Потрескивающие свечи в золотых канделябрах, ритмы вальса, изнеженные барышни и щеголеватые кавалеры, разгоряченные танцами, стареющие дамы, раскладывающие пасьянсы на столах с флорентийской мозаикой, бойкий светский щебет на французском - таков типичный антураж русского бала 19 века...



"Около десятка доморощенных львов красовалось в дверях второй гостиной и у камина; все шло своим чередом: было ни скучно, ни весело", - как всегда едко описал Лермонтов атмосферу подобного торжества в своем "Штоссе".
Впрочем, несмотря на привычный набор действий, светских правил и условностей, вроде дресс-кода и фейс-контроля, бал был не только обыденным действом. Так, писатели романтического толка нередко окрашивали подобные вечера в мистические тона...
И вот уже простое гадание ради шутки сулило трагедию, в партнерше по танцам обнаруживалось сходство со старинным портретом, да и сам бал оказывался мороком, порожденным то ли петербургскими туманами, то ли большим количеством выпитого накануне пунша.






Воо6ще-то говоря, в известных нам бальных ритуалах поначалу было не так много мистического: так, во времена Петра I театральные представления, входившие в обязательную программу вечера, носили скорее агитационный характер, а шумно-зрелищные фейерверки были призваны продемонстрировать политическую мощь страны.
А вот балы при Елизавете Петровне, слывшей любительницей хулиганских маскарадов, славились своеобразными развлечениями: императрица частенько повелевала гостям-мужчинам надевать неудобные юбки на фижмах и причесываться по последней женской моде, а дамам, в свою очередь. - наряжаться в костюмы кавалеров.
В общем, обходились без явного присутствия мистики (хотя, с точки зрения церкви, маскарад от лукавого), зато веселились с размахом: шутка ли, только один из пышных балов, устроенных Григорием Потемкиным для Екатерины П, обошелся ему в 200 тысяч рублей...







Рауты у "княгини ночи"

20 век был более богатым на всевозможные таинственные проделки. Помимо традиционных фантов и живых картин, дамы раскладывали пасьянсы, гадали и даже устраивали некое подобие спиритических сеансов; кроме этого, гости развлекались так называемыми фагнтасмагориями - показом замысловатых образов с помощью зеркал, проецирующих изо6ражения на стену или на экран, и кинезотографией - демонстрацией движущихся картинок.
В общем, забав было немало, и все они находили отражение в литературе той эпохи.






Многие светские львицы, подобно Жозефине Богарне, активно интересовались потусторонним миром. Была у них и общая вдохновительница - знаменитая француженка Мария Ленорман, нагадавшая русской княгине Авдотье Голицыной смерть в темное время суток. Экстравагантная дама рассудила по-своему: значит, днем можно спокойно нежиться в объятиях Морфея, а по ночам закатывать шумные пиры и веселиться, пытаясь таким образом перехитрить смерть.
Что ж, зловещее предсказание даже привнесло особую изюминку в имидж Голицыной: отныне ее называли не иначе как "ночной княгиней", а иные и вовсе боялись, считая ведьмой. Ее пышные балы проходили в роскошном петербургском особняке на Миллионной улице или же на даче на Неве (в зависимости от времени года).
«Собираются у нее в полночь, ужинают в два или три часа утра и расходятся, когда уже совсем светло", - писала французская актриса Луиза Фюзиль.
Что же происходило на тех самых встречах? Да все то же самое, что и на других балах: острословы, философы и поэты вели беседы о высоком, ели шоколад и засахаренные фрукты, пили дорогое вино и танцевали, пока хозяйка играла на арфе...






