Около года назад власти Москвы объявили о начале всеобщей изоляции: с конца марта 2020 года жителям запретили выходить из дома без уважительной причины и свободно перемещаться по городу. Аналогичные меры, впрочем, были приняты и в других странах. Со временем стало понятно, что, несмотря на пандемию, закрывать людей дома без какого-либо движения – тоже не самая лучшая идея, в том числе и для их здоровья.
Поэтому когда во всем мире города стали постепенно открываться, во многих из них сделали ставку на передвижение пешком или на велосипеде, что и понятно, велосипед – это здоровая альтернатива любому транспорту, особенно когда стоит цель избежать массового скопления людей в одном месте.
И тут начинается самое интересное. Если в одних городах понимали важность двухколёсного транспорта, стимулировали спрос на передвижение пешком либо на велосипеде и активно развивали инфраструктуру, то в других не делали ровным счётом ничего или же почти ничего. В результате сегодня, спустя год, хорошо видно, к чему пришли разные города.
В прошлом месяце американский портал Streetblog подвел итоги года, прошедшего с момента рекомендации мэра Нью-Йорка Билла де Блазио перемещаться по городу на велосипеде или пешком для уменьшения распространения коронавируса, сравнив, как власти Нью-Йорка и других городов мира развивали велоинфраструктуру. И знаете, Нью-Йорк на фоне Парижа, Милана или Боготы выглядит достаточно скромно – становится понятно, что американский мегаполис и близко не использовал все возможности для развития велотранспорта. Но, как говорится, всё познаётся в сравнении.
Потому как если посмотреть на Москву, то темпы развития велоинфраструктуры в Нью-Йорке очень даже впечатляют!
На основе материала #Velonation, подготовил для вас пост, как в разных городах мира развивалась велоинфраструктура в период пандемии, когда Москва решила просто "отдохнуть":
Март
В Боготе спешно организуют велодорожки, чтобы сотрудники жизненно важных предприятий могли безопасно передвигаться по городу в условиях нарастающей пандемии. Общая их протяженность превышает 76 км (сначала было даже 117 км, но наименее используемые участки убрали).
Временная велополоса в Боготе. Фото: Ivan Valencia / Bloomberg
Мэр Боготы призывает использовать велосипед в качестве альтернативы любому другому транспорту. Помимо этого существует местная программа Ciclov'ia. В рамках неё каждое воскресенье 127 км дорог закрывают для автомобилей с 7:30 до 14:00. На время карантина программу расширили на будние дни с 6:00 до 19:30. Всё это – чтобы разгрузить систему скоростных автобусов Transmilenio.
Лондонский велопрокат следит за тем, чтобы на станциях проката возле больниц всегда были велосипеды. Прокат стал бесплатным для всех медиков, работающих в государственной системе здравоохранения.
В Нью-Йорке всё гораздо скромнее: мэр Билл де Блазио закрывает для машин 2,5 км улиц. Эксперимент не то чтобы удачный – мэра критикуют за то, что за гуляющими надзирают толпы полицейских, а сами перекрытия происходят в благополучных районах, где и так есть место для прогулок. Выходить на улицу ради спорта и свежего воздуха нью-йоркцам в целом не возбраняется.
5 марта мэр Сергей Собянин вводит режим повышенной готовности, а с 26 закрываются магазины и сфера обслуживания, за исключением жизненно важных предприятий. Велосипедных мастерских и магазинов в этом перечне нет. Закрываются и парки, через которые пролегают многие популярные веломаршруты.
Апрель
Мэрия Милана обещает организовать 35 км новых велодорог в рамках программы «Открытые улицы». И почти сразу приступает к работе — новая велополоса на центральной Корсо Буэнос-Айрес заработает уже к началу мая.
Новая велодорога на Корсо Буэнос-Айрес. Фото: Pinar Pinzuti
В Берлине решили строить велодорожки шире, чтобы при обгоне соблюдалась дистанция в 1,5 метра. Кроме того, в немецкой столице во время карантина разрешили работать веломастерским, а также сделали бесплатной аренду велосипедов в сервисе Nextbike, если продолжительность поездки не превышает полчаса.
Тем временем в Нью-Йорке сокращают расходы, срезая финансирование у Vision Zero и программы по улучшению автобусных маршрутов. Из хороших новостей: под давлением городского совета мэр обещает расширить программу «Открытые улицы» до 160 км — их будут перекрывать для машин, чтобы людям было, где погулять.
Закрытая для машин улица в Нью-Йорка. Фото: Prospect Heights Neighborhood Development Council
В Москве начинается всеобщая самоизоляция. Для выхода из дома нужен пропуск, но получить его для поездки на велосипеде не так-то просто — только после обращения активистов мэрия объясняет, как именно это делается.
10 апреля досрочно открывается прокат «Велобайк». Но пока могут воспользоваться им только курьеры и волонтеры, помогающие запертым в домах москвичам. По непонятным причинам пользование прокатом недоступно даже медикам.
Май
Города мира соревнуются, кто из них "велосипедней". Париж обещает отдать велосипедистам 50 км автомобильных полос, сделать пешеходными тридцать улиц (по большей части — вокруг школ) и закрыть для машин улицу Риволи. В Мехико собираются организовать 50 км временных велополос, а в Монреале — целых 300 км. Мэр Лондона Садик Хан замышляет транспортную реформу: ожидается, что благодаря ей лондонцы будут проезжать на велосипедах в десять раз больше, чем до пришествия коронавируса.
