Будущее наступило. Будущее как будущее, скучное только очень,

Да, это не набившая оскомину антиутопия. Самый, что ни есть, стругацкий Мир Полдня. С одним "но", братьев по разуму человечество так и не встретило. В остальном все то же: летаем к звездам, занимаемся творчеством, превращаем труд в радость и все счастливы. Ну, почти все. Есть черная овца среди белых овец, есть белая галка среди серых ворон. Антон Уткин не гадкий утенок, отторгаемый скотным двором, этот гаденыш, простите, утеныш сам кого угодно поклюет. И отчего-то представляется похожим на автора.

Хотя бы потому, что Веркин, как всякий хороший писатель, все время пишет одну книгу, где героем такой вот юный умница циник, ниспровергатель, Онегин и Печорин в одном флаконе. Одиночка, потенциально неспособный ходить колонной и встраиваться в иерархию. Понимаете, какое дело, можно занимать определенное место на лестнице: в самом низу плохо, чем выше, тем лучше, но даже находясь наверху, ты не свободен от налагаемых социумом обязательств.

А можно быть вне, и тогда общие правила на тебя не распространяются, но одновременно лишаешься защиты (если в партию сгрудились малые - сдайся, враг, замри и ляг). Тогда приходится учиться держать круговую оборону. А стоит ли овчинка выделки, это каждый для себя решает. Впрочем, абсолютное большинство перед таким выбором и не оказывается. Только не социопаты, склонные к мягкой девиантности, которые становятся героями книг Эдуарда Веркина.

"Звездолет "Черничная чайка", на самом деле роман-трилогия, не пугайтесь, объемы небольшие, четыре сотни страниц на круг. Все-таки основным адресатом выступает читатель подросток, который многабукв по определению не приветствует. Спросите, а я зачем взяла? Потому что Веркин в моем топе современных российских авторов, с его книгами больше всего за последние годы смеялась и плакала. За новинками слежу, но думала, что уже знаю все, заслуживающее внимания из прежде написанного. Литературная поденщина с колоссальным количеством подростковых страшилок не миновала его, а на подобное чтение меня никакая большая любовь не сподвигнет. Так вот, "Чайка" не такая. Но по порядку.

"Остров последнего злодея", первая повесть. В далеком будущем, впрочем, как и следовало ожидать, отличном от того, что рисовало воображение фантастов, живет мальчик Антон. Он умненький и вбил себе в башку, что один такой, как у Фаулза, помните: "Ощущаете ли вы себя призванным?" Победил в дебатах, выиграл Лунную карту (право полета на Луну), вступил в конфронтацию с собственным дискуссионным клубом, был изгнан, решает отомстить. А поскольку, кроме прочего, подвизается еще и в Ордене реконструкторов - есть у тамошней молодежи такое увлечение, детально воссоздавать исторические события с сервоботами на роли массовки.

Так вот, задействовав связи, герой подготавливает должным образом тихоокеанский остров и бросает вызов бывшим соратникам, убежденным, что в дивном новом мире зло искоренено окончательно. Я докажу что зло никуда не делось, что оно живет в каждом из вас. Предлагаемая ситуация: плантация сахарного тростника, Уткин фазендейро, бывшие коллеги на роли надсмотрщиков, роботы - рабы. Местами очень смешно, Веркин умеет смешить, как никто у нас. В сути печально и жутковато.

"Черничная чайка" вторая повесть. Уткин, как и следовало ожидать, отправлен перевоспитываться в места отдаленные. Колоний ддля малолетних негодяев нет по определению, там же все хорошие и созидательно трудятся на благо. Но есть остров в океане с минимальными запасами самой простой провизии и единственным, да к тому же хитро перепрограмированным роботом, подчинению приказам предпочитающим игру на гармошке и немузыкальное пение. Компанию герою составит девица Аврора Сон, такая же на всю голову ударенная идеями, только в ее случае анархическими.

