Никита Кирсанов. "Декабрист Николай Басаргин".
Николай Васильевич Басаргин родился в 1800 г. Отец его - майор Василий Иванович Басаргин (ск. 1822), выйдя в отставку с чином надворного советника, поселился во Владимирской губернии, где получил по наследству небольшое имение - деревню Липки (ныне Липна Петушинского района Владимирской области). Одноэтажный деревянный дом с мезонином, принадлежавший Басаргиным, был снесён в 1994 г. и о прежних владельцах усадьбы напоминает, разве что, липовый парк. Кроме Липок, в заложенном имении селе Михейцеве Покровского уезда Владимирской губернии было у Василия Ивановича Басаргина 56 душ мужского пола. "Он, - по словам сына, - был человек уже пожилой, чрезвычайно добрый, но с устарелыми помещичьими понятиями и считал образование скорее роскошью, чем необходимостью". Мать Басаргина - Екатерина Карловна, женщина образованная и сердечная, была дочерью довольно известного архитектора К.И. Бланка и сестрой поэта Б.К. Бланка. Она умерла, когда её младшему сыну Николаю исполнилось всего четырнадцать лет. Кроме него в семье было ещё двое сыновей - Иван и Александр.
О своём начальном образовании Басаргин показал на следствии: "Воспитывался до 14 лет у родителей, и учителя ходили ко мне по урокам. Потеряв в сие время мать свою, воспитание моё было остановлено до 17 лет".
17-летним юношей Басаргин приехал в Москву с намерением поступить вольнослушателем в университет. Бывший тогда ректором университета профессор И.А. Гейм дал ему "записку о дозволении посещать лекции. На другой день утром рано я, - рассказывал впоследствии Басаргин, - пошёл уже в класс, но, пришедши гораздо прежде преподавателя, так был возмущён неприличным поведением и дерзостью некоторых подобных мне юных слушателей, что с прискорбием должен был отказаться от университетских лекций и возвратился домой, не зная, что с собою делать".
Дальнейшую судьбу Басаргина определила встреча с А.А. Тучковым - будущим членом Союза благоденствия и тестем Н.П. Огарёва. Он посоветовал и помог Николаю Васильевичу поступить в школу колонновожатых, которую основал и возглавлял генерал-майор Н.Н. Муравьёв. Это было очень серьёзное частное учебное заведение, где получили образование многие будущие декабристы.
С 22 декабря 1817 по 30 марта 1819 гг. Басаргин прошёл курс обучения в школе колонновожатых. За отличные успехи был аттестован прапорщиком и на год оставлен преподавателем "математических лекций". В марте 1820 г. он получил назначение на должность адъютанта начальника штаба 2-й армии генерал-адъютанта П.Д. Киселёва, а с 16 октября 1821 г. в звании поручика стал его старшим адъютантом. Штаб-квартира 2-й армии находилась в Тульчине.
Исполнительный, скромный и вместе с тем общительный и знающий офицер, Басаргин быстро завоевал уважение и дружеское расположение товарищей по службе. В числе лиц, входивших, по определению Николая Васильевича, в "общество Главной квартиры 2-й армии", он называет С.Г. Волконского, сына главнокомандующего молодого ротмистра Л.П. Витгенштейна, П.И. Пестеля, А.П. Юшневского, А.П. Барятинского, братьев Крюковых, В.П. Ивашева, И.Г. Бурцова. Поименованный Басаргиным состав лиц показывает, что ведущую роль в "обществе Главной квартиры" играли члены Тульчинской управы Союза благоденствия. Не случайно, поэтому Басаргин особо подчёркивал влияние Пестеля на офицерскую молодёжь, характер же времяпрепровождения молодых вольнодумцев, старавшихся, "употребить свободное от службы время на умственное и нравственное своё образование", соответствовал требованиям первой части "Зелёной книги" - официального устава тогдашней организации дворянских революционеров.
К моменту приезда Басаргина в Тульчин местная управа Союза благоденствия была одной из наиболее многочисленных и активных в тайном обществе. Этому способствовали практическая деятельность и настойчивые теоретические изыскания Пестеля, результаты которых в виде "Записок о государственном правлении" и "Краткого умозрительного обозрения государственного правления" стали достоянием членов организации. Важной вехой в деятельности Тульчинской управы стало решение Коренной управы Союза благоденствия о признании республики наилучшей формой государственного устройства России. Вернувшись из Петербурга в мае-июне 1820 г., Пестель поставил о нём в известность своих товарищей по обществу ("сие заключение было сделано Коренной Думой, яко законодательной властью Союза", и "тогда же было положено и сообщить об оном всем частным думам").
Сначала о решении "насчёт республиканского правления было сообщено Юшневскому, Вольфу, Ивашеву, Комарову и Бурцову, а потом узнали о сем заключении также и Аврамов, Басаргин, князь Барятинский и оба Крюкова, когда были в общество приняты".
