Извлечение из "Манифеста Коммунистической партии" 1848 года:

Пока вам есть что терять, вам не потерять и своих цепей.

    Среди великих тёток, прославивших рок-н-ролл в веках, есть такие, которые являют собой настоящие бурю и натиск. Которые как-то по-особенному искренни и экзистенциальны. Дженис неистовая, панк-бомбистка Патти Смит, наша Янка, уронившая в речку свой прутик, нам на беду. И Мэлани Сафка.
    Вообще, она заслужила зваться просто - Мэлани. Почему у нас её мало знают? Бесполезный вопрос. А почему у нас вообще всё так? Во-во... Вода мокрая, а небо голубое. А сатана клаус по-прежнему силён... Ай! Что тут скажешь, да я и не об этом. 

Вот отрывок из скандально-известной ныне книги художника и писателя Максима Кантора "Учебник рисования". Саму книгу я приобрести и прочитать всё никак не соберусь (очень уж дорого по деньгам), но вот этот отрывок понравился шибко:
 

Вступление к главе четырнадцатой
("Актуальное искусство")
   

    Кисть - шпага, это так; данное утверждение ко многому обязывает. Так же точно, как фехтовальщик должен гордится своим оружием и уметь отличать шпагу от сабли, а саблю от рапиры, так и художник должен разбираться в различных кистях. Кисти друг на друга не похожи, и держать их следует по-разному, по разному и использовать: одна сделана для защиты, другая для атаки. Одна предполагает длинный замах, другая создана для твердого и короткого выпада. Для того, чтобы научиться владеть оружием, надо знать, какие варианты оружия бывают, и зачем существуют разные предметы, когда достаточно и одного. Надо также понять, почему кисть (шпага) предпочтительнее другого оружия.
    Круглые кисти помогают мягкому вхождению мазка в мазок, оставляемые ими мазки - выпуклы и длинны, они ложатся рядом, край в край. Такими кистями пользовались Веласкес и Ван Гог. И длинный мазок Ван Гога и огромные дымные пространства Веласкеса выполнены круглой кистью. Плоские кисти, которые любили Сезанн и Рембрандт, хороши для неравномерной красочной кладки - верхний мазок не полностью перекрывает нижний, но ложится поперек. Так написаны горы Сезанна и лица Рембрандта. Мягкий ворс кисти позволяет делать прозрачную лессировку, когда связующего на кисти больше, чем пигмента, и от верхнего цвета остается только легкая цветная пыль. Жесткая кисть делает верхний слой почти непрозрачным. В этом разница между лессировкой Шардена и Делакруа. Бэкон часто пользовался торцом кисти, достигая странного шероховатого состояния поверхности. Сезанн порой поворачивал свою кисть черенком вперед, чтобы сквозь красочный слой процарапать рисунок.
    Иные мастера обходились без кисти. Тициан в старости писал пальцем, втирал краску в холст; Ван Гог выжимал краску прямо из тюбика на картину, вдавливал свежую краску в уже написаный слой; Курбе предпочитал писать мастихином, выкладывая краску точно штукатурку на холст - однако, это приемы, возникающие по ходу живописи и научить им нельзя. Так, в бою можно ударить противника и камнем, а Алкивиад, впоследствие ставший великим полководцем, даже разрешал себе в бою кусаться, - но к боевым искусствам данные приемы не относятся. Даже применяя их, не следует забывать искусства владения шпагой.
    Современное искусство настаивает на том, что кисть более не является единственно применимым оружием. Более того, говорят, что кисть устарела. Многие используют фотографический метод, иные пользуются пульвелизатором для разбрызгивания краски, кто-то употребляет клей для коллажа, а кто-то иные способы. Так и фехтование считается несовременным видом оружия - ввиду наличия бомбы или нервно-паралитических газов. Однако генералу, принимающему парад, приходится нацепить шпагу, даже если он, для достижения победы, и отдал приказ травить неприятеля ипритом. Именно шпага делает рыцарем, именно кисть делает художником.
    Бывают случаи в драках, когда практически безразлично, чем ударить - что попалось под руку, то и хватают. Но, когда решается вопрос чести, берут шпагу. Мгновение, когда художник берет в руки кисть, равнозначно принятию вызова. Мир огромен, а кисть ничтожно мала. Мир изобрел бесчетное количество приемов и способов выражения, превосходящих своей эффективностью живопись кистью. Тем отважнее выглядет человек идущий с кистью на мир. След, оставляемый кистью на холсте почти невиден. Придется провести тысячи мазков, чтобы присвоить холст. За это время мир сумеет ответить куда более радикальными и бесповоротными действиями, нежели те, что ты ему противопоставляешь. Однако художник, взявший в руки кисть, обязан довести картину до конца. Джексон Поллок, разложивший холст на полу гаража, и поливающий его краской из банки, пожалуй что, мог отставить банку в сторону и не потерять лицо. Но человек, стоящий с прямой спиной перед картиной и отважившийся взять кисть, положить ее без урона для себя уже не сможет. Теперь невозможно бросить кисть - и не потерять честь. Придется сражаться; а доведется победить или предстоит проиграть - этого никогда и никто заранее не знает.

