Хоть и легла я давеча баиньки в половине третьего, сегодня утром нас разбудил вернувшийся с работы папа, и я переместилась за комп страдать ерундой, продолжать выкладывать фотки с Последнего звонка (меня вот уже как почти четыре года блоггерствования умиляет, как в периоды постинга больших масс фоток в альбом читатели исчезают человек по 10-20 разом), читать театральную литературу и… возвращаться на Dragon Cave. Нет, в эпиграфе тамагочей больше не будет, но если кто-нибудь просто зайдёт сюда, драконы будут быстрее вылупляться и расти. Осуществив всё это, я после обеда вышла из дому под прохладную морось, доехала до Арбатской, прошлась до театра Вахтангова, сбагрила куртку в гардероб и поднялась поближе к партеру, игнорируя положенный согласно купленному билету балкон. Совсем уж аншлага не было, но было нечто похожее на него, и мне удалось занять только откидушку ряда эдак четвёртого и после антракта передвинуться на одну вперёд, зато в центральном проходе.
«Фредерик, или Бульвар преступлений» - юбилейно-бенефисный спектакль трёхлетней давности, Пинигинской постановки, точнее не спектакль, а форменное недоразумение, лишь формально апеллирующее к популярной теме театрального закулисья. Главный герой – немолодой актёр бульварного театра Folie Dramatique Фредерик Леметр, реальное историческое лицо – всё первое действие нарывается на проблемы, укрывая от жандармов некоего революционера Максимилиана (Робеспьера?) и переделывая в комедию пьесу законопослушного драматурга Му де Звона. Длится оно часа два из трёх, но уже в середине начинает казаться, что прошли уже все три, а антракта просто решили не делать: настолько скучен, надуман и неоригинален «юмор» проделок Фредерика, а смена событий настолько топорна и так часто повторяет сама себя, что актёры явно с трудом справляются с репликами, вырастающими из пустого места, повисающими в воздухе и обрывающимися в никуда. Второе действие неожиданно претендует на трагическую коллизию: нашему герою признаётся в любви годящаяся ему в дочери наивная дурочка, наследница министра, а он из якобы благих намерений – чтобы не ранить впечатлительную девушку, разлюбив её спустя год-полтора – с роскошным цинизмом ломает ей жизнь, накануне свадьбы сбросив её в объятия нелюбимого жениха-герцога и предпочтя ветреную актриску. В финале выясняется, что умирающий актёр и почтенная герцогиня по-прежнему любят друг друга, что ставит сие произведение Шмита в один ряд с многочисленными историями людей, у которых при взаимном чувстве не хватает смелости быть вместе, вроде «Варшавской мелодии». Не нашлось на них Волшебника, который сказал бы: «Ты прозевал своё счастье!»… Наиболее обидно даже не то, что в сюжете, пытающемся выехать на неожиданности, нет ни психологизма, ни социально-политического высказывания, ни хотя бы одного живого, убедительного типажа среди карикатур в аляповатых костюмах и гриме. И даже не то, что мораль сей басни дискредитирует славную профессию актёра, превращая жреца Мельпомены в лицедея-лицемера, неспособного на подлинные чувства, а только изображающего их. Обидно то, что в этом спектакле заняты мастера высокого стиля, в частности, на главной роли – великолепный актёр Лановой (именно он и был бенефициантом), практически только благодаря которому и можно смотреть на сцену, и в роли мадемуазель Жорж (ещё одна знаменитость, современница Леметра) – МХАТовская актриса Тумайкина. В этих людях столько профессионального благородства и такта, что, глядя на их персонажей, не верится, чтобы они могли играть в глупых напыщенных водевилях о загадочных убийствах и несчастных влюблённых. Зато верится хотя бы, когда Фредерик умирает на сцене – как настоящий мастер, а не шут, просто исчезнув из-за поднявшейся и опустившейся кулисы. Как будто снова – понарошку.
Продолжительные овации стоя, потом публика разошлась. Я дошла по Арбату обратно к Арбатской, доехала до родной Молодёги, до дома дошла пешком. На завтра театрального билета нету, ибо нету пока денег, но на послезавтра надеюсь что-нибудь взять, а завтра можно будет сходить на выставку или в кино. До встречи!)

До
«Тайные записки тайного советника» - спектакль чеховский, поставленный по рассказу «Скучная история», и по определению не по-эрмитажному невесёлый, однако Левитин справился с «датской» постановкой столь же блестяще, как с привычными клоунскими фарсами – в конце концов, Чехов тоже абсурдист ещё тот. Главный герой рассказа и, соответственно, спектакля – очередной «лишний человек», только, в отличие от своих собратьев по несчастью из других чеховских произведений, он уж точно уже не в силах ничего изменить: это старый больной профессор, с нетерпением ожидающий смерти. Конечно же, «среда ест интеллигента»: семья требует от него соответствия генеральскому статусу, коллеги хоронят заочно, студенты тупят, и только с воспитанницей Катей, несостоявшейся актрисой, он может поговорить… о театре. Цитатами из чеховской «Чайки». И даже разыграть перед ней небольшой «спектакль в спектакле» по другому рассказу – «Враги», в котором фигурирует ещё один медик – уездный доктор, а мораль выражается определением из текста самого произведения: «эгоизм несчастных». В «Тайных записках» подобное понятие также фигурирует: люди, обременённые собственными проблемами, чужих просто не замечают. Но главный смысл видится мне таким же, как и в «Трёх сёстрах» постановки Современника: страдания чеховских персонажей убедительно доказывают, что лучшее, что человек может сделать для человека, – это оставить того в покое. Такая малость – но сколько бы ни кричал об этом профессор Николай Степанович, окружающие продолжают что-то требовать, как-то пытаться заботиться, что-то ожидать, возлагать какую-то ответственность… Исполнитель этой роли Филиппов, актёр театра Маяковского, - пожалуй, главная удача спектакля, более подходящего на неё человека, особенно в труппе Эрмитажа, было не найти. Тихое отчаяние, стремление примириться с людьми при невозможности примирения с их пороками – всё это можно было видеть в его Тоби («Шаткое равновесие»), всё это есть и в Николае Степановиче. И какова Катя (Ольга Левитина) – с тонким голоском и улыбкой актрисы советского фильма! А изящный хлыщ Михаил (Александр Ливанов) неожиданно превращается в издёрганного и несдержанного в реакциях Абогина, став партнёром профессора в его «представлении»: где качественно поставленный Чехов – там всегда накал страстей, но эпизод «Врагов» стал психологической кульминацией спектакля. И ничто в нём не отвлекает внимание от действующих в нём живых людей с их живыми страстями, сомнениями и муками – ни ярких костюмов, ни подробных декораций, ни иллюстративных спецэффектов, только близкий задник с коллажем из рисунков Леонардо да Винчи, напоминающих, что во многом любовь к науке поддерживала в профессоре рассудок и силы к жизни. Только природа вмешалась: во время спектакля, хоть и раньше, нежели был сыгран эпизод грозовой «воробьиной» ночи, на улице разыгралась настоящая гроза, и сперва фоном был слышен бушующий ветер, потом своды театра сотряс раскат грома. «Записки» оставляют после себя впечатления, схожие с впечатлениями от грозы: как после разгула стихии приятно дышать свежим воздухом, так и после напряжённой, местами тяжёлой в психологическом плане атмосферы спектакля её разряжает финал. Николай Степанович сбрасывает старческий клетчатый плед, как утомившую земную оболочку тленной плоти – и вприпрыжку, весело покидает мир, в котором для него не нашлось достойного места.
Спектакль закончился, ливень – тоже. Мы вывалились в прохладный сад Эрмитаж, было ещё светло и вообще хорошо, хотелось гулять, но за трёхчасовое действо натикало десять вечера, пора было возвращаться домой, и мы вернулись. В интернете появились результаты ЕГЭ по русскому, и теперь я слегка зла, ибо по литературе (я, кажется, этим ещё не хвасталась, хотя LPS-собаку покупала, мотивируя это тем, что успех надо как-то отметить) у меня 87 баллов, а по русскому – всего 84! А всё потому, что моё лажовое во всех отношениях сочинение по литературе по всем критериям оценили в максимальные три балла из трёх, а во всех отношениях образцовое и вообще замечательное эссе по русскому оценили на три балла только по одному критерию, а по остальным – сплошные два и один. Конечно, всё зависит от того, насколько повезёт с проверяющим, но всё равно обидно: если бы по всем критериям моё эссе получило три балла, у меня их было бы сто (!), а сие потешило бы моё самолюбие и родительскую благосклонность. Теперь жду результатов по инглишу и – с трепетом – по алгебре. Завтра – снова в театр. Увидимся на страницах этой помойки рецензий спустя сутки)

