Техника шагнула вперед, и фонографные валики стали неактуальны. Пришло время более технологичных пластинок, а следовательно — и упростились возможности незаконно их копировать!

В далеком 1877 году, когда была записана первая фонограмма, сразу же начались мучительные поиски подходящего материала для нового носителя информации. В 1887 Эмиль Берлинер, служащий компании Bell, после долгих экспериментов, получает патент на устройство воспроизведения записи с плоского круглого носителя под названием «граммофон». Берлинер придумал не только кинематику устройства, но и свою систему шифрования данных на дисках. 

В 1885 году он начал свои опыты с того, что применил поперечную запись на валике. Развивая идеи Эдисона, он фактически прошел путем Белла и Тейнтора, ранее пришедших к выводу, что нарезание звуковой дорожки вместо Эдисоновского выдавливания позволяет улучшить качество записи. Конечно, это была еще далеко не та пластинка, известная нам. Осуществив впервые на практике «горизонтальную» запись (так называемый «шрифт Берлинера»), изобретатель убеждился в правоте выбранного им пути и начал работы над повышением громкости звучания, его качеством и технологией тиражирования.

Главное достоинство идей Берлинера, конечно же, состояло в том, что он первым так детально проработал и применил на практике процесс тиражирования записи. Первые пластинки Берлинер изготовлял путем прессования твердого каучука. 

Первый портативный граммофон, труба лежит отдельно и не показана.

Спрос на первые пластинки был чрезвычайно низок прежде всего из-за невысокого качества воспроизведения, обеспечиваемого первыми моделями граммофонов с ручным приводом. Из-за низкого качества воспроизведения и некоторого конструктивного сходства граммофон Эмиля Берлинера был прозван злыми языками «яйцевзбивалкой» (Eggsbitter) — слушателю приходилось вращать ручку так, чтобы диск выдавал стабильно 70 оборотов в минуту (первые модели были рассчитаны на 30 об/мин). 

Сначала диски штамповали из целлулоида, эбонита и каучука. Было перепробовано множество различных веществ и субстанций, и в итоге решили остановиться на натуральной смоле, называемой шеллак. Она выделялась молодыми побегами растений при непосредственном участии самок насекомых Тахардия Лакка (Tachardia Lacca). Чтобы получить исходное сырье для пластинки, нужно было отделить шеллак от коры растений, обработать его горячей водой, расплавить и отфильтровать. Сам материал был на вес золота (одна самка за свой короткий век успевает выделить всего 20─25 мг этого вещества). Первые пластинки были односторонними. В 1903 году впервые был выпущен 12-дюймовый диск с записью на двух сторонах.

Но не только граммофоны и пластинки оставил Эмиль Берлинер в наследство звукозаписывающей промышленности. Инспектируя лондонское отделение компании в 1899 году, Берлинер приметил картину на стене одного из офисов — милый пес по кличке Nipper перед граммофоном. За картину художник Фрэнсис Баррауд получил 50 фунтов стерлингов и еще столько же за авторские права. 

Первые диски и граммофоны начали поступать в Россию в 1897 году. Среди поставок отмечались и первые русские записи, сделанные отечественными артистами за границей. Пираты сразу занялись изучением технологий, сделав для себя, как и в случае с фонографом, простой вывод – платить авторам и исполнителям вовсе необязательно. Начать широкое производство грампластинок поначалу им мешало отсутствие масштабного спроса и завеса технологической секретности, которой окутывали свою деятельность заграничные компании — на всех фабриках исходным материалам присваивались ложные названия, в цехах, где готовилась пластиночная масса, тщательно избегали гирь, заменяя их разноцветными мешочками, наполненными нужным весом свинцовой дроби. Точный состав грампластиночной массы и технология записи охранялись как торговый секрет, который разглашению не подлежал. Доступ к тайне имел лишь узкий круг специалистов.

Граммофон стал новостью не только для простого народа, но также и для городской интеллигенции. На первых порах «механический чревовещатель» был встречен публикой настороженно, и поломать это предубеждение оказалось непросто. Музыкальный критик Ипполит Павлович Рапгоф много сделал для превращения этой «говорящей машины» в средство пропаганды музыкальных знаний. По его инициативе в ноябре 1902 года в зале Благородного собрания в Санкт-Петербурге был проведен один из первых в России граммофонных концертов. Концерт заключался в прослушивании целого ряда вновь записанных пластинок в исполнении первоклассных русских и иностранных артистов. Уже 26 декабря 1902 года аналогичный концерт состоялся в провинции. Публика Пскова, собравшаяся в зале Дворянского собрания, была приятно поражена, услыхав Шаляпина, Собинова, Фигнера. 

