- Здравствуйте, не прекращая манипуляций с проволочками, произнёс вдруг целитель, явно обращаясь к Карену. Проходите в комнату, садитесь пока на кровать, а то в прихожей места нет, придётся немного подождать, но болеть будет меньше, сможете потерпеть.

Карен на удивление твёрдым шагом прошёл в каморку и легко сел на кровать, пружинный матрас которой прогнулся чуть не до пола. «Вставать то, как буду?» -  испугался было Карен, но почему-то быстро успокоился и принялся оглядывать помещение. Застеленная солдатским, не первой свежести одеялом койка занимала половину клетушки по ширине и полностью в длину, хромированные шарики блестели в проёме двери. Спинка койки суживала и без того неширокий вход. В левом от двери дальнем углу коричневая казарменная тумбочка со списанной настольной лампой (единственным источником света в помещении) завалена бумажками и всяким хламом, поверх документации покосилась неровно вскрытая недоеденная банка шпрот с черствой корочкой на откинутой крышке. От вилки на бумаге расплылось прозрачное масляное пятно. Было жарко и душно, окошко, судя по загнутым и закрашенным гвоздям, не открывалось никогда, форточка отсутствовала. В «красном углу» вместо иконы изогнулась голая Мерлин Монро.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Елена Владимировна пришла на «семинар» заранее, хотелось без суеты найти укромный уголок, откуда можно будет наблюдать действо, оставаясь незамеченной. Стадиончик: протёртое футбольное поле, посыпанная колючим шлаком беговая дорожка, песчаная яма для прыжков был ей хорошо знаком. В институтские первокурсные времена именно тут проходили занятия по физической культуре. Лена относилась к ним без отвращения. Скрывать изъяны фигуры необходимости не было за неимением таковых и она любила обегать поле чуть запрокинувшись назад и длинно выбрасывая стройные ноги, ощущая на себе пристальные взгляды разнокурсников, валяющихся на травке. Годы пролетели не задев стадион крылами. Трибуны из ржавого уголка с набитыми планками сидений, похожая на передвижной общественный сортир будка раздевалки – всё осталось прежним. Лена расправила плечи, огладила себя руками, проверяя сохранность фигуры. Могло быть и хуже, энное количество лет таки пролетело, кое-кто из ровесниц давно оплыл, обабился. Елена Владимировна обошла трибуну сбоку и устроилась в тени от неё, расстелив на траве предусмотрительно прихваченное полотенце и привалившись спиной к шершавому стволу какого-то малотенистого северного «эвкалипта». Она осторожно извлекла из сумочки малюсенькую видеокамеру и нацелилась на предполагаемый эпицентр события – перед трибуной на футбольном поле был выставлен столовский стол с пластиковой столешницей и алюминиевыми ножками, хлипкий стульчик и сколоченный из фанеры пьедестал почёта. Постепенно начал подтягиваться народ. Учитывая полное отсутствие рекламы, народу набралось порядочно – человек сто пятьдесят. Стандартного вида старушки, ультрамодный молодец с двух сторон эскортируемый крашеными девчонками, пара тройка морд бандитского вида, добросовестно парящихся в кожанках. Большинство составляли женщины бальзаковского возраста, кое-кто с откровенно маявшимися в ожидании очередной попытки отлучения от единственной радости мужьями-алкоголиками. Диссонансно белели сорочками три упитанные офисные фигуры. «Депутаты или эфэсбэшники?»- лениво подумала Елена Владимировна и, увлечённая анализом публики, не заметила, как из-за трибуны вывернулся Николай Иванович и быстро пошёл к столу по жухлой, пооббитой бутсами травке. Елена Владимировна проводила взглядом спину в секонхэндовского вида тускло-коричневом пиджачке и глянула на дисплей камеры. «Точность-вежливость колдунов. Заметил он меня или нет?»

Николай Иванович повернулся к трибуне, снял пиджак, повертел в нерешительности головой, зачем-то прищурился на солнце, повесил пиджак на спинку стульчика. Пиджак нахохлился на узкой спинке, полы дотянулись до газона. Усевшись, Николай Иванович пощёлкал пальцем по микрофону, ослабил кривой узел галстука и впервые обратил глаза к аудитории. Народ нерешительно заёрзал на трибуне, но не найдя повода для аплодисментов, сразу затих, успокоился.

- Здравствуйте. Я не буду потрясать пачками благодарственных писем исцелённых и просветлённых мною. Дешёвая реклама мне не нужна. Да и, честно говоря, нет писем, не пишут, что тут поделаешь. И вы не будете. Перейдём к делу. Сюда собрались люди, приглашённые мною лично, мечтающие об исполнении заветного желания. Надеюсь, других тут нет. И ваши желания будут исполнены. Но прежде небольшая демонстрация. Надеюсь, вы разрешите мне потешить тщеславие и продемонстрировать, какими возможностями, силами может овладеть человек, если очень захочет.