Нет, любовь не выскочит перед ними, как из-под земли выскакивает убийца. Это будет война по типу: если враг не сдается, его уничтожают. С поправкой на то, что в новом мире люди умеют регенерироват буквально любое поражение тканей. Детки друг друга стоят, однако партизанская война продлится ровно до момента, когда придется спасать выброшенного штормом на берег дельфина. А после уже самим спасаться от цунами. Весьма кстати придется роялем в кустах звездолет, к которому прилагается легенда, отсылающая к "Жуку в муравейнике"

"Кошмар с далекой планеты" заключительная повесть, самая фантастическая, потому что действие в космосе и на далекой планете Гоген, немыслимо красивой, заселенной главным образом художниками, которые зреют там как ананасы в оранжерее. Самая смешная, хотя и самая старнная-страшная часть. Тут впервые у Веркина появляется МОБ - вирус мобильного бешенства, который в "Острове Сахалине" сыграет такую кошмарную роль. Но здесь и сейчас все разрешимо, это ведь подростковая книга. Только вот куда, все-таки, задевалась карантинная служба?

Веркин лучший и меня от души забавляет, когда его называют детским автором. Хотя, почему нет? Маршак, Стивенсон, Роулинг тоже под этими ярлыками вошли в большую литературу.

Случается, что у самых чувствительных и наделенных богатым воображением мужчин любовь вспыхивает мгновенно, так что love at first sight это вовсе не миф; но тогда мужчина, отчасти забегая вперед, тут же воображает себе всю совокупность удовольствий, которые женщина в течение долгих лет сможет ему доставить.

Французская литература достигает наших палестин в исчезающе малых, в сравнении с англоязычной, объемах. Может потому ее немыслимая полярность воспринимается отчасти как нонсенс. То есть, попытки классифицировать и разносить по реестрам англоязычное, изначально безнадежны, хотя бы потому, что вал обрушит любую систему каталогизации, а тематика обширнее, чем даже у русской. С прочими много проще.

От датчан и разных прочих шведов приходит мрачный северный детектив с разными степенями расчлененки. Из Испании почти один только Сафон с его навязшими в зубах книжным лабиринтом. Страны бывшего СЭВ разбавляют высокоинтеллектуальным абсурдизмом Павича и Краснахоркаи новую польскую фантастическую волну Дукая, Гжендовича, Збешковского, Майки, Комуды. Япония мейнстрим Мураками, Китай нынче в тренде, потому его прибыло, но в основном жестокий магреализм Мо Яня и многословная фантастика Лю Цысиня.

Это можно было бы продолжать довольно долго, но надеюсь, алгоритм понятен: страна - ожидания. С французским такого не выходит. С монстрами постструктурализма Батаем и Бланшо соседствуют убогие детективщики Шаттам и Мюссо, взращивает свою инсектно-ангельскую космогоническую делянку Вербер, одаривают изысканой сентиментальностью Гавальда и Барбери, а есть ведь еще модерн Перека и Селина, к которым поднялась новая волна интереса. И никакой классификации не поддающися, унылый человеконенавистнический цинизм Уэльбека.

Я его очень мало читала. "Элементарные частицы" в начале нулевых сильно отвратили, а внутреннее устройство солнечного Тельца таково, что раз глубоко разочаровав, вы прекращаете существовать для него навеки. То есть: на следующие два десятка лет самые упоминания о звезде квазиинтеллектуальной французской литературы перестали достигать моего слуха, умер - значит умер. Пока сразу два человека из числа тех, к чьим рекомендациям прислушиваюсь (плюс Ксения Собчак, но она не непосредственно, конечно), не напомнили о нем.

Вообще-то советовали "Покорность", но поскольку кандидат в президенты хвалила "Серотонин", а в глубине души все мы снобы и вернее откликнемся на слова самого одиозного представителя селебрити, чем на рекомендации человека, которого глубоко уважаем, то и рассудила, что начну с самого позднего романа, а если уж хорош пойдет, прочту еще "Покорность". Констатирую: не пошел.

Все та же крайняя степень цинизма, уныния и человеконенавистничества. Герой так же омерзителен и не вызывает сочувствия. Его бесконечный поток словоизвержения, имеющий целью просветить читателя, как тяжело на свете жить бедняжечке, воспринимается тем, чем в сути является - словесным поносом. Читается с трудом и без удовольствия, мотивации персонажей маловразумительны, а все вместе производит впечатленние претенциозной мути. То и дело ловила себя на мысли, что хочу сказать своему ровеснику Флорану-Клоду: "Да займись ты уже, наконец, хоть каким-то делом!"

