ГЛАВА-8

    ПРИЮТ ОТШЕЛЬНИКА (Сон второй - adajio)
 

    Сафронов открыл глаза, когда холодный туман осенних сумерек уже высасывал за окном последнюю каплю жизни этого дня. В доме напротив светились окна, мастерская тонула в мороке выползающей из углов ночи. День умер тихо и незаметно, как умирают кошки, пряча от глаз хозяев тайну своей смерти.

    Он снова остался один на один со своей разоренной душой. Он не думал о том, сколько времени бездумно отсутствовал в этом мире, не помнил, какую последнюю мысль оборвала пленившая его дрема, но знал, что за благодатью несуществования, в пустынной тишине ночи его поджидает мука Гефсиманского сада. Он уже не мог забыться во сне и предстоящая ночь страшила его незатухающей болью в груди и физической немощью. Хотелось бежать от всего этого слабого, больного, несчастного, выпрашивающего грошик слезливой жалости и покаяния, в близкое или далекое «Туда». «Там» ждет его тихая родина души, полная согласия с собой и с тем жалким миром за окном, где адские качели времени раскачивают его между прошлым и будущим над бездонной пропастью маленького серого дня. В эту-то бездну, истекая по капле в будничной простоте, и канула вся его жизнь.
      
    Сегодня Сафронов впервые боялся своей жизни. Мужество покинуло его. Он больше не мог оставаться один на один с собой. Вдруг возникло острое желание куда-то пойти, с кем-то встретиться, поговорить на отвлеченные темы, может быть, послушать музыку или просто пройтись по улицам. Теперь, лишь непреодолимое желание все изменить осталось для него смыслом и надеждой «Идти, идти, идти…» решил он: «хоть куда, немедленно идти…». Вместе с ним пришло облегчение, словно в этом, спонтанном решении был какой-то выход, что-то обещающее в простом желании выйти из дома на улицу.

    Он собирался так, словно спешил на важное свидание. Твидовая пара английского кроя, которую он одевал всего лишь раз, черная водолазка и кожаный плащ с серым атласным кашне могли бы, пожалуй, создать ему некий торжественный вид. Но осунувшееся лицо со впалыми щеками и мукой в глазах за покрасневшими веками, выдавали его с головой. Из зеркала на него смотрел еще не опустившийся, но уже усталый, равнодушный ко всему мирскому, спивающийся интеллигент.

    -Да и черт с ним! – пробормотал он своему отражению. – Там, куда я иду, до этого никому нет дела.

    -А куда мы идем? - вдруг проснулось сознание.

    -Куда-куда?.. – Туда!.. Да и все…, - отмахнулся он.

    Он не знал, куда идет. Сейчас это было совершенно неважно. Как было неважно и то, что в свете фонарей сверкает дождь вперемешку со снегом, под ногами хлюпает шуга, а на зонтах и плечах прохожих нарастает снежный мех.

    Вечерний город готовился к зиме и ко сну. Не было суеты на тротуарах и у дверей магазинов, и не было привычного шума, который уже и так не воспринимался равнодушным ухом горожанина. Звуки города тонули в волглой мороси, растекались вместе с ней по ярким, в ночи, витринам супермаркетов и окнам трамваев, налипали на крыши автомобилей, фонари и кроны деревьев. Весь мир, менялся на глазах, меняя форму и характер. Из мрачного, забрызганного грязью муравейника, город принимал торжественно-зимний вид, обещая скорый праздник с ароматами свежих фруктов, коньяка, и догорающих свечей.

    Сафронов любил поздний вечерний город. Особенно тот его час, когда на улицах остаются лишь запоздалые прохожие да одинокие фигуры на остановках, в ожидании последнего трамвая. И обязательно, при этом, - дождь или снег. Это тот макияж, под которым прячутся все грехи и болячки суетной жизни горожан. От ярких огней и витрин грязный асфальт блестит разноцветным глянцем, словно лакированый сапог, а только что упавший снег, радует чистотой и свежестью до следующего дня.

    В такой вот поздний вечер, засидевшись как-то в союзе художников, он вышел на пустынную улицу в старом городе. До мастерской было минут сорок легкого шага. Сафронов всегда преодолевал их пешком. Он любил эти старинные улицы, заросшие древними тополями и липами. Под их могучими кронами стыдливо пряталась от современных построек забытая купеческая эпоха с кирпичными домами добротной фигурной кладки, резными почерневшими наличниками, и распахнутыми обвисшими створками ворот, за которыми виднелись темные же от времени сараи и свежие поленницы дров. В их, не очень опрятном, но уютном пространстве, ему виделась другая, незнакомая жизнь. Всякий раз, проходя мимо этих дворов, Софронов с удивлением обнаруживал, как ностальгически сжимается его сердце, словно именно здесь прошло его детство или другая, быть может, счастливая часть его жизни, которую он когда-то оставил и уже не в силах вернуть. Но особенно его притягивали к себе окна. Всегда плотно занавешенные, они надежно скрывали от любопытных глаз тайны своих обитателей.

    Странно, но он почти никогда не встречал здесь самих обитателей. Даже дети, чьи игрушки были разбросаны во дворах этих домов, не попадались ему на глаза. Это смущало его и от того еще больше разжигало любопытство. Он пытался представить себе неизвестную ему жизнь за этими стенами, но в сознании мелькали лишь бесформенные, безликие пятна, не имеющие ничего общего с живыми образами. Иногда, в занавешенном окне мелькала тень или в узкой щелке между штор, он видел кусок несвежих обоев, краешек ковра, угол старой мебели. Но все это могло означать, что угодно и ничего. Лишь однажды, у одного из окон, он совершенно неожиданно услышал скрипку. Это без сомнения был альт. Его глубокий сильный голос, так неожиданно возникший, как будто ждавший его прихода, поразил Сафронова до боли знакомой, а может быть, просто близкой темой и доверительной интонацией. Казалось, старый добрый друг встретил его на улице и заговорил с ним.

