19 лауреат Нобелевской премии по литературе Карл-Фридрих Георг Шпиттелер стал ее первым обладателем среди швейцарских литераторов. Он родился в семье крупного чиновника в 1845 году. По настоянию отца в 1863 году поступил в Цюрихский университет на факультет права. В 19 лет он ушел из дома и бросил обучение праву. С 1863 по 1870 изучал теологию в Цюрихе, Гейдельберге и Базеле, хотя сам никогда неверил в Бога и не был религиозным человеком. 

После окончания обучения ради возможности заниматься литературой отказался от предложения стать пастором и в 1871 уехал в Петербург, где прожил 8 лет, работая домашним учителем в семье русского генерала. Изредка он посещал Финляндию. За это время написал поэму «Прометей и Эпиметей» («Prometheus und Epimetheus», 1881). К этому же времени относятся и первые "русские" рассказы.

На собственные средства издает свою поэму «Прометей» под псевдонимом Карл Феликс Тандем. Ее практически никто не заметил, кроме Фридриха Ницше, использовавшего идеи, близкие произведению Шпиттелера в своем знаменитом "Так говорил Заратустра". И сначала писатель и философ даже дружили, но потом Ницше обвинил Шпиттелера в плагиате. Писатель вынужден был защищаться и написал работу "Мои отношения с Ницше". 

На 75 году жизни в 1919 году получил Нобелевскую премию по литературе, но лично не смог присутствовать на награждении, так как был болен. В 1924 году писатель умер в Люцерне.

Если говорить о творчестве, то самое выдающееся произведение Шпиттелера - это его эпическая поэма "Олимпийская весна", за которую ему и дали Нобеля. Масштаб поэмы и правда поражает. Поэма состоит из пяти книг на примерно шестистах страницах. Написанная ямбическим гекзаметром, она соединяет в себе религию, мифологию, юмор и аллегорию. Правда, сейчас ее читать совершенно невозможно. Хотя какие темы: сильная женщина Гера отвергает все ухаживания богов и выбирает самого невзрачного парня Зевса, который и прибирает всю власть к рукам. Ну и тема Прометя-Геракла, конечно, идет отдельной линией. Ну куда же Шпиттелер без своего Прометея. 

А прочитать я советую переведенный на русский язык роман "Имаго". Вот уж где и философия, и психоанализ, и идеи. Кстати, сейчас Шпиттелера скорее помнят по его двухстраничному "Наша швейцарская точка зрения", где он отстаивает позицию швейцарского нейтралитета и высказывается против союза с Германией, после чего я перестают печатать в Германии (а он был немецкоязычным швейцарцем). Эта позиция не может не вызывать уважения. 

#ЛитературныйНобель

После дискуссии о педагогике получил письмо от своего студента. Вот что он мне написал: "Всё собирался и никак! Спасибо вам огромное, что привили мне любовь к литературе! Теперь у меня есть куча книг, о которых вы рассказывали, и не только! Вы делаете полезную и достойную работу для народа нашей страны! Бог вам помощь! Роста, успехов и процветания".

Мне кажется, высшей оценки преподаватель не может и получить. Я уверен, что любовь к ученикам является обязательным условием настоящей и эффективной педагогики. Это и является настоящей мотивацией к обучению. Весь мой педагогический опыт говорит об эффективности метода, когда строгость и требовательность сочетается с любовью и воспитанием личности.

А на фото мои студенты после окончания моего курса. Каждого из студентов я знаю по имени, я помню их работы, я видел как их работы менялись на протяжении всего курса, как они избавлялись от пафосности, учились читать и писать о прочитанном, как литература входила в их жизнь и становилась их инструментом и страстью. А один студент начал писать прозу. И каждым своим студентом я горжусь.

Юрий Васильевич Буйда написал великолепное размышление о новелле Натаниэля Готорна "Преступление мистера Уэйкфилда".

Рассказ Натаниеля Готорна «Уэйкфилд», на мой взгляд, занимает в литературе место рядом с такими шедеврами, как «Локарнская нищенка» Клейста, «Падение дома Эшеров» Эдгара По, «Студент» Чехова, «В чаще» Акутагавы, «Кошка под дождем» Хемингуэя, «Дурочка» Бунина, «Превращение» Кафки, «Хорошо ловится рыбка-бананка» Сэлинджера, то есть находится в ряду произведений, которые — произведения такого уровня — когда-то побуждали немецких филологов проводить различие между kleine Grosskunst и grosse Kleinkunst. Мне даже кажется, что по своей глубине и драматизму эта небольшая новелла не уступает прославленному роману Готорна «Алая буква».