Когда мы с мамой давеча легли спать, она заводила будильник в темноте, чтобы в окно не налетели комары, и сегодня утром он, естественно, не прозвенел. Вместо того, чтобы встать в восемь, мы встали в половине десятого, быстро оделись, собрались, выгуляли собаку, маме была подарена книжка, выскочили на свет Божий и в десять уже ехали в автобусе. Вся эта спешка была к тому, что сеанс «Малышей» в Художественном был на 11 утра, но мы вовремя добрались до Арбатской и встали в очередь в кассу; билеты, хоть и в Большой зал, и так стоили по 70, а кассирша продала их по 50 стоявшим впереди нас девушкам как студенткам – и нам так же, при том что я ещё не студент, а мама – уже не студент. Зал был практически пуст, мы устроились в середине, и показывать начали сразу же, без рекламы.
«Малыши» - фильм документальный, но вы не услышите в нём занудных закадровых комментариев: только агуканье и лепет. Всего за час он показывает год жизни четырёх детей из разных концов света во всех сходствах и различиях – и не только! В нём прекрасно демонстрируются менталитет и обычаи каждого народа, при этом ни одна деталь не осуждается и не поощряется – люди разные, но это не значит, что одни хуже других. Пока маленькая Понихао из Намибии ползает по земле, тянет в рот ветки и пьёт из лужи, Байярджаргал из бескрайней монгольской степи лежит на кровати и наедает щёки, в городе будущего Токио крошка Мари играет с CD-диском, пока отец сидит в Интернете, а Хетти из Сан-Франциско познаёт мир по книжкам с картинками. Их взаимоотношения с родителями, животными, другими детьми выдаёт в каждом ребёнке уникальный неповторимый характер ещё до того, как они произнесут первые слова и сделают свои первые шаги на двух ногах. И кажется, что дети, наиболее близкие к природе и далёкие от прогресса, развиваются быстрее и гармоничней, тогда как маленькие заложники мегаполисов вынуждены терпеть всяческие «группы раннего развития», нужные скорее родителям, нежели им самим, и «развивающие игрушки» - зачастую явно недоумевая глупости взрослых. Создатели фильма осуществили невозможное, не просто показав младенцев чертовски симпатичными существами с осмысленными реакциями и действиями, но и выбрав множество по-настоящему забавных моментов – и по-настоящему красивых! Операторская работа настолько безупречна, что многие кадры хочется остановить и любоваться ими, как лучшими фотографиями National Geografic. В итоге весь фильм смотрится с восхищённой улыбкой, то и дело переходящей в смех, а неприятных моментов, нарушивших бы впечатления, в нём просто нет. «Малыши» - одна из тех вещей, которые несут море качественного эстетичного позитива, так что их непременно захочется посмотреть ещё раз и ещё раз.
Фильм закончился, и мы отправились прямиком к театральной кассе, ибо маме пришла спонтанная идея, раз уж я всё равно собралась по уважительной причине её дня рождения пропустить консультацию в ГИТИСе, продолжить отмечать в театре, благо от сдачи с покупки подарка ещё добрые полтыщи оставалось. А я не могла не поддержать, ибо моментальное принятие решений – это вообще-то мой профиль, и в итоге были куплены дешёвые билеты как на сегодня, так и на завтра, и ещё остались средства. В конце концов, я отмучилась с алгеброй (надеюсь) и теперь могу всё свободное время посвятить чтению театральной литературы и походам по театрам. В общем, прощаюсь не далее чем до сегодняшнего вечера (ночи?) – до первой после долгого (или не очень) экзаменационного перерыва рецензии на спектакль)

Минувшую ночь я спала у мамы, и комары меня уже не донимали – не то попрятались после грозы, не то боялись репеллента, которым мама предусмотрительно облилась с головы до ног. Утром разбудил пришедший с работы папа, я пострадала ерундой, но закоротившая Лиса паскудно убила все плоды моих трудов, когда уже поздно было восстанавливать по горячим следам. Наскоро пообедав, я отправилась – в кино, конечно, благо до нас наконец-то добрался на DVD норвежский фильм 2008 года «Макс Манус» и крутился в Синем зале Художественного на пять вечера. Я пришла загодя, взяла свой сторублёвый билет, помаячила в пустом холле, полистала Михалковский журнал какого-то двухтысячно лохматого года и, когда позвали, устроилась в зале. Народу было немного, на галёрке кто-то трепался и смеялся в полный голос, но мне это не помешало, равно как и наличие переводчика вместо субтитров.
Тех, кто историей Второй Мировой интересуется только в рамках школьной программы, присобаченные к названию фильма янками два лишних слова – «Человек войны» - могут отпугнуть или привлечь, создавая ощущение очередного бессмысленного боевика о суперсолдате. Но нет: это байопик о лидере норвежского сопротивления, в оккупированной стране минировавший фашистские суда и распространявший пропагандистскую газету. Война открытая, лицом к лицу с врагом, осталась для него в прошлом – он добровольцем помогал Финляндии в борьбе с Советской агрессией, хотя определила всю его дальнейшую жизнь: Макс Манус действительно умел только драться, и ему непросто было адаптироваться в мирное время – так легко спиться, когда выпить больше не с кем. Впрочем, фильм не об этом – он оставил своего героя 8 мая 1945 года. Да и противостояние подпольной организации с немецкими оккупантами отступило в нём на второй план, в нём нет того размаха и быстрой смены событий, как, к примеру, в «Операции "Валькирия"» - зато в нём больше душевности и повышенного внимания к психологии простого человека, ставшего неуловимым мстителем. Быть одним из «Бесславных ублюдков», наверное, проще, но кино-Манус не жесток, более того – сентиментален, он тяжело переживает гибель своего друга и задумывается о том, насколько дорога человеческая жизнь. Что стоит того, чтобы жертвовать другими и самим собой, а что – не стоит? Дилемму разрешает расцвеченный в цвета норвежского флага финал: зачастую жизнь миллионов покупается смертью десятков, напомнить о которых призваны такие фильмы. Для тех же, кому познавательной и философской составляющих фильма мало, скажу, что «Макс Манус» снят качественно и добротно, операторская техника «от пуза» использована только в воспоминаниях о войне, актёры максимально похожи на реальных прототипов своих персонажей – и лишь исполнитель роли самого Макса больше смахивает на Безрукова. На одноразовый, но вдумчивый просмотр могу рекомендовать с чистой совестью!
Фильм пролетел, я прогулялась по Арбату до Смоленки, кутаясь в джинсу – совсем недавно было 30, теперь уже 15 градусов, а я не озаботилась одеться теплее. Доехала до дома, теперь думаю, как провести завтрашний день – кроме страдания ерундой и занятий алгеброй: в репертуаре Художественного – ещё фильм про Генсбура и документалка о детях из разных стран. Прощаюсь до свежих новостей)

Легла я вчера вовремя. Ну, то есть, почитала до часу, наверное, как обычно, после чего вполне была бы в состоянии встать по будильнику в шесть утра, однако за неимением оного с большим скрипом подняла себя во втором часу дня. И продолжила готовиться к экзаменам *тут мог быть ваш саркастический смех*: пострадала ерундой, позавтракала-пообедала и поехала в кино. Снова на Арбатскую, в Художественный, к пяти, на Завтра на рассвете, как и собиралась ещё давеча, жалея только, что на сию субботу я месяц назад ничтоже сумняшеся не стала брать билета в театр, наивно полагая, будто у меня найдутся занятия поважнее культурного времяпровождения. Прибыла за полчаса, успела из халявной газетки вычитать все спойлеры к фильму и обнаружить на столике толстое такое издание – «Свой журнал Никиты Михалкова» (да, это название!) 2005 года выпуска с министром Шойгу на обложке; внутри сказано – «журнал просвещённого консерватизма», жить страшно, господа. Сеанс проходил в Синем зале, где я давненько не была; я заняла своё законное место в третьем ряду у стены, то бишь у кондиционера, приятно холодившего бок, я дождалась, пока заполнится зал и не начнут крутить с DVD одного из артхаусных участников прошлогоднего Каннского феста.
О коротком – всего на полтора часа – фильме «Завтра на рассвете» многого не скажешь: быстро пролетает сюжет, и мораль сей басни прозрачна и проста. Зато это, пожалуй, первое на моей памяти кино о ролевиках – о феномене Человека Играющего, который может легкомысленно относиться к жизни, но играть всерьёз. Пианист Матье (Венсан Перес) на время пребывания матери в больнице переезжает в её дом составить компанию младшему брату, чувствуя кризис в работе и отношениях с женой и сыном. Брат Поль (Жереми Ренье) – член клуба исторической реконструкции, известный в своей среде как гусар пятого полка наполеоновской армии – приглашает его в свой мир, где честь и слава – не пустой звук и не забава выходного дня, а смысл жизни. Матье не сразу понимает, что неосторожным словом, задевшим гордость бравого капитана, он обрёл настоящего врага и должен ответить не понарошку, а по всем правилам дуэльного кодекса. Стремясь получить сатисфакцию, матёрый бретёр пошёл на всё – и напоролся на то, за что боролся: братья примут непростое решение и рискнут жизнью, чтобы отплатить кровью за кровь. Да, пожалуй, в первую очередь фильм был задуман как предостережение: играйте, дескать, но не заигрывайтесь, иначе это может плохо кончиться. Но лично для меня это история о том, что и в наш век, когда можно настучать на обидчика закону и, предоставив действовать суду и следствию, спать спокойно, считая оскорбление смытым, ещё есть настоящие гусары – читай, настоящие мужчины. Те, кому ролевая романтика неведома, смотрят фильм как комедию с неожиданно несмешным финалом, потешаясь над героями, кажущимися им, как поначалу Матье, сумасшедшими фанатиками; дамы могут порадоваться повышенным вниманием оператора к мордашкам двух секс-символов французского кино, искренне играющих в сентиментальное мужское братство, искушённые в фехтовании – качественной постановкой сражений (ловишь себя на мысли, какую тактику ты бы выбрал с тем или иным партнёром). Широкого размаха и бодрого экшна не ждите – это, как-никак, не документальное кино, хоть массовку и составили из действительных реконструкторов – зато пунктуальную точность в деталях и замечательную музыку гарантирую. В общем и целом, «Завтра на рассвете» - приятная одноразовая пища для глаз и ума, способная кого-нибудь сподвигнуть на пересмотр взглядов на дискредитированное и кажущееся устаревшим понятие благородства.
Досмотрев фильм, я доехала до родной Молодёги, прошлась пешком от метро до дома дворами, купила из любопытства бутылку фейхуёвого сока – на вкус он оказался очень похожим на тархун, и таким же зелёным. Теперь думаю, как провести остаток дня сегодняшнего и день завтрашний, а с вами прощаюсь)

