До К китайско-французскому «артхаусу с нетрадиционной ориентацией» я решила обратиться, устав от японских якобы аналогов, появляющихся ежегодно в завидном количестве и решительно ничем не отличающихся друг от друга. В итоге я забила на все эти розовые сопли с сахаром для школьниц и понадеялась, что Лоу Йе, которому запретили снимать в родной стране, а он, однако ж, всё снимает и снимает, подойдёт к сему специфическому жанру авторского кино с большей серьёзностью. Действительно подошёл – и даже перегнул палку, при этом так и не сумев изжить сентиментальности. Но обо всём по порядку: сюжет, отмеченный Золотой Пальмовой ветвью как «лучший сценарий», базируется на любовном пятиугольнике. У её мужа роман с бизнесменом, который иногда переодевается женщиной и поёт в ночном клубе, и она нанимает безработного студента, чтобы следить за личной жизнью благоверного, а сыщик возьми да влюбись в её счастливого соперника, при том что у него, у сыщика, имеется девушка, к которой он также привязан. Ещё не запутались? Ан это не всё – в стремлении охватить «всё и сразу» режиссёр добавил к этим сложным перипетиям и суицид, и нелегальную швейную фабрику, и съёмку ручной камерой в настоящих китайских клубах, а преподать получившийся винегрет аппетитным не сумел. История сложных взаимоотношений азиатов с суровыми задумчивыми лицами безбожно растянута, раз за разом повторяет саму себя, напичкана паузами, и потому кажется, что фильм длится не 1.40, а все четыре часа. Она распадается на главы, отделённые друг от друга стихами, каждая из которых имеет своё логическое завершение, и не раз и не два зритель выдохнет с облегчением: «наконец-то всё», ан нет – впереди новый виток однообразной, пресной мыльной оперы. Создаётся впечатление, что мы подглядываем за происходящим в замочную скважину и не можем "перемотать" вперёд те моменты, когда ничего важного не происходит, а вынуждены их терпеливо пережидать. Персонажи общаются между собой преимущественно посредством sms-сообщений и телефонных звонков, поэтому «Алло» - самое часто звучащее слово, и это общение сводится к договорённостям о свиданиях или отговорках от них, поэтому самые частые декорации – открывающиеся входные двери и смятые простыни. Да, секс в «Лихорадке» - откровенный, смачный, без купюр, но его слишком много, что, пожалуй, хуже, нежели когда его бывает слишком мало; впрочем, стоит отдать должное оператору, умело прошедшемуся по грани между художественным произведением и окончательной, бесповоротной порнографией, благодаря которому при просмотре запах секса ощущается почти физически. Самым же увесистым минусом фильма мне показалась странная роль женских персонажей, с которыми никто даже не пытался поговорить – к ним относились, как к домашним животным, становящимся обузой, когда возникает серьёзное увлечение. Их треплют по загривку, оставляя в одиночестве ждать возвращения хозяина – и выбросить их жалко, и счастью они мешают, – ждут от них безусловной преданности и очень удивляются, когда они начинают бить посуду или пытаться убить. А действительно удавшийся элемент сего кина – музыка, красивая, атмосферная и медитативная, да несколько запоминающихся кадров – разноцветные кувшинки под дождём, убегающая вдоль дорога, просыпающийся город – не то Шанхай, не то Париж. Тем редким любителям, для которых романтическое зерно этой ложки мёда стоит вышеописанной бочки мёда, «Весенняя лихорадка» рекомендуется.
После просмотра я пробежалась на холодном ветру до Дома книги, побродила по разным отделам, приметила новые свежевышедшие переводы манги умницы Хигури Ю (хочу, но родня меня неправильно поймёт, если я соберу небольшую коллекцию этого автора), схватилась за томик Рюрика Ивнева из серии «Стихи о любви» в идиотских обложках, да так её из рук и не выпустила, и под конец приобрела первый подвернувшийся учебник по истории, где были параграфы о Великой Отечественной. Затарившись книгами, я вернулась в метро, приехала домой, почитав стихи и доев свою солёную шоколадку, и теперь надеюсь успеть сделать ещё что-нибудь из уроков, потому что завтра… о, вы, наверное, и не помните, что ждёт меня завтра, поэтому не буду злостным спойлером, а только попрощаюсь – ненадолго)

Прочее. Включая сон В зале с гулкой акустикой, с окном, выходящим на старомосковский дом, в котором квартира за квартирой гасят свет, только стол со стаканом воды и яблоком да красивая женщина в чёрном, которая только раз за почти полтора часа монолога встанет со стула. У неё выразительная мимика, отточенные жесты, чёткая дикция и сдержанная, но оттого не менее яркая эмоциональность – раз посмотрев, взгляд уже не оторвать, раз услышав, уже не пропустишь ни единого слова. Насыщенный, живой текст Клима – исповедь Аглаи, героини Достоевского, получившей свою собственную полнокровную и интересную жизнь и психофизику; она сидит в швейцарском кафе, обращая свой сбивчивый рассказ непосредственно к зрителю, и пропускает поезд за поездом, не в силах уехать от князя Мышкина, которого она навещала в лечебнице. Необязательно читать и знать «Идиота», чтобы попытаться прочувствовать и понять её историю, основанную на такой глубокой философии, что её впору растаскать на афоризмы. С Алексеем Босенко, автором рецензии «Время страстей человеческих», написавшем, что Аглаю удерживает стазис бессмысленности и безнадёжности, я не согласна, не заявляя, впрочем, своё мнение как истину в конечной инстанции. Зрителю вместе с Аглаей предстоит мучительно продираться, прорастать сквозь воспоминания о детстве, фантомные боли несбывшегося, сомнения, чувство вины к осознанию смысла и цели жизни, к открытию в себе – даже не любви, а высокого духовного союза, связи, которую я условно назову связью Учителя и Ученика – первичной, архетипической религиозно-мистической связью. Аглая неожиданно предстаёт перед нами единственной, кто познал Мышкина не как жалкого сумасшедшего, но как Пророка, во время эпилептических припадков соприкасающегося с абсолютным постижением мироздания и всего сущего – и принял на себя роль его опоры, катализатора, источника энергетических ресурсов. Невыносимо тяжёлая душевная работа, вплоть до полного отречения от личности, необходима князю для того, чтобы на мгновения достичь гармонии, Нирваны, если хотите, и чтобы примириться с всезнанием, обретённым им в этих озарениях; но нелегко и следовать рядом с ним по этому пути, а Аглая выбирает для себя именно этот путь безусловного служения и самопожертвования. В этом – их неразрывная целостность, бесконечная зависимость друг от друга, их крест и их счастье, недоступное простым смертным, неизбранным, не обладающим и тысячной доли тех сил, которые приближают человеческое к сверхчеловеческому, или божественному. Да, это спектакль сложный, катарсический, намёками оперирующий надэкзистенциальными понятиями, требующий напряжённой интеллектуальной деятельности, это спектакль-сеанс психоанализа, распахивающий перед мировоззрением новые измерения, предлагающий новое содержание привычным формам бытия, заставляющий проецировать собственные прошлое, настоящее и будущее на новый литературный миф – судьбу Аглаи. Он полностью соответствует театральной концепции Берзина, объявляющего актёрское искусство, «действие» иррациональным по своей природе, продиктованным метафизическим, почти экстатическим переживанием – исходя из этого, вполне логично рассматривать откровения Аглаи как апокриф, и недаром сама пьеса Клима названа «Оно... он... я». Необъяснимое, невыразимое ОНО – своё для каждого, и в первую очередь о его существовании – в нас, над нами, вокруг нас – должен будет задуматься подготовленный к внутреннему experience зритель. Такому, подготовленному, я и рекомендую «Аглаю».
В состоянии глубокого нейронного оргазма я покинула ШДИ, Последний переулок встретил меня фиолетовым небом и вечерним холодом. Я поспешила в метро, домой поехала от Курской, с закрытыми глазами доедая свой солёный шоколад, так что теперь, объевшись, так и не смогла поужинать. Высказаться в рецензии я тоже смогла не сразу, посттеатральный отходняк настоятельно потребовал немного поотвлекаться, расслабиться, прежде чем бросаться в пучину складывания умных слов в длинные фразы. Но вот, наконец, я ставлю точку и прощаюсь с вами, терпеливые мои, если таковые вообще есть, до следующей рецензии)

Олимпиада В «Битве титанов» титанов вы не увидите, да и битвы в полном понимании этого слова, в общем-то, тоже. К «300 спартанцам», «Трое» и «Александру», к продолжению традиций которых апеллирует этот фильм, он не имеет никакого отношения, чётко вписываясь в каноны жанра «кино про героя», в которые некогда втиснули и нашего «Волкодава», к примеру. Изучать по «Битве» мифы и легенды Древней Греции настоятельно не рекомендуется: Персей, один из многочисленных внебрачных сыновей Зевса, из вестника богов в крылатых сандалиях превратился в упёртого богоборца, ему приписали Пегаса, принадлежавшего Беллерофонту, и любовницу Зевса Ио, а вот с Андромедой у него не срослось – подвиги он совершал не чтобы её спасти, а чтобы отомстить Аиду за гибель приёмной семьи (вообще, в «Битве» мстят все, вендетта – самое благодатное оправдание для экранного насилия). Играющий этого Персея Сэм Уорингтон (при его появлении в кадре дети радостно завопили: «Аватар!») на протяжении всего фильма белой вороной выделяется своей современной внешностью с короткой стрижкой среди длинноволосых и небритых воинов и богов, так и кажется, что он вот-вот бросит меч и достанет пушку. Практически бескровные драчки смотреть вполне увлекательно, вот только они щедро разбавляются всякой скукотой, в частности – короткими бессмысленными диалогами, пафосными и самоповторяющимися до зубовного скрежета, так что лучше в них не вслушиваться – происходящее ясно и так: классический состав из полудюжины мужиков, одной бабы и одного не-людя переходит от подвига к подвигу и постепенно тает, пока наш герой не остаётся один на один со вселенским злом и, естественно, не побеждает его. Впрочем, глупо было бы ждать смысловой глубины, сюжетной цельности, актёрской игры и оригинальной режиссёрской концепции от сугубо развлекательного продукта, поэтому остановлюсь поподробнее на том, что призвано нас развлекать, а именно – на созданных всесильным компьютером существах. Фриз с крылышками – мечта идиота (хотя он и без крылышек – мечта), ведьмы с одним глазом на троих – привет Дель Торо, гоняющийся за Персеем отчим, озверевший в царстве мёртвых, – дань моды на оборотней, любопытен Харон, но его было мало, безынтересна Медуза… Кракен же, которого припрягли выступить тем самым морским чудовищем, едва не сожравшим Андромеду, со времён спрута из «Пиратов Карибского моря» вырос до масштабов не то тиранида, не то Годзиллы, только с щупальцами. Больше всего порадовали гигантские скорпионы – вот только авторы в очередной раз забыли, что насекомые, пауки и скорпионы немы и противно верещать не смогли бы в любом случае. Аид харизматичен, как и положено злодею, хотя о злодействах его братца Зевса, по замыслу фильма – тирана, живущего за счёт простых смертных и возмущающегося, когда ему перестают молиться, – под конец благополучно забывают. Позабавила финальная сцена – ни дать ни взять квиддич с гарпиями, а хэппи-энд, как всегда, тотален до омерзения. Вердикт: смотреть, когда смотреть больше нечего или (как у меня сегодня) мозги слишком устали, чтобы переваривать серьёзное авторское кино. Хотя «больше нечего» - понятие спорное: в таких ситуациях можно пересматривать старые добрые голливудские «эпики», включая упомянутые мною в начале.
Опосля просмотра я приехала обратно домой, теперь надо бы постирать хаир и подумать, что во мне нынче преобладает – лень или совесть, то бишь переть мне завтра в школу или, сославшись на олимпиаду как на уважительную причину, пробить. В любом случае, прощаюсь до свежих новостей – скорее всего, «Клык» (греки про детей) я посмотрю в среду после пробного ЕГЭ по инглишу, а в следующее воскресенье, наверное, доберусь и до «Весенней лихорадки» (китайцы про геев). Ну, и театр included по умолчанию.)