Чёткая постановка определённой политической цели общества способствовала организационному совершенствованию и оживлению деятельности Тульчинской управы Союза благоденствия, в которую Басаргин официально вступил, судя по показаниям Пестеля, вскоре после возвращения последнего из Петербурга в мае-июне 1820 г. В своих "Записках" Басаргин умолчал о том, когда он стал членом Союза благоденствия; этот пробел восполняется следственными материалами. Он показал: "В конце 1819 или в начале 1820 года приглашён я был чиновником Бруннером ко вступлению в масонское общество благоденствия. Цель сего общества состояла в том, чтобы стараться, сколько есть возможности, не нарушать правосудия, стараться искоренять злоупотребления и дать согласие на уничтожение подданства крестьян. Он хотел мне дать прочесть книгу, в коей заключалась подробно цель учреждения сего общества и обязанности каждого члена, но по короткости моего пребывания в Москве не успел сего исполнить. Я дал ему словесное согласие вступить в сие общество и вскоре потом откомандирован был в Главную квартиру 2-й армии". При приёме Басаргина Бруннер сказал ему, что членами общества являются полковник Квартирмейстерской части А.Н. Муравьёв, его двоюродный брат штабс-капитан Генерального штаба Н.М. Муравьёв и поручик Христиани - однокашник Басаргина по школе колонновожатых.
У следователей ни на минуту не возникло сомнения в том, что названная Басаргиным масонская ложа благоденствия, в которую его принял Бруннер, была в действительности Союзом благоденствия. В записке "О силе вины" Басаргина значится: "В 1819 году принят Бруннером в Союз благоденствия, который почитал масонскою ложею".
Сообщая подробности приёма его Бруннером в конспиративную организацию, Басаргин отмечал: "Расписки на вступление в общество я ему не давал, а дал оную в Тульчине полковнику Бурцову при вторичном моём согласии вступить в Общество благоденствия". Как это произошло, явствует из следующего показания Басаргина: "Будучи откомандирован во 2-ю армию, я нашёл там многих членов общества, и мне нетрудно было войти с ними в связь. Полковник Бурцов, с коим я прежде всех познакомился, будучи членом общества, ввёл меня в общество бывших там членов". Басаргин узнал, что целью общества было "водворение свободного правления в России". И хотя позднее, на следствии, Басаргин пытался доказать, что это цель "побочная", а "главная же была та, что мы находились весьма тесно связвнными друг с другом", он становится в 1820 г. членом Тульчинской управы. "Со времени вступления моего в общество до 1822 года, - показывал Басаргин, - я мыслил весьма свободно; заражённый духом свободомыслия, господствовавшим тогда в России, воспитанный в заведении, где вкоренилось в меня сие чувство, я помышлял о водворении свободного правления".
По свидетельству Пестеля, когда в 1820 г. он возвратился из Петербурга, "Тульчинская дума не имела ещё своих заседаний устроенными и не имела ни Председателя, ни Блюстителя. Устроение заседания Думы завелось в конце 1820 года месяца за два или полтора до назначения Московского съезда".
В это время Басаргин принимает самое живое участие в делах Тульчинской управы. Подтверждением тому, что он был известен как активный член Союза благоденствия, говорит упоминание о нём в воспоминаниях В.Ф. Раевского. Басаргин постоянно присутствовал на регулярно проводимых встречах-совещаниях членов управы, на которых первенствовал Пестель. "Его светлый логический ум управлял нашими прениями и нередко соглашал разногласия". В это время Басаргин приглашает в тайное общество поручика Н.С. Бобрищева-Пушкина.
Наиболее близкими Басаргину людьми во 2-й армии как идейно, так и в житейско-дружеском смысле были полковники И.Г. Бурцов, П.В. Аврамов, ротмистр В.П. Ивашев и штаб-лекарь Ф.Б. Вольф. Все эти лица принадлежали к числу умеренных членов тайного общества. Наиболее выдающимся среди них, безусловно, был И.Г. Бурцов о котором Басаргин писал: "Соблюдая правила умеренные, он сначала деятельно способствовал распространению Общества благоденствия, но, переменив образ мыслей в 1821 году, отстал от оного и обратился к обязанностям службы. Сначала он имел в Тульчине большое влияние на общество".
Перемена образа мыслей И.Г. Бурцова в 1821 г., о чём говорил Басаргин, связана с одним из решающих переломных моментов в деятельности и судьбе тайных обществ. В январе 1821 г. в Москве состоялся съезд полномочных представителей управ Союза благоденствия, на котором официально было провозглашено решение о роспуске тайного общества. В действительности же руководители съезда намеревались продолжить конспиративную деятельность.
На мартовских совещаниях в Тульчине, как показал на следствии П.И. Пестель, "все члены объявили намерение оставаться в Союзе, и тут было замечено, что Московская Чрезвычайная Дума имела поручение преобразовать Союз и потому преступила границы своей власти, объявляя Союз уничтоженным. А потому Тульчинская дума признаёт Союз существующим с прежнею целью и в прежнем значении. То и другое было подтверждено и притом сделаны некоторые перемены в образовании Союза. Все тогда присутствовавшие члены приняли название Бояр Союза и выбрали в председатели Юшневского, меня и Никиту Муравьёва, предполагая, что он, подобно нам, не признает уничтожение Союза, ибо он не был в Москве. Вскоре после того получили мы известие от Никиты Муравьёва, что многие члены в Петербурге точно так же поступили, как Тульчинская дума. Вот начало Северного и Южного округов того же самого Союза благоденствия, продолженного и притом исправленного. Членами Тульчинской управы были тогда Юшневский, Аврамов, Вольф, Ивашев, адъютанты Крюков 1-й, князь Барятинский и Басаргин, свитский Крюков 2-й, князь Волконский, Василий Давыдов и я".