Легла я давеча вроде бы даже и вовремя, сегодня поутру была разбужена вернувшимся с первой после закончившегося отпуска работы папой, вроде бы даже и выспалась, но, как и вчера, весь день до сумерек отчаянно засыпала – видимо, это погодное. В первой половине дня пострадав ерундой, почитав и всё такое прочее, я к пяти поехала на Арбатскую и пошагала в кинотеатр Октябрь, ибо таки пошла на трёх экранах столицы изначально не получившая русского проката Дорога. За билет в старый добрый десятый зал, что со входом со двора, с меня содрали 250 рублей, и я неторопливо отправилась туда, сперва, как обычно, оказавшись в нём в одиночестве, но со временем зал заполнился вполне плотно; мне на моём законном месте в середине четвёртого ряда было хорошо и уютно, крутили фильм с субтитрами, - в общем, день всяко прошёл не зря.
«Дорога» - медитативный и атмосферный постапокалиптический артхаус о родительской любви, с незамысловатой философией и прямолинейным сюжетом, распадающимся на отдельные плохо связанные между собой фрагменты, зато с красивой от и до картинкой. Отец и сын, родившийся уже после катастрофы, идут на юг по вымершему, замерзающему миру, сохраняя человеческий облик среди отчаявшихся самоубийц, озверевших каннибалов, сектантов и грабителей. Отец заботится о сыне, сын заботится обо всех, а кто-то идёт по пятам, пока не нагонит у самой кромки океана… Финал, пожалуй, слишком неправдоподобно и наивно оптимистичен, но не это главное: пусть фильм заявлен как «триллер» - это чистой воды психологическая драма. Путешествие двух таких разных, но сильных людей сразу приковывает внимание, цепляет за какую-то струну и не отпускает до конца, под замечательную музыку плавно переходя от одного настроения к другому, ставя всё новые этические вопросы. Минимальное вмешательство в кадр компьютерных технологий создаёт очень убедительную – без гор трупов, стай мутантов и разрушенных небоскрёбов, но с пейзажами мёртвого леса и заброшенного автомоста, с подробнейшими костюмами и гримом – панораму агонизирующего человечества, заставляя всерьёз задуматься, что несвойственно жанру, не о том, как выжить, спастись от чудовищ, а о том, как не превратиться в чудовище самому. Когда каждый сам за себя, многое проще оправдать – и гораздо сложнее осудить, предпочтя не жить за счёт более слабых, а жертвовать собой ради них. Да, погружаться в мир, где одни люди могут держать других в подвале, чтобы убивать и есть их, может быть тяжело, страшно, но этот мир недалеко отошёл от того, который мы знаем из истории и из современности – поэтому, чтобы осознать в очередной раз сущность человека, самой опасной твари на земле, чтобы не забывать о том, что смысл в жизни можно найти всегда, что бы ни случилось, стоит посмотреть «Дорогу».
Досмотрев – фильм длился около двух часов – я вышла на свет Божий и прогулялась по бульварам до Пушкинской, в третий раз уже увидев фотовыставку под открытым небом. Обратно я ничтоже сумняшеся решила поехать на метро, но пока перешла с Пушкинской на Чеховскую, доехала до Боровицкой и перешла на Арбатскую – кажется, потратила больше времени, чем если бы возвращалась пешком. Доехала домой, теперь начинаю смотреть передачу Борташевича о театре Берлинер Ансамбль и прощаюсь с вами. Теперь надо будет посмотреть Завтра на рассвете (ибо любопытно) – возможно, что уже завтра, Агору (ибо рекомендовали), Побег из Вегаса (ибо должно быть смешно)… Прощаюсь до свежих рецензий)

Ещё страничка Увидев в программке еры и яти – спутники оригинального текста Бальмонта, перевёдшего «Саломею» с французского оригинала, я почуяла намёк на классику, и, чего совсем не ожидала, получила её – но не в постановочном смысле этого слова. Яцко показал нам «Саломею, и только» - библейскую историю царевны иудейской, очищенную от более поздних культурных слоёв, включая и интерпретацию Уайльда, и потому родственную прочим мифам – о Федре, Медее, Антигоне. Мизансцены сочетают строгий, графически чёткий рисунок, особенно хорошо видный сверху, словно панно, с техническими достижениями: под шаткой круглой площадкой из прозрачного синего пластика, способной подниматься до уровня второго яруса, расположился колодец, куда спускается и откуда появляется на лонже Иоканаан, лестница ведёт вверх, на балкон дворца тетрарха, ещё выше с балкончика поменьше шутовски вещает Тигеллин на фоне фаюмской фрески. Эта же синяя площадка станет и гигантским щитом, опускающимся на Саломею и погребающим её в одной могиле с погубленным ею пророком, и крышкой раки, которую покроют плащаницей с изображением усекновенной главы Крестителя. В повествование, делая его ещё более апокрифичным, вошли молитвенные песнопения в исполнении Тины Георгиевской – на греческом, латыни, древнееврейском, арамейском и сирийском, что звучит практически одинаково, – и этнобарабан-дарбука Сергея Кузнецова, лучшая озвучка, которую только можно было придумать для подобного спектакля. И, словно возвращая театр в те времена, когда он был ритуалом религиозных культов, в нём экстатически танцуют и убивающий себя сириец, и Ирод, пытающийся казаться счастливым… танец же Саломеи никаких изысков хореографии из себя не представляет, зато все семь покрывал на месте, а на обнажённое тело актрисы накинуто лишь что-то символическое, прозрачное настолько, что не скрывает, а скорее подчёркивает наготу. Да, Саломея-Кудряшова действительно красива, не полюбоваться грешно, но как персонаж трагедии, к тому же претендующей на почти античную монументальность, она слишком юный, лёгкий и светлый образ. Не Саломея – Джульетта, влюбившаяся с первого взгляда и до умопомрачения, осознающая, что беспрепятственно воссоединиться с любимым можно только после смерти и потому в равной степени готовая как убить, так и быть убитой. Иоканаан-Ганин, пожалуй, на Ромео не тянет, хотя создаётся впечатление, будто Саломее удалось вызвать ответное чувство в суровом пророке – не столько соблазнив телом, сколько подкупив искренней наивностью и невинностью первого любовного порыва, не имеющего ничего общего с грехами её матери, которые он с похвальной осведомлённостью живописует. Зато он оригинален и колоритен: выглядит не как хиппи, по устоявшейся традиции театральных последователей Христа, а как жрец варварского племени, прямолинейный и зловещий, резко противопоставленный теологическим спорам о существовании ангелов. Крупный, мускулистый, с выбритым татуированным черепом и «злодейской» бородкой, благочестивые мысли этот «дикий мужчина» вызывает в самую последнюю очередь, так что выбор Саломеи вполне можно понять. Однако наиболее удачное попадание в образ – это, пожалуй, всё-таки Ирод-Лаптий, вертлявый аристократ с выражением ликующего самодовольства и заискивающего сладострастия в улыбке и глазах, для которого удар палача, обезглавивший Иоканаана и пошатнувший его мнимый авторитет, стал настоящим ударом по жизненному стержню. Иродиада-Зайкова местами была прелестно легкомысленной «ягодкой опять», местами переигрывала, вспоминая, что должна быть истеричкой, но в общем и целом тема супружеского противостояния осталась нераскрытой. Два с половиной часа сценического времени пролетели незаметно, не зацепив психологически, но запомнившись грамотным эстетическим построением, хоть временами и несколько громоздким в своей тихо жужжащей автоматике – всё-таки мистерия и прогресс напоминают коня и трепетную лань в одной упряжке. «Саломея» Виктюка осталась для меня неоспоримой высотой, но версия Яцко однозначно интересна и достойна ознакомления.
Спектакль закончился, я поспешила досматривать выставку, но последний стенд, посвящённый киноролям Чехова, досмотреть не успела – заявилась какая-то тётенька и погнала меня из театра, пригрозив, что сейчас охрана уже будет его закрывать. Покинув ШДИ, я вернулась в метро и через Курскую приехала домой, рецензию писать. Сейчас я даже ещё полна энтузиазма почитать часок перед сном, завтра воскресенье, но определённой культурной программы у меня нет, ибо теоретически надо готовиться к ЕГЭ по литературе, но не представляю себе пока, как это будет происходить. Прощаюсь до свежих новостей)

До С каждой эпохой искусство становилось всё более и более синтетическим, пока, наконец, не вышло в город. Первой ласточкой было граффити, неизменным атрибутом которого является баллончик с краской. Но основной принцип современного изобразительного творчества – тиражируемость, и вот на стенах стали использоваться трафареты и принт-наклейки, быстрые и удобные, но уникальные – элементы стрит-арта. Бэнкси – живая легенда стиля, анонимный гений, отметившийся во многих городах мира, чьи работы продаются за рекордные суммы и украшают самые известные галереи; сейчас тот, кто осмелился бы арестовать «вандала», рискнул бы больше, чем сам мастер, удостоившийся многомиллионных штрафов за разрисованные здания. Теперь он – ещё и кинорежиссёр, а его дебют – пожалуй, первый (псевдо?)документальный фильм об отличии искусства от бизнеса, посвящённый нынешнему веку – времени, когда кажется, будто деньги стали единственной сущностью любого дела. Но главный герой фильма – не сам Бэнкси, а француз Терри из Лос-Анджелеса, который, получив в детстве психологическую травму, помешался на видеокамере – снимал всех и всё каждую минуту своей жизни, пока не стал личным оператором своего двоюродного брата, стрит-артера Space Invader (Космического Захватчика). Обрастая всё новыми знакомствами, Терри задался целью запечатлеть на плёнку всех прославленных стрит-артеров за работой под предлогом съёмки документального фильма, ради чего совершил невозможное: втёрся в доверие к неуловимому Бэнкси. Осторожно, далее – спойлер! Бэнкси, из самых лучших побуждений вдохновив Терри на собственные занятия искусством, нечаянно превратил психа с камерой в M.B.W. (Mister Brainwash – Мистер Мозгоправ). За этими тремя буквами скрывается подлинный монстр масскультуры, простодушный маркитант, сообразивший своим недалёким умом, что именно «пипл хавает» с наибольшим аппетитом и угрохавший все средства на команду дизайнеров, скульпторов, инсталляторов, организовавших грандиозную выставку за него. Проект окупился: сейчас M.B.W. сказочно богат, популярен, востребован, расхвален публикой и критикой, не умея при этом ни-че-го вообще – не нужно что-то рисовать, лепить, строить, когда достаточно открыть альбом по искусству и содрать идею у Энди Уорхола или Бэнкси, предоставив её воплощение другим! Символ искусства общества потребления: невежественные кумиры для невежественной толпы. Если за работами Бэнкси стоят оригинальная фантазия, острый социальный или политический смысл, дерзость анархиста наравне с художественным вкусом в использовании возможностей пространства, то безобидный «эпатаж» Мозгоправа только развлекает. Если Бэнкси делает свои образы узнаваемыми, то Мозгоправ делает узнаваемые образы своими. Поэтому Бэнкси уже вписал своё имя в историю мировой культуры, а M.B.W. если и будут помнить, то только благодаря этому фильму. Кому-то могло показаться, что со стороны Бэнкси было не слишком этично провести дополнительный пиар своей персоне, спалив при этом с головой главного конкурента на рынке и доказав: я – настоящий художник, а он всем обязан только мне. Однако думается, что дополнительная слава Бэнкси не нужна, использование биографии и видеоархивов Мозгоправа было с ним согласовано, а фильм призван удержать зрителя от поклонения ложным ценностям и показать романтику андеграунда, в котором только и может существовать искусство. «Выход через сувенирную лавку», как и все творения Бэнкси, непредсказуем от начала до конца, убедителен, доходчив и непримиримо сатиричен, прост и краток (полтора часа экранного времени), но полноценно насыщен авторской позицией и почерком. И даже самоироничен: Бэнкси, отличный художник, ставший отличным режиссёром, смотрит на паршивого режиссёра, ставшего паршивым художником, как на своё отражение в кривом зеркале. Или же оно не кривое, а Мозгоправ – персонаж, выдуманный Бэнкси?.. Но, в конце концов, не всё ли равно, где правда, а где мистификация, когда появляется ещё один фильм, достойный просмотра!
После