Moar «Васса Железнова» - пьеса непростая. Подзаголовок «Мать» определяет основную сущность героини, но не отношение к ней автора. С революционной точки зрения конфликт Вассы и Рашели – сугубо классовый, как представителей консервативного и прогрессивного миров; с точки зрения постановщиков МХАТовского спектакля, это конфликт «созидательной мудрости и разрушительной демоничности». Сомневаюсь, чтобы сам Горький мыслил столь узкими категориями: он, как всегда, оправдывает всех героев, но судить их предлагает не по поступкам, а по их результатам. Смысл жизни богатой, властной, умной Вассы – в обеспечении будущего своих детей: ради них она убивает мужа, ради них тащит на себе ярмо родового бизнеса, ради них отказывает невестке в свидании с её родным сыном и сдаёт её жандармам. Но гнездо разрушается на глазах, то, что Васса почитает за счастье, не нужно её птенцам, и финал её трагичен – никакой благодарности домочадцы к ней не испытали, и только безусловная любовь дурочки Людочки оплакала её кончину. Однако не Рашель выступила разрушителем – она прибывает тогда, когда деструктивный процесс, исходящий изнутри, а не извне, уже необратим: в среде преступлений, интриг, лицемерия, предательств, подлости и пошлости могли вырасти только ничтожества. Васса в исполнении Дорониной боролась не столько за детей, сколько за саму себя: эдакий сильный, матёрый бронтозавр, до последнего стоящий на привычных порядках, суетящийся в отчаянной попытке сохранить их, передать потомству – но силы кончаются, а порядки прогнивают и неизбежно уходят в прошлое. В её способность страдать и сострадать не веришь, сколько бы «невидимых миру слёз» не пролила эта Васса по углам – видна лишь матриархальная узколобость Кабанихи вкупе с фанатичной зацикленностью на обречённом, как прохудившийся пароход, прибыльном деле. Рядом с Дорониной на афишах и в программках стоит вторая «замануха» - Горобец в роли Железнова, однако его эпизодическое появление на сцене было настолько неубедительным, наигранно-пафосным, словно он не проговаривал реплики, а пытался оперно их пропеть, что я не стану надолго останавливаться на его персонаже. Больше других меня порадовали Прохор (Самойлов) – колоритный, притягательный в своей барской свирепости и разгульной порочности – и замечательно живой, обаятельный Пятёркин (Дахненко), всего несколькими сценами сумевший доказать, что такой человек нигде не пропадёт, что бы ни творилось вокруг него. Эмоционально-надрывно, на чётком контрасте противоположных индивидуальностей сыграли и обе сестры, Люда и Наташа (Коробейникова и Зыкова соответственно), перетянув одеяло с истеричной Рашели (Матасова) – недостаточно яркой и уверенной в себе, явно проигравшей Вассе в столкновении принципов и темпераментов. Однако какое бы мастерство ни проявляла труппа, режиссёрский рисунок спектакля остаётся в рамках классической читки хрестоматийного произведения в подробных декорациях и костюмах, в строгих иллюстративных мизансценах, и даже претендующий на пронзительный минор финал не привнёс свежего воздуха в этот качественно сработанный, но не цепляющий музейный экспонат. Я ожидала большего.
Спектакль, продолжавшийся два с половиной часа, закончился. Я вышла и, на удивление не замёрзнув, вернулась по бульварам до Арбатской, приехала домой, не без отвлекающих факторов накарябала небольшую вышеизложенную рецензию, почитывая разгоревшийся в театральной критике по поводу этого спектакля, и теперь иду баиньки. Завтра мне рано вставать, между прочим – писать в РГГУ олимпиаду по русскому, а прямо оттуда ехать смотреть «Битву титанов». Прощаюсь до свежих новостей)

Читать давеча, ясное дело, после отхода ко сну в три часа ночи, я не стала. Выспалась в первый раз в году с приоткрытым окном и полезла на афишу Яндекса выбирать кинотеатры и сеансы. Остановившись на старой доброй «Матрице» и трёх часах, я заглянула на кухню к маме и бабушке на поедание пасхи (съела ради случая кусочек кулича), пострадала ерундой и обратила взор свой на недоделанное ЕГЭ по литературе, озадачившись частью С – развёрнутыми ответами на тупые вопросы. Что-то сообразив, а что-то нет (ну вот скажите мне, люди умные, ну какие ещё герои русской литературы похожи на Пепла и Луку из «На дне»?), я вывалилась на свет Божий, ветреный и пыльный, но тёплый и сухой, рискуя, как обычно, опоздать, позавтракав и пообедав полутора бутербродами. Маршрутка не заставила себя долго ждать и проклинать, а подъехала достаточно быстро, довезла меня до метро, и я не то что вовремя, а даже рано оказалась в Крылатском. Приобретя билет в полупустом кинотеатре, я, по традиции, зависла минут на 15 в книжном, потом, когда уже началась реклама, примчалась в ещё более пустой зал, уселась, куда Бог на душу положил, то бишь в самую серёдку, и дождалась начала долгожданного, простите за каламбур, нового фильма Гарика Сукачёва «Дом Солнца».
Саша – умница, отличница, комсомолка, дочь богатых родителей – бросает размеренную жизнь, зануду-жениха, путёвку в Болгарию и уезжает на юг, на общесоветский слёт хиппи, и всё из-за него, из-за Солнца. Он – действительно чертовски красивый, загадочный, немного грустный, храбрый и за друзей горой, настоящий идеальный романтический герой, в которого нельзя не влюбиться. Звезда по имени Солнце, которая предпочла жить по своим правилам и сгореть, а не существовать и увядать. Живая легенда, символ всей «системы» русских хиппи, её физическое воплощение, чей век короток, но ярок. Почти мессия, всегда появляющийся вовремя, исчезающий неожиданно, знающий о своём предназначении и готовый принести в жертву всего себя без остатка. Сам по себе сюжет не нов, зато с какой искренностью и достоверностью исполнен – без пафоса и сантиментов, с ненавязчивым юмором и пронзительной лиричностью, с потрясающей музыкой, захватывающими дух пейзажами, симпатичными актёрами, кажущимися такими знакомыми, такими родными. И, главное, с непередаваемым вдохновляющим духом абсолютных и безусловных свободы, любви и мира, света и тепла, гармонии с собой и с миром – духом неистребимым вопреки всей жестокости окружающей среды, вечным вопреки быстротечности эпох и смене культур. Чтобы не забывать, что атмосфера лихих 70-х – это не только безоглядный и безудержный протестный драйв sex-drugs-rock’n’roll, но и духовность, противопоставленная насилию. Потому-то сей фильм гораздо глубже, чем легкомысленные «Рок-волна» и тем паче «Стиляги», при всей симпатичности неформальского посыла обоих – им вместо духовности трагедии досталась душевность комедии. Конечно, в реальной жизни, в отличие от кинематографа, красивые сказки – большая редкость, но после просмотра таких вещей, как «Дом Солнца», ещё больше хочется верить и в чудеса, и в возможность рая на земле, и в то, что Бог не забывает посылать человечеству тех, кто хоть кому-то, да укажет путь к солнцу, которое может быть только в тебе самом. По-моему, более удачного выбора для просмотра на Пасху трудно было бы найти.
После просмотра я перешла на Осенний бульвар и отправилась до дома пешком – вдоль Рублёвского шоссе до надземного перехода, по Ярцевской до метро, от метро – дворами. Теперь мне надо бы заканчивать с уроками на завтра, потому и прощаюсь до свежих культурных новостей, скорее всего – до выходных. Изначально планировавшегося на сегодня «Попа» я уже вряд ли посмотрю – больно неохота по весне вникать в тёмные перипетии фашистской оккупации, а вот «Битву титанов» жду с нетерпением, ибо со времён «Спартанцев» не видела на экранах качественного масштабного мяса. И - Христос воскрес, дорогие мои!)