Временная велополоса на Парк-лейн в Лондоне. Фото: Stefan Rousseau/PA Images via Getty Images
Участие Нью-Йорка в этой гонке пока довольно скромное — там организуют всего 15 км временных велополос. В целом ездить по городу на велосипеде по-прежнему опасно. В мае городская администрация объявляет, что не будет финансировать законопроект, по которому водителей, повторно пойманных за нарушение скорости или проезд на красный, будут отправлять на пересдачу прав. При этом число таких нарушений на полупустых улицах активно растёт.
В Москве наблюдается аналогичная картина: ДТП стало меньше, но их тяжесть выросла вдвое. Глава Дептранса Максим Ликсутов даёт интервью изданию «Нож», из которого следует, что мэрия рассчитывает на скорое возвращение людей в общественный транспорт и никакой велосипедизации не планирует.
Июнь
В Мельбурне автомобильные парковки превращаются в велополосы. Лондонский велопрокат получает 1700 новых велосипедов, а в Париже на второй срок переизбирается Анн Идальго с программой «пятнадцатиминутного города», в котором пешеходы и велосипедисты играют ключевую роль.
В Нью-Йорке открываются рестораны, но обслуживать посетителей можно только за уличными столиками. Мэр анонсирует 32 км автобусных выделенок — это в три раза меньше, чем просило городское транспортное агентство (к концу года будет построено и того меньше). Также увеличивается протяженность временных велополос на 15 км.
Уличный ресторан на Мотт-стрит в Нью-Йорке. Фото: Emily Andrews for Rockwell Group
В Москве с 1 июня велобайк становится доступен всем желающим, а 9 июня неожиданно снимают режим самоизоляции. Максим Ликсутов публикует колонку, в которой призывает изменить статус-кво в сфере транспорта. Он пишет, что если в результате пандемии люди начнут ездить на частных автомобилях еще активней, то город ждут пробки и убытки (впоследствии эта колонка исчезнет с сайта департамента). Чтобы изменить транспортные привычки москвичей, организован сбор заявок на улучшение велосипедной и пешеходной инфраструктуры.
Июль
Пандемия на время отступила, города, преуспевшие в создании экстренной инфраструктуры, активно пользуются этими достижениями.
Мэр Нью-Йорка расширяет программу, в рамках которой проезжую часть закрывают для машин и отдают под летние веранды ресторанов — кормить людей в помещении по-прежнему нельзя.
В Москве тем временем идёт битва за полосу на Лесной — несколько лет назад при благоустройстве ее, что называется, заложили в геометрию, но так и не нарисовали. И вот теперь, когда Дептранс решил достать проект, часть жителей района и муниципальных депутатов начали протестовать, предвещая транспортный коллапс.
В других странах месяц был настолько скуп на события, что в календаре Streetblog его вообще пропустили. Другое дело Москва: Дептранс проснулся и тоже решил сделать временную инфраструктуру. Мэрия анонсирует велополосы на Малой Дмитровке.
Также временные велополосы должны появиться на Большой Ордынке и Большой Полянке, в Каретном ряду, Газетном переулке и Большом Москворецком мосту. Последняя так никогда и не появится. Видимо, ФСО не разрешила.
Большая часть этих полос реально появится ближе к концу месяца. И если за рубежом под временной инфраструктурой имеется ввиду быстровозводимые дорожки, удовлетворяющие запрос без потери времени на капитальное строительство, то в Москве понятие трактуют буквально. Временные — значит до конца теплого сезона.
Сентябрь
Франция переживает вторую волну коронавируса. Французские власти выделили в качестве субсидий по 50 евро на ремонт велосипеда каждому, кто подаст соответствующую заявку. Предполагается, что эта мера позволит уменьшить скопление людей в общественном транспорте.
Эксперт предупреждают мэра Нью-Йорка, что если его администрация не поспешит развернуть в городе связную сеть велосипедных и автобусных полос, город ждет "кармагедон" — рост автобилепользования, которое он просто не сможет переварить. Нечто подобное уже происходит в Москве — автомобилей на улице на 6-7% больше, чем год назад. Люди, опасаются заражения и не рискуют садиться в общественный транспорт, а альтернативы им предложено не было.
Октябрь
Мэр Нью-Йорка признает, что план создания автобусных полос провалился — вместо обещанных 32 км до конца года успеют сделать максимум 27.
В Нидерландах электровелосипед – самый популярный вид велосипеда в стране, идёт рост продаж грузовых велосипедов – на 54% с начала пандемии. В стране с велодвижением вообще всё, как обычно, хорошо. Были закрыты секс-шопы, кафе и магазины с травкой, но только не веломагазины.
А в Москве пока тишь да гладь: теплая осень, пандемия снова набирает обороты, как и пробки, но пока никто особо не волнуется.
Ноябрь
Мэр Парижа Анн Идальго анонсирует снижение скорости машин до 30 км/ч практически по всему городу. Похожие инициативы есть и в других европейских городах.
А в Москве заканчивается "велосезон". Проработавший до 30 ноября велопрокат консервируют на зиму, а мэрия объявляет о демонтаже временных велополос. При этом бум велодоставки, начавшийся в первые месяцы пандемии, не утихает — даже с наступлением холодов на улицах полно велокурьеров.
Декабрь
На Нью-Йорк обрушивается снегопад и мэрия вынуждена признать, что не имеет инструментов, чтоб поддерживать велоинфраструктуру в рабочем состоянии — при том, что желающих ездить по городу на велосипеде с приходом зимы сильно меньше не становится.
Засыпанная снегом велоинфраструктура в Нью-Йорке. Фото: Elizabeth Adams
В Европе люди активно используют велосипед даже в зимой. Это, конечно, не в Якутии зима, но у нас при температуре около нуля на велосипеде уже почти никто не передвигается.