Совершенно иные «концерты» давались в местном балаганчике, где доморощенный акробат после различных незамысловатых фокусов развлекал в антракте публику кинематографом и граммофоном. Неумелая демонстрация заигранных до предела пластинок оставляла тягостное ощущение от прослушивания, и сильно подрывала интерес к аппарату, общение с которым могло бы доставить приятные минуты. 

Анастасия Вяльцева

До 1902 года в России не было собственных заводов по производству дисков, поэтому первая пиратская пластинка была сделана за границей. В октябре 1901 года руководство АО «Граммофон», идя настречу требованиям публики, пригласило на запись известную певицу Анастасию Вяльцеву. Это была суперзвезда русской оперы, оперетты и эстрады. Обладательница красивого голоса грудного тембра, владеющая тонкой фразировкой и искренностью исполнения, Вяльцева имела поклонников во всех городах России. Ее обожали, поэтому запись на пластинку была просто обречена на успех. 

Послушать творчество Анастасии можно например здесь —musicmp3.spb.ru/mp3/5000/anastasiya_vyaljtceva.htm

Вяльцева исполнила в студии самые известные свои номера и выдала заранее обусловленную «подписку», что право воспроизведения и продажи исполненных ею романсов она предоставляет известному музыкальному критику и бизнесмену Ипполиту Павловичу Рапгофу. Но каково было удивление предпринимателя, когда еще до получения из-за границы тиража своих дисков, он увидел аналогичные диски в продаже под маркой конкурентной фирмы. Некоторое время спустя прибыл и его товар, но было поздно – все торговцы уже запаслись пиратскими вяльцевскими романсами. 

Результат – судебный процесс. Рапгоф пригласил присяжного поверенного Лихтермана, Вяльцева же – известного адвоката по уголовным процессам Карабчевскаго. По обыкновению оба адвоката обменялись письмами, извещая друг друга о принятии защиты интересов своих клиентов. Совершенно неожиданно в атаку пошла сама Вяльцева. В интервью «Петербургской Газете» она заявила, что предоставила Рапгофу не исключительное право. Однако в журнале «Граммофон и фонограф» был опубликован фотоснимок расписки, данной Вяльцевой, где она подписывалась под текстом об исключительной передаче конкретных произведений. Дело продолжалось несколько лет, так и закончившись ничем. Причиной тому было отсутствие в России соответствующего законодательства и практики ведения подобных дел. Уже первые слушания показали, что выиграть этот процесс какой-либо из сторон вряд ли удастся. Пираты, сделав для себя соответствующие выводы, приступили к поиску специалиста, знакомого с технологией производства грампластинок.

Не успело руководство Акционерного Общества «Граммофон», открывшее в 1902 году завод грампластинок в Риге, подсчитать первые доходы, полученные от реализации дисков в России, как по их деятельности был нанесен серьезнейший удар – в продаже появились подделки.

Первое масштабное производство пиратских «копированных» пластинок было организовано в Москве компанией «Нэографон» в 1902 году. Учредителями новой фирмы выступили «весьма достойные» люди: проворовавшийся бухгалтер, несостоявшийся артист, студент химического факультета, а также продавец «вечных свечей» и «охлаждающих компрессов». Все делалось предельно просто. 

Пиратская обложка справа.

В магазине покупались самые новые и популярные грампластинки АО «Граммофон», с них снимали гальванические копии, и спокойно печатали огромными тиражами. Никаких затрат на запись артистов, на рекламу, разумеется, не делалось. Пластинки распространялись по московским магазинам и лавкам, отсылались на периферию. Масштабы производства были таковы, что «Нэографон» даже открыл свой собственный филиал в Санкт-Петербурге (главный офис АО «Граммофон» в те годы располагался в столице), пытаясь «конкурировать» с той самой фирмой, которую он так бессовестно обкрадывал. Предлагая «звездный» репертуар по демпинговым ценам, «Нэографон» разваливал российский рынок, который только-только начал развиваться. Всякому терпению настал предел, и АО «Граммофон» возбудило против «Нэографона» судебное разбирательство. Однако Московская Уголовная Палата не усмотрела в этом факте преступного нарушения общегосударственного уровня. В то далекое время, как, впрочем, и сейчас, подделка граммофонных дисков была для судебных органов совершенно новым и непонятным делом.