- Пиджаком бы ты поновее овладел. Отчётливо произнёс модный тинейджер, и девицы по сторонам загнулись от смеха.

Николай Иванович улыбнулся – Страстное, беззаветное, всеохватывающее желание это всё, что понадобится  для реализации вашей мечты. – Николай Иванович поглядел на откровенно ржущую троицу и продолжил, - верить мне не обязательно, обязательно хотеть. Рекламации и сожаления об исполненном желании не принимаются. Операция обратной силы не имеет. Прошу наблюдать за мной внимательно, это крайне необходимо для успеха опыта.

Николай Иванович подошёл к фанерному пьедесталу, где на самой высокой ступени с носатой красной единицей ослепительно бликовал ярко надраенный наградной кубок. Николай Иванович описал правой рукой широкую дугу, коснулся латунного бегуна на крышке.

- Восемь тысяч семьсот пять. Все смотрим сюда. Сегодня прекрасная лётная погода. Меня всем хорошо видно. Пять тысяч семьсот восемь.

Елена Владимировна припала глазом к окуляру и нажала зум. Судя по преамбуле именно сейчас должно случиться что-то небывалое. Крупный план не помешает. Ох, не любят фокусники крупного плана, ну очень не одобряют.

- Здравствуйте Елена Владимировна! Что же вы не на трибуне. У нас билеты не проверяют, зайцев нет. Я вас лично приглашал. Отсюда же ничего не видно.

Елена Владимировна крупно вздрогнула и отняла камеру от глаз. Прямо перед ней, широко улыбаясь стоял Домовинный. «Ведь только  на секундочку выпустила его из фокуса, с зумом этим чёртовым. Как он тут оказался?» Елена Владимировна через плечо Домовинного глянула на трибуну. Все: замолкшие подростки, старушки, бандюганы  и алкоголики оцепенело уставились на фанерный пьедестал. Вернее, на точку выше пьедестала метра на два, на три.

- Что они с таким интересом разглядывают?

- Ни за что ни скажу. Из вредности. Перебирайтесь отсюда на первый ряд. Побаивается ещё народ, садится подальше, ряд почти пуст. Усаживайтесь и сами всё увидите, камеру свою не забудьте. Помните старые кинотеатры стереоскопических фильмов. Те ещё, без очков. Что бы объёмную картинку увидеть надо было поймать точку зрения. В моих опытах это тоже важно. Николай прихватил Елену Владимировну за локоток неожиданно холодной и сухой ладонью и сопроводил к свободному месту. «Как на танцах» - подумала Елена Владимировна, переступая высокими каблучками босоножек, но покорно уселась даже не вспомнив о хрустальной белизны брючках в обтяжку впервые надетых по случаю.

Елена Владимировна не была единственной ранней пташкой на стадионе. Карен подъехал за часок до уговоренного с целителем срока. За это время он успел выпить с земляком-директором две стопки дагестанского пятизвёздного коньячку, расплатиться за аренду спортивного сооружения (наличными вышло не так уж и дорого) и обсудить армянское житьё бытьё на чужбине. Договорившись заглянуть после представления и завершить переговоры (и бутылку), Карен выбрался из административного логова наружу. Солнце, больше не сдерживаемое мутными стёклами офиса, слепило глаза. Карен нацепил «хамелионы». Сто двадцать денежных знаков будущего ПМЖ, и устроился на третьем снизу ряду хлипковатой трибуны. Среди подтягивающихся к началу зрителей было на удивление немного знакомых лиц. Но были и до боли знакомые. Главный бандит муниципального округа и его окрестностей с сопровождающими лицами скромно расположился сбоку припёка. Зато мэр и кандидат в следующий за муниципальным уровень депутатов с кандидатами в помощники впёрся на самую верхотуру, отсвечивали там сорочками, как чайки на заборе. Если бы ни животы и возраст совсем пионеры-иеговисты на служении. Придурок в молодёжном прикиде тоже из местных, шоферит на мусоровозке, а в свободное время тарахтит на позорном мопеде – «точиле». Девок сам чёрт не разберёт, такие есть во всех точках земного шара, журналы и китайские шмотки всех стригут под одну гребёнку. «В Америке они чернее и толще», - подумал Карен и, приподнявшись, изящным полупоклоном приветствовал местную власть. Местная власть, застигнутая не в совсем приличном месте, предпочла не заметить местного предпринимателя, тем более, что именно в этот момент на поле появился сам целитель. От дальнейшего у Карена остались остренькие осколочки воспоминаний, навечно застрявшие в мозгу. Пробубнив пару фраз в гнусавый микрофон, целитель направился к фанерным ступеням и взмахнул рукой.  Ослепительное пламя, вспыхнув на кончиках пальцев, мгновенно окутало его целиком. Тёмно-мутная на фоне византийской смальты, фигура целителя как-то не попадала в фокус, зыбилась. Золотые протуберанцы, только бледнее и прозрачнее блистающего фона пробегали перед тёмным силуэтом. Без видимого усилия тёмное тело в струящемся световом коконе оторвалось от земли и повисло метрах в двух от чемпионской площадки пьедестала, колеблясь, вернее плоско смещаясь на несколько сантиметров в нагретом мареве стадиона то в одну, то в другую сторону.