О чем книга? Коротко: герой, выходец из верхушки французского среднего класса, уникальный специалист по сельхозаналитике страны, соответствующим образом оплачиваемый, страдает от клинической депрессии, для снятия симптомов которой употребляет сильный препарат. И все бы ничего, но побочный эффект снижает либидо, а женские письки (попки и рты), как он с определенного момнта начинает понимать - единственное, что гипотетически могло бы вернуть ему радость жизни. Но не стоит, блин! Поистине неразрешимая дилемма.

В бесконечном приступе рефлексии вспоминает подружек: Иветта, Лизетта, Мюзетта, Жанетта, Жоржетта... Кое с кем из них пытается встретиться, кое с кем рвет (с нынешней) совершенно по хамски и одновременно трусливо. Какое-то время мотается куском дерьма в проруби по городам и весям, погружаясь все глубже в черные омуты депрессии. Следует отдать автору должное, чтоб читатель не заскучал, он постарался разнообразить повествование не только традиционными сиськами-письками, но и самоубийством в знак протеста против глобализации, сценами скотоложества и педофилии, Несмотря на титанические усилия, читать смертельно скучно.

Совсем уж было решившись убить ребенка, парсонаж принсипаль неожиданно отказывается от затеи - и то хлеб. Заканчивается тем, что обдумывает план проесть остаток денег на счету и сверзиться с двадцать шестого этажа, тем покончив с бренным существованием. Какая клюква, господа! И это при том, что есть "Наследие" Дюбуа (прошлогодний Гонкур), написанное тремя годами раньше, где герой, тоже представитель среднего класса, уходит из жизни вследствие клинической депрессии. Но там не просто веришь в происходящее и сопереживаешь, и сердце ноет. Там каждая деталь правдива. Рядом с этим раздутая пустышка мизогина Уэльбека пшик.

Как долго я жил на свете, как переносил все эти
Сердцебиенья, слезы, и даже наоборот.
Борис Рыжий.

Если проводить аналогии к современной русской литературе, а мы так устроены, что всегда ищем в новом соответствий уже известному, Джон Кеннеди Тул ближе всего к Борису Рыжему. Такой же невероятно и многообразно одаренный юноша из благополучной семьи, ранний старт, успешная научная работа в областях, не смежных с творчеством, популярность, депрессия, добровольный уход из жизни очень молодым без упреков и обвинений.

Он, правда, был золотым мальчиком. Не в смысле "мажором", а в том, что с детства приучен трудиться: в учебе перескочил через класс и в университет поступил в шестнадцать; играл главные роли в постановках любительского театра: был звездой дискуссионных клубов; обладал даром конферанса, в современной поп-культуре имел бы успех в стендапе; владел испанским на уровне "преподавать", чем и занимался, будучи призван в армию.

Один из двух написанных им романов "Конфедерация болванов" A Confederacy of Dunces опубликованный посмертно, награжден Пулитцером. А "Неоновую Библию" Neon Bible написапл в шестнадцать и сам считал нестоящей безделкой. Убеждена в обратном, а я знаю кое-какой тол к в книгах. Ну, хотя бы потому, что герой и обстоятельства, диаметрально противоположные жизненному опыту Тула выписаны с невероятной достоверностью. Во все время чтения думала, что книга автобиографична. Чего еще ожидать от сочинения шестнадцатилетнего подростка?

Тут ни разу не Холден Колфилд. Много "Дерево растет в Бруклине" и "Праха Анджелы", чуть меньше "Трамвая "Желание" и совсем немного "Завтрака у Тиффани" (только не фильма с Одри, а романа Капоте). История мальчишки из очень бедной семьи с американского Юга сороковых, рассказанная им самим. Совсем ничего блистательного в Дэвиде (героя всякого романа о трудном детстве непременно должны звать этим именем) нет. Да и откуда бы взяться?

Родители белая голытьба самых ограниченных финансовых возможностей, а к семье еще и прибивается мамина сестра тетя Мэй, неудавшаяся актриса и певичка, в общем, немолодая. Хотя для мальчика она становится лучшим другом. Яркая, смелая, вызывающе сексуальная, несмотря на возраст и не боится противостоять мужлану зятю, в отличие от Бланш Дюбуа. Я не сторонница пересказов, а в книге много чего интересного происходит, о чем хотелось бы рассказать. Но "краткое содержание" все-таки другой формат.

