Как не улыбаясь надо читать ненаучную фантастику о победе над коронавирусом и "Звездные дневники Ийона Тихого" Станислава Лема!

https://knigogo.net/chitat-online/zvezdnye-dnevniki-ijona-tihogo-sbornik/ Предисловие
Станислав Лем Звездные дневники Ийона Тихого (сборник) Stanilsaw Lem DZIENNIKI GWIAZDOWE IJONA TICHEGO
Печатается с разрешения наследников Станислава Лема и Агентства Александра Корженевского (Россия).

„Мир — это сумасшествие одного Супермозга, который сам из-за себя сошел с ума окончательно.“


Описание доблестей Ийона Тихого, имя которого известно в обеих частях Млечного Пути, не входит в намерения издателя. Мы представляем вниманию Читателя избранные отрывки из «Звездных дневников» Ийона Тихого. Знаменитый звездопроходец, капитан дальнего галактического плавания, охотник за метеорами и кометами, неутомимый исследователь, открывший восемьдесят тысяч три мира, почетный доктор университетов Обеих Медведиц, член Общества по опеке над малыми планетами и многих других обществ, кавалер млечных и туманностных орденов Ийон Тихий сам представится читателю в этих «Дневниках», ставящих его наравне с такими неустрашимыми мужами древности, как Карл Фридрих Иероним Мюнхгаузен, Павел Маслобойников, Лемюэль Гулливер или магистр Алькофрибас.
Совокупность «Дневников», насчитывающих восемьдесят семь томов ин-кварто, с картами всех путешествий и приложениями (звездным словарем и ящиком с образцами), находится в обработке у группы ученых-астрогаторов и планетников; вследствие огромного объема необходимой работы они выйдут еще не скоро. Полагая, что таить великие открытия Ийона Тихого от широчайших слоев Читателей было бы неуместно, издатель выбрал из «Дневников» небольшие отрывки и выпускает их в необработанном виде, без сносок, примечаний, комментариев и словаря космических выражений.
Лем Солярис



Вместе с тем в настоящий том не вошло путешествие двадцать шестое, которое в конце концов оказалось апокрифом. Это доказала группа сотрудников нашего Института путем электронного сравнительного анализа текстов[4 - Е.М. Сянко, А.У. Хлебец, В.У. Каламарайдысова. Частотный анализ лингвистических бета-спектров И. Тихого; том XVIII серии «Тихиана».]. Стоит, пожалуй, добавить, что лично я давно уже считал так называемое «Путешествие двадцать шестое» апокрифом ввиду многочисленных неточностей в тексте; это относится, в частности, к тем местам, где речь идет об одолюгах (а не «одоленгах», как значилось в тексте), а также о Меопсере, муциохах и медлитах (Phlegmus Invariabilis Hopfstosseri).

В последнее время слышны голоса, ставящие под сомнение авторство Тихого в отношении его «Дневников». Печать сообщала, что Тихий будто бы пользовался чьей-то помощью, а то и вовсе не существовал, а его сочинения создавались неким устройством, так называемым «Лемом». Согласно наиболее крайним версиям, «Лем» даже был человеком. Между тем всякий, кто хоть немного знаком с историей космоплавания, знает, что LEM – это сокращение, образованное от слов LUNAR EXCURSION MODULE, то есть лунный исследовательский модуль, построенный в США в рамках проекта «Аполло» (первая высадка на Луну). Ийон Тихий не нуждается в защите ни как автор, ни как путешественник. Тем не менее пользуюсь случаем, чтобы опровергнуть нелепые толки. Укажу, что LEM, правда, был снабжен небольшим мозжечком (электронным), но это устройство использовалось для весьма ограниченных навигационных целей и не смогло бы написать ни одной осмысленной фразы. Ни о каком другом ЛЕМе ничего не известно. О нем умалчивают как каталоги больших электронных машин (см., напр., каталог «Нортроникс», Нью-Йорк, 1966—69), так и «Большая космическая энциклопедия» (Лондон, 1979). Поэтому недостойные серьезных ученых домыслы не должны мешать кропотливой работе тихологов, от которых потребуется еще немало усилий, чтобы довести до конца многолетний труд по изданию «OPERA OMNIA»[5 - «Полное собрание сочинений» (лат.).] И. Тихого.

