мир смерзается в ледяную корку, обнимает дом - небольшую норку, в этой норке - койку, на койке - тело, тело спит, не зная другого дела. застывает дым, оседает иней. тело смотрит сны, тела нет в помине, и звенит трамвай, набирая скорость, у него высокий весенний голос, он летит без рельсов, он самый спорый, он насквозь продуваем, он сам - как город, легковесный, полый и тонкокостный. где-то там луна озаряет космос, выдыхает синий вселенский холод, слабо ноет, как место после укола. но живое спит без забот, без срока, и трамвай летит, не касаясь тока, в нем чуть-чуть романтики и гротеска, в нем любви разомкнутые объятья, в нем трепещет легким подолом платье, в нем сидят писатель и поэтеска, в нем сидит король с королевской свитой, персонажи самых различных видов, небольшой жираф в аккуратных пятнах и мальчишка дворничий на запятках. над трамваем светится полдень лета, над трамваем кто-то бубнит «послушай», пассажир сжимается неодетый и лицо вжимает в стекло подушки, досмотреть, как трамвай прилетит на рынок, и поэт приставит к забору спину - продавать прибор для леченья почек, и к нему инструкцию в сорок строчек. ну, вставай, вставай, повторяют в ухо, продышав сквозь иней тропу для слуха, и трамвай, доехав до поворота, рассыпается на три счета. (с) новая для меня говорит о снах