До Роман «Суер-Выер» для Юрия Коваля, чьи «Полынные сказки» произвели на меня сильнейшее и неизгладимое впечатление в дошкольном детстве, – произведение и первое, и последнее одновременно. Между его началом в студенческие годы писателя и последней главой – сорокалетний срок. Его жанр автор определил как «пергамент», и эта архивная ассоциация вполне верна: роман – достойный продолжатель традиции аллегорических путешествий от Одиссея, Гулливера, Маленького Принца до Польди Блума. Сэр Суер-Выер – романтический капитан, бороздящий Великий Океан в поисках Острова Истины со своей командой и открывающий неизвестные острова один другого фантастичней. Вот остров Посланных на*уй, вот – Голых Женщин, или – Валерьян Борисычей, живущих в норках, а есть остров, на котором вообще ничего нет, даже земли и воздуха… юмор, гротеск, нарочитая грубоватость скрывают философскую глубину и очень светлый, но без утопического пафоса, эмоциональный посыл. Атмосфера спектакля, сперва кажущегося классическим «эрмитажным» абсурдистским капустником, больше напоминает его, Эрмитажа, «Золотого телёнка», где вместо фрегата «Лавр Георгиевич» - старушка «Антилопа», а вместо Суера с экипажем – Командор со своими спутниками. Смысл обеих постановок лично мне очень близок: жизнь – это путь, полный открытий, приключений, удовольствий и страданий, ошибок и разочарований, путь бесконечный, безусловный. И цель этого пути недостижима – поэтому мечта Остапа о солнечном Рио-де-Жанейро остаётся мечтой, плавание «Лавра» у Левитина не заканчивается на искомом острове Истины, как у Коваля, а продолжается, но спектакль обрывается на острове Тёплых Щенков. Щенки никогда не взрослеют и не умирают, потому что у них нет хозяев: любовь и преданность сокращают жизнь. И там, на этом острове, оставляет Суер свою любовь – странноватую мадам Френкель, вечно кутавшуюся в одеяло, а теперь замершую с белоснежной собачкой на руках. Оставляет, наверное, чтобы и она тоже никогда не состарилась и не умерла. Три с половиной часа смеха (даже в антракте действие перенеслось в буфет, где на стенах висели карта и алфавит, по которым актёры разъясняли зрителям тонкости писательского замысла) – и пронзительно лиричный финал, благодаря которому язык не поворачивается обозвать «Суера» конкретным ярлыком комедии. Такой капитан, которого сыграл Владимир Шульга, действительно не мог не любить столь самоотверженно: благородный, мужественный, великодушный мыслитель и мечтатель. Идеал, который должен бы был выглядеть неправдоподобным – но странное дело: в него веришь, как в Дон Кихота – Зельдина, и так же влюбляешься в его величественный и трогательный образ. А как трепещет на ветру механик Семёнов, возомнивший себя флагом! Как кривляется лоцман Кацман!.. Этот «спектакль-антидепрессант» просто надо видеть. И слышать Фрэнка Синатру, и уворачиваться от долетающих до середины партера (а первый ряд так и вовсе окатывающих) брызг воды, разлитой по авансцене и даже подсоленной, и ощущать ностальгическое родство с неунывающими странниками: кто из нас в детстве не мечтал о кругосветке, не рисовал собственных континентов?
Спектакль пролетел незаметно, и я вывалилась в вечерний сад, поторопилась, чтобы не замёрзнуть, обратно в метро, приехала домой. Завтра я изначально планировала посмотреть «Попа», а теперь очень хочу посмотреть «Дом Солнца», потому что – новый фильм Гарика Сукачёва и потому что про хиппи. Постараюсь это осуществить, равно как и уроки какие-никакие сделать-доделать на следующую учебную неделю. Прощаюсь, дорогие мои, до свежих новостей)

Засидевшись в минувшее полнолуние почти до рассвета, я, безусловно, проспала сегодняшние сеансы на мульт про драконов в Художественном и обратилась к афише Яндекса. Сперва я по привычке приискала сеанс в «Пяти звёздах» на Новокузнецкой, но он был поздновато, да и далековато ехать, тогда как по цене я немного бы выиграла, посему мой выбор в итоге остановился на ближайшем кинотеатре – «Матрице», на половине четвёртого. Прибыла на место я за час – а у кассы выяснила, а точнее, слишком поздно вспомнила, что в 3D там ничего не показывают, при том что по афише я смотрела только 3D-вариант мульта. Ехать в такую рань на Новокузнецкую было влом, и я решила заценить мульт в привычном двумерном качестве, взяла 250-рублёвый билет и отправилась коротать время. Сначала я добрела до новооткрывшегося зоомага, который был закрыт, когда я видела его в первый раз, и зашла поглядеть, но там из живности были только рыбки; оттуда через ярмарку было рукой подать до старого зоомага, точно такого же, не считая наличия во втором конноспортивного отдела. Видела дорогущие шпоры со стразами, на некоторое время сломала мозг: воистину, кровь на стразах – символ XXI века. Вернувшись к «Матрице», оставшиеся полчаса я провела, побродив по книжному и полистав книжки, затем проследовала в один из небольших залов, присела на своё крайнее место последнего ряда, убедилась, что увижу я оттуда что-то вряд ли, и решила рискнуть. Когда свет начал гаснуть, я перебралась на ряды поближе и, хоть разок меня и согнали, оказалась в итоге в середине ряда эдак четвёртого или третьего, что меня вполне устроило. Не устраивало только большое количество маленьких детей, громко разговаривающих со своими родителями аки дома на диване перед телевизором, так что зачастую ничерта не было слышно, пинающих меня в поясницу через спинку сиденья и решительно не понимающих ничего из происходящего на экране, называя драконов динозаврами, а хэппи-энд – динолэндом. А ещё кто-то или что-то неподалёку от меня смердело явно не попкорном или духами. Да, всё-таки вынуждена признать, что большинство детей я терпеть не могу, хотя составить впечатление от просмотренного мне ничто не смогло помешать.
Лавры «Аватара» с его полётами на драконоподобных существах явно не давали покоя тем, кто решил создать ещё один красивый, зрелищный, но бескровный и с избитым донельзя сюжетом мульт. Основное отличие только одно: «Как приручить дракона» - значительно более детский и посему не задаётся ни глобальными проблемами космической колонизации, ни ментальной связью между зверем и его всадником. Фабула проста и предсказуема: задохлик с гуманистическими замашками (а что ещё задохликам остаётся?) подстраивает мир под себя, умудряясь попутно его спасти. В роли задохлика – неудавшийся отпрыск могучего вождя племени викингов, вынужденных бороться с драконами всех мастей, потому что твари таскают овец, жгут дома и учиняют прочие неудобства. Задохлик уверен: люди первые начали, на самом же деле драконы – милейшие существа; когда у него не поднимается рука прикончить собственноручно подбитого дракона, похожего на большого чёрного кошака, появляется шанс это доказать. Сперва процесс «приручения», то бишь подгонки хитроумной упряжи под предлогом подкормки, не вызвал у меня ни малейшего умиления: вольная рептилия, лишившись половины хвостовой лопасти, вынуждена терпеть на своей спине мальчишку, управляющего искусственной её заменой – в противном случае летать не получится. Однако позже выясняется, что колония драконов живёт по законам пчелиного улья: рядовые особи, разоряя селения, приносят добычу огромной «матке», посему вполне закономерно, что после её уничтожения «трутни» принимаются пахать на людей. Весь юмор, наличествующий в мульте, уместился в трейлере, так что можете вполне ограничиться ознакомлением с оным: в остальном «Как приручить дракона» не выходит вон из ряда своих анимационных аналогов. Разве что заслуживает таблички «не повторять – опасно»: протягивать ладонь разозлённой зубастой твари далеко не всегда является наилучшим выходом из ситуации.
Мульт продлился даже менее двух часов, и я, выйдя из кинотеатра, решила пройтись до дома пешком, однако забыла перейти на противоположную сторону Осеннего бульвара. Упёршись в пустынное ввиду выходного дня Рублёвское шоссе, я без приключений перебежала его за спинами поста ГАИ и двинулась по улицам маршала Тимошенко и Партизанской, свернула на Ярцевской, купила возле храма свежую вербу, ибо сегодня уже Вербное, а у меня в вазе с прошлого года верба достояла, а оттуда пришла домой пешком. Как бы ни вопила совесть о многочисленных несделанных делах, которые я пыталась заставить себя сделать все каникулы, с краткой рецензией я отнюдь не торопилась, отвлекаясь на что попало, и вот – уже вечер. Однако я ещё надеюсь что-нибудь успеть и посему прощаюсь – до ждущей меня в начале апреля выставки, субботнего визита в театр и новых кинопремьер.)

More 27.03.2010 Меня безжалостно разбудили к обеду, после которого я успела осуществить два полезных дела. Сперва я доехала до кинотеатра «Брест», поднялась к парикмахерской, уселась в ожидании свободного мастера, и тут какая-то свежепостриженная бабушка меня узрела и потащила к какой-то девушке, уверяя, что та первоклассно стрижёт. Девушка постригла меня без затей – убрала лишнее с затылка и ушей, укоротила чёлку до бровей и сделала её прямой; результат меня вполне устроил, да и кресло моё было у окна, откуда открывался какой-никакой, а вид не только на собственное отражение в зеркале. После этого я отправилась в фотоателье и сфотографировалась для записи на олимпиады и ещё про запас, для поступления, а вернуться домой решила пешком, дворами; естественно, дворами я не прошла, сколько ни прыгала по лужам, снежной слякоти и грязи, всё равно пришлось выходить обратно на дорогу, сделав изрядный крюк, ну хоть зато прогулялась. Потом – не успела я пообедать (если обеденное время считать завтраком), как пора было снова отправляться в театр, на сей раз – на Чеховскую, во МТЮЗ, отмечать День театра спектаклем «Романтики». Приобретя программку, я поднялась к партеру, рухнула в мягкое кресло, почитала до первого звонка, затем приискала себе свободное местечко в пятом ряду партера у центрального прохода, да так там и осталась. Единственным минусом моего положения было то, что на спектакль привели много детей – публики, как известно, чрезмерно шумной.
«Романтики» Эдмона Ростана – малоизвестная, но замечательно смешная комедия, обличающая увлечённость романтическими историями о похищениях, дуэлях, восставших мертвецах, свиданиях под луной и скитаниях по дальним странам. Молодёжи жуть как хочется почувствовать себя Ромео и Джульеттой, а что делать, если и кровная вражда между семействами ушла в прошлое, и маньяки в тёмных аллеях нападать не торопятся? И, главное, что делать их почтенным родителям, когда счастливый брак между детьми устроить хочется, а детям вынь да положь приключений? Правильно – обратиться за помощью к актёру, готовому за определённую плату инсценировать из ряда вон выходящее событие любой сложности. Естественно, старания идут насмарку, и приходится доказывать романтикам, что мечты тем и хороши, что не воплощаются в реальности. Постановка грешит некоторой адаптацией под детский спектакль, однако заскучать не даёт, а темпераментное выступление плута Страфореля (Поймалов) в роли выдуманного маркиза, собравшего в своей персоне все качества романтического героя (да, Марти-Сью в идеальном воплощении), во многом спасает сюжет изрядной долей качественного юмора – да и вообще сей персонаж по степени комизма постоянно перетягивает на себя одеяло с остальных. В целом же спектакль, обрамлённый в красивые пасторальные декорации и костюмы, смотрится легко и приятно – удачный вариант для того, чтобы просто отдохнуть.
Спектакль уложился в два часа, что на сорок минут меньше, нежели было указано в программке; покинув театр, я дошла до метро, доехала до дома. Так и закончилась театральная часть моих каникул в частности и марта в целом, впереди – театральный апрель, на следующей неделе – долгожданная выставка мишек и кукол Moscow Fair, завтра – давно откладываемый просмотр мульта про драконов, посему до завтрашней рецензии и прощаюсь.)

