12 лет я ждала выхода этого фильма. Те, кому посчастливилось краем глаза хоть что-то из него увидеть, с таинственным видом обещали нечто грандиозное и гениальное. А фильм всё не выходил и не выходил на экраны. То одна причина возникала, почему премьеру следует отложить на неопределённое время, то другая. Ходили слухи, что в широком прокате лента вообще никогда не появится. В 2012 умер Борис Стругацкий, один из авторов повести, по которой был написан сценарий. В 2013 скончался и Алексей Герман, режиссёр картины.

Неожиданно прозвучало сообщение, что Умберто Эко, первым из европейских зрителей, посмотрел «Трудно быть богом» и остался настолько потрясён, что три дня приходил в себя, а после написал эссе. В эссе он сравнил своё восприятие фильма Германа с тем, как если бы превратился в Данте и в сопровождении Вергилия прошёл все круги ада, но не как зритель, а как участник событий. В конце он резюмировал, что после этой ленты фильмы Тарантино кажутся диснеевскими мультиками.

В конце того же года «Трудно быть богом» показали на Римском кинофестивале, и хотя лента шла вне конкурса, Герману посмертно присудили «Золотую капитолийскую волчицу».

Всё сообщения о фильме завораживали, вызывали острое нетерпение наконец-то увидеть это чудо. И вот наконец в конце февраля 2014 «Трудно быть богом» оказалось в российском прокате.

На интернет тут же обрушилась волна рецензий о том, что какой бы фильм ни был гениальный, но смотреть его невозможно, и зрители массово уходят, не досидев и до середины просмотра. Даже Экслер не пошёл на показ, сославшись на одну из таких рецек – типа не смотрел, но осуждаю.

Наверное, поэтому я отправилась в кино не в первые дни выхода фильма на экраны, а ближе к середине, когда дешёвые сеансы стали попадаться в «Афише» всё реже и реже, рискуя и вовсе исчезнуть.

Молоденькая кассирша в кинотеатре сразу предупредила, что фильм чёрно-белый и идёт три часа. Только получив моё согласие, она выбила билет (спасибо, не заставила подписываться, что о возможных последствиях зритель предупреждён). И я мрачно стала ожидать начала сеанса. Ясно было, что зрелище предстоит не из лёгких.

Вопреки моим предчувствиям, зал хоть и не был набит, но и пустым его назвать было бы несправедливо. Зрители заняли примерно треть свободных мест. И справедливости ради надо сказать, что досидели до конца почти все, кроме двух человек, ушедших после середины и ещё двух – в самом конце. Всё-таки народ в целом понимал, на что шёл, а случайных зрителей, в ущерб своему бюджету, отсеивали в кассе, и это хорошо, потому что смотреть никто не мешал.

Собственно о фильме. Да, гениально. Да, смотреть физически невыносимо тяжело. Это действительно фильм о том, что БОГОМ БЫТЬ ТРУДНО. В фильме Германа это не просто слова, это самая настоящая реальность.

Если вы читали повесть Стругацких, то, конечно, помните, что Румата – это землянин со статусом божества, оказавшийся среди наблюдателей в городе Арканар на непроходимо отсталой планете, погрязшей в бесконечном безвылазном Средневековье. Но и зритель – он тоже землянин. И то, что видит Румата, видит и он. И вместе с Руматой он должен пройти ад, чтобы понять, насколько тяжела миссия человека, который может стереть эту планету с карты Галактики, но бессилен изменить ход человеческой истории, не нарушив свободы воли.

Не знаю, как у Германа это технически получилось – действие происходит и на улицах Арканара, и в трактире, и в замке, и в подземелье, и где-то за городом, - но ощущение, что это всё одно и то же промозглое, грязное, мокрое, вязкое, чавкающее пространство-болото без малейшего намёка на переход от одного места к другому. Здесь всё одинаково серо. И эстетические чувства зрителя страдают, потому что это такое место, где даже природа мерзостна, уныла, физиологична и безнадёжна.

