Заснуть на рассвете, проснуться поздним утром, когда с работы вернулся папа. Очередной зимний день в пастельных тонах снова прошёл в медитативном созерцании, ностальгии и философии. Пока в грязно-палевом небе растворялся шарик солнца, окрашивая его золотистым оттенком, я так толком и не заставила себя ничего сделать. Чертовски недовольна собой, ибо окончательно обленилась и не хочу ничем заниматься – даже отдыхать – до самого вечера. Я, конечно, зимой и летом всегда пребываю в эдакой спячке в отличие от более эмоциональных и контрастных осени и весны, но не настолько же, поэтому надо бы мобилизоваться, начать составлять для себя график, как на предыдущих каникулах, чтобы потом не было мучительно больно и далее по тексту. Да-да, а ещё надо поступить в институт, выучить японский и научиться рисовать, мечты-мечты-где-ваша-гадость. Когда сгустились сумерки, я вывалилась на свет Божий; снег искрился под ногами мелким битым стеклом и сыпался с неба пригоршнями блёсток, держался добрый предрождественский мороз. Я дождалась автобуса, доехала до метро, на метро – до Арбатской, пошагала по Никитскому и Тверскому бульварам до театра на Малой Бронной, подошла рановато, погрелась в холле, как впустили – вошла и подошла к сувенирам. Дело было в толстом стеклянном коте, которого я видела только в театрах и который, чем больше я его видела, тем больше мне нравился, хоть у меня уже и есть один стеклянный кот из театра; когда я последний раз была в Маяковке, там всех этих котов уже раскупили, а сегодня на Бронной я приобрела последнего – видимо, пользуются популярностью. Затем я купила программку и свежую газету, поднялась к партеру, почитала до первого звонка, а с первым звонком прошла в зал и начала своё кочевье по крайним местам передних рядов, естественно не желая знать своё законное место где-нибудь в глубине бельэтажа. Однако меня сгоняли и сгоняли, количество свободных мест сокращалось и сокращалось, причём билеты у людей были в том числе и на откидушки, так что всё, что мне в конце концов оставалось к третьему звонку, - это караулить место, на котором какая-то девушка держала свою сумочку, уверяя, что должен подойти её спутник. Я надеялась, что когда свет погасят, его полюбому уже не пустят в зал и я смогу посидеть там хотя бы до антракта, однако администраторша, не в пример своим коллегам из других театров дружелюбная, доверительно сообщила мне, что если у человека достаточно денег, он имеет право сидеть в одиночку на двух местах и посягать на кресло, занятое сумочкой, я не могу. Пришлось отползать на свободную откидушку одного из задних рядов партера – что тоже было хорошо, даже не понадобился бинокль, а полный аншлаг (многоярусный зал забился битком) объяснялся тем, что показывали «Я не Раппапорт» - премьеру года аж 2008го, зато расхваленную прессой всех мастей. Посмотрела и я – в преддверии завтрашнего визита на премьеру сезона текущего.
Пьеса американца Эрба Гарднера, покинувшего сей грешный мир семь лет назад, идеально подходит для того, чтобы вывести на сцену старую гвардию: её главным героям – по 80 с копейками лет. Нат (Лев Дуров) совмещает в себе черты барона Мюнхгаузена и Дон Кихота – жить не может без вранья и попыток восстановить справедливость, за что и регулярно огребает. Пользуясь своими недюжинными актёрскими способностями и неуёмной фантазией, он то прикидывается адвокатом, чтобы спасти от увольнения своего друга Миджа (Мартынюк), то сочиняет себе внебрачную дочь из Израиля, чтобы пуститься в бега от своей бизнесменши-дочери (Екатерина Дурова), пытающейся оградить его от плачевно заканчивающихся подвигов. А когда некая художница задолжала бравому Ковбою, снабжающему её кокаином, Нат пытается её крышевать уже вместе с втянутым им в авантюру Миджем – но игра в мафиози, состряпанная по мотивам киношаблонов, проваливается, и в больнице на сей раз оказывается последний. В финале все наивные старания старичков-бунтарей «разбиваются о чугунную жопу реальности»©, и они умирают и сами не замечают этого, продолжая один – без умолку сочинять, другой – безуспешно оградить себя от потока болтовни. Второстепенные же персонажи продолжают жить, и хорошие, конечно же, - жить хорошо, а плохие – плохо. Мораль остаётся неясной, как и то, при чём здесь какой-то Раппапорт, которого так любит поминать Нат: Википедия знает только двоих Раппапортов, русского кинорежиссёра и его сына-архитектора, но вряд ли кого-то из них имел в виду Гарднер. Спектакль заявлен как комедия, однако и ничего особо смешного в нём не оказалось – скорее, всё достаточно грустно. Ещё одна недавно виденная мною история из жизни неунывающих пенсионеров – «Тополя и ветер» - кажется мне и на несколько порядков более смешной, и на столько же более философской и цепляющей. Видимо, публика приходит только «на Дурова», чей негромкий голос вряд ли долетает до галёрки, или, как и я, из любопытства. Что ж, интерес удовлетворён, вывод – постановка для разового ознакомления вполне смотрибельна, за два часа не успевает наскучить.
Я вышла со спектакля, пережила давку в гардеробе, вывалилась на мороз, добежала обратно до метро, доехала до дома. И даже заставила себя начать не со страдания ерундой, а с рецензии, ибо на ерунду у меня, как-никак, вся ночь впереди. А сейчас я эстетствую – заедаю кофе мандаринами и шоколадом и слушаю Зимовье Зверей, Точку Росы, Собак Качалова, Монгол Шуудан и Ивана Кайфа – замечательных ребят, о существовании которых мало кто знает из нынешних поколений. Ещё одно «надо», в плюс к более отдалённым из начала сего поста: надо бы вспомнить о том, что время от времени я пишу стихи, а последнее такое время было довольно-таки давно. Посему попробую совершить очередную попытку родить что-нибудь рифмованное, а с вами прощаюсь до завтрашней рецензии по очередному возвращению из театра)

Вчерашним вечером от нефиг делать зачем-то посмотрев по телеку краем глаза первый Обитаемый Остров, я рано – в половине первого – ушла спать. И всё бы ничего, если бы среди ночи я не проснулась, удивившись тому, что светло как днём от луны и снега, и затем долго, очень долго не могла заснуть, проворочалась, наверное, несколько часов, чувствуя, как одновременно и помираю с голода, и в носу появляется запах крови от переутомления. Наконец, я отрубилась и среди множества маловразумительных снов увидела один, среди последних, запомнившийся и довольно-таки странный: на каком-то поле битвы я дралась на ножах с каким-то дядькой в костюме века эдак XVIII, но почему-то ярко-розового цвета. Насколько я успела разглядеть, он был вполне симпатичным, с длинными волосами и эспаньолкой; мы столкнулись в стороне от гущи боя, было непонятно, кто на кого первый наскочил, и убивать его у меня не было желания, но я быстро поняла – либо я его, либо он меня. Он успел ранить меня в правое плечо, но я зацепила его уже несколько раз и, в конце концов, добила ударом в грудь и проснулась; случаи, когда я убиваю во сне, – единичные, и всякий раз остаётся неприятный осадок. Вот и теперь я проснулась невыспавшаяся, разбитая аж в половине первого, немного пострадала ерундой, поняла, что ничего общественно полезного сделать не смогу, и уползла дремать на диван в компании собака. Так я и провалялась до темноты; валяться было хорошо, однако, поднявшись, я вынуждена была объективно признать своё состояние как крайне паршивое – видимо, крепчающий мороз поспособствовал низкому атмосферному давлению: я беспрестанно зевала, ибо мне не хватало воздуха, когда пыталась на чём-то сосредоточиться – начинала кружиться голова. Однако самовнушение – страшная сила, и, взбодрившись, я вечерком вывалилась на улицу, поймала маршрутку на светофоре, доехала до метро, с книжкой добралась на подземке до Смоленки и сунулась в тамошнюю театральную кассу – справиться насчёт билетов на вторую декаду февраля. Кассиром оказался вполне адекватный и общительный парень, и билеты были легко и быстро закуплены на вполне удобоваримую сумму, после чего я пошагала по Арбату – до театра Вахтангова и, поскольку времени было ещё минут 15 и внутрь не пускали, – мимо, до следующего перекрёстка и обратно. Вошла я, уже не чувствуя подбородка, носа и пальцев, быстро отогрелась, купила программку и поднялась на второй этаж, где располагались партер с амфитеатром (мой законный балкон был аж на четвёртом, если верить администраторше). В холле стояла высокая ёлка, у которой все фотографировались, и играл живой оркестр, а я устроилась подальше от сквозящего окна, почитала до первого звонка и вошла в зал. Он заполнялся довольно активно, а перемещению между рядами мешали перегораживающие узкие проходы приставные стулья и откидушки, посему я не стала посягать на передние ряды партера, хоть там и заманчиво сверкали свободные места, а принялась кочевать по средним. Несколько раз меня согнали, но я наконец осталась таки в середине седьмого ряда при заполнившемся почти под завязку зале – достаточно близко, чтобы без бинокля наслаждаться зрелищем.
«Берег женщин» - не совсем спектакль. Это – хореографическая композиция всего на полтора часа, объединившая почти всех актёров труппы, без единого слова. Пока мужчины убивают друг друга в войнах, женщины неприкаянно странствуют и собираются в портовом ресторанчике, ожидая парохода. Молодые и пожилые, слабые и сильные, утончённо-лиричные и трагично-решительные – все они вспоминают, конечно же, своих мужчин. Каждая любовная история рассказана танцем под песни Марлен Дитрих – на немецком, французском, английском, иврите… Можно не понимать текста, но чувствовать, как удивительно подходят они к различным ситуациям – флирту, ревности, расставанию, разрыву, нежности, страсти, скорби. Печальные воспоминания сменяются радостными, перетекают друг в друга, и хочется смотреть и слушать ещё и ещё. В паузах – пароходные гудки, вой сирен воздушной тревоги, ритмичная чеканка шага бесконечных солдатских эшелонов, проходящих мимо: раз. два. раз-два-три. Мало, слишком мало мне показалось этой прекрасной зарисовки! Но и в том, что состоялось, произошло, – мощный источник осмысленного эстетического удовольствия, чудо безупречной лёгкости и непринуждённости, рождённое отточенным мастерством. Великолепны исполнители ролей, умудрившиеся одной лишь пластикой передать большее, чем личность, характер – целую судьбу. Великолепна сценография – что ни мизансцена, то идеальная симметрия, никто никого не заслоняет, никому не мешает, не сбивается в бесформенное пятно формальной массовки. Великолепно оформление – наклонное зеркало, создающее дополнительную плоскость для создания изысканных живых картин, лопасти вентиляторов, похожих на пропеллеры, груды чемоданов, не позволяющие забыть о временности, ненадёжности пристанища. И, конечно, великолепна Марлен, которую узнаёшь во всех – вместе и по отдельности – героинях. Итог – качественный, стильный театральный артхаус, редкая на подмостках, зато красивая птица.
Спектакль неожиданно закончился, и я снова оказалась на промёрзшем до костей Арбате, пошагала до Арбатской, поехала домой. Снова повезло с маршруткой, так что даже не пришлось тащиться до дома пешком, хотя за бортом мелькала совершенно невероятная луна - огромная, словно приблизившаяся к земле на расстояние, раза в три меньшее прежнего. Вечер я начала, уже по традиции, со всего того, что не успела сделать днём, оставив рецензию на заполночь, но вот готова и она, и мне не помешало бы уйти спать, пока не рассвело. Прощаюсь с вами до завтрашней театральной рецензии)

С грехом пополам поднявшись по будильнику, я успела только позавтракать, как пора было уже выпинывать себя из дому на мороз. В полусонном состоянии я доехала на автобусе до метро, на метро – до Юго-западной, дошла до театра, встала в холле – внутрь ещё не пускали, я умудрилась рано прибыть – в окружении мелюзги. Ибо, как известно, на два часа дня идут детские спектакли – как, например, «Собаки», посмотренные мною в свой день рождения, или «Маленькая колдунья», которую я смотрела сегодня, утешаясь тем, что все прочие вышедшие из нежного возраста поклонники Юго-запада её уже посмотрели и не по разу. Вот и сегодня не я единственная возвышалась над толпой младшеклассников – виднелись знакомые лица, мелькающие практически на всех спектаклях. Когда двери театра, наконец, открылись, я, приобретя программку, при наличии доброго получаса свободного времени отправилась в буфет выпить чашку кофе, закусив шоколадкой, которую я с собой не взяла, посему её пришлось покупать. Юго-западный кофе был, как и в прошлый раз, отменно ядрёным, торкал даже на запах, ускорял кровь с первого глотка и поддерживал в соответствующем состоянии практически до вечера. Но не забегаю вперёд – управившись с трапезой ко второму звонку, я вошла в зал, устроилась на своём месте с краю последнего, шестого ряда, дождалась, пока после третьего звонка не рассядется вся публика, под завязку забившая зал. Далее последовал час с небольшим приятного времяпровождения – чертовски мало, господа!
В отличие от «Собак», «МаКо» - спектакль действительно детский, на основе повести Пройслера, по которой был снят общеизвестный одноимённый мультик. Сюжет тривиален, предсказуем и прямолинейно-дидактивен: 150-летняя (для перевода на человеческий хронометраж делим возраст на десять) колдунья по наущению говорящего ворона наносит добро и причиняет радость – омолаживает пенсионеров, перевоспитывает злого лесника, выводит из лесной чащи заблудившегося пацана Томаса по прозвищу (не смеяться!) «Жёлтый помпон». Остальным ведьмам, творящим всяческие пакости, во главе с тётушкой нашей героини такое поведение не по нраву, и они тихо копают под диссидентку, капая на неё начальству и стремясь лишить её магических сил. Естественно, всё получается по принципу «не рой другому яму», и в одной отдельно взятой школе волшебства (не Хогвартсе) воцаряются дружба, любовь и прочие большие и светлые чувства. Однако что ни персонаж – то залюбуешься: Мако играет Саркисова, исполнявшая в «Собаках» роль щенка, и что там, что здесь смотрит в зал такими полными вселенской скорби глазами, что сразу хочется обнять, погладить по головке и заверить, что с ней обязательно кто-нибудь будет дружить. Шахет в роли тётки Костодурии ярок, обаятелен и самодостаточен, как в любой из своих женских ролей (трансвеститы не свистят! © Евгений), его игра похожа на блистательную импровизацию, если не является частично таковой. Матошин достаточно харизматичен, чтобы в эпизодической роли лесника Гюнтера всем запомниться и детям понравиться – правда, подобрев, его герой явно многое потерял. Из Санникова получился уморительный ворон Абракадабр с чёрным ирокезом и потрясающе выразительной мимикой. Но самым жирным плюсом действа мне показался ведьминский шабаш с футбольными кричалками и тяжёлыми риффами – настолько зажигательный, что к нему хотелось немедленно присоединиться. В общем, в качестве новогодней ёлки для всей семьи «Колдунья» с её ворохом позитива подходит как нельзя лучше – с таким обилием песен и танцев этот спектакль вполне тянет на музыкальный.
После поклона детей пустили поводить на сцене хороводы с актёрами, затем спровадили к родителям. Я же пошагала от театра до метро, покачалась в вагоне до Молодёги, пешком дошла до дома, долго ленилась, страдая ерундой, но только сейчас, вечером, мобилизовалась и написала сей краткий пост. Завтра меня снова ждёт театр, теперь уже «взрослый», посему прощаюсь до завтрашнего и более позднего времени)