Таким образом, в числе первых членов учредителей новой тайной организации, "Бояр Союза", находился и Басаргин. Здесь следует подчеркнуть, что Николай I и Следственная комиссия придавали возникновению Южного и Северного обществ декабристов решающее значение в деятельности заговорщиков. В специальной инструкции о том, как нужно составлять на каждого из подследственных записку о "силе" их вины, говорилось, что главным обвиняющим обстоятельством следует считать учреждение общества, и подчёркивалось, что "эпохою учреждения должно принимать не первое основание его в виде Союза Спасения или Союза благоденствия, но когда уже возникли виды переворота". Этот документ объясняет, почему следователи в малой степени интересовались ранними декабристскими союзами, сосредоточив основное внимание на Южном и Северном обществе.
Басаргин вначале на следствии пытался отрицать свою принадлежность к Южному обществу. Но позднее под давлением неопровержимых свидетельств он признался, что "в 1821 году, когда объявлено было уничтожение Союза благоденствия, дал согласие остаться в преобразованном обществе и одобрил: а) избрание начальниками Пестеля и Юшневского, b) цель сего общества - введение республиканского правления и с) революционный способ достижения её с упразднением престола и в случае крайности с изволением тех лиц, кои представят в себе непреодолимые препоны".
Стремясь по возможности уменьшить степень своей виновности, Басаргин объяснял вступление в Южное общество таким образом: "Когда в 1821 году мне было объявлено, что некоторые члены удалились, то я объявил согласие остаться. Причина же моего согласия, смею уверить Комитет, высочайше учреждённый, была - ложный стыд и боязнь быть укоряемым в малодушии". И всё же несравнимо весомее и значительнее оказывается в данном случае сам вынужденно констатируемый факт, нежели его нравственно-психологическое обоснование.
В начальный период деятельности Южного общества было положено, как справедливо отмечал Басаргин, ограничиться "умножением членов, оставив дальнейшие действия в распоряжении директоров", а именно Пестеля и Юшневского. При этом все члены Южного общества, и в том числе Басаргин, единодушно признавали решающую роль Пестеля в делах Тульчинской управы Союза благоденствия и Южного общества. На организационном собрании, которое состоялось на квартире Пестеля, последний, по свидетельству Басаргина, "увлёк всех силою своих рассуждений". Вообще "одарённый от природы способностями выше обыкновенных", Пестель, по утверждению Басаргина, "был главною причиною действий общества".
Пока Пестель жил в Тульчине, Басаргин так же как и другие местные члены тайной организации, испытывал на себе его покоряющее влияние. С назначением 15 ноября 1821 г. Пестеля командиром Вятского пехотного полка и с переездом в местечко Линцы непосредственное воздействие его на определённую часть "южан" ослабло. Басаргину даже показалось, что с удалением Пестеля из Главной квартиры "общество как бы кончилось". Не случайно поэтому Басаргин вместе с Вольфом, Ивашевым и Аврамовым всё более и более отходят от активного участия в делах тайного общества. В охлаждении и отчуждении от дел этих и некоторых других членов общества определённую роль сыграли арест 6 февраля 1822 г. члена Кишинёвской управы Союза благоденствия майора В.Ф. Раевского и именной указ Александра I от 1 августа 1822 г. "О уничтожении масонских лож и всяких тайных обществ", которым строжайше предписывалось: "Все тайные общества, под какими бы названиями они не существовали, как-то: масонских лож и другими, закрыть и учреждения их впредь не дозволять". Кроме того, все лица, находившиеся на государственной или военной службе, должны были дать подписку о непринадлежности к тайным обществам.
Для лиц, причастных к конспиративным союзам, это были тревожные и серьёзные сигналы. Тех из них, кто глубоко не проникся революционным энтузиазмом, охватили сомнения. У многих нестойких заговорщиков наступила пора своеобразного "отрезвления", отказа от увлечений молодости.
Вероятно, подобное же состояние пережил и Н.В. Басаргин. Правда, он не потерял интереса к дружескому общению со своими товарищами по конспирации, что, по сути дела, означало продолжение членства в тайном обществе. Так, вскоре после первого съезда руководителей Южного общества в Киеве, и вероятнее всего в феврале-марте 1822 г., он из боязни "быть укоряемым в малодушии" принял участие в совещании членов Тульчинской управы, которое по поручению Пестеля, уехавшего в Линцы, проводил Волконский. Можно предполагать, что именно на этом совещании участники его узнали о республиканской цели и цареубийственных планах, принятых руководителями южан в Киеве.
"В 1822 году, - показал на следствии Басаргин, - в образе мыслей моих начинала делаться перемена, и, наконец, под конец 1823 года, принявши намерение жениться, я совершенно изменил образ понятий своих и был уверен, что никакое правление без некоторых недостатков быть не может, но что недостатки сии исправляться должны правительством, а не людьми частными".
Возможно, какие-то изменения во взглядах у Басаргина к концу 1823 г. и произошли, хотя необходимо учитывать, что данное показание имело явную тенденцию уменьшить в глазах Следственной комиссии степень его виновности. Однако главное - в том, что он сам не считал себя вне рядов тайного общества, накануне женитьбы на княжне Марии Михайловне Мещерской, состоявшейся в сентябре 1824 г., Басаргин открыл ей, что принадлежит к тайному обществу и что хотя значение его в нём "неважное, но тем не менее может последовать такое бедствие, которое ей трудно будет переносить".
