Наши танкисты, пехотинцы, артиллеристы, связисты нагнали их, чтобы освободить путь, посбрасывали в кюветы на обочинах шоссе их повозки с мебелью, саквояжами, чемоданами, лошадьми, оттеснили в сторону стариков и детей и, позабыв о долге и чести и об отступающих без боя немецких подразделениях, тысячами набросились на женщин и девочек.

Женщины, матери и их дочери, лежат справа и слева вдоль шоссе, и перед каждой стоит гогочущая армада мужиков со спущенными штанами. Обливающихся кровью и теряющих сознание оттаскивают в сторону, бросающихся на помощь им детей расстреливают. Гогот, рычание, смех, крики и стоны. 
А их командиры, их майоры и полковники стоят на шоссе, кто посмеивается, а кто и дирижирует — нет, скорее, регулирует. Это чтобы все их солдаты без исключения поучаствовали. Нет, не круговая порука, и вовсе не месть проклятым оккупантам — этот адский смертельный групповой секс. Вседозволенность, безнаказанность, обезличенность и жестокая логика обезумевшей толпы.

Потрясенный, я сидел в кабине полуторки, шофер мой Демидов стоял в очереди, а мне мерещился Карфаген Флобера, и я понимал, что война далеко не все спишет. А полковник, тот, что только что дирижировал, не выдерживает и сам занимает очередь, а майор отстреливает свидетелей, бьющихся в истерике детей и стариков.
— Кончай! По машинам! 
А сзади уже следующее подразделение. И опять остановка, и я не могу удержать своих связистов, которые тоже уже становятся в новые очереди, а телефонисточки мои давятся от хохота, а у меня тошнота подступает к горлу.

До горизонта между гор тряпья, перевернутых повозок трупы женщин, стариков, детей. Шоссе освобождается для движения. Темнеет. Слева и справа немецкие фольварки. Получаем команду расположиться на ночлег. Это часть штаба нашей армии: командующий артиллерии, ПВО, политотдел. Мне и моему взводу управления достается фольварк в двух километрах от шоссе. Во всех комнатах трупы детей, стариков и изнасилованных и застреленных женщин. Мы так устали, что, не обращая на них внимания, ложимся на пол между ними и засыпаем.

-----------------------------------
7 мая 2002 года, спустя пятьдесят восемь лет
— Я не желаю слушать это, я хочу, чтобы Вы, Леонид Николаевич, этот текст уничтожили, его печатать нельзя! — говорит мне срывающимся голосом мой друг, поэт, прозаик, журналист Ольга Ильницкая. Происходит это в третьем госпитале для ветеранов войны в Медведково. Десятый день лежу в палате для четверых. Пишу до и после завтрака, пишу под капельницей, днем, вечером, иногда ночью. Спешу зафиксировать внезапно вырывающиеся из подсознания кадры забытой жизни.

Зачем пишу? Какова будет реакция у наших генералов, а у наших немецких друзей из ФРГ, а у наших врагов из ФРГ? Озарение приходит внезапно. Это не игра и не самоутверждение, это совсем из других измерений, это - покаяние. 
Как заноза, сидит это внутри не только меня, а всего моего поколения, но, вероятно, и всего человечества. Это частный случай, фрагмент преступного века, и с этим, как с раскулачиванием тридцатых годов, как с Гулагом, как с гибелью десятков миллионов безвинных людей — нельзя достойно жить, без этого покаяния нельзя достойно уйти из жизни.

Я был командиром взвода, меня тошнило, смотрел как бы со стороны, но мои солдаты стояли в этих жутких преступных очередях, смеялись, когда надо было сгорать от стыда, и по существу совершали преступления против человечества. Полковник-регулировщик? Достаточно было одной команды? 
Но ведь по этому же шоссе проезжал на своем виллисе и командующий Третьим Белорусским фронтом генерал армии Черняховский. Видел, видел он все это, заходил в дома, где на постелях лежали женщины с бутылками? Достаточно было одной команды? 
Так на ком же было больше вины: на солдате из шеренги, на майоре-регулировщике, на смеющихся полковниках и генералах, на наблюдающем мне, на всех тех, кто говорил, что “война все спишет”?

В апреле месяце моя 31-я армия была переброшена на Первый Украинский фронт в Силезию, на Данцигское направление. 
На второй день по приказу маршала Конева было перед строем расстреляно сорок советских солдат и офицеров, и ни одного случая изнасилования и убийства мирного населения больше в Силезии не было. 
Почему этого же не сделал генерал армии Черняховский в Восточной Пруссии?.."

-----------------------------------------------------------
Об авторе (wiki)

Рабичев Леонид Николаевич — поэт, график, живописец. Родился в 1923 году в Москве. Старший лейтенант запаса. В 1942 году окончил военное училище. С декабря 1942 года лейтенант, командир взвода 100-й отдельной армейской роты ВНОС при управлении 31-й армии. 
На Центральном, Третьем Белорусском и Первом Украинском фронтах участвовал в боевых действиях по освобождению Ржева, Сычевки, Смоленска, Орши, Борисова, Минска, Лиды, Гродно, в боях в Восточной Пруссии от Гольдапа до Кенигсберга, в Силезии на Данцигском направлении участвовал во взятии городов Левенберг, Бунцлау, Хайльсберг и других, в Чехословакии дошел до Праги. Награжден двумя орденами Отечественной войны II степени, орденом “Красная Звезда”, медалями.
Член Союза художников СССР с 1960 года, член Союза писателей Москвы с 1993 года, автор шестнадцати книг стихов, книги мемуаров.

-----------------------------------------------
Современные исследователи подсчитали, что советские солдаты изнасиловали в оккупированной Германии приблизительно два миллиона немок.

На фото два советских солдата и немецкая женщина. 
Лейпциг, август 1945
------------------------------------------------

UPDATE.

Судя по комментам, некоторые мои друзья посчитали, что вся армия состояла из мародёров и насильников. Это далеко не так: люди на всех фронтах были - РАЗНЫЕ. Одни героически жертвовали собой, другие прятались за чужие спины и использовали любую возможность для мародёрства и насилия. 
Правда в том, что герои были, но также - что героями были не все: вспомните приказ №227 и заградотряды, без которых не удавалось остановить сотни тысяч бегущих от смерти (хоть язык не поворачивается назвать их трусами).

Одни сражались в окружении до последней капли крови, другие не только при первой возможности сдавались немцам, а ещё и вступали в немецкую армию, чтобы воевать против своих.
И цифры "предателей Родины": два миллиона человек (по разным источникам, примерно миллион двести тысяч граждан СССР и 800 тысяч эмигрантов) - сам по себе повод задуматься, потому, что ничего подобного не встречалось в богатой войнами истории России.

Судя по обилию лжи, написанной о войне фейковыми ветеранами, врать, по-видимому, выгоднее. Так же, как «выгоднее» было прятаться в бою за спинами товарищей и насиловать беззащитных женщин и детей. Но ведь и здесь тоже люди РАЗНЫЕ.

И документальная повесть Леонида Рабичева - не единственная, без прикрас показывающая чудовищность войны. Есть, например, Василь Быков и Светлана Алексиевич, сильная повесть Георгия Владимова «Генерал и его армия» и другие.