Хвастаюсь. 01.01.10 Я праздновала до четвёртого часу ночи, собак облаивал от души гремящие за окном фейерверки, уходя на кухню, чтобы никто на него не шикал, мама с бабушкой потихоньку сворачивали трапезу. Потом, так и не посадив батарейки плеера, но замучив уши наушниками, я уползла спать, снова снилась какая-то мерзость (пить надо меньше), в районе одиннадцати разбудил пришедший с работы папа, подарил увесистую металлическую фигурку какого-то восточного мудреца и заявил, что это Будда. Я показала ему своего деревянного Будду, значительно более упитанного и позитивного, и с помощью Яндекса выяснила, что подаренный – скорее всего, Конфуций. Пропалив афишу Яндекса и выбрав кинотеатр и сеанс, то бишь Матрицу и половину четвёртого, я после обеда вышла из дому и пешком отправилась до метро. Погода была потрясающая – мороз и солнце, слепящий снег, безлюдие и тишина, брошенные свернувшимися ёлочными базарами груды нераспроданных ёлок… У меня был ещё целый час, и я продолжила идти – по надземному переходу через Рублёвское шоссе в Крылатское, вдоль дороги до поворота на Осенний бульвар, по покрытому гололёдом бульвару до кинотеатра. За 20 минут до начала сеанса купив билет, влетевший мне в 300 рублей, я вышла пропалить зоомаг, появившийся по соседству, но он был закрыт, и я, вернувшись, вскоре была впущена в один из маленьких залов. Осев на своём уютном местечке в середине четвёртого ряда, я долго ждала, пока заполнится практически полностью зал, потом долго смотрела рекламу, мысленно определяя, что буду смотреть в кино в ближайшие месяцы (не знаю только пока, идти на «Книгу Илая» или нет, при том что я в своё время так и не посмотрела «Я – легенда»), а потом… начался «Шерлок Холмс».
Симпатяга Дауни-младший снова спасает ни много ни мало, а весь мир, только на сей раз – не в красно-золотой броне, а в щёгольском костюме лондонского денди. Однако Тони Старк, вынужденный таскать на себе груду металла за неимением сверхспособностей, обзавидовался бы при встрече с таким Шерлоком Холмсом: самый популярный сыщик всех времён и народов в интерпретации Гая Ричи превратился в супергероя, у которого помимо дедукции непомерно развиты ещё и скорость реакций, зрение и нюх. К тому же, в отличие от классического персонажа Конан Дойля, новый Холмс, не из книги, а из комиксов, – отнюдь не окутанный флёром таинственности джентльмен, распутывающий сложные дела, не вставая с кресла, а тот ещё моветон, поддерживающий себя в форме при помощи участия в драках подпольного тотализатора и с лёгкостью находящий общий язык с уголовниками. Ватсон ему под стать – пока компаньон работает мозгами и кулаками, доктор метко стреляет и к тому же трогательно заботится о товарище: вытаскивает из депрессии, вызванной отсутствием работы, бросается на помощь, прощая старания Холмса по расстройству его помолвки, и спасает от гибели, рискуя собственной жизнью. Воистину идеальная пара: во всём друг друга дополняют, не бросают в беде, понимают с полуслова… в течение всего фильма я всё ждала, когда же они наконец поцелуются, подтвердив общеизвестный факт из официальной биографии Шерлока о том, что женщинами он не интересовался, но этого так и не произошло. Что до главного злодея, то этот пресловутый лорд Блэкмор – не менее колоритная фигура: сатанист и чёрный маг, мечтающий, само собой, о власти над человечеством и стремящийся к этой власти, естественно, посредством серии ритуальных убийств, связанных с символами и географией… да-да, привет «Ангелам и демонам» и прочим произведениям Дэна Брауна. Видимо, снимать детектив без приставки «мистический» нынче не комильфо – но, конечно же, в финале все загадочные явления получат рациональное объяснение, кроме одного: почему главзлодея повсюду сопровождает чёрный ворон?.. В общем, получилось отнюдь не интеллектуальное, зато зрелищное кино со стремительным экшном, полным избитыми «острыми» моментами, красивыми спецэффектами, претендующей на эпичность графикой (один недостроенный Тауэрский мост чего стоит), короткими диалогами, исполняющими преимущественно юмористическую функцию, и намёком на продолжение: уже вполне канонический вражина, профессор Мориарти, стырил кусок стимпанкового вида машины, ни разу не появившись в кадре. Картинка – а-ля Gotham city, драки в замедленном времени а-ля «Большой куш» и «Карты, деньги, два ствола», музычка – не теряющаяся фоном, а бодрая и запоминающаяся. Смотреть в качестве отдыха и развлечения – вполне рекомендуется.
До родной Молодёги я уже доехала на метро, но до дома под фонарями пилила дворами пешком, ибо красиво. Завтра мне – в первый раз в новом году в театр. Причём днём^^

Не кадр, а история! Шерлок ревнует и боится остаться один, Ватсон сначала дуется, но потом всё понимает.)

Итак, как я уже писала, сегодня после обеда, еле успев дописать рецензию на спектакль вчерашний, я отправилась на спектакль сегодняшний – то бишь по хрустящему снежку пошагала до автобусной остановки, дождалась автобуса с покрывшимися ледяным слоем стёклами, доползла на нём до метро и спустилась в подземку. Давешний топографический кретинизм отпустил меня ещё не полностью – я по привычке выскочила на Площади революции, недоумённо уставилась на указатели переходов, на которых ничего нужного не значилось, но вскоре вспомнила, каким маршрутом стоит ехать, и доехала ещё одну остановку до Курской. Далее с двумя пересадками я добралась до Рижской и первым делом сунулась в тамошнюю театральную кассу – обеспечивать себя любимую билетами на две первые субботы февраля. Справившись с этой задачей более чем удовлетворительно, я спустилась в подземный переход, где было не протолкнуться от кишащих людей, продающих и покупающих праздничный ширпотреб – как и прилавки в магазинах, столики барыг буквально брали штурмом. И в этой толчее я умудрилась углядеть на одном из крайних симпатичное существо – керамического тигра с обтянутым пушистой полосатой «шкурой» телом, хвостом из проволоки-«ёршика» и усами из лески. Решив, что не комильфо праздновать без символа года (хоть символ и не рыжий и мягкий, а белый и металлический), я быстренько приобрела красафца за 70 рублей и поднялась из перехода, направляясь к ближайшему автобусу. Забравшись туда, я протряслась в компании раздражённых пассажиров до кинотеатра Гавана, высадилась и пошагала до Сатирикона, причём пришагать умудрилась уже минут за 15 до назначенного начала спектакля. Однако я успела и купить программку, и умилиться спокойному как игрушка йоркширу, восседающему на коленях дамы, торговавшей книжками, дисками и прочим фанмерчем, а когда вошла в зал, как раз прозвенел второй звонок, и я решила не засиживаться на своём законном месте и отправилась в партер. С места, которое я заняла в середине ряда эдак третьего-четвёртого, меня так и не согнали, только подвинули ближе к центру, а спектакль, как всегда, минут на десять задержали, ибо, видимо, не я одна неожиданно долго добиралась по заснеженному городу. Смотреть же я пришла «Смешные деньги» - комедию по Рэю Куни, уже знакомого мне по «Слишком женатому таксисту» в постановке Юго-запада.
Более удачного спектакля, чтобы отдохнуть от серьёзных вещей и зарядиться позитивным настроением перед праздником, выбрать я не могла: два часа без антракта беспрерывного ржача (прилагаются сгибание пополам, стук ладонью по колену, вытирание слёз и пота, кашель от нехватки воздуха и восторженные аплодисменты) – это вам не фунт изюму. Куни выстраивает сюжет по беспроигрышной схеме, работавшей и в «Таксисте»: изобретательный главный герой, попадая в сложную ситуацию, пытается выпутаться из неё с помощью обмана и по мере стремительного развития событий вынужден втягивать в свою игру всех окружающих. Каждому достаётся по нескольку ролей, что приводит к нескончаемым неожиданностям – естественно, комичным. Невозможно даже пересказать сюжет, не превратившись при этом в подлого спойлера – только подразнить потенциальных будущих зрителей завязкой: в руки простого офисного служащего случайно попадает чужой чемодан с баснословной денежной суммой, и он решает немедленно рвануть с женой в Барселону навсегда, но в вызванное им такси въезжает машина друзей семьи, приглашённых на празднование дня рождения нашего счастливчика, а в дом по очереди стучатся двое полицейских по разным, не связанным с деньгами поводам… Как всегда, британский юмор Куни, который так и хочется растаскать на цитаты, умудряется быть пошлым без грубости и, как всегда, сильно зависит от мастерства исполнителей. А актёрский состав в Сатириконе подобрался на славу – все выкладываются искренне, с удовольствием и с полной самоотдачей, неповторимые интонации, мимика и пластика каждого не позволяют ни одной шутке пройти незамеченной, и что ни персонаж – то яркая, запоминающаяся, самодостаточная, а главное – естественная, «живая» личность. И эта музыкальная тема из «Кармен» - до чего же она уместна своей с первых нот узнаваемой очаровательной патетикой! Итог: занавес уже опустился, а улыбка не сходит с уставшего от смеха лица ещё очень долго. А значит – стоит смотреть, ведь действительно качественная комедия – очень большая редкость.
Но – хорошего понемножку. Закончился мой последний спектакль в 2009 году. Я вышла из театра, влезла в маршрутку и поехала стоя – согнувшись в три погибели, ибо маршрутка старого образца, жёлтая снаружи и тесная внутри, с низким потолком. Держалась за подозрительно похрустывающую ручку двери люка запасного выхода в крыше, думала – оторву её при отклонении назад или открою люк и вылечу через него при отклонении вперёд, но обошлось – ехали снова долго, в объезд пробок по всяким закоулкам, однако приехали благополучно. А там и подземка доставила меня до родной Молодёги, я дошла до дома пешком, начала было писать рецензию, но мама с бабушкой затеяли наряжать у меня в комнате ёлку, которую я, будь моя воля, оставила бы в её первозданной красоте. Изначальное обещание ограничиться несколькими шариками вылилось в то, что несчастное дерево завешали, как каждый год, так, что его теперь практически не видно, а поскольку моя родня во время творческого процесса переговаривалась, я сделала паузу, побродила по ДА, послушала музыку, почитала чужие стихи, пофлудила в аське, а по окончании декоративной работы вернулась к посту. С трудом, но вспомнила, что хотела написать до перерыва; с трудом, но дотянула рецензию до достойного объёма, ибо сложно писать, когда и ругать нечего, и никакой глубокой философии не наблюдается – сплошное развлечение. Ну да хватит о моих критиканских буднях – не верится, но завтра Новый год и следующая моя рецензия будет уже в 2010-м. Зато, скорее всего, сразу первого числа! Прощаюсь, а то уже глаза от монитора устали, да и спать охота. Всем доброй ночи и утра!)