Moar Opus posthumum – сиречь посмертное сочинение. То бишь, дабы не звучало как оксюморон, – посмертное издание. Так режиссёр Рыжаков попытался воскресить дважды экранизированную повесть Лавренёва «Сорок первый», которая отнюдь не про сорок первый год, а про гражданскую войну. Сюжет жестоко избит многими поколениями последователей жанра «лямур алягер»: восторженная красногвардейка Марютка (Яна Сексте) из скитающегося по Каракумам потрёпанного отряда недострелила белого офицера Говорухо-Отрока (Матвеев), посыльного Колчака к Деникину, а тот возьми да и выкинь белый флаг. Девушку приставили стеречь выпендривающегося пленника, а затем доставить его в штаб, переплыв на плоту Аральское море. Плот потерпел крушение, парочка зависла на необитаемом острове, догадайтесь с трёх раз, что произошло потом, – и, конечно же, всё закончилось плохо. В спектакле по сравнению с фильмами ничего не изменилось в идеологическом плане – зато оформление стоит того, чтобы над ним поиздеваться. Сценография образцово безвкусна: за полоской воды, налитой на авансцене, аккуратно расставлены различные предметы – книги, оловянные солдатики на мучных барханах, лошадиный череп и прочая; на заднем плане во внушительные кучи свалены солдатские сапоги, шапки и пустые гильзы. Актёры предстают перед зрителем современными студентами – подкидывают мяч, рисуют мелом на стене, декламируют текст, как стихи, потом устраивают минутку стриптиза: двое парней с серьёзной неторопливостью обнажаются до костюма Адама и облачаются в белое исподнее, перевоплощаясь в своих героев. Такое (и отнюдь не единственное) напоминание о том, что происходящее в течение полутора с лишним часов – не более чем игра, немало скрадывает у психологического воздействия сюжета, но, видимо, создатели постановки попытались тем самым установить контакт с молодой аудиторией; множество смешных моментов, запланированных или незапланированных, окончательно превращают трагедию в комедию. Видеозадник – вот что действительно трагично: невозможно воспринимать без недоумения проекции, на которых бред заболевшего белогвардейца иллюстрируется компьютерной стрелялкой, романтический эпизод – хрестоматийными кадрами из «Титаника», вместо любовной сцены – летнее пасторальное полюшко с народными песнями, плюс однажды ни к селу ни к городу успели промелькнуть зелёные коды на чёрном фоне из «Матрицы». Паузы же заполнялись громкими легко узнаваемыми аккордами из «Песни о любви» Чижа, в финале публике даже удалось услышать пару куплетов, но полностью эта замечательная песня, к сожалению, так и не прозвучала – однако успела стать одной из наиболее веских причин, по которым у спектакля появилась-таки какая-никакая, а атмосфера, оставившая какие-никакие, а впечатления от нашей истории. Другая причина – вполне достойная игра Сексте, а именно – живая, эмоциональная, непосредственная, без переигрывания. Да и безжалостно-сочный, натуралистически-образный язык Лавренёва ничем не испортишь – даже пред самые очи подсунутыми «иконами» современного масскульта. В остальном же – и без «Опуса» вряд ли кто усомнится в том, насколько страшная штука – война, вбивающая в голову инстинкт убивать настолько глубоко, что он начинает преобладать над инстинктом любить. А сентиментально сочувствовать трусоватому «беляку», для которого личный покой в кресле с книжкой дороже судьбы Родины, после спектакля я, хоть убейте, так и не научилась. Впрочем, такой цели Рыжаков и не ставил: по его высказанному в программке мнению, театр, в котором играют «про любовь», уже умер. Остаётся играть про игру в любовь…
Спектакль закончился, я вышла под звёздное небо, добежала, дабы не успеть замёрзнуть – лужи подёрнуло ледком – до метро, приехала домой. Однако, следует признать, я всё-таки совсем слегка, но простыла – видимо, после стояния в очереди на Пикассо, ну да оно того стоило. Теперь, с грехом пополам (отвлекаясь, то бишь, безбожно на всё подряд) дописав пост, ухожу читать и спать, завтра – снова театр, новая рецензия, и всё такое. Прощаюсь ненадолго)

More Пьеса князя Сумбатова-Южина (Сумбаташвили) «Джентльменъ» незаслуженно обижена театральным вниманием, тогда как спустя два года после написания, в далёком 1899-м, она получила Грибоедовскую премию. Сам будучи актёром, князь играл в «Горе от ума» и в своём творении представил достойное продолжение традиций прославленного драматурга, став, подобно ему, автором одного произведения. Его «джентльмен» - молодой нувориш из купцов Ларя Рыдлов (Смольянинов), представитель нового капиталистического класса, однако лишённый предпринимательской жилки, зато наделённый буржуазным чувством эстетства. Не будучи стеснённым в средствах, он ставит в роскошном доме пальмы в кадках и скульптуры белых слонов, пишет книжки, строит планы по созданию собственной газеты и объявляет себя джентльменом – и всё бы хорошо, даже похвально, если бы джентльменство не было для него лишь внешней оболочкой, модным костюмом, а понятия благородства, чести и мужества – ненужными придатками к нему. Зато амбиций – не занимать: Рыдлов искренне не верит в то, что его, такого замечательного, богача, красавца, гения, можно не любить; ан нет – не любит невеста Кэт (Александрова), дочь простого учителя физики, по наводке воспитательницы-англичанки решившаяся на брак. Девушку прельщает иной герой – примчавшийся из-за границы пылкий литератор Остужев (Стебунов), так поначалу похожий на Чацкого своей холодной отстранённостью от светской жизни с её деловыми сделками и ловкими изменами… но нет, он – другой, не романтический бунтарь, а такой же эгоист, как Рыдлов. Оба соперника привязаны к своей избраннице – и каждый со своими требованиями: возомнившему себя всесильным Рыдлову нужна покорная, терпеливая супруга, искателю острых ощущений Остужеву – увлекательное приключение на стороне, ведь настойчивый ухажёр и сам женат и не собирается разводиться. Потребительским отношением мужчин к себе Кэт загнана в угол, в нелепое, неловкое положение, и может показаться, что нет из этого тупика третьего выхода: либо бедность и позор, ложащийся на честное имя клеймом дешёвки, временного вдохновителя для писаки-сердцееда, либо невыносимое существование на правах дорогой вещи, бессловесной безделушки, мирящейся с мужниными обманами. Но выход есть: из ведомой, выбираемой, используемой тихони, исповедующей идеалы семейственности, построенной на любви и гармонии, Кэт превращается в ведущую, выбирающую, использующую хозяйку положения, неприступную, знающую себе цену. В циничном мире, где нет места чистому и светлому, приходится быть либо ничем, либо всем – самым циничным: «Ты должен быть сильным, иначе зачем тебе быть?».. История, рассказанная автором и режиссёром, показывает один из самых ярких женских образов в отечественной литературе и наглядно иллюстрирует трудный, обусловленный рядом разочарований и построенный чередой волевых поступков путь от женского наложничества к подлинной эмансипации в лучшем смысле этого слова. И в этой истории ещё много замечательных второстепенных персонажей, живых, многогранных, убедительных и запоминающихся, каждый из которых мог бы стать героем собственной драмы; положительных и отрицательных нет – всяк держится за свою правду и тем обаятелен и интересен. Во многом это заслуга актёров – идеально подобранных на свои роли и сыгравших мастерски, талантливо, со вкусом, без лишнего пафоса, морализаторства и сантиментов. Благодаря динамичному, непредсказуемому развитию событий «Джентльмен» не выглядит почтенной архаикой, а вполне соответствует современности, где вышеописанные проблемы и ситуации по-прежнему встают перед людьми и требуют достойного решения. Декорации и костюмы великолепны сами по себе, но отнюдь не поставлены во главу угла – психологический фактор преобладает над оформлением, да к тому же зрителю предоставлена возможность не только сочувствовать героям, но и посмеяться: пьеса писана как комедия, и юмор в ней по-настоящему смешной. В общем, «Современник» наконец-то приятно меня удивил не только технически качественной, но и осмысленной вещью – три с гаком часа пролетели незаметно и небесполезно.
До дома я добралась поздно, сперва поужинала, а потом охоту писать отшибло напрочь. Начало работы над рецензией я оттягивала как могла часов эдак до двух ночи, потом писала ещё до половины пятого утра, отвлекаясь на всё, на что только можно. Но вот, наконец, можно с чистой совестью отваливать на рассветный сон до обеда, вставать завтра рано не нужно, даже в театр не нужно ехать – завтра у меня курсы, и если получится-успеется, попытаюсь на мультик про драконов выбраться, если не выберусь – деньки ещё будут. Прощаюсь до новых новостей)

До

Рухнем в объятья трагедии с готовностью ловеласа!
Погрузимся в ее немолодое мясо.
Прободаем ее насквозь, до пружин матраса.
Авось она вынесет. Так выживает раса.
© Бродский

