В этот самый момент, дождавшись, когда Любовь уснёт, Вера принимает смертельную дозу лекарств. Закрыв глаза, она надеется теперь, что сестра не проснётся от рвоты.

Он модный автор. Знаете, гламурной России, той, что внутри Садового кольца. нужен сенешаль, вещающий о жизненных реалиях замкадышей. В каждый момент времени один. Больше одного им трудно осмысливать, у них много по-настоящему важных дел: фондовые рынки, отдых на Багамах, счета на Кайманах. Но и за Расеюшку тоже когда-никогда надо порадеть, например на модном спектакле в Гоголь-Центре. Кого-попало слушать не станут, нужен о собый человек. Иногда в нишу модного писателя попадали люди талантливые, вроде Гришковца или Прилепина, чаще, хм, такие, как Минаев, Снегирев, Рубанов. Сейчас Саша Филипенко.

Он умница, а что к тридцати пяти до сих пор Саша, так вспомните Сашу Черного или Сашу Гитри (тот, правда, француз). К тому же, такое сочетание полной формы имени-фамилии в коллективном бессознательном уже закрепилось за лысым мужиком, игравшим Смерть. Нам такое ни к чему. И вот он пишет. В год по роману. Небольшие, по сто шестьдесят страниц, как в аптеке. Оно и понятно, занятым людям, которые в таргет-группе, некогда многабукв читать.

Но в этот компактный объем, автор умеет вкладывать многие смыслы: злобу дня, высокую трагедию (а вы думали, почему главы "Возвращенния в Острог" песнями названы? Так Эсхил же!); метафоричность (а вы думали, почему город Острогом назван?): символизм (сиамские близнецы Вера и Любовь). Полный джентльменский набор. Что-то еще упустила? А, ну да. Мэр из бывших уголовников. Коррумпированные силовики. Местный правдоискатель, он же борец за экологию, гибрид князя Мышкина с Юродивым из "Бориса Годунова" - поклон Великой Русской Литературе.

Еще есть расхристанный, перманентно страдающий от утраты любимой женщины положительный герой. Он же столичный следователь, суперпрофи и персонификация добра-с-кулаками. И мажор, который в начале вызывает неприязнь, но к финалу читатель невольно проникается к юноше теплыми чувствами. Тем более, что у него в Москве квартира в двух уровнях с видом на Цветной бульвар и технологией "умный дом", ванна джакузи с пузырьками, а в холодильнике ледяное шампанское - тоже с пузырьками. Ах да, еще Вера Полозкова. Не в Джакузи, просто в книжке. Видите, сколько много всего можно натолкать, когда умеючи.

Так а роман-то, роман про что? Ну как вам сказать. Да все просто. После того, как воспитанников детдома из медвежьего угла с говорящим названием Острог (градообразующее предприятие тюрьма) вывозят на море, среди них начинается эпидемия самоубийств. Сколько понимаю, мораль незамысловата: не жили богато, нефиг начинать. Или рожденный ползать, летать не может? Или: скоты, что с них взять? Выберите нужное.

Написать один-два романа не такое сложное дело. Но писать романы все время, всю жизнь, до самой смерти невероятно трудно.

Любите ли вы Мураками, как его люблю я? На самом деле, не фанатичная поклонница: кое-что у него мне нравится, к другому равнодушна. Чтобы совсем не принять какой-то из книг, до степени "плеваться" - такого никогда не случалось. Хотя безусловно мои только "Бесцветный Цкуру Тадзаки" и "Sputник". Но отрицать, что для мировой литературы Харуки Мураками фигура примерно того свойства, как Пелевин для русской, вряд ли кто станет. Ждем нового романа, хватаем, прочитываем, обзываем гениальной графоманией, обсуждаем с друзьями, ругаем и... начинаем ждать следующего.

"Писатель как профессия" не роман, ясное дело. Отчасти подведение промежуточного итога к семидесятилетнему юбилею, человек не может наверняка знать, сколько лет творческой активности ему еще отпущено. Частью дань уважения другой круглой дате, сорок лет в профессии - свою первую повесть "Слушай песню ветра", он написал тридцатилетним. Могу сказать одно, каковы бы ни были причины, сподвигнувшие Мураками написать, Елену Байбикову перевести на русский, а Игоря Князева начитать аудиокнигой, в выигрыше оказался читатель/слушатель. Превосходный пример игры с ненулевым результатом.