Она короткая и написана очень простым языком, я разделила на четыре части, когда читала. Так совпало, что каждая заканчивалась мини-катарсисом, позволявшим предполагать, что у туч есть таки жемчужная подкладка и вот-вот сквозь них пробьется солнце. Тем более оглушительным стал финал, но я бы хотела немного сказать об ощущении в процессе чтения. Не понимаю, кактим образом это сделано средствами такого простого языка, но иногда в самые спокойные моменты, когда все шло к несомненному улучшению возникал внутренний плач, тянущая тоска из солнечного сплетения, предчувствие беды.

Тул был человеком, умевшим смешить. Аудитория на его лекциях заполнялась заранее и ломилась от желающих послушать, а такое говорит о многом, согласитесь. Да и магнум опус, которого еще не читала, кажется достойным продолжателем традиций юмористической прозы. В "Неоновой Библии" смешное если и есть, то самыми крохотными вкраплениями, не хохот, а горькая улыбка. но книга чудесная. Хотя без хеппи-энда.

Любовь: желание кем-то владеть или желание кого-то освободить?

Помните, как вам было лет двенадцать и вы читали "Остров сокровищ" Стивенсона (ну, если вы принадлежите к числу мальчиков и девочек, которым нынче под и за пятьдесят)? Не называю именно эту главной - у каждого на первом месте была своя. Но у "Острова..." одна особенность, он равным образом действовал на всех, находя ключ к каждому сердцу. Там была все: мальчишка сверстник, исторический антураж, тайна черной метки, ветер дальних странствий, бунт и превращение доброго приятеля калеки в демона, настоящий старший друг, смертельные опасности, экзотика тропического острова, противостояние, благородный дикарь, клад. Так плотно упаковано, так точно дозировано и безупречно заплетено. Той детской всеохватной остроты с возрастом достичь все труднее.

Но когда и если встречаешь книгу, которая снова дарит водоворот впечатлений, это сродни чуду. Или путешествию на машине времени, удовольствия от которого не уменьшит сегодняшняя искушенность. Так случилось с "Голосом ночной птицы". Эффект тем более неожиданный, что первое знакомство с Робертом Маккамоном большого впечатления не произвело, "Жизнь мальчишки" ругала на все корки, не разглядев ничего, кроме компиляции из Кинга и Симмонса в желании угодить читательскому дурновкусию. И вдруг эта книга.

Такой американский Фандорин, только действие отодвинуто не на сто лет назад, а на три сотни. Вот, поймала ощущение. Во взрослой жизни такое вернее всего ассоциируется со вхождением в нашу реальность акунинского детектива, который полюбили все, сразу и безоговорочно. Занятно, что советуя послушать книгу, именно так ее характеризовали: "американский Фандорин". Но одно дело услышать, кивнуть, пожать плечами, а другое - когда это становится частью тебя, входит в плоть, быстрее гонит кровь, бурлит пузырьками шампанского под кожей. Эйфория начала влюбленности. Чивоуштам, в Мэтью Корбетта влюбилась, как в свое время в Эраста Петровича.

И всякое лыко, какое при прежних условиях поставила бы в строку, меняет знак с минуса на плюс. Речевые характеристики? Что с того, что простая фермерша говорит, как герцогиня, когда я хочу, чтобы она так говорила. Правда жизни в некоторых локальных проявлениях? Значит здесь и не нужна, когда есть глобальная правда потрясающе интересной истории; живых героев; четких нравственных ориентиров. Мейнстримовое многотемье? Но автор управляется с ним мастерски, не валит в кучу, заплетает кружево в прихотливый узор. где всякая деталь на своем месте, каждая двигает действие не менее, чем тремя разными способами.

Возвращаясь к правде жизни. На самом деле, здесь ее достаточно. Начиная с повадок крыс, о каких узнаешь довольно много, заканчивая подробностями о ночных горшках. Когда же доходит до болезни магистрата (это не учреждение общественного самоуправления, как я прежде думала, а должность - судья), то горло начинает реально болеть, и не раз ловила себя на мысли о флакончике Каметона, слушая. И вот теперь, как честный человек, я обязана уточнить: вовсе не уверена, что радость от книги была бы настолько полной, если бы не чтение Игоря Князева.

Тайны из того, что он мой любимый исполнитель, никогда не делала. Этот человек способен вытянуть почти любой безнадежности книгу, но когда материал хорош - тут уж именины сердца. Скрипка Гварнери справится с бум-ца-ца, только лучше бы ей играть Вивальди. "Голос ночной птицы" самый тот случай. Я про сюжет ничего не рассказываю, это из аннотации можно прочитать, но лучше, все -таки, послушать. Сим закончу.