«Уэйкфилд» – одно из самых странных произведений в мировой литературе. Готорн рассказывает о человеке по имени Уэйкфилд, который ни с того ни с сего покинул жену и поселился неподалеку, чтобы наблюдать за нею, и так продолжалось около двадцати лет, а потом без объяснения причин, опять ни с того ни с сего, вернулся домой, к жене. Это курьез, нелепый случай, о котором, по словам Готорна, он прочел в каком-то старом журнале или в газете. В самом деле, случай, так сказать, чисто газетный. Он заслуживает каких-нибудь десяти-пятнадцати строк петита в подвале на последней странице номера, не больше. Газетчики называют это «подверсткой»: «Чем-нибудь заткнуть дыру на полосе». Читателю вполне достаточно этих десяти-пятнадцати строк, чтобы подивиться случаю, покачать головой и со словами: «А она еще меня считает идиотом!» отложить газету.

О романе Эммы Клайн "Девочки" не высказался только ленивый. Уже отгремели рецензии на "Горьком", Галина Юзефович написала свое впечатление на "Медузе".  Я же дочитал этот роман уже после душеспасительного "Роза ветров" Андрея Геласимова, о котором обязательно напишу. Роман вызвал очень разную реакцию у читателей.

Сюжет романа пересказывать, я думаю, нет смысла. Уже все знают, что роман написан на материале печально известной секст-секты "Семья" Чарльза Менсона. Эмма Клайн прошла по торному пути, по которому уже прошли многие писатели: взрослая женщина Эви Бойд, неприкаянная в этой бурной жизни, вспоминает роковое лето, когда ей было 14, и она попала в секту, руководимую харизматичным невротиком Расселом, мечтающем о музыкальной карьере.

Для начала скажу о языке. Роман написан очень хорошо и большое спасибо Анастасии Завозовой за ее перевод. Подростки там говорят, как подростки, а взрослые, как взрослые. Речь взрослой Эви отличается от ее речи в подростковом возрасте. Что самое важное -  у каждого героя своя речь, свои фонетические отличия, то есть в этом смысле к тексту романа претензий нет.

Теперь о главном. Все обвинения, что Клайн украла рукопись у своего бойфренда, а потом опубликовала под своим именем - полнейшая чушь. Этот роман на сто процентов написала женщина и, в большей степени, для женщин. Нет, мужчинам его можно читать. Но есть там свои маркеры, которые нам могут быть просто непонятны, а близки женщинам. Мне так кажется. Но это, все же, не гендерная литература и не любовный роман. Абсолютное попадание в то, что чувствуют и переживают девочки-подростки. Это мне понятно хотя бы потому, что сам я переживал кардинально противоположное. Но при этом мне было читать интересно. Ведь, согласитесь, все младшие братья любили пройтись по комнате сестры в ее отсутствие, словно пытались заглянуть в ее настоящую жизнь,  и понять самого чужого на тот момент человека. Потому что эмоциональная близость с сестрой появляется уже в зрелые годы, когда у вас за плечами опыт, часто полный неудач и промахов, общения и сближения с другими.

Роман Клайн гениальный в своей подростковой обнаженности. Очень точно писательница передает через телесность все подростковые комплексы и опыт взросления. Впрочем, сейчас слишком много романов взросления стало, и «Девочки» не роман взросления. Скорее это инструкция как подростки попадают в секту и как туда не попасть. Сублимацию романа можно свести вот к этому отрывку: «Бедные девочки. Мир раскармливает их обещаниями любви. Как же сильно им нужна эта любовь, только ее почти никому не достается. Паточная попса, платья, которые в каталогах описывают непременно словами «закат» и «Париж». И как грубо у них отбирают эти мечты: от рывка разлетающейся пуговицы на джинсах, а автобусе мужчина орет на подружку, а на них никто не смотрит». Точка, все.

В романе действительно героиня стремится к любви, которую пытается обрести в лице харизматичной сектантки Сюзанны, но и она предает ее. А что ей остается: она сбежала из семьи, где родители развелись и им нужно заниматься своей личной жизнью, а не жизнью дочери. И она мечется в поисках любви, а находит лишь суррогат. В принципе, в романе вообще нет любви, есть лишь отчаянный ее поиск. И разочарование. Мужчины в романе вообще отдельная каста идиотов и озабоченных самцов. И Эви Бойд в результате становится просто сломленным человеком, доживающим свою жизнь в заброшенных домах друзей. Вот и все.