    На занавеси, словно в театре теней, виден четкий силуэт музыканта в клоунском наряде. Качнулась тень, взмахнула широким рукавом странного одеяния, заметался смычок по струнам, и полетела мелодия в ночное, ультрафиолетовое небо. Там бы ей и парить, и жить там вечно, нежиться в своей прелести под звездами. Ничто не мешает там ей, никто не осудит, не обидит грубым словом и не отмахнется равнодушно. Но, что ей там?.. Кто услышит? Кто замрет восхищенно? Чья душа, однажды пораженная красотой, будет томиться без нее сиротством на горькой земле, звать ее и искать, как потерянную любовь?

    Металась тень в старинной оконной раме, порхали тонкие пальцы по грифу скрипки и обнимала его музыка сильными руками, заглядывала в глаза пристально, спрашивала сокровенное, далеко спрятанное:

    -Кто ты, человек? Куда идешь?

    -Я художник.

    -Что ищешь ты, художник?

    -Красоту ищу.

    -Зачем она тебе? Люди и без нее живут. Много таких людей…

    -Хочу увидеть Ее, хоть раз, настоящую…

    -Так смотри. Она у тебя под ногами и вокруг тебя. Везде. Или ты слепой художник?

    -Она не открывается мне.

    -Открой сам. У тебя же есть ключ.

    -Мой ключ не подходит. Он не открывает Ее двери.

    -И правильно, не открывает. Одного ключа мало, чтобы войти в Ее мир. Туда бесплатно не входят.

    -Что я должен сделать? Чем заплатить?

    -А что у тебя есть, художник? С чем ты готов расстаться ради нее?

    -Я все отдам. Возьми все, только помоги мне войти к ней.

    -А не пожалеешь потом? Не ослепнешь от горя и слез, проклиная Ее?

    -Мне все равно, что со мной будет потом. Пусть жизнь мою возьмет, если надо. Зачем она мне без нее?

    -Чтож, художник, ты слово сказал. Но помни, однажды открыв ту дверь, ты закроешь ее за собой навсегда. Может, одумаешься? Еще не поздно.

    -Нет! Уже поздно. Веди меня к ней.

    -Все в свое время, художник. Все в свое время…

    -Когда?..

    -Узнаешь…

    Погасло окно. Утонул в проеме силуэт музыканта в клоунском наряде. Упала тишина на Сафронова, придавила к земле плотная, тяжелая, как эта зимняя ночь. Растворилась в ней музыка, словно и не было ее вовсе. Может, придумал, на фантазировал сам себе, подыграл прихотливому сознанию, лукавил перед собой, любуясь?

    Тьма-тьмущая вокруг. Нет фонарей на этих улицах. Ни души кругом. Не ходят люди здесь темными ночами. Старый квартал, никому ненужный.

    Снег уже валил стеной, выбеливал ночь. Хлюпала шуга под ногами. Стыли ноги в промокших ботинках. Шел Сафронов, не зная куда. Но шел верно, коротким путем – душа правила. Уже пересек две центральные улицы, еще двести метров вниз к реке, поворот, и вот он, старый город. «Здравствуй, старина, заждался меня?»

    Молчит старый город, затаился. Белыми облаками нависли над улицей вековые, облепленные снегом деревья. Ни следочка под ногами, ни огонька в мертвых глазницах окон. Тихо. Пустынно.

    Зачем он пришел сюда? Что делает? «Нет, нет, все правильно, где-то здесь этот дом. Еще немного пройти…»

    Вот, кажется и он… или нет? Вход с главного фасада, пять ступеней мраморных, козырек причудливого Каслинского литья и швейцар под ним. В руке, затянутой белой перчаткой, фонарь со свечой под стеклом. Ишь, какой: дородный, статный, шинель синего сукна с меховым подбоем, фуражка в золотом шитье по тулье. Ну, прямо, генерал, времен Его Величества, батюшки царя, Александра первого. Ничего этого не было, откуда взялось? А вывеска, «Трактиръ Приют отшельника», она-то здесь зачем? Странно все это. Непонятно.

    Сафронов неуверенно остановился перед высоким крыльцом, замялся, не зная как спросить столь необычного стража, на столь же необычную тему. Но все получилось само собой без особых усилий с его стороны.

    -А скажи-ка, Любезный, гм… это заведение открыто сейчас? – Спросил он, и тут же удивился себе: «что же это я говорю языком Гоголевских персонажей?»

    Но и ответ был ему соответствующий:

    -Проходите, батюшка, Илья Михалыч, Вас дожидаемся-с-с. Давно уже все собрались.

    -Вот, как!.. Меня, значит. А кто, позвольте спросить, дожидается-А не велено сказывать, Ваш бродь. Мы люди маленькие, нам разговоры ни к чему-с-с. Встретить гостя да проводить, коли нужда есть, да и все. Служба-с…

    -Ну-ну, похвально, раз так. Однако, братец, что-то рожа твоя плутоватая, знакома мне будто. Никак встречались, где?

    -А как, же-с, непременно встречались, Вашбродь, - сытое румяное лицо швейцара расплылось в довольной улыбке. – Не единожды встречались. Премного благодарны вам, барин, не забыли старика. Да Вы проходите, Вашбродь, проходите. Ждут Вас там…. Давайте-ка я снег смету с вашей шинелки, - в его руках, откуда ни возьмись, появилась щетка и он ловко стал сметать снег с плеч Сафронова. -И картуз отряхнем… вот так.