Семейная жизнь полностью поглотила Басаргина. Но счастье оказалось очень кратковременным. В августе 1825 г. его жена умерла от простуды вскоре после благополучных родов. На руках у овдовевшего отца осталась месячная дочь Софья. Потеря самого дорогого человека буквально подкосила Басаргина. 12 сентября 1825 г. он пишет генерал-адъютанту П.Д. Киселёву душераздирающее письмо с просьбой оказать содействие в перемене места службы, так как для него было невыносимо оставаться там, где "всё исполнено напоминанием об утрате". Какой результат имела бы просьба Басаргина при обычном ходе жизни и службы, можно только предполагать. Думается, что П.Д. Киселёв удовлетворил бы её. Но неожиданное стечение обстоятельств решительным образом изменило всю последующую судьбу Басаргина. Весь сентябрь он тяжело проболел (отнялись ноги). В октябре, получив отпуск, уехал к родным, сначала в Москву, а затем во Владимирскую губернию. По окончании отпуска, направляясь к месту службы, Басаргин 25 декабря в Могилёве услышал от главнокомандующего 1-й армией графа Сакена о восстании в Петербурге.
В Тульчин Басаргин вернулся вечером 27 декабря. Здесь он узнал от Вольфа о доносе Майбороды, о приезде Чернышёва из Таганрога, об аресте Пестеля, Юшневского, Барятинского и других членов Южного общества.
30 декабря 1825 г. Басаргин представил на имя П.Д. Киселёва официально востребованный рапорт, в котором начисто отрицал принадлежность к тайному обществу. В тот же день он был арестован и 6 января 1826 г. вместе с Ф.Б. Вольфом отправлен в Петербург. Сопровождал их жандармский унтер-офицер Холмышев, который позволил арестованным ехать в одном возке. Вольф посоветовал Басаргину "при допросах ничего не открывать, уверяя, что как ясных доказательств нет, то и уличить невозможно".
14 января 1826 г. арестованных доставили в Петербург и поместили на Главной гауптвахте. 15 января Басаргин дал первое показание генерал-адъютанту Левашову, чему предшествовало строгое словесное назидание царя: "Говорите всю правду, если скроете что-нибудь, то пеняйте на себя". В этот же день Басаргин был переведён в Петропавловскую крепость ("посадить по усмотрению") в № 35 Кронверкской куртины.
Во время следствия Басаргин вёл себя достойно, не назвал ни одного имени члена организации, которого бы Следственная комиссия не знала. Важное место в его следственном деле занимают два письма к В.В. Левашову, где Басаргин очень эмоционально излагал свои душевные переживания и выражал глубокое раскаяние в содеянном, а также просил разрешения повидать малютку дочь (как будто бы чувствовал, что она скоро умрёт) и написать письма родным. Всё это по-человечески можно понять и объяснить.
Сложнее с откровенно недоброжелательными характеристиками П.И. Пестеля, которого Басаргин считал главным виновником всех своих бед. Он даже высказывал подозрение, что руководитель южан оклеветал его перед Следственной комиссией.
Подчёркивая выдающуюся, а подчас и решающую роль Пестеля в делах Тульчинской управы и Южного общества, Басаргин в принципе говорил о том, что было в действительности. Но такая излишняя, хотя и правдивая, откровенность в обстановке следствия усугубляла и без того тяжёлые улики против идеолога и вождя южан. Известно, что не одному Басаргину была присуща подобная слабость, являвшаяся наглядным проявлением хрупкости дворянской революционности.
Таким образом, если суд истории не может предъявить Басаргину обвинений в нечестности и преднамеренном доносительстве, то субъективно его показания о Пестеле выразили не только смятение духа, но и нестойкость личности будущего мемуариста в тот тяжёлый период моральных испытаний. Однако, справедливости ради, следует отметить, что впоследствии Басаргин в своих воспоминаниях отдаст дань глубокого уважения Пестелю как личности и революционеру.
При более же пристальном изучении показаний Басаргина можно установить избранную им тактику самозащиты и проследить её эволюцию в ходе разбирательства его дела. Вначале Басаргин, не только следуя совету Вольфа, но и руководствуясь собственным убеждением, упорно отрицал причастность к тайному обществу. Более того, он пытался выдать себя за жертву необоснованного навета. Такая позиция была характерна для Басаргина с первого письменного рапорта от 30 декабря 1825 г. на имя П.Д. Киселёва, где он утверждал, что "как о существовании какого-либо тайного общества никогда не слыхал, так и предложения ко вступлению в оное не имел". Аналогичную линию с оговоркой, что в 1819-1820 гг. он состоял в Союзе благоденствия, Басаргин проводил до 9 марта 1826 г., когда Следственный комитет, опираясь на показания восьми свидетелей (А.П. Юшневского, П.И. Пестеля, С.Г. Волконского, П.В. Аврамова, И.Г. Бурцова, Н.И. Лорера, А.А. Крюкова и А.И. Майбороды), потребовал от него в ультимативной форме чистосердечного признания. Естественно, следователей не могли удовлетворить уклончивые ответы Басаргина, которые, они квалифицировали как запирательство и нежелание быть откровенным в показаниях. Сам Басаргин, в конце концов, согласился с тем, что первые его ответы были неискренни. Поняв, что дальнейшее упорство только усугубит сложность его положения, Басаргин меняет тактику. Он старается убедить наиболее авторитетных и влиятельных членов Комитета, что готов дать самые откровенные показания. В подтверждение сказанному Басаргин признал свою формальную принадлежность к Южному обществу и согласился, не допуская очной ставки с Пестелем, с тем, что он говорил о нём.