Упыри на балах и литературный антураж 19 века

Писатели-романтики, посещавшие все модные мероприятия подобного толка, активно живописали балы: "Безумное разгулье, и дикий сходбищ рев, и грубый хохот их", - у одной только поэтессы Ростoпчиной было несколько десятков стихотворений о маскарадах и светских раутах. Скучный церемониал расцвечивался волшебными красками, ирреальное вплеталось в обыденность. Вспомнить хотя бы готическую повесть "Упырь" Алексея Толстого, открывающуюся характерной фразой: "Бал был очень многолюден". Описанная там типичная светская тусовка обернулась для дворянина Руневского настоящим кошмаром: сначала седой незнакомец запудрил ему мозги по поводу вурдалаков, присутствовавших на вечеринке, а затем убедил в том, что и его новой пассии, юной Дашеньке, тоже грозит опасность - причем от рук (точнее уж, клыков) собственной бабушки, кровожадной бригадирши Сугробиной.
Наш герой, конечно, беспечно рассмеялся в ответ - ну какие тут упыри? Но, оказавшись на даче той самой старушки, молодой человек быстро растерял свое чувство юмора. Там и портрет оживал ночью, и старики премерзко щелкали языком, да и невинное гадание по книге сулило страшное пророчество: "Пусть бабушка внучкину высосет кровь". Весьма зловеще выглядела эта сцена в фильме "Пьющие кровь", снятом по повести Толстого: резкие порывы ветра во время грозы, дребезжащий голос Руневского плюс инфернальный саундтрек Курехина вкупе с общим постсоветским нуаром - все это пугало едва ли не больше самого текста "Упыря".
Необычные происшествия на светских вечеринках, разумеется, описывал не только Алексей Константинович Толстой (социальные и иные контексты мы здесь рассматривать не будем - сосредоточимся только на мистике).
Так, коротенький рассказ "Странный бал" полузабытого ныне Валериана Олина - прямо-таки идеальный сценарий для Хэллоуина: один генерал поздним октябрьским вечером решил прогуляться вдоль Фонтанки, и вот на безлюдной, окутанной туманами набережной встретил своего знакомого Вельского, любезно пригласившего еro развеять хандру на вечеринке в дружественном доме. Тот, конечно, согласился (а кто бы отказался?), прельстившись возможностью подержаться за "полувоздушную" девичью талию и согреться пуншем.
И все бы хорошо, но уж больно странными были гости, резвящиеся на балу, а точнее - их костюмы. По залу летала ветряная мельница, сновала туда-сюда лошадиная нога, копытами, а вовсе не каблучками цокали барышни, и "поражал зрение могильный вампир с окровавленною пастью, в истлевшем саване и с такими же волосами, готовыми разлететься пеплом при первом на них дуновении.
Не будем спорить, чем обернулась демоническая вакханалия для генерала, но история получилась вполне себе - и для романтизма, и для Петербурга с его эсхаталогическим нутром...






Балы эпохи декаданса

Несмотря на сменy художественных течений, балы, подвергаемые резкой критике писателей-реалистов, никуда не делись и в начале ХХ века, продлившись практически до самого заката Российской империи. И чем больше агонизировала страна, тем пышнее и отчаяннее становились светские торжества. Чем грязнее, натуралистичнее и кровавее была действительность, тем эфемернее становились размышления и богемнее наряды. Кому есть дело до ужасов войны, если по Петербургу порхает Оленька Глебова-Судейкина в лебяжьем манто или платье цвета фламинго, расшитом бабочками и жемчугами? Один из самых роскошных балов той эпохи давала петербургская княгиня Бетси Шувалова - "в богатом дворце постройки XVIII века, в зале, огромном как теннисный корт".
"Бал Бетси мы называли lа folle journee ("безумный день")", - восторженно вспоминала безымянная очевидица.
Главенствующей темой многих вечеров был Восток. Камасутра, суфийская поэзия... Гости резвились в восточных костюмах и разноцветных париках, пили вино и как будто не замечали того, что происходит за окном.
Об этой карнавальной беспечности упоминала Анна Ахматова в своей «Поэме без героя»:
В черном небе звезды не видно,
Гибель где-то здесь, очевидно,
Но беспечна, пряна, бесстыдна
Маскарадная болтовня...

Сама тема маскарада - ключ к культуре Серебряного века.
Мистические символы, куклы, жеманницы с веерами - точь-в-точь как на картинах Константина Сомова, карнавалы и, конечно, связанная с ними смерть: вот Арлекин истекает клюквенным соком и рушится сказочно-иллюзорный мир.
Маскарад не был просто шалостью, шуткой или развлечением - он рушил границы дозволенного.
Бесовское, мистическое - все это усиливалось троекратно.
"Мазурки стремительный зов раздавался, и я танцевал с куртизанкой Содома", - вот вам характерный эпизод из гyмилевского стихотворения "Маскарад".
На подобных сборищах анахоретам и правда делать было нечего: одни пропагандировали бисексуальность, вторые - однополую любовь, третьи - отказ от брака, четвертые просто открыто нарушали супружеский обет верности.
Светская львица Паллада Богданова-Бельская, менявшая мужей раз в квартал, а любовников чуть ли не каждый день, называла себя не иначе как "демонисткой".
Любопытно, что Анна Ахматова называла похождения подруги гомерическим блудом, а, скажем, одиозного поэта Кузмина - и вовсе "изящнейшим сатаной".
"Супружеская верность была большого редкостью, а когда встречались такие пары, другие их паже несколько презирали", - вспоминала Маргарита Сабашникова о светских нравах декаданса.
Но прошли и эти блистательно-порочные времена, революция вытеснила балы и богемные рауты.
И все же тяга к сверхъестественному не оставляет многих и по сей день, а, значит, мистическое очарование русского бала никогда не рассеется.

Валерия Морина