С радостью и волнением предлагаем Читателю новое издание сочинений Ийона Тихого; здесь, наряду с текстами трех не известных ранее путешествий (восемнадцатого, двадцатого и двадцать первого), помещены любопытнейшие рисунки, выполненные рукой Автора, а также содержится ключ к ряду загадок, над которыми напрасно бились виднейшие эксперты-тихологи.
Что касается иллюстраций, то Автор долго отказывался предоставить их в наше распоряжение, утверждая, что рисовал экземпляры звездно-планетных существ – in flagranti[6 - На месте (преступления) (лат.).] или из своей домашней коллекции – лишь для себя и к тому же в большой спешке, так что ни художественной, ни документальной ценности эти рисунки не имеют.

Но, будь они даже мазней (с чем, впрочем, согласны не все знатоки), они незаменимы в качестве наглядных пособий при чтении текстов, местами весьма трудных и темных. Вот первая причина удовлетворения, которое испытывает наш коллектив.

Но кроме того, тексты новых путешествий приносят успокоение уму, жаждущему окончательного ответа на извечные вопросы, которые человек задает себе и миру; здесь сообщается, кто и почему именно так сотворил Космос, естественную и всеобщую историю, разум, бытие и прочие не менее важные вещи. Оказывается – какой приятный сюрприз для Читателя! – участие нашего достопочтенного Автора в этой сотворительной деятельности было немалым, нередко даже решающим. Поэтому понятно упорство, с которым он – из скромности – защищал ящик письменного стола, где эти рукописи хранились, и не менее понятно удовлетворение тех, кто в конце концов преодолел сопротивление Тихого. Попутно выясняется, откуда возникли проблемы в нумерации звездных дневников. Лишь изучив настоящее издание, Читатель поймет, почему Первого путешествия И. Тихого не только никогда не было, но и быть не могло; напрягши внимание, он также уяснит себе, что путешествие, названное двадцать первым, было одновременно и девятнадцатым. Правда, в этом нелегко разобраться, ибо Автор вычеркнул несколько десятков строк в конце указанного документа. Почему? Опять-таки по причине своей непреоборимой скромности. Не будучи вправе нарушить наложенную на мои уста печать молчания, я все же решусь чуть-чуть приоткрыть эту тайну. Видя, к чему ведут попытки исправить предысторию и историю, И. Тихий в качестве Директора Темпорального института сделал нечто такое, из-за чего так и не состоялось открытие Теории Передвижения во Времени. Когда же по его указанию это открытие подверглось закрытию, то вместе с ним исчезли Программа телехронического исправления истории, Темпоральный институт и, увы, директор Института И. Тихий. Горечь утраты отчасти смягчается тем, что как раз благодаря ей мы уже можем не опасаться фатальных сюрпризов хотя бы со стороны прошлого, отчасти же тем, что безвременно усопший по-прежнему жив, хотя никоим образом не воскресал. Этот факт, признаёмся, поражает воображение; объяснение Читатель найдет в соответствующих местах настоящего издания, а именно в путешествиях двадцатом и двадцать первом.

Путешествие седьмое

Когда в понедельник, второго апреля, я пролетал вблизи Бетельгейзе, метеорит размером не больше фасолины пробил обшивку, вывел из строя регулятор мощности и повредил рули – ракета потеряла управление. Я надел скафандр, выбрался наружу и попробовал исправить повреждение, но убедился, что установить запасной руль, который я предусмотрительно захватил с собой, без посторонней помощи невозможно. Конструкторы спроектировали ракету так нелепо, что один человек не мог затянуть гайку: кто-нибудь другой должен был придерживать ключом головку болта. Сначала это меня не очень обеспокоило, и я потратил несколько часов, пытаясь удержать один ключ ногами и в то же время рукой завернуть с другой стороны гайку. Но прошло уже время обеда, а мои усилия все еще ни к чему не привели. В тот момент, когда мне это почти удалось, ключ вырвался у меня из-под ноги и умчался в космическое пространство. Так что я не только ничего не исправил, но еще и потерял ценный инструмент и лишь беспомощно смотрел, как он удаляется, все уменьшаясь на фоне звезд.

Через некоторое время ключ вернулся по вытянутому эллипсу, но, хоть он и стал спутником ракеты, все же не приближался к ней настолько, чтобы я мог его схватить. Я вернулся в ракету и, наскоро перекусив, задумался над тем, каким образом выйти из этого дурацкого положения. Корабль тем временем летел по прямой со все увеличивающейся скоростью – ведь проклятый метеорит испортил мне и регулятор мощности. Правда, на курсе не было никаких небесных тел, но не мог же этот полет вслепую продолжаться до бесконечности. Некоторое время мне удавалось сдерживать гнев. Но когда, принявшись после обеда за мытье посуды, я обнаружил, что разогревшийся от перегрузки атомный реактор погубил лучший кусок говяжьего филе, который я оставил в холодильнике на воскресенье, я на мгновенье потерял душевное равновесие и, извергая ужаснейшие проклятия, разбил часть сервиза. Это хотя и было не очень разумно, однако принесло мне некоторое облегчение. Вдобавок выброшенная за борт говядина, вместо того чтобы улететь в пространство, не хотела расставаться с ракетой и кружила около нее, как второй искусственный спутник, регулярно каждые одиннадцать минут и четыре секунды вызывая кратковременные солнечные затмения. Чтобы успокоить нервы, я до вечера рассчитывал элементы ее орбиты, а также возмущения, вызванные движением потерянного ключа.