Левон Галстян прилепился потным лбом к не очень чистому, но прохладному стеклу. Окна в кабинете он не открывал никогда, какая бы жара не была снаружи и духота внутри. Орущие студенты и раздражающе радующиеся жизни мясистые спортсмены доставали хуже климатических проблем. Левон понимал, что радуются они молодости, здоровью, прекрасной и долгой жизни впереди и злился, выставляя судьбе счёт за лысину, язву двенадцатипёрстной кишки непротезированную полость рта и дурацкую малодоходную должность.    После коньяка на жаре хотелось пить, нудно ныло под ложечкой. Чёрт принёс Карена со своим колдуном. Не столько прибытка, сколько проблем. Сочтут мероприятие неуместным для спортивного объекта и оргвыводы не заставят себя ждать. Карену трудно отказать, уговорит кого угодно, но в глубине души и самому Левону чуть-чуть хотелось чуда, небывальшины, пришельцев каких-нибудь что ли. Чтобы просто так, от доброты душевной решили проблемы, вернули кудрявую голову, неноющую кишку и перспективу выбраться их околоспортивного болота. Однако действо на поле быстро развеяло иллюзии. Левон ни слова не разобрал в гулком эхе стадионных громкоговорителей, да целитель и быстро закруглил речь, а потом вообще ушёл с поля и подсел к какой-то тёлке в тесных белых брючках. Неразличимая в подробностях масса публики притихла на трибуне. «Молятся», - подумал Левон, отходя от окна и усаживаясь за директорский стол: «И Карен туда же. Умный вроде мужик, а дурак. Американец хренов». Надо было реализовать талоны на вывоз мусора, срок истекал, и Левон принялся с остервенением давить кнопки раздолбанного телефона, дозваниваясь в спецтранс и сложно ругаясь по русско-армянски. Последняя цифра на дешёвом китайском телефоне упорно не высвечивалась. Вместо неё на дисплее непрошено проявлялись лохматые иероглифы, очевидно партийный призыв ещё больше втюхать паршивых китайских самоделок иностранным дьяволам по всему миру.

Иван Петрович Лукашеня, в народе Лукваня боялся всего на свете. Особенно дитя просвещённого двадцатого века страшилось привидений, вампиров и инопланетян. Спал Ваня с зажжённым светом, несмотря на попрёки матери в ненужных расходах. Порождение неполной семьи он и сам был какой-то неполный, недоделанный: высокий, но узкоплечий и хлипкий с рыжеватыми жиденькими прядками  неухоженных волос, подстриженных с безуспешной претензией на «шапочку». В армию Лукваню не взяли по здоровью: кроме дежурного плоскостопия длинный ряд предков-маргиналов наградил его таким букетом заболеваний, игнорировать которые не хватило духу даже у не знающей жалости призывной комиссии. При всём при этом Иван был здоров в бытовом, повседневном смысле, живенько стучал в негритянский «баскет», и успешно бегал по девкам и тёткам, не очень разборчиво в первом энтузиазме юности подходя к половому вопросу. Выглядел Лукваня моложе паспортных двадцати двух, что позволяло ему легко вращаться в подростковой среде, хотя начинал он понемногу стесняться своих сопливых подружек-дискотетчиц. После школы Иван выучился на шофёра и теперь лихо гонял на непрестижной мусорке, чего тоже в глубине души стеснялся, но виду не подавал. Водку с шоферюгами Ивану пить приходилось, хотя он не любил её за противный вкус, предпочитая пиво и длинные дринки из баночек. И денег на жизнь Ивану хватало. На жизнь, но не мечту. А мечтал Лукваня о собственном чёрном маслянисто-глянцевом БМВ. Всё, чего не случалось в его жизни, заключал в себе оцинкованный корпус «бумера». Престиж, родословная, будущее, недоступного качества женщины. Чего он конкретно хотел от женщин Ваня внятно сформулировать не сумел бы «Ну, такие…». Добрый и ласковый парень, он сторонился драк, петушиных дискотечных и пьяных шоферских тяжёлых разборок, боялся громко кричащих людей и мечтал об уважении, о БМВ. С колдуном дворником он столкнулся на производственной почве и, струхнув, не нашёл в себе сил отказаться от посещения стадионного «семинара», к тому же в самой глубине теплилась надежда, а вдруг не обманет и исполнит желание.