И вот, таща в сумке плюшевого медведя и игрушечную машинку, а на ладони подкидывая рогатого колобка, я покинула гостеприимный Европарк и по Филёвской ветке, менее многолюдной, ибо назрел уже час пик, доехала от Киевской до Арбатской. До театра Маяковского я дошла рано, дверей ещё не открывали; утренняя пурга за время моего шоппинга улеглась, но снег продолжал порошить, и макушка Джаза была влажной и прохладной. Но вот, наконец, впустили в холл, где я была не далее как позавчера, и я приобрела программку, поднялась к партеру и привычно уселась читать до первого звонка. Сперва, памятуя неприятный опыт предыдущей попытки пренебречь своим законным местом в бельэтаже, я планировала звонка до второго-третьего незаметно просидеть в амфитеатре, однако стоило мне войти в зал, как уровень наглости повысился, к тому же было заметно, что амфитеатр заполняется плотнее, нежели партер. И я отправилась на край одного из передних рядов, кажется, третьего или четвёртого, и на сей раз мне повезло – меня не только не согнали оттуда, но я к тому же смогла после наступления темноты подвинуться поближе к середине на другое незанятое место. Впрочем, в антракте опоздавшие на первое отделение меня согнали, и я приготовилась было просидеть второе отделение на откидушке – однако мне повезло ещё больше: на первом ряду, в самом центре, оказалось свободное место – видимо, в антракте кто-то ушёл, и я заняла его и со своим 50-рублёвым билетом благополучно просидела там. А смотрела я свою вторую постановку по Олби, после «Трёх высоких женщин» на Бронной, – «Шаткое равновесие».
В семье у Тоби (Филиппов) всё не слава Богу: жена Агнес (Симонова), символ непоколебимо уверенного в своей непогрешимости деспотизма, уверена, что все хотят её убить, но при этом сама мечтает избавиться от всех родных и близких, чтобы никто не мешал её спокойной старости; сестра жены Клэр (Прокофьева), символ декадентски-утончённого self-destruction, – пьяница, взаимно ненавидит Агнес и влюблена, возможно взаимно, в её мужа; дочь Джулия (Кайдановская), символ почти юношеского максимализма, возвращается домой после четвёртого развода. Тоби живёт как на пороховой бочке, стараясь не терять самообладания, пытаясь предотвратить все назревающие конфликты и поддерживать все враждующие стороны сразу. А тут ещё одна проблема: друзья семьи Гарри (Запорожский) и Эдна (Иванилова) в панике бегут из собственного дома и ищут убежища под крышей у Тоби и его с трудом сосуществующих друг с другом домочадцев. В психологии это называется экофобией – беспричинной боязнью своего дома, пребывания в нём. Однако гости, оправившись от страха, начинают прекрасно чувствовать себя в этой банке с тарантулами и быстро вытесняют владельцев жилища, занятых собственными проблемами, с положения хозяев, начиная распоряжаться ими с помощью вышедшей из песочниц провокации: «Если ты мне друг…» Напряжение нарастает, холодная война между тремя женщинами, ждущими принятия решений от Тоби, переходит в стадию открытой грызни, и скелеты выбрасываются из шкафов при посторонних глазах. Очевидно, что присутствие «друзей» угнетает всех: и Агнес, которую предрассудки о гостеприимстве вынуждают быть лицемерно вежливой и услужливой, и Клэр, которая скрывает свой трагизм под маской эпатажной бой-бабы с бутылкой, сигаретой и аккордеоном, и Джулия, которая больше всех страдает от грубого вторжения в своё личное пространство. Но Тоби на принятие решений оказывается неспособным: он настолько привык к роли миротворца, что выбор между родными и чужими для него неочевиден… и только узнав, что на его месте Гарри и Эдна выгнали бы друзей за порог, он выходит из себя. Непонятно только, чего больше в его финальном эмоциональном взрыве – возмущения неблагодарностью или горечи от того, что он всё же не смог сделать так, чтобы всем было хорошо. И непонятно, он ли стал причиной ухода Гарри и Эдны, или же они сами решили уйти прежде, чем Тоби под давлением дам согласился поговорить с гостями. Мораль сей басни жестока, но неоспорима: когда к дому приходят двое заражённых чумой, дверь открывать нельзя, иначе вымрет весь дом. Не менее заразна и опасна и истерия. Нужно отрывать от себя пиявок, даже если они высасывают твою кровь с любовью и вполне логичными апелляциями на моральные законы о бескорыстности, долге и прочих неоднозначных понятиях. Подхватила ли уже семья Тоби смертельную болезнь, или же её сплотила «борьба с оккупацией» - тоже вопрос: финал открыт, остался за кадром. Каждый зритель решает сам для себя, стоит ли поддерживать шаткое равновесие, или надо позволить чувствам и правде вырваться наружу, разрушить карточный домик внешнего, мнимого благополучия и начать строить новую, настоящую крепость на его обломках? Да, очень много «или» - ведь Арцибашев, хоть и обозначил жанр постановки как «любовь и ошибки», заострил внимание публики именно на «ошибках» - и лично мне главной ошибкой героев видится ещё одна боязнь, аглиофобия – боязнь боли. Больно отрывать пиявок, больно обнажать правду, срывая покровы лжи, но и то, и другое не даёт ослабеть и похоронить себя заживо. Поэтому я – оптимистичный зритель, уверенный, что испытание вирусом, попавшим в её ослабленный организм, но вытесненным оттуда, стало для семьи Тоби, Агнес, Джулии и Клэр очищением, катарсисом, усилившим её иммунитет для дальнейшей – мирной – жизни. Недаром уходящих Гарри и Эдну провожают искренним, весёлым смехом облегчения, без груза обид: враги, отдалившиеся на допустимую дистанцию, вновь превращаются в друзей. Такое же облегчение, слушая под занавес сыгранного Моцарта, испытала и я после спектакля, довольно-таки тяжело, в психологическом плане, смотревшегося. Но при этом очень приятно было видеть сильную, живую игру актёров, достойно справляющихся с философским текстом экзистенциалиста Олби. Постановку в общем и целом хочется сравнить со сложным рисунком или гармонично дисгармоничной симфонией, где каждый воплощённый на сцене персонаж – линия или партия. Так грамотно, качественно, добротно приготовленную, но очень жирную пищу для ума могу порекомендовать только тем гурманам, кто сумеет её переварить (сама до сих пор маюсь).
Спектакль закончился, я вышла из театра и пошагала к метро, доехала до родной Молодёги и до дома тоже дошла пешком, ибо гулять в снежную погоду – занятие чертовски приятное. Как вы уже можете судить, на три больших поста подряд меня так и не хватило – в половине пятого утра начало вырубать меня, потом ворд, и, сочтя его глюки знаком, я уползла спать до обеда и сию рецензию написала уже на следующий день после просмотра. А сейчас я уже убегаю на очередной спектакль)

Я таки совершила подвиг и таки встала сегодня по будильнику несмотря на поздний (то бишь скорее ранний) давешний отход ко сну – причём встала на удивление выспавшейся и бодрой. Мне предстояли кино, театр и покупка подарков на грядущий Новый год себе любимой, а соответственно, не было смысла возвращаться домой в промежутках, и я, позавтракав, собралась в марш-бросок продолжительностью на весь день. Причём кино мне предстояло на незнакомой территории – Новокузнецкой, и хоть и было от метро до кинотеатра каких-то метров триста, я, зная свой топографический кретинизм, перерисовала кусок карты с сайта на клочок бумаги и, засунув его в кошелёк, пораньше вышла из дому. На улице зима наконец-то вытеснила оттепель – снег шёл с ночи, успел всё засыпать, в том числе коварно спрятавшийся под ним гололёд на асфальте, и продолжал сыпать густо, почти метельно, так что даже темно становилось от всё окутавшей белизны. Однако быстрому передвижению общественного транспорта это не способствовало, и в ожидании маршрутки я убила сэкономленное время, и когда я с пересадкой доехала на метро до Новокузнецкой, у меня оставалось от силы полчаса на поиски. Пурга усилилась, из какого-то магазинчика доносилось «Tombe la neige», расчищающие дороги дворники не унывали: «Многа снега – многа деньга», а я, беспрестанно ловя вкусные снежинки на язык, принялась плутать в трёх соснах со своим самопальным добираловом в ладони. Мне всего-то и нужно было, что Большой Овчинниковский переулок, и сперва я отправилась его искать по правую сторону от метро, но там его не было. Я спросила дорогу, меня послали в противоположную сторону, я вышла на дорогу и прошла немного по ней, но и там никакими торговыми центрами и не пахло, пришлось вернуться, снова спрашивать, меня послали по левую сторону от метро… Стоит ли добавлять, что и там я ничего не нашла, причём мне стали попадаться люди, подсказать мне не могущие, к тому же одна девушка с распечатанной картой сама спросила у меня дорогу куда-то, и я видела парня, который тоже что-то искал по бумажке!.. А время шло, кто-то снова куда-то меня направил, я снова вышла на какую-то дорогу… и, хвала Магистрам, нашла сначала Большой Овчинниковский, а там и искомый ТЦ «Аркадия» - по прямой до него было от метро минут пять ходу. Ввалившись и худо-бедно отряхнувшись, я поднялась на тот этаж, где расположился киноцентр «Пять звёзд», взяла билет на «Нью-Йорк, я люблю тебя» за 150 рублей, и у меня даже ещё осталось немало времени посидеть в холле и почитать халявный киножурнальчик «Ролан». И вот меня впустили в небольшой зал, я заняла своё удобное место по центру неподалёку от экрана и – услышали на небесах мои молитвы – фильм стали показывать с субтитрами, на которые я очень скоро перестала обращать внимание (таки английский – не французский, многолетняя практика сделала своё чёрное дело).
Продолжая славную традицию, некогда запущенную первым альманахом «Париж, я люблю тебя», продюсерская команда усовершенствовала концепцию своего путеводителя – теперь истории, снятые разными режиссёрами, не чередуются, чётко обозначая каждая своё начало, а плавно перетекают одна в другую, персонажи переходят из сюжета в сюжет, и сюжеты основные перемежаются вставными, эпизодическими. Но главное, что им снова удалось передать дух города – в отличие от романтичного, немного сказочного Парижа Нью-Йорк получился более реалистичным, зато и более непредсказуемым. У доброй половины из двенадцати мини-фильмов – удивительный финал: Нью-Йорк предупреждает, что никогда нельзя знать заранее, чем закончится то или иное начинание. Например, стащить бумажник у важного господина, или согласиться сопровождать на бал дочь аптекаря, или решить встретиться с человеком, с которым когда-то случайно провёл всего одну ночь, или разлиться соловьём перед прикурившей у тебя незнакомкой, обещая верх наслаждения в постели, или получить странное задание от босса – прочитать всего Достоевского, или собраться свести счёты с жизнью в скромной гостинице… Каждый из них – словно дуэль, в которой выигрывает более изобретательный, находчивый, хитроумный и остроумный, дуэль комичная или трагичная, но неизменно эстетичная и даже лиричная. Да, вы уже можете догадаться, что в сравнении с Парижем этот Нью-Йорк получился более чувственным, более сексуальным, но нашлись в нём и трогательные персонажи – например, представители ортодоксальных религий, торгующие бриллиантами, художник, рисующий на салфетке продавщицу-китаянку из чайного магазинчика, танцор, гуляющий с ребёнком, девушка, фотографирующая людей в ресторанах, пожилая пара, 63 года прожившая вместе, и пара средних лет, устроившая «первое свидание»… Остаётся только пожалеть, что два фильма в прокатную версию не вошли (если верить слухам – Звягинцев с Бродским и Йоханссон с чёрно-белыми хот-догами). Ибо, может, «Париж» и был многограннее (как-никак, 20 новелл против 11-ти, маститые режиссёры против малоизвестных) и артхауснее (экшна меньше, атмосферности больше), однако и «Нью-Йорк» заставил влюбиться в своего главного героя – Большое Яблоко, а значит – цель достигнута и кино посмотреть стоит.
Однако хорошего – понемножку, полтора с лишним часа пролетели быстро, и я покинула зал, а там и кинотеатр. Сориентировалась не сразу и ломанулась сперва в противоположную от метро сторону, но догадалась спросить дорогу и в итоге добраться до Новокузнецкой благополучно. Впереди меня ждал более чем приятный шоппинг, но это уже совсем другой пост)

Меня откровенно задолбало снящееся мне всякое дерьмо, как в прямом, так и в переносном смысле, и коротание ночей до рассвета с музыкой, стихами, флудом, чёрт знает чем ещё ничуть в этом не помогает. Конкретно этой ночью я полазила по сайтам театров и по уже имеющимся репертуарам на февраль составила список покупок, легла в районе четырёх, проснулась снова к обеду, скоротала день до вечера и в темень, воцарившуюся из-за практически абсолютного исчезновения снега под натиском оттепели, вышла из дому и направилась к автобусной остановке. Вскоре я уже доехала до Арбатской, время позволяло, посему я приостановилась у театральной кассы и, несмотря на то, что там сидела не моя знакомая кассирша, а её толстая сменщица, с которой я уже имела плачевный опыт неудачных переговоров, решила рискнуть. Однако стоило ей, как и в прошлый раз, бодро сообщить мне, что дешёвые билеты в СТИ уже все раскупили и остались только по 800, как я уступила очередь стоявшей за мной девушке и ушла, ибо уже знала, что даже если я подойду через неделю, моя знакомая отыщет мне билеты в СТИ по 200 рублей. Путь же мой сегодня лежал по Никитскому и Тверскому бульварам, по несусветному гололёду, в театр имени Пушкина на мою вторую, после ЮЗ, «Ромео и Джульетту» - и уже в холле я подивилась обилию детей, от подростков до самых маленьких, собранных целыми группами. Видимо, тот, кто привёл мелюзгу, которой впору ходить на ёлку в Лужники, счёл Шекспира невинным сказочником, а «Ромео и Джульетту» - нетленкой вроде «Щелкунчика». На входе меня, с моим билетом не то в бельэтаж, не то на балкон развернули и отправили к администратору, дабы тот выписал мне место поближе, и, отстояв очередь, я получила на билете заветную приписку от руки. Купив программку, я до первого звонка проплутала по этажам театра, обнаружив такие уголки, в которых прежде не бывала, но затем таки нашла вход в зал и выяснила, что моё новое место от щедрот администрации расположено в одном из последних рядов амфитеатра, зато с краю, так что со вторым звонком мне было удобно отправиться в партер и устроиться в середине третьего у прохода. Благодаря тому, что дети предпочли занять верхние ярусы, подальше от сцены, партер был полупуст, и меня никто не согнал с моей весьма удачной позиции – откуда и начинаю свой «репортаж».
Вскоре после начала спектакль начал казаться мне поставленным не профессиональными режиссёром и актёрской труппой, а учащимися старших классов и учителями какой-нибудь спортивной школы: участники действа только и делали, что карабкались и подтягивались на декорациях, похожих на шаткие турникеты собственного производства, рискующих вот-вот подломиться или обвалиться. И чего только стоит хореографический номер, исполняемый в чёрных гимнастических трико, обозначающий эротическую сцену – первую и последнюю брачную ночь Ромео и Джульетты! От него смеялись даже самые юные зрители, что уж говорить о тех, кто догадывался или знал, что вся эта беготня, ужимки и прыжки заменилb нашим героям секс… в общем, первый приз в номинации «абсурд года» - в худшем смысле этого слова. А ещё на сцене стравливали игрушечных петухов, пинали футбольный мяч, игриво хлопали друг друга по задницам какой-то веткой и другими подручными предметами, брызгались водой из клизмы, имитируя мочеиспускание, перемещали полупрозрачные доски и кубы и натыкались на них, и совершали прочие бессмысленные действия. Маскарад у Капулетти превратили в детсадовский утренник с катанием красных обручей и качанием на качелях, а поединки на шпагах – в рукопашные, где летальные исходы произошли от использования Тибальтом ножа, а Ромео – подвернувшейся под руку арматурины (причём и для маскарада, и для драк врубали музычку повеселее). Такие вольности удивительно видеть от худрука театра Козака, зато для наших старшеклассников-спортсменов, далёких от литературы, они вполне уместны – посему для сохранения душевного здоровья продолжаем придерживаться мифа о них. Костюмы же они, надо полагать, наскребли по собственным шкафам, руководствуясь принципом «чего не жалко», или по ближайшим комиссионкам, и в итоге в «Вероне» воцарилось смешение всех отечественных эпох – тут вам и платьице с бантом по моде сороковых, и курортные пиджаки в духе восьмидесятых, и джинсы да топики двухсотых, и наряды гастарбайтеров – на ком футболка и бандана, а на ком восточный халат да тюбетейка. Театральным можно было назвать только костюм князя Эскала, вот только был это белый мундир, словно снятый с плеча киношного адмирала Колчака. Что до ролей, то их тоже будто бы исполняли сами же вышеупомянутые ученики и учителя – неразборчиво тараторя свои реплики, размахивая руками, не вдаваясь в психологию своих персонажей и тем самым делая историю бесхитростной и наивной без единой капли подлинной романтики и трагизма. Такой придурковатый Ромео с восторженной улыбочкой и пафосными речами – страшный сон шекспиромана, и глаз мой худо-бедно отдыхал только на монахе Лоренцо, который единственный был обряжен в рясу и вёл себя соответственно своему сценическому сану (даже крестил двумя пальцами, как положено католику, а не тремя, как мать Джульетты). Впрочем, я и не стремилась расслышать текст – в спектакле использовали дотоле мне неизвестный перевод некой (или некоего?) Осии Сорока, достаточно вольно и более чем топорно пересказавший «Ромео и Джульетту» на современном русском языке (видимо, классические переводы авторы постановки сочли непонятными взыскательной публике). В плане музыкального оформления тоже слушать было нечего – программка обещала Чайковского и Джона Кейджа, однако по моим ушам били только удары в гонг по окончании каждой мизансцены да повторяющиеся примитивные мотивчики, в которых угадывалась какая-то смутно знакомая допотопная попса. Ввиду всего перечисленного я на протяжении всех трёх часов спектакля не уставала удивляться всё новым и новым нелепостям, но финал переплюнул всех и вся: «трупы» Ромео и Джульетты свалили друг на друга как дрова и прикрыли белой простынкой, из-под которой торчали две пары ног в том недвусмысленном положении, в котором ноги обычно торчат из стога жаркой летней ночью... менее эстетичное зрелище сложно себе представить. Размышлять о высоком при виде сего убожества нереально чисто физически – спектакль рекомендуется только желающим посмеяться над маразматичностью происходящей художественной самодеятельности, обладающим достаточно крепкими нервами, чтобы от кощунственного обращения с детищем Стрэдфордского барда не сбежать в антракте или того раньше.
Бред завершён – я спешу обратно к метро, чтобы не успеть замёрзнуть, еду домой. Если завтра удастся встать по будильнику, мне помимо театра предстоит ещё и «Нью-Йорк, я люблю тебя» на далёкой Новокузнецкой, ибо сей фильм остался только там, только на половину второго и только завтра и послезавтра, а посмотреть надо. И вообще очень много что надо, а мне то лень, то не успеваю. Всем доброй ночи!)

