Если сложить все заповеди воедино, если воздать сказанному в них всяческую хвалу, которой они достойны, они все равно остаются только буквой. Иными словами, учением, не воплощенным в жизнь. Под "буквой" следует понимать всякий закон, всякое учение или послание, которое не выходит за рамки сказанного или записанного слова, которое состоит лишь из немощной буквы. В качестве примера: закон, провозглашенный князем или городским магистратом, если не добиваться его исполнения, останется обыкновенным открытым письмом, в котором действительно содержатся какие-то требования, но не приносят плода. Аналогичным образом, Закон Божий, хотя он и заключает в себе авторитетнейшее учение и вечную волю Бога, неизбежно останется лишь пустой буквой, шелухой. Без сердца, в котором он мог бы обрести жизнь, и без плода Закон бессилен дать человеку жизнь и спасение. Его вполне можно назвать правдивым перечнем оплошностей (Lass-tafel); иными словами, это список не выполненных обязанностей, но обязанностей оставшихся невыполненными. Это царский указ, написанный на всех языках мира, но оставшийся неуслышанным и не исполненным. Именно так понимал Закон Блаж. Августин. Комментируя 16-й Псалом, он пишет: "Что есть Закон без благодати, как не буква, лишенная духа?" Человеческая природа без помощи Христа и Его благодати не в состоянии Закон исполнить.

Никто не сможет убедить меня в том, что его молитвы ex tempore [т. е. придуманные «на лету»] — это слова Святого Духа. Неразумно и нескромно ожидать столь прямого вмешательства в столь малом деле, притом, что Он дал нам более чем достаточно способностей выразить наши желания aliunde — иначе, нежели с помощью прямой диктовки свыше. Но если мы возьмем Псалтирь Давида или другие Гимны Священного Писания, или любую из Молитв, рассеянных по всему тексту Библии, мы можем быть уверены, что это слова, произнесенные Божьим Духом — опосредованно или прямо, через внушение или экстаз, в видении или, как минимум, путем простой помощи. В таком случае, может ли человек иметь большую уверенность в совершенстве своих молитв и большую надежду на то, что они будут услышаны, нежели чем когда он молится словами своей Псалтири, или Молитвы Господней, или любого другого чина, который предан Писанию для сохранения? Когда Божий Дух побуждает нас к ревностной молитве, и мы молимся о том, что Он описал и чему учил, и используем те самые слова, которые использовали Христос, и Дух Христов, и апостолы, и другие люди, исполненные Святого Духа, если в мире и совершается какая-то молитва Духом (я имею в виду, из числа молитв, произнесенных вслух), это и есть она.

— Jeremy Taylor, An Apology for authorized and set forms of Liturgy against the Pretence of the Spirit (1649)

«Песни прославления — новое Таинство» — эту отличную фразу Джона Кляйнига процитировал на конференции Doxology пастор Эсгет. Но что еще остается христианам, если никаких других Таинств у них уже нет? Только создавать новые «таинства», отвечающие требованиям времени, скроенные по их вкусу и дающие им то, чего они желают. Отвергнув настоящие средства благодати, люди не могут жить в вакууме. Что-то должно прийти на смену настоящим Таинствам.  И потому люди либо превращают в «таинства» другие аспекты христианской жизни, которые хороши и достойны сами по себе, но не являются Таинствами (например, молитву), либо искажают истинное назначение каких-то вещей, чтобы придать им видимость «таинств» (например, пятидесятнические дары Духа). Единственная беда в том, что из молитвы, песен прославления и пятидесятнических даров получаются ужасно плохие Таинства. В них нет ни Божьей заповеди, ни обетования благодати, ни материального элемента для привязки. И потому мы снова оказываемся в мире чувств…

2 октября конфессиональный финский епископ Матти Вяйсянен совершил первое рукоположение, поставив четырех новых пасторов: Сами Лиукконена (приход св. Тита, Миккели), Яни-Матти Улилехто (приход св. Андрея, Коккола), Маркуса Ниеминена (приход св. Матфея, Хамеенлинна), Ээро Пихлаву (приход св. Марка, Хельсинки). Хотя государственная финская церковь отказалась признать правомочность этого рукоположения, вновь поставленные пасторы будут совершать пастырское служение в общинах "Лютер-фонда". В Финляндии это первое за 10 последних лет рукоположение пасторов, отказывающихся признать правомочность ординации женщин и стоящих на четко конфессиональных богословских позициях.

