Замысел «Пустынника» занимал Нестерова с весны 1887 года. Довольно много времени отняли у него поиски модели, а по нахождении ее — уговоры позировать. Старичок, отец Гордей, которого художник «караулил» несколько месяцев у Троицы, долго не хотел «рисоваться», отговариваясь «грехом», но потом все-таки сдался (очень уж «настырен» был Нестеров): «Ну ладно, нанимай извозчика, поедем, больше часу не мучь только». Впрочем, этюд, сделанный с отца Гордея, — это была еще даже не половина картины. Такое же значение, как и самой фигуре пустынника, Нестеров придавал окружающему пейзажу, молодой елочке и рябинке. Пейзаж этот писался в окрестностях Уфы. По приезде в Москву художник, немного робея, представил «Пустынника» на суд друзей. Отзывы были, благоприятные. Восторгался картиной (особенно пейзажной ее составляющей) Левитан. «Пустынник» для молодого Нестерова стал настоящей «путевкой в жизнь» — с ним он выступил на Семнадцатой выставке передвижников; буквально тут же картину для своей галереи приобрел П. М. Третьяков, каковое событие доставило удовольствие не только самому художнику, но и его отцу, ранее говаривавшему полушутя-полусерьезно: «Пока Третьяков не купит твоей работы для галереи, настоящим живописцем считать тебя не буду».
Рaссмотрим нeкоторые дeтaли произвeдeния:
Изобрaжeние №2
Поддавшись соблазну улучшить «живопись» лица пустынника, художник долго потом не мог «вернуть» ему то единственно-необходимое выражение лица, которое он потерял в поисках живописности: «Я по нескольку раз в день в продолжение недели писал и стирал и снова писал и опять стирал голову. Холст мог протереться от моего усердия. Но однажды, измученный, в продолжение дня стирая лицо моего «Пустынника», я к вечеру опять нашёл то, что искал и не находил».
Изобрaжeние №3
Работая над картиной, Нестеров так сжился со своим «старичком», что он сделался для него как живой. Об этом говорил сам художник: «Он со мной вёл беседы, открывал мне таинственный мир пустынножительства, где он, счастливый и довольный, восхищал меня простотой, своей угодностью Богу. Тогда он был мне так близок, так любезен».
Изобрaжeние №4 и №5
Нестеров редко писал летние, «яркоцветные» пейзажи. Гораздо милее ему были сквозящие, остывающие краски осени с её сизовато просвечивающими обнажёнными остовами деревьев, хрустящей изморозью на траве, стекленеющими, уже готовыми схватиться льдом речными просторами.
Изобрaжeние №6
Тонкая юная ёлочка трогательно перекликается своей детской угловатой немощностью с немощью старца-пустынника, смиренно опирающегося на клюку.
О смотринах "Пустынника" Михаила Нестерова, поисках живописи и совете Прянишникова.
К новому году "Пустынник" был написан, и я, провожаемый всяческими пожеланиями, повез его в Москву. Там нанял комнату в гостинице, развернул картину.
Начались посещения приятелей-художников. "Пустынник" всем нравился. Особенно горячо отозвался Левитан, суливший мне успех. <...> Суриков тоже одобрил картину, но, как "живописец", любитель красок, живописной фактуры, он не был удовлетворен этой стороной картины. И правда, в "Пустыннике" ни краски, ни фактура не интересовали меня: я тогда был увлечен иным, но Суриков сумел убедить меня, что "если я захочу", то и живопись у меня будет.
Особенно он недоволен был лицом старика, написанным жалко, не колоритно, однако выражение или, как тогда говорили "экспрессия" в лице была. И вот, по уходу Василия Ивановича, я, недолго думая, взялся за палитру и ну переписывать лицо, которое и было основой всей моей картины.
Мне казалось (и правильно) - есть лицо, есть и картина. Нет его, нет нужного мне выражения, этой умильной старческой усмешки, этих, как жемчуг, мелких зубов, - и нет картины. Мне, как Серову, нужна была, прежде всего, душа человека. И вот с этой-то душой я сейчас безжалостно простился, полагая, что она-то у меня всегда выйдет. Не тут-то было.
С того дня я десятки раз стирал написанное, и у меня не только не выходила "живопись", но, что особенно было тяжело, я не мог уже напасть на то выражение лица, которое в картине было и которое было так необходимо. Я по нескольку раз в день в продолжение недели, а может быть, двух, писал и стирал и снова писал и опять стирал голову.
Холст мог протереться от моего усердия. Но однажды, измученный, в продолжение дня стирая лицо моего "Пустынника", я к вечеру опять нашел то, что искал и не находил. Радость моя была велика.
После этого я встретил как-то Прянишникова, который слышал о картине и о беде с ней и сказал мне дружески, что никогда не надо подвергать риску главное, самое ценное, то, что считаешь основой картины, ради второстепенного. В данном случае я считал живопись картины моей второстепенной и ради нее едва не погубил то, чем так долго жил. И этот случай был мне уроком на всю последующую мою деятельность. Слова Прянишникова, его добрый совет я никогда не забывал.
Во время моего несчастного искания "живописи" мои приятели не раз мне говорили, что ко мне собирается заехать посмотреть картину П.М.Третьяков, и я боялся, что он заедет посмотреть картину, когда вместо головы "Пустынника" он увидит стертое дочиста место. Однако этого не случилось. Павел Михайлович приехал неожиданно, но тогда, когда картина была снова в порядке, и я ожил...
Книга "Михаил Нестеров. Давние дни". –Уфа, 1986, С. 435-436.
1.
2.
3.
4.
5.
6.