Сны После обеда пришло время ехать в театр – на сей раз до Арбатской, в Маяковку, на «Банкет». Приехала рано, помаячила у пахнущего мандаринами и громко врубившего музыку буфета, купила программку, поднялась к партеру и устроилась долго и упорно читать книжку до первого звонка; после него же, пройдя в зал, где играл вполне мною любимый французский шансон, я начала свои долгие мытарства по свободным местам первой полудюжины рядов, ибо мой законный билет был куда-то в бельэтаж. Но сгоняли меня отовсюду, пока свободных мест не осталось, и под конец на меня ещё и наорал нервный мужик-администратор, заявивший, что из-за меня не может начать спектакль и чтобы я шла в амфитеатр. В амфитеатр я не пошла, однако вынуждена была удовольствоваться одним из последних рядов партера, – к счастью, небольшого, так что бинокль мне не понадобился, – ибо в зале был аншлаг несмотря на то, что спектакль идёт с 2003 года. Этот аншлаг меня насторожил, и небеспочвенно – любимцы публики всегда далеки от искусства…
Действие происходит, конечно же, в многострадальном Париже, хотя автор пьесы – американец Нил «Король Бродвея» Саймон. Три разведённые супружеские пары, не зная о других приглашённых, собрались на банкет, организованный от имени адвоката, который их разводил. Этим именем воспользовалась одна из бывших жён, решившая оригинальным способом вернуть мужа и себе, и ещё двум совершенно незнакомым ей дамам. Всю первую половину спектакля пары по очереди тактично оставлялись остальными наедине друг с другом и выясняли отношения, из чего мы узнали, что в одной муж ревновал жену к её литературному успеху, коим он не обладал, другая разводилась аж дважды, и после каждого развода муж преследовал жену повсюду, но не разговаривал с ней, а в третьей, виновнице торжества, похоже, супруги просто-напросто загнали друг друга на сексуальном фронте, а после развода муж стал считать жену покойницей. Естественно, все женщины как одна выказывают к бывшим мужьям ничем не убиваемую горячую любовь, а мужиков становится искренне жаль – в конце концов, они ни разу не виноваты в том, что их чувства остыли, и уж точно не обязаны возобновлять брачную жизнь только потому, что их экс-половинки того возжелали. Скучно становится очень быстро, однако с финалом приватных разборок, не приведших к положительным результатам, всё ещё только начинается: упёртая организаторша банкета запирает своих дорогих гостей в трапезном зале и навязывает «игру» в публичную исповедальню. Любой нормальный человек в такой ситуации послал бы полоумную мадам подальше и вызвал бы полицию, однако наши герои принимают условия и, подобно участникам реалити-шоу, начинают увлечённо копаться в грязном белье друг друга. Сперва каждый из шести жертв реконструкции отвечал на вопрос: «Что самое ужасное сделал(а) вам супруг(а) за время брачной жизни?», затем – на такой же вопрос про «самое хорошее», но и на этом ничего не закончилось – после «игры» хозяйка предложила «бывшим» сесть наконец за стол и поесть, согласились они, конечно, не сразу и не вдруг, но спектакль таки дотащился до хэппи-энда – здравой логике вопреки и на радость публике, провожавшей овациями каждый монолог, пары торжественно воссоединились. Эта история, ничего общего с реальной жизнью не имеющая, вызвала у меня только один вопрос: сколько бездарных бракоразводных «комедий» о взаимоотношениях бизнесменов и бизнесвуменов бальзаковского возраста я уже нечаянно посмотрела и сколько ещё посмотрю? Ведь надеялась я на нечто действительно смешное, что позволило бы отдохнуть от серьёзных вещей, ибо, увидев в списке актёров фамилию Спиваковского, вспомнила «Любовь глазами сыщика» - качественную романтическую комедию с ним в главной роли. Впрочем, стоит отдать ему должное – если бы его не было на «Банкете», я заснула бы на первых десяти минутах, а так его комментарии время от времени отвлекали меня от созерцания потолка и позволяли усмехнуться не над остроумием непосредственно шутки, а над его неподражаемыми интонациями и жестами. А было от чего засыпать – действия фактически не было, не считая появлений в зале, исчезновений из него и перемещений по нему, сюжет, если его можно так назвать, предугадывался с первых минут, актёрская игра как таковая сводилась к представлению плоских фигур, и скучно было настолько, что 1.45 продолжительности спектакля показались по меньшей мере четырьмя часами. Утешает, помимо того, что мой билет стоил 50 рублей, только то, что популярность подобных спектаклей «кормит» большие театры, которые неизбежно сошли бы с дистанции на обочину, если бы не потакали общественному вкусу.
Но вот сия тягомотина благополучно закончилась, я вернулась домой, где папа уже установил в моей комнате на месте кресла красивую ладную ёлку, хвойно пахнущую, отчего до меня наконец дошло, что Новый год постепенно входит в свои права – хоть на дворе и +2, полки продуктовых магазинов уже опустели, люди на ярмарках сметают дурацкие полотенца с тиграми, халаты, наволочки для подарков родне, а вечерами уже гремит и сверкает в небе пиротехника. Завтра мне снова в театр, а сегодня прощаюсь)

Да, спать почти до двух дня при том, что снится дерьмо какое-то, в высшей степени глупо, но, видимо, мой организм упрямо пытается выспаться за всю долгую и муторную вторую или какая она там четверть. Я вовремя заметила, что на моём сегодняшнем билете значится шесть часов, а не семь, однако закопалась дома, ибо позднее пробуждение неизбежно оборачивается спешкой во всех делах, потом долго ждала маршрутки на остановке. На улице – сущая осень, кругом вода: снег тает, да ещё и с неба бодро льётся мелкая прохладная морось, и по-осеннему сонливо от погодного перепада. Несмотря на то, что сперва я по времени начинала опаздывать, я, доехав до Курской, умудрилась за 15 минут до первого звонка добежать до театра Гоголя и в недоумении притормозить в дверях: в приукрашенном к Новому году холле настолько пусто, словно спектакль уже начался. Но даже в зал ещё не пускали, и я успела приобрести программку, свежую газету ДА и свежий журнал Театрал; но вот лестницу на второй этаж гостеприимно открыли, и я отправилась на Малую сцену. Немного я поторчала на своём законном восьмьдесят-каком-то месте, потом, заметив, что уже начали пересаживаться предприимчивые старушки с пригласительными, нагло отправилась куда-то на второй или третий ряд поближе к краю. Оттуда меня со временем согнали, потом дважды – с первого ряда, и пришлось отползать назад, лишь немногим ближе к сцене от изначальной точки, однако учитывая небольшие габариты зала жаловаться было не на что – там отовсюду видно и слышно более чем хорошо. Задержали спектакль надолго, и народ всё валил и валил – видимо, не заглянув, в отличие от меня, в билеты и думая, что он должен был начаться в семь; наконец, зал почти полностью заполнился, и состоялась премьера нового спектакля – «Мур, сын Цветаевой».
Он так хотел быть просто Георгием Эфроном – художником или писателем, но всегда был Муром – сыном Цветаевой. Это родство стало причиной, прямой или косвенной, всех неприятностей и всех удач, происходивших в его жизни. И даже, не будь он сыном Цветаевой, о нём бы наверняка не поставили этого спектакля – мало ли было и других парней с похожими судьбами? А прослеживается его судьба достаточно хорошо – он вёл дневник, состоял в переписке, упоминался в письмах и воспоминаниях окружавших его людей… Спектакль и начинается с того, что всю эту бумажную рухлядь начинают со скуки перебирать трое незнакомцев, случайно опрокинувших ничейный чемодан, на, надо полагать, вокзале, с которым Цветаева сравнивала жизнь. Сперва они читают с бумажек, запинаются, иронизируют – живо напомнило мой недавний просмотр «Битвы жизни» у Женовача, но вскоре перевоплощаются в самого Мура, единого в трёх лицах, рассуждающего и спорящего сам с собой. Действия в спектакле практически нет, и, чтобы зритель ненароком не заснул, его оглушают взрывами, музыкой, падающими предметами, паровозными и пароходными гудками. Вместо действия – рассказ от первого лица: Мура привезли из Франции в Советский Союз в 14-летнем возрасте, и события закружили его в гибельном водовороте – скитания по квартирам знакомых с громоздким багажом, арест и тюремные мытарства отца и сестры Ариадны, Москва и юношеские амбиции, первые бомбардировки войны, эвакуация в Татарию и самоубийство матери, Ташкент и голод, мобилизация и гибель на фронте… в 19 лет. Актёры – Галахов, Просалов и Лебедь – играют своего общего героя на совесть, с полной эмоциональной выкладкой, сопереживают всему тому, о чём говорят, и им – веришь. И дождь на сцене льётся настоящий, и вообще, автобиография – жанр на подмостках редкий, если не сказать – уникальный. Но при всей душевности исполнения постановка не цепляет, не заставляет надолго задумываться – как документальный фильм, передающий исключительно знания, но не дух времени и авторское отношение к теме. Быть может, сей литературный эксперимент ещё претерпит изменения со временем, но пока что на протяжении всех двух с половиной часов, не считая антракта, я мучительно пыталась вычленить из хронологического потока какой-нибудь смысл и не могла – слишком уж чужда мне русская эмиграция, чтобы соглашаться с Цветаевой в том, что условия жизни в России были невыносимыми, и с Муром – в том, что Цветаева выбрала единственно верный выход, покончив с собой. Да – «Не с теми я, кто бросил землю»©… Хотя в финале некая мораль всей истории всё же прозвучала, опять-таки цветаевской цитатой: «Мальчиков надо баловать, им, может, на войну идти». С этим не могу не согласиться…
Спектакль подошёл к концу, на поклон вышли худрук театра Сергей Яшин и создательница спектакля Ольга Кучкина. Аплодисменты, очередь в гардероб… и вот я уже иду обратно к метро по Земляному валу, еду домой, дома пью кофе с мандаринами и воюю с белым листом ворда. Рецензия долго не хотела писаться, я упорно отвлекалась от неё, зависая на страничках любимых фотографов, но вот, наконец, пора и честь знать – завтра (в идеале) рано разбудит возвращением с работы папа, и надо будет сподобить его сходить за ёлкой (не съездить, ибо в этом году ёлочный базар расположился едва ли не под окнами) и установить её (а наряжать мне ой как влом, но, видимо, хоть полдюжины игрушек повесить меня всё же заставят). Засим прощаюсь – до завтрашней рецензии, ибо и завтра мне в театр тоже)
P.S. на фото - Цветаева с сыном. Все отмечали, что в детстве он был очень толстым... а вырос худощавым холодным симпатягой. Но в Интернете хороших кадров не нашлось - шукайте по биографиям, господа...

