Отрывок из книги, которую я параллельно перевожу. Ещё ничего не отредактировано.

ХРИСТИАНСКАЯ ЭТИКА И МЕТАФИЗИКА ПОЛА. РЫЦАРСКАЯ ЛЮБОВЬ

Под пагубным влиянием фрейдизма мы сегодня почти неспособны рассматривать  сексуальность иначе, чем инстинкт, порождающий удовольствия. Рассуждать теперь о «метафизике пола» большинству наших современников кажется, как ни парадоксально, чем-то абсурдным, а то и вовсе смешным. Метафизика пола отказывается говорить о таком сексуальном явлении, как инстинкт полового влечения, или же чисто биологическом принципе продолжения рода. Двум этим понятиям, сходящимся в анти-традиционном климате, свойственном современному миру, метафизика пола противопоставляет свою концепцию многогранной и тоталистической сексуальности, идею, в которой различные внешние аспекты сексуального явления организованы иерархически, и кульминирует в признании своего трансцендентного измерения. Половой инстинкт, проявляемый тем или иным индивидом, ищет изначальное Единство, всеобъемлющий синтез истоков, coincidentia oppositorum, мифическое изображение которого является ничем иным, как знаменитым мифом об андрогине, в частности, воскрешённым Платоном.

Одним из самых больших беспокойств Эволы была систематизация, в свете множества свидетельств традиционных цивилизаций, этой метафизики пола, которая видит в союзе Мужчины и Женщины "процесс воссоздания андрогина". Со своей стороны Генон не приступает к этому вопросу более чем эпизодически, и нередко для того, чтобы подчеркнуть роль любви в героическо-воинском принципе и его эмоциональном отношении к природе, свойственном Кшатрию. Таким образом, возникает проблема рыцарской любви, анализ которой заставляет нас вспомнить историческую функцию восстановления западного средневекового христианства.

В ответ на естественное стремление упадочнической древности, средние века реабилитировали духовность во всех её формах. Они восстановили доступ к трансцендентному и различным к нему путям: чисто метафизический путь (духовность Золотого века), гностический и героический путь (Тамплиеры, Ордена воинов-аскетов), исключительно гностический путь (монастырские Ордена, сосредоточенные на идеале знания, а не действия), воинский путь (предназначенный для рыцарского типа, который мы здесь рассматриваем) и эзотерико-религиозный путь (мирская Церковь).

Необходимо отличать два типа рыцарства: Духовное Рыцарство и Воинское Рыцарство. Идеалом первого являлся синтез знания и действия, это всегда цель и средство. Между членами второго происходило создание нормальных отношений из составных элементов изначального синтеза. Действие становилось доминирующим элементом, целью, хотя нужно заметить, что знание, собственно говоря, превращалось в средство. Истинное знание больше не могло быть целью. Оно способно было становиться лишь средством, дабы служить религиозному способу подхода к трансцендентному, к вере, что опирается на эмоции, которые, в свою очередь, приводят к проявлению и интеграции женского начала, делая его необходимым в  инициатической цепи посвящения. Рыцарская инициация, в чисто воинском смысле этого термина, - инициация, специально приспособленная к типу человека, мало расположенного к созерцанию, - доминирующая в нём возбудимость одновременно чувствительна к религиозному способу подхода к трансцендентному, и уязвима перед очарованием, неотделимым от женской власти. Для человека этого типа стояла проблема интеграции элементов аффективного происхождения в своё героическое видение жизни. Вера и любовь – на службе действия. Они являлись высшими мотивами рыцарского героизма.