Когда ученики спорили о том, кто будет величайшим в Царстве, Христос поставил посреди них ребенка, едва способного стоять на ногах, чтобы тем самым показать, что величайшим апостолам, столпам христианского мира, следует кое-чему поучиться у ребенка, который еще не умеет говорить, и обращаться к нему «Lieber Herr Doktor». Когда вы видите ребенка на руках у отца, вы должны снять шляпу и сказать: «Herr Doktor, нам должно быть стыдно за себя перед Вами». Мы должны уподобиться маленьким детям, потому что в сердце ребенка нет злых мыслей, присущих князю или дворянину. Ребенок слышит Молитву Господню и не думает о том, от чего мятутся наши сердца. Он хочет сосать сладости на небесах и с упоением мечтает о золотых яблоках. Показную важность он оставляет важным персонам, а сам скачет на деревянной лошадке. Когда ему говорят о смерти, он думает, что речь идет о сне. Он мирно растет, его мысли свежи и здравы. Так и мы должны быть юны во Христе. Если бы мы только смогли стать детьми, тогда и римский папа, и я, и все люди были бы единодушны и единомысленны.

— Мартин Лютер. Пасхальная проповедь на Мф. 18:1-10

Лютеранину из Синода Миссури никогда не понять, почему должным образом призванный, но исповедующий неортодоксальные взгляды пастор может увести целую общину, если не целое поколение паствы, вверенной его попечению, за собой в ересь и даже отступничество, а церковные власти при этом будут молчаливо наблюдать за присходящим и даже настаивать, что эта община по-прежнему остается лютеранской, поскольку все еще официально исповедует учение (publica doctrina) лютеранской церкви. И кто не согласится с миссурийским лютеранином в этом вопросе? Кто вправе воспрепятствовать тому, чтобы Евангелие было проповедано душам, обманутым кем-то другим?

— Hermann Sasse Confession and Theology in the Missouri Synod, (Letters to Lutheran Pastors No. 20, July 1951).

Этот евангельский текст — ясная и простая история, почти не нуждающаяся в пояснениях. Но как бы проста она ни была, пример, который мы находим в ней, замечателен. В лице прокаженного она учит нас вере, в лице Христа она учит нас любви. Как я часто повторял, жизнь христианина целиком состоит из веры и любви. Вера получает, любовь отдает. Вера приводит человека к Богу, любовь приводит человека к ближнему. Верой он позволяет Богу сделать добро ему, а любовью сам творит добро своему брату-человеку. Ибо всякий верующий уже получил от Бога все необходимое, он счастлив и богат. Поэтому сам он впредь не нуждается ни в чем, но все, чем живет и что делает, он направляет ко благу и пользе своего ближнего, и по любви поступает с ближним так, как Бог посредством веры поступил с ним самим. Итак, он пожинает благо свыше посредством веры и делится добром внизу посредством любви. Люди же ищущие праведности от дел, с их заслугами и добрыми делами, жестоко борются против этой жизни, ибо они делают дела лишь для того, чтобы услужить самим себе, они живут только для себя и творят добро без веры.

— Мартин Лютер. Проповедь на XIV Воскресенье после Троицы (1544)

Вот вопросы, которыми должна заниматься истинная христианская Церковь, и которые мы рассматриваем.

• Что такое Закон.
• Что такое Евангелие.
• Что такое грех.
• Что такое благодать.
• Что такое дар Духа.
• Что такое истинное покаяние.
• Как совершается истинная исповедь.
• Что такое вера.
• Что такое прощение грехов.
• Что такое христианская свобода.
• Что такое свободная воля.
• Что такое любовь.
• Что такое крест.
• Что такое надежда.
• Что такое Крещение.
• Что такое Месса.
• Что такое Церковь.
• Что такое Ключи.
• Кто такой епископ.
• Кто такой диакон.
• Что такое проповедническое служение.
• Истинный катехизис, т. е. Десять Заповедей, Молитва Господня, Символ Веры.
• Истинная молитва.
• Литания.
• Чтение и толкование Писания.
• Что такое добрые дела.
• Наставление состоящих в браке, детей, слуг и служанок.
• Почитание правительства.
• Школы для детей.
• Посещение больных.
• Забота о нищих и больницах.
• Забота об умирающих.