Благодаря Нашему в ушах я давеча отрубилась уже только, надо полагать, часу в четвёртом и благополучно продрыхла с перерывами до обеда. Из дому я снова вышла пораньше, с заходом на почту дошла до метро погрузившимися в сумерки дворами; чёртово потепление всё сильнее разводит на дорогах слякоть, вместе с ней появился промозглый ветер, при всяком удобном случае подхватывающий с горизонтальных поверхностей колючее обледенелое снежное крошево и кидающий в морду. Спустившись в подземку, я умудрилась на автопилоте сесть в вагон не на ту сторону и понять это только тогда, когда поезд уже отчаливал от Крылатского вместо привычной Кунцевской – пришлось проезжать долгий перегон до Строгино и уже оттуда ехать до Курской. С двумя пересадками я добралась до Рижской, выбралась на поверхность, и топографический кретинизм настиг меня вторично – я сунулась в подземный переход, мне показалось, что он не тот, я из него вышла, убедилась, что он единственный, и вернулась в него. Он вывел меня к автобусной остановке, где уже стоял автобус, куда я, убедившись, что он идёт до кинотеатра Гавана, и влезла; от кинотеатра же я знакомой дорогой (хотя сомнения возникали и на ней) дотопала до театра Сатирикон – два месяца я там не была и успела соскучиться. На входе, как всегда, потребовали сдать в гардероб «рюкзачок» (сиречь торбу), продали программку; вскоре прозвучал первый звонок, я вошла в зал, нашла своё место с краю 11-го ряда и устроилась там, но ненадолго: среди публики явственно звучало, что свободных мест будет много и можно садиться куда угодно. Посему я устроилась в середине относительно сцены и с краю относительно прохода в ряду эдак шестом, двигаясь ближе к центру по мере появления законных обладателей мест, покуда меня не согнали вовсе; третий звонок уже был, зал был уже практически весь заполнен, но всё ждали кого-то. Я села на крайнее место первого ряда, и мне долго и упорно действовала на нервы болтовня за спиной – стайка девушек сначала горячо обсуждала Дом2, затем итальянскую сумочку и перекинулась наконец на мужские имена, которые подошли бы к отчеству Николаевич. Чую, скоро Николаи, Владимиры, Сергеи и Евгении безвозвратно уйдут в прошлое, будут вокруг сплошные Демьяны, Амвросии, Ипполиты, Аристархи да Артемии… Но вот начался задержанный на 15 минут спектакль – премьера сезона, «Тополя и ветер».
В богадельне для ветеранов Первой Мировой, где неторопливый ритм существования разнообразят только дни рождения и похороны, каждый день встречаются на террасе Рене (Аверин), передвигающийся на протезе, и Фернан (Сиятвинда), у которого регулярно случаются припадки из-за застрявшего в черепе осколка снаряда. К их компании присоединяется новичок Густав (Суханов), который практически не выходит из своей комнаты и испытывает явные трудности с тем, чтобы просто заставить себя выйти за пределы территории богадельни. Но именно он совершает подвиг, достойный всех прочих, совершённых им на полях сражений: увлекает товарищей замыслом побега на далёкий холм, где ветер качает верхушки тополей. Он бросает им обвинение, словно позаимствованное из монологов Макмерфи: «Вы покончили с собой ещё 25 лет назад – когда оказались здесь», и так же готов хоть на собственной спине тащить их прочь от шаркающих развалин с кружками тёплого молока. Этой гордой птице (недаром же лётчик!) всегда суждено лететь во главе клина, рассекая воздух грудью, чтобы меньше уставали следующие за ним. И вот наши старички, ещё недавно развлекавшие друг друга только воспоминаниями, хвастовством, подколами, фантазиями да спорами, принимаются разрабатывать маршрут по карте, запасаться одеялами и учиться завязывать на верёвке альпинистские узлы. Да, поверить в то, что им удастся осуществить задуманное, – столь же нелепо, сколь и относиться к бронзовой собаке как к живой… но людям, привыкшим к преодолению нечеловеческих трудностей, эти трудности, эти, пусть и несбыточные, цели необходимы как воздух. А потому – «честь безумцу, который навеет человечеству сон золотой»! Получился спектакль смешной и грустный одновременно, но неизменно очень лиричный и трогательный, а главное – преисполненный таким жизнелюбивым духом, что увидишь не в каждом молодом, сильном человеке. Основная заслуга в том, что постановка цепляет живостью и искренностью, принадлежит актёрскому трио – всем исполнителям великовозрастных ролей нет и сорока, но перевоплощаются они настолько мастерски, что напрочь об этом забываешь и уже ничему не удивляешься – только любуешься яркими, колоритными типажами, так живо напомнившими обаятельных чудаков из комедии дель арте, имевшей место быть в сатириконовском же «Синем чудовище». Густав – осанистый дворянин с парадной чеканкой шага и жестами человека, привыкшего отдавать распоряжения; Фернан, которому явно тяжело, но он не жалуется, а иронизирует над собой и старается сгладить все назревающие конфликты; Рене, которому не до тополей, потому что на прогулке мимо школы для девочек можно увидеть прекрасную «розу»… Однако периодически звучащие в общей памяти героев взрывы войны, покалечившей их, разрушившей их мечты и надежды, не дают «Тополям» превратиться в лёгкое, развлекательное зрелище. После них выходишь не с улыбкой и желанием обсудить с окружающими услышанные шутки, а погруженным в продолжительное серьёзное молчание обдумывания философии, неожиданно обнаружившейся в тривиальной сентиментальной пьесе современного популярного драматурга Сиблейраса. А философия, наверное, в том, что, как у горячо любимого мною Лорки, «тополя уходят, но нам оставляют ветер». Уходят бунтари всех мастей, будь то благородные рыцари или хулиганы, а нам остаётся дух непобедимого стремления к неизвестностям, к приключениям – к свободе.
Два часа без антракта – и после настолько кратких аплодисментов, что многие замерли в недоумении: «и это всё?», я вывалилась из зала, затем – из театра. То останавливаясь, то страгиваясь с места, напротив порога маячила маршрутка, я подумала-подумала, приглашает ли она меня тем самым влезть в салон или нет, но когда наконец взялась за ручку двери и потянула на себя, она рванула в противоположную сторону, чуть не сбив меня с ног. Чуть поодаль приближался микроавтобус – его дверца была гостеприимно распахнута, и я заскочила в него на ходу, хоть после этого он ещё не раз останавливался и водитель надсадно орал, что следует до станции Рижская, ибо на борту автобуса значились станции совсем другие (видимо, казённый транспорт мужик взял после окончания рабочего дня для развозу в пользу сугубо своего кармана). Люди входили, видели, что свободных мест уже нет, и выходили, но водитель всё орал, и стоило первым пассажирам разместиться стоя, как остальные смело повалили следовать их примеру; дверца закрылась, только когда автобус был набит театралами под завязку, как банка шпротами. Ехали мы долго, покружив по всему району в попытках объехать пробки, но достигли таки Рижской, и я поехала домой – отсыпаться сегодня, идти в уже другой театр и писать об этом завтра. Язычников поздравляю с Колядой и прощаюсь со всеми – спокойной ночи)

Опосля давешнего бдения до половины третьего мне снилось много всякого разного, и по пробуждении я помнила всё отлично и принялась перебирать в памяти, но пока лениво валялась и периодически проваливалась в дремоту, позабывала всё нахрен. Заставив себя, наконец, подняться, я думала, что уже заполдень, однако было только десять, и у меня впереди был весь день, чтобы страдать ерундой, ностальгически копаться во всяком старье, слушать музыку и предаваться размышлениям. Вышла из дому я пораньше, сперва на автопилоте дошла до автобусной остановки, потом вспомнила, что вообще-то собиралась пройтись до метро пешком, и пошла дальше вдоль дорог, дабы не возвращаться к дворам. На метро я доехала до Таганки, дошагала по слякоти – вернейшему признаку потепления – до Студии театрального искусства, причём так рано, что в театр ещё даже не пускали. Я немного подождала в тепле холла на подоконнике, потом вошла, сцапала халявную программку и узрела на столах халявные зелёные яблоки – как в прошлый раз, и, как в прошлый раз, я решила с этим яблоком, хрустящим и сочным, выпить кофе. Мне задали тупой вопрос: эспрессо или американо; я выбрала второе и получила чашку с бежевой пенкой настолько некрепкого кофе, что он легко пился бы даже без закуски и абсолютно не ускорил моего сердцебиения, хотя горечь на гландах оставил. А по всему этажу крышесносно пахло корицей, которой щедро посыпали пенку тамошнего капучино (одну чашку я, как эстетствующий кофеман, даже сфотографировала вместе с непременным яблоком)… Я как раз успела выпить и поесть до первого звонка и поднялась в зал, посидела немного на своём законном дальнем месте, но вскоре отправилась покорять передние ряды партера, отступая по мере появления владельцев билетов на эти места. В итоге я осталась с краю ряда эдак шестого, то бишь на вполне удобной для просмотра позиции, а смотрела я в католическое Рождество (о том, что сей славный праздник именно сегодня, я узнала уже только по возвращении домой) одну из рождественских историй Диккенса – «Битву жизни».
На сцену выходят актёры, с аппетитом закусывая яблоками. Они репетируют пьесу, перелистывая страницы текста с карандашами в пальцах и неуверенно зачитывая свои ещё не выученные роли. Запинаются, путаются, опаздывают иногда, внося забавные нотки в серьёзный классический текст… И вроде бы идея не нова – нечто подобное я видела и у Фоменко в «Войне и Мире», однако атмосфера сплочённого коллектива, свойственная всем спектаклям питомцев Женовача, здесь особенно остро чувствуется и особенно подкупает своим обаянием. Настолько, что хочется немедленно к ним присоединиться, уютно устроиться в старом викторианском кресле перед настоящим камином, в котором настоящий огонь танцует на поленьях и на котором настоящие зажжённые свечи коптят зеркало и белую стену, похрустеть яблоком, подекламировать пафосные монологи. Ведь это, кажется, так просто, что смог бы любой… но вот – второе действие, к которому наши актёры подошли уже явно более подготовленными. Они уже не читают по бумажке, и об этих бумажках тут же забываешь, начиная видеть не исполнителей ролей, а их персонажей – неожиданно живых, непривычно живых, ибо мы так часто смотрим на героев сказок Диккенса как на символы, маски, персонифицированные человеческие качества. Те, кто с наименьшим прилежанием относился к прочтению текста в первом действии, во втором играют наиболее эмоционально, искренне и натурально – и такое блестящее превращение в свою очередь превращает статичное, как прочие постановки СТИ, вполне могущие сойти за радиоспектакли, действие в увлекательное зрелище. Зрителю словно приоткрывают двери на театральную кухню, позволяют прикоснуться к процессу режиссёрского и актёрского творчества, и это маленькое чудо цепляет больше, нежели сюжет диккенсовской притчи, почти библейский, с соответствующей моралью о человеколюбии и добродетели. Двойной хэппи-энд: в доме, построенном на поле битвы, счастливо воссоединяется семья, союз сильных духом, жертвенно преданных друг другу людей; на театральных подмостках выходит на поклон союз талантливых личностей, понявших и почувствовавших этих людей, переживавших вместе с ними их непростые судьбы. Только так – без сантиментов и дидактики, не забывая о грани между «веком нынешним» и «веком минувшим», - и можно, и нужно представлять зрителю бронтозавров мировой литературы. Тогда и уходишь со спектакля с эстетическим наслаждением от лёгкости сценического бытия и лиричной живой музыки, с самыми тёплыми и позитивными эмоциями, со спокойной уверенностью в том, что в этом мире не всё так хреново, как может показаться на первый взгляд.
После 2.45 спектакля я отстояла традиционно длиннющую очередь в гардероб, одновременно с молодыми музыкантами женовачовской труппы вышла в вечер, пошагала обратно к метро. На сегодняшнюю ночь я давала себе установку вспомнить про черновик для стихов, но сейчас понимаю, что никаких сил уже нет, поэтому буду отсыпаться, а завтра у меня снова театр, конечно же, поэтому надолго не прощаюсь)