Понравился ли мне роман? Было любопытно его прочитать, но не более того. У меня есть лакмусовая бумажка: когда я читаю книгу, то выкладываю самые интересные отрывки в соцсети в виде фотографий страниц. Так вот, «Девочки» попали в соцсеть только однажды. То есть это текст на один раз. Особого катарсиса я не испытал и перечитывать его не буду. Да и сильного сопереживания героине у меня не было. Ее было просто жалко, но жалость ведь тоже суррогат любви. А любви, повторюсь, в романе и нет. 

После небольшой, но продуктивной дискуссии о романе Дэна Брауна "Ангелы и демоны" решил поделиться своим списком книг о Риме. 

1. Ричард и Барбара Мертц «Рим, две тысячи лет истории»
Авторы – американцы, прожившие в Риме пару лет, полюбившие его, но сохранившие ясность ума и научную добросовестность. Книга построена по историческому принципу, а не топографическому, – этрусское наследие, классический Рим, Рим апостолов, средневековый Рим и так далее. Несколько таблиц приложения, в том числе рекомендуемые маршруты, катакомбы и церкви Рима, названия мест, где можно осмотреть мозаики, главные работы Микеланджело, Рафаэля, Караваджо и других, списки избранных фонтанов, площадей и обелисков.

2. Генри В. Мортон «Рим. Прогулки по Вечному городу»

3. Павел Муратов «Образы Италии». 

Эти две книги не нуждаются в представлении. Самые известные книги о Риме и Италии. 

4. Коррадо Ауджиас «Секреты Рима. Город, которого вы не знали»
Коррадо Ауджиос – историк, писатель и критик. В книге Рим не описывается как город достопримечательностей, он скорее служит фоном разворачивающихся историй, но это не пассивный статичный задник. Каждая глава посвящена одному герою или месту, или событию. Рассказы интересны, особенно о событиях новейшей истории, обычно почти не описываемых в книгах о Риме.

5. Джонатан Бордмен «Рим. История города»
Работа Джонатана Бордмена отличается от исследований других авторов тем, что она охватывает множество областей. Книга опирается на научные изыскания, однако может служить и путеводителем для туристов; в ней представлены и политика, и история общества, но при этом все перечисленные аспекты гармонично сливаются в единое целое.

6. С.В. Владович «Ватикан»
Книга рассказывает о государстве Ватикан и его музеях, подробно о соборе святого Петра со всеми его гробницами, о процедуре избрания пап и краткой истории папства.

7. Виктор Сонькин «Здесь был Рим. Современные прогулки по древнему городу»
Это практически идеальный путеводитель по Риму. Автор – переводчик, хорошо знакомый с литературой вообще и античными текстами в частности.

Задумался я тут над тем, что с годами мы приобретаем вид нудных снобов, рассуждающих о высотах литературы, что, мол, мало сейчас читают "настоящей" литературы. Что много сейчас графоманов и бездарных поделок. Все, собственно, правильно. Но... Вопрос: какие книги вы читаете в новогодние праздники? Какие любите перечитывать? И главное: какие книги любят читать наши дети?

А ответ простой: приключения, сказки, фантастику. Все те же книги стоят среди любимых на книжной полке. Это и "Остров сокровищ" Роберта Стивенсона, и "Три мушкетера" Александра Дюма (кстати сказать, просто сборник псевдоисторических анекдотов), и "Одиссея капитана Блада" Рафаэля Сабатини (полная штмапов и  часто просто плохо написанная стилистически), и "Властелин колец" Джона Толкина, и "Хроники Нарнии" Клайва Льиюса, и "Алиса в стране чудес" Льюиса Кэрролла. Ну и так далее.

Для нас там главное литература? Ну нет, конечно же. Давайте уж быть честными. Нам важны приключения и дух детства, когда хочется, как Джим, сбежать за сокровищами, когда верится в благородных пиратов (ха, ха, ха), когда ты погружаешься в атмосферу приключений. И поэтому книги, перечитываемые до сих пор, - это старые и добрые приключения и фантастика. Это миры, в которые хочется окунаться с головой. А потом ведь можно и поумничать.

Хорошего и волшебного вам чтения.