Если ты воображаешь, что писатели обладают теми моральными свойствами, которыми наделяют своих героев, то ты очень наивен, если не попросту глуп.

У современной французской литературы есть Жан-Поль Дюбуа, Анна Гавальда и Мюриэль Барбери. Потому авторы, вроде Максима Шаттама, Жоэля Диккера и Гийома Мюссо не нанесут ей сколько-нибудь серьезного урона (хотя попытки были). С трудом укладывается в голове, как могло случиться, что Гийом Мюссо один из самых продаваемых во Франции авторов, пока не вспоминаешь, что у нас тоже ведь есть Дарья Донцова, Юлия Шилова, Олег Рой. Просто тамошний аналог.

Нет, симпатягу, однажды решившего, что писать романы приятнее, чем торговать мороженым с уличного лотка, сама я читать больше не стану. Последнего, под одиозным названием "Тайная жизнь писателей" хватит, чтобы отвадить. Речь даже не о том, что не люблю сделанных книг. Случается, что вот так сложенный из готовых блоков роман оказывается неплох. Из недавнего "Воздух, которым ты дышишь" Пиблз: книга-конструкт, но собрана мастерски и с любовью, проложена сочными деталями, правдива в сути - вполне достойное чтение на выходе.

Дело в другом. Автор, кажется, всерьез уверен, что винигрет из клишированных ситуаций, абы-как соединенный и приправленный именем настоящего (во всех смыслах) писателя - это роман. Печально, но вслед за ним, в этом уверились издатель, журналисты, писавшие хвалебные отзывы; не слишком усердствоваший переводчик... Иван Литвинов, сделавший аудиоверсию, кажется единственным, кто осознает, насколько это плохо. По крайней мере, читает он в нехарактерной для себя утрированной манере.

Что здесь есть? Молодой человек, мнящий себя писателем и его дебют с идиотическим названием "Застенчивые вершины", отвергаемый всеми издательствами. Другой писатель, на сей раз известный, в зените славы удалившийся от мира на живописный островок, где ведет уединенную жизнь. С хамской бесцеремонностью, Мюссо называет гения-отшельника Фаулзом. Впрочем, для подметных французских детективов расширение таргет-группы посредством вынесения в заглавие или аннотацию знаменитого имени - так, чтобы в глаза бросилось и захотелось купить, а выяснять подробности времени не было - такое норма. Диккер тем же способом приподнял продажи, озаглавив книжку "Исчезновением Стефани Майлер"

Однако к нашим баранам. Что еще из насквозь шаблонного? Случайное падение приковывает героя к постели. Молодая красивая журналистка возвращает потерянную собаку - затворник. не желая признаться даже себе, заинтересовывается ею. Жестокое убийство с чертами ритуального. Неожиданно найденные интимные письма знаменитости. Тайна жестокого преступления двадцатилетней давности. Война в Югославии. продажа людей на органы (ну, как без этого?) Долгосрочная амнезия и неожиданное возвращение памяти. Любовь и месть. Огромные деньги на офшорных счетах.

Все сляпано как-попало и притянуто за уши. Ни одна деталь на деле не становится сюжетообразуюшей, да и сами детали вымученно искусственные, вроде чудовища из албанского фольклора кучедры на прикладе. Так и видится морщинка, прорезавшая прелестный лоб Гийома Мюссо, когда к нему приходит идея приляпать на ружжо, которое выстрелит в последнем акте, ориентального монстра: стильно, символично, метафорично!

Единственная обаятельная история во всем этом собрании несуразностей - о французской паре на Гаваях и утопленном фотоаппарате, всплывшем пятнадцать лет спустя. Впрочем, эта милота тоже прикручена к сюжету суровыми нитками и не производит впечатления сколько-нибудь органичной. В виде короткой повести или рассказа это могло бы стать жемчужиной, но за рассказ столько не заплатят, нет?

Но финал подлинный апофигей. Скажите мне пожалуйста, в каком месте искать нравственную составляющую и как для себя разрешают моральную дилемму люди, построившие маленькое трудное счастье на кровавых деньгах? Так-то пипл хавает, чо?

Герменевтика, учит исследованию истинного смысла даже глубоко ложного суждения.