Разочарованные беспомощностью исполнительной и законодательной власти, в дело включились потерпевшие артисты. В сентябре 1903 года в Главное Управление по делам печати поступило прошение: «Ввиду появившихся в печати объявлений компании „Нэографон“ о пластинках, будто бы напетых нами, мы, нижеподписавшиеся, сим заявляем, что никогда для „Нэографона“ не пели, и что публика вводится в обман означенной фирмой продажею апокрифических пластинок». Прошение подписали: «Солист Его Императорского Величества Н.Н.Фигнер, профессор А.В.Вержбилович, господа артисты Императорской Русской оперы: А.М.Давыдов, Г.А.Морской, Л.М.Сибиряков, В.С.Шаронов, г-жа М.А.Михайлова» и многие другие. 

Подобное прошение было уникальным, и свидетельствовало о степени негодования артистов новым видом эксплуатации их труда и талантов. Но и в те времена громкие имена делали свое дело! В резолюции Главного Управления по делам печати предлагалось «цензурным комитетам и отдельным цензорам с особенной строгостью относиться к каталогам подобных фирм, не допуская к печати имен артистов, помещенных в этих каталогах и на ярлыках пластинок граммофонных фирм без надлежащего каждый раз удостоверения со стороны названных лиц». Таким образом, вопиющему злоупотреблению был положен законный предел. 

Под звон бокалов артисты праздновали свою победу, но вскоре оказалось, что их радость была преждевременной. Победив компанию «Нэографон», они отнюдь не уничтожили первопричин пиратства. В силу несовершенства закона соблазн заниматься музыкальным воровством был очень велик, и вскоре на рынок хлынул целый поток поддельных пластинок.


Новым рассадником пиратства стала разместившаяся в Петербурге фабрика «Тонофон». Проведя небольшое «маркетинговое исследование», целью которого было выявление самых покупаемых записей артистов, невские флибустьеры во главе со своим атаманом К.Мазелем с особым рвением начали тиражировать пластинки популярнейшей артистки М.А.Эмской. Будучи женой Дмитрия Богемского, который знал все и вся в музыкальном бизнесе, она умудрилась записаться практически во всех фирмах, существовавших тогда в России. Ее дискография составляла более 300 дисков! Не мудрено, что не успевала где-нибудь появиться ее новая удачная пластинка, как через пару дней на рынке всплывали пиратские копии. По откровенному и циничному признанию самого Мазеля, он продал десятки тысяч дисков, не уплативши ей, разумеется, и ломаного гроша. «Помилуйте», — плакалась артистка, «мало того, что этот господин обворовал меня, он еще и сделал мне убийственную рекламу. Диски „Тонофона“ не дают ни малейшего представления о моих вокальных данных, получается сплошная хрипящая безголосица и какая-то старческая сипота». Но господина Мазеля, выпускавшего свои «высокохудожественные копии» под этикетами «Аврора» и «Тонофон», это нисколько не волновало, ведь деньги не пахнут. 

Вскоре у Мазеля появились «конкуренты», действующие точно такими же способами, как и он сам. Однажды Мазель пришел в ярость от того, что «фирмы» International Extra Records и National Records быстрее его выпустили пиратские диски, которые также спиратил «Тонофон». Мазель бросил на пол принесенные в его кабинет пластинки, стал топтать их ногами, приговаривая «Вот жулики, вот мерзавцы!» 

На Фонтанке тем временем работала уже целая фабрика: велись бухгалтерские книги, торговые агенты колесили по всей России – и все это строилось на откровеннейшем мошенничестве. 

Качество поддельных дисков не выдерживало никакой критики. «С целью экономии» в состав грампластиночной массы рачительные пираты добавляли кирпич, уголь и картон. (Настоящие, фирменные диски в то время делали из шеллака) После первого проигрывания диск становился «седым» – игла процарапывала верхний слой материала, после второго – из диска начинал сыпаться разный мусор, а после третьего пластинка теряла всяческое звучание. В лавках эту, с позволенья сказать, «продукцию» натирали сапожной ваксой или гуталином для блеска – лишь бы продать. И ведь продавали! 

В начале века отечественные музыкальные пираты прекрасно понимали, что могут спокойно делать свое черное дело лишь при несовершенном законодательстве и коррумпированной исполнительной власти. В России и то и другое имело место – что тогда, что сейчас.

В 1910 году в Государственной Думе началась работа над первым законом «Об авторском праве». До этого момента в стране не было правовой базы, охраняющей авторов, исполнителей и издателей музыкальных записей. Как следствие – пираты, как сорняки, заполонили весь рынок. Все отлично знали фабрики, занимающиеся «копировкой», и их руководителей, о чьих состояниях ходили легенды и самые невероятные слухи. Ясно, что от сверхдоходов никто не собирался отказываться, поэтому вокруг обсуждения документа началась активная закулисная борьба, в которой принимали участие как легальные производители, так и не менее заинтересованные пираты.