Дюжина глав: одиннадцать бесед и эпилог, разбитые на восемь с небольшим десятков подглавок. Каждая раскрывает отдельный аспект освещаемой темы. Простой язык, спокойная рассудительность, повествовательная интонация, доброжелательность к коллегам, критикам и читателю. Духоподъемное чтение, без сарказма, в лучшем из возможных значений. Уровень удовольствия и восторг абсолютного узнавания от книги примерно сопоставимы с испытанными в свое время от кингова "Как писать книги".

И это не бессмысленное занятие для тех, кто не предполагает становиться писателем. По крайней мере, за себя могу сказать точно - никогда об этой стезе не мечтала. Но книги люблю, и возможность чуть больше разбираться в сложной машинерии, по законам которой они создаются, ценю. Кроме того, послушать умного человека никогда не лишне. А если он еще и говорит такие вещи, к пониманию которых пришла самостоятельно и практикуешь в собственной жизни, не особо задумываясь о теоретическом обосновании, то именины сердца.

Он ведь представляет собой совершенно уникальный случай. Перифразируя максиму о линованном листе, на котором надо поперек, Мураками прежде сам научился слева направо, в придачу к умению писать снизу вверх, а потом подарил миру умение понимать написанное в европейской традиции так, что отчасти мы словно бы читаем иероглифы. Самый космополитичный представитель мировой литературной элиты, на глубинном уровне носитель японской традиции, которую воспринимаем через его книги максимально адаптированной (я имею в виду, без резкого внутреннего отторжения, как с Кобо Абэ или недоумения, как с Акутогавой Рюноскэ, даже в дивном переводе Стругацких).

"Писатель как профессия" цельное произведение с безупречной внутренней логикой. Никаких собранных с миру по нитке и наскоро адаптированных разновременных текстов: четкая структура, следующая тема продолжает и развивает или завершает предыдущую. Кроме рассказов специфического свойства #литературная_мастерская, много автобиографических сведений, ими Мураками обычно не делится так щедро, как Стивен Кинг, например. Отличный нон-фикшн. Аудиокнига - восемь с половиной часов чистого удовольствия.

Сигруд привык двигаться через дома и пространства других людей, идея собственности исчезла и размылась для него. Если он может схватить что-нибудь или ворваться куда-нибудь, то ему трудно вообразить реальную причину этого не делать.

У каждого своя фишка. Роберт Джексон Беннет хорош в работе с материей. В том смысле, что в его книгах, как ни у кого другого, сцены трансформации материального мира весомы, грубы и производят впечатление зримого чуда. В "Божественных городах" такого рода изменения серьезная часть контента. Автору каким-то немыслимым образом удается подарить читателю не только переживание погружения в глубины пространства, но и расширение, в принципе недоступное на уровне привычных телесных ощущений.

Под "подарить" подразумеваю высочайший уровень вовлеченности, когда не воспринимаешь описанное как бред умалишенного или стенограмму трипа по укурке, дистанцируясь, в ожидании когда эта психоделика закончится. В подавляющем большинстве случаев, такого рода сценам удается породить лишь чувство легкой неловкости. Здесь иммерсивность - погружение, тактильность. И это я еще только о телесном сказала, а Беннет творит подобное со всем вещественным миром, меняя саму платонову идею материи. Впечатление незабываемое.

Теперь о грустном. Вся эта немыслимая роскошь поставлена на службу примитивному боевому фэнтези с чертами шпионского романа. Непременное спасение мира, обязательная суперпауэ; месть, как основная движущая сила сюжета, волшебные помощники. Нет, это я брюзжу, конечно. В книге есть яркие идеи. Чего стоит хотя бы подселенное чудо (симбионт? паразит?), которое причиняет немыслимые душевные страданияя, но на физическом плане дарит неуязвимость вплоть до защиты от разрушительного действия времени.