Отрывок взят отсюда

Официальный сайт Максима Кантора - http://www.maximkantor.com/
 

Ответ Дона Дурито Лакандонского на вопрос Субкоманданте Инсурхенте Маркоса - "насколько велик мир?"

    "Если смотреть сверху, то мир кажется маленьким и зеленым, цвета доллара. Он чудесно смотрится в индексах цен и котировках рынка ценных бумаг, в прибылях транснациональных корпораций, в предвыборных опросах страны, пережившей угон собственного достоинства, на дисплее космополитичного калькулятора, где складываются капиталы и вычитаются жизни, горы, реки, моря, весны, истории, целые цивилизации, в крошечном мозгу Джорджа Буша-младшего, в близоруком взгляде дикого капитализма, вырядившегося в неолиберальные шмотки. Если смотреть сверху, мир кажется очень маленьким, потому что человека не видно, зато видно номер банковского счета, а из перемещений только перемещение депозитов.
    Но если смотреть снизу, мир простирается так далеко, что одним взглядом его не охватишь, нужно много разных взглядов, чтобы сложилась полная картина. Если смотреть снизу, мир состоит из множества других миров, и почти все они окрашены в цвета потерь, бедности, отчаяния, смерти. Мир внизу растет вширь, особенно влево, и он многоцветен, в нем столько же красок, сколько людей и историй. Он может расти и в обратном направлении, по ходу истории, которую творит этот нижний мир. И к самому себе, за счет борьбы, которая будет освещать его, даже если свет наверху погаснет. И он полон звуков, даже если наверху - гнетущая тишина. Он движется вперед, зажигая в каждом сердце надежду на светлое завтра, которое наступит благодаря тем, кто делает свое дело там, внизу. Если смотреть снизу, мир кажется таким большим, что в нем помещается множество миров и даже остается место - для тюрьмы, например.
    Другими словами, если смотреть сверху, мир съеживается, и в нем нет места ни для чего, кроме несправедливости. А если смотреть снизу, мир огромен - в нем хватит места для веселья, музыки, песен, танцев, честного труда, справедливости, в нем ценится мнение и мысли каждого, пусть даже все они очень разные, если внизу они такие, какие есть".
 

Текст скопирован отсюда

Адрес сайта - http://scepsis.ru/

    Летов. Егор. Егорка. Чтоб нам, сукам, пусто было. "Весело стучали храбрые сердца, отряд не заметил потери бойца". Не умеем так орать, то нахер мычим? Исхлестать вены, разбить лоб, пропить последние мозги, потеряться, найтись. Да, он заплатил, а нам нечем. Устал я чего-то... Карман глубок, и не дотянешься до того, что глазами не увидеть, мозгами не понять...

    Эх, Питер, Питер, ну как тут забудешь номера твоих телефонов? Есть тебе место в моём сердце. Хоть и странный город... Сомневаюсь, что я смог бы в нём жить. Боюсь, не выходил бы из английского сплина. Питерское небушко способствует чёрной меланхолии. Я и так-то не весельчак :) Но музеи, музеи... "Вот так бы взял бы, да и отнял".  