    -Ладно, братец, ладно… - лепетал Сафронов, смущенный непривычной обходительностью. «Наверное, надо денег дать?» Зацепил в кармане горсть мелочи, сунул расторопному швейцару. – На-ко, братец, на водку… там, или еще чего…

    Но швейцар аккуратно и решительно отодвинул руку Сафронова, сказал внушительно:

    -Премного благодарны Вам, Вашбродь, за внимание! Только нам Ваши денежки ни к чему-с. Не те, ныне, времена-с. Да Вы проходите, барин, проходите, милости просим.

    «Надо же!..» Пронеслось в голове у Сафронова, «И что все это означает?»

    Швейцар с поклоном распахнул скрипучую дверь, в глубине дома тенькнул колокольчик. Яркий свет больно ударил Сафронова по глазам, привыкшим к темноте, он на минуту ослеп. «Ой, батюшки!..» пискнул рядом кто-то невидимый.. Тень бросилась вдоль стены к противоположным дверям, глухо простучали босые пятки по ковру и снова пискнула радостно:

    -Он пришел!..

    -Он пришел, он пришел, он пришел…- повторил кто-то, невидимый, на разные голоса за стеной.

    -*«C`ect charnant! Lise, Lise, venez ici!» – услышал Софронов глубокий контральто, явно принадлежащий крупной женщине. Ему тут же показалось, что он уже слышал этот голос. – Добрый вечер, уважаемый Илья Михайлович! Милости просим к нам на огонек, как у вас здесь говорят.

    Сафронов снял кепку и молча поклонился, не зная, как себя вести в незнакомой обстановке.

    -Дуняшка, хватит бегать по комнатам, притуши свет, – продолжал тот же голос. -Видишь, Илье Михалычу неудобно на свету с улицы. И прими у него шинель. Да не опрокинь что-нибудь опять по пути, заполошная…

    Да что это им шинель далась? Какая еще шинель?» Сафронов отнял руки от глаз, оглядел себя – он по-прежнему был в своем кожаном пальто. «Язык этот, французский… и речь, знакомая и незнакомая одновременно. Я, словно, в другом времени, в другой эпохе очутился. Что тут вообще происходит?». Он, наконец, поднял голову, чтобы осмотреться.

    Свет уже не был таким ярким. Горели только свечи в канделябрах и ощущался легкий аромат тающего воска, тлеющего фитиля, увядающих роз и, кажется, ванильного печенья. Перед ним была довольно просторная комната «во вкусе Теньера», хотя без видимой пыли на полках и столах, больше похожая на библиотеку, гостиную и кабинет одновременно.

    По стенам до потолка – стеллажи с внушительными фолиантами, изданными в большинстве своем еще на заре печатного дела или по мере появления их на свет в других поздних веках. Без всякого сомнения, здесь были труды всех великих представителей рода человеческого, оставивших след в этом мире. Хрустальная мечта любого букиниста и книголюба.

    В глубине комнаты располагался рояль с откинутой крышкой и со скамеечкой для исполнителя. В углу между стеллажами за обширным столом, уставленным всевозможными малопонятными предметами, сосудами и чашами неизвестного назначения, перед большим хрустальным шаром восседала дама в старинном кресле с высокой резной спинкой черного дерева. Высокая и прямая, в парчовой чалме, с серебряной ниткой, тона «парижской синей», и в таком же халате восточного кроя, она казалась ему монументально царственной. Ее лицо было скрыто густой вуалью, но Сафронов почти физически ощущал ее взгляд. Смущенный необычной обстановкой, он нерешительно топтался у порога комнаты.

    -Дуняшка! Да где ты там опять запропала? – тем же глубоким контральто позвала высокая дама, и Софронову снова показался знакомым ее голос. «Слышал, точно слышал этот голос…» – Опять с французами любезничаешь, небось?

    Хлопнув дверью, откуда-то с боку к Сафронову подбежала босая, в ярко-красном сарафане грудастая девка и сделала что-то вроде книксена, да так неуловимо быстро, словно подпрыгнула, а не присела.

    -Извините, мадам, - звонким высоким голосом ответила она, деловито и споро стягивая с Софронова пальто. – Там Тулуз этот, месьё горбатенький, лапается, проходу не дает. Пока вырвалась от него…

    На рябом, широком лице девушки, обвешенном рыжими кудрями, в синих блестящих глазах пляшет не менее дюжины бесшабашных чертей. «Да ладно вам, - говорил весь ее облик. - Чего уж тут жеманиться, когда так все просто да весело и столько интересных кавалеров кругом…»

    -Позвольте, барин, картузик ваш… мерси, барин. – Она еще раз сделала книксен-подскок и не оборачиваясь, продолжила разговор с барыней. - Беда с ним, право, ей-богу, с Тулузом, с вашим. Вы бы пожурили его, мадам. А то людей стыдно.

    -Уж и пожурю, коли повод даст. Да только сдается мне, что ты сама не прочь повертеться подле него. С тебя станется.