Или носительница божественных возможностей, вынужденная укрываться от мира под личиной нищенки в грязной хибаре. Потому что слишком хорошо знает весомость веры многих, способной расплющить отдельное существо, будучи на него направленной. Или дивные сценки из финала "Города чудес", когда божественные возможности на время делегируются обычным людям - просто именины сердца. А еще в основе книги очень крепкая философия, напоминающая, что никогда созидание и сохраниение не существуют без разрушения. Читать стоит.

- Если ты не дашь женщинам возможность проповедовать, так все и останется.
– А голос? Женский голос по своей природе слабее. В храме его почти не слышно.
– "По природе…" Скажешь тоже. Я могу знаешь как рявкнуть! Захочу, чтобы услышали, – услышат.

Ждала встречи с этой книгой, любовалась на нее в читалке, но открывать не спешила - откладывала, как прибереженное для особого случая лакомство. Не в последнюю очередь оттого, что Юзефович в своем Фейсбуке говорила о романе, как об отменном чтении для новогодних праздников. Но главное, помнила сколько счастья подарила "Популярная музыка из Виттулы", первое, прочитанное у Ниеми. Там грустного и страшного тоже хватало, что не помешало книге быть уморительно смешной, а общему впечатлению от нее радостным.

Признаюсь, не готова была к боли и горечи "Сварить медведя". Даже имея представление о жизни в шведской глубинке середины позапрошлого века. Читала "Иерусалим" Сельмы Лагерлёф, где много чего рассказывается, без розовых очков, без соплей и сантиментов. И, как бы поделикатнее - с близкой дистанции. Сочетание общинного духа, без которого на севере не выжить с крайней степенью независимости, географической разнесенности - избы не тулятся одна к другой, как в русской деревне, но фермы на значительном расстоянии: больше нужно земли, чтобы прокормить чад с домочадцами и работников.

Особые отношения с языческими стихийными силами, от которых не отмахнешься, живя среди дремучих лесов и чувствуя собственную малость. Автоматическое соблюдение ритуалов, призванных умиротворить сотни мелких божков, не мешает истовой религиозности и склонности к богоискательству. Лютеранство не подвергало проповедников, несших в массы слово божье альтернативным способом, таким свирепым гонениям, как православие. Потому сект разного рода возникало много, но и влияния у пламенных проповедников было больше, чем у попа в русской деревне.

Все это знала заранее. Но к детективу, где роль Холмса сыграет прост (пастор), а его Ватсоном выступит саамский парень Юсси, которого священник подобрал когда-то давно на дороге, умирающим от голода, выходил, вырастил, обучил и сделал секретарем - к такому не была готова. То есть, сейчас объясню. Сама по себе тема Пробуждения - это такой религиозный ренессанс, во многом определивший вектор развития нынешних скандинавских стран, сегодняшнее их благополучие. Так вот, тема Пробуждения и реального человека, сделавшего жизнь служением, достаточно интересна. Его дела, его подвижничество, необходимость противостоять косности, тупости, злобе. жадности, коррупции. Это могло стать увлекательным чтением, но автор зачем-то ввязывает в повествование детектив, чем сильно вредит книге.

Еще и потому (главным образом потому), что Ниеми хороший писатель, и этот чужеродный детективный сюжет у него не остается на роли не-пришей-кобыле-хвост, оживает, требует жертв, обходится с любимыми героями настолько свирепо, что задыхаешься, как от удара под дых, читая. И тут уж приходится прибегать к помощи бога-из-машины, потому что иначе ситуацию никак не исправить. Резюмируя: 1. книге, имеющей отличный потенциал, не стоит заигрывать с мейнстримовыми жанрами; 2. не всякий скандинавский роман должен быть детективом; 3. вещь отличная, но приготовьтесь, что будет больно.

– Мы сегодня ели Сталина!
– Это как?
– Я ел голову, но она невкусная – там одно тесто!

Голова Сталина в "Красном кресте" лейтмотивом. Не пугайтесь эпиграфа, это дети рассказывают герою, как папа принес в детсадовскую группу дочери в день ее рождения торт в виде вождя в гробу. Зачем? Тайна сия велика есть. Мрачная полесская готика (?) - дело происходит в Минске. Хотя в целом настраивает на верное восприятие книги. Незамысловато абсурдистским приемом автор дает читателю понять: речь пойдет о том, что же все-таки было у него в голове, отчего эта неупокоенная голова до сих пор влияет на людей, при нем и не живших. Заодно предупреждая, что разговор пойдет средствами предельно китчевыми.