    Ну что ж, продолжу излагать дальше, разговоры беседовать. Да не ослабнут обе фибры на моей домбре! Итак, значится, реализм, понимаешь... Что это такое, вообще? В чём смысл этого слова? Давайте так: реализм - это как в реальности. Годится? Вы же знаете - что такое реальность? Не-е-е-ет? Не знаете? Ну вы даёте! Дон Хуан знает, а вы не знаете? :)))) Ладно, поизголяюсь немного над популярной мифологией. Так вот, с реальностью-то, граждане, у нас полный пердюмонокль.  

      Сретенье

     Когда она в церковь впервые внесла
     дитя, находились внутри из числа
     людей, находившихся там постоянно,
        Святой Симеон и пророчица Анна.

     И старец воспринял младенца из рук
     Марии; и три человека вокруг
     младенца стояли, как зыбкая рама,
        в то утро, затеряны в сумраке храма.

     Тот храм обступал их, как замерший лес.
     От взглядов людей и от взоров небес
     вершины скрывали, сумев распластаться,
        в то утро Марию, пророчицу, старца.

     И только на темя случайным лучом
     свет падал младенцу; но он ни о чем
     не ведал еще и посапывал сонно,
        покоясь на крепких руках Симеона.

     А было поведано старцу сему,
     о том, что увидит он смертную тьму
     не прежде, чем сына увидит Господня.
        Свершилось. И старец промолвил: "Сегодня,

     реченное некогда слово храня,
     Ты с миром, Господь, отпускаешь меня,
     затем что глаза мои видели это
        дитя: он -- Твое продолженье и света

     источник для идолов чтящих племен,
     и слава Израиля в нем." -- Симеон
     умолкнул. Их всех тишина обступила.
        Лишь эхо тех слов, задевая стропила,

     кружилось какое-то время спустя
     над их головами, слегка шелестя
     под сводами храма, как некая птица,
        что в силах взлететь, но не в силах спуститься.

     И странно им было. Была тишина
     не менее странной, чем речь. Смущена,
     Мария молчала. "Слова-то какие..."
        И старец сказал, повернувшись к Марии:

     "В лежащем сейчас на раменах твоих
     паденье одних, возвышенье других,
     предмет пререканий и повод к раздорам.
        И тем же оружьем, Мария, которым

     терзаема плоть его будет, твоя
     душа будет ранена. Рана сия
     даст видеть тебе, что сокрыто глубоко
        в сердцах человеков, как некое око".

     Он кончил и двинулся к выходу. Вслед
     Мария, сутулясь, и тяжестью лет
     согбенная Анна безмолвно глядели.
        Он шел, уменьшаясь в значеньи и в теле

     для двух этих женщин под сенью колонн.
     Почти подгоняем их взглядами, он
     шел молча по этому храму пустому
        к белевшему смутно дверному проему.

     И поступь была стариковски тверда.
     Лишь голос пророчицы сзади когда
     раздался, он шаг придержал свой немного:
        но там не его окликали, а Бога

     пророчица славить уже начала.
     И дверь приближалась. Одежд и чела
     уж ветер коснулся, и в уши упрямо
        врывался шум жизни за стенами храма.

     Он шел умирать. И не в уличный гул
     он, дверь отворивши руками, шагнул,
     но в глухонемые владения смерти.
        Он шел по пространству, лишенному тверди,

     он слышал, что время утратило звук.
     И образ Младенца с сияньем вокруг
     пушистого темени смертной тропою
        душа Симеона несла пред собою

     как некий светильник, в ту черную тьму,
     в которой дотоле еще никому
     дорогу себе озарять не случалось.
        Светильник светил, и тропа расширялась.

     Иосиф Бродский, 1972 г.

 

    Выскажу дельную мысль. Я понимаю, что за неё меня, возможно, потопчут копытами, но я готов пострадать за правду. Есть у меня очередной прожект переустройства общества.

    Как говорит старичина Джаз, - предадимся вакханалии воспоминаний. Заодно и поразмышляем. О сути искусства , там, понимаешь... О том, о сём... О пятом, и естественно, о десятом. Буду мыть словесный шлак, вдруг пару-другую крупинок смысла да намою. Буду ерничать, болтать, орать, говорить правду, и опять болтать. Ежели где и приукрашу для  пущего эффекту, то не судите строго. Интересно, растёт ли роза из словесного поноса? Почти рифма, блин. Ну да ладно, что ж теперь.  

