворцы вроде питерского уроженца Александра Блока. Процесс создания мифа о Петербурге продолжается и сегодня.

Часть этого мифа - сравнение Петербурга и Москвы, двух столиц отечества, что и фиксирует пророчески наш герб. "России истина двуглава," - писал питерский поэт С.Г. Стратановский. Итог же мифотворчества выглядит примерно так: между Москвой и Петербургом все годы шла вражда. Петербуржцы высмеивали "Собачью площадку" и "Сивцев Вражек", москвичи попрекали питерцев холодностью и педантизмом, не свойственными русской душе. После кровавого воскресения 1905 г. питерский дворник сказал поэту М Волошину: "Царь - изменник. Он в Москве присягал". Враждовали не только обыватели, но и деятели культуры обеих столиц.

Что же послужило причиной такой враждебности? Что в петербуржцах так "мозолило глаза" москвичам? До революции питерцы были энергичные, бесчеловечные немцы или склонные качать права рабочие, а потом стали выпендрежники с пустым карманом. "В Москве хорошо, а в Питере лучше," - так говорят многие питерцы, хотя не все и бывали в нашей белокаменной. - Москвичи - они такие… хамоватые, бесцеремонные, лезущие вперед других люди, с жадными глазами и пухлыми кошельками. Питерцы совсем другие - интеллигентные, скромные, уважающие не только себя, но и других, всегда открытые и готовые помочь - даже в том случае, если это доставляет неудобство".

Есть символическая разница и в самоназвании. "Петербуржцы" и "ленинградцы" не просто поколения, а два разных народа. У тех и других взаимное отторжение по причине несовпадения менталитета. Но это отторжение пропадает, когда начинается обсуждение москвичей: которые тем-то и плохи, что на ментальности не делятся. Кстати, сейчас для 70 процентов питерцов (или питеряков на тверском наречии) город называется" Питер", "Петербург" и в отдельных случаях "Санкт-Петербург". Для 30 процентов горожан (ленинградских коммунистов), а также москвичей и зарубежной питерской диаспоры - "Ленинград"

Петербуржцы более требовательны к себе и другим - не раз известные певцы и музыканты признавались, что приезжая с гастролями на берега Невы они очень боятся - не отсутствия сборов или неприятия критики, как в Москве и других городах, - а именно того, как встретит их питерская аудитория. Многие отмечают, что после провала постановки или концерта в Петербурге трудно решиться заново повторить этот "подвиг", которым оказывается каждое новое общение с петербуржцами. Как одну из черт жителей Петербурга, можно назвать почти полное отсутствие национальной вражды. В воспоминаниях Полетики о 20-х гг. прошлого столетия особо отмечалось, что "шовинизм не составляет отличительной черты русских петроградцев, в отличие, например, от москвичей, которые при каждом удобном случае подчеркивали собственную уникальную русскость"

Иными словами, Москва биологична, как любой нормальный город, Питер же - обиталище сплошных лимитчиков или их потомков. Единственый стержень жизни местных обитателй, если помягче выразиться, - культурная, архитектурная, производственная инфраструктура Петербурга. Город перерабатывал человека и формировал из него петербуржца. Однажды он не смог этого сделать, покачнулся и выблевал революцию после того, как за 17 лет население города увеличилось вдвое за счет переселенцев из деревень, ставших низкооплачиваемыми рабочими, жильцами фабричных казарм - предшественников советских общаг или "углов" - чудовищных прообразов советских коммуналок.

Без статуса.

В. И. Ленин был не первым, кому не нравился столичный статус Петербурга. Еще Петр II вернул матушке-Москве ее прежнее величие, правда, ненадолго, о чем уже рассказано. Император Павел I говорил венесуэльцу Миранде: "В существовании Кронштадта есть свой резон, но в существовании Петербурга - никакого" Главарь декабристов питерский немец (коренной!) П.И. Пестель намеревался сделать стоицей Нижний Новгород. Любопытно, что все эти персонажи были неблагополучны по родственникам, кто по отцу, кто по старшему брату. Но это уже другая, не питерская тема.