Дальше голова Сталина мелькнет на страницах еще дважды. Памятник тирану стандартного размера, увенчанный слишком маленькой головой, увидит на площади сибирского городка героиня. "Отломали, - объяснит таксист, - А новую из области прислали вот такую". Спустя два года туда же приедет герой-рассказчик, на сей раз голова генералиссимуса будет несуразно большой. Саша Филипенко очередная модная фигура светско-литературной тусовки. Молод, хорош собой, талантлив, умен. Имеет опыт работы на ТВ и радио, как сценарист и ведущий, что немаловажно - без телегеничности и уменния подать себя такое не получается.

И он умничка. То есть, может хорошо писать. номинировался на "Открытие года", был финалистом "Большой книги", не говорите, что странных людей там хватает, сама знаю. Хочется верить, что Филипенко не тот случай. Хотя первая прочитанная у него книга произвела скорее впечатление литературного дурновкусия. Нет-нет, здесь сложная аллюзивность, не считываемая на поверхностном уровне, завязанная на разные формы ритуального (и не только) каннибализма. Но эту мысль я не хотела бы развивать - кому надо, так поймет.

А в целом просто до примитивности. Молодой человек, с дочерью, но без жены, въезжает в только что купленную квартиру. Соседка по этажу, бодрая старуха девяносто одного года, доживающая в здравом уме и трезвой памяти последние дни - ей диагностирован Альцгеймер, очень скоро женщина превратится в овощ. Но пока еще есть память, рассказывает молодому соседу страшную историю своей жизни, в которой есть место возвращению из эмиграции, работе на благо советской родины, истовой вере в идеалы, любви, войне, аресту и разлуке с дочерью после известия о пленении мужа, сталинским лагерям, поражению в правах, раскаянию, ненависти, горечи, боли, обиде...

Одновременно Саша (героя-рассказчика автор делает тезкой) переживает свою замысловатую трагедию. Открывать в подробностях не буду, намекну: имеет быть шаблонная в жалостливой литературе неизлечимая болезнь любимой. Однако блюдо, приготовленное из этого нехитрого ингредиента достойно восхищения. О том, что правды в книге ни на грош, говорить излишне. Но Саша Филипенко ведь модный автор, ему о том печься не к лицу. Зато читабельно и в целом кажется имеет под внешним слоем китчевого антисталинского лубка более глубокий смысл. Беда в том, что докапываться до него вряд ли захочется.

– Съели вашего Сталина.
– Что?
– Съели, говорю, вашего Сталина, невкусный он.

- Связана ли причина вышего путешествия с насилием со стороны картеля? Лидия прочищает горло. - Дда, - тихо отвечает она. ‘Is the reason for your journey related to violence by a cartel?" Lydia clears her throat. ‘Yes,’ she says quietly.

О книге говорят, как о бомбе. Разделила-де, американское общество на полярные лагеря, страсти вокруг нее кипят недетские, несколько крупнейших издательств соперничали за право публикации, сумма авторского гонорара выражалась семизначной цифрой. Стивен Кинг хвалил, а Опра Уинфри выбрала роман для своего книжного клуба. Сторонники сравнивают с "Гроздьями гнева" и называют великим социально-политическим романом нашего времени. Противники говорят о конъюнктурной спекуляции, о подмене подлинной трагедии слезливой сентименталльщиной. О том, что благополучная американка Камминс не имела морального права писать на эту тему.

По поводу последнего пункта: а какое право имела Маргарет Митчелл писать о Гражданской войне? Что до благополучия, то внешность у писательницы не самая европейская, корни как раз пуэрториканские; ее муж десять лет пребывал в статусе нелегального эмигранта, хотя не из Мексики, а из Ирландии; а члены ее семьи подвергались насилию, что определило выбор темы для первого романа, задав тон всему, что делает теперь. Возвысить голос в защиту жертв, говорить от лица тех, кто сам за себя сказать не может. Коль скоро ей это удается, я имею в виду, привлечь внимание к положению чикано в Америке, заставить широкую публику увидеть в этих людях не безликую коричневую массу, но своих страдающих братьев - честь и хвала.