В Москве обсуждают бюджет на ближайшие два года. Депутат Дарья Беседина предлагает незначительно сократить расходы на закупку реагентов и пустить сэкономленные деньги на строительство велодорожек, но большинство отклоняет эту инициативу.
Собственно, строить в ближайшие годы ничего и не планируют. Пока неофициально, но в департаменте транспорта зреет идея перевода велоинфраструктуры на сезонный режим — велополосы будут рисовать по весне и стирать осенью. Тем временем пробки продолжают расти — 25 декабря они достигнут рекордных значений.
Январь
Департамент транспорта Нью-Йорка озвучил результаты 2020 года: построено около 46 км защищенных велодорожек и 58 км обычных. В планах построить 10000 велопарковок до 2022 года.
28 января 2021 года мэр Нью-Йорка объявил в своем обращении к жителям, что он создаст в каждом районе так называемые "велосипедные бульвары". Он также объявил, что город добавит полосы для велосипедистов на Бруклинском мосту и на мосту Квинсборо, но не раньше конца 2021 года. Сейчас там нет разделения для пешеходов и велосипедистов.
роект-победитель летнего конкурса «Лес на Бруклинском мосту», Pilot Projects Design Collective, Cities4Forests, Wildlife Conservation Society, Grimshaw and Silman.
У нас тоже есть достижение. По данным Яндекс.Маркета, в 2020 году личных велосипедов купили на 11% больше, чем год назад. Вместе с тем компания TomTom публикует очередной рейтинг городов с самыми большими пробками, в котором Москва занимает первое место.
Если говорить о развитии велоинфраструктуры, то сегодня столица, как и многие российские города, показывает достаточно скромные результаты. В то время как в крупных городах Европы, Америки и Австралии в 2020 году были построены сотни километров велодорожек, в Москве еле осилили несколько временных полос в конце лета, да и то не обошлось без скандалов. По окончании же сезона пропали и новые велополосы.
Уже совсем скоро на улице снова будет тепло. В Москве анонсировали рекордно ранний запуск проката самокатов и велосипедов – с 4 и 6 апреля соответственно, что не может не радовать, но пока остаётся открытым вопрос дальнейшего развития велоинфраструктуры. Впрочем, и здесь есть подвижки. В Дептрансе обещают в этом году установить новые велопарковки и возвести временные велополосы по всему городу. Хочется надеяться, что эти планы будут реализованы и Москва не потеряет еще один год, топчась на месте, пока другие города мира развивают велоинфраструктуру.
Вопрос ведь касается не только коронавируса. Для укрепления иммунитета нужно больше двигаться, и в этом как раз может помочь велосипед. Но чтобы люди совершали больше поездок на нём, в городе должна быть качественная инфраструктура.
Macy’s — одна из крупнейших и старейших сетей розничной торговли в США. Основана в 1858 году Роулендом Хасси Мейси.
Универмаг Macy’s на 34-й улице в Манхэттене считается одной из самых притягательных для туристов достопримечательностей Нью-Йорка наряду со статуей Свободы и зданием Эмпайр-стейт-билдинг.
Заброшенный мост через Ричмонд Авеню давно манил меня. Поэтому в понедельник я встал утром пораньше, дошёл до перекрёстка, нашёл дырку в индустриально-прочном заборе и проник в альтернативную реальность - полную таинств, чудес и мелкого мусора. Трудно представить, что эта пустынь находится посреди оживлённых дорог и улиц.
Вход в параллельное пространство. За воротами - парк Брукфилд
Здесь болота и просторы
Свободно и по-хозяйски разгуливают олени
Трава выше человеческого роста
С холма за мостом можно наблюдать прекрасные рассветы
Очевидно я не единственный, кто приходит сюда насладиться видами. Кое-кто делает это с комфортом
Сам мост давно не годится для автомобильного движения
Зато с него можно наблюдать как ездят другие
На заднем плане - живописная Статен-Айлендская помойка. Наряду с Великой Китайской стеной, один из самых больших объектов, созданных человечеством.
Откуда же взялся этот заброшенный мост?
Те, кто заезжал на Статен-Айленд через мост Аутербридж, наверняка пользовались хайвэем имени ветеранов Корейской войны (Korean War Veterans Parkway, или KWV). Это очень удобное двухполосное скоростное шоссе, пересекающее Статен-Айленд с юго-запада на северо-восток и внезапно кончающееся посреди острова - как раз перед заброшенным мостом. Впечатление не обманывает - изначально шоссе должно было идти до самого моста Верразано.
Как и многие нью-йоркские дороги (и парки), KWV был спланирован Робертом Мозесом по кличке "прораб". Мозес - неоднозначная фигура в нью-йоркской истории. В первой половине 20 века он имел практически неограниченное влияние в штате и в разное время назначался на 12 руководящих должностей - от директора планирования и строительства дорог до директора управления парков. Причём некоторые должности он занимал одновременно.
После себя Мозес оставил удобные современные шоссе и благоустроенные парки. А также стёртые с лица земли посёлки и выкорчеванные леса.
Мозес Маунтин, одна из достопримечательностей Статен-Айленда, названа в честь него. Рукотворная гора построена из строительного мусора, образовавшегося при прокладке Статен-Айлендского экспрессвэя.
(c) Getty images
Мозес начал планировать KWV ещё в 30-е годы, будучи молодым строительным инженером. Изначально дорога называлась Ричмонд Парквэй и должна была соединять мост Аутербридж с планировавшимся Бруклинским туннелем метро.