Сценическое пространство от художника Сергея Бархина похожа на затопленную ванную комнату – плещется вода, отбрасывая блики на стены выщербленного голубого кафеля, только в центре откуда-то взялся ввысь уходящий сухой островок, на котором умостилась плита, обувь, бутылки. Разрушающийся быт, уже почти бесприютность, бездомность, и оно же – песчаный берег Коринфа, омываемый водами двух заливов. Пугающе современным представлен античный мир, вызывающе сексуальный, безжалостно жестокий, где каждый второй осознавал себя героем легенды, чьи любовь и ненависть способны изменить картину бытия, ход истории, развитие человечества, мир, заложивший всеобщие архетипы, яркие символы, крупные формы для последующей шлифовки грядущими поколениями. Медея и Ясон вспоминают своё прошлое, зафиксированное в книжках по мифологии – оно было не то десять лет, не то десятки веков назад: предводитель аргонавтов вместе с золотым руном похитил царёву дочку, ради него уничтожившую отца и брата, они стоили друг друга, полководец и его верный солдат, лишь по ночам превращающиеся в мужчину и женщину. Но стоило осесть в домашнем гнезде, завести детей, как между людьми, умеющими лишь воевать, пролегла пропасть. Ясон капитулировал первым – оставил амазонку ради тихони, ради права «стать человеком», всё забыть, от всего отречься, умыть руки; Медея не сдастся никогда – и, чтобы нанести последний удар, пробудит в себе зверя и всецело отдастся ему. Как львица, лишившаяся партнёра-самца, она убивает своих детей-детёнышей, чтобы они не достались более никому, и, превратившись в золотого дракона, улетает под колосники – у Гинкаса, вообще, все в финале поднимаются на лонже, что привносит какой-то излишний иллюстративный пафос. Казалось бы, страшная сказка о колхидской ведьме – но сказка о том, что только смерть прервёт порочную связь преступников-сообщников, те крепкие кровавые узы, заставляющие Ясона и Медею, сколько бы ни было попыток убежать, возвращаться друг к другу, тянуться друг за другом всегда. Звучат единым цельным текстом Жан Ануй, Сенека и стихи Бродского, создавая музыку слов – ритмичную, расставляющую эмоциональные акценты, передающую весь необходимый смысл, ни разу не скатываясь в дежурную декламацию, а оставаясь живой, убедительной речью. Карпушина, актриса страстной виктюковской школы, играет Медею безупречно, с изматывающей самоотдачей, в каждой мизансцене притягивая к себе взгляд мгновенными переходами от холодной сдержанности к экзальтированному отчаянию, от горьких жалоб простой «бабы» к праведному негодованию волевой максималистки, наводящей страх на законопослушных граждан. У Сенеки был демон мщения, у Ануя – эгоистка, не желающая отпускать мужа, когда развод неизбежен, а у неё родилась новая «икона экзистенциализма», одновременно притягивающая и отталкивающая своей «непохожестью», чужеродностью, сродни Калигуле по Камю. Но замечательны и Ясон (Гордин), чья покорная «сучка» превратилась в персональное проклятие, гнетущее его напоминанием о былом, и Креонт (Ясулович), панически перепуганный бюрократ, неспособный казнить и миловать, и кормилица (Морачева), среди безумных событий кажущаяся в своём умиротворении и непоколебимом желании жить наиболее безумной. Резанёт по глазам огненная вспышка и сменившая её тьма, всплывут, не желая тонуть, пластиковые контейнеры с расчленёнными пупсами, двумя фонтанчиками окатив убийцу-мать – в этом эстетика безоглядно деструктивного, варварского, первобытного начала в человеческом естестве. Рефлексируем, господа?..
После

До Спектакль поставлен по трём неоконченным пьесам Пастернака, по его последним черновым рукописям под общим названием «Слепая красавица», и, хоть Борис Леонидыч, блестящий прозаик и поэт, посредственен как драматург, из его вдохновлённых переводами Шекспира опытов состряпали морализаторскую басню, невразумительную и скучную. В ней неплохо резонёрствующий по-русски Александр Дюма оказался по ходу своих путешествий в русской деревне, живущей предвкушением освобождения от крепостничества, и воспитатель юношества, социалист Ветхопещерников, в течение всего первого акта сопровождает его – и нас, зрителей – по местным достопримечательностям – отталкивающим шаржированным типажам. В сию кунсткамеру входят, например, слуги-кляузники, либерал-трепач, солдафон, грозящий нищим Сибирью, эстетствующий спившийся дворянин, живущий за счёт своих последних верных холопов-маразматиков, и прочие легко узнаваемые личности, благополучно перекочевавшие из произведений какого-нибудь Сумарокова или, максимум, Фонвизина. Французский писатель желает написать детектив по мотивам деревенской легенды – «Сумцовского дела», однако его опережает актёр крепостного театра, принадлежащий владельцу деревни: ставит одноимённую пьесу, занявшую второй акт нашего спектакля. Сей «самородок», перед коим Дюма признал своё поражение, словно пародирует актёров эпохи раннего классицизма – мечется, швыряется преувеличенными жестами, громко кричит и декламирует в зал стихи, усиливающиеся эффектом эха; остальные недалеко от него ушли – наигранность, надутость, мелодраматичный пафос игры переполняет все два с половиной часа сценического времени. Да и само «произведение актёра» не блещет оригинальностью и глубиной: в нём некий граф третирует свою супругу, пытаясь отобрать фамильные драгоценности, которые она прячет в целях обеспечения светлого будущего своему возлюбленному-лакею. Но как только он достигает цели, в окно вламывается разбойник и похищает нечестно добытые богатства, а во время перестрелки слепнет девушка, символизирующая ослепшую Россию. Невозможно понять, против кого и за кого направлена данная история, рассказанная старомодным языком и профинансированная политической партией «Гражданская сила»: вроде как и рабство – плохо, и разрушение феодальных традиций – плохо, и только сквозит единственная и весьма спорная мысль о том, что кабы не далёкие от народа революционеры, царь-батюшка облагодетельствовал бы крестьянина «новой формации», и тот поднял бы Россию. Мечтания об альтернативной исторической реальности обрамлены музыкой, принимающейся грохотать в наиболее драматичные моменты, и бесхитростным светом, переключающимся с обычного на ярко-зелёный или ярко-красный и обратно, опять-таки в зависимости от сюжетных перипетий. Юмором, лирикой, трагизмом, тем обаянием перевоплощения, свойственным «театру в театре», и не пахнет, «русским духом» - тем паче, скорее уж при большом желании можно обвинить создателей в русофобии.
Но вот «Красавица» закончилась, и я, едва не уснувшая в кресле в обнимку со своим кошаком и подкрепившаяся в антракте шоколадом, пошагала обратно к метро. Как это обычно бывает с короткими рецензиями на то, о чём многого не скажешь, писала я с большой неохотой, активно отвлекаясь на что ни попадя, и вот результат – ложусь спать в два часа ночи, а ведь завтра мне рано вставать, дабы присоединиться к параду Святого Патрика. Не знаю, заеду ли я после него домой, но в любом случае меня ещё и театр завтрашним вечером ждёт, посему с меня – большой подробный отчёт, рецензия и куча фоток, как обычно. Всем доброй предпраздничной ночи)

До «Белая лента» - чёрно-белый ложно-саспенсовый детектив с претензией на артхаусность о том, как «…а страдают дети», растянувшийся на два с половиной часа. Динамики развития событий не ждите – сюжет представляет собой зарисовку из жизни немецкого поселения, находящегося во владениях некоего барона, в течение года перед Первой Мировой. «Интрига» фильма настолько очевидна с самых первых его кадров и даже из его названия, что её даже не стали раскрывать в конце – и настолько же неправдоподобна; если считаете себя неспособным её отгадать, будьте осторожны: далее спойлер. По поселению прокатывается волна преступлений, и его жители, недалеко ушедшие в своём развитии от раннего средневековья, начинают подозревать друг друга, в то время как жестокой бандой оказывается… группа детей. Дело в том, объясняет нам Ханеке, что местный пастор прививает своим многочисленным отпрыскам добродетели методом присуждения к ношению унизительной белой ленточки, порки и привязывания рук к кровати для профилактики онанизма (не повторять – опасно! За 6 часов, сколько минимум могла составлять ночь ребёнка, циркуляция крови в зафиксированных конечностях нарушается необратимо!), и остальные почтенные отцы семейств также страдают бытовым рукоприкладством. Такое отношение к себе их дети проецируют на своих сверстников, именем Господа карая их за грехи, совершенные родителями. Да, с тем, что дети жестоки, я не спорю, однако слабо верится в наличие у них дьявольской хитрости, позволяющей оставаться непойманными. Финал фильма резко обрывает плавное нагнетание напряжения: ждёшь, ждёшь, что вот-вот что-то должно произойти, взорваться изнутри, как банка с перебродившим рассолом, однако так ничего и не происходит, и за титрами остаётся множество вопросов, сиротливо повисших в воздухе без ответов. Главный из них – мотивация учинённых малолетними фанатиками зверств: чем именно не угодили им доктор и мальчик-даун, сын его любовницы, остаётся неясным. Прочие вопросы относятся к тому, что помимо линии детей, должных, по мнению критики, спустя годы поддержать зарождение фашизма (помилуйте, господа, если бы становление личности зависело только от воспитания, маньяком вырос бы каждый второй), в фильме были и другие – и, не получив логического завершения, обессмыслились напрочь. Зачем нам вникать во внутрисемейные перипетии доктора, если мы так и не узнаем, к чему они привели? Для чего показана семья пожилого крестьянина, удавившегося из-за потери работы? К чему информация о том, что жена барона влюбилась в другого человека? Каким целям служит пасторальный невинный роман героя-рассказчика и «следователя», подчёркнуто положительного учителя музыки, с такой же подчёркнуто положительной юной няней (она тоже, к слову, жила с отцом-тираном, однако не заделалась убийцей)? Все эти отдельные сюжеты никак не связаны между собой и с основным сюжетом – впрочем, что им, основным, хотел сказать автор, непонятно тоже. Кто-то из нас явно тупой – либо фильм, либо я, поскольку никакой цельной концепции после просмотра у меня не сложилось, а только создалось впечатление, что Ханеке просто хотел показать зрителю, «как всё плохо», и щедро навалил в один фильм этого «всего» понемножку, добавив для контраста ложку мёда в бочку дёгтя. Общее эмоциональное послевкусие от «Белой ленты», действительно, тяжеловатое: много детских слёз и криков, пара трупов, резкие звуки посреди тишины, заставляющие вздрагивать, строгий, как геометрический чертёж, визуальный ряд, при всей моей горячей любви к ч/б – не стоящий определения «красивый». Единственное, что заставило меня смотреть с некоторым интересом, а не заснуть, – попытка обозначить по Фрейду проглядывающие в фильме, как изюмины в булке, комплексы не то его создателя, не то общества, которое он желал заклеймить: ведь «Лента» построена не только на насилии, но и на сексе (хотя ни того, ни другого показано как следует не было). Хотя что я, собственно, хотела? В дискредитирующем превратном понимании сути садизма Ханеке можно было смело обвинять и после «Забавных игр» да «Пианистки». Обидно, ей-богу! Не за Ханеке, конечно. За садизм.
После