    В 1927 году Илья Эренбург, побывав в Баухаузе, написал статью, в которой дал блестящий портрет Кандинского: "Это – не юный варвар, не тупоумный пророк воображаемой "Америки", нет, это римлянин третьего столетия, усталый эклектик, человек, который любит различные эпохи и не сотворил себе кумира ни из ведра, ни из всего нашего времени. В его доме можно встретить индийскую скульптуру и новгородские иконы, трогательные пейзажи Руссо и стихи старых романтиков. Он достаточно проницателен, чтобы увидеть жизненность, а значит и красоту стеклянных углов Баухауза, но та же проницательность не позволяет ему променять рай бедного Таможенника на рай вращающихся дисков..."

И это, конечно, касается не только Кандинского.

Анри Руссо, "Сновидение", 1910 г.

    Долгие годы я потратил, чтобы понять - что же такое светотень в живописи и особенно, в архитектуре. А так же контраст. В архетектуре контраст и светотень - это, вообще всё, чуть ли не главное. Но понять это невозможно, как невозможно понять что такое принцип дополнительности в квантовой физике. Всё равно, что пробовать схватить солнечный зайчик. Это, по-видимому, какой-то предел нашего понимания. Можно только пользоваться этими штуками, расслабившись умом, не пытаясь понять.
    Именно, контраст и светотень делает вещь в произведении по-настоящему живой, объёмной, мясистой. Как-бы дышащей. Существующей. Причём контраст и светотень могут быть как тональными так и колористическими. Но важна мера. Чуть переусердствуешь в количестве контрастных пятен и всё превращается в невыразительное месиво, как раз парадоксально теряя контраст.

Gregory Hull. "Гранд Каньон". Холст, масло.

    Большинство рокеров классической эпохи давно уже пережило свой яд. Для них бунт - всего лишь пенсионная симуляция. Да и вообще, бунт на старости лет - это всегда подозрительно. Но есть и исключения. Смотришь на иного рок-старпера и веришь - да, у этого есть ещё порох в пороховницах. Игги Поп явно ещё могёт розочкой писануть. Не чих барана. Ну пусть здравствуют.  

    И вот что я тогда подумал. Поделенный на четверо круг жизни по мне ли? В мире четыре стихии и горизонт событий. Мерный плеск китовых хвостов, сотрясающих плоскую Землю и лабиринт судьбы на панцире огромной рептилии. Возвращающееся во снах вечное возвращение. Какие только подвиги и жертвы не творил человек, чтобы научиться быть тут. Все устали. Водрузить на голову корону, перепачкаться дорожной грязью, смотреть в телевизор. Городская пьянь и горные духи давно заодно. Ещё немного и удивление прейдёт, покинет утомлённый мир. Пусть вас не пугают седые дети. Ведь это вы. Гнусная скверна отравившая наши души задолго до нас. "Видим, яко зима хощет быти: сердце озябло и ноги задрожали"... Когда вижу чужую радость, я радуюсь, веселюсь, мне не жалко. О, дни юности! Но жди беды, горы близко... Что-то не ладится, и уже давно. Речи бессвязны, глаза сочатся солёной влагой, закат уже сутки как убедительней восхода. Красивей, во всяком случае. Что-то не то... И дело не в яде. Цари этого мира убедили нас в его единственности. По-другому никак. Придумай иной - посмеёмся вместе.
    Презираю самоубийц. Презираю нытиков. Тех, кто предаёт своё человеческое достоинство очевидности. Тех, кто жалуется, кто губит жизнь отчаяньем - презираю. "Заткнись и шу-би-ду!" Те кто радуется, радует. Но глыба жизни как айсберг проплывает сквозь, как сквозь призрак. Человек очнувшийся посреди равномерной пустыни. Кругом ночь. Можешь выколоть себе глаза, мало что изменится. Как я попал сюда? Что-то не припомню...
    Ещё остаётся мужество, не умрёт надежда без моего позволения. Но кто помнит - что это? Для надежды нет места в этом мире, в этом всё дело. Её стебель коренится в самой толще отчаянья. Только так. Иначе слепящая ложь. Считайте, что надежды нет, может это даст вам прорасти на её глубину. Мировая Ночь ещё не подарила нам себя, а им уже хреново. Не многовато ли греческих идиотов? Как молодь рыб, резвящихся на мелководье. Каждый второй стал малодушным волшебником страны Оз. Да что говорить об этом. Пусть рыбы не забывают о быстрых дельфинах.
    Соберись, душа моя, путь будет долгим. Груза не бери - есть мир. Его довольно, чтоб надорвать пупок любому. Сумерки не оставляют пространства для легкомыслия. По кускам выбросить каравай сущего и занять не это место. Бегать вокруг да около, уворачиваться и молчать рядом со Словом. Коридор узок, за ним ничего нет. Сначала это пугает, но за бурей наступает покой. Но о нём ни слова. Дальше просвет.
    Вот как кончится мир
    Вот как кончится мир
    Вот как кончится мир
    Не взрыв но всхлип.
    Не устать невозможно, но всё-же, солнце моё, попробуй. Попробуй сделать это. Нас никто не заметит, да и ладно. Всё что надо мы сделаем. Наваждение вечера, пусть не скоро, но уступит. Мы обязательно вызовем бомбардировщики, потерпи.  