    -Помилосердствуйте, мадам, что вы такое говорите. – Обиженным тоном оправдывалась Дуняшка, а у самой искрами брызгало веселье из глаз. Сафронову даже показалось, что она заговорчески подмигнула ему. - Я девушка порядочная и вольностей себе не позволяю. Не то, что Тулуз ваш. Окружил себя полуголыми кокотками и пирует с ними напропалую…

    -Так то, Тулуз Лотрек, девушка! Он таким был всю свою жизнь, таким его и помнить будут. А вас, честных девушек, я всех знаю и в том, и в этом мире… Лучше не поминай мне про вашу порядочность. Иди-ка, вон, шинель приведи в порядок гостю, плутовка. Хватит препираться, ишь, волю взяла…

    Схватив в охапку пальто и кепку Сафронова и брызнув в него на прощанье синими веселыми чертями, Дуняшка проворно застучала крепкими пятками вглубь комнаты. Он даже не успел заметить, в какую сторону она убежала, и за какой дверью скрылась.

    -Так, так, - тут же услышал он рядом новый голос и вздрогнул от неожиданности. – *"quell jolie tableau de genre…" Вы, *ma tante, совсем хотите гостя заморочить, он и так в растерянности. Уж лучше пригласите его пройти в комнаты. Хватит томить человека.

    Сафронов не видел, откуда появилась новая дама. Она была стройна, довольно высока ростом и очень мила. В ее облике, как и в голосе ее тетушки, молча наблюдавшей сцену их встречи, ему снова почудилось нечто знакомое, живо располагающее к себе.

    -Добрый вечер, Илья Михалыч, - молодая дама с улыбкой протянула ему руку для поцелуя. В ее глазах читалась искренняя заинтересованность и внимание.

    Сафронов, по-прежнему удивляясь себе, с поклоном взял руку дамы, и легко коснулся губами ее прохладных пальчиков.

    – Вы, Илья Михайлович, уж простите нас за это представление. Наша ma tantе любит эпатировать новеньких, а на Дуняшку вообще не обращайте внимания. Она у нас известная шалунья.

    -Да, да, Илья Михалыч, - Подала, наконец, голос тетушка, - Сделайте одолжение, проходите сюда. Это моя племянница, Лизанька. Она будет опекать вас сегодня. Так, что, милости просим. А ты, *ma chere, проводи ко мне дорогого гостя.

    Сказав все это, дама склонила голову над хрустальным шаром. Внутри него что-то светилось, мелькало, менялось в цвете, как в телевизоре. -И не судите меня строго, дорогой Илья Михалыч, - продолжила она, уже не поднимая головы, - за то, что не встречаю вас, как должно. Мне тут надо понаблюдать за всем происходящим, а то, как бы потом недоразумения какого не вышло…

    Лиза развернулась, как-то естественно и ловко подставила Сафронову локоть, он осторожно принял его под руку и они направились к тетушке.

    С самого начала, от крыльца и до знакомства с этими дамами, его не покидало ощущение, что все происходящее с ним сейчас, мистификация. Он словно, прямо с улицы, попал на сцену театра и очутился в пьесе Чехова или же, что еще удивительнее, - в далеком прошедшем времени. Но более всего поражало, то, что его здесь знали и, даже, ожидали. И еще ему казалось, что вместе с тем, все это представление затеяно специально для него!.. Вот только, зачем?

    При их приближении, тетушка подняла голову, через стол протянула руку к поцелую, и когда он взял ее, и поднес к губам, она слегка сжала его пальцы. Сафронов тут же отметил про себя, что это была совсем другая рука, нежели у племянницы. Она была не менее хороша, но в ней чувствовалась спокойная сила и властность человека, привыкшего безоговорочно владеть собой и всем вокруг в любой ситуации. От этого незаметного рукопожатия он неожиданно стал свободнее себя чувствовать, словно одним прикосновением, эта дама сняла с него груз неловкости и скованности в новой обстановке.

    -Располагайтесь, любезный Илья Михалыч, - Тетушка повела рукой в сторону.

    Проследив за рукой взглядом, Сафронов увидел в указанной стороне круглый венский столик, сервированный свежими фруктами, старинными бутылками темного стекла с этикетками и без них, бокалами, разных форм и объемов и сладостями в хрустальных вазах.

    -И не церемоньтесь, ради Бога. У нас тут все по-простому. Вы, кажется, коньяк предпочитаете всем напиткам!? Лизанька, ухаживай же за гостем, он все еще стесняется. Еще не знает, какие разбойники у нас тут бывать изволят.

    - Илья Михалыч, какой коньяк вы желаете? – Все с той же приветливой и милой улыбкой спросила его Лиза, когда они уселись за столик.

    – Не хотите ли *«Richard Hennessy»? Рекомендую. Эта бутылка из погребов самого *Napoleone Bonaparte. Вам, кстати, будет полезно, вы с улицы и ноги промочили…

    Увидев на его лице гримасу плохо скрытого удивления и недоверия одновременно, она рассыпалась звонким мелодичным смехом.

    -Да вы никак в растерянности, Илья Михалыч, удивляетесь всему, не верите мне? Думаете, небось, и коньяков такого возраста не бывает? А?..

    Сафронов, до сих пор так и не проронивший ни с лова, смущенный необычностью происходящего, так же молча, кивнул головой. На его усталом осунувшемся лице блуждала глуповато-вежливая улыбка. Он никак не мог от нее избавиться, как, впрочем, и от рук, которые тоже не знал, куда деть: то складывал их на краешек стола, сцепив пальцы, но увидев не отмытые пятна краски в заусенцах и под ногтями, стыдился и убирал их на колени. И еще, ему очень, просто безумно хотелось курить.

    -Ну да, о чем же я тут говорю… - Лиза сама, вдруг, смутилась, и легкий румянец расцвел на ее щеках. – Я такая глупая, Боже мой! Уж вы простите, Илья Михалыч, меня, великодушно. Совсем забыла, вы же приличные коньяки и видеть-то не могли, не то что пробовать. Как, впрочем, и многое другое. Да, да… все это грустно, грустно…

    Она вздохнула, белой изящной ручкой взяла бутылку без этикетки и сама плеснула ему в бокал янтарно-красную жидкость. Тонкий, сложный аромат разлился над столом.