Из-за Великой Депрессии и последовавшей Второй Мировой строительство туннеля в Бруклин отложили, а потом и вовсе забросили. Про Ричмонд Парквэй забыли на несколько десятилетий, а Мозеса перебросили на другие, более важные проекты.
В середине 60-х, после строительства моста Верразано, соединявшего Статен-Айленд и Бруклин, о хайвэе наконец вспомнили и Мозес лично вернулся, чтобы руководить строительством своего детища. Ударными темпами шоссе проложили почти до середины острова. Но тут случилась маленькая неприятность - Мозеса объявили чуть ли не врагом народа и сняли со всех государственных должностей.
Когда-нибудь это должно было случиться. Как и все энергичные технари, Мозес не заморачивался офисной политикой и не отличался особым тактом - нажив за свою карьеру множество врагов среди нью-йоркской бюрократии. В трудные времена его приходилось терпеть - именно такие люди как Мозес помогают побеждать трудности. В сытые и стабильные годы Мозеса заменили более удобным кабинетным чиновником.
Последние годы Роберт Мозес прожил в прибрежном посёлке Вест Айслип на Лонг-Айленде - вдали от городского шума и политических передрязг. Он наконец смог посвятить себя любимому занятию - плаванию. Умер Мозес в 1981 году в возрасте 92 года.
KWV/Ричмонд Парквэй так и остался недостроенным. Только заброшенный мост, упирающийся в парк Брукфилд, напоминает о грандиозных планах
Эксперт рассказал, какие данные нельзя хранить на смартфоне.
Короткая ссылка
Анастасия Румянцева
Специалист по кибербезопасности Андрей Масалович рассказал в беседе с RT, какие данные нельзя хранить на смартфоне и как лучше защитить свой мобильный телефон.
«Хранить можно любые данные без ограничений, но самое простое правило: всё, что вы готовы хранить в своём почтовом ящике в подъезде, можно хранить и в телефоне. Уровень защиты данных на смартфоне сейчас примерно как уровень защиты вашего почтового ящика. Вообще, данные на серверах и компьютерах, смартфонах, подключённых к сети, хранить нельзя, лучше иметь удалённые носители», — пояснил эксперт.
По словам Масаловича, в мобильном телефоне категорически нельзя хранить таблички с паролями и учётными данными.
«Нельзя использовать одинаковые пароли на разных сервисах. Пароли надо менять как минимум раз в квартал. Удобнее разделить кредитные карты: то есть счёт, на котором много денег, сделать доступным только из отделения. То есть когда вам нужно провести крупный платёж, вы должны в отделение прийти», — добавил он.
Кроме того, по мнению специалиста, стоит завести карту для текущих расчётов, на которой лежала бы небольшая сумма.
Масалович также пояснил, что все устройства нужно считать отдельными и нигде не ставить галочку «Запомнить меня».
«На современных смартфонах сейчас есть функции, которые позволяют хоть чуть-чуть вас спрятать: например, во всех новых версиях, на всех платформах есть галочка «Динамический сменный MAC-адрес», её надо ставить и при этом отключать Bluetooth», — подчеркнул аналитик.
Собеседник RT добавил, что вместо того, чтобы носить с собой в смартфоне фотографию первой страницы паспорта, гораздо надёжнее иметь распечатанные сканы.
Если их нужно сфотографировать и переслать, то потом эти данные нужно стереть, пояснил он.
«Утрата смартфона — более чем реальное событие. Его можно выронить в транспорте, его могут украсть. Однофакторная авторизация, которая у большинства стоит, проламывается на раз. Кроме того, есть технические средства, как со смартфона снимать информацию, даже не имея вашего ПИН-кода», — рассказал Масалович.
Он отметил, что по возможности лучше разделить рабочий и личный мир, чтобы для разных целей были разные смартфоны и аккаунты.
Кроме того, Масалович заявил, что если в личном кабинете интернет-магазинов вам предлагается запомнить данные банковской карты, чтобы каждый раз при покупке не вводить данные, то лучше этого не делать.
Ранее эксперт дал советы по защите от новой схемы мошенничества.
Александр Божьев
Города, где я бывал в США:
Нью-Йорк
Вашингтон
Бостон
Чикаго
Хьюстон
Солт-Лейк-Сити
и др.
Мне теперь становятся всё ближе
Эти МАЯКОВСКОГО слова:
«Я хотел бы жить и умереть в Париже,
Если 6 не было такой земли — Москва».
Москва. Битцевский парк. 12 марта 2021 года. Ночь - минус 14, день - минус 8.
Фото Анатолия Постникова.
Враг не дремлет.
Гадание на кофейной гуще?
Inna Megorskaya
Мнения о здравоохранении
Доктор Сницарь
КАЛЕНДАРЬ ИНФЕКТОЛОГИИ.
15 февраля 1911 года умер Илья Мамонтов.
Из всех смертей медиков, поехавших с Заболотным на чумную эпидемию в Харбин и погибших, это – самая известная. Я помню, как потрясло меня первое прочтение его последнего письма матери. Потом, когда начал преподавать, каждое занятие по особо опасным инфекциям или чуме я начинал с этого письма.
Неравнодушных глаз не было, и может быть, эти мальчики и девочки впервые задумывались, что такое инфекции, что такое медицина, врачебное служение, будничный подвиг, который может закончиться смертью... Пафос, высокий штиль, другое время, другие люди и отношения – скривитесь вы, и может быть, будете по-своему правы. Какое служение, если с медициной у многих в наше время ассоциируются в первую очередь взятки и профессиональное невежество. И опять не скажу, что этого нет. Думаю, и во времена Чехова были другие врачи, они описаны Антоном Павловичем. Но был и доктор Дымов – неприметный, тихо делавший своё дело, работавший на двух ставках, чтобы содержать семью и, не задумываясь, вдохнувший дифтерийные плёнки чужого ребёнка, не реализовавший свой талант и блестящее будущее... Они и сейчас есть, такие доктора. Их просто не замечают, считается, что так и надо, и ничего героического нет в этом будничном труде. И да, так и есть. Только когда они уходят, окружающие закусывают губу и с отчаяньем произносят: «Прозевали!»