Сравните сами: сайт Бэнкси VS сайт Mr. Brainwash

Уйдя давеча баиньки в четвёртом часу, я проснулась сегодня к обеду, пострадала ерундой, поделала алгебру и вывалилась из дому, направляясь, по традиции, до Арбатской, встретившей меня бодрым ливнем с грозой – раскаты грома и вспышки молний виднелись из окна ещё с утра, с утра что-то и моросило. Я приобрела билет в Большой зал на «Робина Гуда», остаток времени проторчала на улице, с удовольствием отмокая, и отправилась смотреть давно ожидаемое кино.
Нет, к «Гладиатору» это не имеет особого отношения – жанры разные, к «Царствию небесному» куда как ближе. «Робин Гуд» - из породы пафосных псевдоисторических блокбастеров, апеллирующих к народным легендам, этот фильм на радость ладно скроен и крепко сшит. Предлагаемые обстоятельства таковы: стареющий Ричард Львиное сердце возвращается из крестового похода и на обратном пути погибает вместе с верным соратником, Робертом Локсли. А меткий стрелок и ловкий напёрсточник Робин Лонгстрейд едва успевает пожинать щедрые подарки судьбы: от первого ему достался добрый конь и корона как пропуск в родную Англию, от второго – верная жена и небольшое имение в Ноттингеме. Самое время опочить на лаврах и радоваться жизни, самозваным господином поднимая голодавшее село, но на место Ричарда заступил его младший брат Иоанн, известный читавшим «Историю Англии» Диккенса как Иоанн Безземельный, король, чьё правление возымело наиболее катастрофические последствия для страны. Его фаворит Годфри под предлогом изымания налогов огнём и мечом привёл на берега Альбиона французскую армию короля Филиппа, и первый удар пришёлся именно на Ноттингем. Наш герой неожиданно возглавит «всю королевскую рать» и, конечно, победит, а неблагодарный Иоанн поставит его вне закона, вынудив уйти в леса и зажить свободной коммуной вместе с малолетними разбойниками. Из истории мы знаем, что Филипп всё-таки завоюет Нормандию во времена правления Иоанна, а Иоанн всё-таки подпишет под давлением феодалов Хартию Вольностей, якобы составленную отцом Робина, мудрым каменщиком (что как бы предопределяет, и вообще масоны повсюду). Но в фильме главное не это, а, конечно же, динамика и размах батальных сцен, ласкающий слух оружейный лязг, красивые лошади и люди, бодрая музыка, грубоватый мужской юмор, правдоподобие антуража, чётко прописанные, пусть незамысловатые, персонажи, и всё это, то, за что мы и любим Ридли, – качественно снято и преподнесено без проволочек. И наконец-то лук стал таким же полноправным героем киновойнушек, как и меч: свистящая в воздухе стрела, сорвавшаяся с тетивы и метко поражающая врага на любом расстоянии – отдельный эстетический фетиш для зрителей «Робина». Да, а ещё – поцелуй со вкусом крови уже немолодых, но ещё харизматичных Рассела Кроу и Кейт Бланшетт. Фильм, как и полагается хорошей эпической картине, смотрится с азартной улыбкой и малопонятным чувством гордости за «своих», а по просмотру оставляет самые вдохновенные и позитивные ощущения. За это можно простить и предсказуемый сюжет, не блещущий оригинальностью и не избегнувший классических штампов жанра, и отсутствие глубокого смысла, и прочее почти неизбежное зло коммерческого кинематографа. Рекомендуется к просмотру желающим нескучно отдохнуть.

Под катом хвастаюсь покупкой

Гуляю. Я могла бы отделаться от читателя лишь двумя словами – «костюмированная мелодрама», но останавливает привычка всё разобрать по косточкам. Позвоночник сегодняшней жертвы таков: брутальный секс-символ Российской империи, верный пёс Екатерины граф Алексей Орлов получает приказ доставить из Италии самозванку, имевшую неосторожность назвать себя сестрой убитого им Петра III. Знающие историю уже поняли, что речь идёт о судьбе несчастной княжны Таракановой: Орлов прикинулся страстно влюблённым, сыграл фальшивую свадьбу на корабле, а по прибытию на родину сдал беременную «супругу» палачам. Страх императрицы за корону, едва не пошатнувшуюся при недавней Пугачёвщине, помноженный на женскую ревность к молодой пышногрудой красавице, не оставил сопернице ни малейшего шанса, а равнодушный к людям подлец Орлов вскоре опочил на лаврах в Хреново, где вывел национальное достояние – уникальную породу рысистых лошадей. В пересказе основа пьесы Зорина увлекательна, на деле же она представляет собой череду выспренных диалогов в избитых мизансценах, нередко заставляющих заскучать, и спектакль «берёт» публику преимущественно оформлением – частой сменой роскошных исторических туалетов и настоящими левретками. Да и Алексей-Вдовиченков вызывает приглушённые повизгивания дам, то профессионально бычась с устремлённым в зал взором, то эротично вздыхая в микрофон – теоретически, в нём должны бороться личные чувства и гражданский долг, но очевидно, что понятия чести и совести для него давно потеряли ценность и вертятся, что дышло, согласно направлению корыстных интересов. Елизавета-Дубровская тоже, теоретически, должна потерять голову от любви и затем жестоко разочароваться, однако то чрезмерная сдержанность до деревянности, то переигрывание не способствуют сострадания к героине – кажется, что она так же, как Орлов, только играет в любовь, ведя свою собственную шпионскую интригу, но заигралась и проиграла из-за самонадеянности. Не радует и Екатерина-Аронова, неизбежно комичная благодаря своему «сельскому» акценту и потому слишком «мирная», по-домостройски домашняя для тирана в юбке, умело и безжалостно чередующего кнут и пряник, не испытывая никаких привязанностей к своим не менее лицемерным подданным. Если бы не все эти недостатки, постановка могла бы получиться пронзительной по психологии и/или острой по социально-психологическому смыслу, а ведь недостатки это не единственные: если персонажи первого плана обладали хоть какими-то характерами, то второстепенные появлялись и исчезали, исполняя исключительно декоративную функцию. Лишь одно исключение приятно удивило – Григорий Орлов (Завьялов), действительно влюблённый в «матушку», слепо и мучительно, ревнивый, немного истеричный отставной фаворит с гордой осанкой аристократа и непринуждённой хромотой солдата. Если вспомнить Григория из спектакля Мира искусства «Всему виной была её корона» в исполнении Кравцова – старого, теряющего рассудок, - несложно представить, как Григорий-Завьялов пронесёт через всю долгую жизнь поклонение Екатерине и горечь утерянного её расположения. Впрочем, ради харизмы талантливого актёра остальной пафос высидит не каждый – поэтому в общем и целом спектакль рекомендую горячим поклонникам романтики напудренной эпохи дворцовых переворотов.
Спектакль закончился, я с удовольствием вышла на вечерний Арбат и, останавливаясь поглазеть на выступления разнообразных талантов, вернулась на Арбатскую, приехала домой, отвлекаясь на всё подряд в своё удовольствие, написала рецензию. Завтра надо бы, помимо прочего, «Робин Гуда» посмотреть, посему до завтрашнего поста и прощаюсь)