Так или иначе, однажды ночью петербуржцы лишились своей столичности и были предоставлены самим себе. Все равно, как если бы с фельдмаршала Кутузова (одного из питерских губернаторов - их полная портретная галерея, похожая на портретную галерею 1812 года, стараниями нынешнего губернатора размещена теперь в Смольном) сорвали эполеты и отправили добывать хлеб с помощью тяжелого физического труда.

Однако, основные тенденции формирования горожан сохранились. После вымаривания 1,5 млн. бывших петербуржцев в 1917-1920 гг эта лакуна была заполнена приезжим людом. Так же поступили после расстрельной убыли 1934-39 гг. и полуторамиллионной блокадной недостачи. Короче, коренной петербуржец - такой же курьез, как живой Ленин. Однако с середины 1950-х гг ленинградский народ, наконец, устаканился (говорят, это слово сугубо ленинградское), и теперь, вероятно, больше половины местных жителей имеют свидетельство о рождении на берегах Невы. Таким образом, петербуржец - существо не генетическое, а исключительно продукт культурной среды (прямо по Лысенко).

Как справедливо писал В.Кривулин - один из представителей новопетербургской поэтичекой школы (сертификат качества школе выдал Нобелевский комитет) - жизнь поколения 50-70 гг была вывернута наизнанку. Жили в дворцах, музеях, театрах (все добротно и почти даром) и приходили ночевать в переполненные лежбища коммуналок. Есть еще один аспект. Существует феномен опальных столиц. Таковы, например, Толедо в Испании, Киото в Японии. Для их жителей характерно ощущение, что уже все было - счастье, богатство, слава. И все это не нужно. Нужно только то, чего никогда и никто не отнимет.

Итак, совместное существование лиц, ранее никогда вместе не живших в устье Невы, образут удивительное единство, а традиции бывшего имперского центра добавляют этому социуму качества, не присущие жителям других городов.

В городах провинции петербуржцы (а особенно жители центра и "высоток" на окраинах) узнаются местными жителями на удивление быстро. Причин тому несколько. Одна из основных - (некий) судорожный жест рукою, когда раздавшийся по какой-либо причине около полудня удар или грохот заставляет питерцев смотреть на часы. Или же раздражающая многих особенность ко всем вопросам заходить издалека: "Не могли бы вы, если Вам не трудно, сказать…" и т.п.

Вообще, насколько недоверчиво и с опаскою в провинции относятся к москвичам, настолько же открыто - к петербуржцам. Не раз случалось мне на стандартный вопрос: "Как пройти туда-то?" выслушивать опасливое: "А Вы сами-то откуда - из Москвы или из Ленинграда" (причем "Петербург" в данном случае не употребляется - только "Ленинград") и только узнав, что "из Ленинграда", следует ответ на поставленный вопрос. Каюсь, я никогда не пытался назваться москвичом, чтобы посмотреть, чем же таким отличаются москвичи от петербуржцев. Хотя… Однажды довелось мне участвовать в следующем диалоге (дело было в Ярославле в 1998 г.): "Вы из Москвы или из Ленинграда? Подождите, не отвечайте, сам догадаюсь… Вы - из Ленинграда!" - "Верно, как Вы узнали?" - "Не могу сказать… Ленинградцы - они другие…" - "Какие именно?" - "Не похожие на москвичей. Вежливые какие-то, открытые, что ли…"

В сущности, такое поведение жителей Петербурга напрямую зависит от среды обитания. Разделяя горожан на петербуржцев и ленинградцев, провинциал не задумывается над тем, что и те, и другие - жители одного города. Он чувствует лишь некую разобщенность между ними: в его глазах это не один народ, а, по крайней мере, два. Первые состоят из "коренных", живущих в Питере не одно поколение (см. выше), вторые - из "пришлых", не знающих родства.

