То, что произошло с Марией Казимировной Юшневской после приговора мужа, нам известно достаточно хорошо. Итак, собиравшуюся в Сибирь женщину подстерегали три серьёзные проблемы.
Во-первых, престарелая матушка. Здесь, судя по всему, навстречу пошли родственники Алексея Петровича, и Дарья Ивановна поселилась в их имении Хрустовая.
Во-вторых, дочь Софья. Молоденькая девушка непременно желала ехать вместе с матерью, а это было строжайше запрещено. Однако в 1828 году Софья вышла замуж за художника Карла Яковлевича Рейхеля. Жених на два года старше матери невесты, но, видимо, брак был достаточно счастливым (кстати, художник Рейхель был замечательный – известно множество его работ!).
Но и это ещё не конец затруднений. Когда в декабре 1828 года Мария Казимировна получила, наконец, разрешение ехать, выяснилось, что ехать ей практически не на что.
Хорошо известна басня И.А.Крылова «Лисица и Осёл» (написанная незадолго до этого) с моралью
Так души низкие, будь знатен, силен ты,
Не смеют на тебя поднять они и взгляды;
Но упади лишь с высоты:
От первых жди от них обиды и досады.
Так произошло и здесь. Счётное отделение штаба 2-ой армии решило «повесить» на осуждённого Юшневского ещё и обвинение в огромной финансовой растрате казённых денег («Пускай ослиные копыта знает!») и предъявило взыскание в 326 тысяч рублей, наложенное на имение Юшневских. И жена его может распоряжаться лишь очень небольшим доходом с собственного имения (чуть более полутора тысяч в год), из которого надо выделить средства и для содержания матери и для замужества дочери. Поэтому выехать она сумела лишь в мае 1830 года.
А в Сибири Юшневский не находит себе места. Мария Казимировна перескажет письмо М.Н.Волконской: «Муж мой весьма в дурном положении только и живёт одним воспоминанием обо мне, ожидает меня с таким нетерпением, что они очень боятся о его здоровьи, которое чрезвычайно расстроено; и так печалится поминутно обо мне, что они не знали, что с ним делать. Несколько дней не получил письма от меня, то князь Сергей [Волконский] боялся видеть его отчаяние. Он всё говорит: "Что вы не хотите мне сказать: моя жена умерла; не скрывайте от меня сего удара: пусть я знаю мою решительную судьбу; жены моей нету уже на свете? скажите мне, умоляю вас". Всё только и говорит и думает, что я верно уже не существую. Так нетерпеливо ожидает меня, что трудно описать его положение»…
К счастью сохранились письма Юшневской к деверю, подробно рассказывающие обо всём. Она решилась ехать, с трудом собрав средства («последнюю шубу и ложки серебряные продала, чтобы мне доехать в Москву»), мечтая хоть как-то добраться до мужа – «Я бы с обозом непременно отправилась».
А в Москве её ждут! Предупреждённые письмом Волконской родственники сосланных декабристов (Мария Казимировна в письме к деверю назовёт много имён, но прежде всего выделит Е.Ф.Муравьёву: «Она меня так проводила в дорогу, что если бы я была её дочь любимая, она не могла бы больше входить во все подробности и во все мои надобности») обеспечат Юшневскую всем необходимым: «Я еду теперь в Сибирь, имея всё, что только мне нужно. Даже всё искуплено для хозяйственного заведения, как то: посуда и прочее. Брату твоему купила всё, что только ему необходимо… Себе сделала, наилучше сказать, дали мне весь гардероб платьев, летних - для дороги, и там носить». Дали ей и прекрасную коляску. «Я столько была счастлива в Москве, что никогда ещё в моей жизни: нигде меня столько не ласкали и не любили», - подведёт итог Мария Казимировна. Помогая ей, родственники декабристов думали о своих близких…
Очень радушно встречали Юшневскую и на всём пути. М.Н.Волконская даже съязвит в своих записках: «Она ехала от Москвы целых шесть месяцев, повсюду останавливаясь, находя знакомых в каждом городе; в её честь давались вечера, устраивались катания на лодках» - не совсем точно: из Москвы Юшневская выехала 18 мая, а приехала к мужу в 20-х числах августа.
Встреча с мужем, произошедшая при переходе декабристов в Петровский Завод («пролетела вдоль нашего каравана и остановилась у крестьянской избы, в которой ждал её муж», - вспоминает Волконская), радостна, но и тревожна: «Я ужаснулась, любезный братец Семён Петрович, увидя моего мужа, так он похудел, одна тень его осталась. Не жалуется, чтобы страдал какою-либо болезнью, но спит очень мало и почти ничего не ест; я боюсь, чтобы не впал в чахотку… Как бы ты ни представлял себе его худобы, всё ещё будет мало».
В Петровском Заводе супруги поселятся вместе в камере («я, желая разделить вполне участь мужа моего, поступила в острог, где занимаю один нумер с ним»). Их финансовое положение по-прежнему тяжело (комендант Лепарский отметил в официальном документе «великую нужду» Юшневской к моменту приезда). «Супруги, – вспоминает Розен, – жили в петровской тюрьме, в стеснённом положении, оттого что имение Юшневского было под запрещением; даже наследник его, родной брат, не мог оным распоряжаться, пока не кончилась ревизия интендантским делам 2-й армии. Это дело, долго тянувшееся, огорчало Юшневского в тюрьме потому, что если бы комиссия при ревизии обвинила его в чём-нибудь, то он был бы лишён возможности оправдаться. Можно себе представить радость и восторг старца [вообще-то ему и пятидесяти ещё не было – молодой человек по нашим меркам!], когда по прошествии 8 лет прислали ему копию с донесения комиссии высшему начальству, в коей было сказано, что бывший генерал-интендант 2-й армии, А.П.Юшневский, не только не причинил ущерба казне, но, напротив того, благоразумными и своевременными мерами доставил казне значительные выгоды». Да… Верно говорят: «Бог правду видит, да не скоро скажет»!