21.12.09 Снег валил всю ночь и к утру похоронил многие дорожки во дворах, сравняв их с давно засыпанными газонами. Я съездила в школу только на последнюю пару, на литературу, благополучно пропустив контрольную по зарубежной истории. На самую длинную ночь в году обещали звездопад, но сколько я, выключив в комнате всё светоиспускающее, ни ломала глаза, прижавшись лбом к заиндевевшему стеклу, падающих звёзд не увидела – зато статичных было пруд пруди, и месяц был красивый.
22.12.09 Я молодец – я сдала зачёт по литературе и написала контрольную по социологии, на чём сессию можно было считать закрытой.)
23.12.09 Со вчерашнего вечера я решила пробить информатику и завела будильник к третьему уроку, но он сдох, и вместо него меня разбудил звонок от классной руководительницы, срочно требовавшей принести ей заполненное заявление на сдачу ЕГЭ. Успела я уже только на четвёртый, то бишь на второй английский, предварительно занеся вышеназванное заявление – как позже выяснилось, «срочность» позволила большинству остальных сдать свои заявления только в конце учебного дня, а некоторым – не сдать вовсе. Зато англичанка заняла меня какой-то письменной работой, благодаря которой я в итоге получила пять, а не четыре, за полугодие. На алгебру я шла с уверенностью, что задолжала вторую контрольную, однако оказалось, что она у меня каким-то макаром уже написана на трояк, а в долгах продолжает с далёкой осени неприкаянно висеть первая, дважды написанная на два. В который уж раз повторив, что в третий раз писать на два одну и ту же работу нерационально, я писать ничего не стала и благополучно вышла на каникулы, ибо четверг – последний лицейский день – обещает стать днём пересдач для не сдавших историю и литературу. Также со вчерашнего вечера я решила сходить в Брест на Аватара на четыре часа – сразу после школы, но только сегодня в метро вспомнила, что в Бресте мне формат 3D вряд ли предоставят. Пришлось идти на шесть в Художественный, заломивший 350 рублей за билет. Прибыв на Арбатскую за час до сеанса, я, купив билет, прошлась по Арбату до зоомага и обратно, дабы купить собаку еды, а когда вернулась в кинотеатр, в Большой зал уже гостеприимно распахнули двери. Место у меня было комфортное, посему на нём я и осталась, протерев выданной влажной салфеткой и напялив казённые стереоочки.
In future there is only war... есть планета с тривиальным названием Пандора, где все живые существа, включая разумных гуманоидов, сосуществуют в идеальной гармонии, поддерживаемой на некоем ментально-энергетическом уровне. Естественно, что в этот рай приходит агрессор в лице гоняющегося за богатствами человечества, но среди homo sapiens’ов естественно оказывается ничем не примечательный морпех-инвалид, в котором богиня всея Пандора признаёт мессию. В шкуре аборигена проникаясь духом своей новой родины, избранный, естественно, в конце концов мочит зарвавшихся хуманов и спасает Пандору от гибели. Сюжет предсказуем от первого кадра до последнего – все возможные клише, свойственные героическим блокбастерам, в «Аватаре» наличествуют, что вызывает одно дежа вю за другим – и даже сцена финальной битвы персонифицированных добра и зла беззастенчиво слизана с «Района №9» - первой ласточки в антиксенофобском жанре «плохой человек и хорошие инопланетяне», которая, да полетят в меня тапочки, понравилась мне больше, нежели «Аватар». Однако последний берёт не социальным пафосом: в этой красивой бескровной сказке с хорошим концом (да, это ни разу не научная фантастика, скорее уж «Хроники Нарнии», прибавившие в масштабе) главное – компьютерная графика. Проще говоря, это одна сплошная графика – чертовски реалистично выписанный мир фосфоресцирующих джунглей и парящих островов с уникальной фауной, аки у Миядзаки, столкнувшийся с не менее впечатляющей техникой, и шумные спецэффекты, к которым сие столкновение привело – не одним же BBC (вспоминались «Прогулки с динозаврами») да Питеру Джексону (вспоминался «Кинг Конг») собственные полноценные вселенные создавать! Радующая глаз картинка, достаточно эпичная для того, чтобы время от времени вдоль хребта пробегались мурашки от глобального размаха, захватывающего экшна и эффекта присутствия, вместе взятых, и к этой картинке – достойная музыка, немного трогательных моментов (почему-то не цепляющих – видимо, слишком «мультяшно» смотрятся синекожие пардусоморфные красавцы, чтобы я могла им сопереживать, как настоящим актёрам) и немного улыбающего юмора. Но мне этого мало, чтобы записать сие феерическое зрелище в свои личные шедевры, хотя я, конечно, понимаю, что для многих родившихся не в том теле, а то и не в той реальности заодно (эльфов, фуррей, драконов и прочая) «Аватар» стал откровением, этакой воплощённой мечтой, да и для кинематографа это – однозначно эволюционный шаг вперёд. И понимаю, что от создателя «Титаника», «Терминаторов» и «Чужих» глубокой философии ждать не следовало – сии кинокартины тоже вошли в историю техническим новаторством, но в плане моральных ценностей тоже просты как валенок. Желающим получить эстетическое удовольствие и поклонникам ведических культур (ибо даже у меня, отнюдь не специалиста, возникали ассоциации с оными) самый-дорогой-фильм рекомендуется, предпочитающим форму содержанию – необходим к просмотру. А я – быть может, сейчас я кого-то обижу, посему заранее прошу извинить – предпочитаю содержание форме и, видимо, именно поэтому просиживаю выходные вечера в театре, а не за гаманьем в World of Warcraft (при всей к нему симпатии). Хотя… я не исключаю и того, что Кэмерон на гребне успеха создаст из «Аватара» трилогию, если не эпопею, на’ви станут культовыми персонажами, как джедаи, а я с удовольствием буду пересматривать их похождения при каждом удобном случае.
Почти трёхчасовая экскурсия на Пандору закончилась, я приехала домой. Впереди у меня – две недели почти сплошного театра, в которых придётся находить время и для кино. Прощаюсь до завтрашней рецензии :)

Жестоко, конечно, в воскресенье вставать по будильнику, но ничего не поделаешь – встала как миленькая и поехала к двенадцати в киноцентр на Краснопресненской смотреть «Париж, я люблю тебя». Взяла билет за 120, встала в очередь на вход – шмонали у металлодетекторов по-серьёзному, заставили вытащить из карманов фотоаппарат, телефон и кошелёк, досмотрели торбу с флягой, книжкой и зачем-то по привычке взятой сменкой. Я поднялась на второй этаж, не уставая удивляться пафосности сего заведения, хоть и была в нём прежде, кажется, дважды – на Рататуе и Хэнкоке; до начала сеанса оставалось полчаса, и я развалилась на блестящем диване, пялясь в монитор с беззвучно сменяющими друг друга трейлерами-анонсами – приятно порадовало, что в феврале нас ожидает фильм о Дориане Грее. Но вот зал открылся – теоретически маленький, но по сравнению с Малым залом Художественного тамошний экран оказался больше, а я сидела очень близко – в середине третьего ряда; но поскольку зал заполнился почти полностью, пересесть подальше мне не удалось, и вскоре я привыкла и к приближенной картинке, и к мощному звуку. Поскольку впереди меня никого не было, просмотру сопутствовало уютное ощущение, будто я в зале одна.
Двадцать два замечательных режиссёра (Тыквер, Ван Сент, Крэйвен и Коэны в числе оных и как всегда на высоте) признались в любви к Парижу в восемнадцати пятиминутных историях – и получилась на редкость цельная, стабильно качественная и аппетитная артхаусная картина, каждую мельчайшую подробность которой хочется разглядывать и разглядывать. Если верить маэстро – а им нельзя не верить, – в этом городе можно встретить свою судьбу на парковке Монмартра, на набережной Сены и в художественной мастерской квартала Маре, главное – её не упустить. Можно столкнуться с настоящим чудом: встретить Оскара Уайльда возле его зацелованного памятника или ковбоя из детской мечты, проводника между этим и тем светом, на ночных улицах. Можно быть не обычным человеком, а мимом, превращающим воображаемое в реальное, или чёрно-белым вампиром, словно сошедшим с плёнки старых «готичных» хорроров. Можно полюбить женщину, мужчину, чужого ребёнка, родителей, умирающую жену, впервые или заново, счастливо или безнадёжно, взаправду или понарошку, получить за любовь по морде, а то и умереть – и можно полюбить Париж. С его растиражированными достопримечательностями и дорогими ресторанами, историческим центром и окраинными трущобами, с его неграми, азиатами, мусульманами, геями, евреями, шлюхами, наркоторговцами, туристами, слепыми, столь разными и столь похожими между собой – полюбить таким, какой он есть, во всём и во всех. Полюбить Париж и понять, что и он любит тебя – как полюбила и поняла героиня последнего эпизода этого прекрасного путеводителя по этому прекрасному городу. Каждый найдёт в нём главу на свой вкус: грустную или смешную, лиричную или романтичную, жестокую или жизнеутверждающую, трогательную или чувственную – вот только некрасивой главы там нет, эстетикой пронизан каждый кадр. Любоваться, удивляться, задумываться и пытаться представить, какой полнометражный фильм мог бы вырасти – или не вырасти – из той или иной микроновеллы, советую всем, особенно тем киноманам, кому не хватает подлинного искусства среди засилья среди сугубо развлекательных, зрелищных проектов, ставящих во главу угла спецэффект и экшн, а не эмоции и чувства актёров, атмосферность и вкус. Что до меня – мне хочется когда-нибудь посмотреть это кино ещё раз, а на более ближнее будущее – заценить ещё и альманах, посвящённый Нью-Йорку (а обещают ещё Шанхай и Иерусалим…)
После просмотра я, перелистывая в памяти увиденное, захотела прогуляться и доехала до Смоленки, вышла и пошла по Арбату. Резвые трактора разгребали его от снега, вырисовывая извилистые тропинки, чернеющие скользким асфальтом, а снег всё подсыпался, и было холодно. Я заскочила греться в Costa Coffee, была разноголосо поприветствована всем коллективом, заценила ассортимент либо несъедобных, либо слишком дорогих закусок и поинтересовалась, правда ли у них, как мне говорили, имеется капучино на соевом молоке. Кассир подтвердил справедливость информации, и я потребовала большую порцию – заказ вызвал нетактичный смех компании барриста, явно впервые столкнувшихся с клиентом-веганом, но был исполнен. Я взгромоздилась на высокий стул за высоким столиком напротив прилавка, прямо под значком, запрещающим в верхнем зале курение, и засиделась, пялясь на копошащихся за прилавком пацанов, аж часа на два – как-никак, кофе без закуски пьётся тяжеловато, пусть и такое мягкое. Жаль только, ни соломинки, ни ложечки мне не дали, посему густой, воздушной, нежно-сладкой пенкой мне практически не удалось насладиться, ибо она бисквитной подушкой болталась по центру, а отпивала я, естественно, с краёв. Так эта подушка и осталась на дне стакана, ибо последние глотки я допивать не стала – они имели вкус картона и безбожно остыли. Покинув, наконец, Косту, я дошла до Арбатской, приехала домой и теперь спрашиваю у своих лени и совести, к которому уроку мне завтра приходить в школу, если вообще приходить. И прощаюсь с вами до следующего поста)

P.S. забыла сообщить, что меня с недавних пор благодаря трансляции можно читать ещё и с дайри, а со вчерашнего дня - ещё и с ЖЖ (ссылки в эпиграфе). Всё для вашего удобства :)

Остаток пятничного вечера я провела в приступе мазохистского трудоголизма, конспектируя пропущенные за месяц темы по шизике из учебника в тетрадь. Без зазрения совести проспав ОБЖ, я на непосредственно физику и явилась, причём с небольшим опозданием – когда все парты были уже заняты и мне благополучно осталась самая что ни на есть камчатка. Труды праведные даром не прошли – за два урока я написала две проверочных по двум законспектированным темам, то бишь беспалевно перекатала с тетради на листочки. После очередного познавательного урока зарубежной литературы я приехала домой, успела чуток пострадать ерундой и вечером вывалилась под самые настоящие звёзды – сто лет их не видала – на не менее ярко искрящийся снег. Путь лежал, конечно же, на старый добрый Юго-запад – на сей раз на «Самоубийцу», о котором я теперь, не откладывая в долгий ящик, и начну писать.
Комедия настолько чёрная, что граничит с трагедией – для Беляковича жанр, как я уже убедилась, привычный. Пьеса Эрдмана «Самоубийца» в этом жанре – классика, её сравнивают с «Ревизором» по степени напичканности социально-политическими остротами… вот только Нэповские реалии устарели, а межчеловеческие проблемы остались – их и попытаемся вычленить из контекста. Контекст таков: жалкий человечишка Подсекальников сидит на шее у жены и тёщи, после очередной ссоры на пустом месте из случайно обронённого слова возникает опасение, что он застрелится, а попытки отговорить его от этого им незапланированного действия приводят к прямо противоположным результатам – он действительно решает застрелиться. Но он так и передумал бы, если бы бытовуха не приобрела гротескно-глобальный размах: представители интеллигенции, творчества, предпринимательства, религии и экзальтированного слабого пола решают использовать смерть Подкосельникова в своих целях. Вдохновлённый тем, что умрёт не просто так, а за идею и станет героем, наш потенциальный покойник соглашается подписаться под составленной «врагами народа» предсмертной записке, ему закатывают торжественные проводы, пышные похороны… Но в последний момент он отказывается умирать, чем вызывает всеобщее возмущение. Мораль сей басни, должно быть, такова: личность никому не нужна, нужен послушный скот, годный на заклание во имя светлого будущего – та же тема была в «Ужине с бабуином». И пусть Подсекальникову, несмотря на его метания между «быть или не быть» и финальный бунт против своры людоедов, не сочувствуешь, и пусть сюжет растянут и обрывочен, а авторская позиция нечётка – это недостатки драматургии, но не режиссуры. Сработан спектакль добротно, под бойкие цыганские напевы и пляски, создающие отчаянную атмосферу необратимого крушения и искажения чего-то, «гибельного восторга» над пропастью. Актёрская игра как всегда великолепна в каждом персонаже – огромное удовольствие смотреть на неё, она делает симпатичными даже мучителей Подсекальникова, толкающих ностальгически-патриотические речи с оборотами вроде «заломить седого бобра» (ну не красота ли?), и в первую очередь ради неё я всем советую посмотреть «Самоубийцу». Ну, и ради того, чтобы посмеяться, пощекотать нервы, окунуться в рассвет эпохи «скованных одной цепью» и задуматься о чём-нибудь.
Но вот трёхчасовое действо окончено, я добираюсь до родной Молодёги, папа подвозит меня до дома. Всенощных посиделок не выйдет – завтра мне рано вставать, ибо я твёрдо решила посмотреть «Paris, je t’aime», а он остался только в одном кинотеатре только на одно время. До следующей рецензии, господа)