У меня получилось, что в течение ближайших шести миллионов лет говядина будет догонять ключ, обращаясь вокруг ракеты по круговой орбите, а потом обгонит его.
Устав от вычислений, я лег спать. Среди ночи мне показалось, что меня трясут за плечо. Я открыл глаза и увидел наклонившегося над постелью человека, лицо которого показалось мне удивительно знакомым, хотя я понятия не имел, кто бы это мог быть.
– Вставай, – сказал он, – и бери ключи. Пойдем наружу закрепим руль…
– Во-первых, мы не настолько хорошо знакомы, чтобы вы мне «тыкали», – ответил я, – а во-вторых, я точно знаю, что вас нет. Я в ракете один, и притом уже второй год, так как лечу с Земли в созвездие Тельца. Поэтому вы мне только снитесь.
Но он по-прежнему тряс меня, повторяя, чтобы я немедленно шел с ним за инструментами.
– Глупости, – отмахнулся я, уже начиная злиться, так как боялся, что эта ссора во сне разбудит меня, а я по опыту знаю, как трудно заснуть после такого внезапного пробуждения. – Никуда я не пойду, это же бессмысленно. Болт, затянутый во сне, не изменит положения, существующего наяву. Прошу не надоедать мне и немедленно растаять или исчезнуть каким-нибудь другим способом, а то я могу проснуться.

– Но ты не спишь, клянусь тебе! – воскликнуло упрямое привидение. – Ты не узнаешь меня? Взгляни! С этими словами он прикоснулся пальцами к двум большим, как земляничины, бородавкам на левой щеке. Я непроизвольно схватился за свое лицо, потому что у меня на том же месте две точно такие же бородавки. И тут я понял, почему приснившийся напоминал мне кого-то знакомого: он был похож на меня, как одна капля воды на другую.
– Оставь меня в покое! – крикнул я и закрыл глаза, испугавшись, что проснусь. – Если ты являешься мной, то мне действительно незачем говорить тебе «вы», но вместе с тем это доказывает, что ты не существуешь.
Затем я повернулся на другой бок и натянул одеяло на голову. Я слышал еще, как он говорил что-то об идиотизме и наконец, поскольку я не реагировал, выкрикнул:
– Ты еще пожалеешь об этом, болван! И убедишься, что это вовсе не сон, но будет поздно!

Я даже не шелохнулся. Когда я утром открыл глаза, мне сразу вспомнилось это странное ночное происшествие....... (и так далееот первого до последнего путешествия....)

„Люди не хотят жить вечно, люди просто не хотят умирать.“
„Если ад существует, то он наверняка компьютеризирован.“ ...
„Если компьютер создан для регулирования жизни общества, то кто будет регулировать компьютер?“
Современная цивилизация: обмен ценностей на удобства.“

Источник: https://ru.citaty.net/avtory/stanislav-lem/

ЗУЗАННА ГИНЧАНКА: ПЕРВАЯ КРАСАВИЦА ВАРШАВЫ, КОТОРУЮ ГОД ИСКАЛО ГЕСТАПО

Читать далее...

«Все-таки это удивительный, замечательный писатель, истинный романтик и сочинитель невероятных историй, каких во всей мировой литературе немного!» — писал о нашем Александре Грине Ярослав Голованов. Но мало кто знает, что был Александр Степанович еще и поэтом — писал стихи, предлагал их различным газетам и журналам, публиковался.

Правда, история его поэтических публикаций по большей части давняя и обрывается где-то в двадцатых годах уходящего века. Попытка издать сборник его стихотворений в советское время закончилась тем, что в одном региональном издательстве автору «Бегущей по волнам», «Алых парусов», «Дороги в никуда» было напрочь отказано в поэтическом слухе и голосе. Тогда рукопись попала на стол известного поэта Леонида Мартынова, который был не менее категоричен: «Стихи Грина необходимо публиковать. И как можно скорее».