    Сафронов взял бокал, обхватил его ладонями и подержал, согревая. Выпить хотелось немедленно, но он не спешил. Это не водка.

    Коньяком не напиваются – с ним общаются, как с тонким мудрым собеседником, как с изысканной женщиной, явная и высокая порода которой, поднимет тебя не только в собственных глазах, но и в глазах всего мира, создает ощущение божественного праздника, обещающего истинный рай на земле.

    Он поболтал напиток, посмотрел через него на свет свечей. До сих пор ему не приходилось видеть, как на самом деле коньяк двухсотлетней выдержки играет в пламени свечи. Зацепившись за тяжелую маслянистую каплю на стенке бокала, огонек свечи, мерцая, вместе с каплей медленно стек в бокал и разгорелся оранжево-палевым угольком. В его свете нельзя было увидеть Францию времен Людовика пятнадцатого, но можно было ощутить ее тонкий аромат и вкус далекой и сложной истории…

    -Да, да, Илья Михайлович, - услышал он голос *ma tante. – Сейчас вы держите в руках редкий артефакт. Его почти невозможно найти и уж, совсем сложно приобрести. Его цена, в мире людей, как и его редкость – баснословны. Пейте же, вы счастливчик.

    Сафронов вежливо склонил голову, еще раз вдохнул изысканный аромат и пригубил божественный напиток…

 

    Продолжение следует.
             
© Евгений Грязин, 2010. Свидетельство о публикации: № 7201-131783/20091228
 

Серия сообщений "Литература":

Литературные тексты - свои и чужие: проза, поэзия, и прочее...

Часть 1 - НОЧЬ
Часть 2 - КАМИН ГОРЕЛ...
...
Часть 8 - МЕТАМОРФОЗЫ ВРЕМЕНИ
Часть 9 - Легенда о каменной бабе
Часть 10 - СНЫ ДУХА роман-соната. Глава-8, ПРИЮТ ОТШЕЛЬНИКА
Часть 11 - СНЫ ДУХА роман-соната. Глава-7, КРАСНЫЙ КАМЕНЬ
Часть 12 - СНЫ ДУХА роман-соната. Глава-6, КАЛИТКА
...
Часть 17 - СНЫ ДУХА роман-соната. Часть-1. Глава-1, КАЧЕЛИ
Часть 18 - МОЛИТВА
Часть 19 - От героя романа «Сны Духа» его автору с улыбкой:

  Предисловие к неоконченному роману СНЫ ДУХА

  Очевидно, следует объяснить, почему роман публикуется не в полном виде и почему главы чередуются не в привычном порядке, и т.д.

  Написанный более двадцати лет назад, он смиренно ждал автора «в тихом, пыльном столе». Когда же пришло время, и автор взял, наконец, в руки тяжелую, с пожелтевшими листами, слежавшуюся за четверть века рукопись и раскрыл – они не узнали друг друга.

  В рукописи не хватает глав, листы разрознены, не все по счету, многие разорваны… Архив к роману с планами, постраничными периодами, размышлениями, ремарками и прочим рабочим материалом отсутствует. Его изъяли вместе с журналистским архивом грубо и беспардонно, без санкции на обыск, в отсутствии автора… Жизнь журналиста, пишущего на острые темы без оглядки на авторитеты и звания, всегда находилась под пристальным вниманием властей, иногда, слишком пристальным…

  Двадцать три года назад, когда роман появлялся на свет в душевных родовых муках автора (как и полагается), они оба были другими. И другим был мир, в котором они с обоюдной любовью писали, переписывали и переосмысливали друг друга. Они верили в красоту, верили в жизнь и в себя. Герой романа художник, философ и романтик писал свои картины под музыку Вивальди, или напевал, что-нибудь, не имея голоса, но упоительно и весело. От чего картины его были волшебно-светлыми и жизнеутверждающими. А его автор журналистским пером вычищал от хлама и грязи улицы и кабинеты, дома и души, наживал могущественных врагов и терял трусливых друзей…

  Но прошло время, изменилась жизни, изменился автор. Тот роман полностью восстановить уже нельзя. Но он стоит того, чтобы его дописали в новом контексте реальности с высоты прожитого автором опыта.По мере работы, роман будет пополняться новыми главами, новыми сюжетными поворотами и линиями героев, возможно, изменится и архитектоника книги.

  Главной же целью автора в этой книге было показать наиболее интимную сторону жизни художника, ту, невидимую часть души, где творческая страсть становится произведением искусства, инструментом познания той области мироздания, которой нет имени, но где живет любовь и красота.

  О том, как и, чем платит художник за познание – эта книга.

®

© Евгений Грязин, 2010

Свидетельство о публикации: № 7201-131770/20091228

Серия сообщений "Литература":

Литературные тексты - свои и чужие: проза, поэзия, и прочее...

Часть 1 - НОЧЬ
Часть 2 - КАМИН ГОРЕЛ...
...
Часть 6 - МУЖСКОЕ ПОХМЕЛЬНОЕ
Часть 7 - Я ЗАЧЕМ-ТО РОДИЛСЯ
Часть 8 - МЕТАМОРФОЗЫ ВРЕМЕНИ
Часть 9 - Легенда о каменной бабе
Часть 10 - СНЫ ДУХА роман-соната. Глава-8, ПРИЮТ ОТШЕЛЬНИКА
...
Часть 17 - СНЫ ДУХА роман-соната. Часть-1. Глава-1, КАЧЕЛИ
Часть 18 - МОЛИТВА
Часть 19 - От героя романа «Сны Духа» его автору с улыбкой:

Серия сообщений "Литература":

Литературные тексты - свои и чужие: проза, поэзия, и прочее...