Мария Казимировна заводит своё хозяйство: покупает рядом с острогом собственный дом с огородом; заводит корову и птицу, с гордостью сообщая в письмах: «В моём огороде чуть только начинает выходить всё посеянное».
Как живут? «Иногда мы очень горюем, а иногда рассеиваем наше горе, хоть на несколько, часов» - и мы узнаём, что Юшневские устраивают музыкальные вечера, где играет квартет, в котором Алексей Петрович исполняет партии альта. «Совсем седая, она сохранила весёлость своей первой молодости»,- напишет о Юшневской Волконская, и эта весёлость пробивается даже в, казалось бы, безрадостных письмах.
А ещё супругов поддерживает их любовь. «С твердым и решительным намерением иду к нему, чтоб жить единственно для него, чтобы каждую минуту посвятить жизни моей для него одного. Будь уверен, что приезд мой будет для него облегчением в его мучительном положении и сделает его счастливым». Так писала Юшневская, ещё не доехав до мужа, и это были не пустые слова.
В 1839 году Юшневские были переведены на поселение. Какое-то время они живут в деревне Куда, затем переселяются в Малую Разводную. Здесь они строят дом, обзаводятся хозяйством, берут на воспитание и обучение детей. У них воспитывался сын купца Н.А.Белоголовый, позже ставший известным врачом. В воспоминаниях он написал об А.П.Юшневском: «Его все любили за беззаветную и деятельную доброту: он не только платонически сочувствовал всякой чужой беде, но и делал всё возможное, чтобы помочь ей. В нашей деревушке он скоро сделался общим благодетелем».
Есть в этих мемуарах и портреты супругов: «Алексею Петровичу было тогда за 50 лет; это был человек среднего роста, довольно коренастый, с большими серыми навыкате и вечно серьёзными глазами. Ровность его характера была изумительна; всегда серьёзный, он даже шутил, не улыбаясь, и, тем не менее, в обращении его с нами мы постоянно чувствовали, хотя он нас никогда не ласкал, его любовное к нам отношение и добродушие... мы питали к нему благоговейное уважение, не лишённое некоторого трепета. Юшневский, кроме того, был хороший музыкант и слыл чуть не лучшим учителем для фортепьяно в Иркутске, но искусство это в нашей глухой провинции в те времена не пользовалось большим распространением и не могло прокормить учителя… Марья Казимировна была миловидная, толстенькая старушка небольшого роста; в образование наше она не вмешивалась, но мы её не особенно любили, потому что она строго заботилась о наших манерах и легко раздражалась всякими нашими промахами» (как похоже на современных детей!).
Беда приходит в 1844 году. Юшневские и другие декабристы, жившие недалеко, поехали на похороны умершего Ф.Вадковского. Алексей Петрович нёс его гроб в церковь, а во время службы, при выносе Евангелия, по обычаю сделал земной поклон и больше уже не поднялся… Смерть праведника – мгновенная, на молитве… «Тут был доктор Вольф, искуснейший врач, который мертвых подымал на ноги, пустил кровь, но не пошла, ''возьмите его, он уже там’’» (М.А.Бестужев). На надгробном памятнике, по его желанию, написали: "Мне хорошо". Похоронен он был в Малой Разводной, но в 1952 году при затоплении этих земель Иркутским водохранилищем его прах был перенесен на Лисихинское кладбище в Иркутске.
После смерти мужа Мария Казимировна давала уроки французского языка и рукоделия, навещала друзей, вела обширную переписку. Её письма деверю - кладезь сведений о жизни декабристов в Сибири.
Она оставила по себе добрую память в селе. Известно, что на её средства была построена пожарная вышка, где хранились все необходимые для тушения пожара инструменты, а верёвка от колокола была проведена к её дому. Крестьянин Пятидесятников рассказывал, что Юшневская «была его сестре Татьяне — крестной. После смерти мужа распрощалась и уехала. Перед отъездом подарила крестнице корову и, согласно народному обычаю, провела корову через шёлковый поясок, который и подарила вместе с коровой».
Мария Казимировна тосковала о родных (с какой любовью будет она сообщать в письмах о детях других декабристов!) и, оставшись одна, не раз подавала прошение о разрешении вернуться к дочери и матери, но дозволения не получила. Мать декабристки скончалась в 1850 году в имении Юшневских.
А Сонечка не забывала о матери: она не только регулярно писала ей, но и приехала в 1846 году в Иркутск вместе с мужем и детьми, и Юшневская наконец-то увидела своих внуков. Семья Рейхелей прожила здесь два года, а затем переехало в Кяхту, где отец семейства принимал участие в росписи местного собора.
Только после смерти Николая I, в июле 1855 года, Марии Казимировне было разрешено вернуться в европейскую Россию с установлением за нею секретного надзора. Она уехала вместе с дочерью и внуками (зять присоединился к ним позднее), поселилась в Киеве, где потом принимала у себя вернувшихся из ссылки сибирских друзей и куда к себе звала другую вдову-декабристку, А.В.Ентальцеву. Умерла она в Киеве в 1863 году.
