...А где-нибудь играют Мендельсона,
и это время выпускных балов
и всяких глупостей. Теперь здесь лето
и можно делать глупости. И окна
распахнуты. И каждое окно -
цветной фонарик. Улицей плывёт
чудесный запах булочных, молочных,
кондитерских. До локтя рукава
закатаны. Сливаются кварталы
в зелёное и шумное пятно.
А на вокзалах в мокром целлофане
серебряную продают сирень,
и, осыпаясь, тёмные соцветья
таинственное обещают счастье,
и мокрые уходят электрички
за железнодорожный горизонт,
и где-нибудь захочется сойти
и больше никуда не возвращаться.
Вы знаете, что я чуть-чуть романтик,
чуть-чуть нахал. Вы знаете, что я
разглядываю с равным изумленьем
созвездья Девы хрупкую звезду
и Ваши осторожные колени...
Смерть положила сахар в чашку кофе. В чашке образуются маленькие волны. Волны качают сахар (как будто качается кораблик, стоящий на пристани). Через несколько сикунд, сахар погружается в кофе. Он растворяется. Смерть пьёт горячую каву.
Гарригарт Сонкавей.
Стояла жара. Я покупаю в ларьке освежительный напиток. Выпиваю. Мне становится приятно; внутри меня веет чуть-чуть холодком. Лето стало более жарким.
Боригвалд Боголюбович. Пинск 2024.
***
Под моим окном растут цветы. Их лепестки тянутся к солнечному свету.
***
Пад маім акном растуць кветкі. Іх пялёсткі цягнуцца да сонечнага святла.
Белый хлопчатобумажный ангел,
до сих пор висящий в моём чулане
на металлических плечиках.
Благодаря ему,
ничего дурного за эти годы
не стряслось: ни со мной,
ни - тем более - с помещеньем.
Скромный радиус, скажут мне,
но зато чётко очерченный.
Будучи сотворены
не как мы, по образцу и подобью,
но бесплотными,
ангелы обладают
только цветом и скоростью.
Последнее позволяет быть везде.
Поэтому до сих пор ты со мной.
Из осени растёт осень, из зимы - зима.
Чем холоднее, тем больше зима...
Меняется мой возраст, и снова рождаюсь я.
Невозможно сейчас узнать того прежнего мальчика.
Предо мной дорога задумчиво морщится.
Сердечной улыбке места нет.
Наивной вере - "ой, весна придёт!" -
Улыбаюсь как ребёнок,
Но это не улыбка, лишь горький смех.
И небо пасмурно от этого смеха.
А зима всё холодней...
Гун-Ааржавын Аюрзана. 2001
Рокуэлл Кент. Аляска. Вид с Лисьего острова зимой. 1919
...Твой дом, а за решёткою оконной -
твоё лицо, так счастливо и мирно
сквозящее, за сумерки таясь...
Не постучу. Я тороплюсь сегодня,
но не к тебе. Проходит молодая
весна, белея платьем
над площадью, что гаснет, цепенея, -
идёт зажечь пурпуровые розы
в твоём саду. Я тороплюсь за нею.
Каждое утро
к земле приближается солнце
и, привстав на цыпочки,
кладёт лобастую обветренную
голову на горизонт
и смотрит на нас -
или печально,
или восхищённо,
или торжественно.
И от его близости земля обретает слово.
И всякая тварь начинает слагать в звуки
восхищение души своей.
А неумеющие звучать
дымятся синими туманами.
А солнечные лучи
начинаются с солнца
и на лугах оканчиваются травой.
Но счастливейшие из лучей,
коснувшись озёр,
принимают образ болотных лягушек,
животных нежных и хрупких
и до того безобразных видом своим,
что вызывают в мыслях живущих
ломкое благоговение.
А лягушки и не догадываются,
что они родня солнцу,
и только глубоко веруют зорям,
зорям утренним и вечерним.
А ещё бродят между трав, и осок,
и болотных лягушек
человеческие мальчишки.
И, как всякая поросль людская,
отличны они от зверей и птиц
воображением сердца.
И оттого-то и возникает в пространстве
между живущим и говорящим
и безначальная боль,
и бесконечное восхищение жизнью.
По лестнице гамм пианино
взбегает навстречу снегу,
который, танцуя, дрожит
шитым белыми нитками телом.
Стежок за стежком, год за годом
нити, сплетённые ветром,
пронзают ночь, словно мысли,
тревожные мысли без цели...
Рауль Ортега Монтенегро. Теория снега ("Снег танцует" Клод Дебюсси). 2014