Что завтра

Сегодня петербуржцы опять в недоумении. То ли снова столица, то ли нет. От бизнеса отучились. От интеллектуальности ушли. Миллион работяг с военных заводов дисквалифицировался. Есть также миллион пенсионеров. Эти еще работают. Кто пошустрей, тот в Америку уехал или в Москву, что еще дальше, поскольку из Америки некоторые возвращаются, из Москвы же пока только одна.

Питерский современный очень злой критик М. Золотоносов так видит свой родной город и его обитателей: "Хвастаться нечем. Ощущение такое, что "толпой угрюмою и скоро позабытой" пройдем мы отпущенный нам период жизни, как написал некогда один поручик. Художественный его (Петербурга - АК) потенциал крайне невысок. Практически не осталось прозаиков, способных полноценно отражать реальную современную жизнь, есть несколько поэтов, которыми интересуется несколько знатоков; достижения музыкальной жизни ограничены исполнительством, хотя и здесь дело идет с переменным успехом; театр не смог справиться с ситуацией и в целом ведет себя, как продажная женщина; живопись стала инструментом арт-рынка и как искусство завершилась; в области монументальной скульптуры один провал за другим; архитектура стала служанкой нуворишей, старые дома рубят, как лес; облик города трансформируется..." Вот так.

Но есть и другое мнение, что интересно - молодежное: "Теперь, кажется, настало время собирать камни. Частично утраченные традиции и ответственность нуждаются в возрождении. И возникшая инициатива санкт-петербургского гражданства, опираясь на твердое духовное основание, заложенное нашими предками, должна привести к той гармонии между человеком и средой его обитания, человеком и социумом, что и является бытием реальным, самоценным и достойным славы великого города".

Итак. Так получилось, что в пятницу вечером пришлось резко ехать на дачу, в пос. Сазоново Вологодской области.

Маршрут был такой: Москва - Санкт-Петербург - Сазоново - Подборовье - Вологда - Москва.

Единственным поездом, который подходил как по графику, так и по цене, оказался Сапсан на 13:00. Стас любезно вызвался проводить меня.

Едет это чудо немецкой техники действительно быстро, час до Твери, еще полтора часа до Бологое, и еще два часа до Питера. Скорость практически не чувствуется, и только по скорости смены пейзажей за окном и по табло можно определить, насколько быстро едет поезд. Вылизано все до блеска. Курить нельзя нигде, так что 4 часа пришлось терпеть. Контингент пассажиров разнообразен, но в основном это люди, возвращающиеся из командировок.

Вот немного фоточек:

Да, как видно из этой фотографии, заполнен был поезд полностью.

Дома было, как всегда, уютно. Кстати, обнаружил, что в Кее цены на различные компьютерные аксессуары много ниже, чем в Москве, а консультанты много доброжелательнее. Правда, ничего связанного с компами мы не покупали, но качеством приобретенного товара (DECT и часики) я остался доволен.

В субботу утром выехали в Сазоново. Там весьма уныло.

От Сазоново до Подборовья (откуда шел мой поезд на Вологду) я добрался на пригородном поезде с одним вагоном (там полуживая железнодорожная ветка, по которой ходит собственно эта штука и товарняки). Заполненность поезда чуть более, чем нулевая, что неудивительно. Люди там обычно ездят только в дачный сезон. Кстати говоря, там еще местами лежит совершенно нерастаявший снег.

Подборовье - это отдельный ужас. Платформа представляет собой просто землю между двумя путями. Периодически мимо проносятся товарняки с довольно нехилой воздушной волной. Стоишь так, слева товарняк в сторону Вологды на полной скорости, справа на не менее полной скорости в сторону Петербурга. Боишься даже головой мотнуть)

А вот "Демидовский экспресс", на котором я доехал от Подборовья до Вологды, весьма и весьма на высоком уровне. Единственное, что смутило - это проводник с довольно ярко выраженной нетрадиционной ориентацией. А так.. Очень свежие вагоны, биотуалеты (можно пользоваться во время стоянки), маршрутное табло. Весьма... Пожалуй, самая комфортная моя поездка на верхней боковой полке.