Вот написал эти слова, и встал перед глазами Николай Олегович Гортынский. Работал у нас такой доктор-инфекционист. Ничем не примечательной, совершенно не героической наружности. Тихий, улыбчивый, незлобивый и неконфликтный. Такие нравятся начальству, не вызывают чувства зависти у коллег, о них вспоминают в последнюю очередь, когда лихорадочно решают, кого в этом году по разнарядке отметить ко Дню Медика, и в то же время они первые, о ком вспоминают, когда никто не хочет дежурить 1 января. Этот не скажет «А чё я?» и молча поедет в командировку, подменит товарища, возьмёт на себя «неудобного» больного...
Почему вспомнил? Подвига он не совершил, не успел – если не считать подвигом ежедневный труд, когда в своё сердце вбираешь боль людей. Ушёл в одночасье, не от инфекции – «от сердца». Намного раньше обычно отмеряемого человеку, никогда на больничный не ходил, раз – и всё...
И подумалось: «Упустили...» И ещё подумалось – он без слов собрался бы и уехал в тот Харбин и со своей застенчивой улыбкой вытаскивал бы зачумленных страшных китайцев из фанзы, а потом перекуривал бы за углом, сдвинув маску набок, переводя дух и помаргивая близорукими глазами. Как Мамонтов. Может, они там где-то на эпидемиях и встречаются, ушедшие инфекционисты?
А ещё у него остался сын, который почему-то считает его настоящим мужчиной и почему-то захотел стать врачом, а пока работает у нас медбратом, в отделении, где работал его отец...
Илья был такой и не такой.
«Сонливый и рассеянный увалень, это был отличный товарищ, щедрый и покладистый» – так описывает его Валентин Пикуль.
«Рослый, добродушный и очень талантливый юноша, отличавшийся удивительной душевной чистотой и благородством» – это из «ЖЗЛ» Глеба Голубева о Заболотном.
А вот женский взгляд врача, тоже не удержавшегося и написавшего об этой истории, – Ларисы Поздняковой: «Высокий, статный, чуть полноватый юноша. Щёгольские усики, щёгольское пенсне, которое он то и дело роняет. Рассеянность и невнимательность, достойные войти в анекдоты».
Позади Пажеский корпус, пять курсов Военно-Медицинской академии, впереди блестящее будущее... А ещё позади работа добровольцем на двух петербургских эпидемиях холеры. Из холерных бараков он и вывел за руку мальчонку, родители которого умерли, и привёл сироту в свой дом.
«– У него никого нет, – сказал домашним. – Зовут его Петькой, а отчество по мне будет – Ильич... Я усыновлю его!
Так, не будучи женат, стал отцом».
Продолжаю цитировать вперемешку этих авторов, разбирайтесь, где кто:
«Вечером он вернулся домой – согнутый от боли.
– Что с тобою? – спросила мать.
– Я сделал себе противочумные прививки.
– Зачем?
– Еду в Харбин... на чуму!
– Сын мой, надо же иметь голову на плечах.
– На плечах, мама, не только голова, но и погоны будущего врача. Если чуму не задержать в Харбине, она каак...»
Вспомнил, какими глазами смотрела на меня мама, когда похожим вечером я заявил, что еду бороться с детской смертностью в далёкий Таджикистан, где не так давно стреляли и изгоняли русских – душанбинская независимость 90-го года. Нахраписто тараторил что-то о важности миссии, о разгуле инфекций, о спасении детей, о долге – сбиваясь и перескакивая, боясь возражений и запрета. А мама всё смотрела... Не Харбин, и не чума, конечно, но... Не посмела мама отговаривать и перечить, потому что накануне напутствовала другую бригаду – туда же. А чем её сын лучше?
Дальше – мрачный городишко, неимоверная усталость, заметённые снегом штабеля трупов какого-то необычного асбестово-фиолетового оттенка, отвыкание от рукопожатий, борьба с чёртовой рассеянностью, превратившейся из забавного анекдота в смертельную опасность, и бал в клубе КВЖД...
«– А разве... Вот не думал, что на чуме танцуют.
– Чудак! Может, это наш последний вальс в жизни...»
Аня Снежкова. «Невысокая и худенькая, с тёмно-русой косой и внимательным взглядом». На групповом фото по центру. Позади курсы сестёр милосердия, мечты о счастье, книги про любовь...
«Трудно придумать менее подходящие декорации для рассказа о любви. Январские морозы, истоптанный грязный снег да пронзительный ветер. Большой, нескладно построенный город – город времянок и хибар с земляными полами и заклеенными бумагой окнами. Саманные хижины-фанзы, в которых теснятся вперемешку здоровые, больные и умершие. Тяжёлый густой дым костров, в которых горят заражённое тряпье и трупы. Резкий, едкий запах хлорной извести, сладковатая вонь карболки. Чудовищные грязь, нищета и скученность. Но у Ильи и Ани была молодость. И любовь».
В Харбине была лёгочная чума – самая страшная, самая смертоносная. Массово, а не отдельными случаями, она не встречалась нигде со времён средневековой «чёрной смерти». От неё не защищали профилактические прививки, от неё не было лечения. От неё просто умирали. И умирали быстро, за несколько часов, за пару суток, редко кому удавалось протянуть 5-6 дней.