К итогам 2017 года, добавлю-ка я свой список книг, которые ожидаю в 2018 году. Он неполон, но это самые-самые пока.

ЭНН ТАЙЛЕР "УДОЧЕРЯЯ АМЕРИКУ"
Перевод с английского Любови Сумм
Весна 2018
Пожалуй, один из самых глубоких и напряженных романов Энн Тайлер. Книга о том, что значит быть американцем. Две семьи, которые в обычной жизни никогда бы не встретились, сталкиваются в аэропорту — коренные американцы Дональдсоны и супруги Яздан, иранского происхождения. Обе пары ждут прибытия из Кореи девочек-младенцев, которых они удочерили. Дети прибывают, и первую годовщину взрослые решают отметить вместе. Это становится традицией — две семьи встречаются раз в год, и постепенно их судьбы сплетаются. Роман полон света, нежности, удивительных наблюдений за жизнью. Это история, рассказанная с двух точек зрения — людей, родившихся и выросших в стране, и людей, приехавших в нее и полюбивших ее.

КОЛМ ТОЙБИН "НОРА ВЕБСТЕР"
Перевод Алексея Смирнова
Весна 2018
Роман одного из самых известных писателей Ирландии, автора бестселлера «Бруклин» и увенчанного премиями «Мастера». Виртуозно детализированная, тонкая, психологически камерная история жизни ирландской семьи. Тойбин сплел затейливый гобелен, изобразив маленькую Ирландию, городок, где каждый знает каждого, где благожелательность может стать причиной драмы. Нора Вебстер – один из самых запоминающихся женских образов современной литературы, вызывающий в памяти героинь Генрика Ибсена.

Только что я закончил писать программу нового курса по зарубежной литературе, который буду читать с сентября. Весной я закончил преподавать курс по русской литературе. Это обзорные курсы. Многое туда не вошло. Я просто разрывался, но количество часов ограничено и пришлось выбирать. 

Я люблю преподавать. Люблю это ощущение от контакта со студентами, люблю быть с ними больше собеседником. Это очень важно для меня в преподавании. И студенты у меня были замечательные, умные, пытливые, спорили со мной. Я вообще очень люблю, когда со мной спорят студенты в работах своих. Отстаивают свою точку зрения. Вот этот уровень общения не дидактический очень ценю. Вообще преподавание литературы - это всегда игра с контекстами и смыслами. Именно то, что я и ценю в художественных текстах - не информация, а смыслы и идеи, язык, выражающий эти смыслы. Эта игра и перекличка мне безумны интересны. 

Я думал о том, какую я для себя задачу, как преподаватель ставлю. И понял, что для меня важнее всего диалог. Если я смогу передать то ощущение детской радости познания текстов, их исследования и узнавания, то я выполняю свою задачу преподавателя. Для меня важно, чтобы студенты научились вступать с произведениями в личные отношения, как с живым собеседником. И тут без труда по исследованию не обойтись. Но ведь это же безумно интересно. Интересно почему Амос Оз постоянно одни и те же слова повторяет и вкладывает в уста разных героев. Интересно как Бродский играет со смыслами Роберта Фроста, переворачивая их смысл наизнанку. Интересно увидеть в тексте то послание, до которого нужно докопаться, совершить труд исследователя. И это особая радость. 

И ребята радовали меня неоднократно. К концу курса они уже писали великолепные эссе. От работе к работе они все больше росли, и мне было безумно интересно наблюдать этот рост и участвовать в нем. А еще мне очень приятно видеть как студенты меняют свое отношение к литературе, когда учатся понимать тексты. Некоторым это дается труднее, для некоторых это такая же невероятно увлекательная работа, как и для меня. И это очень здорово. 

С легкой руки Аполлинарии Аврутиной и я был втянут в замечательный поэтический флешмоб. Решил запустить его ви блоге. Правила таковы: каждому, кто лайкнет пост или отметится в комментарии, достается поэт, любимое/близкое сердцу стихотворение которого желательно вывесить. В моем случае я могу дать вам поэтов, которые могут быть не широко известны, но мною любимы. 
#поэтическийфлешмоб

Ну а мне достался Иосиф Бродский, чему я счастлив. Итак, одно из моих любимых стихотворений Бродского.