Гулять по красавице Вологде я не стал, потому что было очень холодно (+1, я в легкой ветровке; в Москве +18 было) и дождливо. Но когда я вышел на привокзальную площадь, у меня появилось ощущение, что где-то что-то перепутали, и приехал я в Белгород.

Итак, это была Вологда. Из нее я уехал на поезде №015 "Архангельск - Москва". Фирменным поезд не является, но очень неплох. Кстати, посмотрев на контингент, я понял, что Архангельск занимает одно из первых мест по количеству симпатичных девушек. Плюс еще одна точка на карте, куда надо будет съездить.

В Москве меня встретил Стас, и мы с ним прогулялись от Ленинградского вокзала до Курского.

Далее сели на электричку до Подольска. Это - урбанистический пейзаж Щербинки.

И в качестве завершающей фотографии - Ленин в Подольске с выражением лица типа "А че это я тут забыл?"

Собственно, в Подольске сели на автобус и поехали в Троицк.

Вот вроде и все.

Исчезновение

Я вышел из метро и закурил сигарету. Проходящая мимо девушка с удивлением посмотрела на меня. Еще бы… Вот лет пятьдесят или сто назад, в двадцатом или в начале двадцать первого века это бы никого не удивило… А сейчас Земля, дважды изгаженная и дважды очищенная, уже не признает этот дар собственной природы. Но я все-таки не Земля. Я с младенчества отличаюсь оригинальностью.

            Эх, хорошо все-таки жить в Южном Бутово… Почти центр города как-никак.

            Не забыв оплатить в ближайшем автомате счет за виртуальную реальность, я пошел к своему дому, старой шестнадцатиэтажке, раздумывая, обрадуются ли мои родители. В целом результаты летней сессии выглядели неплохо… Одна тройка – по страшному предметы «Основы и принципы передвижения летательных аппаратов со сверхсветовой скоростью». Четверки по наносистемам и квантам, а также мой триумф – «отлично» по истории информатизации.

            Сессия – это, конечно, замечательно… То есть не сама сессия, конечно, а факт ее сдачи… Но заботил меня и еще один факт. В этой огромной Москве, в этом копошащемся муравейнике, в этой мясорубке, среди двадцати миллионов населения не находилось моей второй половинки…

            Зайдя домой, я обнаружил, что родителей нет. Наверно, укатили куда-нибудь в театр на Маяковку, а может быть, поехали на пикник под Чехов. Папа очень любит леса рядом с этим городом в такой близости к Москве.

            Зато дома был дедушка.

             - Деда, - заявил я, плюхаясь на диван, - А расскажи мне, пожалуйста, байку про Ленинград.

            Дед внимательно посмотрел на меня.

             - Ты же сто раз ее слышал, зачем тебе?..

            Я решил использовать столь излюбленный прием… Эти люди, выросшие в начале века, так любят комплименты…

             - Ну дедушка, у тебя же так хорошо это получается…

             - Ой, хитрец-то хитрец, - дед усмехнулся в седую бороду, - Ладно, слушай. Был когда-то, а именно в начале восемнадцатого века царь Петр… И задумал он построить новую столицу. Ингерманландские, то бишь, приневские болота знаешь?..