More Симпатяга Чанс Уэйн не состоялся как актёр, зато состоялся как жиголо. Вовремя подхватив падающую с кинематографического олимпа звезду Принцессу Космонополис, пожилую актрису, страдающую провалами в памяти, он надеется заполучить контракт на роль в фильме, чтобы снискать расположение отца своей девушки – мэра своего родного городка. Тело Принцессы требует гашиша и секса – но чего только не сделаешь ради такой-то цели!.. Обладательница яркого таланта Неелова играет свою героиню сочно, живо, многогранно и неоднозначно, а во втором действии с не меньшими искренностью и самоотдачей появляется уже в роли той самой девушки, Хэвенли – несчастного хрупкого существа на пуантах, загубленного неудачной операцией после болезни, которой заразил её зарабатывающий удовлетворением миллионерш Чанс, принесённого в жертву амбициям отца. Она увядает, как сухой тростник, который частоколом выстраивает вокруг себя, отгораживаясь от мира, мечтая только о монастырском покое. Ей не нужна громкая слава, и мальчик, с которым она плавала в море, уже не тот – она не осуждает его, но и не любит. Да вряд ли любит и он: только свободный человек способен на любовь, а Чанс не умеет ничего, кроме как служить чужим прихотям, он – профессиональный раб, живая игрушка, йоркширский терьер для дамских сумочек. Он так правдоподобно, так органично ласков, что поначалу вводит в заблуждение не только зрителя, но даже и многоопытную Принцессу – она почти поверила, что действительно что-то значит для этого человека, что он заботится о ней по доброте душевной… но такого рода отношения – не более чем работа, и, достигая желаемого, Чанс легко забывает о своей покровительнице. А она охотно отвечает ему взаимностью по привычным правилам игры, между ним и Голливудом выбирая Голливуд: ведь они – «чудовища», их интересует только собственное благополучие, а что-то делать для других они будут только ради выгоды. Но если она – «чудовище», добивающееся всего своими силами, активный деятельный хищник, жадный до жизни, королева «страны людоедов», то он пытается жить за чужой счёт, паразитировать. Её тело немолодо – зато молода душа, а в его молодом теле душа состарилась и умерла бы вовсе, если бы он не успел понять, что путь пассивного содержанца – путь тупиковый, превращающий живое существо в безвольную и бессмысленную вещь. Чанс не хочет стать «частью багажа», разделить участь многих себе подобных альфонсов, тихо деградирующих на поводках у богатых хозяек – но цена отречения от собственной сущности высока, она требует не только духовного, но и физического акта. Брат Хэвенли угрожает ему кастрацией, что, фактически, оставит Чанса без средств к существованию – но наш прозревший и повзрослевший герой останется в городе и тем самым добровольно пойдёт на эту расправу с символом своего сексуального рабства. Он сравнивает себя с крысой, которая, попав в капкан, отгрызает себе лапу – и, истекая кровью, умирает свободной. Теннеси провозглашает свободу высшей ценностью, выше жизни – и уж тем паче выше денег, карьеры, юношеской заносчивости и гордыни, удовольствий и прихотей. Никакого сладкоголосья: бескомпромиссный моральный максимализм Теннеси, как всегда, граничит с жестокостью, а Серебренников ещё больше заостряет линии его рисунка, вводя в спектакль гротескный макабрический фарс. Перед началом основного действия нас встречают четыре девушки, играющие своими голосами, своей пластикой, как самодовлеющими средствами художественной выразительности – и вдруг они надевают седые парики и вульгарные бутафорские «телеса»: преображаются в отвратительных похотливых старух, постоянных жилиц богадельни, где останавливаются на ночлег Чанс с Принцессой. Эти старухи, как макбетовские ведьмы, обмениваются абсурдными репликами, сочинёнными Ниной Садур, визгливо хохочут, по-птичьи кричат, постоянно присутствуют рядом с героями, напоминая о том, что душа способна погибнуть прежде телесной оболочки. Вторая, не менее пугающая сила – подручные сына мэра, Томми-младшего: ну и что, что это интеллектуально недоразвитый моральный урод, читающий по слогам и вешающий кошек – на его стороне сила и власть, и одинаковые люди в костюмах будут следовать за ним. И – монашки с серпами, совершающими казнь над грешником как ритуальный танец под пасхальные песнопения. Рядом с этими вполне понятными метафорами вырастают и более абстрактные, допускающие бесконечное множество трактовок и интерпретаций – или не вызывающие их вовсе; но не страшно не проникнуть в каждый уголок режиссёрской концепции: главное – поймать волну атмосферы, а уже воспринимать, чувствовать, обдумывать, анализировать – самостоятельно. И – обязательно.
More once more

More Я купила программку, получила ещё два халявных календарика, на сей раз – с фотографиями из сегодняшнего спектакля, не успела приткнуться на диване – прозвучал первый звонок, я пошла в партер, методом проб и ошибок нашла свободное место в середине третьего ряда. Зал снова почти полностью заполнился; отстояли минуту молчания, и начались «Пять вечеров» Огарёва.
«Пять вечеров» - спокойная, размеренная сказка с хорошим концом о любви, заново обретённой после разлуки, растянувшейся на все годы войны. Типичная советская пьеса: на первый взгляд – о том, что заполярный дальнобой – не менее полезный член общества, нежели главный инженер крупного завода, на самом деле – о том, как важно не бояться быть самим собой, бороться за своё счастье, принимать других такими, какие они есть, и себя – не «неудачником», а самодостаточной личностью. Достаточно банальные прописные истины, вполне предсказуемый сюжет, никакой особой ширины, глубины и прочих измерений – посему общее течение спектакля несколько скучновато, несмотря на качественный юмор и во всех отношениях достойную актёрскую игру. Воет, как давеча в «Трёх сёстрах», метель, прикатились откуда-то, словно из Туминасовского «Маскарада», огромные снежные шары, и кажется, что за пределами квартиры, где судьба сводит мужчину и женщину, юношу и девушку, больше ничего нет – пустота, холод, одиночество. Поэтому кто бы ни ушёл оттуда – обязательно вернётся назад, чтобы с типично русской решимостью, хряпнув пару рюмочек беленькой, разрешить все недопонятости, недосказанности и прочие препятствия на пути к простому человеческому благополучию с белыми скатертями, мимозами в банках и катанием на коньках. Бытовуха? Но не стоит забывать, что именно такой пасторали хотелось людям в пятидесятые годы прошлого века, а кому-то хочется и сейчас. «Только б не было войны!» - скажет в финале главная героиня. Этот спектакль с его умиротворяющей, согревающей домашней атмосферой, тонкой лирикой, почти поэзией, смотреть легко и приятно – дабы отдохнуть от более тяжёлых вещей, и при этом осмысленно.
Очередные три часа в «Современнике» остались позади, я вышла под приятную тёплую морось, двинулась к метро по бульвару, и через примерно десять минут начался праздничный салют. Фейерверки виднелись за деревьями, фонарями и крышами домов по обе стороны бульвара, а по тучам роскошно метались в причудливом танце отсветы прожекторов – я пыталась уловить эту красоту фотоаппаратом, но ничего толком не вышло. Народ где шёл, там и остановился и смотрел в небо; на площади кричали «Ура», скандировали «Рос-си-я» и прочими способами шумели, у меня в голове играли военные песни, было и радостно и грустно, и очень сильно захотелось, чтобы никогда Россия не слышала других залпов, кроме гулкого грохота этого салюта. Но вот закончились золотые, малиновые, зелёные, лиловые вспышки, и как бы ни хотелось бродить под дождём по ночной столице, желательно босиком, пока он ни кончится, пришлось спускаться в подземку, ехать домой, садиться за рецензию, пытаться, отвлекаясь почём зря на что ни попадя, написать побольше, что всё равно не увенчалось особым успехом. И вот остаётся только уползти спать, поскольку спать очень хочется, попрощавшись до завтрашней рецензии. С Праздником всех ещё раз!

Ещё страничка Три сестры в белых ночных рубашках стоят на мосту. Они ещё не раз будут взбегать на него и останавливаться, вглядываясь в бездну зала, словно раздумывая: прыгнуть, не прыгнуть? Вокруг них воет и кружит метель, под ними кружится каруселью, как в водовороте, внешне благоустроенный быт. Его словно затягивает в воронку, незаметно, но неотвратимо – и он будет зримо разрушаться, распадаться в предпоследнем акте, чтобы в последнем никому уже не хотелось возвращаться в дом. Я уже видела двух «Трёх сестёр» - на Покровке и в Мастерской Фоменко, поэтому не удержусь от сравнительного анализа: если у Арцибашева и Фоменко этот быт создавал ощущение уюта, то здесь, в сценографии Зайцева, он неожиданно превратился в ту гибельную бытовуху, которую, должно быть, и подразумевал Чехов. Нет, я не верю в формулировку «среда заела человека», я знаю, что каждый сам виноват в своей жизненной нереализованности – но на спектакле «Современника» я впервые поняла, что в том мире, в котором живут сёстры, жить невыносимо. На Покровке был праздничный семейный стол, у Фоменко – врезавшаяся в память утончённая красота декораций… не хочется употреблять устаревшее и расплывчатое понятие «мещанство», но здесь было именно оно в худшем своём значении. И в первую очередь благодаря Наташе, которая в других театрах терялась, превращалась едва ли не в «четвёртую сестру», а в исполнении Плаксиной была наконец-то резко и остро обрисована воплощением хищнической алчности, пошлости, цинизма, ханжества и лицемерия. Это настоящее чудовище, Тартюф в юбке, улыбчивый, белый и пушистый, но при необходимости восстановить порядок выпускающий когти. Не меньше воротит и от Прозорова (Древнов) в последних актах да Кулыгина (Юшкевич): хоть они искренне никому зла не желают, а только отчаянно убеждают самих себя в своём же благополучии, их монологи в пустоту, не требующие слушателя и никого не слышащие, способны доконать любого. Настолько ярко обрисованными второстепенными персонажами остальные наши две постановки не похвастаются – и нельзя не добавить в их ряды самым первым, самым выпуклым, полнокровным и живым доктора (Узденский), в других спектаклях «отсутствовавшего» начисто. Не поймите яркость как сатиру: о том, что Чехов – не Гоголь и его акварельным краскам чужды жирные мазки, в «Современнике» не забывают, хотя обращаются с пьесой без ностальгии по эпохе «вишнёвых садов», чем грешат режиссёры-классики. Да и навязчивый призыв «трудиться» встречен не с сочувствием, а со здоровой иронией – каждый раз этот глагол из уст никогда не работавшего Тузенбаха (Стебунов) вызывает смех публики. В отличие от обаятельнейшего барона из «фоменок», он инфантилен и наивен, действительно нелеп, его действительно непросто было бы полюбить – и это не плюс и не минус, это просто органичная часть общей мелодии спектакля. Теперь о камертоне – о сёстрах: если у Фоменко сёстры были слишком похожи друг на друга, то питомицы Волчек близки к великолепным сёстрам Арцибашева по психологической тонкости, искренности и самоотдачи в игре. Их слезам безусловно веришь, так что трагизм в этой трагедии наличествует… но – вот вам ложка дёгтя в бочку мёда: его маловато. Прощание Маши (Бабенко) с Вершининым (Ветров), реакция на известие о гибели Тузенбаха – сцены, исполненные на Покровке и у Фоменко с должной пронзительностью и при этом лаконичностью – в «Современнике» слишком прямолинейны и оттого холодноваты. Не удался и Солёный – Смольянинов играет его в привычной «быдловатой» манере, сильно сужая его образ, который у Фоменко, опять-таки, был не лишён лирического налёта. Однако я по-прежнему не выношу окончательного вердикта, какой из трёх спектаклей лучше, какой хуже: пожалуй, каждый по-своему хорош, все вместе они складываются в некую относительно цельную картину. А чеховский текст, хоть и почти уже заученный наизусть, в любом случае приятно слышать.
Три часа спектакля пролетели незаметно, я пошагала по бульвару обратно к метро, и вот я дома. Прощаюсь до завтра, до новой рецензии)