Этими вопросами никогда не занимался ни один епископ, и ваши сторонники никогда не понимали их в полной мере и не проповедовали, и отчасти они уже начали забываться.

Вы не можете это отрицать; мы выросли в ваших школах, и ваши книги, которые свидетельствуют об этом, до сих пор существуют; и весь мир может засвидетельствовать, что эти вещи никогда ранее не проповедовались. Между тем, несомненно, что все зависит от этих вещей, и что с их помощью осуществляется забота о христианской Церкви, которая не нуждается ни в каких ваших ненужных дополнениях.

— Мартин Лютер. Увещание к священнослужитедям, собравшимся на Аугсбургский сейм (1530)

Наша задача, дорогие братья, состоит в том, чтобы еще раз встряхнуть наших пасторов и наши общины и заняться тем великим «научением», которого требует от нас XXIV Артикул Аугсбургского Исповедания. Позвольте мне в заключение сказать об этом несколько слов.

Наша первоочередная задача — снова и снова совершать Таинство Алтаря на полном серьезе, но также и с блаженной радостью первых христиан (Деяния 2:47). Более того, мы, лютеране, имеем великую свободу, которая, как уже было сказано, существует в совершении Римской Мессы. Она может совершаться в крайней простоте, но также и во всем великолепии древней Причастной Литургии, которую сохранил Лютер, и которую лютеранская Церковь два столетия с такой любовью сберегала как бесценное сокровище.

Timelapse Montage from Mike Flores on Vimeo.

Итак, искуснейший исследователь божественного Писания — тот, кто изначально должен прочесть все книги Писания и ознакомиться с ними, если еще и не понимая, однако уже читая, по крайней мере, те книги, которые называются каноническими. Ведь прочие он прочтет с большим душевным спокойствием, будучи наставленным верою в истину, чтобы они не захватили неопытную душу его и, насмехаясь, опасными вымыслами и призраками не причинили бы хоть какого-то ущерба здравому смыслу. В канонических же книгах Писания исследователь должен следовать авторитету многих кафолических церквей, а среди них особенно тех, которые удостоились иметь у себя апостольские престолы и получить от них Послания. Он, следовательно, будет придерживаться вот какого правила касательно канонических книг: те, которые приняты всеми кафолическими церквами, он предпочтет тем, которые не принимаются некоторыми из них; из тех же книг, которые всеми не принимаются, те, которые приняты многими важнейшими церквами, он предпочтет тем, которых придерживаются немногие и менее авторитетные церкви. Но если бы он обнаружил, что одни книги принимаются множеством церквей, а другие — только важнейшими, хотя это нелегко обнаружить, то я полагаю, что их надо почитать книгами, равными по достоинству.

— Блаж. Августин. О христианском учении. Книга II. VIII:12

Не вызывает ни малейшего сомнения тот факт, что Евангелическо-Лютеранская Церковь является конфессиональной в самом строгом смысле слова, и что она перестает быть Церковью Лютеранской Реформации в тот же миг, когда перестает быть Церковью Лютеранских Исповеданий. В этом отношении наши оппоненты зачастую более чутки, нежели мы, лютеране, когда, напуганные постоянными обвинениями в «конфессионализме», мы пытаемся доказать окружающим, что мы не настолько плохи. Можно исписать целую страницу упреками, которые обрушивались на нас с момента зарождения пиетизма до времен немецкого Kirchenkampf (церковной борьбы при Гитлере). И сегодня нам приходится выслушивать эти упреки в еще более резкой форме, потому что мы — конфессиональная церковь, церковь, которая серьезно относится к исповеданиям Отцов и осмеливаться требовать от своих пасторов соблюдения этих исповеданий, потому что (quia) они согласуются с Писанием.

Глядя на эти бесконечные поношения, пытаясь понять причину столь страстных возражений, направленных против этого лютеранского конфессионализма и вызывающих в памяти ожесточение, с которыми несколько конфессий сражались друг с другом в Эпоху Ортодоксии, поневоле задаешься вопросом, не противостоит ли здесь Лютеранской Церкви нечто большее, нежели человеческие силы. Это можно сравнить с нападками на Церковь Аугсбургского Исповедания в шестнадцатом столетии, которые нельзя объяснить одними лишь человеческими страстями и человеческими мнениями. И тем более нашим священным долгом отныне становится не только понимать исповедание, которое мы призваны защищать, но и все лучше и лучше осознавать, в чем заключается сущность истинного исповедания веры и его роль в Церкви.