             - Ну…

             - И построил он новую столицу в дельте Невы, на этих самых болотах. И много что с ней было – и немцы в Великой Отечественной ее окружали, и вроде даже все управление империей действительно велось оттуда. Но, вот беда, в один прекрасный день, в 2012 году, обнаружилось, что нету там никакого Петербурга, и вообще никакого города нету. Нет столицы, понимаешь?.. И следов того, что город там есть, тоже нету. И, вот беда, люди-то помнят что-то, а следов – ну никаких… А еще говорят, - тут дедушка понизил голос, - Что есть те, у кого в Петербурге осталась любовь… И обречены эти люди на вечное одиночество…

***

            «Василеостровская. Следующая станция – Приморская», - объявил голос. Вот и дома уже почти, а я и не заметила. Вот что значит задремать в Обухово! Особенно после столь странного для Питера жаркого летнего дня… Погода была на удивление жаркой, что не могло не радовать. Наверное, съезжу в Зеленогорск или в Комарово, порадую загаром свое бледное тело…

            На Приморской я вышла из вагона, а затем, собственно, и из метро. Как же все постоянно в любимом городе… Который уж год я тут существую, а, к примеру, вот этот торговый центр возле метро ну совсем не изменился. И жизнь моя практически не меняется… Может, молодого человека найти?... Да вот только не вижу я достойных моего горячего девичьего сердца.

            С этими мыслями я и не заметила, как дошла до родного дома – Наличной, 48. Ключ повернулся неожиданно охотно. Значит, дома кто-то есть.

             - Бабушка? – крикнула я наугад.

             - Да, Ксюшенька, я дома, - донесся голос из соседней комнаты.

            Справедливости ради замечу, что бабушка моя на свои семьдесят шесть лет ну совершенно не выглядит. Даже торговки на Полюстровском с их наметанным глазом дают ей не больше пятидесяти.

             - Как дела? – спросила я, усаживаясь в старенькое кресло.

             - Ой, и не говори, - бабушка поправила очки, - опять на кафедре спорили, была ли вообще Москва и что с ней случилось…

             - А расскажи подробнее…

            Не сказать, чтобы я уж совсем не была знакома с байкой о Москве, но моя бабушка, доцент кафедры истории и права, несомненно, знает о ней гораздо больше.

             - Да что тут рассказывать, - бабушка отмахнулась, - до 1703 года Москва вроде бы была центром русских земель. При советской власти она вообще была столицей Союза. А вот в 2012 году исчезла… Да, речка течет с таким названием, и горы Воробьевы существуют, и даже Кремль действительно мог бы стоять на том месте, где он стоит по легенде… Но не может же город исчезнуть в никуда, оставшись лишь легендой, пятном в истории… И эти слухи… О том, что есть те, у кого в Москве осталась любовь… И обречены эти люди на вечное одиночество…

20.02.2010,

Троицк.

Вот кто-то сейчас готовится к дню святого Валентина, пишет серенады любимым, а меня вот пробрало на тоску по родному городу.. Так что принимайте новое творение :)

Мне не хватает…

Так же, как дома, здесь дождик идет,

Так же здесь снег выпадает и тает…

Только скучаю я дни напролет…

Спросите вы – чего мне не хватает?

«Мне не хватает разливов Невы,

Пушки полуденной звука глухого,

В Летнем саду шуршанья листвы,

Чаек над городом, ветра морского…

Мне не хватает белых ночей,

Медного Всадника стройности строгой,

Серого неба и вечных дождей,

Невского, Мойки, Коломны, Дворцовой…

Мне не хватает мостов и оград,

Парков и скверов, дворцов и каналов,

Имени «Город-герой Ленинград»,

И у залива широких причалов…

Мне не хватает тебя, Петербург!» -

Вскрикну, и там, вдалеке он ответит…

И я с надеждой услышу тот звук…

Впрочем, а может быть, это лишь ветер…

13.02.2010,

Троицк.

Один день счастья

Посвящается всем девушкам Петербурга (а по имени Аня - в особенности).

А также всем, кто любит этот город.

Утро

            Выйдя из поезда и закурив трубку, я задумался. Нелепо, наверно, смотрится на вокзале человек, курящий трубку. Но тут уж ничего не поделаешь – никогда я сигареты не любил. Несмотря на мелкий моросящий дождик и утреннюю прохладу, в метро идти не хотелось.