Жаль, конечно, что серьезные латиноамериканские авторы, пишущие на ту же тему, не получают сопоставимого резонанса и семизначных контрактов. Но тут уж как фишка ляжет. Я страстная поклонница чилийки Исабель Альенде, однако ее роман "На краю зимы" Más allá del invierno, где юная колумбийка тоже бежит от мести картеля, не тронул меня как American Dirt. Хотя сделан мастерски, как любимая писательница умеет. В то время, как с "Американской грязью" обмирала от ужаса и надежды, читая.

История, впрямь, сентиментальная, и, как бы сказать, не совсем жизненная. В том смысле, что далеко не всякий нелегальный эмигрант пускается в опасную авантюру по тем же причинам. что Лидия с Лукой. Но по порядку. Умница, красавица, хорошо образованная и в меру деловая Лидия держит небольшой, книжный магазинчик в туристическом Акапулько. Муж, Себастьян, востребованный журналист. Сын, Лука - восьмилетний вундеркинд (демонстрирует немыслимые способности в географии). Кроме того, героиня все время ощущает подддержку многочисленной дружной семьи. В общем, жизнь удалась.

В один непрекрасный день в магазин входит некто Хавьер, человек, приятный во всех отношениях. К тому же, с владелицей у него масса точек пересечения, общие интересы, они удивительно совпадают во мнениях относительно книг и авторов. и все бы ничего, но: 1. Хавьер влюбляется и начинает настойчиво ухаживать; 2. Выясняется, что он глава наркокартеля. Угу, "не ходите, дети, в Африку гулять" и "знать бы, где упадешь, соломки бы подстелил". Может, как-то удалось бы разрулить ситуацию, но Себастьян, который не в восторге от интереса мафиози к любимой жене, тискает, не поставив ее в известность, статью о Хавьере.

Довольно безобидную, при определенных обстоятельствах ее можно было бы счесть пиаром, поскольку дон представлен в романтизированном робингудовском ключе и может претендовать на славу Аль Капоне или Эскобара нашего времени. Фотография самая выигрышная, кроме того, в статье приводятся скверные стихи Хавьера, которые он как-то декламировал Лидии (нет, Себастьян раздобыл вирши из другого источника, да мафиози, верно, и не отдает себе отчета, насколько несостоятельны пиитические потуги).

Результат оказывается чудовищным. Шестнадцать членов семьи - все родственники, включая мужа и маму Лидии убиты, а сама она с сыном, чудом избежав смерти, вынуждена спасаться бегством. Честно говоря, сопли-на-мармеладе с любовью гангстера заставили меня покривиться: что за... Но это только самое начало, дальше действие обретает необычайную динамику и высокий уровень вовлеченности Ощущаешь себя в шкуре загнанного зверя, обмираешь от страха, дрожишь, скулишь, преодолеваешь. Тебя швыряет волнами отчаяния, радости, безнадежности и новой надежды.

Как эскапистский триллер это бесподобно. Как величайший социально-политический роман - скорее всего нет, забудется через год. Даже хорошо, если год будет помниться. Но читается великолепно. и очень легкий для понимания английский. я бы рекомендовала тем, кто практикуется в чтении на языке оригинала.

Человек без свойств не говорит жизни "нет", он говорит: "еще нет".

Странное слово в заглавии, связанное в большинстве европейских языков с процессом дефекации, на самом деле было разговорным, хотя в несколько пренебрежительном ключе (вроде рашки для России), названием Австро-Венгрии, происходящим от kaiserlich und königlich (императорский и королевский) с аббревиатурой k. u. k. Нестественное в сути, образование озабочено поиском национальной идеи, которая могла бы сплотить народы в составе империи. Базис базисом, а рулит идеология. Создается специальный комитет, основная идея - близится тыща девятьсот восемнадцатый, юбилейный для правления Вильгельма II, вот объявим-ка мы его "Годом Австрии" (ничего не напоминает?), а пока займемся подготовкой торжеств с приличными масштабу откатами, грантами и тэдэ.