«Хракнет человек кровию и через три дни умираше», – это из летописи, которую я любил приводить на тех же занятиях по чуме... Какие ещё нужны описания? Вот она – вся клиника в одной строчке.
«...Казалось, что фанза давно вымерла. Но едва санитары тряхнули дверь, как отовсюду посыпались на снег китайцы. Илья не поверил своим глазам: фанза – вроде будки, а населяли её человек сорок, и, конечно, половина из них уже заражённые; они выкрикивали угрозы, а из их ртов текла кровь чёрного цвета. Мамонтов полез на чердак, откуда долго сбрасывал вниз труп за трупом... Через несколько минут спустилась оттуда и Аня, её халат был изорван и покрыт пылью, а марлевая повязка съехала набок.
– Если бы вы знали, что там делается! – чихая и кашляя, проговорила девушка. – Все вперемешку...
Когда мертвецов набралось две телеги, Аня Снежкова сказала:
– Теперь ты понял, что такое одна китайская фанза...»
«А смерть уже ходила вокруг них, кашляла им в лицо, отплёвываясь кровью. Первым, ещё в декабре, умер французский бактериолог Жерар Менье, преподававший в одной из китайских школ медицины и приехавший в Харбин добровольцем, как и все они. Умер первый командир «летучего отряда» студент Лев Беляев – красавец, весельчак и талант. Умерли врачи Мария Александровна Лебедева из Подмосковья и Владимир Мартынович Михель из Томска...»
Мы уже писали о них, писали, писали, писали... весь декабрь, январь, февраль, ведя летопись смертей той страшной эпидемии. Вот они, пятеро, в ряд на фото: Л. М. Беляев, М. А. Лебедева, В. М. Михель, Ж. Менье, И. В. Мамонтов... И ведь все они, собравшиеся здесь, знали, на что идут, – для большинства из них это была не первая эпидемия.
Врачи, заразившись, сами заполняли бланки истории болезни на своё имя, а в последней графе выводили по-латыни роковые слова: «Exitus letalis». Почерк обречённых был разборчивый, у женщин даже красивый – я видел эти температурные листы, отбирая материалы для нашего музея инфекционной службы в запасниках петербургского музея ВМА. Когда до смерти оставалось совсем немного, умирающему – по традиции – подносили шампанское, он пил его и прощался с коллегами. Потом все выходили и оставляли его одного...
Пройдёт еще 35 лет, прежде чем удастся вылечить человека от лёгочной чумы. А пока можно только облегчить умирающим последние дни и часы жизни. Подать воды. Вытереть пот. Поддержать уколом камфары слабеющее сердце. Просто пожать руку.
«...Заболотный отозвал в сторону Аню Снежкову.
– Анечка, – сказал он ей. – Илья хороший человек, но малость нескладный. Чумогонство не терпит рассеянности. Даже слишком собранные натуры, застёгнутые и замотанные до глаз, и то иногда ошибаются. А он за всё хватается голыми руками, колбы путает, пенсне у него вечно болтается на шнурке... (здесь я вспомнил вечно не завязанные нижние тесёмки масок моих студентов, елозящие по животу пациента, когда они склонялись над ним для пальпации – А.С.). Присмотрите за этим лохматым хлопчиком!
– Хорошо, Данила Кириллыч, – отвечала Снежкова. – Я-то ведь очень осторожна в работе, промашки нигде никогда не допущу...»
«– Вымыл, вымыл руки! Ну что вы ко мне все пристаете? Хотите, ещё раз пойду помою, пожалуйста!»
«...Полный противочумный костюм включает прорезиненный комбинезон под белым халатом, резиновые сапоги и резиновые перчатки, очки-«консервы» и ватно-марлевую повязку, закрывающую половину лица. Последнее, что видят умирающие в бараке – закрытые масками лица санитаров и холодный блеск очков, за которыми не видно глаз... Аня снимала перчатки, чтобы тёплыми ладонями пожать умирающему холодеющие руки. Снимала маску, низко склонялась к койке, шептала слова утешения. Она старалась быть осторожной, аккуратно проходила дезинфекцию... Нет, она не рисковала попусту – просто делала своё дело, помогала людям. Помогала чем могла. Так она проработала месяц. Уже начался февраль, и эпидемия уже шла на убыль, когда Аня закашлялась и увидела на платке пятна крови...
В больнице за ней ухаживал Илья. Сидел рядом, поил горячим чаем и бульоном с ложечки, читал ей какие-то книги, рассказывал про своих мать, сестёр, про своего Петьку... Товарищи просили Илью быть осторожнее – но разве можно осторожничать, когда умирает любимая?»
Пытались отстранить его от ухода за Аней, но Илья настоял на своём с какой-то совершенно несвойственной ему решительностью и резкостью.
«– Это уже какая-то дискриминация! – разбушевался он. – Я буду жаловаться Даниилу Кирилловичу! Специально приехал на эпидемию из Петербурга за чёрт знает сколько вёрст, а меня не допускают к больным! Мне трижды делали прививки, могу подтвердить справками, если не верите. И никакой особой опасности решительно нет. А вы подумали о том, какое тяжёлое впечатление произведет на Аню, если она увидит, что я боюсь к ней подойти?!»
«...Илья Мамонтов сидел у окна, неловко зажав под мышкой градусник, и что-то рисовал на морозном стекле.
– Вот не везет! Такой день, а я простудился, – смущённо пробасил он, стараясь не смотреть на нас.
Термометр показал 37,4. Лёгкий жар, слабость, кашель – в самом деле это могла быть и простуда.