Герменевтика. потому что интерпретация во всех возможных значениях, давно занимает меня. Феномен, описываемый, как: есть речи, значенье темно иль ничтожно, но им без волненья внимать невозможно - имеет место, значит должен быть и тот, кто растолкует смысл. В сути то, чем занимаюсь изо дня в день, есть прикладная герменевтика, применимая к тексту; перетолкование с русского на понятный. Гадамер, потому что вспомнился первым из светил герменевтики. С тем же успехом на его месте мог оказаться Гуссерль или Хайдеггер, особого пиетета именно к этому ученому не питала. Однако рада, что начала с него, потому что его стиль и манера изложения кажутся ясными, не перегруженными чрезмерным академизмом, уважительными к читателю.

"Актуальность прекрасного" тоже не в силу особых причин. Название показалось наименее пугающим. Сборник статей, писаных в разное время по разным поводам и объединенных довольно произвольно, большей частью, подозреваю, потому что к моменту публикации могли заполнить лакуны в этом первом отечественном издании работ ученого. Никоим образом не желая преуменьшить значимость именно этой работы, поясню, что главный труд Ханса-Георга Гадамера "Истина и метод", и желающему составить наиболее полное впечатление, стоит обратить внимание на эту вещь. Однако формат небольших по объему, различных по тематике, но выражающих общую парадигму статей, проще для понимания обыкновенным читателем.

Не возьмусь конспектировать, тезисно излагать или хотя бы пересказывать статей, составляющих сборник, сделаю общий обзор, обращая внимание на то, что запомнилось и показалось интересным мне. Философия и герменевтика. Отчасти автобиографическая статья, излагающая основные принципы философской герменевтики: источники, составные части, предпосылки развития. Важная роль в становлении классического Платонова диалога, отличие от просветительской и позитивистской парадигм чтения (с опорой на учение, развлечение, историзм). Философское основание XX века. Необходимость осознания дистанции, разделяющей творца и интерпретатора и нахождения новой его актуальности. Понимание невозможно вне контекста. Текст многозначен и понимание может выходить за пределы субъективного замысла автора, более того, оно всегда и неизбежно выходит за эти рамки.

История понятий как философия Искусственность философской терминологии, одновременно необходимая, как инструмент, и максимально отдаляющая понятийное мышление от языка и присутствующей в языке истины. Язык и понимание пониманию всегда предшествуют трудности, препятствия в установлении согласия. Язык науки - всего лишь один из моментов философской, религиозной и поэтической речи. Семантика и герменевтика Семантика описывает данную нам языковую действительность как бы наблюдая ее извне, герменевтика же сосредоточивается на таком глубоко внутреннем процессе, как речь, которая извне предстает как освоение мира знаков. Герменевтика переплавляет исследуемое семантикой в понимающее постижение.

О круге понимания Целое надлежит понимать на основании отдельного, а отдельное - на основании целого. Понимание - это акт действенной истории. Неспособность к разговору Разговор, если он удался, оставляет что-то нам, он оставляет что-то в нас, и это "что-то" изменяет нас. Основные формы: переговоры, терапевтическиен беседы (психоанализ) и собственно общение, которое становится возможным лишь тогда, когда мы находим в себе волю заглушить внутреннюю ресь, обращенную к себе и услышать другого. Миф и разум У современного мышления два истока. Проблема отношения мифа и разума, оба они суть реализованные ответы, с помощью которых человеческое бытие постоянно понимает себя.

Философия и Поэзия Слово обыденного языка подобно мелкой разменной монете или бумажным банкнотам, напротив, поэтическое слово, как знаменитый старый золотой, обладает стоимостью, которую символизирует. Философия и Литература Понятия, в которых мы мыслим, уже заранее продумывают все за нас. Иначе говоря: понятийная система, в которую мы пытаемся облечь свои мысли, пред-запечатлена в нас и предопределяет то, что мы способны постичь. Почему так произошло и в чем смысл того, что написанному придается значение высшей ценности? Письменный текст опережает язык, причем недосягаемо. И одновременно с этим, написанное уязвимо, лишено возможжности постоять за себя, в сравнении с устной речью.