В Арканаре не имеет возможности расцвести ничто светлое и хорошее: ни цветок, ни мысль, ни чувство. Всё закиснет, зачахнет, погибнет, будет раздавлено. В этом безнадёжном мире и земляне изрядно опустились, потому что иной жизни здесь не может быть ни у кого – перед грязью и торжествующей серостью равны все. Белоснежные носовые платки Руматы, которые входят в моду в Арканаре Стругацких, в Арканаре Германа падают в грязь и становятся, как и всё здесь, замаранными. Здесь все сморкаются в руку, смачно плюются, а если топят друг друга, то непременно в сортире.

Даже когда кто-то моется, а случается здесь это нечасто, возникает физическое ощущение, что и взятая для омовения вода грязная, уже не раз использованная, в которую и плевали, и сморкались, и гадили. Если Румате требуется чистая одежда, ему нужно перерыть ворох заплесневелых рубищ, чтобы найти что-то немного приемлемое, которое, разумеется, не сверкает белизной, а в лучшем случае – слегка чище остального.

Это мир, в котором совсем-совсем нет ничего красивого, всё уродливо, люди уродливы, их быт уродлив, души уродливы, если есть кто-то выдающийся, то это философ с дурацкими идеями, или поэт с дурными стихами, или изобретатель-самоучка, который сумел спирт перегнать и теперь нажирается этим спиртом.

Когда Румата начнёт читать пастернаковского "Гамлета", то споткнётся на середине и дальше не сможет вспомнить, потому что даже мысли здесь вязкие, и настоящую поэзию этот мир отвергает в самой своей сути. А маститый местный поэт лишь деловито заметит, что «сумрак ночи – это просто вечер».

И вот уже Румата становится почти такой же, как жители Арканара: кому-то грязно хамит, у кого-то отбирает грязную посудину с бурдой и, нимало не брезгуя, жадно хлебает её, и вместе с аборигенами сморкается в руку, хотя белоснежные носовые платки – единственные чистые в Арканаре лоскутки ткани – у него ещё есть в запасе. С волками жить…

Однако, и опустившийся Румата по-прежнему помнит о своей земной миссии. Для него невыносимо тяжело держать в душе мысль, что нельзя ничего изменить силой, нельзя все это смести и построить новый мир. Нужно, чтобы вот эти полулюди-полуживотные сами, медленно и с трудом , из поколения в поколение, развились в нормальных людей. Никакое просвещение не сделает их добрей и умней.

И единственное, что он может для этого мира сделать - это попытаться не дать погибнуть кому-то, кто ничем не лучше остальных, только чуть-чуть, на полголовы, повыше, но как и другие – ещё не дорос до того, чтобы увидеть свет.

И как квинтэссенция всего происходящего в фильме эпизод, когда Румата играет на саксофоне, и эти звуки музыки – возможно, первое чудо, которое случилось в Арканарском болоте. А мимо идёт мужик с маленькой девочкой, и та спрашивает: «Как тебе эта музыка?» И мужик не знает что ответить, а девочка уверенно изрекает: «У меня от нее живот болит».

Ну, конечно, болит. Как он может не болеть, если этот мир ещё не дорос до красоты? Так почувствует себя нераскаянный грешник, соприкоснувшись с Божественным – ему будет страшно, неуютно и больно. Он попытается отвернуться от того, что ему приносит дискомфорт. Недаром говорится: «Двери ада заперты изнутри».

И поэтому тоже трудно быть богом – ведь невозможно заставить этих людей почувствовать прекрасное – такое чужеродное в этом страшном мире.

И ещё сама собой за время просмотра не раз напрашивалась мысль о том, что этот фильм о том, как Богу тяжело смотреть на нас, потому что Он нам тоже дал свободу выбора, но не может нас заставить стать лучше и чище. А рядом с Ним мы ещё грязней и безобразней, чем арканарцы перед землянами, но Он-то всё равно нас любит. И всё равно надеется, что мы станем иными.

11 из 11

ЗЫ. Фтопку тех, кто говорит, что фильм смотреть невозможно – смотрится на одном дыхании, но это, действительно, очень непростое серьёзное кино. И, разумеется, не для каждого.

ЗЗЫ. Особый респект операторам. Гениальная работа.