«Девочка! Маленькая Мэй-Мэй, пойдём гулять, мой пушистик. А ты, Шу-Шу, не прыгай на будущую супружницу … . Ну, скоро дела у нас с вами чау-чаушьи пойдут».
Погуляли – скорей на работу.
«Переворот! Как переворот? Они посмели … ?»

«Во имя интересов … предотвратить сползание к национальной катастрофе» и снова, и снова, и снова одно и то же.
На работе народ играет на компьютерах, как ни в чём не бывало. «Что, прежде всего, взять с собой? … Куда идти?» «Послушай, дружище, а у меня собака, маленькая совсем девочка, как бы мне с ней … ? – «Какие сейчас собаки?»
«Покормить их надо, покормить скорее, а заодно посмотреть, что там по телевизору». Так, «Лебединое озеро». Одна программа, вторая, третья – везде «Лебединое озеро».
«А-ах, мразь. Вашим телячьим мозгам невдомёк, что и Пётр Ильич может вывести на баррикады. Сволочи! Будущее отобрать хотите. У детей, у внуков. Великая Россия! Стыд какой! Генералишки-маршалишки поганые*. Хорошо, что мать не дожила – но ты-то, гад, дожил».
«Что Вы такое мне говорите? Жена? Какая жена? Вы что, не понимаете, что к власти пришла фашистская хунта?»
«Алло, алло! Владимира Петровича, пожалуйста. Что? Нет его? Извините»

*Одним из главарей мятежа был министр обороны СССР маршал Дмитрий Язов

«Липкий ночной кошмар, и только маленькое щенячье тельце ровно дышит, тесно прижавшись к бедру под одеялом. «Невестушка моя, шеститысячная, что тебя и Шушика ждёт? Ну, слава Богу, светает, пошли гулять».
Белый квадрат … листовка. «Что такое? … Рота майора Евдокимова перешла на сторону … . Занята круговая оборона … »

Слёзы из глаз: «Миленькие мои … не посрамили … а ты, мудак, что стоишь как пень?» «Алло. Алло! Владимир Петрович*? … Для меня нет вопроса, кому служить, а кому не служить»,
Снова МИД. Из окна курилки коллеги разглядывают троллейбусы, перегородившие Садовое кольцо. От АПН до МИДа вдоль тротуара танки и бэтээры. «Кто их послушает, этих горлопанов? Подавят гусеницами – туда и дорога».
«Ваше заявление на отпуск, Александр Львович, я рассмотрю потом».
«Тэ-эк, зарплату жене. Передадут ли?» - и стол на ключ.
Дома из телевизора чуть дрожащий от еле сдерживаемой ненависти голос: «Осознаёте ли вы, что совершили государственный переворот?» Вот это женщина!**
Подзаряжусь ещё немного: любимый Эннио Морриконе – «Хороший, плохой, злой». Уже в Пекине слушал я эту мелодию в самых лихих обстоятельствах. Две последние темы на этой кассете – мой гимн.
Пушистики подошли, смотрят вопросительными глазами, тырчутся в ладони влажными носами. «Ешьте, дружишки шерстяные. Не поминайте лихом, дружишки».
Присесть на дорогу. «Хм, ещё насидишься, … если повезёт»

*Владимир Лукин – тогда глава международного комитета Верх. Совета РСФСР, сейчас – омбудсмен
**Журналист Татьяна Малкина на пресс-конференции главарей путча

«Вокруг расклеенные газеты, листовки, красные кресты на стенах и на повязках студентов у передвижных медпунктов, лекарства, бинты, хирургический инструмент

Нетерпеливое переминание в очереди на запись в гражданское ополчение, буханки хлеба, бачки с водой

А лица. Какие лица! Надпись на щите: «Здесь стоял насмерть геофак МГУ».
«Москвичи, милые мои, хорошие».
«Я по вызову. Вот моё удостоверение. Оружия нет – посмотрите … . Так давайте сюда вашего командира – я опаздываю. Нет заявки? А, чёрт!». Телефонный диск крутится с бесконечностью винилового: занято – занято – занято.
Радио призывает: «Женщин просим покинуть … ». Конечно, они уже шнурки гладят – знаю я их.
Диск снова крутится – опять занято-занято, и вдруг: «За Вами уже послали». «Самохоткин! Где здесь Самохоткин?»
Восьмой подъезд, третий этаж. «Прошу познакомиться. Ваш новый соратник. Александр Львович. Из МИДа. Союзного».
Дружный хохот. А только что спокойно жевали что-то и запивали чем-то. Смотрю на ширинку – застёгнута: «?»
Юлий Ким: «Юноша, Вы очень вовремя – на нас идут танки. Однако Вы – пока ещё не поздно – вполне можете … ». Беру паузу – и затем: «Та-анки? Так что же вы тогда так лопаете? Разве не знаете, что ранения в кишечную полость наиболее опасны при наполненном желудке?»
Опять дружный хохот. «Кажется, познакомились»