У Юрия Даниловича Мошкина, генерального директора множества предприятий, владельца заводов, газет, пароходов, ранее широко известного в определённых кругах как бандит Кобыла возникла проблема, что само по себе не удивительно. У наспех цивилизовавшихся и легализовавшихся бандитов жизнь вообще не сахар-ксилит. Это только со стороны, непривлекавшимся гражданам кажется, что у правильного пацана делов – топырь пальцы веером и шинкуй лавэ. В прошлом, всё в прошлом. Правильно говорил книжный дон, что настанут времена, когда адвокатишка с портфелем под мышкой станет страшнее двадцати громил с автоматами. Умилились до невероятности протокольные лица, стильные причёски проросли на шрамах бритых голов. Стреляют друг друга всё более лениво, нехотя. А проблемы, проблемы всё гуще.

Кобыла увидел её сквозь тонированное стекло беэмвешки пятёрочки и, протянувшись с заднего сиденья, цапнул водителя за плечо. Тот понял правильно и даванул тормоз. Юрий Данилович ездил с водителем не только для авторитета. Правая нога по колено у него была деревянная – протез. Ногу он потерял не на разборках, а по пьяни, разбившись на вишнёвом мотоцикле престижной в то время марки «Ява». Обе ходки в неотдалённые места совершил уже на липовой ноге, скрип которой только добавлял авторитета  и без того солидным статьям. Первый раз Данилыч сел за драку с милиционером, второй раз опять же за нанесение, но уже в процессе профессиональной деятельности – вымогательства. Несговорчивый попался цеховик. Отсидел Кобыла в общей сложности года четыре, в дальнейшей карьере насилия (личного участия) избегал, с начальником РУВД здоровался за руку, для чего последний не брезговал перейти на другую сторону улицы. Водить Данилыч любил сам, но мешал протез, особенно если долго приходилось сидеть за рулём, и Кобыла скрепя сердце прибег к услугам личного водителя.

Светло-серая юбка из «шотландки» колоколом разлеталась на плавных бёдрах. Чёрно-бело-полосатые гетры мягкими, тщательно устроенными небрежными складками гармошкой набегали на щиколотки. Серебряные копытца босоножек чётко переступали по замусоренному асфальту. Средняя школа, штат Верджиния. Капитан команды поддержки. Не хватает только учебников, трогательно прижатых к беззащитной девичьей груди. Может и были какие книжки, но выше пояса тусклого лака Кобыла просто не смотрел, не успел. Взгляд не мог оторвать от промежутка между аккуратным обрезом шотландки и гетрами, откуда поразили его сердце дуплетом две ровнотонированного загара молнии.

Марина оглянулась на писк тормозов – из хорошо знакомого всем жителям городка БМВ шустро-суетливо выбрался Мошкин, проскочил на другую сторону вставшего в шоке проспекта (естественно им. Ленина) и помотавшись вдоль железного ограждения вдруг решительно лёг на него животом и перевалился на тротуарную сторону. Генералы и руководящие бандиты в мирное время не бегают, это смешно, но Марина испугалась не на шутку. В голове замелькали страшилки о девчонках, затащенных силой в чёрную машину и сгинувших безвозвратно. Она не сразу поняла, что втолковывает ей Мошкин, нежно придерживая за локоток и уставясь в вырез кофточки (1200р), а когда информация начала проникать в сознание, Марина, сразу успокоившись, просчитала варианты на десять ходов вперёд. Жена у Кобылы редкостная уродина. Жоржик – пасынок, ни на что не годный придурок. Значит, спать придётся с самим Мошкиным старшим. Или с обоими? Противный, но не самый позорный способ первичного накопления капитала. Потом всё равно уеду. В столицах провинциальные хвосты-биографии это не вопрос фактов, а вопрос силы литературного вымысла. Деревенская тема, пастораль. В мозгу Марины мыслительный процесс не выстраивал аргументы в столбик, он представлял собой  некий пёстрый вихрь, торнадо из которого вываливались отдельные чёткие блоки решений. В силу быстротечности процесс просто не успевал отразиться на её лице. Она как начала улыбаться в начале Мошкинского монолога, так с доброжелательной и вежливой улыбкой (без демонстрации прелестных зубок, всему своё время) и согласилась стать няней. Какие пелёнки? Ну, может, разок придётся подойти к писклявому кобылёнку-внуку, сунуть соску. Завтра первый рабочий день. Знала, что гетры сработают. Бинго.

 

 

Сияние померкло, вернее, разошлось летучими волоконцами, и целитель, с лица которого катил пот, а рубашка некрасиво обмякла, присел утомлённо на «бронзовую» ступень пьедестала.

- Пётр Иванович, пойди сюда.

Лукваня ещё не оправился от явленного чуда. Он судорожно пытался втиснуть увиденное в несложную мировоззренческую схему, выкованную полным курсом средней школы и житейскими (читай шоферскими) университетами. Мыслительные шестерёнки буксовали и проскальзывали, негибкая схема трещала, но не поддавалась и, левитирующий в золотом сиянии, дворник никак не хотел втискиваться между зелёными человечками и ночнодозорными вурдолаками, чтобы пополнить привычный набор Лукваниных страхов.