Нобелевская премия по литературе 1975 года "За выдающиеся достижения в поэзии, обозначенные огромной проникновенностью и освещением правдивого, без иллюзий, взгляда на жизнь". Из итальянских поэтов XX века меня всегда восхищали соперники и современники Эудженио Монтале и Сальваторе Квазимодо. Они недолюбливали друг друга (что среди поэтов, мне кажется, нормально) и при этом в поэзии и надрыве очень близки друг другу. Расцвет творчества обоих был при режиме Муссоллини и в поэзии обоих поэтов очень сильны экзистенциальные мотивы. Хотя Монтале мне ближе по ощущению своей общности с Данте и итальянской оперой (в юности он хотел быть оперным певцом). А еще Монтале очень повезло. Он обрел в России своего двойника - Е. Соломоновича, который и перевел на русский почти все, что написал Монтале.

Переводы Е. Соломоновича

***
Зло за свою держалось непреложность:
то вдруг ручей, задушенный до хрипа,
то выброшенная на берег рыба,
то мертвый лист, то загнанная лошадь.
Добра не знал я, не считая чуда,
являемого как бы ненароком
то в сонной статуе, то в облаке далеком,
то в птице, звавшей улететь отсюда.

В дыму

Сколько раз, сколько раз ждал тебя на вокзале
в холод, не говоря о тумане! Расхаживал
взад-вперед, покупая немыслимые газетенки,
неизменную «Джубу» куря до того, как ее
переименовали, — ну не дураки ли?
Поезд, что ли, опять перепутал, а может, его отменили?
Взгляд скользил по тележкам носильщиков, нет ли
твоего багажа. Ты всегда
появлялась последней. Шла невозмутимо
за последним носильщиком. Эта картина
повторяется неотвратимо во сне.

После дождя

Кто-то пишет как курица лапой на мокром песке.
Глядя по сторонам, я гадаю об авторе идеограмм,
но гадай не гадай — ни малейшего толку.
Может, утка усталая, проковыляв, наследила?
И китайцу бы расшифровать не под силу
эту грамоту, ну а уж мне и подавно.
Все сотрет ветерок, чуть подует. Неправда,
что природа нема, нет, она говорит без умолку,
остается надеяться лишь на ее не особенно пристальное
внимание к нам.

***
Вы обо мне судили
только по оболочке,
суть же внутри, в середине,
а не в заглавной строчке.
Не оболочка ли, кстати,
стала всему виною?
Был лишь сургуч печати
между вами и мною.
Стойте, а как же предвестие
важного поворота?
Не говорило ли что-то
о новой в жизни главе?
Так кора и осталась
как бы моей подноготной,
пламя так и питалось
простотой приворотной.
Не наступите часом,
это не тень, я сам.
От себя оторвать бы с мясом
ее, подарить бы вам.

ОДНАЖДЫ УТРОМ, ПРОНИКНУВ В ВОЗДУХ СТЕКЛА

Однажды утром, проникнув в воздух стекла,
Отчаявшись, громко воскликнуть: "Я вижу! О чудо!"
Цепляясь за пустоту, за мимолётный разлад,
С ужасом, с несостоятельностью Иуды.
Тогда же будто с экрана мираж из зеркал:
Всхолмления, рощи, дома из сплошного обмана.
Но это случилось так поздно, и я отчего-то убрал
Шкатулку с секретами стёкол благоуханных.

Йоргос Сеферис (1900–1971), настоящая фамилия — Сефериадис, крупнейший поэт в современной греческой литературе, начал сочинять стихи в возрасте тринадцати лет. Несмотря на то, что его образование ближе к европейскому (окончил Сорбонну), целью своей жизни он поставил возвышение греческой литературы. Сеферис соединил экономную четкую строфику со сложными ступенчатыми рифмами и образностью французских символистов. Основная тема творчества Сефериса - тема постоянного пребывания на чужбине и возвращения на родину. В 1963 году Георгосу Сеферису присуждена Нобелевская премия по литературе "за выдающиеся лирические произведения, исполненные преклонения перед миром древних эллинов". Его стихи сравнивали с классиками европейской поэзии Элиотом, Йетсом. Все переводчики и исследователи творчества Георгоса Сефериса в один голос отмечают простоту и искренность его поэзии, чистоту и изящность его языка, отмечают, что он обладал подлинным поэтическим даром.

Йоргос Сеферис мой любимый греческий поэт. И мне очень нравятся переводы Александра Рытова, который был у меня вчера в гостях в ток-шоу "Культуротека".