    Если б я мог воспеть жизнь! Я хлопал её по плечу, целовался с ней в подъезде, вдыхал её запах подаренный мне на шумной улице. Стариковским прищуром охватывал простор, весёлыми ногами пробегал по узким коридорам. Стихия сумашедшей жизни - ругань с тем, кто тебе дорог, эйфория праздника, ожидание рейсового автобуса, нож в сердце друга, пролитый сверху дождь. Рыдание кошек по ночам, самый первый снег, в память о Брейгеле, с чувством приготовленный ужин, похмелье, выгоревшая на солнце трава, пробуждение в объятьях утром, дождь. Гитары обнадёживают, даруют надежду своим крещендо, вопли учат как надо быть свободным, и я свободен. Когда сижу на берегу, а кругом горы, когда верхняя полка баюкает в том самом поезде, когда сквозь душу несётся музыка, подымаясь на свой 13-ый этаж. Тогда я уверен, что она рядом. У жизни запах свежесваренного кофе, так пахнет в сырых подвалах и на стройках, посреди китайских рынков и в круглосуточном магазине напротив, где я покупаю сигареты. Жизнь пахнет креазотом, мочой и горючим. Это аромат того, что мне по-сердцу.
    Люди умеют говорить. Я давно это заметил. Это приносит радость. Мне рассказывают жизнь, я не жадничаю в ответ. Безудержный джаз, утончённо серый, иногда цвета горького шоколада. Нам есть, что сказать друг другу. Люди танцуют на работу, весеннее небо хлопает любимцам в такт. У девятиэтажных домов из силикатного кирпича есть дар принимать свет заката, показуя нам как надо быть. Научиться этому непросто, я пробовал, у меня не очень выходит. Но волнам жизни всё равно, да и я не остановлен. Я видел блики солнца на прозрачной воде - это не мало. Мне подпевали, я до сих пор не остановлен. Сумашедший драйв того, что убивает, а так же целИт, кроме того, оглушает, и помимо прочего, заводит.
    Вы заходили в левую дверь? Ну в ту, которая по коридору прямо-прямо и налево? Я заходил. Там тоже жизнь. Бьёт как кипяток из крана, как ебучий водопад. Пусть снесёт башню, не жалко. У меня ещё есть. Кто каянный, кто неприкаянный. Дневной переход, ещё дневной переход, город. Желание без удержу, а бывает усталость, бывают прыжки и бывают подпрыгивания. Случаются боль, вой и крики. Где нет света, там очень темно. Хочется включить лампу, она не всегда под рукой. Многие из нас забыли, не все помнят, кто-то не знал. Но танцевать жизнь умеют все. Я загибаю пальцы, их не хватает. Хорошо, что есть память, вместе со взглядом бывает неплохо. Я и сейчас, бывает, вижу то, что другие называют облаками. Но для этого надо лечь на спину. Я ложусь.
    Неистовая сила жизни кружит нас, пьяных, делает нас искрящимися, отнимает пределы. Погружает нас с головой куда-то, после чего мы творим поэзию. Чья-то власть сталкивает с таким, отчего молодая душа пустеет и устрашается, но что-то подхватывает и позволяет сказать: "Да нормально, бывает и хуже".
    Белый единорог, оказавшийся на железнодорожных путях. Жители промышленных окраин его видели в компании с косматым чёрным псом. Толпы спешащих людей в центре города прекрасно знают о существовании ангелов. Сидение на корточках в центре мира, доступная всем радость, трепет и оцепенение ужаса, пережитые невзгоды и щёлканье пальцев, долгое стояние в очереди на почте, покой, беспокойство, медленное верчение падающего снега в свете ночного фонаря, вкус летних ягод, головная боль, беседы за полночь, дождь. Это я назову жизнью. Налей, брат, вина, оно мне по нраву.