- А, что? Зачем меня? – почти неслышно прожевал пересохшими губами Ваня, однако, послушно встав, направился к Николаю Ивановичу.

- А ты зачем пришёл то? Желания будем исполнять. Чего хочешь?

- БМВ. – без запинки, неожиданно звонко отрапортовал Ваня, и трибуна грохнула хохотом. Смеялись не столько над Лукваней с его детскими проблемами и желаниями, сколько от облегчения. Непонятное закончилось, и вернулась на круги своя реальная жизнь, где летают воробьи, а не колдуны, а нелепый и наивный парень никогда не сменит вытертое спецовочными задами коленкоровое сиденье мусоровозки на кожаный салон лимузина.

- Модель пятая, я полагаю?

- Угу.

- Цвет, естественно, чёрный. Стереоколонки в подарок.

Смеяться на трибуне переставали. Не все сразу, а как-то пятнами замолкали. А вдруг? Каждый пришёл со своим. Чем чёрт ни шутит. Вот сейчас из воздуха материализуется чёрная обтекаемая торпеда, неношеные сизые покрышки упрутся в газонную траву.

Когда Лукване удалось преодолеть несколько метров футбольного поля, Николай Иванович пошёл ему навстречу и неслышно для зрителей, в самое ухо что-то спросил. Лукваня задумался на заметно тянувшиеся секунд пять и энергично замотал головой, окончательно нарушив и без того не слишком удавшуюся куафёру «шапочку».

- Великолепно. Юрий Данилович, осуществим несбыточную мечту работника комунхоза? У вас ведь пятая модель, я не ошибаюсь?

Мошкин повернулся к сидящему рядом водителю: «Пригони на поле. Потом съездишь с ним, оформишь бумаги у нотариуса и в ГАИ». «А Вы на чём домой, Юрий Данилович?» «Частника поймаю. Не твоя печаль. Сделаешь - отзвонись мне на трубу.» Водитель не стал спускаться по ступеням, а тяжко спрыгнул сбоку трибуны и затопал к открытым сетчатым воротам. Карен проводил его взглядом, улыбнулся и покрутил головой, только сейчас поняв, зачем дворник просил обязательно открыть ворота перед представлением.

Когда бликующий на солнце БМВ принял Лукваню в свои кожаные недра и, шурша по шлаку беговой дорожки, выкатился со стадиона, взоры публики, оторвавшись от автомобиля синхронно проделали сложной траектории движение. Сначала все уставились на Мошкина, который  сидел на своём месте и невозмутимо смотрел в никуда перед собой, единственный на стадионе, не проводивший взглядом удаляющиеся габаритные фонари беэмвешки. Затем внимание публики вернулось к Николаю Ивановичу. Он, улыбаясь, стоял у столика с микрофоном в руке и очевидно поджидал возвращения аудитории.

- Все, кто пришёл сюда с жалобами на здоровье, почувствуют себя лучше. Другие желания отложим до следующего семинара. Стадион арендован до шестнадцати часов. Вон, спортсмены уже переминаются в нетерпении. На сегодня всё. Восемь тысяч семьсот пять. У всех прекрасное самочувствие. Пять тысяч семьсот восемь. Не забывайте повторять эти числа. Надеюсь, что все хорошо запомнили. Обязательно в такой последовательности и обе группы.

Ещё просьба, на семинар посторонних не приводить. Только после личной встречи со мной и персонального приглашения, а то вот Пётр Иванович девушек привёл, сам на БМВ укатил, а подружек бросил. Хотя, я думаю, они о потерянном времени не жалеют, было достаточно забавно. Всё. Расходимся.

После представления Елена Владимировна не стала торопиться к выходу, а осталась стоять перед трибуной, пытаясь через мелькание обтекавшей её толпы разглядеть Николая Ивановича. Никто не сделал попытки пересечь гаревую дорожку и приблизиться к целителю, он словно выпал из фокуса внимания. Люди дружно двигались, целеустремлённо уставившись в створ ворот, будто скользя вдоль прозрачной, но непроницаемой стенки. Николай Иванович положил на столик гугукнувший микрофон, собрал бумажки, в которые так ни разу и не заглянул во время семинара, сунул под мышку пиджак. Подождав, пока иссякнет всё более жиденькая струйка людей, разделявшая их, он подошёл к Елене, взглянул на неё вопросительно.