Санторини

Поклонись, если можешь, морской воде,

забыв звуки флейты и голые ноги,

которые топчут во сне чью-то жизнь,

давно утонувшую в глубинах истории.

Дату, имя свое и место

на раковине неизвестной

напиши, коль сможешь,

да брось подальше -

и пусть утонет в бескрайнем море.

Даже если дует ветер

Даже если дует ветер,

нам не холодно. Так узок

тени ветренной простор

под стволами кипарисов,

и повсюду на вершинах,

и на склонах местных гор.

Вновь друзья нас утомляют -

ведь никто из них не знает,

как им лучше умереть...

***

Пламя вылечивает пламя

не мгновениями, не по капле,

а ярким блеском, сразу,

как страсть, что смешана

со страстью встречной, как будто страсти,

пригвожденные друг к другу;

иль как ритм музыки, что что остается там, в центре,

статуей недвижимой.

Дыхание, это не случайно,

в нем вспышки молний.

Я молчал относительно романа Ханьи Янагихары "Маленькая жизнь", но за меня все прекрасно сказал замечательный литературный критик Николай Александров. Полностью с ним солидарен побуквенно!

" Огромный, томительный, выматывающий, как второсортный сериал роман Ханьи Янагихары «Маленькая жизнь», вынуждающий говорить о нем, хотя бы для того, чтобы оправдать потраченное на прочтение время. Роман о судьбе несчастного, обездоленного сироты, в детстве и отрочестве прошедшего через муки ада, и потратившего юность и зрелый возраст на то, чтобы отважиться рассказать о пережитом, чтобы избавиться от агрессии, направленной на самого себя. Разумеется, в процессе длительного исцеления самое активное участие принимают друзья Джуда Сент-Фрэнсиса (понятное дело, фамилия знаковая). «Маленькая жизнь» -— это лишенная психологичности в духе шаблонно понятого Достоевского «Безгрешность» Франзена. Там-то, по крайней мере, есть выразительные характеры, есть напряженность в диалогах и хоть какая-то психоаналитическая глубина. Здесь – все плоско, картонно, сентиментально, многословно (хотя и «Безгрешность» не мала по объему) и до ужаса монотонно. Такое впечатление, что все герои не просто сделаны на один лад, но это просто один и тот же персонаж, и лишь писательские ремарки позволяют нам понять, что мы имеем дело с разными людьми. И они все – за исключением темных лиц из прошлого Джуда – из него, правда, по какой-то случайности один из персонажей вторгся в настоящее (то есть стал проекцией пережитых кошмаров) – отзывчивы, дружелюбны и обеспокоены болезненным состоянием главного героя. Это утомительное, хотя и соблазнительное для многих чтение, скучное, как неизменная манная каша по утрам".

Источник: http://echo.msk.ru/programs/books/1908490-echo/?=top

На днях позвонил мой друг Кирилл Кравченко, мы говорили о его папе, замечательном переводчике Якове Вениаминовиче Берлине. Полковник-кавалерист, позже сапер, Берлин прошел всю войну без единой царапины, позднее преподавал на английском языке международное право на курсах подготовки переводчиков для ООН. Первой его опубликованной работой были переводы с японского, выполненные совместно с З. Рахимом (Р. Хаяси. “Шесть рассказов”, М., 1960) – до половины довел работу Даниил Андреев, умерший в 1959 году, заканчивал ее Берлин. Наиболее известная его переводческая работа – “Космическая одиссея” Артура Кларка, от которой издательство – ни много ни мало – отрезало финал, как противоречащий материалистическим воззрениям.

Я помню, как искал на библиотечных полках его переводы и зачитывался ими в детстве. И вот тут обнаружил у себя его переводы англоязычной поэзии.

РЕДЬЯРД КИПЛИНГ

(1865-1936)

МОРАЛЬНЫЙ КОДЕКС

Чтоб вы не приняли за быль
Мой стих, скажу я вскользь –
Всё это я придумал сам
С начала до конца.

Медовый месяц пролетел, пришлось с женой проститься,
Вновь Джонса служба позвала, афганская граница,
Там гелиограф на скале, а он связист бывалый
И научить жену успел читать свои сигналы.

Она красой, а он умом равны друг другу были,
В разлуке их Амур и Феб сквозь дали единили.
Чуть рассветет, с Хуррумских гор летят советы мужа,
И на закате нежный Джонс твердит мораль всё ту же.