«И снова: «Женщин просят покинуть … ».
Внутренняя радиосеть: Белла Куркова (немного более трагична, чем уместно), Саши Политковский и Любимов. Круговерть телефонных звонков: расспросы-ответы, предложения о помощи, люди со всей страны, посольства, информагентства, им надо всё рассказать – в этом моя работа.
И грозное Подмосковье, на грузовиках-автобусах мчащееся на выручку Белого Дома России.
Из окна видно: моряк-красавец, в парадной форме, летит стремглав, придерживая кортик, и на лице испуг: как бы не опоздать к бою.
Эх, коллеги-дипломаты, обидно за вас, а впрочем: что ищите – то и обрящете.
А вокруг: мудрый Юрий Фёдорович Карякин (пьём его виски), Юлий Ким жмурится как кот, неистовый Иона Ионыч Андронов, какой-то совершенно неуравновешенный Уражцев из «Щита», нехорошо улыбающийся Алесь Адамович, буйный Аксючиц и непостижимо спокойный Лукин с ледяной усмешкой на тонких губах и чем-то, что оттопыривает пиджак под мышкой. Рядом такой же деловито-спокойный сын Саша.
Возьмите мою руку, товарищи»

А телефонная круговерть продолжается. Но сна и усталости нет – наверное, потому, что: кофе – сигарета – чай – сигарета – кофе – сигарета – чай, ещё чай, бутерброд – сигарета, etc, etc.
В коридорах с десантными автоматами в руках дремлют ребята из «Алекса»* – можно сказать, тёзки. Вокруг них в упаковках хлеб, консервы, какие-то пакеты, бутылки – каждый берёт, что ему надо.
«Здравствуйте. Возьмите, пожалуйста, к себе Шу-Шу и маленькую Мэй-Мэй временно пристройте. Откуда звоню? Из Белого Дома. Какого? Натурально, российского. Не понимаете - почему? Па-а-том разберёмся».
Слышно, как за стенами Белого Дома звонкий голос заводит: «Хасбулат удалой, бедная сакля твоя-а … », и его тут же со смехом подхватывают**.
Трансляция голосом Любимова сообщает, что группа «Альфа» будет нас, видимо, брать через канализацию – женщины перестают ходить в туалет.
«Танки вышли на исходные позиции … . Народных депутатов-мужчин просят сесть в служебные машины и выехать навстречу войскам»

*Первое частное охранное предприятие в перестроечном СССР
** Спикера ВС РСФСР звали Руслан Хасбулатов

«Страшно – храбрюсь, ёрничаю насчёт причин «дезертирства» из МИДа: «Обидно за контору, понимаете ли, стало. Бронетехника на улицах, а этим наглым так называемым демократам хоть бы хны, ходют и ухмыляются в сторону главного внешнеполитического ведомства. В общем, обиделся я за своих и ушёл к вам».
На дворах, окружающих Белый Дом, выстрелы и грохочущий как океан людской рёв: «Гэ-кэ-чэ-пэ – Ё-тэ-мэ!!! Позор-Позор!!! Свобода-Свобода!!! Россия-Россия!!! Ельцин-Ельцин!!!»
Вице-президент Александр Владимирович* бесстрастно инструктирует:
«При приближении танков путчистов защитникам Белого Дома России отойти от стен на 50 метров. Проходу бронетехники не мешать. В случае проникновения атакующих через цепи гражданского ополчения – открыть огонь без предупреждения»

*Вице-президент РСФСР Руцкой

«А телефоны-то в Белом Доме России не отключены: «им» всё слышно.
А я уже знаю, что в БДР на всех этажах около 600 профессиональных стволов стрелкового и противотанкового оружия.
Ещё знаем, Шапошников* обещал твёрдо: «Военная авиация останется на земле» – хотя хрен его знает. И я говорю твёрдо: «Вы – как хотите, а я в своих, в россиян, стрелять не буду. Пусть палачами будут «они».
Слухи, слухи, слухи – «мятежники накрыли наш бэтээр, погибли пять ребят»; «с крыши соседнего дома сняты снайперы» (к давно занавешенным окнам перестают подходить).
И, наконец, – «штурмующие применят психотронное оружие» - это уже по трансляции: страшно, но интересно, что это за паньски вытребеньки такие?
«Язов заменён Моисеевым» – это тоже по трансляции**, народ за окном грохочет: «Ура-а-а!!!»