Лечь спать в районе пяти утра, когда начало светлеть небо, мусоровоз шумно опорожнил контейнеры под окнами, запели птицы и чаще стали проезжать автомобили, было как-то очень по-летнему, вот только проснуться потом мне удалось только к часу дня. Снилось много всякой обрывочной ерунды, в частности, сначала я попала на какую-то фотосессию группы Enthroned, которую я сто лет уже не переслушивала и которая в этом сне вообще на меня внимания не обращала, потом у меня на кухне какое-то существо с короткими светлыми волосами, непонятно какого пола, потому что лицом не поворачивалось, попыталось по моему же совету убиться об стену с разбегу головой, но безуспешно. Встав, я пропалила афишу Яндекса, слабо надеялась попасть на второй фильм про Айрон Мэна в Брест на половину третьего, но выпустили меня только тогда, когда я начинала опаздывать на половину четвёртого в Художественный. На будущее: билеты в кино, как и билеты в театр, покупать по возможности заранее – может, хотя бы денег пожалеют. Однако я бегом догнала маршрутку, бегом добралась от Арбатской до кинотеатра – и мне повезло: в кассе оставался один-единственный, последний билет в Малый зал на первое место первого ряда за 110 рублей. В зал я вбежала, когда ещё шла реклама, и, найдя своё место, я, пару раз подвинувшись, дабы две парочки, желавшие сидеть рядом, оказались у меня по бокам, начала смотреть фильм с середины первого ряда.
Теоретически продолжения должны превосходить своих предшественников, однако обычно оказывается наоборот. И только «Железный Человек-2» воплотил теорию на практике: при всех достоинствах первой части, он вышел не менее смешным, также практически непредсказуемым и ещё более динамичным и зрелищным – проще говоря, ярче, громче и масштабней. Отличная музыка от AC/DC и прочих, впечатляющие спецэффекты, бодрое развитие событий – идеальные пропорции для продукта, призванного доставить и забыться сразу же по выходе из кинотеатра… зато качественно доставить! Это вам не 3D-мультики – это экшн, о котором хочется сказать: «сделайте из этого компьютерную игру, я тоже так хочу». Чего и следовало ожидать, у перевоспитавшегося Тони Старка после финальных титров первого фильма проблем только прибавилось: новый государственный оружейник, клоун с замашками Тёмного Властелина, мечтает прибрать к рукам его костюм, а батарейка, спасающая его от смерти, одновременно медленно убивает его заражением крови тяжёлыми металлами. Собственный легкомысленный шоуменский нрав только усугубляет положение, а тут, откуда ни возьмись, появляется новый антагонист – сибирский вундеркинд Ваня Ванко, который любит птичек и своего покойного отца, кинутого Старком-старшим, и естественно одержим праведной местью. Чтобы добраться до ненавистного Айрон Мэна, он умудряется создать свой вариант знаменитой брони в самых что ни на есть кустарных условиях, фактически повторяя подвиг самого Тони, работавшего в афганском плену. А наш герой, как обычно, проявляет себя не пафосным спасителем человечества, а обычным человеком, пустившим всё на самотёк, то бишь под откос, и включившим мозги только после того, как над ним встали с палкой (хоть после включения мозги и придумали маленький адронный коллайдер и синтезировали новое вещество) – почему, собственно, мне и симпатичен Железный Человек. Хэппи-энд неизбежен: лучший друг, любимая секретарша и сексапильная тайный агент Чёрная Вдова, тоже, как и Ванко-Хлыст, русская, вовремя придут на помощь, и американцы снова усвоят две простые истины своего кинематографа: в случае опасности их никто, кроме супергероев, не спасёт, а если штатам ничего не угрожает – значит, мир воцарился во всём мире. При всём обаянии Дауни-младшего, в этом фильме его явно было меньше, нежели Микки Рурка – тот со своей брутальной харизмой явно перетягивает одеяло на себя, но плюс это или минус – дело вкуса. И обидно, что трогательная сцена из трейлера в фильм не попала, а момент победы над Хлыстом вырезали не то из фильма в целом, не то не показали из-за неполадок во время сеанса – но как-то его все упустили, да и вообще концовка скомкалась, словно в спешке. В остальном получилась очередная грамотная экранизация комиксов, рекомендованная таким же поклонникам этого жанра, каковым продолжаю оставаться я, хотя комиксов давно не читаю. Теперь – ждём «Мстителей», «Тора» и прочих годы назад заявленных проектов.
По окончании сеанса я с удовольствием прогулялась по Арбату до Смоленки под очаровательным прохладным дождём, дома успела помыть башку и теперь уже сматываюсь из сети, ибо завтра в школу – неожиданно, даXD Прощаюсь до ближайшего культурного мероприятия)

Спать я себя давеча таки упинала, и что-то мне даже снилось – а именно, что я в немаленьком коллективе каких-то хиппи рассаживаюсь на местной остановке по автобусам, аки дети, собравшиеся в летний лагерь. Причём поездкой явно руководила я сама, следя, чтобы никого и ничего не забыли, а на ночёвку мы расположились… в бывшей моей квартире на первом этаже. Автобусы встали в ряд во дворе, мы набились по комнатам, а поутру снова пришлось всем раздавать пинки и разгонять по автобусам. Проспав часов до одиннадцати, я вернулась к страданию ерундой и преуспела в этом занятии, а после обеда, как водится, отправилась в театр. На сей раз мой путь лежал до Чистых Прудов, где я неспешно прогулялась по бульвару до старого доброго театра «Современник», где давненько не была, а теперь, в мае, бывать буду часто, ибо дёшево. Внутри пахло как в больнице – чем-то вымыли полы; я приобрела программку, нашла себе место на диване почитать книжку и с первым звонком отправилась штурмовать партер – не свою, конечно же, откидушку в 11-м ряду, а где поближе. Слишком близко остаться не удалось – пришлось довольствоваться серединой ряда эдак седьмого, выглядывать за головами впереди сидящих происходящее на сцене – а происходила там постановка пьесы Коляды (не нуждающегося, я полагаю, в представлении) «Мурлин Мурло».
Время действия – конец 80-х прошлого века, место действия – мифический Шипиловск, городок тотальной и беспросветной безнадёги, где всё население днём работает на химическом заводе, вечером пьянствует, телевизоров не держит, потому как «облучают», а по радио то давно покойный Левитан, то Ванга обещают конец света. И этого конца все ждут с лихорадочным нетерпением – как желанного избавления от зелёной тоски. В семью, где младшая дочь Оля по прозвищу Мурлин Мурло (Белоусова) страдает галлюцинациями после того, как увидела НЛО, а старшая (Козина) потеряла мужа и обречена на одинокую старость, и обе мечтают о чём-то большом и чистом, о детях и о том, как бы вырваться из своей глухомани, попадает столичный очкастый интеллигент (Хаматов) – видимо, с целью поднабраться свежими впечатлениями. Этот герой, созданный, очевидно, с расчётом на то, что наивная публика сперва воспримет его как положительного, с любопытством естествоиспытателя наблюдает за странностями быта, записывает колоритные фразочки, восхищается «духовностью» юродивой Оли, которой «Бог является», и втихаря пописывает свой «великий роман», должный спасти человечество. Однако, будучи дважды битым соседским гопником (Смольянинов) – самым адекватным в своём жизнелюбии, хоть и быдловатым персонажем – и разочарованным в непорочности Оли и своих идеалах заодно, очкарик не выдерживает и смывается, ломая тем самым жизни барышням, поверившим в него как в мессию, представителя мистического «Центра», всё обо всём знающего лучше и правильней. И, совсем уж мифически, вместе с судьбой бедняги Мурлин, над которой грязно надругался человек, которого она полюбила, рушится весь Шипиловск, таки дождавшийся своего апокалипсиса – видимо, по-солженицынски, «без праведника не стоит село». Сей сюжет не нов и предсказуем – по крайней мере, для читавших «На дне» и поздние аналоги, – только, по сравнению с горьковской ночлежкой, гиперболизирован по максимуму, а так – даже язык этих двух пьес чем-то неуловимо схож. Можно было запросто запороть постановку, скатившись в обличительный пафос, выжимающие слезу сантименты или нагнетённую мрачность, но её создатели – Волчек и Гармаш – не сгущают и без того фактурные, лишённые каких бы то ни было полутонов краски своего материала, а просто констатируют факты, предоставляя публике самой рассудить нехитрые морально-этические конфликты. Впрочем, гораздо приятнее, нежели пытаться копать глубже на поверхностной ниве философии Коляды, радоваться актёрской игре – живой, искренней, выразительной, с самоотдачей, но без перегибов. В типических, в принципе, персонажей начинаешь верить, сочувствовать им, в первом акте – смеяться (спектакль заявлен как «комедия», и по началу в нём действительно достаточно качественного юмора), во втором – бояться за них. Выходишь со спектакля с ощущением тяжёлым, но удовлетворённым: вещь просмотра стоит.
Я вернулась по бульвару к метро, когда доехала до родной Молодёги – началась гроза, натурально – в начале мая. Молния голубого цвета газовой конфорки горизонтально освещала небо с одной стороны, потом подоспевал гром, поливал ливень, под которым я и встала ловить кайф возле автобусной остановки. Дождь уже почти прошёл, когда наконец объявился душный автобус и привёз меня домой. Отвлекаясь и ленясь, я с грехом пополам накатала вышеизложенную рецензию и теперь надеюсь оторваться от игры в алхимию и пойти спать. Прощаюсь до завтра)