Придешь ты — и счастьем повеет

Стихи Грин начал писать еще в Вятке, когда учился в Вятском реальном училище (1889—1892), затем в городском (1892—1896). За сатирическое стихотворение на учителей его исключили из третьего класса реального училища. Первые зрелые стихотворения, появившиеся в печати («Элегия», «Два мужика»), носили тоже сатирический и реалистический характер. Но в 1908—1909 годах появляются романтические стихотворения («Молодая смерть», «Бродяга», «Мотыка»), в которых А.С. Грин настойчиво констатирует разрыв между жизнью и идеалом, между прекрасным и земным. Гриновский герой этих лет бежит из мира обычного в мир необычного, как бродяга из одноименного стихотворения, как Тарт из романтического рассказа «Остров Рено» (1909).

Видя постоянную дисгармонию идеала и действительности, поэт хочет найти эту гармонию в любви. Цикл его любовных стихотворений весьма поэтичен.

*  *  *
Придешь ты — и счастьем повеет
В жилище моем.
Уйдешь — и незримо тускнеет
Лазурь за окном.
Без мысли, улыбки и силы
Я жить не хочу.
Но образ твой, близкий и милый,
Подобен лучу.
Но глаз твоих нежных сияньем
Я крепок в борьбе.
И радости кроткой желанье,
И мысль, и улыбки — тебе.
(1913 г.).

Любовь в стихах поэта выступает могучей силой, способной дать веру в реальность идеала, в осуществление мечты. Об этом его первые стихи «Молчание» (1905). «Единственному другу» (1912), «Придешь ты — и счастьем повеет» (1913). С каким восхищением, с какой нежностью он создает в них образ любимой, «подобный лучу». По-настоящему любящий взгляд дарит надежду на счастье, на осуществление идеала.

*  *  *
В дни боли и скорби, когда тяжело
И горек бесцельный досуг,
Как солнечный зайчик, тепло и светло
Приходит единственный друг.
Как мало он хочет, как много дает
Сокровищем маленьких рук,
Как много приносит тепла и забот
Мой милый, единственный друг.

Как дождь, монотонны глухие часы,
Безволен и страшен их круг.
И все же я счастлив, покуда ко мне
Приходит единственный друг.
Быть может, уж скоро тень cмерти падет
На мой отцветающий луг,
И к этой постели, заплакав, придет
Все тот же единственный друг.
(1912 г.).

Это трогательное посвящение первой жене писателя, Вере Калицкой, на которой он женился в 1910 году и которую сильно любил. Не менее нежны посвящения второй жене, Нине Николаевне Грин (Мироновой), на которой женился в 1921 году и которая стала его верным другом и спутником до конца дней. Ежегодно в день свадьбы, 8 марта, он преподносил ей стихи.

Отношение к женщине как мерило подлинной ценности человека — благородная традиция русской классической литературы. Она активно развивается и в стихотворениях А.С. Грина.

Когда волнуется краснеющая дума

Зрелые сатирические стихотворения Грина стали появляться в печати с 1907 года, когда 13 марта в газете «Сегодня» была напечатана его «Элегия» («Когда волнуется краснеющая Дума»), в котором Грин обыгрывает для усиления эффекта лермонтовское стихотворение «Когда волнуется желтеющая нива», чтоб сильнее высмеять деятельность II Государственной Думы. Не случайно «Элегия» включена в сборник «Стихотворная сатира первой русской революции (1905—1907 г.)», изданный в 1969 году в серии «Библиотека поэта».

Самый плодотворный период, когда акцент был сделан на сатиру, падает на 1914—1919 годы, когда Грин сотрудничает во многих газетах и журналах: «Новый Сатирикон», «20-й век», «Война», «Новый журнал для всех», «Огонек», где опубликовал 40 сатирических фельетонов, басен, памфлетов. Убийственно он расправляется в них с продажными писателями, поэтами-«баталистами». Например, в маленьком фельетоне «Письмо литератора Харитонова к дяде в Тамбов» обличает «батального поэта», который «никогда в атаку не ходил», а только, «не жалея шеи, в энциклопедии удил».

Любопытен диалог из «Будущих дачников»:

*  *  *
Да вы куда? Я-с — к очагу...
Снял в Киркилиссе, в деревеньке,
Даченку я на берегу...
А вы?
— Да стыдно и признаться
— Все в Озерках до этих пор,
Как будут фонды поправляться,
Чирикну прямо на Босфор.

(«Новый Сатирикон», 1915, № 11. — С. 8).