Часть 1 - НОЧЬ
Часть 2 - КАМИН ГОРЕЛ...
...
Часть 5 - ОТДЫХАЙТЕ, МАДАМ
Часть 6 - МУЖСКОЕ ПОХМЕЛЬНОЕ
Часть 7 - Я ЗАЧЕМ-ТО РОДИЛСЯ
Часть 8 - МЕТАМОРФОЗЫ ВРЕМЕНИ
Часть 9 - Легенда о каменной бабе
...
Часть 17 - СНЫ ДУХА роман-соната. Часть-1. Глава-1, КАЧЕЛИ
Часть 18 - МОЛИТВА
Часть 19 - От героя романа «Сны Духа» его автору с улыбкой:

Серия сообщений "Литература":

Литературные тексты - свои и чужие: проза, поэзия, и прочее...

Часть 1 - НОЧЬ
Часть 2 - КАМИН ГОРЕЛ...
...
Часть 4 - КАКАЯ ТРУДНАЯ У НАС С ТОБОЙ ЛЮБОВЬ
Часть 5 - ОТДЫХАЙТЕ, МАДАМ
Часть 6 - МУЖСКОЕ ПОХМЕЛЬНОЕ
Часть 7 - Я ЗАЧЕМ-ТО РОДИЛСЯ
Часть 8 - МЕТАМОРФОЗЫ ВРЕМЕНИ
...
Часть 17 - СНЫ ДУХА роман-соната. Часть-1. Глава-1, КАЧЕЛИ
Часть 18 - МОЛИТВА
Часть 19 - От героя романа «Сны Духа» его автору с улыбкой:

Серия сообщений "Литература":

Литературные тексты - свои и чужие: проза, поэзия, и прочее...

Часть 1 - НОЧЬ
Часть 2 - КАМИН ГОРЕЛ...
Часть 3 - КОЛЫБЕЛЬНАЯ
Часть 4 - КАКАЯ ТРУДНАЯ У НАС С ТОБОЙ ЛЮБОВЬ
Часть 5 - ОТДЫХАЙТЕ, МАДАМ
Часть 6 - МУЖСКОЕ ПОХМЕЛЬНОЕ
Часть 7 - Я ЗАЧЕМ-ТО РОДИЛСЯ
...
Часть 17 - СНЫ ДУХА роман-соната. Часть-1. Глава-1, КАЧЕЛИ
Часть 18 - МОЛИТВА
Часть 19 - От героя романа «Сны Духа» его автору с улыбкой:

Какая трудная у нас с тобой любовь!
Мы встретились так поздно
и  так странно.
И с первой встречей рук,
и с первым взглядом
сочилась наша кровь
по старым ранам.
Как  сложно и как больно
привыкать,
с души сдирая кожу прошлых жизней!
Как многого хотелось бы
не знать!
Как мало нам осталось
от любви до тризны!
Пусть каждый шаг, отмерен нам судьбой -
скупой сквалыгой,
по пятам бредущей.
Благословляю каждый день с тобой
и каждый, вслед ему идущий!
Любой из них готов тобой назвать
Он для меня так много значит,
что я, порой, не знаю,
как сказать,
и этот тоже для меня
тобою начат.
Какая зрелая у нас с тобой любовь!
Мы встретились не поздно
и не рано.
У нас, наверное застыла б в жилах кровь,
когда бы мы случайно не нашлись
и это было б странно!

Серия сообщений "Литература":

Литературные тексты - свои и чужие: проза, поэзия, и прочее...

Часть 1 - НОЧЬ
Часть 2 - КАМИН ГОРЕЛ...
Часть 3 - КОЛЫБЕЛЬНАЯ
Часть 4 - КАКАЯ ТРУДНАЯ У НАС С ТОБОЙ ЛЮБОВЬ
Часть 5 - ОТДЫХАЙТЕ, МАДАМ
Часть 6 - МУЖСКОЕ ПОХМЕЛЬНОЕ
...
Часть 17 - СНЫ ДУХА роман-соната. Часть-1. Глава-1, КАЧЕЛИ
Часть 18 - МОЛИТВА
Часть 19 - От героя романа «Сны Духа» его автору с улыбкой:

Памяти Саши Башлачова, друга и коллеги.

Колыбельная

Спи, дитенок,
люли,
месяц над березкой,
а распустишь
нюни
отстегаю розгой.

Темной ночью снится
черная лисица,
Белая рубаха, 
да лихая плаха.

Прилетит синица
на твое оконце -
пусть тебе приснится
ласковое солнце.

Будет колобродить
вьюга вековая,
в снежном хороводе
лето вспоминая.

Спи дитёнок,
люли,
"нары да полати,
некому березу
нашу заломати".

Серия сообщений "Литература":

Литературные тексты - свои и чужие: проза, поэзия, и прочее...

Часть 1 - НОЧЬ
Часть 2 - КАМИН ГОРЕЛ...
Часть 3 - КОЛЫБЕЛЬНАЯ
Часть 4 - КАКАЯ ТРУДНАЯ У НАС С ТОБОЙ ЛЮБОВЬ
Часть 5 - ОТДЫХАЙТЕ, МАДАМ
...
Часть 17 - СНЫ ДУХА роман-соната. Часть-1. Глава-1, КАЧЕЛИ
Часть 18 - МОЛИТВА
Часть 19 - От героя романа «Сны Духа» его автору с улыбкой:

"Кто знает, что лучше для человека в дни пустой его жизни, летящей как тень?