Остерегаться он просил повес в мундирах красных,
Сладкоречивых стариков, не менее опасных,
Но всех страшней седой сатир, кого чураться надо, –
Их генерал, известный Бэнгз (о нем и вся баллада!).

Однажды Бэнгз и с ним весь штаб дорогой едут горной,
Тут гелиограф вдалеке вдруг стал мигать упорно.
Тревожны мысли: бунт в горах и гибнут гарнизоны...
Сдержав коней, они стоят, читают напряженно.

Летят к ним точки и тире. "Да что за чертовщина!
“Моя любовь!” Ведь вроде нет у нас такого чина!"
Бранится Бэнгз: "Будь проклят я! “Малышечка!” “Богиня!”
Да кто же, тысяча чертей, засел на той вершине?"

Молчит придурок–адъютант, молчит штабная свита,
В свои блокноты странный текст все пишут деловито,
От смеха давятся они, читая с постной миной:
"Не вздумай с Бэнгзом танцевать – распутней нет мужчины!"

Так принял штаб с Хуррумских гор от Джонса передачу
(Любовь, возможно, и слепа, но люди-то ведь зрячи),
В ней Джонс супруге молодой из многомильной дали
О жизни Бэнгза сообщал пикантные детали.

Молчит придурок–адъютант, молчит штабная свита,
Но багровеет всё сильней затылок Бэнгза бритый.
Вдруг буркнул он: "Не наша связь! И разговор приватный.
За мною, по три, рысью ма-арш!" – и повернул обратно.

Честь генералу воздадим: ни косвенно, ни прямо
Он Джонсу мстить не стал никак за ту гелиограмму,
Но от Мультана до Михни, по всей границе длинной,
Прославился почтенный Бэнгз: "Распутней нет мужчины!"

ГЛИН ХЬЮЗ

(р. 1935)

ВЕТЕР

Под нервными порывами его
к земле прижались робко куропатки,
усталые продрогшие крестьяне
садятся потеснее к огоньку,
прислушиваясь к шуму облаков,
бегущих сквозь расщепы длинных труб
на крышах. Овцам не укрыться от него,
полям не спрятаться нигде,
а он весь день лютует да лютует,
воображению подобно проникая
под платье людям и в карьеров щели
зарядами настырного дождя,
который успокоиться не может,
пока в глухие стены не упрется,
и, многоглазо каплями сверкая,
в болотном торфе камни обнажает,
изрезанные ветром, будто кнехты
с намотанным на них причальным тросом.
Репей колючий он сгоняет в кучи,
пустой железной банкой громыхает.
И хоть подчас земную шкуру взрежет
лохмотьями случайный солнца луч,
на мир упорно нагоняет ветер
летучую задумчивую хмурь.

БРАЙЕН ПЭТТЕН

(р. 1946)

ПРИЗНАНИЕ МАЛЕНЬКОГО ДЖОННИ

Сегодня утром

по глупости и малолетству своему
я автомат заряженный стащил,
припрятанный отцом еще с войны,
и расстрелял своих врагов-мальчишек.
С тех пор я прячусь и нейду домой.

Сегодня утром

меня по городу разыскивать взялись
с ищейками отряды полисменов.
Они запомнили мои приметы
и спрашивают всех: “Вы не видали
мальчонку с настоящим автоматом?
Ему семь лет,
он любит Микки-Мауса и сказку
про доброго медведя.
Вы, может быть, его видали?”

Сегодня утром

я в этот двор, чужой и незнакомый,
забился, и сижу, и все твержу себе:
“Что ты наделал, что же ты наделал!”
И думаю, куда же мне податься,
но не могу пошевелиться даже,
ищейки скоро выследят меня – 
я бросил там бумажку от конфеты.

Когда начинаешь писать о большой книге большого писателя всегда сталкиваешься с трудностью с чего же начать. Начну, пожалуй, с печального утверждения: эта книга пришла к русскому читателю поздновато. Она была издана в 1986 году и вполне выдерживает дух прозы 1980-х - честная, исповедальная проза поколения "после 60-х". Отгремели великие романы о великих бунтарях. И снова в литературу вернулся "тихий человек". Обычный человек, жизнь которого не изобилует особыми событиями. Но в этом и прелесть прозы 80-х - в центе романа стоит сам человек, этот мир антропоцентричен и этим приковывает к себе. 