Но одновременно он настойчиво доказывал, что "4 года тому назад" порвал всякие конспиративные связи и потому, во-первых, за давностью лет не помнит, как всё происходило в начальный период становления Южного общества, а во-вторых, ничего не знает о деятельности тайной организации в 1823-1825 гг., поскольку не принимал в ней участия. И эту линию он выдержал до конца судебного разбирательства. Следователи, с удовлетворением констатируя признание Басаргина в принадлежности к Южному обществу, одновременно отметили, что он, хотя "ему были известны все замыслы и намерения оного, не сознаётся" в этом.
Согласно поименному опросу Верховного уголовного суда, состоявшемуся на утреннем заседании 3 июня 1826 г., из 62 членов, принявших участие в решении судьбы Басаргина , 8 человек подали голоса за смертную казнь, 25 - за политическую смерть и 29 - за более мягкое наказание. Прошло мнение осудить Басаргина на политическую смерть за то, что он "участвовал в умысле на цареубийство согласием и в распространении тайного общества принятием одного члена".
При вынесении окончательного приговора было принято во внимание то, что в последние годы Басаргин отошёл от активного участия в делах Южного общества. Вместе с тем определённую роль сыграла и продуманная самозащита. Басаргин был отнесён ко II разряду, и после конфирмации приговора 10 июля 1826 г. Николаем I осуждён на 20 лет каторжных работ, срок которых по коронационному манифесту от 22 августа 1826 г. был сокращён на пять лет.
На всех декабристов, приговорённых к сибирской каторге в III отделении было составлено описание внешности и особых примет. В этом списке под № 70 значится Н.В. Басаргин. "26 лет, рост 2 аршина 8 вершков (т.е. 177,2 см). Лицо белое, рябоватое, глаза карие, нос небольшой, продолговатый, волосы на голове и бровях тёмно-русые".
Просидев в Петропавловской крепости после приведения в исполнение обрядной части приговора более шести месяцев, Басаргин ночью 21 января 1827 г. вместе с М.А. Фонвизиным, Ф.Б. Вольфом и членом Общества соединённых славян А.Ф. Фроловым в сопровождении фельдъегеря Воробьёва был отправлен в Сибирь. В марте 1827 г. Басаргин и его товарищи были доставлены в Читу, которая входила в состав Нерчинского горного округа. Осенью 1828 г. "вследствие радостного события в царской фамилии", связанного с рождением сына великого князя Константина, с них были сняты кандалы. "По существующим узаконениям, - писал декабрист, - не следовало нам носить их, потому что ссыльные в работу, разжалованные дворяне, избавлены от ношения цепей и только при вторичном преступлении, то есть когда они не пользуются правами дворянина, с ними поступают как с простолюдинами. Но государю угодно было подвергнуть и нас этой мере наказания".
В июле - августе 1830 г. находившиеся в Читинском остроге декабристы совершили пеший переход в Петровский завод. Начался новый период их сибирской жизни. Своё пребывание в Петровском остроге Басаргин довольно подробно описал в "Записках". В эти тяжёлые годы он принимал живое участие в деятельности "каторжной академии", а его организаторские способности и рачительная хозяйственность нашли признание у товарищей по заключению, избравших Басаргина на длительный срок "хозяином общей артели", которая была создана с разрешения коменданта для обеспечения самых необходимых бытовых потребностей "государственных преступников". Судя по тому, что Басаргин полностью привёл в "Записках" текст "Устава артели", можно предполагать, что он был одним из составителей его, если не единоличным автором.
В поддержании оптимистического настроения и жизненного тонуса у каторжан-декабристов немалая заслуга принадлежала женщинам, приехавшим к мужьям в Сибирь. Кроме того, постоянное общение в остроге и взаимная поддержка были очень важным фактором сохранения узниками идейной убеждённости и высоких моральных качеств. Басаргин был прав, когда писал: размести нас "по разным заводам, отними у каждого общества товарищей, лиши возможности поддерживать, смешай с простыми ссыльнорабочими, подчини местному начальству и общим заводским правилам, легко могло бы случиться, что большая часть из нас, будучи нравственно убиты своим положением, без всяких материальных средств, не имея сношения с родными и находясь ещё в таких летах, когда не совсем образовался характер, когда нравственное основание не так прочно, а ум легко подчиняется страстям и прелести воображения, многие потеряли бы сознание своего достоинства, не устояли бы в своих правилах и погибли бы безвозвратно, влача самую жалкую, недостойную жизнь".
Постепенно декабристы, приговорённые к меньшим срокам каторжных работ, стали выходить на поселение. Подошёл срок отъезда и Басаргина, который был освобождён от каторжных работ 14 декабря 1835 г. В сентябре 1836 г. вместе с Ивашевым он был отправлен на поселение в Туринск, куда в октябре 1839 г. приехал на жительство И.И. Пущин. 27 августа 1839 г. Басаргин вступил в брак с дочерью поручика местной инвалидной команды 18-летней Марией Елисеевной Мавриной. "Она его любит, уважает, а он надеется сделать счастье молодой своей жене", - писал о браке Басаргина Пущин.
Но семейная жизнь Николая Васильевича с М.Е. Мавриной оказалась отягощённой драматическим событиями и была непродолжительной.