Эвола  посвящает целую главу "Метафизики Пола" «процессам пробуждения средневековой рыцарской любви». В ней говорится о культе «Дамы», «женщины духа». Эвола пишет: «В действительности «дама сердца» существовала исключительно в воображении, на тонком плане, движущем поведением рыцаря и питавшем его экзальтацию».  Всё это следует понимать так, как мы уже объяснили ранее, а именно что женщина, которой посвящали свою жизнь и шли ради неё на самые опасные предприятия, нередко выбиралась таким образом, что возможность обладать ею была исключена уже изначально; речь могла идти и о замужней женщине, на обладание которой не могло быть никакой надежды, или же ей могла стать недоступная женщина, чья «жестокость» принималась как нечто возвышенное; также мог подразумеваться и простой образ, который был создан как прототип существующей женщины, однако никогда не виденной («далёкая принцесса»). Однако эта женщина питала желание и призывала мужчину к службе до самой смерти.  Под Domnei и Donnoi на провансальском наречии подразумевался тот тип любовных отношений, которые изначально отрицали физическое владение женщиной. На весьма примечательной  гравюре руки человека символически связаны, и один из представителей этого движения говорит: «Тот, кто хочет полностью обладать своей дамой, ничего не знает о Donnoi». В других случаях было допустимо обладание и отношения с женщиной, которая, однако, не могла быть объектом подобного Эроса. С одной стороны, как мы уже говорили, здесь следовало думать о скрытом желании избежать того, чтобы конкретные эротические отношения привели к завершению или кризису высокого пробуждённого внутреннего напряжения (к примеру, Рильке точно отмечает, что рыцари испытывали опасения, что их ухаживания за Дамой могут привести к успеху); но с другой стороны, как об объективной компенсации всего этого, также следовало думать о событиях, которые попадают под то, что мы обозначали как принцип воплощения женского начала в себе, его абсорбцию и интеграцию с ним в сверхфизической, незримой области. Таков способ приближения, если рыцарь испытывал любовь, к овладению «внутренней женщиной», параллельно стремясь к самосовершенствованию (героические предприятия, опасности, приключения и всё то, что почти фанатично совершалось ради своей «Дамы»).

Таким образом, приверженцы духовного рыцарства имели внутренне присущую им потребность в самосовершенствовании на гностическом пути знания, как согласно героическому пути действия, трансцендентная потребность сторонников воинственного рыцарства заключалась в необходимости отвечать современным условиям, имея внешнюю мотивацию в той степени, в какой героизм отделён от созерцания, и биопсихизм Кшатрия больше не находил свой «неподвижный двигатель» в чистой духовности.

Этих внешних мотива два: вера и любовь. Их сосуществование и общая принадлежность к сфере эмоций, чувств, аффектов и душевных импульсов доказывает, что подобный идеал рыцарства был направлен на человеческий тип Кшатрия, уже далёкого от изначального высшего синтеза, отныне лишённого любого чисто брахманического и воинского элемента, импульсом для пробуждения которого являлось уже не знание, а религиозные и эротические заменители, на которые возлагалась роль «неподвижного двигателя», «действия без действия», традиционно связанная с принципом созерцания.

Приверженец воинского рыцарства, во вторую очередь, действовал через религиозное или эротическое напряжение, без которого его позиция самосовершенствования не была способна переходить от потенции к действию. Но, по крайней мере, он не действовал под влиянием иррациональной воли к жизни, характерной современному воинскому типу, находящемуся за пределами какого-либо религиозного принципа и уважения к женскому началу в целом. Кроме того, незадолго до появления этого типа кондотьера был рождён современный миф о Дон Жуане. Донжуанство – эротический вариант «воли к власти», сексуальное применение Силы в смысле, подразумеваемом итальянским Ренессансом. Никто не может сомневаться в том, что перед Кондотьером или Соблазнителем, рыцарь, даже в воинском смысле этого понятия, являлся высшим человеческим типом. Собственно говоря, рыцарское представление о любви принадлежит к «метафизике пола», то есть, традиционной концепции, поскольку женщина и любовь рассматриваются в ней наравне с религиозной верой, как основы трансцендентного импульса. Упадок начинается лишь с появлением того, что Эвола называет «биологизацией эроса».