Кто скажет ему, что будет после него на земле?"

Экклезиаст

Я зачем-то родился и всю жизнь пытался понять – «зачем?..» Никогда не знал я праздника более странного в своей жизни, чем мой день рожденья. В детстве он был полон трепетного ожидания подарков и застольных вкусностей, которых всегда не хватало. Впрочем, «не хватало» выражение не точное: их просто не было. Самое начало пятидесятых. В послевоенной стране не хватало всего

Помню ярко-голубые ласковые глаза мамы. Вот она подходит ко мне, стройная безумно красивая, на лице - улыбка в глазах грусть. Наклоняется надо мной, гладит по голове, по лицу – пальцы мягкие, теплые… Прижимает к себе, зарывается лицом в мои волосы и мы стоим так долго-долго. Она пахнет чем-то неизъяснимо родным. Помню, непривыкшие к нежности, «изработанные» в тяжком колхозном труде, руки бабушки, которыми она старалась меня приласкать. Но время было до того голодное, а праздничный стол так убог, что «праздник» от других дней почти не отличался. Тогда зачем он, этот праздник жизни и праздник ли он вообще?

Отца не помню. Последняя из двух наших встреч, когда мне исполнилось семь лет, оставила о нем смутное впечатление какого-то высокого, вальяжно-барского господина и ощущение неприятной липкости своих пальцев от дешевых растаявших карамелек. Он молча встретил меня во дворе нашего дома, сводил в кинотеатр и мы молча расстались там же во дворе, чтобы никогда больше не видеться. Нам нечего было сказать друг другу. Дома, после нашей прогулки с отцом, было застолье, какие-то гости, какие-то дети. Мне говорили разные добрые слова, дарили подарки, ребятишки таскали за уши… Я что-то тоже говорил, пытался изобразить веселье и мучился тем, что ни как не мог ответить себе на вопросы: если отец есть, то почему его нет с нами? Почему я слышу, как мама плачет на кухне в мой день рожденья? Почему моя бабушка, всегда добрая и приветливая, сегодня с таким презрительным негодованием смотрит во двор, где мы только что расстались с отцом?

Спустя сорок лет, мне пришло известие о смерти отца. Он умер не своей смертью в чужой стране. Моя тетка (его сестра) передала мне Орден Отечественной войны, медаль «За Отвагу», дневник с размышлениями о жизни, который потом таинственно и бесследно исчез из моего архива, и красную книжечку в два листа с Китайскими каракулями. «С благодарностью…», как она сказала (хотя, откуда бы ей знать?) и  поведала семейную тайну, что отец, де, с начала войны служил в Китае в Советском дипломатическом представительстве и она не знает, чем там занимался. Я не очень поверил этой байке, но догадывался, почему мой отец не мог жениться на маме.

Моя бабушка была чистых голубых кровей, сиротой сосланной на Урал. Все мои предки по материнской линии были расстреляны или сгинули в лагерях. Их «белая кость» встала поперек горла Советской власти и потомственному железнодорожнику, волею судьбы получившему «высокое доверие», было не с руки родниться с таким «презренным» происхождением, как наше. Моя фамилия досталась мне от дедушки – веселого Балтийского морячка, приехавшего по призыву партии поднимать колхозы на Урале. Здесь его и убили решительные деревенские мужики, когда бабушка была еще только беременна моей мамой.

Уже став взрослым и самостоятельным, я не ждал свой праздник и не любил его. Он как-то не получался у меня. Теперь он напоминал мне размалеванное лицо клоуна с нарисованной улыбкой до ушей и - со слезой под глазом... Но я понимал, что вокруг меня есть люди, для которых моя жизнь важна, что мы накрепко связаны кровью и душами и нельзя лишать близких их радости от того, что ты у них есть. Я по-прежнему терпеливо изображал для родных веселье. И, кроме прочего, стоило подумать, что в этом сложном мире ты смог прожить еще один год и у тебя впереди возможно еще есть время для твоих дел, что ты еще будешь проектировать и строить дома людям, в которых, даст Бог, они будут счастливы, писать свои картины и читать умные книги…

Еще осталось много вопросов, на которые я пока не ответил себе, а значит не отвечу тем, кого они так же мучают. Так может в этом и есть суть извечного «зачем?..» - отвечать на вопросы, которые ставит перед тобой жизнь; строить дома, писать картины… Да и что же делать, ты родился и время пошло. Его надо использовать как-то, отметиться в этом быстро текущем времени. Ведь когда-то же оно закончится для тебя... Вот-вот придет болезненная надсадная старость, в тягость близким и тебе самому, как расплата за всю твою грешную жизнь. И тогда ты поймешь, что только смерть останется  наградой. 

Коротка ночка, да долог день и тяжела медалька земляная.  
 

(сонет)

К.Х.

Камин горел.
Коньяк, в руке согретый,
Играл кровавым янтарем.
Бокал потел…
И я, безвременьем одетый,
Один в ночи холодным январем,
Над временем летел.

Дым сигаретный твой рисовал портрет,
Причудливый и тонкий.
В промерзшее окно скребла метель,

Серия сообщений "Литература":

Литературные тексты - свои и чужие: проза, поэзия, и прочее...

Часть 1 - НОЧЬ
Часть 2 - КАМИН ГОРЕЛ...
Часть 3 - КОЛЫБЕЛЬНАЯ
Часть 4 - КАКАЯ ТРУДНАЯ У НАС С ТОБОЙ ЛЮБОВЬ
...
Часть 17 - СНЫ ДУХА роман-соната. Часть-1. Глава-1, КАЧЕЛИ
Часть 18 - МОЛИТВА
Часть 19 - От героя романа «Сны Духа» его автору с улыбкой:

Будут ли наши дети и внуки читать книги?