В мае 1840 г., вскоре после рождения, умер их сын Александр и серьёзно заболела жена. После рождения второго ребёнка - Василия (15.10.1841-18.07.1842) состояние здоровья Марии Елисеевны ещё более ухудшилось. 28 августа 1841 г. Басаргин обратился с просьбой к А.Х. Бенкендорфу ходатайствовать перед царём о перемещении его семьи в связи с болезнью жены в г. Курган, "где тёплый климат, содействуя медицинским пособиям, может восстановить со временем её расстроенное здоровье". "Сама просьба, - писал декабрист, - может служить вашему сиятельству лучшим доказательством, что желаемое нами перемещение не пустая прихоть, потому что при малых наших способах к существованию переезд в Курган, кроме путевых издержек, лишит нас тех средств, которые доставляло нам здесь небольшое наше хозяйство, и мы без крайней необходимости, конечно, не решились бы просить о перемене нашего жительства".
Запросив в октябре 1841 г. генерал-губернатора Западной Сибири П.Д. Горчакова, не имеет ли он возражений против перемещения Басаргина из Туринска в Курган, и получив от него согласие, А.Х. Бенкендорф 2 декабря 1841 г. исходатайствовал у Николая I разрешение Басаргину жительствовать в Кургане. 15 марта 1842 г. Басаргин с женой, младенцем сыном и престарелой матерью жены прибыл в Курган "и поступил под надзор полиции".
В Кургане на семью Басаргина обрушилось ещё одно несчастье. В письме к И.И. Пущину от 18 июля 1842 г. он писал: "Пожалейте нас, мои добрые друзья, - мы потеряли нашего Васиньку. Можете представить себе нашу грусть. Я хожу как убитый, он так утешал нас и был такой славный, умненький ребёнок, что все восхищались им. Я был к нему ужасно привязан, и он меня особенно любил".
В Кургане Н.В. Басаргин прожил вместе с Ф.М. Башмаковым, А.Ф. Бригеном, И.С. Повало-Швейковским, Д.А. Щепиным-Ростовским до 1846 г. Материальное положение его семьи в то время было бедственным. 31 января 1843 г. его старший брат Александр Васильевич Басаргин, владевший небольшим имением Вареево Покровского уезда Владимирской губернии, обратился к А.Х. Бенкендорфу с просьбой ходатайствовать перед царём "о дозволении брату вступить в частные должности или заниматься какой-нибудь отраслью промышленности", поскольку у него, по сути дела, не было иных источников существования. Сбоку на этом письме карандашом написано: "Первое запрещено, а на второе нет запрещения". В результате ничего не изменилось в материальном положении декабриста. Но житейские тяготы оказались не единственным испытанием, выпавшим на его долю в Кургане. Эпилогом несчастливого для него брака явилась неверность жены, которая в апреле 1844 г. удалилась в Екатеринбургский женский монастырь вместе со своей матерью Степанидой Ивановной Мавриной. Вероятнее всего, по состоянию здоровья, М.Е. Басаргина в июне 1844 г. покинула монастырь. Болезнь её прогрессировала. В январе 1845 г. она выехала на лечение в Черноречинский винокуренный завод. Дальнейшая её судьба неизвестна. Можно предполагать, что вскоре она умерла.
7 января 1846 г. Н.В. Басаргину по вторичной просьбе его брата Александра было разрешено поступить на гражданскую службу. Он определился служителем в канцелярию Пограничного Управления сибирских киргизов и 14 мая 1846 г. приехал в Омск, где уже на следующий день был зачислен на службу писцом 3-го разряда. "Начальники Сибирского Управления, - писал А. Дмитриев-Мамонов в книге "Декабристы в Западной Сибири", - избегали давать Басаргину какие-либо особые поручения, кроме канцелярских несложных обязанностей. Они не хотели, чтобы новый поднадзорный житель Омска соприкасался с народом. Но никакие заградительные меры, принимаемые местной администрацией, не могли отдалить Басаргина и его товарищей по ссылке от простого народа, с которым декабристы общались непестанно. Недаром Басаргин написал в своих "Записках": "Жители скоро познакомились с нами и полюбили нас". И далее: "Я уверен, что добрая молва о нас сохранится надолго по всей Сибири, что многие скажут сердечное спасибо за ту пользу, которую пребывание наше им доставило".
В делах Омского архива имеется послужной список Басаргина. Имеется и любопытное письмо его, в котором он просил начальство "о позволении трудиться" на каком-либо поприще, мотивируя это тем, что "отечество и край (в котором он находился) представляет обширное поле для деятельности и трудолюбия".
Во второй половине 1847 г. Басаргин женился на Ольге Ивановне Медведевой, урождённой Менделеевой (1815-1866), сестре знаменитого химика, владевшей небольшим стеклоделательным заводом в Коптюле. И хоть большого дохода этот завод не приносил, товарищи-декабристы окрестили Басаргина шуточным прозвищем "Фабрикант".
3 ноября 1847 г. П.Д. Горчаков по просьбе декабриста ходатайствовал перед новым главноуправляющим III отделения князем А.Ф. Орловым о разрешении Басаргину переехать в г. Ялуторовск, "где жена его имеет дом и небольшое заведение, составлявшее их единственные способы к жизни".