            Довольно бодрым шагом, к которому прохлада все-таки принуждала, я вышел на площадь Восстания и начал ждать. Честно говоря, ждать неизвестно чего. Хотелось вдохнуть полной грудью этот воздух, прочувствовать все очарование Петербурга, от хрущевок Средней Рогатки до шпиля Адмиралтейства и гордого спокойствия Петропавловки… Да и, кроме того, во мне родилось дикое желание просто помечтать. Несмотря на то, что я родился в этом городе, все-таки редко я тут бываю…

            Простояв около часа, который пролетел как несколько минут, я понял, что дождался ожидаемого. Белая курточка, слегка растрепанные светлые волосы… И эта задумчивость, которая привораживает к петербурженкам мужчин со всех концов Земли и любого возраста.

            Ну что ж. В таких вещах каждый раз – как первый раз.

             - Девушка, а можно с Вами познакомиться?

            Легкая улыбка. Оценивающий, но приветливый взгляд. Легкий кивок. А больше – ничего и не надо для счастья.

День

             - Кирилл… А это точно не сон?

             - Знаешь, Анют… Такие сны должны длиться вечность. Но это – намного лучше, чем сон. Это ты. Это я. И это Петербург.

            Утренняя прохлада уже давно сменилась дневной, из-за облаков кое-где проглядывало солнце, оставляя блики на глади невской воды. Река, иногда изо всех сил бьющая своими волнами об этот строгий гранит, сейчас была спокойна, словно сама вечность.

            А Аня была счастлива. Как же все-таки это приятно – дарить девушкам счастье. В чем бы оно ни выражалось – в маленьком подарке, в нужное время сказанной фразе, в поездке на роскошном «Бентли»… Или же в прогулке по городу.

            И я был счастлив. Не просто от того, что я в той части земного шара, куда меня постоянно тянет мое сердце, и не от того, что я встретил такую прекрасную спутницу, а просто от всего. От возможности отбросить столь надоевшую московскую деловитость, от лучиков солнца, падающих на ограду Троицкого моста, от обворожительных зеленых глаз Ани… Ведь счастье не может быть от чего-то конкретного. Оно складывается из мелочей. И самое страшное, что может случиться с человеком – это прекратить замечать эти мелочи, эти кусочки счастья…

            Но у нас с этим все в порядке.

Вечер

            Небо развиднелось, и мы шли в обнимку по Невскому. Заходящее солнце бросало свои лучи на дома, помнившие и декабристов, и Пушкина, и все три революции, и блокаду… Это же наш город. Мы в нем, а он вокруг нас, и мы являемся его неотъемлемой частичкой, крохотной среди тысяч таких же пар. Но именно мы, такие разные, но единые в своих чувствах к этому городу – и есть душа Петербурга.

            Здесь мы учимся, работаем, влюбляемся и расстаемся, мокнем под дождем и радуемся солнцу (впрочем, и дождю мы тоже часто радуемся), одним словом – проводим свою жизнь.

            Никогда мне не хотелось отсюда уезжать. И так приятно чувствовать, что я пока еще здесь… Чувствовать приятное тепло Аниного тела, смотреть ей в глаза, замечать чуть смазавшуюся тушь,  любоваться громадой Казанского собора и куполами Спаса-на-Крови чуть вдалеке.

            Что и говорить – все приятное когда-нибудь кончается, но лишь для того, чтобы начаться заново и с новой силой.

Ночь

            «Начинается посадка на поезд №101 «Санкт-Петербург – Москва», поезд находится у шестой платформы»… Последний поцелуй в этот день… Легкая слезинка… Усталый взгляд… С огромной благодарностью за эти моменты счастья.

            Не плачь, Анют… Я еще вернусь.

            Не скучай без меня, Петербург. Я обязательно снова буду здесь.

KiDem,

08.08.2009.

Троицк.