Об одиночестве.

          Одиночество, физическое и душевное, порождает тоску, а тоска ещё усиливает одиночество.

                                                                                                    Скотт Фитцджеральд.    Ночь нежна.  XVIII глава.

    Неслышно, словно картонные, сталкиваются, перекатываясь, снарядные гильзы. Беззвучно прикладываются к мёрзлой земле траки. Шмыгает чумазым носом, пялится в смотровую щель механик-водитель, дёргает фрикционы. Свет фар пятнает в прорези бронелюка невнятные туманные клочки.

     Крашеный в весёленький салатный колер, ставший от инея оливково-лиловым, стоит ясной звёздной ночью на постаменте Т-34. Колючий иней на ветвях не шелохнётся,  спит спальный район, оправдывает название.  Заварен люк, не выбраться.

       Глава об одиночестве грозит растянуться до бесконечности. Уж больно плодотворна тема. Возвращаюсь позднеосенним вечером из фитнесс-клуба. Пять часов, а темно, как, ну вы знаете. Привет американцам африканского происхождения, и проктологам, хоть глаз им коли. Выпавший днём снег растаял, перешёл на нулевой по Цельсию уровень, остался маслянисто-глянцевой плёнкой на асфальте и грязной пеной на газонах. Смоляными ямами блестят лужи. В Лос- Анджелесе есть ранчо la Brea (Rancho La Brea Tar Pits), нынче тематический парк, знаменитый своими смоляными или битумными озерцами.

      В доисторические времена приходили разнообразные допотопные звери к озерцам напиться, а где коготок увяз, там и всему мамонту кирдык. Предсмертная борьба несчастных привлекала к озерцам хищников и падальщиков, в свою очередь вязнувших в смоле, чтобы много тысяч лет спустя палеонтологи их косточки, связанные проволокой, выставляли в музеях. Ныне в парке озёра огорожены забором, чтобы какой-нибудь ужравшийся афроамериканец или белая морда запьянцовская лосанджелеская не увязла. Таких друзей – за хрен в музей. Лужи на асфальте не огорожены и меня, карликового мамонта новой эры, так и тянет утолить жажду, тогда возможно, хотя и маловероятно, моя отчаянная борьба привлечёт ... хоть падальщиков.

            Интересное над собою наблюдение. Вот я сижу, тыкаю двумя пальцами в клавиатуру, вдохновение посетило. А причина сего припадка? Психоаналитический расклад таков – когда у меня более-менее по жизни, рука не тянется к перу, перо к бумаге. Но стоит, как в данный момент, ходу жизни дать сбой – понос слов. Посетили неприятности на работе, так на три копейки; начальник - паскуда, клиентки – гадюки с взведёнными курками. Словом, ничего из ряда выходящего, а какова нетленка выходит из-под пера-клавиши! Любо-дорого глядеть. А вот отмерь мне четыре годка каторги, может из меня Фёдор Михайлович бы вышел или Катя Маслова. По христианской методе тело страдает – дух возвышается. А у меня дух ноет, а творческий потенциал растёт. Нет худа без добра.

            Всю сознательную жизнь выстраивает индивид свой внутренний облик. На передний план вытаскиваются достижения, загоняются поглубже в тёмные уголки ляпы, косяки и проколы. Глянешь на своё внутреннее изображение, ничего вроде, неплохо. Кудрявый, поджарый, в разговоре находчив с врагами рейха суров. Девушки любят. А потом как-то невзначай из беседы с любимой женщиной узнаёшь о себе «правду»; брюки у тебя коротки, а язык длинен и коряв, все её знакомые тебя за дурочка держат и несёшь ты всякую чушь беспрерывно. Самое главное, если ты такой умный, почему такой бедный? Особенно про брюки обидно. И кранты, зазвенело тонко калёное стекло внутреннего образа, рассыпалось на кусочки. Лежит в серванте тонконогий олень цветного стекла, одна нога отломана. Привет тебе, товарищ! А не похож ли я на птицу подранка? Десятилетия упорнейшего аутотренингового труда коту под хвост. Комплекс неполноценности дыхнул гнилью в лицо. Окружающее меня человечество! Нет, человечеству на меня насрать жидко семь миллиардов раз (7000.000.000). Ноосфера родная! К тебе взываю о справедливости. Не таков я, я хороший!!! Я тонкий и ранимый, я умный, что ни говори – три языка без словаря, романы пишу, звоню регулярно папе и маме. Да пошли вы все со своей критикой. Начну сначала, подлатаем внутренний образ, замнём кой-чего для ясности, оттеним черты и отретушируем. На оставшееся мне на самокопание время сойдёт.

       Существовал в древности такой профессиональный одиночка – Св. Антоний, удалился от людей в пустыню. Типа Я и Бог, все остальные могут отдохнуть. Только не очень  у него получилось, не знаю как насчёт диалога с Создателем, а компания у него в пустыне подобралась весьма оживленная. Откушавши акрид (не путать с аскаридами, поскольку первое – саранча, а вторая – злой глист) и мёда он такие глюки ловил, телевизора не надо. В большинстве черти посещали, но и 18+ случалось. Микеланджело на своей первой картине эту публику отобразил.

«Мучения святого Антония» — предположительно, первая работа Микеланджело.

     Антоний любил на досуге изречь. Например: «Если ты в миру не смог ужиться с людьми, то потом ты не сможешь справиться с одиночеством». Ссылку рекомендую прочитать, умные вещи пишут.

     Потревожим чуток прах великих, вот и Артур дождался своей очереди, много чего умного об одиночестве написал да и жил как бирюк, профодиночка 2. Из всего им изложенного по теме меня поразил отрывок из жизни животных:

    "Когда люди вступают в тесное общение между собой, то их поведение напоминает дикобразов, пытающихся согреться в холодную зимнюю ночь. Им холодно, они прижимаются друг к другу, но чем сильнее они это делают, тем больнее они колют друг друга своими длинными иглами. Вынужденные из-за боли уколов разойтись, они вновь сближаются из-за холода, и так - все ночи напролет". Вопрос - как трахаются ёжики не потерял своей актуальности со времён Шопенгауэра. Углубимся: 

   Дикообразы приблизительно также, но ёжик меня порадовал физическими кондициями, во ежихам везёт.

   Ну и не без "нашего всего". Шёл себе человек шёл и тут на тебе! Явился. И понеслось: язык вырвали, грудь вскрыли - жуть! 

Духовной жаждою томим,
В пустыне мрачной я влачился, —
И шестикрылый серафим
На перепутье мне явился.

А с виду приличное существо,типа ёжик, ни головы, ни ножек.