Патти Смит. Песня "Свободные деньги", с альбома 1975-го года "Horses".

Настроение сейчас - щастье, блин.

    Удобный способ увеличить контент - взять да перепостить свой же старый пост. Древний-предревний, аж 9 месяцев прошло. Никакой метафоры здесь нет, но воды утекло не мало. Однако, с постом по-прежнему согласен, и чую я - сегодня он уместен.
Привожу условия возникновения и удержания состояния, известного большинству как счастье:
1. Минимум внешних стрессов, связанных с выживанием;
2. Большая продолжительность срока отсутствия указанных стрессов (не менее полутора месяцев);
3. Осознание того, что "здесь и сейчас" (и ещё  долгое время после - "там и потом") ты находишься в так называемом счастье.
    После того, как сбылся последний пункт (как правило - в виде небольшого инсайта - "Я же, блин, счастлив!"), оператор естественным образом впадает в состояние лёгкого, мягкого, ровного удовольствия, которое длиться до тех пор, пока соблюдаются все вышеуказанные пункты.
    Но проблема в том, что не в счастье счастье.

Чуть позже постараюсь продолжить эту тему, в том или ином виде.

Константин Звездочётов. "Борение хорошего с прекрасным".

Эротематика - искусство вопрошать. Вопрос-ответная форма диалога. От греческого erotematikos — "в форме вопросов".
Противоположность - акротематика (в другой транскрипции - акроаматика). Беседа без вопросов. Некоторые филологи полагают, что вопросительные знаки в платоновских диалогах были проставлены бенедиктинцами не ранее 8-9-го веков. Трудно себе такое представить, однако... Философия, как потёк сознания, как бесспорная монологическая объяснялка. Или вдохновенный и сладостный Пир друзей, как симурготрон разгоняющий души участников и уносящий их к пределам...

    Думается мне, почти у каждого современного человека есть некий образец для подражания, культурный герой. У кого-то это Леонардо из Винчи, у кого-то Эйнштейн, а для кого-то титан культуры - отец советской водородной бомбы. Естественно, таковых вдохновляющих примеров у человека может быть и несколько. Как правило, так и есть. Но, всё-таки, обязательно сыщется в собственном хит-параде гениев один человек, жизненный путь и обстоятельства которого нравятся и греют больше всего. Одно упоминание имени которого рождает в душе мальчишеское благоговение и взрослое уважение. Речь, конечно, не идёт о религиозных идеалах, эта совсем другая область, предельная. Я-то говорю о мире культуры.
    Так вот, у меня, конечно, тоже есть свой собственный список гениальных дядек, растормошивших мир и моё личное сознание. Список большой, но где-то уж не знаю на вершине ли, в самой глубине ли, с давних пор находится там фигура Майкла Вентриса. Герой войны, штурман самолёта, самостоятельно составлявший лётные карты, надежда послевоенной архитектуры Англии, полиглот, человек необычно открытый для учёного, обладавший большим внутренним благородством и широтой интересов. Но в историю культуры этот талантливейший лингвист-самоучка, рано ушедший из жизни, вошёл прежде всего как человек, в 29-летнем возрасте дешифровавший знаменитое критское линейное письмо Б. Детективная почти история, надо сказать, с этой загадочной минойской цивилизацией и пришедшей ей на смену микенской...       

    Итак, Майкл Вентрис, гений. Главное-то ведь - он же из нашенских, из архирэпторов! Такие дела.