«И что ему ещё от меня понадобилось», - потупившись, успела подумать Елена и, неожиданно для самой себя, пригласила Николая Ивановича на обед. Тот, будто ожидая именно этого, охотно согласился. «Муж дома. Есть нечего. Домработница в отгуле. Интереснейший званый обед намечается», - размышляла Елена, успевшая перед выходом «на поле» перемерять все имевшиеся в доме наряды, но как-то позабывшая о пище телесной. Теперь, идя к автомобилю, очень близко от Николая, даже касаясь его оттопыренной пиджаком руки, она почему-то успокоилась, уверилась, что всё само собой как-нибудь устроится, перестала думать о пустом холодильнике и реакции мужа на явление целителя в доме: «Может хоть на это среагирует». Мысли её переключились на «соприкосновение рукавами». Неужели зацепило? А, Елена Владимировна? Снаряд дважды в одну воронку не попадает. Гусары, молчать. Воронка не эвфемизм, так к слову пришлось. А много ли было снарядов этих самых, так, вялая перестрелка, не ураганная пальба. Девушка, успокойтесь, вдохните бюстом. Колдун не твоего поля ягода. Загибаем пальцы: старый, не гламурный, бедный (тут вопросительный знак) или, что хуже – жадный. Вот любовничек ; с залысинами, куриными лапками в уголках глаз, нелепой длинной сутулостью, носки наверняка в дырах.

Николай Иванович действительно был не на пике презентабельности. После очевидно нелегко давшегося выступления, ему не помешал бы душ или какой-нибудь олд спайс покрепче. Удивительно, но нервное обоняние Елены, властно командовавшее эмоциями, не подавало сигнала тревоги. Обычно чуть не так пахнувший индивидуум мужского или женского пола лётом попадал в касту неприкасаемых. Приговор нос Елены выносил окончательный и обжалованию не подлежащий. Смена парфюма и ежесекундное мытьё ничего не могло изменить в раз возникшем подсознательном отвращении.

В автомобиле Николай Иванович неожиданно ловко прописался на переднем сиденье, уложил пиджак на колени и прилежно пристегнулся ремнём безопасности.

- Я так ничего и не поняла.- Дёргая свою «ласточку» в плотном после окончания рабочего дня потоке Елена нарушила затянувшееся молчание, кстати вспомнив о «журналистском задании». – Почему этот бизнесдядька подарил пацану машину? Вы с ними заранее договорились? И почему всем должно полегчать от повторения каких-то дурацких, извините, цифр? Вы то, Николай Иванович, положа руку на сердце, их помните, можете без бумажки повторить? Предположим, что выздоравливают люди с психосоматической патологией, их ещё Мессмер флюидами пользовал. А вам какая корысть?

- Вам, Елена Васильевна как отвечать, по мере поступления вопросов или в разбивку, в произвольном, так сказать, порядке?

- Можно в произвольном, только по делу, без тибетских колокольчиков и астральных тел. – Рассердилась почему-то Елена и зло гуднула ни в чём ни повинному форду.

- Тогда начну с конца. Про свою корысть позвольте пока умолчать. Если мы познакомимся поближе, на что я очень надеюсь, дойдёт черёд и до этого интимного вопроса. Что касается Мессмера, то он был корыстолюбивый шарлатан и дамский угодник, извращенец по совместительству. Я скорее подражатель маркиза Пюнзегюра, известного своим бескорыстием. Был такой современник Мессмера, лечил бесплатно и, кстати, явление сомнамбулизма описал первым. Цифры, так вас уевшие, на самом деле технический элемент входа и выхода из состояния глубокого внушения. Внушения в бодрствующем состоянии, не в гипнозе, заметьте. Возможно, в глаза это не бросается, но аудитория моя тщательно подготовлена. Случайных людей практически нет. Я плотно поработал с каждым загодя.

- Внушённый дядька в трансе отдал БМВ, а выйдя из обалдения, вытряхнет из мальчишки душу? Как-то не очень похоже на исполнение желаний.