Беспощадно высмеивает Грин и литераторов, критиков, ученых, отрицающих достижения науки и культуры прошлого, в стихотворении «Работа».

*  *  *
Каждый день, по воле рока,
Я, расстроенный глубоко,
За столом своим сижу.
Перья, нервы извожу,

Подбираю консонансы,
Истребляю диссонансы,
Роюсь в арсенале тем
И строчу, строчу затем.

Праща описывает круг

В 1919 году в журнале «Пламя» появилось мажорное оптимистичное стихотворение А.С. Грина «Движение» — поэтическая декларация, символичная во многих отношениях. Прежде всего писатель подчеркивает, что в новое время для мечты открыты все пути, так как ушла в вечность тьма, кончился целый исторический период:

Читать далее...

Стихи о Людях с большой буквы редко получаются замечательными, зачастую они банальны. С лёта вспоминается "... и лейтенант Неизвестный Эрнст, идет наступать один...", но вот увидел Галича....

Поэма Галича посвящена памяти великого польского писателя, врача и педагога Якова Гольдшмидта (Януша Корчака), не оставившего своих воспитанников после отправки их из школы-интерната "Дом сирот" в Варшаве в лагерь уничтожения Треблинка и погибшего там вместе с ними. Не правда ли, страшное сходство!

Кадиш — это еврейская поминальная молитва, которую произносит сын в память о покойном отце. Александр Галич

Как я устал повторять бесконечно все то же и то же, падать и вновь на своя возвращаться круги.
Я не умею молиться, прости меня, Господи Боже, я не умею молиться, прости меня и помоги...

А по вечерам все так же,как ни в чем не бывало, играет музыка:
Сан-Луи блюз - ты во мне как боль, как ожог, Сан-Луи блюз - захлебывается рожок! А вы сидите и слушаете,
И с меня не сводите глаз, Вы платите деньги и слушаете И с меня не сводите глаз, Вы жрете, пьете и слушаете,
И с меня не сводите глаз, И поет мой рожок про дерево, На котором я вздерну вас! Да-с, да-с...
"Я никому не желаю зла, не умею, просто не знаю,Как это делается" Януш Корчак. Дневник

Уходят из Варшавы поезда, И все пустее гетто, все темней, глядит в окно чердачная звезда,
Гудят всю ночь, прощаясь, поезда, и я прощаюсь с памятью своей...
Цыган был вор, цыган был врун,но тем милей вдвойне, он трогал семь певучих струн и улыбался мне,
И говорил:"Учись, сынок, учи цыганский счет - семь дней в неделе создал Бог, семь струн в гитаре - черт,
И он ведется неспроста, тот хитрый счет, пойми,ведь даже радуга, и та, из тех же из семи цветов..."

Осенней медью город опален, а я - хранитель всех его чудес, я неразменным одарен рублем,
Мне ровно дважды семь, и я влюблен во всех дурнушек и во всех принцесс!
Осени меня своим крылом, город детства с тайнами неназванными, Счастлив я, что и в беде, и в праздновании
был слугой твоим и королем. я старался сделать все, что мог,Не просил судьбу ни разу: высвободи!
скажу на самой смертной исповеди, если есть на свете детский Бог, всё я, Боже, получил сполна,
Где,в которой расписаться ведомости? Об одном прошу, спаси от ненависти, мне не причитается она.

И вот я врач, и вот военный год, мне семью пять, а веку семью два, в обозе госпитальном кровь и пот,
И кто-то, помню, бредит и поетПечальные и странные слова:
"Гори, гори, моя звезда, звезда любви приветная,
Ты у меня одна заветная, другой не будет..."

Ах, какая в тот день приключилась беда, по дороге затопленной, по лесу,
Чтоб проститься со мною, с чужим, навсегда, ты прошла пограничную полосу.
И могли ль мы понять в том году роковом, что беда обернется пощадою,
Полинявшее знамя пустым рукавом над платформой качалось дощатою.
Наступила внезапно чужая зима, и чужая, и все-таки близкая,
Шла французская фильма в дрянном "синема" барахло торговали австрийское,
Понукали извозчики дохлых коняг, и в кафе, заколоченном наглухо
мы с тобою сидели и пили коньяк, и жевали засохшее яблоко.
И в молчаньи мы знали про нашу беду, и надеждой не тешились гиблою,
И в молчаньи мы пили за эту звезду, что печально горит над могилою:
"Умру ли я, и над могилою, гори, сияй..."

Уходят из Варшавы поезда, и скоро наш черед, как ни крути,
Ну, что ж, гори, гори, моя звезда, моя шестиконечная звезда,
Гори на рукаве и на груди!