More За что я сразу же, не отходя далеко от кассы, похвалю Римаса Туминаса – так это за то, что он постарался поставить неоднократно ставленный до него «Маскарад» по-своему, оригинально, и это у него получилось. Обидно то, что сосредоточился маэстро на чисто визуальных находках, с удовольствием неоднократно их повторяя, упустив из вида психологическую и эмоциональную глубину лермонтовского произведения. Действие происходит на зимнем кладбище, из которого постепенно растаскивают памятники, чтобы потом Нина превратилась на нём в памятник себе самой. На сцене много, очень много бутафорского снега, созданного – я нарочно подошла потрогать в антракте – из мелко накрошенной белой бумаги, так что когда дважды объявляется: «Сейчас Арбенина споёт нам что-нибудь», так и кажется, что она исполнит: «Белым, белым кроет снегом…» своей однофамилицы, Дианы Сергеевны. А когда этот снег обильным потоком сыпется сверху, происходящее приобретает кинематографически-завораживающую, головокружительную красоту, создаётся эффект движения находящихся на сцене людей куда-то вверх и вдаль – так же, стоя на берегу и глядя на встречный бег волн, чувствуешь, словно сам несёшься вперёд. Всякий раз публика встречала снегопад аплодисментами, как выход какого-нибудь прославленного актёра. Всеобщий слуга, по совместительству – городской юродивый, он же, по программке, – «человек зимы», - аки Слава Полунин, скатывает снежный ком, постепенно увеличивающийся в размерах и в финале накатывающий на Арбенина огромным шаром, что как бы символизирует. Труп с зажатой в руке картой раз за разом всплывает, сколько бы его ни топили в проруби, что как бы символизирует тоже. Но если с оформлением вся концептуальность ясна как на ладони, то размазанный на три часа сюжет явно хромает: в первом действии, открывшемся мучительно затянутой пантомимой с шаманством слуги зимы, он и вовсе рассыпается на отдельные эпизоды, тонет в гротескной и удачной, но чрезмерной массовочной клоунаде. Внимание к массовке, вообще, тут мизантропично «по Гинкасу» - толпа веселится, сплетничает, казнит, но всегда передвигается, сбившись «свиньёй» в лучших традициях героя по имени «стадо». Второе действие, также юмористических номеров не лишённое, вышло более цельным и напряжённым, в нём я наконец-то разглядела Лермонтова под толщей снега, наконец-то расслышала его текст и после выразительной, убедительной сцены умирания Нины на руках Евгения наконец-то перестала скучать и начала смотреть со вниманием. К сожалению, больше ничего подобного я не увидела – и не только из-за режиссуры, но и из-за актёрской игры. Самым точным попаданием в образ одиночки-эмансипе показалась мне баронесса Штраль (Вележева), достаточно харизматичен был и Арбенин (Князев) – вот только сквозь холодную насмешливость лермонтовского демонического мстителя и игрока у него прорываются жалкие истерические нотки. Да и развития персонажа в нём не получилось: этот Евгений был не раненым в самое сердце любящим мужем, приносящим чувство в жертву чести, а изначально «злодеем», так и ждущим повода, чтобы с облегчением сорвать осточертевшую маску добропорядочного семьянина и пуститься во все тяжкие. Что до остальных, то преувеличенно смешливая Нина (Волкова) и преувеличенно же суетливый князь Звездич (Бичевин) превратились в карикатурные маски, сочувствовать которым невозможно в принципе. Итог: преимущественно эстетическое, задвинувшее смысл на второй план зрелище, идеально подошедшее бы для того, чтобы передать «русский дух» иностранцам, мало знакомым с нашей культурой – тут вам и медведь под балалайку спляшет, и «Соловьём-пташечкой» французский романс перебьют, и баба с коромыслом сходит по воду на Неву. Петербург не дворянский, не чиновничий – скорее, «большая деревня». Рекомендовано к разовому просмотру таким же поклонникам вальса Хачатуряна, каковым являюсь я.
Спектакль закончился, я по Арбату двинулась до Смоленки, приехала домой. Завтра – воскресенье, за которое надо таки и сочинение написать, и историю с Аси списать, и в кино на что-нибудь из пропущенного на восьмомарт выбраться. Засим – прощаюсь.

Скоротав бОльшую часть ночи перед монитором, я успела выспаться и подняться достаточно рано, чтобы успеть вдосталь настрадаться ерундой до обеда включительно, после которого предстояло вывалиться на свет Божий. Света, впрочем, было не так уж много, зато мороз крепчал – вместо ручьёв снова гололёд, зима всему глобальному потеплению вопреки не торопится сдавать позиции. Я опять, как и вчера, доехала до Чеховской, чуть было не пойдя в переход вместо выхода в город, о чём-то задумавшись и включив автопилот до лицея, затем пошла по Тверской мимо театра Станиславского, уже подзабыв, где находится театр Юного зрителя, зато купив таки в театральной кассе билет к Виктюку на апрель. МТЮЗ нашёлся благодаря указателям, к тому же рановато, так что пришлось мне долго и упорно подпирать стену в прихожей с кассой, пока двери театра гостеприимно не открылись, и я не смогла приобрести программку и подняться к партеру. Посидев с книжкой на мягком диване до первого звонка, я ввалилась в зал, минуя свою законную галёрку и отправляясь в первые ряды партера; однако заполнился он достаточно хорошо, и я удовольствовалась замечательной откидушкой не то второго, не то третьего ряда у центрального прохода. Видно отлично, а то, что сидеть не совсем удобно – так это мелочи, если камагинкасовский «Счастливый принц» длится всего полтора часа без антракта.
Думаю, никому не надо напоминать прекрасную и жестокую сказку Уайльда о Счастливом Принце, который до самой смерти не знал горя, а став после смерти золочёной статуей, увидел с высоты пьедестала все человеческие страдания в своём городе. И о Ласточке, которую он заставил разобрать себя по кусочкам и раздать бедным – пока она не замёрзла насмерть, оставшись зимовать вместе с ним. Можно было сделать спектакль лиричный, пронзительный, метафоричный, а получилась обрусевшая и адаптированная для детей (хотя кровавого цвета тряпки из опустевших глазниц и «вынос трупов» - это уже почти NC) композиция буквальной передачи текста. Реплики читаются вместе с авторскими вставками, а каждое упомянутое явление незамедлительно персонифицируется: если есть статуя – значит, декорацией будут служить огромные голова и рука с мечом, если птица летает – значит, актрису подвесят на лонже, если листопад или снегопад – дядька с мешком будет выбрасывать из него жёлтые или белые бумажки. Массовка бестолково мечется в промежутках между событиями, изображая горожан, общающихся обрывками какого-то мотивчика – вступительный и финальный такие номера настолько затянуты и настолько точно повторяют друг друга, что неслабо раздражает: всё ждешь, пока нелепое кваканье сложится в нечто цельное, но так и не дожидаешься. Второстепенные персонажи, выступавшие у Уайльда трагическими, – мать, не могущая купить воды больному ребёнку, замерзающий и голодающий поэт, девочка, торговавшая свечами и уронившая их в канаву, – с лёгкой режиссёрской руки кощунственно превращаются в комических: сварливую украинскую бабу с дауном-«сынку», перевирающего «Гамлета» драматурга-графомана, суровую тётку, пытающуюся что-то спеть. Такой подход словно пытается обесценить самопожертвование Принца и Ласточки – дескать, не стоят все эти людишки того, чтобы любить их больше, нежели себя самого, всё равно ничего не изменится. Да, я тоже мизантроп, но не настолько же!.. Однако это ещё полбеды – главное недоумение вызывают главные герои: Принца играет девушка (Лагутина), Ласточку – пугающе худая бабушка (Нестерова). Сколь бы талантливо, следует отдать им в этом должное, они ни старались ангстировать, вообразить между ними любовные отношения сложновато – скорее, материнско-дочерние (хотя Принца воспринимать мне было ещё худо-бедно реально – возникла ассоциация с Канцлером нашим Ги). Музыки как таковой замечено не было, не считая действующих на нервы криков чаек и хруста отколупываемых со статуи драгоценностей, костюмы не впечатлили, свет ограничился включением и выключением. Впрочем, блестящее содержание невозможно испортить никакой, и самой топорной формой – даже просто закрыв глаза и слушая уайльдовский текст, понимаешь подлинный смысл истории, проникаешься им, задумываешься и выходишь с соответствующими настроением и впечатлением. В общем и целом сегодняшний «Принц» МТЮЗа напомнил мне первый мною просмотренный тамошний спектакль – «Зелёную птичку»: и детскостью, и гендерной несостыковкой (там принц тоже был женщиной), и простой как валенок трактовкой. Но если Гоцци ещё терпит к себе отношение как к сюжету для кукольного театра, то за значительно более глубокого в философском, психологическом и эстетическом критериях Уайльда становится обидно. И хочется наконец увидеть во МТЮЗе взрослую, серьёзную постановку – надеюсь, рано или поздно у меня это получится.
Спектакль закончился, я дотолкалась до гардероба, вывалилась на мороз, дошла до метро, доехала до Молодёги и пешком заявилась домой. Писать рецензию не хотелось очень долго и очень сильно, да торопиться мне некуда, можно было карябать её до самого третьего часу ночи, отвлекаясь на что душе угодно. Завтра, напоминаю, у меня какбэ праздник и поход в кино, а послезавтра – уже первые курсы в ГИТИСе, охренеть! Прощаюсь с вами до свежих новостей.)