Дело происходит в тринадцатом году, но к четырнадцатому, сдается мне, они уже слишком хорошо интегрировали национальную идею в умы и сердца народов. Причем всех народов Европы, болтуны и в других странах старались на славу. К восемнадцатому праздновать стало уже нечего. Но пока на дворе благословенный тринадцатый, ничто не предвещает. В столицу, приезжает довольно молодой еще человек по имени Ульрих, такой Онегино-Печеринского склада господин: хорош собой, высокая степень финансовой независимости, спокойная уверенность в себе. И, в отличие от "лишних людей" русской литературы, профессионал. Математик, небесталанный, хотя Ньютона и Лейбница из него не вышло. В прошлом военный инженер. Выходец из верхов буржуазии. Легко обзаводится связямии. Имеет успех у женщин - боже, какой мужчина!

"Я хочу от тебя сына" - будет тоже, но позже. Теперь давайте по порядку. Собственно, Ульхрих взял тайм-аут, предположительно на год, дабы разобраться с собственным кризисом среднего возраста, не предполагая в этот год участвовать в социалльной жизни. Хотя отец, от чьего благорасположения в значительной степени зависит материальная сторона жизни Ульриха, засыпает того назидательными письмами о пользе труда и вреде безделья. Все как всегда. Однако пока герой снял целый небольшой замок, обустроил и обставил его по своему вкусу, превратив в премилый холостяцкий дворец, обзавелся любовницей, которую называет Леоной (сама она себя кличет как-то менее благозвучно) певичкой из варьете. Обжорой. Ну, булемия у девушки. Это будет нумер уно в череде побед.

Второй окажется мужняя жена (не кого-нибудь, а судьи) и нежная мать двух прекрасных мальчиков, эротоманка Бонадея, она спасет героя, избитого гопотой в одном из неблагополучных районов. Как видите. не на всех обаяние Ульриха действует одинаково. Забегая вперед, третьей будет дочь его старого друга Фишеля Герда, девушка интеллектуальная и, к ужасу отца, увлекающаяся идеями национал-социализма в том виде. в каком они зародались в начале десятых прошлого века. Так-то папа с радостью отдал бы руку и с ердце дочери старому приятелю, в котором видит респектабельного стабильного будущего зятя. Но вышло как вышло, сцена соблазнения очень напоминает ту, что в "Хождении по мукам", поэт и порывистая девушка, как бишь ее.

Сына (ну, вообще ребенка, хотя сама она убеждена, что как минимум это будет сверхчеловек, как максимум - мессия) от героя потребует его давняя подруга Кларисса, девушка высоких идей, большая поклонница Ницше. Она, понимаете, выходя замуж за своего Вальтера, думала, что он будет гений. А вышло как обычно, потому ситуацию нужно срочно исправить некоторым количеством семенной жидкости Человека без свойств. Кстати, так придумал называть Ульриха ее муж, слегка (и как видим, не без оснований) ревноваший любимую жену к другу.

Хотя прежде Отчизна в лице прекрасной и морально безупречно возвышенной кузыны героя Диотимы призовет его на подвиг, пользу себе обещающий. Потому что именно салон, куклы наследника Тутти, простите - жены директора Туцци станет средоточием, ядром, кузней, где будет коваться национальная идея, с которой начала рассказ о книге. Нет, эта благородная женщина шашней с кузеном водить не будет, она совершенство, а кроме того, влюблена в магната, имиллиардера, финансового гения и суперписателя Арнхейма

Да что ж это за книга такая, просто "Декамерон"! На самом деле нет. Она неспешная, тягуче-текучая, очень умная, исполненная философствований и одновременно ироничных точных ярких наблюдений - хочется разъять на цитаты. Магнум опус Музиля мало кто из читателей понимает и ценит, отчасти из-за объема, но большей частью потому что уровень нарратива, предлагаемый автором, трудно берется неподготовленным читателем. Но книга превосходна и о втором томе, который как раз сейчас заканчиваю, расскажу отдельно, в менее фривольном ключе.