А что значит для белорусского народа потеря независимости в конце XVIII века? Глядя из России, это была банальная аннексия, когда она получила свою долю в результате раздела Речи Посполитой между тремя европейскими монстрами того времени. Глядя из Беларуси, это была оккупация, вызвавшая три антироссийских восстания – 1794, 1831 и 1863 годов, – слившихся в одну освободительную войну. Единственное, что мешает сегодня согласиться с этим юридически точным определением, так это то, что у этой оккупации не было конца. Видя и зная теперь характер этого нашествия, можно ли допустить, что это было «воссоединение с Россией», как толковала нам прежняя пропаганда? Можно ли говорить о каких-то благотворных плодах того нашествия, как, впрочем, и всех последующих административных нашествий с «большой земли»?

В сущности, ответом на эти вопросы и будет то, почему мы не стали русскими. Потому что вместо русской природы, языка, культуры нам предлагались природа, язык и культура чиновнические. Мы превращались не в русских, а в денацианализированных, вбирая в себя эту психологию и эту систему ценностей, которые входили в нас не вместо нашей белорусской сути, а лишь потеснив ее, приглушив своим объемом и своей массой. Мы так и не почувствовали ничего русского в себе, называя этим словом лишь цепь своей зависимости от системы, а не пуповину, которая могла бы связывать нас с национальной жизнью соседней страны.

 

…В основном же к нам ехали партийные, советские, комсомольские, милицейские и чекистские кадры, деятели пропаганды, а также чиновники от образования и парторги колхозов. Ехали на место многих тысяч взращенных первой волной белоруссизации – расстрелянных или высланных. На место интеллигенции ехали служащие, которые, в отличие от интеллигентов, несли не культуру, а идеологию, не язык, а канцелярит, не человеческую природу, а субардинационный нюх. Настоящими проводниками русификации стали у нас люди малокультурные, неинтеллигентные, бездуховные. Они и сами уже не были русскими… Они, «всесоюзные, всеимперские граждане», и положили начало тому «русскоязычному населению», для которого развал империи стал утратой родины, эмиграцией на месте. Их русификаторство заключалось в навязывании лишь «материальной части» своего языка, нескольких постулатов своей идеализированной истории, городского фольклора да нескольких до неузнаваемости адаптированных «народных сказок», что никак нельзя назвать культурой.

 

Время и идеология оставили в сознании сегодняшних людей много всяких комплексов, совершенно необъяснимых с точки зрения здравого смысла. Например, само слово «русификация» многими воспринимается как оскорбление русского народа и чуть ли не как подрыв добрососедства. И это от той же чиновнической услужливости, заискивания не младшего перед старшим и не меньшего перед большим, но народа подчиненного перед народом-начальником. А также, возможно, от подсознательного стыда за собственную русифицированность. Ведь русифицированный – не русский, а лишенный своего. Теперь мы знаем, кто и когда завел этот механизм.