Я люблю жену. Только давно не говорил ей об этом. Потому что болван и вечно мерещится: моя любовь проступает на мне ярче татуировок и видна всем. Жене в том числе. Или в первую очередь. Ещё я люблю мороженое и кататься на лифте. Только мороженое мне есть нельзя, диабет, а жену грызть - сколько угодно. А на лифте как ни катайся, всё равно на одном месте остаёшься. Тут хоть паспорт показывай, хоть диабетом болей - не сдвинется он. Только вверх-вниз, вверх-вниз. Эротично, но без любви, по обязанности. Так что мороженое и лифт - слабое утешение и с женой несравнимы.

    Про жену я вообще ничего в дневнике не писал. Вот ещё. Потому что принц, одинокий, страшно ранимый и в поиске себя. А про любовь к ней... вот ещё два раза!  И занят был очень постоянно: то на работе, то устал, то в больнице отдыхаю. Она вот чего-то не устаёт. А вроде должна. Удивляюсь. На всё у неё время есть. На себя не очень, а на остальное - всегда.  Мы прожили вместе треть века. Соль ели, дрова ломали. Научились и думать, и говорить одинаково, одними словами и мыслями. Что поразительно: она всё успевала, а я - не всегда. Я вообще бы ничего не успел, не будь её. Жена - как воздух. Пока дышишь - не замечаешь. Вот когда кислород перекрывают, тогда другое дело. Таких как она - в рай без таможенного досмотра. Единогласным решением. Но, подозреваю, она за мной пойдёт.

    Сегодня, в будний день, ни к какой годовщине и не к празднику, я хочу сказать: Ёлка, я люблю тебя. Надеюсь, не забуду и скажу это вслух вечером, когда вернусь с работы. Не очень громко, но я знаю: ты услышишь.

   P.S. Детей я тоже люблю. Но я очень строгий папа, и они о моей любви знать не должны. Разве только догадываться и надеяться. Детей надо ремнём и в угол, невзирая на возраст детей и свой. И что, что рука ремень держать устала? И что, что девки мои уже давно вышли из комсомольского возраста? Пороть, только пороть, раз массовые расстрелы по понедельникам гуманно запрещены. И вот тогда, к пенсионному возрасту, глядишь, и получится из них что-либо путное.

    Вы такие большие, дочки, что мне становится страшно за свой возраст. Опора пока из вас никакая, но надёжа есть. Впрочем, поживём - увидим. Да и к любви эта ремарка имеет отношение опосредственное.

    Я и внуков люблю. Только с ними сложнее, чем с детьми. Во-первых, пороть их почему-то не хочется. А баловать - хочется. А во-вторых, и это во-первых, они пока больше не меня любят, а кто что. Малекула - бусики. А Васька - динозавров. Мне очень трудно конкурировать с динозаврами. И рычать долго, по-динозаврему, мне трудно. Я ж пока не динозавр, а всего лишь мамонт.

    Увлекательнейший процесс, доложу я вам. Ага. Кто прошёл – тот знает. Кто нет – готовьтесь. Есть, конечно, счастливая возможность попасть под трамвай и не переживать за старость, но я всё же советую готовиться. Как знать, может и пригодиться.

    В старости, как и в театре: со звоночками. Первый прозвонит, когда на вечеринке вместо танца захочется остаться за столом и пропустить рюмашку. Не пропускайте танец. Пропустите рюмашку. Танцевать лучше вприсядку, на манер боевого гопака: когда ещё так сподобитесь? Музыка не имеет значения. Можно хоть под марш Шопена «Ту-104 самый лучший самолёт». Можно, можно. Будут спрашивать, скажите: вам разрешили, сошлитесь на меня. А у меня к тому времени и справка будет. Всё к этому идёт.

    Настанет время, дорогие мои, присядете вы на корточки… ну, там, в нижнем ящике стола поколупаться или ещё чего… а потом лихорадочно будете соображать: за что же уцепиться, чтобы встать? Самостоятельно разгибаться ноги будут категорически отказываться. И что делать? Падать на пол – не вариант: всё равно придётся по-пластунски ползти до того, за что можно уцепиться и уже там, помогая ручками, вставать, пыхтя, как паровоз,  на дрожащие ножки. Так что танцуйте.

    Одышка, седина, лысина, слепота и волосы на ушах – тоже звоночки. Это даже Капитан Очевидность знает. Не знает он лишь, что занавес поднимается мгновенно, рывком. И свет гаснет не так, как в театре. Танцуйте.

    Ещё я понял, хоть и поздно, что нечего в этой жизни стесняться. Нужно пробовать. Пишешь стихи – лезь на сцену, декламируй. Пишешь прозу – снимай кино. Но лучше танцуй. Хорошего танцора заприметить легче. И бросьте вы возюкающие па сандаликом и нытьё:

- Дааа… вон они какие… корифеи! А я? – Все корифеи, напомню вам, в своё время и азбуку учили, и пелёнки так пачкали, Малевича и на Том Свете завидки пробирают.

    Понравилась девушка – пригласи на танец. Девушке понравился парень – пусть оценивающе посмотрит: что может помешать ему в краковяке, кроме ступней сорок пятого калибра? И – действуйте, действуйте. Танцуйте. Потому как пока ещё ничего не болит. Нет порванных связок и сломанных костей, конечности на месте, печень приятна на ощупь и пузырь не протекает. Боль – это не звонок. Боль в возрасте – суровая реальность. Она не проходит, она может только утихнуть. Ненадолго. Пить таблетки – не выход. Не пить – выход. В последний путь.

    Врал поэт, когда говорил: «Я теперь скромнее стал в желаньях…» Хрен там. С возрастом желания становятся всё нескромней и нахальней. Просто их реже высказываешь  вслух. Потому что догадываешься: миру и до сего дня было не очень уж до тебя, а сейчас – и подавно.

    Самое досадное – наблюдать, как набивают шишки те, что помоложе. Тебя они слушать не будут, могут в сердцах и старым пердуном обозвать, а расшибутся не раз. Танца без падения не бывает. Увы.

    Самое невыполнимое – научиться не беспокоиться по пустякам. И вообще не беспокоиться, если дело не касается твоей жизни и жизни близких. На это уже нет времени, надо понять. Жаль, у меня не получается.