Премия "Ясная поляна" объявила короткий список претендентов на победу в двух номинациях нынешнего года:
"ХХI век"
1. Наринэ Абгарян. С неба упало три яблока
2. Сухбат Афлатуни. Поклонение волхвов
3. Александр Григоренко. Потерял слепой дуду
4. Борис Минаев. Мягкая ткань. Часть первая: Батист
5. Владимир Эйснер. Гранатовый остров
6. Леонид Юзефович. Зимняя дорога

"Детство, отрочество, юность"
1. Марина Москвина, Юлия Говорова. Ты, главное, пиши о любви.
2. Марина Нефедова. Лесник и его нимфа
3. Юлия Яковлева. Дети ворона

Давненько я не делился новинками, которые меня лично интересуют. Вот небольшая подборочка с аннотациями к книгам. Некоторые в представлении  и не нуждаются.

Семь лет в Тибете

Генрих Харрер

Центрполиграф

Роль Генриха Харрера в одноимённом фильме Жан-Жака Анно стала одной из ключевых в карьере молодого Брэда Питта. При этом международный бестселлер 1952 года, по которому снят фильм, как ни странно, только сейчас впервые выходит на русском языке. «Семь лет в Тибете» — это автобиографический тревелог австрийца, сбежавшего с товарищем из английского лагеря в Индии. Он перебирается через Гималаи, чтобы открыть для себя другой мир в Тибете и стать наставником и другом Далай-Ламы XIV. История человека, волей случая не ставшего частью Третьего рейха и полюбившего параллельную вселенную, которая выглядит одновременно как сказка и как антиутопия.

 

Зона интереса

Мартин Эмис

Фантом-пресс

Четырнадцатый роман Мартина Эмиса — это сатира в гоголевско-щедринском духе, история любви и морали на неожиданную тему холокоста. Место действия писатель взял из своего романа «Стрела времени» — это часть лагеря смерти Освенцим, а рассказана история тремя героями: комендантом-алкоголиком Полом Доллом, его подчинённым Ангелусом Томсеном, у которого развивается платонический роман с женой Долла Ханной, и, наконец, евреем, работающим в лагере, Шмулем. Можно было бы сравнить «Зону интереса» с «Бесславными ублюдками» Тарантино, если бы Эмис не оставался постоянно предан реальности, которая не отпускает даже в самые комические моменты. Возможно, именно поэтому его книга получила значительно более однозначные положительные отзывы.

 

История осады Лиссабона

Жозе Сарамаго

Азбука-Аттикус

Как человек может повлиять на историю? Например, поставить частицу «не» в историческом описании так, что исторический текст необратимо меняется и утверждает то, чего не было на самом деле. Жизнь корректора, поставившего злополучную частицу, разворачивается благодаря последовавшему неожиданному предложению. Роман Сарамаго 1989 года — это и размышление о создании и работе над текстом, и исторический роман об осаде Лиссабона и португальской реконкисте. Португальский классик лавирует между вымышленной историей и грустной обыденностью жизни корректора, между прошлым и настоящим, и подспудно размышляет о главном португальском фокуснике слова Фернандо Пессоа, чья книга «Морская ода» тоже впервые выйдет на русском языке этой осенью.

 

Безгрешность

Джонатан Франзен

Corpus

Новая книга главной надежды и опоры современного американского романа Джонатана Франзена переведена на русский как «Безгрешность», хотя имя главной героини Пьюрити — это, конечно, Чистота. Различие важно, потому что впервые в романе у Франзена исследуется не именно американская современная история, а чувства, понятные в любой точке земли. Его герои при этом отнюдь не безгрешны, однако в них есть то, что можно назвать чистотой. «Безгрешность» — пятый роман писателя, в котором ему уже не нужно никому доказывать ни своё мастерство, ни чувство юмора. Всё это делает его новую книгу более свободной, а отношения автора и читателя — более дружескими.

 

Источник: отсюда

Ну вот я и не пропустил в этом году ММКВЯ. Выбрался я туда в субботу утром и смог в относительном спокойствии и без очередей попасть на ярмарку и пройтись по стендам.

По итогам посещения книжной ярмарки. Мы развиртуализировались с Андреем (profi30), очень мило с ним поболтали, промыли косточки Прилепину, вещавшему с подиума.

Ну и, конечно, я подкупил себе книжек (на этот раз улов скромный, соответствует финансам).

Я все-таки купил вожделенный мной номер журнала "Иностранная литература", посвященный современному немецкому рассказу. Ура!