В это время в Ялуторовске находились на поселении Е.П. Оболенский, И.И. Пущин, М.И. Муравьёв-Апостол, И.Д. Якушкин, В.К. Тизенгаузен. По закону же "дозволено водворять в одном месте не более трёх государственных преступников, но как Басаргин состоит на службе и, следовательно, выведен из числа поселенцев, то означенный закон, кажется, не должен на него распространяться, тем более что князь Горчаков не встречает препятствия к переводу Басаргина в Ялуторовск". 3 декабря 1847 г. царь дал разрешение на переезд Басаргина в Ялуторовск, где в феврале 1848 г. он поступил на службу в земский суд.
Басаргин активно включился в просветительскую деятельность, которую вели проживавшие в Ялуторовске декабристы. Ими были открыты мужская и женская частные школы, где они преподавали.
Ялуторовская колония декабристов, как справедливо отмечено в российской историографии, "оставила глубокий след в культурной жизни Западной Сибири, в том числе в развитии просвещения".
Характеризуя взаимоотношения декабристов, проживавших в Ялуторовске, Басаргин писал: "Все мы были чрезвычайно дружны между собой. Не проходило дня, чтобы мы не виделись, и сверх того раза четыре в неделю обедали и проводили вечера друг у друга. Между нами всё почти было общее, радость или горе каждого разделялось всеми, одним словом, это было какое-то братство - нравственный и душевный союз".
Так в дружеском общении, во взаимной поддержке прожили ялуторовские поселенцы-декабристы вплоть до объявленной царской "милости", согласно которой они получили возможность вернуться в Европейскую Россию. Всё это произошло после неожиданной кончины 18 февраля 1855 г. Николая I. Его смерть вселила оставшимся в живых декабристам надежду на возвращение из Сибири. Но Александр II не торопился прощать врагов своего отца. О подлинных настроениях правительства при амнистировании "государственных преступников" выразительно говорит выбор лиц, которым новый царь доверил подготовку коронационного манифеста. "Во главе всего дела стоял шеф жандармов А.Ф. Орлов, а позже - сменивший его князь Долгоруков. Ближайшим их помощником был Блудов - автор пресловутого "Донесения Следственной комиссии", являвшегося главным обвинительным документом против декабристов".
Из-под пера этих николаевских "орлов", как называл А.И. Герцен сподвижников "незабвенного" (ироническое прозвище, данное Николаю I декабристами), вышел куцый коронационный манифест 26 августа 1856 г. "Амнистия, - писал Герцен, - тощая, скупая, бедная, жалкая". Созвучно Герцену высказался о ней и Басаргин. "Впечатление, которое произвела на нас и особенно на меня эта полуамнистия, определить трудно. Радоваться было нечему".
В официальном секретном документе III отделения персонально о Басаргине было написано: "В день коронования государя императора 26 августа 1856 г. всемилостивейше дарованы Ник. Басаргину и законным детям его, рождённым после приговора над ним все права потомственного дворянства, только без прав на прежние имущества, с дозволением возвратиться с семейством из Сибири и жить где пожелает в пределах империи за исключением Петербурга и Москвы, но под надзором и с разрешением, если пожелает, служить, но под наблюдением начальства".
И всё же амнистия, хотя и в урезанном виде, восстанавливала гражданские права доживших до неё декабристов и давала им возможность вернуться в родные места. Басаргин не сразу и не без колебаний принял решение вернуться в Европейскую Россию. В ноябре 1856 г. под впечатлением отъезда из Сибири своих товарищей он решил двинуться в путь. Однако местная администрация в лице тобольского губернатора В.А. Арцимовича не спешила удовлетворить просьбу Басаргина о выезде. Лишь 21 февраля 1857 г. он вместе с женой и воспитанницей Полинькой (Пелагеей), дочерью умершего в 1844 г. декабриста Николая Осиповича Мозгалевского, выехал из Ялуторовска. Путешественники ехали через Шадринск, Челябинск, Златоуст на Казань, куда добрались в условиях российского бездорожья за одиннадцать дней. Далее их путь лежал на Нижний Новгород. Здесь их в середине марта радушно встретил местный военный губернатор А.Н. Муравьёв, в прошлом один из организаторов Союза спасения и видный член Союза благоденствия.
В Нижнем возок заменили на тарантас. Выехали из города 20 марта, и через два дня Басаргины были во Владимире. А на третий день - в деревне Липки, родовом имении отца. 26 марта 1857 г. Басаргины приехали в Москву и остановились у Якушкиных, "с тем, чтобы приискать себе подле них небольшую квартиру".
В специальной справке о Басаргине, представленной 5 апреля 1857 г. начальником 2-го округа жандармов генерал-лейтенантом Перфильевым В.А. Долгорукову, говорилось, что по приезде в Москву Басаргин "на другой день явился к господину московскому военному генерал-губернатору и просил дозволения, пробыть в Москве до второго дня Пасхи, но на это согласие не получил, а дозволено ему было пробыть только до апреля месяца. Вследствие чего он 2 апреля поутру выехал из Москвы в г. Курск. Басаргин приезжал в Москву с семейством и останавливался в квартире Якушкина Мещанской части в доме Абакумовой" (№ 49 на 3-й Мещанской улице; ныне ул. Щепкина; дом не сохранился). Сбоку В.А. Долгоруков чернилами написал: "Доложено его величеству 9 апреля". Из этой надписи следует, во-первых, что шеф жандармов Долгоруков незамедлительно информировал царя о нахождении и перемещении вернувшихся из Сибири декабристов, а, во-вторых, что Александр II проявил к этому особый интерес, ведь именно от него исходил запрет на проживание в обеих столицах амнистированных "государственных преступников".