Окликнет эхо давним прозвищем, и ляжет снег покровом пряничным,
когда я снова стану маленьким, а мир опять большим и праздничным,
Когда я снова стану облаком, когда я снова стану зябликом,
Когда я снова стану маленьким, и снег опять запахнет яблоком, меня снесут с крылечка, сонного,
И я проснусь от скрипа санного, когда я снова стану маленьким, и мир чудес открою заново.

...Звезда в окне и на груди - звезда, и не поймешь, которая ясней,
Гудят всю ночь, прощаясь, поезда, глядит в окно вечерняя звезда,
А я прощаюсь с памятью моей.


А еще жила в "Доме сирот" девочка Натя. После тяжелой болезни она не могла ходить, но она очень хорошо рисовала и сочиняла песенки - вот одна из них - ПЕСЕНКА ДЕВОЧКИ НАТИ ПРО КОРАБЛИК
Я кораблик клеила из цветной бумаги, из коры и клевера, с клевером на флаге.
Он зеленый, розовый, он в смолистых каплях, клеверный, березовый, славный мой кораблик,
Славный мой кораблик.
А когда забулькают ручейки весенние, дальнею дорогою, синевой морской,
Поплывет кораблик мой к острову Спасения, где ни войн, ни выстрелов, - солнце и покой

Я кораблик ладила, пела, словно зяблик, зря я время тратила, -
сгинул мой кораблик. Не в грозовом отблеске, в буре, урагане -
Попросту при обыске смяли сапогами...Смяли сапогами...
Но когда забулькают ручейки весенние, в облаках приветственно протрубит журавль,
К солнечному берегу, к острову Спасения чей-то обязательно доплывет корабль!

Когда-нибудь, когда вы будете вспоминать имена героев, не забудьте, пожалуйста, я очень прошу вас, не забудьте Петра Залевского, бывшего гренадера, инвалида войны, служившего сторожем у нас в "Доме сирот" и убитого польскими полицаями во дворе осенью 1942 года.

Он убирал наш бедный двор, когда они пришли, и странен был их разговор, как на краю земли,
Как разговор у той черты, где только "нет" и "да" - они ему сказали:"Ты, а ну, иди сюда!"
Они спросили:"Ты поляк?" и он сказал :"Поляк". Они спросили:"Как же так?" и он сказал:" Вот так".
"Но ты ж, культяпый, хочешь жить, зачем же , черт возьми, ты в гетто нянчишься, как жид,
С жидовскими детьми?!
К чему, - сказали, - трам-там-там, к чему такая спесь?! Пойми, - сказали, - Польша там!" А он ответил:"Здесь!
И здесь она и там она, она везде одна - моя несчастная страна, прекрасная страна".
И вновь спросили:"Ты поляк?" И он сказал:"Поляк". "Ну, что ж , - сказали,- Значит, так?". И он ответил:"Так".
"Ну, что ж, - сказали, - Кончен бал!". Скомандовали:"Пли!" И прежде, чем он сам упал, упали костыли,
И прежде, чем пришли покой, и сон, и тишина, он помахать успел рукой глядевшим из окна.
...О, дай мне, Бог, конец такой, всю боль испив до дна, в свой смертный миг махнуть рукой глядящим из окна!

А потом наступил такой день,когда "Дому сирот", детям и воспитателям было приказано явиться с вещами на Умшлягплац Гданьского вокзала (так называлась площадь у Гданьского вокзала при немцах).

Эшелон уходит ровно в полночь, паровоз-балбес пыхтит - Шалом! -
Вдоль перрона строем стала сволочь, сволочь провожает эшелон.
Эшелон уходит ровно в полночь, эшелон уходит прямо в рай,
Как мечтает поскорее сволочь донести, что Польша - "юденфрай".
"Юденфрай" Варшава, Познань, Краков, весь протекторат из края в край
В черной чертовне паучьих знаков, ныне и вовеки - "юденфрай"!
А на Умшлягплаце у вокзала гетто ждет устало - чей черед?
И гремит последняя осанна лаем полицая - "Дом сирот!"
Шевелит губами переводчик, глотка пересохла, грудь в тисках,
Но уже поднялся старый Корчак с девочкою Натей на руках.