- С БМВ всё не так просто. Внушения сохраняют свою силу и по пробуждении от гипноза и даже могут быть выполняемы в определённый срок. Эти так называемые послегипнотические внушения обыкновенно поражают всякого наблюдателя. Как, спрашивают себя, можно допустить, чтобы у человека, вполне бодрствующего и здраво рассуждающего, могла, например, осуществиться галлюцинация под влиянием внушения, сделанного в гипнозе, или чтобы он наперекор своей воле и вопреки желанию выполнил то или другое действие. Мнимые впечатления приобретают свою неотразимую силу, удивляя само лицо, подвергавшееся внушению, - тем более, что происхождение их для внушаемого лица остаётся неизвестным. Осуществление внушения является непреодолимым, подобно какой-либо органической потребности. У дядьки с БМВ внушение имело место, но не это главное. Главное тут мой особый дар, природу которого я сам объяснить не могу, но именно осознание, что я владею им, и привело меня в нынешнее состояние, сделало меня тем, чем являюсь на настоящий момент. Возможно, я поздно обрёл призвание, но не нам сетовать на Предвечного, каждому из нас в должное время определяющему и должное место. Вы спросите, почему я смело берусь за исполнение «любых» желаний? А вдруг кто-нибудь возжелает вечной молодости, или стать властителем Марса или воскресить чучело Ленина? Последнее, кстати, я планирую совершить в ближайшее время. Просто большинство из них желает того, что я хочу, чтобы они желали. Вернее, я чуть-чуть подправляю желания в нужном мне ключе, если они уж совершенно нелепы. I teach you better desire on our road. Говаривал один настырный лама. Но мой дар в другом. Я умею именно то, возможность чего страдающий юный Вертер отрицал в принципе: « Человек здоровый, стоящий у постели больного, не вольёт в него ни капли своих сил», - сетовал он. Вольёт, ещё как вольёт! Количество здоровья, жизни, богатства и всего прочего в этом лучшем из миров ограничено. Прибавить секунду жизни, лишний вздох к общечеловеческой сумме невозможно, это верно. Но перераспределить – да. В одном месте убудет, зато в другом прибудет. Вы всё легко поймёте на примере пресловутого «бумера». Произошёл элементарный обмен, где я выступил посредником. Некий Пётр Иванович Лукашеня возжелал престижный автомобиль. Денег у него таких нет, и никогда не будет. Зато Лукваня имеет то, чего лишился и что страстно хочет вернуть экс бандитский папа Юрий Данилович Мошкин, а именно – потенция. Юрий Данилович нанял для внука няню убойной сексапильности и при проверке её профессиональных качеств потерпел позорное фиаско. Зная исходные позиции сторон, я, используя уникальные способности, дарованные мне матерью природой, произвёл, с согласия участников, обмен. Лукваня получает в постоянное, постоянное, а не временное, подчёркиваю, пользование автомобиль БМВ пятой модели, но лишается на один год и один месяц способности трахать всё что движется. Мошкин, лишившись БМВ, что для него потеря не великая (завтра поедет в салон и купит новую, ещё краше) приобретает потенцию жеребца-производителя, на вышеуказанный срок и катает-валяет няню в собственное удовольствие. Все в восторге. Не скрою, Елена Владимировна, у меня на вас большие виды. Именно по этой причине я с вами предельно откровенен и не пользуюсь психотехникой, ну разве чуть-чуть.

 

 

 

А то ведь от вас приглашения не дождёшься, без обеда останешься. Чувствую, что у вас на языке вертятся вопросы о технике  излечения безнадёжно больных, воскрешениях и т.п. А вы пообщайтесь со мной потесней, без спешки. Мне с вами беседовать нравиться, очень хочется преодолеть недоверчивость в этих прекрасных зелёных глазах. Эксклюзивно предоставляю вам возможность изучать феномен Домовинного с позиции беспристрастного наблюдателя, а если захотите, то и участника событий, моего помощника, наконец. Журналист меняет профессию, это непреходяще модно.

«Кто знает, чего я на самом деле хочу. Может терпкого чувства подчинения чужой воле, бездумного рабства. Отдаться и падать, падать.» - Елена выбралась из суматохи городских магистралей и уже спокойно рулила по тихим, в тени высоченных заборов, закоулкам Крестовского острова к ещё толком не обжитому таунхаузу.

 

 

 

 

Знаете что? Давайте прокатимся в одно занятное место. Я как раз собирался на выход, вы меня в процессе отбытия застали. Так что составляйте компанию. Но поедем на метро. Время дорого, а через центр часа два продираться.

- Куда поедем? – перспектива бросить машину на чужбине, на тротуаре перед офисом и переместиться в другой конец мегаполиса не показалась Елене Владимировне заманчивой, опять же ехать в метро с Николаем Ивановичем, это не в салоне скрытом от любопытствующих: «Опять он в пиджаке своём чудовищном. Дитя хрущёвской оттепели».

- Поедемте, поедемте. Наше метро лучшее в мире. С «ласточкой» вашей ничего не случиться. С профессионалом дело имеете. Президентским самолётам давал путёвку в небо. Техника, мною сертифицированная, угону не подвержена, с неба не рушится и вообще не доставляет пользователю никаких хлопот.

Получив автомобиль от мужа в подарок, Елена Владимировна естественно пригласила священника, и за каких-нибудь полчаса и три тысячи рублей служитель культа выгнал всех авточертей, не оставив ни внутри ни снаружи машины сухого от святой воды места. Однако верила она больше всё-таки в сигнализацию, чем в профессиональную экстрасенсорную защиту.

- Заскочим по пути в одну конторку, ненадолго, - Николай Иванович прихватил непрезентабельного вида пластиковый пакет из-под Орифлэйма и проэскортировал Елену мимо «девочек» на рецепшене сквозь разномастную толкучку в приёмной. «Никто не поздоровался, автографа не спросил, не облобызал полу пиджака. Легко мессия несёт бремя популярности, без напряга», подумала Елена, спускаясь по безразмерным лестничным маршам с неудобными высоченными ступеньками. На первом этаже Николай Иванович прямиком устремился к каморке пункта приёма валюты. Пожав руку охраннику в дорогом не по заведению  кевларовом бронежилете, он провёл Елену за железную дверь к единственному окошку. «Завсегдатай», - ехидно отметила Елена: «А сало русское ням ням».