More Гарольд Пинтер – первый сценарист-Нобелевский лауреат, продолжатель хичкоковской традиции саспенса в кинематографе и театре, убеждённый фрейдист, с чеховским врачебным интересом препарирующий самую душу своих героев. В общем, фигура интересная, и пьесы у него соответствующие: в «Предательстве» жена изменяет мужу с его лучшим другом, однако это – не классическая мелодрама про перипетии адюльтеров и разводов, а драматичная развёрнутая метафора насилия, показанная хронологически «задом наперёд» - от комического финала к абсурдной завязке, при которой уже никому не смешно. Трое персонажей на протяжении трёх часов разговаривают фактически ни о чём, так что прислушиваться к словам необязательно – гораздо важнее интонации, мимика, жесты, пластика, выдающие постоянное и нарастающее напряжение, в котором они вынуждены существовать, пытаясь сохранить внешнее спокойствие. И лишь в промежутках мизансцен они иногда срываются в пантомиму, изображая каких-то животных – хотя и без того их поведение зримо зооморфно: грациозна и хищна привыкшая повелевать Эмма (Чурина), на суетливого послушного пса похож её любовник Джерри (Мерзликин), скрытой угрозой крупного зверя веет от Роберта (Суханов). Этот Роберт, наш рогоносец, – самый любопытный и развивающийся персонаж: в течение долгих лет он терпит обман самых близких своих людей, и непонятно, кого к кому он больше ревнует, крушение ли брака с Эммой или же сентиментального мужского братства с Джерри производит наибольшие разрушения в его сознании. Он – единственный, кто выпустит своё подсознательное животное на свободу, превратившись на глазах у зрителя в настоящего маньяка со зловеще-ласковым голосом и безумной улыбкой, у которого всё время в буквальном смысле слова чешутся руки – эти руки уже попробовали крови, и им понравилось. Смысл пугающей метаморфозы прозрачен: Танатос трепыхается во сне в каждом из нас, нашим внутренним зверям хочется не только спариваться друг с другом, но и преследовать, загонять в угол, убивать, разрывать на части, пожирать – ради удовлетворения именно этих архетипических потребностей Эмма, Джерри и Роберт остаются вместе до последнего в извращённом паразитическом симбиозе, ради этого наматывают на кулак нервы друг друга. Стоит внешнему давлению усилиться – и это дремлющее Лихо просыпается, завладевая телом своего владельца, вытесняя прочие помыслы и мотивации. Таким давлением и становится для Роберта сгущающаяся вокруг него паутина лжи, те самые предательства, громоздящиеся одно на другое, одно другое порождающие. Уж сколько раз твердили миру… но люди продолжают врать себе и другим, только тогда замечая, как «ложь во спасение» подрубает сук, на котором строится гнездо их жизни, когда остановиться уже невозможно – снежный ком катится сам по себе, увеличиваясь в размерах, увлекая за собой. О необратимых последствиях одного-единственного обмана, кажущегося таким незначительным, тривиальным, бытовым, Пинтер говорит со зрителем безжалостно иллюстративно – и этот психотерапевтический experience подавления и возбуждения скрытых тёмных желаний стоит того, чтобы его пережить. К тому же сыгран он замечательными актёрами (талант Суханова со времён знакомства с Сатириконом для меня неоспорим, когда он на сцене – всё внимание сосредоточено исключительно на нём), оформлен с ненавязчивым приятным эстетизмом (в одном углу – белый гипсовый человек и что-то чёрное и фаллическое с меня ростом, в другом – нечто вроде обугленных и обрубленных стволов, тоже символ понятный, в качестве задника – гигантское полотно, на котором мужчины рисуют жёлто-красное подобие цветка или раскола) и сдобрен по-мирзоевски эффектным постскриптумом – со свежим запахом и шумом настоящего дождя, вспышками молний и громом, что подаёт надежду на некий катарсис для пинтеровских «пациентов», дошедших до стадии не властных над собой марионеток. Марионеток в руках своей же лжи.
Спектакль закончился, я протолкалась в тесный гардероб, вышла из театра, поторопилась, дабы не колдануться, обратно в метро, доехала до родной Молодёги, до дома довёз папа. А теперь мне надо бы вспомнить о таком полезном во всех отношениях занятии, как сон – поэтому откладываю перо рецензента до завтрашнего визита в театр. Следите за новостями, дамы и господа!

More В стране говорящих зверушек и прочей нечисти имеются Добрый Властелин и Злой Властелин, и Злому удаётся урвать власть у Доброго, а Добрый самостоятельно справиться с ним не в состоянии и ждёт прибытия из другого мира Избранного Воина, причём – ещё юных лет, чтобы несчастный ребёнок возглавил силы Добра. Нет, это не про «Хроники Нарнии», а про «Алису в Стране Чудес», выполненную по избитому шаблону бескровного детского фэнтези и практически полностью нарисованную в компьютерной графике. Льюис наш Кэрролл послужил режиссёру только формой, но не содержанием – он взял героев и из «Страны Чудес», и из «Зазеркалья» для создания своей собственной истории. 18-летней или около того Алисе грозит помолвка по расчёту со страдающим запорами придурком-барчуком, и как ни жалко выглядит старая дева-тётушка, сестра, которой изменяет муж, тоже не кажется заманчивой перспективой, и наша героиня – правильно, следует за Белым Кроликом, будучи уверенной, что всё ей только снится. С первых же кадров выясняется, что мир Страны Чудес, где захватила престол Красная Королева, суров и жесток – Соня, размахивающий шпагой вместо того, чтобы спать (список с Рипичипа и Десперо), может запросто выколоть глаз врагу, ров вокруг замка завален отрубленными головами, семью пса Баярда держат в тюрьме, заставляя работать на государство. А ещё там водятся персонажи кэрролловского стишка – чудища Брандашмыг (помесь снежного барса с ездовой ящерицей) и Бармаглот (виверн, плюющийся электричеством), прирученные Красной Королевой; оппозицию ей составляют всяческие психи, оставшиеся верными Белой Королеве. В роли главного Героя, обаятельного, лучше всех дерущегося и страдающего от неразделённой любви, выступил Шляпник; в роли главного Антигероя, брутально-харизматичного и жестоко наказанного в финале, – Валет Червей. Живность, как и полагается по законам жанра, симпатична, а Большая Драка Добра и Зла – эпична, в общем – всё это уже где-то было и потому не воспринимается всерьёз, а только как очередной красочный мультик типа «Аватара» с такой же чисто условной, простой как валенок и, мягко говоря, не блещущей оригинальностью моралью. Дисней, давно переставший радовать меня своими новыми творениями, видится во всём, а вот Бёртон – тот, которого мы все знаем и любим – напомнил о своём существовании только деревом из «Сонной Лощины», растущим у входа в Страну Чудес, да полуразрушенной мельницей оттуда же, на фоне которой проходит Безумное Чаепитие. Получилось зрелище безусловно качественное, стоящее просмотра – но одноразового: по выходе из кинотеатра вся беготня с волшебным Вострым мечом и пророчеством гусеницы Абсолюма забывается, ничего не оставляя после себя. Хотя нет, одно запомнится: конечно же, это замечательный Чешир, сразу влюбивший в себя ещё с самого трейлера – его фирменный оскал во всю морду, огромные глазищи и эффектная манера растворяться в воздухе (правда, улыбку после своего исчезновения он так ни разу и не оставил). Минусы – кошмарный перевод и без того немногочисленных словесных каламбуров и идиотские танцы в финале (попахивает каким-то издевательством: только зритель настроился на пафос – и ему в честь хэппи-энда устраивают дискотеку, словно в мульте «Мадагаскар»). Зато и финал этот, и прогнозируемая успешность проекта (в одну только рекламу забабахали баснословные суммы, не сомневаясь в окупаемости) обещают нам продолжение, а в ближайшие годы у нас будет возможность сравнить эту «Алису» ещё с двумя околокэрролловскими фильмами – «Фантасмагорией» Мэрилина Мэнсона и экранизацией American MacGee’s Alice.
Два с гаком часа прошли, я вывалилась из зала, сдала очки, протолкалась к выходу и пошла пешком по Арбату. Обещанное синоптиками похолодание чувствовалось в воздухе, где с самой сегодняшней (почти уже вчерашней) ночи периодически кружились крупные пушистые снежинки, чертовски симпатичные даже несмотря на то, что от весны ждёшь несколько другой погоды. Так и начались мои мартовские праздники, ибо в школу завтра идти мне влом (на 23 февраля ж не ходили, так хули сейчас должны?), зато я завтра иду в театр, потому и прощаюсь на сутки до следующей рецензии. Не скучайте, ага.)

More 03.03.2010 Сегодня я законопослушно явилась на информатику, написала самостоятельные по геометрии и алгебре, заскочила домой только сварить, не раздеваясь, и сожрать (в спешке очень повышается аппетит) тарелку макарон, затем снова выскочить. Смотреть «Милые кости» - если не сегодня, то никогда: с завтрашнего дня уже выйдет в прокат «Алиса». Я еле успевала на сеанс на половину пятого в «Матрицу» - однако успела: относительно вовремя подъехала маршрутка, одна остановка на метро до Крылатского, и я купила билет за три минуты до начала – не фильма, конечно же, а долгой рекламы. Устроившись в полупустом зале где душе заблагорассудилось, то бишь посерёдке, я увидела трейлер второго «Железного человека», которого надо будет заценить в мае, и подумала, что в праздничный понедельник, наверное, выберусь на мультик про драконов. Но вот началось то, о чём я не могу не внести свои три копейки.
Своё не совсем благозвучное название «Милые кости» оправдывают вполне: смотрятся довольно-таки тяжело в психологическом плане. Но они же оставляют после себя хоть и несколько сумбурное, но всё же преимущественно светлое впечатление. Поэтому людям чувствительным, для которых смерть персонажа де-факто не может рассматриваться как хэппи-энд в лучших традициях восточной философии, смотреть не рекомендуется, равно как и тем, кому хочется умереть – захочется ещё больше. Потому что загробный мир в представлении автора книги, Элис Сиболд, – весьма уютное местечко, вот только попадание туда иногда сопряжено с некоторыми трудностями. Но – обо всём по порядку: как многие уже знают из трейлера, фильм повествует о 14-летней девочке, убитой маньяком и оказавшейся в междумирье, где воплощаются её фантазии и воспоминания и откуда она может наблюдать за оставшимися на земле и даже пытаться контактировать с ними. В лучших традициях мифологии окошками между миром живых и этой гранью становятся отражения, в том числе отражение свечи, а порогом между гранью и настоящим раем является дерево. Но если не брать в расчёт красоту отменно вырисованных фантастических пейзажей, как завораживающих, так и пугающих, получаем не совсем логичный, кое-где повторяющий сам себя сюжет с достаточно неожиданной развязкой, иллюстрирующий множество полезных советов. Сначала – правила выживания при жизни: не доверяйте незнакомым дяденькам, конфетку предлагающим, и не упускайте ни одного шанса, потому что второго может и не представиться. Потом – правила выживания на том свете: не оглядывайся назад, а то не сможешь идти вперёд, не вмешивайся в дела живых, а то сделаешь только хуже, по возможности – занимайся любовью, а не войной, всё равно провидение восстановит справедливость лучше тебя. Вот такой вот христианский ответ всем возвращавшимся из могилы мстителям, коими полнится мировой кинематограф. Принимать его за истину или же нет – личное дело каждого, для меня, например, из всех кинообращений к теме посмертного существования непревзойдённым останется «Куда приводят мечты» (без визуальных цитат оттуда, конечно, не обошлось). Однако и «Кости» я посмотрела с интересом, хоть мне и кажется, что эпохальные фэнтези и фантастика удавались ПиДжею лучше, нежели вышеописанная бытовая мистика с претензией на вышибание слезы («драмой» в лучшем смысле этого слова не хочется называть сказку, в которой чувствам и взаимоотношениям героев практически не осталось места). Как-никак, рановато ещё задумываться о вечном.
Двухчасовой показ закончился, я доехала обратно до Молодёги, немного подождала маршрутки, убедилась, что не дождусь, и пришла домой пешком. Теперь буду делать как-нибудь историю, а с вами прощаюсь до рецензии на «Алису», которая, скорее всего, подоспеет в пятницу)