*Маршал авиации Евгений Шапошников – тогда главком ВВС СССР
**Михаил Моисеев – генерал армии, тогда начальник Генштаба ВС СССР

«Раздают противогазы – язовская «парфюмерия» нам ни к чему. Лукин, поправляя кобуру («любопытно, что у него там»): «Все за мной в зал заседаний! И попрошу не волноваться – нас будут брать профессионалы».
Обращаюсь к непосредственному шефу: «Г-н замминистра*, у нас осталось полчаса. Подышим или под знаменем?» – «Лучше под знаменем, сейчас здесь будет интересно».
И точно: в результате скоротечного, но лютого скандала половина депутатов уходит на фронт, другая остаётся в БДР – «защищать Президента и Конституцию». Тем не менее Лукин, приняв позу Эльдара Рязанова в телепередаче «Кинопанорама», выкозюливается один в президиуме: «Что-то выступающих не видно, а раньше отбою не было».
Выходим перекурить. В фойе маленький (мне по грудь), какой-то весь истощённый и бледный как смерть, Илья Иосифович Заславский терпеливо ожидает, когда освободится телефон, занятый стрекочущим репортёром-французом, которого я вежливо, но настойчиво перебиваю: «Мезэкскьюз, мсье, но народный депутат СССР … » ИИЗ, дозвонившись до жены, начинает говорить что-то в том смысле, что опасности никакой нет»

*Георгий Кунадзе, учёный-японист, – тогда замглавы МИД РСФСР, сейчас – помощник омбудсмена

Сообщается о первых доподлинных жертвах – «раздавлены БМП»: «Автомат, дайте мне автомат».
Австралийский посланник Kyle Ralph Wilson (в нём течёт кровь аборигенов, и, быть может, поэтому он тембром голоса и ещё чем-то неуловимым здорово машет на русского) смотрит на нас так, как будто хочет запечатлеть наши лица навсегда – хорошо хоть, что не фотографирует «на память».
Охуевший после двух бессонных ночей корреспондент Боря бодро врёт кому-то по телефону и по-английски: «Арестованы три энкаведистских снайпера-террориста. Как это, где они? В пленённом бэтээре. Как это, что делают? Дают показания. Так что звоните ещё»

Депутат Олег Румянцев – вид безумный, лицо разбито в кровь, зубы, кажется, выбиты: дал в морду тем, кто пытался линчевать убийц, – естественно получил в морду сам.
«Выпить есть?» – ему протягивают стакан, пьёт, как воду. Немного успокоившись, рассказывает, как погибли герои.
«Если бы все депутаты были, как Румянцев, – не погиб бы никто».
Пробегает Мстислав Ростропович – здороваюсь – он бросается ко мне, будто мы знакомы сто лет, на щеках слёзы: «Я горжусь, горжусь всеми вами».
Вокруг БДР затишье, два танка одной армии стоят по разные стороны баррикады, упершись друг в друга стволами. Стволы почему-то напоминают ветки. Слышны взрывы смеха (анекдотики!), студиозы поют Высоцкого под гитару, и гармошка даже где-то играет – кажется, что-то кавказское.
Трансляция призывает к бдительности – сначала с трёх до четырёх часов, затем – с четырёх до пяти часов утра. Это самое опасное время, отработанное «ими» ещё в январе в Вильнюсе.
Вернувшийся из зала заседаний народ, начинает, однако, безмятежно засыпать. Лукин обращается к другу Юлику: «Может быть, ты что-нибудь споёшь». Друг Юлик (почти грубо): «Может быть, вам ещё и сплясать».
С Юлием Черсановичем не соскучишься, «встанешь с видом молодецким – обличишь неправый суд – и поедешь со Жванецким – отбывать чего дадут»