Лирика как парадигма современности Поэзия, даже самая малопонятная, рождается в понимании и для понимания; поэтическое слово в силу своей внутренней понятийности особенно близко философскому понятию. О праздничности театра Настроением статья очень корреспондирует с понятием карнавальности у Шкловского. Современный человек все еще способен возвысить себя до высоты духа, какая венчает собой мгновение праздника. Понятийная живопись Интересный подход к интерпретации кубизма и модернизма в живописи, как к чтению картины, разворачивающейся со многих точек зрения, в противоположность классической живописи, имевшей точкой отсчета традиционное чтение сверху вниз и слева направо.

Остальные статьи сборника не настолько заинтересовали, а всего вернее, с ними оказался превышен предел способности восприятия сложных текстов. Какие-то мысли без сомнения отложились в памяти и с ними, но взявшись подробно излагать, рискую превратить отзыв о книге в бесконечную историю. В любом случае, чтение "Актуальности прекрасного" стало интересным и полезным опытом и снабдило действенными инструментами интерпретации. То, что я люблю.

- Красивые слова, но они ничем не помогут людям, которые умрут. -Это война, а люди умирают всегда. - Pretty words, but they won’t do a damn thing for the people who die. - It’s war. People always die

- Да это же анимешка в виде романа, - говорит, подразумевая: как такое можно принимать всерьез! И почти склонна согласиться, так надоели за полторы недели, герои Revenant Gun, перманентно занятые интригами и битвами, демонстрируя уровень психологической сложности амебы-туфельки. А все же, не может роман финалист самой престижной мировой премии в фантастике быть совершенным трэшем. Уж точно не глупее нас люди, которые номинировали на Хьюго, и в жюри профессионалы, и восторженные отзывы разных тамошних светил о последнем романе "Механизмов Империи" неспроста.

И почему на ум, когда думаю о книге, приходит не манга или аниме, а "Граф Монте-Кристо". Тот разговор с госпожой де Вильфор, когда Эдмон Дантес объясняет, что это в Европе, решив уничтожить врага, сыплют ему горсть мышьяка в суп, через пару дней сведя знакомство с гильотиной. В Азии прежде польют раствором стрихнина капустный кочан, после скормят его кролику, а когда тот издохнет и внутренности его будут выброшены на помойку, позаботятся, чтобы их расклевала курица. Из которой врагу сварят отменного вкуса золотой бульон и подадут с веточкой зелени. И комар носа не поточит, когда бедняга помрет.

Понимаете, о чем я? Разница в восприятии действительности, обусловленная принадлежностью к определенному канону и неготовность принять всерьез ничего, выходящего за его рамки. В крайнем случае снабдить ярлыком "тупая анимешка", "агрессивная гомоэротика". Мир корежит от когнитивного диссонанса, обусловленного массированным вхождением в привычное восприятие реальности с опорой на условно европейский канон, африканских и паназиатских мотивов. Началось "Черным Леопардом. Рыжим Волком" Марлона Джеймса - книгой, гештатльт которой яростно взламывает динамические стереотипы, не пытаясь заигрывать с традицией. То есть, прежде неканоническое с литературой тоже случалось, но на роли точечных вкраплений и мимикрии, лишь иллюстрировавших постулат о том, что "Запад есть Запад и Восток есть Восток". такое: "а по краю мы пустим орнамент в восточном стиле" или "вот на эту пустую стену просится африканская ритуальная маска".

С романом Джеймса стало ясно, что это уже поступь Командора: "ну, тогда мы идем к вам" и "кто не спрятался, я не виноват". Прежде уютная карманная Азия тоже, вопреки Киплингу, сошла с места, оплетя условную линейность европейской интриги сетью сложных обертонов. В результате призванных привести к тому же: Карфаген должен быть разрушен - уничтожим Гексархат. Но не мордой в тарелку супа и завтра на гильотину, а чередой сложных многоходовок, призванных минимизировать жертвы и разрушения. Когда рушится вековой уклад, без того не обходится.

Нет, я не полюбила, этот роман, и домучила с трудом. Все-таки боевая космоопера совсем не мой жанр. Но оценить новое и интересное, для чего пока не имею инструментов интерпретации, могу. В сути, это "Звездные войны", паназиатский вариант. За то и полюбились американскому народу. Более толерантному и менее подверженному ксенофобии, в силу многих причин.

В Крепости зарождается демократия.
– Что зарождается?
– Невразумительная экспериментальная форма правления, при которой граждане выбирают своих правителей и политику, голосуя за них.
Черис попыталась вообразить себе что-то в этом духе – и не смогла. Разве можно таким образом сформировать стабильный режим?