Про сон По началу спектакля я испугалась было, что увижу очередную скучнейшую бракоразводную комедию, каковых множество – однако в сей отечественной сентиментальной мелодраме развода так и не произошло, редкие проблески юмора оказались, на безрыбье-то, относительно смешными, а вместо миллионеров нам показали «всего-навсего» известного тележурналиста. На сцене выстроили целую многокомнатную квартиру, время от времени принимающуюся утомительно вращаться, заполняя музыкальные паузы – а саундтрек несложно угадать по названию: «Путники в ночи» - и есть те самые «Strangers in the night» Синатры. С первых мгновений сюжета зрителя ввели в курс дела: Ира (Легчилова) застукала своего благоверного Сергея (Бочкин) с молодой любовницей-«дипломанткой» (дипломаткой? Дипломницей?) и с досады возьми да ляпни, что-де и сама провела в поезде нескучную ночь с неким незнакомцем. Собственно, больше ничего примечательного за все последующие два с половиной часа так и не произойдёт – наши герои только и будут мусолить тему злополучного адюльтера жены, после каждого шаткого примирения раз за разом возвращаясь к ней снова, а разбавлять нескончаемую ругань на два голоса в наиболее острых моментах будет комический персонаж – охочий до выпивки «свадебный адмирал». Не надейтесь на глубокую философию о любви, браки и верности – углубляться в психологические мотивы поступков друг друга Сергей и Ира не станут, зато неоднократно соврут, обвинят друг друга во лжи, спровоцируют на приступ ревности (Отелло курит в кустиках), попытаются расстаться, даже поклянутся здоровьем новорожденного внука Акакия (у несчастного младенца незамедлительно случатся кашель и понос) и пригрозят самоубийством, признаются в любви, всё простят и опять в чём-нибудь обвинят. Но стоит отдать должное актёрскому дуэту: играют оба с максимальной экспрессией и самоотдачей, в прямом смысле этого слова – на нервах, остаётся только гадать, сколько дней после такого спектакля будет восстанавливать голос Легчилова, практически весь свой текст вынужденная исполнять рыдающим криком. Не актёры и тем паче не режиссёр (каким бы то ни было авторским почерком в мизансценировании и не пахнет) виноваты в том, что сама пьеса Данилова – не в моём вкусе: хэппи-энд (весьма сомнительный, надо сказать) предсказуем ещё до поднятия занавеса, интриги не получается, сочувствовать некому, не о чем задумываться ни во время, ни после спектакля. Впрочем, и заснуть не получается, так что «Путники» - ещё отнюдь не худшее, чем можно скоротать вечер с желанием отдохнуть мозгами.
Спектакль закончился, я выползла на улицу – было ещё светло и очень тепло, я вернулась к Арбатской по бульварам, приехала домой. Сейчас мне предстоит непростая задача – оторвать себя от клипов Аквариума и Сплина, исправно помогавших мне отвлекаться от ваяния рецензии, и упинать себя спать, дабы завтра снова отправиться в театр. Прощаюсь на сутки, соскучиться не успеете, с Первомаем всех)

Пара страничек дыбра «Приглашение на казнь» - мой любимый из романов Набокова, и при этом один из наиболее малоизвестных. Фантастическая антиутопия, мир, населённый гротескными персонажами, живыми пародиями, бездушными куклами, способными не на человеческие чувства, а только на эмоции – в частности, предельное веселье. Эти клоуны могли бы быть смешными, если бы они были в меньшинстве – однако их ужимки не веселят, а пугают, потому что шуты правят бал, в их власти – единственный не похожий на них человек. Его зовут Цинциннат, и он приговорён к смертной казни за самое страшное преступление – непрозрачность, то бишь – индивидуальность, мыслящую и творческую личность, чьё существование всерьёз угрожает морально выродившемуся обществу. Своего героя, ожидающего смерти среди шабаша уродов, не понимающих его и безразличных к нему, великолепный актёр Евгений Редько играет натянутыми нервами наизнанку, в постоянном предельном напряжении, настолько убедительно и достоверно, что ему веришь с первой секунды и до последней, какой бы сложной для исполнения ни была эта роль. Наблюдая за длящимися день за днём страданиями Цинцинната в камере, понимаешь, что самая страшная пытка – не холодная рассудочная жестокость, а навязчивая доброжелательность тех, для кого казнь – увлекательное и «поучительное» зрелище, не более чем удовольствие, яркое шоу. Содрогаешься от омерзения, узнавая в них повадки некоторых встречаемых в жизни индивидов, которых так и тянет задушить за приклеенную к лицу с пустыми глазами карнегианскую улыбку. Но на эшафот должны взойти двое – не только Жертва, но и Палач, персонифицированная Смерть – месье Пьер. Смерть всегда любит того, кто становится её избранником, хоть умирать от любящей руки ничуть не лучше, чем от ненавидящей – а Пьер к тому же пытается обманом добиться взаимности. В роли Пьера ещё один талантливый мастер, Пётр Красилов, на глазах превращается из жалкого и нелепого болтуна, которого невозможно принимать всерьёз, в величественную инфернальную фигуру, властителя свиты заискивающих перед ним марионеток. Меняется не только костюм – меняются пластика, голос, жесты: только что Палач был лицемерно слаб, податлив и мягок, и вот он уже всесилен, твёрд и горд своим положением кумира. Однако рука не поднимается обвинить в подлости любящего убийцу: он гораздо симпатичней и, в конечном итоге, искренней, нежели жена и мать Цинцинната, попытки которых проявить свои рудиментарные привязанности выражаются перверсированно, истерически. Жизнь и Смерть, Жертва и Палач будут обручены, закрепляя вечный союз Бытия и Небытия… но, поднимаясь на эшафот, супруги скинут белый и чёрный костюмы, оказавшись в нарядах двух старинных антагонистов дель арте – Пьеро и Арлекина. Ведь мир – это театр, и когда спектакль оканчивается, актёр-человек сходит со сцены, а маски, за которыми нет ничего, остаются лежать забытым хламом. Так и Цинциннату, чтобы выжить, приходится осознать себя человеком, абсолютно свободным, окончательно прозревшим – и рушится вокруг него от простой и бесконечно сложной истины: «Аз есмь!» бутафорский, иллюзорный кукольный театр абсурда, открывая для него подлинную, реальную жизнь, от которой он не желал отказаться, которую невозможно уничтожить. Это – жизнь не материальная, а духовная, жизнь вечная, в которой нет места смерти, ведь смерть – это всего лишь отсутствие жизни. Необычайно мощной метафорой Набоков напоминает нам о том, что грань между человеком и манекеном тоньше и незаметней, чем рампа, отделяющая зрительный зал от представления, в котором всё – понарошку, и предостерегает от перехода через эту грань – от духовной гибели, от потери лица, которое так просто и заманчиво заменить улыбчивой личиной, вовлечённой в бессмысленную игру. И пусть цена за право быть самим собой – одиночество, отторжение, лишения, боль и страх, та необходимая инициация, о которой я писала в рецензиях уже не раз. А исполнена эта метафора создателями постановки с изысканным вкусом, без прямолинейного социально-политического пафоса и елейного морализаторства: маскарад выпуклых, полнокровных образов в выразительных костюмах и гриме, безупречная игра светотени, замечательная музыка создают «Казни» незабываемую атмосферу по-гофмановски макабрической и по-уайльдовски эстетичной сказки. Отдельные сцены хочется описывать в мельчайших подробностях – но это заняло бы слишком много времени и места, поэтому отмечу лишь один, наиболее сильный предфинальный момент, когда зримая волна воздуха и пыли от упавшего к ногам героев эшафота метнулась в зал, заставив публику вздрогнуть и до самого конца нервно хихикать, словно люди действительно ждали, когда отрубленная голова Цинцинната скатится по наклонному помосту им навстречу. В общем – это надо увидеть, услышать прекрасный набоковский текст, прочувствовать, продумать – пережить очередной экзистенциальный катарсис.
Без малого три часа пролетели на одном дыхании, я вышла из театра, приехала домой, и теперь вот умудрилась катать рецензию до половины четвёртого утра. Завтра можно будет отоспаться, а вечером – с новыми силами в театр. Ждите свежих новостей)

Единое ГЭ Вернувшись домой, я успела пострадать ерундой, а опосля обеда поехала – в театр, конечно же. До Театральной, там два шага до РАМТа – давненько там не была, а теперь вот выбралась на одну из свежих премьер, на второй премьерный спектакль. Обилие детей, в том числе очень маленьких, насторожило сразу, но я мужественно приобрела программку и поднялась к партеру, побродив по экспозиции макабричных афиш какого-то художника и пропалив сувенирно-книжную лавку (миниатюрный томик Кузмина, к счастью для моего кошелька, уже пропал). Вскоре прозвучал первый звонок, и я, привычно пренебрегая своим законным местом где-то на балконе, отправилась пытать счастья в партер, неоднократно будучи согнанной со свободных мест, но в итоге осела ряду где-то в шестом. В антракте подтянулись опоздавшие, место пришлось освобождать – и перемещаться на другое, в середине третьего ряда, которое я уже пыталась занять до спектакля, но тогда на него нашёлся законный обладатель, а теперь он ушёл или пересел. Таким образом я могла всё видеть и слышать в лучшем виде.
«Думайте о нас» - приятная детская сказка, прикидывающаяся глубокой экзистенциальной философией, лёгкая пища для ума в юмористическо-романтической обёртке. Несмотря на всю простоту, за сюжетными перипетиями, местами вполне смешными, небезынтересно наблюдать, к тому же оформлен спектакль красиво и со вкусом, с намёком на классику сюрреалистической живописи и пластики. Фабула пьесы современного драматурга Евгения Клюева начинается тривиально, а развивается довольно-таки запутанно: заблудившись в подмосковном лесочке, офисный планктон Иван Петрович и его несовершеннолетняя секретарша Мария угодили в некий параллельный мир, замок Его Величества, населённый феями и всяческими чудаками. Эти славные существа уверенно противопоставляют себя миру внешнему – в первую очередь, целиком и полностью зависят от случайностей, находясь как бы на грани вероятностей, как кошки Шредингера. Их гостям придётся усвоить местные прописные истины: есть вещи, которые можно, но не нужно объяснить, и нужно понять, что не всё можно понять. Однако и в мире фантазий и волшебства существуют свои традиции, не менее жёсткие, нежели привычные простым смертным порядки – и любовь между представителями разных миров рискует окончиться плачевно. Этот «плохой конец» с немой сценой стал бы отличным минорным финалом спектакля, но – осторожно, спойлер! – из двух вариантов был выбран третий, вполне в духе моего взгляда на «безвыходные» ситуации. Мечтательная девушка и странноватый сын Величества, играющий на пианино, уйдут в бесконечный поиск мира, в котором они смогут быть вместе – но жаль, что никаких эмоций весь этот пафос не вызывает, возможно, потому, что принц у Девятьярова получился блёклым и неубедительным. Кто действительно подошёл бы на роль героя-любовника – так это Шут (Печенкин), больше похожий на менестреля: обаятельный печальный мудрец, никогда не впадающий в уныние и решивший пожертвовать счастьем ради той, которую готов был полюбить, но которая предпочла другого. Также порадовали эпизодические роли массовки – больше смахивающий на Дон Кихота Гамлет, Пушкин, лётчик… пёстрый карнавал изрядно ласкал глаз между патетическими монологами и довольно-таки однообразными диалогами в самоповторяющихся мизансценах. Но хоть Клюеву и далеко до Гоцци, общее впечатление спектакль всё равно оставил позитивное – подходящая вещь для того, чтобы, не рискуя заскучать, отдохнуть от более серьёзных произведений театрального искусства.
Два с половиной часа пролетели, я скрала с края сцены бутафорский осенний лист из рыжей бумаги с пластиковыми прожилками и пошагала в гардероб. Вернув себе куртку, я спустилась в подземку и вскоре вернулась домой, где принялась безбожно отвлекаться на всё подряд и в редкие перерывы с грехом пополам вымучивать рецензию – но что выросло, то выросло. Надо бы и завтра, по логике, выбраться куда-нибудь на что-нибудь, посему надеюсь, что прощаюсь ненадолго.)