Знаменосец, козырек заломом, чубчик вьется, словно завитой, и горит на знамени зеленом
Клевер, клевер, клевер золотой. Два горниста поднимают трубы, Знаменосец, козырек заломом,
Детские обветренные губы ззапевают грозно и легко:
"Наш славный поход начинается просто, от Старого Мяста до Гданьского моста,
И дальше, и с песней, построясь по росту, к варшавским предместьям, по Гданьскому мосту!
По Гданьскому мосту!
По улицам Гданьска, по улицам Гданьска щагают девчонки Марыся и Даська,
А маленький Боля, а рыженький Боля, застыл, потрясенный, у края прибоя,
У края..."
Пахнет морем, теплым и соленым, вечным морем и людской тщетой,
И горит на знамени зеленом клевер, клевер, клевер золотой!

Мы проходим по-трое, рядами, сквозь кордон эсэсовских ворон...
Дальше начинается преданье, дальше мы выходим на перрон.
И бежит за мною переводчик, робко прикасается к плечу, -
"Вам разрешено остаться, Корчак",- если верить сказке, я молчу
.К поезду, к чугунному парому, я веду детей, как на урок, надо вдоль вагонов по перрону,
Вдоль, а мы шагаем поперек. Рваными ботинками бряцая, мы идем не вдоль, а поперек,
И берут, смешавшись, полицаи кожаной рукой под козырек.
И стихает плач в аду вагонном, и над всей прощальной маятой -
Пламенем на знамени зеленом - клевер, клевер, клевер золотой

Может, в жизни было по-другому, только эта сказка вам не врет, к своему последнему вагону,
к своему чистилищу-вагону, к пахнущему хлоркою вагону с песнею подходит "Дом сирот":
"По улицам Лодзи, по улицам Лодзи, шагают ужасно почтенные гости,
Шагают мальчишки, шагают девчонки, и дуют в дуделки, и крутят трещотки...
И крутят трещотки!
Ведут нас дороги, и шляхи, и тракты, в снега Закопани, где синие Татры,
На белой вершине - зеленое знамя, и вся наша медная Польша под нами,
Вся Польша..."

...И тут кто-то, не выдержав, дал сигнал к отправлению - и эшелон Варшава - Треблинка задолго до назначенного срока, (случай совершенно невероятный) тронулся в путь...

Вот и кончена песня. Вот и смолкли трещетки. Вот и скорчено небо в переплете решетки.
И державе своей под вагонную тряску сочиняет король угомонную сказку...
Итак, начнем, благословясь... лет сто тому назад в своем дворце неряха-князь
Развел везде такую грязь, что был и сам не рад, и, как-то, очень рассердясь, призвал он маляра.
"А не пора ли, - молвил князь,- закрасить краской эту грязь?" Маляр сказал:"Пора,
Давно пора, вельможный князь,давным-давно пора". и стала грязно-белой грязь,
И стала грязно-желтой грязь и стала грязно-синей грязь под кистью маляра.
А потому что грязь - есть грязь в какой ты цвет ее ни крась.
Нет, некстати была эта сказка, некстати, и молчит моя милая чудо-держава,
А потом неожиданно голосом Нати невпопад говорит:"До свиданья, Варшава!"
И тогда, как стучат колотушкой по шпалам, застучали сердца колотушкой по шпалам,
Загудели сердца:"Мы вернемся в Варшаву! Мы вернемся, вернемся, вернемся в Варшаву!"
По вагонам, подобно лесному пожару, из вагона в вагон, от состава к составу,
Как присяга гремит:"Мы вернемся в Варшаву!
Мы вернемся, вернемся, вернемся в Варшаву!

Пусть мы дымом истаем над адовым пеклом, пусть тела превратятся в горючую лаву,
Но дождем, но травою, но ветром, но пеплом,
Мы вернемся, вернемся, вернемся в Варшаву!"

А мне-то, а мне что делать? И так мое сердце - в клочьях! Я в том же трясусь вагоне,
И в том же горю пожаре, но из года семидесятого я вам кричу:"Пан Корчак! Не возвращайтесь!
Вам страшно будет в этой Варшаве!
Землю отмыли добела, нету ни рвов, ни кочек, гранитные обелиски
Твердят о бессмертной славе, но слезы и кровь забыты,
Поймите это, пан Корчак, И не возвращайтесь, Вам стыдно будет в этой Варшаве!

Дали зрелищ и хлеба, взяли Вислу и Татры, землю, море и небо, всё, мол, наше, а так ли?!
Дня осеннего пряжа с вещим зовом кукушки. Ваша? Врете, не ваша! Это осень Костюшки!
Небо в пепле и саже от фабричного дыма Ваше? Врете, не ваше! Это небо Тувима!
Сосны - гордые стражи там, над Балтикой пенной, Ваши? Врете, не ваши! Это сосны Шопена!