Хоть и запинала себя спать я себя давеча к рассвету, уже в районе одиннадцати утра я сегодня проснулась и стала думать, как скоротать день. По морозу да с насморком долго не прогуляешь, пришлось интересоваться поподробнее репертуаром Художественного кинотеатра, и в итоге выбор остановился на прошлогоднем историческом отечественном кине «Виват, Анна!». С утра пострадав ерундой и даже уроками, после обеда я поехала на Арбатскую к четырём, слегка закопалась, поэтому опоздала и, приобретя билет за 130, вломилась в Большой зал уже на открывающих титрах. Попытка подсветить себе фотоаппаратом ни к чему не привела, и я тупо продвигалась в темноте вперёд по проходу, пока не упёрлась коленями в спинку свободного кресла. С грехом пополам перебравшись на его сиденье, я так там, с краю, и осталась, начав вникать в происходящее на экране.
Красафцы Сумароков – лучезарный блондин – и Корф – мрачноватый брюнет - норовят прихлопнуть друг друга при всяком удобном случае: как-никак, оказались по две разные стороны баррикад. Одна сторона, Верховный Тайный совет во главе с князьями Долгоруким и Голицыным, представителями древнейших дворянских фамилий, удерживает императрицу Анну Иоанновну взаперти и диктует ей свои условия, заставив подписать небезызвестные «кондиции», ограничивающие её полномочия до декоративной функции. Другая, представленная Остерманом, покровителем немцев в частности и иностранцев в целом, и его баб-бригадой родственниц императрицы и ей сочувствующих, готова в лепёшку разбиться, лишь бы освободить Анну от кабалы и возвести её на престол с безграничными правами на власть в лучших традициях абсолютизма. Первые опираются на украинские полки, вторые – на Преображенскую гвардию, верную присяге императорской династии. Сама же виновница конфронтации, пожилая простушка, править не умеет и не хочет – знай покоряется складывающимся вокруг неё обстоятельствам, желая лишь одного: чтобы рядом был её любовник – брутальный конюх Бирон, которому злые Верховники хотят оттяпать самое дорогое, а затем повесить его (Бирона, а не дорогое) на площади заместо колокола. Знакомые с историей России уже знают, что победу одержат сторонники императорской династии, положив столько титанических усилий лишь ради того, чтобы обречь страну на эпоху «бироновщины» - тирании жестокого неотёсанного мужлана. Незнакомым с оной может быть интересна эта седьмая картина из серии «Тайн дворцовых переворотов» как попытка художественного изложения подлинного исторического материала – изложения пусть несколько затянутого и слегка скучноватого, зато с симпатичным актёрским составом из сплошь знакомых лиц. Картинка радует эффектной замедленной съёмкой, но вот компьютерная графика, как всегда, подкачала, да и желаемого глобального, эпичного размаха, без которого историческое кино теряет очень и очень многое, в кадре не было – помещения и пейзажи повторяются от сцены к сцене, впечатляющей массовки не наскребли. Но что особенно коробит – так это то, что без банальнейшей лавстори отечественные режиссёры снять фильм решительно не могут, в каком бы жанре он ни был. Вот и здесь Сумарокова свели с курляндским спецагентом Мадлен, заведующей голубиной почтой и передачей записок в просфорах и прочих неожиданных местах. В промежутках между погонями и стычками наш главный герой встречается со своей пассией под вовремя включающийся саундтрек Алсу и целуется с ней (с кем с ней? – и с Мадлен, и с Алсу одновременно, ибо вторая играла первую) в режиме замедленного времени. Мораль сей басни остаётся крайне размытой, но это и немудрено – руководители противостоящих лагерей одинаково жаждут власти любой ценой, а исполнители их замыслов одинаково позволяют себя использовать, не замечая, к чему приводит их пламенная идейность, сочувствовать в итоге некому. Но по сравнению с приснопамятным «Возвращением мушкетёров» такое видение придворных пертурбаций смотрится естественней, логичней и интересней – так что от нечего делать сходить на «Анну» и поддержать отечественного производителя вполне можно.
После фильма я не смогла отказать себе в удовольствии пройтись по Арбату до Смоленки, затем приехала домой… а там – Интернет не работает и до админа удалось дозвониться только что. Завтра начинается новая учебная неделя, желаю всем и себе её пережить)

В ночь на сегодняшний день снился мне бред – связанный, как со мной часто в последнее время бывает, с метро. Я откуда-то возвращалась с мамой и, поднявшись на эскалаторе с платформы в холл станции, увидела слепую старуху, без провожатых, даже без трости, мечущуюся по одному небольшому участку туда-сюда. Она явно заблудилась, пыталась схватиться руками за проходящих мимо, что-то лепетала; никто не обращал на неё внимания, а я, хоть и знала, что моя мама всегда резко против моих контактов со всякого рода нищими и вообще незнакомцами, подошла и спросила, куда ей нужно. Она не то назвала мне адрес, который я записала на бумажке, не то просто дала мне бумажку, будучи ещё и немой, - я не помню точно, главное то, что я увидела, что это место очень далеко отсюда, до него надо долго ехать на метро. Я не могла себе позволить развернуться и куда-то поехать, а про милицию почему-то не вспомнила, поэтому просто сунула бумажку в карман и пошла за мамой, утешая себя тем, что старушке кто-нибудь непременно поможет и без меня. Затем действие перенеслось в вечер того же, видимо, дня, я шла до метро пешком с кем-то из бывших одношкольников – не то с Паровозом, не то с Костиком – и в разговоре помянула эту старушку, спросив, не будет ли мой спутник против, если я её провожу, будь она по-прежнему на станции. Тот охотно согласился мне содействовать, но, учитывая позднее время, мы условились провожать только до нужной станции метро, а в незнакомые дворы и тем паче подъезды не лезть, ибо с помощью таких старушек преступники иногда ловят жертв «на живца». Однако я была практически уверена в том, что старушку мы уже не застанем, и крайне удивилась, увидев её всё на том же пятачке площади, словно не прошло и получаса. А дальше случилось нечто совсем уж нелогичное – не то на почве этого удивления, не то на почве размышлений о возможной подставе я не подошла к старушке, а быстро проскочила мимо и сбежала по лестнице вниз на платформу. Вскоре я проснулась с несколько неприятным чувством – в реале я бы не позволила себе такую подлянку и осуществила бы задуманное при наличии возможности, а во сне как будто что дёрнуло вопреки здравому смыслу. В школу я сегодня в кои-то веки сходила на ОБЖ (нас там поначалу было три человека, и препод снова нёс свой любимый бред про космическую энергию, которую мы должны впитывать ночью во сне, иначе рано умрём) и физику (не была там со своего дня рождения, должна физичке уже две контрольных, а не знаю решительно нихрена), а ИОК за компанию с большинством пробила. Вечером же я снова вывалилась из дома и поехала до Чеховской, где мне предстояло найти давно не посещаемый мною МХАТ Горького. Сперва я по привычке зарулила на Тверскую, но быстро поняла, что движусь куда-то не туда, вернулась к подземному переходу, спустилась в его лабиринты и с грехом пополам вышла на Тверской бульвар, на котором ломали за заборчиком старый дом – с торца заборчика не было, и можно было подойти к углу и сфотографировать развалины с карабкающимся по ним экскаватором. Дошла я до театра как раз к тому моменту, как начали впускать, купила программку, поднялась к партеру, уселась почитать до первого звонка, а с оным вошла в зал, наплевав, естественно, на своё законное место где-то на галёрке балкона. В результате нескольких перемещений я оказалась на первое отделение не много не мало, а в первом ряду партера, но в антракте меня согнали, и второе действие я просидела подальше, но всё равно достаточно близко, чтобы бинокль мне не понадобился. А смотрела я свою вторую – после Эрмитажа - «Зайкину избушку» «Зойкину квартиру».
Я, конечно, ни разу не сомневалась в том, что интерпретация Эрмитажа вне конкуренции: академические театры славятся любовью к точному следованию букве классика, так что спектакль раскатали на три с лишним размеренных, не захватывающих часа, и патриархальной строгостью нравов, благодаря чему бордель советской эпохи на сцене так и не был показан – на факт его существования лишь мучительно намекали. Но всё же я надеялась на большее, нежели увидела – как-никак, актёрский состав МХАТа раньше меня ещё не разочаровывал, но на сей раз порадоваться ему мне не удалось. Можно чисто по-человечески понять примадонну Доронину, не желающую уступать роли молодому поколению – но по Булгакову Зойке 35, а в спектакле мы видим бабу Зою более чем в два раза старше. Будучи замечательной, органичной барыней в «Лесу», Доронина на энергичную, предприимчивую даму не похожа ни разу – слишком вальяжна, вульгарна, невозмутимо-спокойна, слишком хорошо устроилась, чтобы можно было поверить, что она готова на любой риск ради бегства за границу от безденежья и унижений. Что до графа Обольянинова (Клементьев), то он откровенно ужасен – с первых секунд своего появления ввёл меня в недоумённый ступор своей резкой непохожестью на живого человека: так безэмоционально выговаривать свои реплики может только запрограммированный робот, которому плевать, что вообще происходит вокруг него и насколько эти реплики уместны в той или иной ситуации. Разве можно сравнивать этот дуэт с эрмитажевским – где Зойка (Белоусова) издёргана и измучена, но не теряет своего достоинства и не опускает руки, а граф (Романов) так блестяще аристократичен и благороден? А здесь и Гусь-Ремонтный, превращённый в Гусь-Хрустального (Горобец), отнюдь не влюблён, и второстепенные персонажи, в отличие от эрмитажевских, не запоминаются, и массовка никакая вообще – только несколько определяемых как «гости» персонажей промелькнуло, но смутно. Худо-бедно ярко смотрится разве что Аметистов (Габриэлян), но переигрывает, беспрестанно раздражающе хрюкая, отчего его присутствие на сцене и кажется наиболее заметным, однако персонаж остаётся в своей яркости карикатурным, шаблонным, плоским. Но что посмешило даже больше, чем традиционные для МХАТа продолжительные паузы посреди действия, во время которых занавес опускается и зрители в темноте ждут, пока сменят декорации, так это финал, дописанный авторами постановки за Булгакова: бац – и граф неожиданно оказывается предателем, бац – и откуда ни возьмись появляется инфернальной тенью в чёрном «мифическое лицо» и так же исчезает, решительно ничего в сюжет не привнеся, бац – и… зазвучало церковное песнопение. И под этот саундтрек все задержанные в злополучной квартире в белых сорочках медленно, по одному, поднимаются по лесенке на возвышение и встают там в ряд спиной к зрителям, лицом к расцвеченному звёздами заднику. На протяжении всей этой странной сцены я напряжённо ждала команды «пли!» и залпа по этому неприкаянному строю, но выстрелов так и не прозвучало, а мне осталось только гадать, о чём хотели сказать публике постановщики такой пафосной концовкой: то, что-де шантажисты и грабители, шлюхи и наркоманы – суть святые великомученики советского периода? Сдаётся мне, что вряд ли к таким выводам планировал привести читателя сам Булгаков, «повинный» в симпатии только к старой интеллигенции. А именно этого-то «интеллигентского» духа в спектакле и нет… Поэтому – на «Зойкину квартиру» идите в Эрмитаж, господа, ибо там это – шедевр.
И вот я снова дома, и с завтрашним днём я здорово ступила – поторопилась сходить на «Похороните…» вчера, полагая, будто завтра смогу уже посмотреть «Аватара», а он, как выяснилось, пойдёт только с 17-го. Видимо, придётся просто погулять, благо погода потрясающая – мороз и солнце, хоть у меня и насморк. Всем доброй ночи!)

После отхода ко сну после театра и рецензии почти в пять утра я умудрилась встать в районе одиннадцати и в которое уж воскресенье подряд обломиться с кино – в Художественном «Похороните меня за плинтусом» не показывали, смотреть его в других кинотеатрах в дневное время выходного было бы разорением, и я отложила это мероприятие на более удобное время. Сей кинотеатр мог предложить мне только фестиваль современной отечественной документалки, и я, не копаясь в репертуаре, решила подъехать и, может быть, что-нибудь посмотреть, а потом погулять. Однако не успела я добраться до Арбатской, как поняла – сидеть перед экраном я хочу в последнюю очередь, а хочу врубить в ушах Наше и брести куда глаза глядят, выхолаживая музыкой мысли из мозгов. Погодка не особо располагала – холодный ветер по-прежнему возил по асфальту пригоршни пенопластоподобного снежка, неощутимо подсыпающегося с неба, пробирал до костей, покусывал за подбородок стягивающим кожу морозом. Но я пошагала к Библиотеке, миновав переход, вышла в Александровский, убедилась, что там по-прежнему торгуют сосисками, а не кренделями, которые можно было бы скармливать голубям и воробьям, и двинулась к Историческому музею. Сограждане толпились у дверей МакФака напротив Вечного огня, у которого мёрз караул – только во время его смены внимание публики перекинется от жратвы в ту сторону. Торговые ряды обзавелись добротными стенами и крышами, у метро Охотный ряд кучковалась полдюжина коммунистов, в любую, видимо, погоду собирающуюся на Театральной площади. Пройдя её, я спустилась в переход Лубянки и там – что я в прошлую субботу писала об охлаждении своего духа коллекционирования? – возьми да и обзаведись 30-рублёвым керамическим щенком-овчарёнком, больно уж кавайным, чтобы за такую цену оставаться не моим. Когда я вышла, следовало бы зайти в Библио Глобус, где я давно собиралась купить одну книжку по истории, но мне настолько не хотелось лезть в толпу, что я пошла дальше, мимо Алегриса до ЧП, где перед памятником Грибоедову проходил митинг в поддержку Пушкинской площади, над коей нависла угроза уничтожения московскими властями. Мероприятие было, очевидно, санкционировано – ментов и ОМОНа, охраняющих все подступы к бульвару, было очевидно раз в пять больше, чем митингующих, мимо было не прошмыгнуть, и я не пошла по бульвару, а пошла вдоль, до пересечения с Покровкой. Оттуда бы направо – и до Китай-города, но ехать с двумя пересадками не хотелось, а если быть совсем честной – хотелось ещё погулять, и я свернула налево, пошагала до самого конца улицы, где ностальгически постояла перед витринами театра на Покровке. И уже оттуда по Земляному валу я дошла до Курской и без пересадок приехала домой, закупившись по пути едой – в том числе открыв для себя вареники с картошкой и грибами (невкусно, но съедобно) и постные Лаврские пряники (объедение). В ночь на понедельник мне снились сношающиеся салатовые волнистые попугайчики и джунгарские хомячки – в каком-то зоомагазине, в своих клетках – «а наутро выпал снег»©. Настоящий снег, белый и пушистый, много снега, из-за которого я вообще не заметила прошедшего дня – всё сознание было забито только наступившей, как всегда неожиданно, настоящей зимой. Во вторник мы сползались в школу к девяти и писали уже второй пробный ЕГЭ по алгебре; в прошлый раз я не смогла воспользоваться своей линейкой со шпорами и поэтому с вечера переписала с неё все формулы на бумажку, притырила эту бумажку в кармане, а она не понадобилась – линейка на сей раз была при мне. Осилив десяток заданий из Б, не осилив ещё два и даже не став мучиться над С, я третьей сдала работу и, проигнорировав оставшиеся лицейские пары, поехала домой, вечером побродила по району с Нашим в ушах. В четверг мы с Асей снова пробили последнюю пару русского (это уже становится традицией), а вечером днём я таки открыла новое сообщество Coffee Fetish, где и буду рада видеть всех заинтересованных в фото и арте, посвящённом кофе. Пятничный же, сегодняшний, вечер и стал тем самым удобным временем, когда я подъехала в Крылатское, в кинотеатр Матрица, взяла билет аж за 250 и оставшееся до начала сеанса в шесть сорок время провела в тамошнем книжном за листанием уже когда-то прочитанных, в том числе и с Интернета, произведений. Знакомый, по-своему симпатичный антураж – запах попкорна, небольшой зал с небольшим количеством народу позади, удобные кресла, мощный звук… а всё остальное пойдёт в рецензию.
Всяк бестселлер рано или поздно получит свою экранизацию, которой непременно будет недоволен его автор. Автора можно понять – он хочет, чтобы его детище претворили в кинематографический шедевр. Я, простой зритель, не настолько требовательна и при всём своём уважении к замечательной повести Санаева разочарованной не вышла. Да, перенести на экран душераздирающий дневник девятилетнего мальчишки полностью было бы невозможно, и авторы фильма ужали сюжет, насколько вообще можно говорить о сюжете, до одного дня, практически в real-life режиме. Быть может, менее вещественный язык артхауса лучше бы подошёл для этого высказывания, чем попытка создать хоть растянутый, да экшн, но важно другое: атмосферу книги перенести в фильм удалось. Беспросветный мрак там, беспросветный мрак здесь – а чтобы докопаться до своего личного смысла, нужно читать. С актёрами если и не в яблочко попали, то и уж точно не в молоко – ребёнок играет с убедительностью детской искренности, «старая гвардия» пытается выложиться со всем присущим мастерством, но выкладывается не до конца, сдерживает себя, не имея привычки балансировать на грани актёрского нерва. Единственным «пролётом» показалась Шукшина – да, она просто умница, и материнская любовь в её исполнении ещё не раз пробьёт на слезу немалое количество зрительниц, но её героиня получилась слишком сильной, слишком упрямой и деятельной, не такой, какой должна быть безвольная, придавленная материнским авторитетом дочь, терпевшая сложившиеся обстоятельства до последнего. Читается тяжело – и смотрится тяжело, плюс прибавляется ощущение, будто подсмотрел в замочную скважину за всем этим адом, творящимся в интеллигентном обеспеченном семействе, загрузился по самые уши, а сделать с ним ничего не смог. Ощущение не то чтобы вины – скорее той бесполезности, когда за себя постоять можешь, а за других нет, потому что кто-то там наверху решил, что так надо. Но ещё тяжелее от беспрестанного смеха в зале, от встречаемых в Интернете заявлений, что-де книжка «Похороните меня за плинтусом» - ржачная чернушная комедия, а фильм получился больно скучным… да, у Санаева нарочито наивный «детский» язык, но лично мне от него становилось более жутко читать, чем если бы этот язык был сухим и точным, как милицейская сводка: как-никак, «детский» язык органично смотрится в каких-нибудь «Денискиных рассказах», а в описании невыносимого детства в когтях тронутой старухи он вступает с содержанием в резкий диссонанс. Я уж молчу о том, что нашлись и те, для кого данное кино стало всего лишь очередным поводом заявить: «Как же я ненавижу совок!», при том что 90% заявляющих никогда не жили в СССР, либо пообсуждать сходства и различия между персонажами и их предполагаемыми прототипами из числа родственников Санаева (читай – поворошить чужое грязное бельё). Кто не собирается веселиться и «актуализировать» - тому добро пожаловать на просмотр, без эмоций не уйдёте.
Ушла – не без оных – и я, завтра мне после месяца отсутствия на уроках физики, возможно, придётся писать по ней контру, а вечером идти в театр. До новой рецензии)