До У обитающей в коттедже на отшибе немолодой супружеской пары немного радостей: муж работает, жена сидит дома, вместе они смотрят порнуху без звука и делают детей под музыку в наушниках, а потом этих детей воспитывают – по тому же принципу, по которому кинологи в питомнике дрессируют их собаку. Он таков: из живого существа, как из глины, можно вылепить что угодно, если задать требуемую модель поведения. Пока из доберманов лепят охранников или бойцов, родители лепят «идеальных людей» из безымянных двух сестёр и брата: они занимаются спортом и творчеством, изучают науки и работают по дому, учатся ориентироваться с завязанными глазами и задерживать дыхание под водой, а за успехи получают наклейки. И всё бы хорошо, если бы не одно но: во избежание «дурного влияния» социума девушки и юноша с самого рождения не выходят за пределы участка и не получают никаких сведений из внешнего мира. Они дожили до совершеннолетия, будучи уверенными, что «телефон» - это солонка, «море» - это кресло, «экскурсия» - это покрытие для пола, и что за забором для них слишком опасно, потому что там водятся страшные звери – кошки, растерзавшие второго брата, когда-то сбежавшего из дома. За забор может выходить только отец и только в автомобиле, оттуда он привозит продукты, предварительно срезая этикетки. Дети же усвоили: им можно будет покидать сад, когда у них выпадет коренной клык и вырастет новый – они не знают, что этого никогда не случится. Но настоящая жизнь находит лазейку к пленникам этого ада, подчинённого строгим правилам, через Кристину – охранницу с завода отца, которой он платит за секс с его сыном и за молчание о происходящем. Совратив старшую из сестёр, она даёт ей видеокассеты – «Роки», «Челюсти» и «Танец-вспышку»… мир, показанный в них, жесток, но он оказывается притягательнее и интереснее того, в котором девушка вынуждена была существовать всю жизнь. А значит, если клык не может выпасть сам – его необходимо выбить. В финале весь тот абсурд, за внешне неторопливым и внутренне напряжённым течением которого зритель наблюдал час и сорок минут, оборачивается развёрнутой метафорой с открытой развязкой – аллегорией взросления, инициации, любого освобождения вообще. Любая система, чем более благие цели она призвана преследовать, тем более насильственна по отношению к личности, будь то семья или общество; жизнь внутри системы, какой бы тяжёлой она ни была, кажется более безопасной, нежели вне её, и не каждому дано вырваться из клетки, перерезать пуповину, что всегда неизбежно сопряжено с болью, потерей, жертвой. Но авторы фильма с максимальной убедительностью показывают, гиперболизируя всем знакомые подавляющие факторы, насколько противоестественна, унизительна и губительна жизнь в системе – кажется, нечто похожее хотел сказать Ханеке в своей «Белой ленте», посыла которой я раньше не понимала, но ему не хватило выразительных средств. Здесь же бьёт напрямую по мозгам самый выпуклый из жанров – сюрреализм, но сюрреализм не сказочный, переносящий на экран фантазии режиссёра, а реальный для персонажей фильма, заменяющий им ту реальность, которая окружает нас, и от этого степень воздействия удваивается. Благодаря замечательной актёрской игре эти персонажи создают иллюзию документальной съёмки – не остаётся сомнений в том, что психика молодых людей, выросших в изоляции, серьёзно перверсирована, что они вряд ли когда-нибудь смогут общаться с обычными людьми и, скорее всего, окончат свои дни в психбольнице. Тяжёлое, в смысле качественно нагнетаемого и разрешаемого саспенса, зрелище – хотя фильм сам по себе, по крайней мере для меня, не столь страшен, как его малюют, а с точки зрения операторской техники даже красив, и посмотреть его, не рискуя заработать заикание, вполне можно (кого сейчас удивишь рукоприкладством, малой кровью и умеренным сексом?) – и однозначно нужно. Нужно – потому что «Клык» надолго оставляет осадок в мозгу и в душе, тот «отходняк», неизбежно заставляющий задуматься о мотивациях, движущих всеми героями, как об искажённых и извращённых отражениях бытовых мотиваций каждого из нас, и ценить свою личную свободу и стремиться к ещё большей.
После

Море В своей книге Бартошевич однажды рассказал историю о том, как на британских торговых судах, чтобы занять изнывавших от скуки во время штиля матросов, капитан Киллинг решил поставить «Гамлета». Виктюк вдохновился идеей – насколько мы помним, в шекспировском театре вообще актрисы появились не сразу и не в достаточном количестве, поэтому женские роли зачастую писались под актёров-мужчин и исполнялись ими, – и решил представить, как вышедшие в своё первое плавание выпускники Королевской морской школы сыграют «Ромео и Джульетту». Эксперимент оказался удачным – юные моряки сыграли всерьёз, с неожиданно зрелым мастерством и одновременно с присущими молодости страстностью, искренностью и чуткостью. С первого взгляда на них чувствуешь тёплое приятие: славные, смешные мальчики, охотно подхватившие новое развлечение, читают с книжек текст, толкаются, складывают бумажные самолётики, стесняются себя и друг друга, иногда отмаливают несуществующие грехи. Но чем дальше заходит действие, перепрыгивающее с одного ключевого момента на другой, тем больше стирается грань между актёрами, теми непрофессионалами в полосатых трусах, и персонажами, говорящими через их интонации, их жесты, пластику и мимику. Тем острее, рельефнее нарастает напряжение, быстрее и неумолимее раскручивается роковая воронка, уже готовая – мы-то знаем это, знаем и не в силах предотвратить – поглотить этих трогательных, наивных и невинных детей. И пусть перед нами – не подростки из Вероны, Монтекки и Капулетти, а двое ловких парней, смуглый и бледнокожий: вечные истории, существовавшие и до Шекспира, и после него, не делают привязок ни к полу, ни к возрасту, ни к эпохе, ни к месту действия. На палубе неизвестного корабля, среди канатов, матов, сетей, парусов, школьных парт, под плеск волн, пароходные гудки, оглушительные звонки и разнообразнейшую музыку – любят так же, страдают так же и умирают так же, как под солнечным итальянским небом. А может, даже сильнее – в сравнении с постановками других театров, при всём моём уважении к некоторым из них: меньше лирики – больше влечения, подлинно физического, сексуального, сдерживаемого с видимым усилием, меньше романтической грусти – больше боли, всепоглощающей, пережигающей нервы, убивающей также в самом буквальном и физическом смысле этого слова. Так – правдоподобней, так – ярче, так – безоговорочно веришь и этой любви, развивающейся не сразу и не вдруг, а разгорающейся с каждым мгновением всё ярче из искры, заронённой гением Шекспира в отзывчивые сердца, и этому страданию, которое окрепшая любовь способна преодолеть. Лишь одно мешает мне выставить данному спектаклю шесть баллов, положенные шедеврам: если на Юго-западе был изумительный «кордебалет» в лице Меркуцио, Тибальта, Лоренцо, то Виктюк, создавший великолепных главных героев (как назвать их? Ромео и Джулиан?), лишил их какого бы то ни было второстепенного плана, который создавал бы эмоционально-психологический фон. То есть ещё два моряка, читающие все остальные роли, существуют исключительно «для красоты», паузы, заполненные ими, скучноваты, не притягивают такого повышенного внимания, как сцены, разыгранные непосредственно между нашими влюблёнными. Впрочем, надо отдать должное Роману Григорьевичу: вкус на красоту мужского тела у него, как всегда, отменный, он любуется сам и щедро позволяет полюбоваться другим. За эстетическим оргазмом (хотя «Саломея» искрит чувственностью больше), безупречно оформленным и осмысленным, рекомендую обращаться именно к нему.
Всё хорошее имеет склонность быстро заканчиваться – особенно если длится всего два с половиной часа, как всегда у Виктюка – без антракта (поэтому случайная публика сбегает прямо во время действия >< ). На поклоны вышел сам маэстро - шикарно выглядящий, как всегда; ему аплодировали стоя. По окончании спектакля я, подавив желание купить афишу к «Служанкам» (вот посмотрю – тогда может быть, я ж фетишист ещё тот), вышла из театра и, радуясь, как уже тепло и светло вечерами, неспешно двинулась обратно к Арбатской. Дома я с рецензией раскачивалась долго – было на что отвлекаться, хотя для меня без малого три ночи – ещё отнюдь не предел, поэтому я планирую ещё почитать. В школу-то завтра один хрен не идти, а делать историю, желательно – идти на «Клык» и обязательно – на курсы. Прощаюсь и надеюсь, что до скорого)