- Надечка, здравствуйте. Сделали?

- Ой, Николай Иванович, с фунтами прямо беда, морока форменная. Хозяин вчера по всему городу собирал.

- Спасибо ему передай. Пусть забежит ко мне. Карму почистим, бизнес легче пойдёт. – Николай Иванович начал выкладывать из пакета лохматые пачки в лоток кассы.-

- Ой, что вы! Давайте весь пакет сюда, - Надя высунулась из боковой дверки, сцапала пакет и мгновенно скрылась в глубине кассы.

«Кукушка в ходиках. Раз куку – час ночи. У бабушки были такие. Паспорта никто и не подумал спрашивать, определённо завсегдатай».- Елене Владимировне приходилось видеть и в руках держать довольно значительные суммы в валюте, но сто тридцать тысяч в английских фунтах она видела впервые. От того ли, что собирались по городу в разномастных купюрах, или фунт просто солиднее доллара по размеру, но куча выглядела внушительно.

Сгрузив валютные резервы владычицы морей в недра «орифлэйма», Николай Иванович вывел Елену на проспект, забитый в это время дня машинами и едко воняющий разнооктановой  гарью.

«Зачем меня брал в обменник? Хвастался?», - Елена бросила долгий прощальный взгляд  на сиротливо стоящую «ласточку». Она многого не любила в этой жизни: свою квартиру, мужа, общественный транспорт, метро включительно.

          Миновав покинутый пост проходной со скрипучим, установленным для испуга террористов турникетом, Николай Иванович с Еленой в кильватере направились по косо протоптанной в газоне дорожке к  больничному флигелю, сложенному из графитного от времени и зеленого у водостоков силикатного кирпича. Выстроившиеся в ряд обрубки тополей дотягивались до невысокой крыши. Толстые, морщинистые стволы пробиты новыми, не по сезону зелёными веточками-побегами. Корпус, стоящий на отшибе, тих снаружи, как скит. Зато внутри по единственному коридору чинно перемещались дети различного возраста. Помладше с матерями за ладошку. Ни одного отца. « Школьная перемена. Школьная перемена замедленной съёмкой немого черно-белого кино. Дети ХОДЯТ, и нет кучек, и никто не толкается. Один или один плюс мама, дискретные единицы. Не хватает титров «звучит тревожная музыка». Елена глядела вдоль коридора на стриженые под нуль головы, торчащие кое-где штыри капельниц с болтающимися трубками «систем» из которых медсёстры-рукодельницы в дежурные ночи изготавливают забавных рыбок и чертей, и так вдруг зажалела малышей, отделённых наглухо закупоренными окнами от прозрачной осени морщинистых тополей и протёртого газона, что стала искать глазами Николая Ивановича, чтобы не расплакаться. А тот, со своей взрослой высоты высмотрел нужного ему человека – высокую женщину с хвостом белых травлёных волос и синим родимым пятном, вползавшем на шею из-под цветочков халата, отвёл её к окошку и что-то тихо втолковывал, дирижируя руками.

          «Очень деликатно. Сначала в обменник – дивися на моё богачество, потом общественной душегубкой в больницу и бросил тут», - Елена до тошноты не любила больниц, на шкале гадостей они далеко опережали общественный транспорт. От одной мысли оказаться в «стационаре», облачиться в безысходный халат – брр! Богатырский камень на распутье: куда ни кинь, всё клин, налево пойдёшь живому не быть, коготок увяз…Чёрными бездонными дырами понатыканы больницы по городу, гульк, и ни одного лучика от беззаботной звёздочки-мотылька. «Лучше уж к стоматологу. За такие деньги даже и не больно».

          Елена не сразу заметила близко у окна маленькую и какую-то проволочную колясочку, похожую на детскую тележку для продуктов  в супермаркете, только без флажка. Сидящий в ней худенький мальчик лет шести вытягивал шейку, пытаясь заглянуть за высокий подоконник в пыльное, пятнистое от тополиных теней окно. Николай Иванович, не глядя, иногда гладил мальчика по голове, продолжая разговор с матерью.

- Здравствуйте, - Елена покивала женщине и, не найдя для себя места в беседе, неловко из-за узкой юбки присела рядом с колясочкой.

- Здравствуй, маленький.

- Я не маленький. Я Тимочка, скоро в школу пойду, когда выздоровлю. Они моего котика не взяли. Доктор сказал, что возьмёт. Я его тепло одел. Он бы не простудился. А потом мы его дома забыли и уехали.