Сегодня декабред отбоярился от жаждущей настоящей зимы публики слабоватым морозцем и жалким подобием снега. Суховатые на ощупь крупинки явно техногенного происхождения после ночи остались лежать кое-где в укромных местах, ничего толком собой не прикрывая, к тому же совсем по-осеннему продолжал дуть промозглый ветер. Дотопав до дома после школы, я едва успела пострадать ерундой за обедом, как пора было вываливаться в суровую действительность опять и ехать до Арбатской. В тамошней театральной кассе на сей раз была моя знакомая кассирша, и мне благополучно удалось при её содействии докупить билеты на остававшиеся свободными дни январских каникул и на 24 декабря, с которого, как выяснилось недавно, и начнётся у нас новогодний отдых. Сумма, как всегда, была потрачена вполне скромная – дешёвые билеты нашлись без проблем, тогда как неделю назад у другой кассирши всё было либо уже раскуплено, либо осталось только дорогое; и, как всегда, моё долгое зависание перед кассой благополучно отпугнуло пытавшихся выстроиться за мной в очередь людей. Всё-таки эта знакомая кассирша – чудо, надо будет обязательно поздравить её с новым годом и потом с чем-нибудь ещё по мере течения времени. С конвертом билетов я отвалила от кассы в направлении Никитского бульвара, который привёл меня в театр на Малой Бронной, по которому я успела соскучиться и который выдал в текущем сезоне уже две премьеры, на одну из которых я сегодня и шла (да простит мне читатель обилие одинаковых местоимений). Купив программку и свежий «Театрал», я по традиции не стала интересоваться напечатанными на своём билете словами и цифрами и с первым звонком вошла в зал, скромно устраиваясь на одном из крайних мест в середине партера. Вскоре меня оттуда согнали, вежливо предложив пустующую ещё откидушку, но затем заняли и её, и в итоге я оказалась на краю довольно-таки дальнего, хоть ещё и не требующего применения бинокля, ряда: зал оказался забитым под завязку, в ложах светились визуально знакомые представители прессы, в проходах маячили телеоператоры. Как-никак, с первого прогона прошло чуть больше недели… А называлась виновница аншлага «Варшавской мелодией».
Делайте со мной что хотите, а я не люблю я истории, в которых люди встречаются, затем расстаются на десятилетия, создают при этом семьи с другими людьми, но продолжают при этом любить друг друга и не предпринимать никаких попыток к счастливому воссоединению. Пьеса Зорина – как раз из таких: русский парень Виктор (Страхов) и полячка Геля (Пересильд) в этом произведении маются такими встречами и расставаниями всю жизнь, и пусть на сцене по-настоящему целуются, пытаются танцевать и красиво поют польский романс – мне всё равно очень быстро становится скучно. Действия как такого фактически нет, а разговоры ведутся ни о чём и решительно не запоминаются, и хочется сказать: «Не верю!» каждому слову, каждому жесту – актёры ещё очевидно неуверенно чувствуют себя в предложенных образах. Геля похожа на девушку из 47-го года в самую последнюю очередь – чеканно выкрикивая слова, меряя сцену широкими шагами, она напоминает то капризную старую деву, то умудрённую опытом женщину-вамп, но уж никак не юную непосредственность. Виктор переигрывает в инфантилизм, отчего временами смотрится откровенным дурачком, но точно не мужественным солдатом-орденоносцем. Духа времени на сцене не создаётся в принципе – дуэт существует в пространстве, более близком к современности, нежели к послевоенной эпохе, в котором лишь изредка просверкивает нечто ностальгически-советское. Оно не выдерживает никакого сравнения с, например, «Соловьиной ночью» ЦАТРы, погружающей в антураж Великой Отечественной с первых «кадров», да и не только по части исторической достоверности – в «Варшавской мелодии» ноль лирики, ноль романтики, ноль очарования первой юношеской любви, ноль ангста от столкновения с жизненными обстоятельствами, одна банальная бытовуха и немного юмора. Хочется закрыть от неё глаза и просто слушать потрясающую музыку Шопена, которой озвучили спектакль – под эту музыку герои преимущественно раздеваются и одеваются, не до стриптиза, естественно, а в обозначение «прихода» и «ухода» в очередной бессмысленный эпизод. Помимо звука, не подкачало и декоративное оформление: снежные-нежные блёстки из-под потолка, трепещущие струны вместо задника и взлёт стаи виолончелей всех размеров – это чертовски эстетично. Однако, к сожалению, ни звукоряд, ни его визуальное сопровождение не являются достаточными основаниями для просмотра невразумительной, безбожно затянутой на два с половиной часа мыльной оперы, какие бы овации стоя ей ни устроили по окончании.
Поев в антракте шоколадку и после спектакля отстояв длинную очередь в гардероб, я вывалилась обратно на бульвар, дошагала до метро и в вагоне выспалась за всю продолжительность действа. От родной Молодёги до дома я добралась пешком, рецензию - со всеми отвлекающими факторами, конечно же, - благополучно осилила, теперь надо бы лечь спать. Всем доброго утра)

Сегодня вот уже вторую субботу как я заявилась в школу к девяти – на сей раз ради окружной олимпиады по литературе; в холле меня встретили собратья по защите чести школы, Жизнь Победовна Вита Викторовна и завуч, которую прикололи мои перчатки без пальцев. Ждали, пока все не соберутся; вскоре пришла Аня, и, когда выяснилось, что ни она, ни я с Валей вчера по поводу олимпиады не связывались, Аня начала Вале названивать на мобильный из опасений, что информация до неё так и не дошла. Валя не отвечала, и Вита позвонила нашей классной, разбудила и заставила позвонить Вале на домашний, но и тот молчал, и мы решили выдвигаться без неё. Валю в компании Насти и пришедшего в гости Макса мы удачно встретили в метро и после её колебаний, с ними пойти или с нами, утащили её с собой. Вита повезла нас от Цветного до Третьяковской через жопу, с тремя пересадками, и там мы вышли снова на Ордынку, только с конца, противоположного тому, на который мы выходили в прошлый раз с Кропоткинской. Неподалёку от Всехскорбященской церкви оказалась очередная пафосная современная школа с большим двором со скамейками, большими холлами с креслами и пальмами на каждом этаже и неизбежным большим аквариумом на первом – именно там нас и ждали, а именно – на четвёртом этаже в немноголюдном кабинете с видом на крыши. Нам достаточно быстро раздали распечатки с заданиями – как обычно, одно на анализ стихов («Конь» Пушкина и «Конь» Языкова), другое на анализ прозы («Танька» Бунина); борясь со сном, я несколько раз перечитала тексты, начала писать про «Коней», когда многие уже заканчивали, а когда добралась до Бунина, проснулась окончательно, и «Остапа понесло» - всё-таки я его очень люблю, и его произведения в духе «Антоновских яблок» всегда были одним из моих коньков (простите за тавтологию в предложении). Отстрелявшись со всей писаниной за два часа из предлагаемых шести, я попрощалась со своими, сдала работу и под перезвон замоскворецких храмов и скорую прохладную морось потопала обратно к метро, откуда доехала до дома. Там – как обычно, пострадать ерундой, пообедать, затем снова вывалиться на свет, точнее, полумрак Божий, и пора в путь-дорогу: на маршрутке до метро, на метро до Юго-западной, худо-бедно выспавшись в пути, неспешным шагом до любимого театра. В театре – купить программку, посидеть до второго звонка в буфете с книжкой, завалиться в зал для удовольствия два часа лицезреть «Царя Эдипа» - премьеру лета 2007 года.
Сие хрестоматийное произведение Софокла – не только находка для Фрейда, но и одна из наиболее тяжёлых трагедий в античной драматургии. Помимо трёх неизменных составляющих любой классической древнегреческой пьесы – убийств, секса, злого рока – в «Царе Эдипе» можно найти ещё и мотив свободного нравственного выбора. По воле богов Эдип расплачивается за осознанный грех своего отца Лая – похищение из любовных побуждений чужого сына – своими неосознанными преступлениями: убийством отца и брачной связью с матерью. Ни небесная, ни людская кара не настигает его после осуществления проклятия, которому некогда был предан Лай: непреднамеренное не наказуемо. Однако Эдип не оправдывает себя, не слагает ответственности, а наказывает себя сам с жестокостью, достойной всякого языческого громовержца: обрекает на слепоту и скитания вдали от Родины в попытках искупить свою вину, которую сам же считает неискупимой. Это ещё не библейская притча – но уже и не типичный миф, герои которого обычно предпочитают приносить в жертву справедливости других, а не самих себя. Сравнить с Эдипом можно разве что Прометея: оба с гордостью и уверенностью в своей правоте несут свой крест, не помышляя о мести, не разочаровываясь в роде человеческом. То, насколько страшно постепенное осознание Эдипом всего им содеянного и насколько страшна его казнь над собой, в спектакле видно отлично – Эдип Бакалова всё время пребывает на грани, на надрыве и через гнев, подозрительность, ужас, отчаяние приближается к катарсису, превратившему его из деспотичного правителя в неупокоенного пророка, похожего на старого моряка из поэмы Кольриджа. Для создания атмосферы погибающих Фив, в которых мечется истерзанный пророчествами царь, никаких дополнительных декораций и костюмов не нужно – достаточно одних эмоциональных ударов, почти физически ощутимых даже с последнего ряда, почти вжимающих зрителя в кресло своей прямолинейной мощью и безжалостно неприкрытой, достоверной искренностью. Эти удары усиливаются громкими столкновениями героев с металлическими перегородками – они со всего размаху натыкаются на них, когда слепота поражает душу, тогда как слепой провидец Тиресий, а позже – и слепой Эдип, будучи зрячи духовно, двигаются вдоль стен аккуратно и тихо. Но зачем вкладывать персты публики в окровавленные глазницы? Чему может научить современного человека беспримерный подвиг раскаяния? Ответ не находится – видимо, такие вещи ставятся из любви к искусству и смотрятся благодаря тем же чувствам: потрясающая актёрская игра, потрясающий текст, потрясающие музыка и освещение – а что ещё нужно? Качественные постановки – лучший способ познания драматургии, и покуда я советую познакомиться с Софоклом через призму режиссёрского восприятия Беляковича.
Спектакль закончился, я выползла из театра, дошла до метро, приехала домой, ввиду всех отвлекающих факторов начала писать рецензию только в час ночи и к двум часам уже почти закончила её… как вдруг, стоило мне напечатать строки об ослеплении Эдипа, как бац! – и я сама оказалась в кромешной темноте: в доме на считанные минуты вырубили свет. Их хватило на то, чтобы убить добрую страницу печатного текста, которую я ничтоже сумняшеся не позаботилась сохранить заранее – пришлось строчить всё заново, и вот – я прощаюсь с вами только на рассвете. Впрочем, завтра у меня есть шанс выспаться)