– На анализ! – велел ему Заболотный...
Первый анализ – чисто. Второй – чисто. Третий. Четвёртый.
– Продолжайте и дальше, – настоял профессор...
Десятый анализ. Одиннадцатый. Двенадцатый. Тринадцатый.
– Всё чисто, – сказал лаборант. – Никакой чумы.
– Хорошо, – повеселел Заболотный. – Ради моего успокоения, голубчик, сделайте четырнадцатый, и на этом закончим...
Четырнадцатый анализ был ужасен.
– Ну, что вы молчите? – спросил Данила Кириллович.
– Кишмя кишит... гляньте сами!
...Заболотный принес Илье несколько вялых тюльпанов. Где, как нашел он их в охваченном болезнью городе?
– Отдайте их лучше Анечке!
– У Ани уже есть цветы...
Товарищи так и не сказали Илье, что Аня умерла накануне, и цветы положили к ней в гроб…»
На день влюблённых, о котором они тогда... знали?
В палате чумного барака Илья писал письмо маме. Раньше всё не получалось написать подробно, некогда было. А сейчас вдруг оказалось немного свободного времени...
«Дорогая мама, заболел какой-то ерундой, но так как на чуме ничем, кроме чумы, не заболевают, то это, стало быть, чума. Милая мамочка, мне страшно обидно, что это доставит тебе огорчение, но ничего не поделаешь, я не виноват в этом, так как все меры, обещанные дома, я исполнял.
Честное слово, что с моей стороны не было нисколько желания порисоваться или порисковать. Наоборот, мне казалось, что нет ничего лучше жизни, но из желания сохранить её я не мог бежать от опасности, которой подвержены все, и стало быть, смерть моя будет лишь обетом исполнения служебного долга. И, как это тебе ни тяжело, нужно же признаться, что жизнь отдельного человека – ничто перед жизнью общественной, а для будущего счастия человечества ведь нужны же жертвы.
Я глубоко верю, что это счастье наступит, и если бы не заболел чумой, уверен, что мог бы жизнь свою прожить честно и сделать всё, на что хватило бы сил, для общественной пользы. Мне жалко, может быть, что я так мало поработал, но я надеюсь и уверен, что теперь будет много работников, которые отдадут всё, что имеют, для общего счастья и, если потребуется, не пожалеют личной жизни. Жалко только, если гибнут даром, без дела. Я надеюсь, что сёстры будут такими работниками.
Я представляю счастье, каким была бы для меня работа с ними, но раз не выходит, что поделаешь… Жизнь теперь – это борьба за будущее… Надо верить, что всё это недаром, и люди добьются, хотя бы и путем многих страданий, настоящего человеческого существования на земле, такого прекрасного, что за одно представление о нём можно отдать всё, что есть личного, и самую жизнь.
Ну, мама, прощай… Позаботься о моем Петьке!
Целую всех. Хочу еще написать Саше и Маше, что ещё, конечно, успею.
Твой Иля».
Он успел дописать его и спрятал в тумбочку возле кровати, прежде чем болезнь помутила ему сознание.
Илья не знал, что это письмо навеки останется в истории медицины рядом с телеграммой Деминского – телеграммой, которая будет отправлена через год: «Труп мой вскройте как случай экспериментального заражения человека от сусликов...» И не думал Илья, конечно, ни о каком месте в истории. «Мы не ждали посмертной славы, мы хотели со славой жить...» Впрочем, эти стихи тоже ещё не были написаны.
А если бы знал он про свою посмертную славу, то без сомнения променял бы её на жизнь. А ещё вернее – на жизнь Ани.
Илья умер в вечерних сумерках 15 февраля.
Из русской противочумной организации от чумы погибли 39 человек. Из них 2 врача, 2 студента, 4 фельдшера, 1 сестра милосердия, 30 санитаров. Всего же по Манчжурии за время эпидемии погибли 942 медика. Вечная им память. И вечная слава их подвигу, совершённому во имя «будущего счастия человечества», о котором мечтал, умирая, так и не доучившийся студент Илья Мамонтов.
Андрей Сницарь.
Использованные материалы: Г. Голубев «Заболотный», В. Пикуль «Письмо студента Мамонтова», Л. Позднякова «Рассказ о любви и чуме».
Когда я ходил по Нью-Йорку переодетым бездомным, никто меня не замечал. И я прочувствовал, каково это быть бездомным человеком. Люди просто шли мимо и смотрели на меня с отвращением. Лишь одна дама была добра и дала мне немного еды. Этот опыт я никогда не забуду. Мы так часто забываем, насколько мы благословлены. Мы не должны принимать это как данность. И если мы можем кому-то помочь в нужде, нам следует помогать. Поэтому после этого я ходил и давал еду и 100 долларов каждому встретившемуся мне бездомному. Они плакали и были так благодарны. Будьте тем изменением, которое вы хотите видеть в этом мире.
Британская «Большая игра» в Евразии не закончилась
В кадрах для этой «игры» у Лондона недостатка нет
Англичан и Британию можно считать не только главными авторами технологии по набрасыванию сетей дестабилизации на регионы и целые континенты. Они, пожалуй, и наиболее эффективные операторы этой технологии. Достаточно вспомнить середину XIX века, когда в Лондоне наступали друг другу на пятки десятки разномастных революционеров, любовно привечаемых для организаций брожений в стане геополитических конкурентов «владычицы морей». Эту теплую компанию затем остроумно прозвали «зоопарком/многонациональным человеческим зверинцем лорда Пальмерстона» по имени тогдашнего британского премьера.