Более подробную информацию о Майкле Вентрисе и сути его лингвистических открытий вы можете почерпнуть из Сети:

http://historic.ru/books/item/f00/s00/z0000073/st008.shtml

http://smmogazn.info/index.php?Deshifrovka_krito-m...olesnica_i_kubok:Maikl_Ventris

Википедия

"I Had a Dream, Joe" - пожалуй, самая сильная песня во всём творчестве Ника Кейва. С альбома "Henry's Dream" (1992 г.). Не менее впечатляет и концертный клип с этой песней. Кейвушка моррисонит на сцене по-полной. Жаль только, что качество клипа ютубовское.

    Вода не утоляет жажду. Вино больше не пьянит. Небесный свод на глазах стал каменным. Так бывает, что смерть уже не пугает. Не смерть родитель страха. Неотменяемость, навязчивость абсурда, сверлящая головной мозг идея. Идеи сводят с ума. Трезвое, стеклянное безумие. Сознание содрогается, как колени труса. Сознание неподвижно, как немигающий взгляд ядовитой змеи. Взгляд, разделённый надвое зрачком. Величайшая ложь - что видишь, то и есть. Не верь правде, малый, она тебя доконает. Смерть - не смерть, чёрная бесплотная прозрачность размером с душу. Размером с этот блядский мир. Теперь ты знаешь, что ничего нет. Не знай этого, не знай, бейся головой об стену, но только не верь открывшемуся. Попробуй одолеть ясность и может быть покой вернётся. Огонь бывает цвета сажи, ни дна, ни верхушки не видно. Языков не бывает у этого пламени. Не вздумай говорить ему: "Я!" Сразу поймёшь кто ты. Ты так крохотен перед мёртвым лицом правды, того, что есть. Ведь даже не заметят, а заметят, так больше унизят, отрешенно хохоча. Я же говорил тебе, брат, - не заходи далеко. Но отчаянная смелость толкает молодость вовне. У тебя получилось. Теперь время отчаянья. Реальность такая штука - назад не воротишь. У каждой Луны есть тёмная сторона. Теперь ты знаешь. Те, кто знал раньше, скрывали от тебя, мотая головами, как немые. Теперь ты знаешь. Скрипи зубами, ведь ты в аду. Рыдай, если сможешь, ужасайся, ходи заплетающейся походкой и думай, думай. Что тебе ещё остаётся...
    Разве можно пройти сквозь этот обжигающий холодом огонь, через этот мрак, неотличимый от прозрачности дня и выйти наружу? Где здесь север, где здесь вверх и право? Где последняя капля? Разве смертным под силу вынести целый мир? Откуси себе глаза, ведь это ближе чем локоть. Скоро ты устанешь и от себя, от своей честности, вставленной в тебя как позвоночник, в момент пробужденья. Думающий несгибаемый тростник, из которого сделали дуду. Через неё воет ветер. Никогда не верь себе, не верь стальным иглам в твоих глазницах, лучше потерять себя, чем рассудок. Но попробуй обмануть и его. Эта честность, когда-то предавшая тебя солнечному затмению - служанка у ночных духов. Разве ты не видишь, что им нужно? Ну так сожги память - пещеру дракона.
    Оглянись вокруг. Кого ты видишь на фоне этого "что"? Эти люди-тени, эти фантомы, жмущиеся к стенам, по-прежнему твои братья по крови? О чём они толкуют? Что они хотят кому доказать? Ведь их нет. Пленные персонажи твоего кошмара. Разве из них кто-нибудь бодрствовал всю ночь, в ожидание восхода? Разве они умеют вопить и биться в судорогах, как ты? Какой-то бред, этого не может быть, но среди них различимы живые. Неспящие. Такие же испуганные собственной зоркостью, как и ты. С таким же окаменевшим взглядом.
    Воистину, вместе проще переносить пустоту. Жечь костёр в бесконечной ночной пустыне, чтобы согреться. И этим прирученным светом напоминать себе о Доме, в котором никто никогда не был. Не бросай их, им не нужна жалость, им не нужно твоё понимание, ведь тут и понимать нечего, дело не в этом. Просто они есть и кроме тебя у них никого нет. Одинокие, как каменные идолы в степи. Держись их. Они тебя тоже видят. Попробуй отдать хоть часть своего тепла простывшим душам. И возможно хоть кому-то удастся пережить эту призрачность сентября.

Жан-Мишель Баския