More «Король Лир» - пожалуй, самая мрачная и тяжёлая из всей «обоймы» шекспировских трагедий. История мирового театра знала множество самых разных Лиров, становившихся отражениями эпохи: то нарочито величественных, то простых, даже простодушных. Лир в исполнении Райкина к классическим «типажам» отношения не имеет никакого: это лишённый всяческой героики и претензий на святость старичок, постепенно скатывающийся во всё более глубокий маразм, очень убедительно и подробно выписанный клинический случай. Раскручивающаяся губительная воронка бед, эпицентром которой он становится, проистекает от его неприспособленности к жизни, чем-то роднящей его с чеховским дядей Ваней – не даром дядюшкой называет его Шут, в спектакле превратившийся в девушку и тем ещё больше усиливший это сходство. Прожив много лет, этот Лир так и не понял, что пригрел на груди двух змей, и легкомысленно отдал им власть – о последующей череде ужасающих предательств, интриг, убийств мы все знаем. Но неожиданно на их фоне сошедший с ума Лир и притворяющийся юродивым Эдгар начинают выглядеть самыми трезвомыслящими людьми среди безумцев, потерявших человеческий облик и способных только на бессмысленную и беспощадную кровавую грызню. Воистину: «в мире, стоящем вверх дном, постарайся добраться до дна» (цитирую Наумова)! Спасение от безраздельного царства зла видится не в добре, любви и преданности, как может показаться по прочтении пьесы, а в уходе, отказе от него, тотальном и зеркальном противопоставлении себя ему, например – впадении в детство. Ребёнок – Лир, ребёнок – Шут, ребёнок – Эдгар, ребёнок – Глостер бредут по старушке Англии, не желая взрослеть, как позже будут бороздить берега Миссисипи Том Сойер и Гекльберри Финн. Такая трактовка – просто гиперболизированный гимн всем фрикам… а не чувствовал ли Шекспир и себя таким же – недаром и Гамлет защищается от внешней среды абсурдными высказываниями, мнимым помешательством?.. Но вернёмся к спектаклю – зрелищу, распадающемуся на отдельные яркие эпизоды, по-модернистски изящно и выпукло прорисованные, впечатляющие не столько психологическим накалом, сколько мощными всплесками чистой энергии то ледяной рассудочной жестокости, то жаркой первобытной страсти – необузданной, разрушительной и откровенной на грани с похотью. Эрос и Танатос, вечные спутники, выражены контрастным сочетанием красного и чёрного цветов в драпировках, укутывающих сцену, словно заливая её кровью; Лир, Эдгар и Корделия – светлые пятна на этом фоне, словно позаимствованном с полотен Гойи. Костюмы и декорации за пространственно-временным контекстом не гонятся, а призваны передать атмосферу крайней разрухи – обнищавший король расхаживает в одних мешковатых трусах-семейниках, на сцене скромно выстраиваются деревянные помосты и три обшарпанных пианино, вызывающие ассоциацию с обстановкой заброшенного театра. Музыка – преимущественно громкая, вступающая в наиболее драматические моменты; особенно удачная, на мой взгляд, находка в озвучке – общеизвестная «цирковая тема», всегда казавшаяся мне самым пугающим мотивом: от него так и отдаёт неумолимым приближением какой-то неизвестной демонической силы. Почерк актёрской игры – столь свойственный Сатирикону экспрессивный, почти агрессивный гротеск: когда у Лира заканчиваются проклятия, начинаются припадки; превращение Эдгара в нищего – агония отчаяния с вываливанием в клейстере и газетных обрывках; Глостера пытают с весёлым энтузиазмом все оказавшиеся поблизости; Лир душит Шута в объятиях насмерть; поединок Эдгара и Освальда перетекает в детскую потасовку, итогом которой всё равно будет труп. Множество метафор, которых значительно больше в технической стороне исполнения, нежели в звучащем тексте из переводов Пастернака, Дружинина и Кетчера вперемешку. И особенно сильный аккорд – финал, не описанный только ленивым критиком, то бишь мной, ибо и без меня хватает спойлеров. Кабы столько же лирического драматизма было во всём спектакле… но нет – приходится довольствоваться чередой качественных, красивых аттракционов. Впрочем, смотреть на них – если отбросить снобистское «надоели эти авангардные постановки!» - интересно. А значит, смотреть – нужно.
Аплодисменты стоя, очередь в гардероб, поданная к крыльцу маршрутка. Обещает довезти за 25 деревянных до метро без остановок – и довозит с ветерком по освободившимся дорогам за какие-то минут пять. От родной Молодёжной до дома в этакую-то поздноту, когда общественный транспорт уже особо не ходит, шла пешком под полной луной, периодически скрывающейся за облаками, но выдающей своё присутствие белёсым пятном среди серо-чёрнозвёздного неба. Теперь я заканчиваю рецензию, а завтра надо бы сходить на «Милые кости», а ещё Пикассо в Пушкинку уже привезли, а там и март не за горами с премьерой «Алисы» и восьмомартовскими визитами в театры… В общем, прощаюсь до свежих рецензий.)

Вопреки задуманному, ночью ни поспать, ни сделать что-нибудь полезное до рассвета так и не удалось, но проспала я всё равно до положенного полудня, посмотрела афишу Яндекса, выбрала сеанс на «Человека-волка» в Матрице на полчетвёртого и занялась всякой ерундой, в частности, таки домучила алгебру в меру своих скромных возможностей. Не буду вдаваться в подробности, но тем не менее дома я закопалась впритык, выскочила, когда до начала сеанса оставался час – думала, что не успею, однако спас автобус, появившийся на остановке одновременно со мной. Я ехала до метро и тупо пялилась в окно: на небе уже весна – чистые синие просторы, солнце ярко светит и ощутимо греет; на земле ещё зима – снежные массы, которые уже начинают давить на глаз своими объёмами. Днём из-за солнца дома жарко, вечером на улице холодно не столько из-за мороза, сколько из-за влажности и ветра, по ночам ярко светят звёзды, обещая нескорое потепление. Подземка довезла меня до Крылатского за полчаса до сеанса, я раскошелилась на билет в последний ряд одного из маленьких залов, подождала, пока впустят, обустроилась на своём месте и не стала строить планов по перемещению поближе, благо зал со временем заполнился почти битком. После долгой рекламы, сопровождавшейся глюками экрана, начался фильм, отожравший у меня 1.40 свободного времени.
«Человек-волк» меня интересовал исключительно в качестве ремейка классического ужастика 41-го года, откуда есть пошли все фильмы об оборотнях, разгуливающих по лесам Британии и континента викторианской эпохи. Надеялась порадоваться торжеству современных технологий, далеко шагнувших в области развлекательного кино – мы ведь все знаем, какая огромная разница между первым «Кинг-Конгом» и «Кинг-Конгом» Питера Джексона. Однако основные изменения коснулись сюжета: наш укушенный герой обзавёлся кошмарами о тяжёлом детстве и печальным опытом пребывания в психушке, любовной линией с невестой своего съеденного брата в духе «Красавицы и Чудовища» и воистину эпическим противостоянием с отцом, что как бы символизирует Эдипов комплекс в пышном цвету. Имеется также хрестоматийный хэппи-энд в духе «всё ещё только начинается»: прежде чем отдать Богу душу, «человек-волк» успевает укусить следователя Скотланд-Ярда, с маниакальной настойчивостью за ним гонявшегося, и фоном к первым строкам субтитров снова звучит победный вой неистребимой нечисти. Мораль, видимо, такова: поделом охотничку, ибо цыгане не зря говорят, что убийство зверя – не меньший грех, нежели человека. Что до технической стороны, то её прогресс коснулся не сильно: спецэффекты ограничиваются живописным пожаром, медведь и олень нарисованы кривовато, одичавший мальчик до смешного точно списан с Горлума, туманные пейзажи в неизбежных для мистики голубых тонах не блещут ни красотой, ни разнообразием, а оборотень как был человеком в маске гориллы, так им и остался. Крови мало, монтаж рваный, там и тут мелькают детали из оригинала, в ремейке выполняющие исключительно декоративные функции (возникшая на афише трость, например), экшн бестолково мечется в трёх соснах, вздрогнуть мне не удалось ни разу (самые банальные попытки напугать зрителя: «тихо, тихо, тихо… и вдруг – бадыщ!»), зато зевнула и с надеждой посмотрела на мерцающую табличку «exit» я не единожды. И это при том, что не так давно мы могли любоваться динамичным, качественно сработанным «Восстанием ликанов», я уж не говорю о своём любимом и непревзойдённом «Ван Хельсинге», с которым вышеописанное убожество, напрочь лишённое и атмосферы, и драматизма, и рядом не валялось. Хотя, конечно, дело вкуса: мне больше нравятся вервольфы крупные, мускулистые и мохнатые, кому-то могут приглянуться и более цивильные, бегающие в одежде, как в «Человеке-волке». Бессмысленное и беспощадное ретро тоже способно найти своего зрителя.
Выйдя под свет фонарей, я доехала обратно до Молодёги и не смогла отказать себе в удовольствии пешком пройтись до дома, поскольку за все праздники ни разу толком не погулять, никуда не торопясь, это не комильфо. Теперь мне предстоит короткая учебная неделя и – очередные выходные, надо будет «Милые кости» заценить, ибо всё-таки Джексон. Прощаюсь и, конечно же, поздравляю мужскую половину окружающего мира с праздником.)