Тема кончины бумажных книг в России и в мире муссируется давно. Но в это как-то не верилось. Я помню благословенные семидесятые годы, когда в книжные магазины выстраивалась очередь при очередном «завозе». Помню какая страстная охота велась на определенное издание, о выходе которого появлялись слухи. А годовые подписки на серии «ЖЗЛ», «Всемирная литература», «Классики советской литературы…», литературные альманахи… В ту пору было престижно иметь домашнюю библиотеку с редкими или модными изданиями, с разделами классической и иностранной литературы. Любовь к книге была, поистине народной. Мы были самой читающей страной. Но вдруг все изменилось.

Мне на сайт на прошлой неделе пришел от пользователя странный, на первый взгляд, вопрос: «Что вы думаете по поводу сайта НЕВСТОЛ? (есть такой сайт для авторов современной литературы). Если честно, с большим интересом почитываю рассказики и историйки на сайте Несколько смущает сама концепция ресурса, "заточенная на то, чтобы автор, опубликовавший свое произведение, имел возможность получить за него немножечко денег, причем минуя издательства, редакции пр. С одной стороны, хорошо, а с другой, оправданно ли, если весь и-нет и без того завален халявой? Кто будет платить за хорошее, если можно бесплатно накачать сколько угодно пусть и менее качественного, но дармового? А, с другой стороны, как быть? Как еще намазать корочку хлеба творческого человека миллиметром-другим маслица? Тоже ведь надо!»

Не знакомый ранее с этим сайтом, я на него зашел… Идея его действительно проста: дать автору возможность публиковаться, но читателю дать не все произведение, а только аннотацию к нему от автора же. Ну, а уж коли желающий захочет прочитать, то пусть платит малую копеечку за интерес.

Идея сайта "nevstol" сама по себе достаточно интересна. Ну какой бы автор отказался получить долю малую только за то, что его произведение кого-то заинтересовало?! И ведь сколько трудов, мечтаний, переживаний вложено в эти строчки, сколько бессонных ночей... Очень хочется любому автору признания, хоть чуть-чуть, ведь пишется для людей.

Но на фоне реалий дня, эта идея мне кажется более забавной, нежели интересной. Дело даже не в том, что за деньги, пусть незначительные (всего-то десять рублей с налогом), мало кто решится читать неизвестно что (рекламные предисловия, какими бы яркими они ни были, - не панацея), и в конце концов даже и не в деньгах дело, - все на много глубже, сложнее и, кажется (дай Бог ошибиться), безнадежнее.

Все дело в том, что сегодня почти перестали читать книги. Книжный рынок завален литературой на любой вкус и книжные магазины не спешат их закупать, у них только один "праздник" в году - базары учебников к новому учебному году. (!) Дальше - тоска... Относительным спросом пользуется только узкоспециальная литература, профессиональные, методические и учебные пособия. Но их доля, по отношению  к литературе художественной, убийственно мала.

Серьезные издательства теряют прибыль да так стремительно, что начинают сокращать персонал, иногда целыми отделами, корректируют планы изданий, от сомнительных в прибыли отказываются однозначно, отодвигая их на лучшие времена, которые, скорее всего, уже не наступят; художникам и дизайнерам книг сокращают гонорарную сетку до минимума... Их экономические и финансовые отделы лихорадочно ищут какие-то пути решений, но их просто нет. Аутентичный книжный рынок умирает на глазах. И жить ему, по прогнозам, осталось не более пяти лет. Буквально на прошлой неделе издательский холдинг «Группа компаний РИПОЛ классик» объявила своим сотрудникам трехдневную неделю с соответственным денежным довольствием.

Мы с вами, ныне живущие, вляпались по судьбе в эпоху глобальных перемен, да таких серьезных и неотвратимых, что скажи нам это лет десять назад, мы бы не смогли это принять, не только как реальность, но даже как возможность. Интернет и все проистекающие от него коммуникативные технологии, радикально меняют действительность со скоростью в несколько эпох на одну жизнь. 

Я не могу сказать, что и как будет к концу этого столетия и будет ли вообще что-нибудь, но могу смело предположить, что уже через пятьдесят лет весь мир, со всеми его государствами и политическими системами, будут отличаться от нынешнего примерно так же, как сегодня отличается от компьютер от  Тульского самовара.

И я не могу ответить, "Как еще намазать корочку хлеба творческого человека миллиметром-другим маслица?". И я не могу сказать, как творческим людям, с этим быть? Меня более смущает другой вопрос. А что будет с нашим «Великим и Могучим Русским Языком»? На каких духовных ценностях будут воспитываться наши дети и внуки? Каких Героев они выберут себе в спутники жизни? Чьим примером они будут строить свою жизнь?

Серия сообщений "Публицистика":
Часть 1 - МЫ НЕ РАБЫ? РАБЫ НЕ МЫ?
Часть 2 - Без заголовка
...
Часть 6 - Без заголовка
Часть 7 - Без заголовка
Часть 8 - Без заголовка
Часть 9 - НИКОЛАЙ КОФЫРИН - о нашем телевидении с болью в сердце
Часть 10 - ПОТЕРЯ МОРАЛИ или жизнь без Бога
...
Часть 15 - Соединённые Штаты и Шестидневная война
Часть 16 - Тибетский монах уверяет, что конец света наступит 21.12.12
Часть 17 - Куда делся секс?