Беды плодятся весело, радость в слезах и корчах, и много ль мы видели радости На маленьком нашем шаре?!
не возвращайтесь в Варшаву, Я очень прошу Вас, пан Корчак, не возвращайтесь, Вам нечего делать в этой Варшаве!
В Вашей родной Варшаве!

Серия сообщений "Стихи и настроение":

Часть 1 - Барды и песни
Часть 2 - .... GIVE A MOVEMENT TO THE AUTHORITY TO ENJOY THE POWER ... Bulat Okudzhava and François Villon
...
Часть 7 - Невезучий Маяковский. Татьяна Яковлева
Часть 8 - Иван Бунин. "Вошла она навсегда в мою жизнь!","....хорошо бы собаку купить"
Часть 9 - Александр Галич "Кадиш", Януш Корчак и его дети по путинской дороге в рай
Часть 10 - Англия. Сто лет со дня окончания первой мировой войны
Часть 11 - Эренбург и Вийон
...
Часть 35 - на небе появились звезды, да крупные и яркие! Мать честная! Я уж забыл как они выглядят"
Часть 36 - Ты у меня одна....Визбор
Часть 37 - Прямо слезы из глаз: Хокку женщины, потерявшей ребенка, и стихи Басё

Чеслав Милош (1911 - 2004)

 А вы знали, что маленькая Польша дала миру четыре нобелевских лауреата по литературе? Это всего на одного автора меньше, чем в огромной России. Обладателями высшей литературной награды в Польше становились Генрих Сенкевич, Владислав Реймонт, Вислава Шимборска и герой сегодняшней статьи – Чеслав Милош, писатель, который никогда не изменял своим убеждениям и литературному стилю. 

Родился писатель в 1911 году, в маленьком городке Шетейняй, входившем тогда в состав Российской Империи, а ныне – Литвы. Его родители были польскими евреями по происхождению, поэтому с самого детства Чеслав слышал речь на четырех языках – польском, идише, русском и литовском. Возможно, именно это повлияло на будущий мультикультурализм поэта-мыслителя.

Dalej

Агнешкин день...

Alfabet Agnieszki

ПОСЛЕДНЕЕ ИНТЕРВЬЮ ПИСАТЕЛЯ-ФАНТАСТА СТАНИСЛАВА ЛЕМА

Последнюю в своей жизни пресс-конференцию знаменитый фантаст Станислав Лем провел для читателей сайта ИноСМИ.ru. Беседа прошла в январе 2006 года. Редакция сайта извинилась перед участниками пресс-конференции за то, что писатель по состоянию здоровья не смог ответить на все вопросы и выразила надежду на то, что вскоре он выздоровеет и сможет продолжить диалог. Однако 27 марта 2006 года Станислава Лема не стало. Мы выбрали самое интересное из его ответов в этой беседе.

О России

В России я был несколько раз, еще в шестидесятые годы, когда моя первая книга — ’Астронавты’ - пользовалась незаслуженной популярностью во всех странах бывшего восточного блока. Меня принимали с невероятными почестями, я имел возможность встретиться с множеством известных художников и ученых. Тогда же я познакомился с Высоцким; он пел мне хриплым голосом свои песни. Ужинал в компании космонавта Егорова, из кармана у него торчали спрятанные от воров ’дворники’. Меня тайно пригласили на пиршество в частной квартире, где собрался цвет российской науки. В поезде ’Красная стрела’, на котором я ехал из Москвы в Ленинград, на завтрак подавали красную икру и грузинский коньяк.

Об ожиданиях и реальности

С возрастом на место моего юношеского восхищения возможностями технологии пришел скептицизм. Может, под воздействием старения, а, может, парникового эффекта.

Dalej

НЕПРИЧЕСАННЫЕ МЫСЛИ ГЕНИЯ САТИРЫ СТАНИСЛАВА ЕЖИ ЛЕЦА О ЛЮДЯХ И ЖИЗНИ

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Источник: https://kulturologia.ru/blogs/070319/42437/

Януш Вишневский: Русский язык становится в Европе всё популярнее

Россия – самая читающая страна в мире, считает Януш Вишневский.

В эксклюзивном интервью, данном RT на полях VI Санкт-Петербургского международного культурного форума,  учёный и писатель, автор известного романа «Одиночество в сети» представил своё видение современного общества.

Как считает Вишневский, новые технологии не избавили человечество от старых проблем, а социальные сети не заменят собой полноценное общение.

Он рассказал о растущей в Европе популярности русского языка и отметил, что и сам спустя 30 лет вновь вернулся к нему, чтобы общаться с поклонниками своего творчества напрямую