— Герман Зассе

Афанасьевский Символ Веры учит нас, что подлинное христианское поклонение можно отличить по двум признакам. Во-первых, мы поклоняемся триединому Богу, то есть Отцу, Сыну и Святому Духу. Второй признак, с помощью которого мы узнаем христианское поклонение, заключается в том, что его центром является Иисус Христос, единородный Сын Божий. Наше поклонение является "богослужением" потому, что его центром является Христос.

Наши очи видели спасение Господне. И потому мы можем упокоиться с миром. Перед лицом приближающейся смерти — а она, без сомнения, приближается к каждому из нас — это сообщает нам непоколебимую уверенность. Когда в 251 г. н. э. на Средиземноморье обрушилась моровая язва, карфагенский епископ Киприан, рискуя собственной жизнью, не бежал, подобно прочим, в безопасное место, но заботился о больных и умирающих жителях города. Во время каждой последующей эпидемии перед христианскими проповедниками вставал точно такой же выбор — вправе ли они спастись бегством, предоставив страждущих их собственной участи. Так случилось и в 1527 году, когда на Виттенберг обрушилась эпидемия бубонной чумы. Городской университет переехал в сельскую местность, куда, как считалось, чума не могла добраться, а Лютер остался в городе. Он превратил свой дом в больницу, и несколько его прихожан умерли в буквальном смысле у него на руках. Он не стал спасаться бегством, но остался, чтобы исполнить свой долг — утешать страждущих и умирающих вестью о Христовом спасении.

“Unum praedica, sapientiam crucis!” [Единственная тема для проповеди — это мудрость креста!] Именно так Лютер отвечает на главный вопрос всех времен, касающийся христианского служения: «Что мне проповедовать?» Мудрость креста, великий камень преткновения для мира, должна быть сутью христианской проповеди и является сутью самого Евангелия. Так считает Лютер, и с ним согласна лютеранская церковь. Христианский мир считает это ужасно однобоким. Крест, по их словам, — это лишь одна из многих сторон христианской проповеди. Второй Артикул — это еще не весь Символ Веры, и даже во Втором Артикуле крест является лишь одним из многих обстоятельств спасения. Лютер (как говорят нам сегодня некоторые лютеране) до невозможности сузил истину христианства, когда ограничил подлинное христианское богословие рамками богословия креста. Разве нет богословия воплощения и богословия воскресения? Разве не должно богословие Второй Заповеди дополняться богословием Третьей Заповеди, богословием Святого Духа и Его действия в Церкви? В действительности, Лютер немало писал и об этих предметах — например, в своих сочинениях о воплощении Христа или о богословии Таинств. Кроме того, он понимал артикул о сотворении мира гораздо глубже, чем многие богословы, жившие прежде него.

Таким образом, возникает вопрос, что означает пресловутое лютеровское сужение богословия, его однобокое богословие креста, за которое его так много критикуют. Конечно, богословие креста не означает, что для богослова весь церковный год съеживается до Страстной Пятницы. Скорее, его смысл заключается в том, что невозможно понять ни Рождество, ни Пасху, ни Пятидесятницу без Страстной Пятницы. Лютер, как и Ириней Лионский, и Афанасий Великий, был одним из величайших богословов воплощения. И был он им потому, что за яслями Христа он видел Его крест. Он понимал смысл пасхальной победы так же хорошо, как любой богослов Восточной церкви. Но он понимал его потому, что видел в этом победу Распятого. То же самое можно сказать и о его понимании служения Святого Духа. В его понимании именно крест проливает свет на все стороны богословия, потому что в кресте сокрыта самая глубинная природа откровения. И потому лютеровская theologia crucis претендует на роль не просто одной из многочисленных богословских теорий, которые возникали на протяжении истории Церкви. В отличие от другого богословия, господствующего ныне в христианском мире, которое Лютер называет theologia gloriae (богословием славы), богословие креста претендует на звание единственно верного, библейского богословия, от которого зависит судьба Церкви Христовой. Только проповедь этого богословия, по мысли Лютера, может быть названа проповедью Евангелия.

— Герман Зассе