http://stihi.pro/3710-analiz-liricheskogo-proizvedeniya.html

Светлана Скорик
Анализ лирического произведения
ДОРОГА ЛЮБВИ: ПРОЧТЕНИЕ СЕРДЦЕМ

(по циклу стихотворений Алины Остафийчук «В утробе поезда»)


Эта вагонная, плацкартная соната начинается с замечательной фразы, которая определяет всю структуру и ритмику дальнейших строф и является как бы сжатым определением формы этого поэтического цикла:

«дюжина пауз в тональности до-м...»

Стихотворений в цикле ровно 12 – дюжина. Каждое – как пауза в поездке, перекур в тамбуре, торопливый выдох ощущений и мыслей, образов, связанных с поездкой – вообще как таковой – и с тем главным, что заполоняет лирическую героиню и не даёт ей думать ни о пейзажах, мелькающих за окном, ни о цели путешествия, ни о соседях по плацкарту и о суете остановок («мёртвыми цифрами – имена городов вне вагона»). Двенадцать коротких выдохов – квинтэссенция начинающегося чувства.

Почему соната? Просто это слово ассоциируется с романтикой и влюблённостью – например, «Лунная соната». Ноктюрн – ассоциация будет уже другой. А «музыкальная пьеса» звучит слишком специфически. Не поэтично. Хотя фактически это и есть маленькая музыкальная пьеса в поэтических образах, выраженная на языке колёс и вагонов. Дробный, лаконичный язык:



«Острое, вязкое слово – не успевает вполне рассыпаться, потому что слишком близко ко мне твои губы».



Отрывистые фразы. Вернее, чаще – довольно длинные периоды, но распадающиеся по внутреннему ритму на короткие промежутки – так колёса стучат на стыках:


«Порог тамбура. / Тапки. / Сквозит. / Трепетно / ты сжимаешь / в ладони / мою сигарету – / ты хочешь, / чтобы я не курила. / Это ли / та самая нежность? / Снуёт Лета...»

«до-м...» – что это? до-мажор? до-минор? дом-м-м как понятие качающегося вагонного жилища, приюта, рая в шалаше? Не случайно же сразу возникают библейские образы первых людей – Лилит, Каин, Авель:



«...плачет Лилит надрывно»,

«ты тот же Каин. И оба мы здесь – невинны и невредимы».


Но ведь это же и есть то самое ощущение, которое всегда сходит на влюблённых: вокруг – никого, мир состоит только из них и всего остального, и это остальное, включая людей, создано Богом только для них. Как фон, обстановка, время действия. А они – неразрывная пара («выталкивает потом солёным меня – в небо твоё всеприсутствие») – первые и единственные, главные, то, ради чего вертится мир, – невинны и невредимы.

Где же стоят декорации «места действия»? Вроде бы – все атрибуты вагона поезда. Об этом свидетельствуют: «составы», «параллель рельсов», «небо с тамбуром», «перрон», «станция», «патетика с привкусом рафинада, который не тает долго», «занавески на окнах вагона – лепестки лотоса, серебряные и грязные от любопытных пальцев», «слюда уставших окон, стекающих на плацкарты». Но «окна», повторяющиеся дважды, вводят картину в рамку, настойчиво ограничивают пространство, подчёркивая: это всё – пока, это – прелюдия, фойе, прихожая, тамбур, притвор... Да, именно притвор – понятие храмовое, священное («не теряя ощущение сакральности»). Потому что с них, с этой пары, и начинается Жизнь. С них она и продолжается, отсюда центральный образ – колыбель: «колыбель рук и поезда». И именно отсюда, из этого притвора как колыбели можно шагнуть сразу в храм Вселенной, в небо:


«Далеко ли на руках боги носят своих любимых? До ближайшего облака, видимо. А там – как пойдёт».


А пойдёт – конечно, в сказку, миф, легенду:


«Невесомость всегда приходит так неожиданно. Вроде вышли на перекур, и на тебе – в сказку».


Отсюда, наверное, и образ мифилогической Эвридики:


«Я обернусь семенем Эвридикиным, лягу в сетчатку, чтоб не боялся смерти».


То же – со «временем действия». Никак не умещается оно в привычные рамки, скользит солнечными зайчиками, отражается в одном окне «солнцем середины лета – закатным, густым – бордово-оранжевым», июльскими лучами («белее, чем жимолость, под июльским огнём – кожа»), в другом – «полночью начала весны», а в третьем – начинающимися холодными утренниками начала осени: «на перроне уже холодно, уже замерзают цветы, не успев дождаться меня». Тем более что и то, и другое сразу оказывается просто самим Временем, Хроносом, Летой:


«Снуёт Лета в расщелины межвагонные»,

«не угаданы Хроносом в поездах».


Мне кажется, именно этот ракурс взгляда – вневременной, внепространственный, сразу-всё-во-всём – больше всего и свидетельствует в пользу того, что эта поэзия – метареалистическая. Густая, метафорическая, очень современная – и притом вечная, как вечна и современна тема Тристана и Изольды и героев Шекспира. А «сакральная музыка» колёсного перестука и красивые «новые рифмы» (вроде «лотоса – голос твой», «трепетно – это ли», «мякоти – надо ли», «Борджиа – хороший мой») придают этой поэзии авангардное звучание и делают её новой и неожиданно современной ещё для многих десятилетий.
Что слышно в этом пространстве вне времени? Смех Авеля «под аритмию ночных составов», обычный железнодорожный «грохот утробный» («Трубят зарю. Едут составы – мимо»), «голоса в пульсе колёс» – и вот... «захлопают крылья простыни» – и кто-то спросит: «какого цвета смерть?»
Почему, откуда вдруг возникает эта тема смерти, страха, «вина в чаше Лукреции Борджиа», Эвридики в подземном царстве царя Аида, «щупальца Шивы» – бога разрушения из индийского пантеона богов? В том-то и дело, что влюблённые – пусть «невинны и невредимы», – но уже не Адам и Ева; пусть они «боги» («Очень долго ехать до моего «люблю» от твоего «богиня»...»), но боги смертные, такие как персонажи древнегреческих мифов.
А может, просто – предчувствие...

Под стихами дата – 2010 год... Вот-вот будет 28 августа – день смерти Клёна. И 30-е – день его похорон и ДТП, в котором гибнет сама Алина. Вот-вот будет бессмертие:


«Попадая в резонанс, колыбель рук и поезда взорвёт вселенную»,

«мы просто слившиеся до такой степени, что музыка наших чакр вышла за все пределы и стала на занавесках – вышивкой».


И в последних – одних из последних – стихах Клёна («Стрелок»), по неслучайной случайности посвящённых Алине, тоже остаётся образ железной дороги и богов:


«трудно быть богом»,

«я босой шлёпающий по шпалам»,

«пищи для размышлений всегда вагон»...


Но ведь в цикле о поездке – это не они. Это всего лишь лирическая героиня. Лирический герой. Эвридика и Орфей. Бессмертные персонажи нашего прошлого, настоящего и будущего. Зачем им знать, какого цвета смерть? Они будут всегда – в этом вагоне, несущемся вне времени и пространства.

© Светлана Скорик 30.08.2012 г.