Леопольд Саксен-Кобург-Готский, король Бельгии, писал тогда своей племяннице, королеве Виктории: «У вас в Лондоне что-то вроде зверинца — всякие Кошуты, Мадзини, Легранжи, Ледрю-Ролены, и так далее… которых периодически спускают на континент, чтобы там невозможно было достичь ни покоя, ни процветания…». Разумеется, «зеленый свет» получали и русские либеральные радикалы и революционные демократы – достаточно вспомнить, где жил Герцен и где издавался его «Колокол».
Казалось бы, с тех пор точка сборки англосаксонской цивилизации переместилась с берегов Темзы на берега Потомака, где в основном и принимаются разнообразные «резолюции о порабощенных народах», конструируются «альтернативные правительства» неугодных и/или слишком богатых ресурсами стран и плетутся сети для них. Однако Лондон остался теневым, а местами и не слишком теневым лидером этих процессов. Российского направления английское лидерство касается особенно. Кажется, именно в Англии находятся многие ключи и отмычки от происходящего в нашей стране. Здесь рады и действующему олигарху, и либеральному оппозиционеру, и олигарху, ставшему оппозиционером (случай Евгения Чичваркина). Впрочем, еще выгоднее англичанам те, кто, оставаясь жить в России, вольно или невольно работают на британские интересы. Часто даже не за деньги, а по безотчетному зову души.
Приведем несколько примеров. Скажем, политолог Сергей Медведев, бывший профессор Высшей школы экономики, сосредоточившийся на работе в «Свободном университете». Особо прославился г-н Медведев в 2013-м году, когда заявил: «По-хорошему, у России как у не справившегося и безответственного хозяина Арктику надо отобрать и передать под международную юрисдикцию подобно Антарктиде с полным запретом на хозяйственную и военную деятельность. Прожив некоторое время на Чукотке, я твёрдо знаю, что Россия в Арктику ничего хорошего не принесла и не принесёт».
Г-н Медведев питает горячую иррациональную любовь к Западу, а к Туманному Альбиону – особенно, и любовь эта местами взаимная, хотя со стороны англичан явно более рациональная. Так, в 2004-м году он участвовал в представительной лондонской конференции на тему «Россия: на пути к истинному партнерству с Западом?». Год назад, в январе-2020, он выступил с лекцией в Оксфорде, где по «доброй» европейской традиции сравнил СССР и III Рейх: «Само по себе просветление не свалится на Россию. Надо пройти такой же путь, как Германия. А пример Германии перед глазами. Немцы воспроизвели такую платформу памяти, которая сформировала политические структуры и формы твердой памяти. Мягкая память — это литература, нарративы. Твердая — это законы, памятники и школьные учебники. В Германии есть и мягкая, и твердая память.
Память — это вопрос просвещения. Не надо настаивать на своей памяти, нужно признавать свою вину. Порочный круг разомкнется, когда все участвующие стороны признают свою частную вину: и Германия по поводу Холокоста, и Россия в отношении оккупации Восточной Европы, заградотрядов, СМЕРШа». А в октябре он удостоился литературной премии «Пушкинского дома», «независимого центра русской культуры»…в Лондоне.
Еще один характерный пример – действительно талантливый молодой историк Камиль Галеев, учившийся в ВШЭ, а теперь также подвизающийся в Свободном университете. Галеев ведет Telegram-канал «Высокая Порта», посвященный тюркско-османской истории, и сочетает в своих взглядах пантюркизм и татарский национализм средней степени тяжести с либеральными западническими ценностями. Еще будучи студентом, Галеев удостоился престижной «Оксфордской премии», а затем, совсем недавно, год провел в британском университете Сент Эндрюс.
Являясь постоянным автором проекта «Idel.Реалии» (татарско-башкирской платформы Радио «Свобода»), Галеев предлагает принять британские практики как образец восприятия национальной истории. В частности, применить их к такому событию, как взятие Казани Иваном Грозным: «В исторической политике татарстанских властей по поводу памяти о 1552 г. наблюдается определенная асимметрия. С одной стороны, в городе стоит памятник захватчикам (sic!), погибшим при штурме города в 1552. В этом году там впервые за последний век состоялось богослужение. С другой, любые попытки увековечивания памяти защитников Казани немедленно пресекаются. О памятнике защитникам города уже и речи не идет. В августе этого года власти убрали памятный камень, поставленный в их честь. Шествия памяти на день падения Казани раз за разом запрещаются…Британская историческая политика — это пример по настоящему инклюзивной политики памяти, возможно, наиболее инклюзивной в Европе. Они не выдают историю Англии за историю Великобритании в целом и чтут память всех сторон былых конфликтов. В этом ее коренное отличие от политики российского руководства, которое упорно смешивает историю страны в целом с историей одной только Московии».
В случае с татарским крайним национализмом и Британией, надо сказать, действует встречно-перекрестный принцип. Опыленный высокими либеральными стандартами историк Галеев вернулся в Россию, а несколько раньше британцы – вполне в духе «многонационального зоопарка Пальмерстона» - предоставили «политическое убежище» национал-радикалу Рафису Кашапову, на которого в России завели уголовное дело за экстремизм. Теперь Кашапов «заместителем премьер-министра правительства независимого Татарстана в изгнании», а возглавляет это правительство проживающий в США Вил Мирзаянов.
Конечно, подобными колоритными личностями британская «сеть», набрасываемая на Россию, далеко не исчерпывается. Едва ли не чаще привязанным к Лондону финансовыми, имущественными и психологическими нитями оказывается внешне донельзя патриотичный чиновник, политик или журналист. Это делает «сеть» еще более опасной.
slovakiv805
lj_zyalt
orceabmattreg39