В Курск Басаргин с семьёй прибыл 6 апреля и прожил там 20 дней. 25 апреля они снова двинулись в путь и приехали 3 мая в Киев. "Древняя столица России" своим величественным видом произвела на Басаргина огромное впечатление. В Киеве Басаргины пробыли четыре дня, "осмотрели город, Лавру, очень приятно проводили время в обществе своих сибиряков" (С.П. Трубецкого и жён умерших декабристов - А.И. Давыдовой и М.К. Юшневской) и, наконец, отправились к сестре покойной жены Басаргина - С.В. Бутович, которая в это время жила вместе с мужем в своём имении Мировке, находившемся в 70 верстах от Киева. Два месяца прожили в Мировке Басаргины. За это время Николай Васильевич съездил в Тульчин на могилу своей первой жены. С августа 1857 г. Басаргины поселились в селе Алексино Дорогобужского уезда Смоленской губернии у дальнего родственника полковника в отставке Барышникова. Но сознание того, что у него и у его близких нет своего пристанища, не давало покоя Басаргину. Кроме того, он остро ощущал физический недуг. 17 августа 1857 г. Басаргин послал В.А. Долгорукову письмо, в котором говорилось:
"Воспользовавшись с чувством глубокой, сердечной признательности высочайшей милостью, изложенной в манифесте 26 августа прошлого года, я переехал с семейством моим из Сибири в Россию. Постоянная дружба оставшихся родственников моих, сохранившиеся воспоминания моей юности и всегда драгоценная память родины побудили меня расстаться со страной, где я провёл большую половину моей жизни.
Лета и расстроенное здоровье моё (я давно уже страдаю сильной одышкой) требует частого медицинского пособия и некоторых удобств жизни и хорошего климата. Чтобы находиться при этих условиях, необходимы вещественные средства, которыми, благодаря дружбе родных, я надеюсь быть обеспечен. Но большая часть из них проживает в Москве, и мне необходимо видеться с ними для устройства моего непродолжительного будущего. Сверх того, я бы мог воспользоваться советами искусных медиков насчёт моей мучительной хронической болезни. Может быть, они могли бы если не совершенно излечить, то хоть несколько облегчить её.
Причины эти заставляют меня прибегнуть с моей покорнейшей просьбой к вашему сиятельству об исходатайствовани мне всемилостивейшего дозволения если не на постоянное жительство в Москве, то, по крайней мере, на временное в ней пребывание, когда потребует того или недуг мой, или мои семейные дела".
В.А. Долгоруков доложил Александру II просьбу Басаргина и со слов царя написал 28 сентября 1857 г.: "Высочайше разрешено исполнить согласно с тем, что было сделано для Батенькова", которому было "дозволено приезжать в Москву".
На основе этого разрешения Басаргин 19 ноября 1857 г. приехал в Москву сроком на шесть недель. Он вспоминал: "В Москву мы приехали 19 ноября, и, остановившись на Тверской в гостинице, я отправился сейчас же к племяннице на Басманную, куда потом приехала и жена с Полинькой <...> Гостиница, где мы остановились, была не совсем удобна, номер тесен и душен, поэтому я стал приискивать маленькую квартирку среди города. Вскоре мы нашли такую на бывшей Дмитровке и туда переехали". Дом, где жил Басаргин, находился напротив Купеческого клуба (Большая Дмитровка, 26; не сохранился). Здесь его навещали М.М. Нарышкин, С.Г. Волконский и А.В. Ентальцева. Однако, половинчатое решение царя никак не могло удовлетворить декабриста, и он даже подумывал вернуться в Сибирь. В апреле 1858 г. Басаргин приобрёл небольшое имение во Владимирской губернии. В июне-сентябре того же года Басаргины совершили поездку в Сибирь на бракосочетание воспитанницы Полиньки с братом жены Павлом Ивановичем Менделеевым.
Вернувшись из Сибири Басаргин живёт в своём имении и много пишет. Между тем болезнь (сердечная астма) прогрессирует. 26 декабря 1860 г. штаб-офицер корпуса жандармов по Московской губернии подполковник Воейков 3-й доносил В.А. Долгорукову: "Возвращённый из Сибири дворянин, отставной коллежский регистратор Николай Басаргин, 19 декабря получил дозволение господина московского военного генерал-губернатора приезжать в Москву и "оставаться без срока". В настоящее время Басаргин квартирует в Арбатской части 5-го квартала в доме Дубовицкой" (ныне Тверской бульвар, 15).
3 февраля 1861 г. Н.В. Басаргин умер в Москве. Сообщая об этом начальству, подполковник Воейков писал:
"Отставной коллежский регистратор Николай Васильевич Басаргин, состоявший под секретным надзором полиции, 3-го сего февраля скончался. Тело покойного перенесено в Приходскую церковь, но при перенесении никаких изъявлений не было, равно ничего не ожидается подобного при погребении Басаргина 5-го числа на Пятницком кладбище за Крестовскою заставою".
А.И. Герцен откликнулся на смерть Басаргина коротким, но весьма прочувствованным и политически заострённым некрологом, в котором говорилось: "Ещё один из наших старцев сошёл в могилу - Николай Васильевич Басаргин. Правительство и его взыскало своей милостью. На похороны московский обер-полицмейстер послал переодетого квартального и четырёх жандармов. У родственников покойного тайная полиция делала обыск. А ведь как не выкрадывайте истину, историю вам не украсть".
