В колонках играет - My Dying Bride - The Scarlet Garden

"Жизнь жестока, если она хочет быть великой. Она оставляет право выбора лишь между победой и поражением, а не между войной и миром. Жертвы победы являются составной частью победы".

Конечно, "Закат Европы" можно прямо-таки разбирать на цитаты. Эта цитата - просто из того, что недавно попалось на глаза.

Вообще, всю философию истории Шпенглера пронизывает двойственность, противоречивость, которая, возможно, делает его труды спорными или даже бредовыми для "традиционной" науки, но тем не менее именна эта противоречивость делает его философию философией, а самого Шпенглера - достойным последователем Ницше, дополнившим своего учителя именно в той области, где Ницше был откровенно слаб - в истории.

Противоречивость в "Закате Европы" - на каждому шагу. С одной стороны, Шпенглер прямо-таки эпатирует своим материализмом, не уставая заявлять о своей симпатии к, если позволите, "аристократии дела" - к тем, кто делает политику, к тем, кто действует, в противовес тем, кто думает - и бездействует. На это накладывается и тезис о том, что западная культура (это термин Шпенглера, по-нашему - цивилизация) вступила непосредственно в стадию цивилизации (криво вышло, ну да ладно), т.е. в стадию империализма, доминирования масс, смерти высокой культуры и духовности, выхода на первый план "последних мировоззрений" (для примера: это буддизм, стоицизм и этический социализм для индийской, античной и западной культур соответственно) - мировоззрений усталости от жизни и от всего бытия. Современность - это стадия Римской империи в античности. Рим не имел культуры, сравнимой, скажем, с Грецией. Всё - и культура, и наука - в Риме нацелено на практичность и эффективность. Этим Рим и прославился. Потому и для своих времен Шпенглер считал лучшим занятием дело политика, нежели философа. Уход в философствование - это бегство от реальности (именно в рамках наступившего времени, что важно заметить).

С другой стороны, Шпенглер так и не ответил на вопрос, который закономерно встаёт: какова же тогда роль самого Шпенглера? Как бы ни превозносил он "действие", "людей крови", сам он принадлежит к "людям духа" - тем, кто "не от мира сего". Да и судьба Шпенглера показательна - после издания своего великого труда он приобрёл известность и авторитетность и даже было попытался заняться политикой, но это дело провалилось. Заигрывания нацистов он с презрением отверг - и прожил остаток своих дней в тихой опале. А меж тем, приход тоталитаризма - яркий пример цезаризма, жестокой и практичной власти случайных людей, которому как раз "пришло время" - по теории самого же Шпенглера...

Противоречивость состоит и в том, что всё-таки жизнь выделяемых культур Шпенглер явно соотносит именно с духовным развитием - и тот момент, когда высокая культура умирает, переходя в заключительную стадию - цивилизацию - он описывает скорее со смешанным чувством восхищения (силой, масштабностью) и омерзения (от бездуховности и отсутствия "стиля", "крови" - важных и абсолютно трансцендентных понятий в его философии). Всё-таки, восхищаясь рыцарями времён крестовых походов, Шпенглер с нескрываемым упоением описывает религиозных деятелей зороастризма, раннего христианства, гностицизма - этих провозвестников культуры, которую сам Шпенглер назвал "магической".

Я уже сказал, что в философии Шпенглера очень больше значение играют образные полумистические понятия вроде "стиля", "крови", "быть в форме" (всё это имеет положительные значения), которые он употребляет применительно к культуре. Но самое важное - в основе каждой культуры он видит исключительно трансцендентное понятие - некий "прасимвол". Для западной цивилизации прасимвол - стремление к бесконечности, для египетской - путь, как путь к смерти, путь в вечности, для китайской - путь, как поток, витиеватое созерцательное блуждание, "дао", для магической - мир как пещера...

Да, кстати о "крови". Временами злоупотребление этим термином делает Шпенглера похожим на некоего адепта национализма (и нацисты сумели употребить для своих нужд и его философию, несмотря даже на его презрение к ним). Но параллельно с этим он настаивает, что всего его великие культуры никак не связаны с этносом. Этнос - это последнее, на что следует обращать внимание. "Нация" же - всего лишь стадия в историческом развитии великой культуры. Хотя она ему, безусловно, милее, чем "бесформенные" массы, которые являются единственным этносом, единственной нацией для стадии "цивилизации". Для примера: в магическую культуру Шпенглер включает самые разные народы - и семитов (иудеев с арабами), и арийцев-персов, и поздних греков-византийцев с армянами, и турок-сельджуков (именно их владычество ознаменовало стадию "цивилизации" в магической культуре). М-да, слишком вызывающе с точки зрения науки, но для философии - шикарно.

И напоследок ещё о "людях крови" и "людях духа":

"Можно быть или героем, или святым. Посередине находится не мудрость, а обыденность".

В колонках играет - Black Sabbath - Heaven & Hell

В последнее время как-то стал замечать, что Достоевский превращается в некоего лубочно-исконнорусско-православного писателя. Возможно, это связано с тем, что он, как правило, выступает неким аргументом в устах верующих людей во время споров с атеистами. Влияет на это и публицистика самого Достоевского, у которой всё-таки не отнять наивно-мессианского духа почвенничества.

Видимо, в области публицистики такое отношение к Достоевскому и правомерно. Но опасность состоит в том, что такое неверное восприятие перекидывается и на его литературное творчество. Может быть, мне это лишь кажется, но тем не менее кое-что скажу по этому поводу.

Прежде всего, всегда необходимо отделять автора от его произведения. Это касается не только Достоевского. Очень часто суть произведения подменяют биографическими особенностями автора или его воззрениями/верованием/etc. Однако надо помнить, что любое художественное произведение - это всегда некая сверхсумма того, что было задумано автором, появилось по его воле, и того, что вышло помимо его воли, а то и против неё, подсознательно. В случае с Достоевским, столь глубоко копавшим в сущности психики, в психологии людей, понимать это очень важно -  как мне представляется.

А теперь конкретный пример. Уже затёртым до дыр стал знаменитый риторический вопрос о том, стоит ли счастье всего мира слезинки одного ребёнка. Это вопрос стал своего рода общим местом гуманизма. Но как-то отходит на задний план, что литературное "авторство" этого вопроса принадлежит Ивану Карамазову. Да-да, не "святым" Алёшеньке или Зосиме, не импульсивному Мите. А именно Ивану - который затеял бунт против Бога, который сказал, что, "если Бога нет, то всё позволено" и "В Бога верю, но мира Божьего не принимаю". В этом ракурсе как-то начинаешь сомневаться, настолько ли гуманистичен тезис о слезинке ребёнка. Если вспомнить Ивана, то он приобретает черты болезненной заострённости - т.е., являясь другой крайностью по отношению к "всё позволено", он оказывается и столь же чудовищным и, если хотите, бесчеловечным.

Да и вообще обилие "тёмных" героев у Достоевского - что оно может означать? Все эти метафизические бунтари, сумрачные, болезненные мыслители и нигилисты: Раскольников, Подпольный человек, Кириллов, Иван Карамазов, Свидригайлов, Ипполит... Зачем их так много? Да, может статься, что они были вставлены Достоевским как антигерои. Но, с другой стороны, все они, как правило, - самые мощные и сложные образы в его произведениях. Да и интерес к этим подпольным людям у Достоевского неподдельный. А интерес - это уже сопричастность.

Иногда мне кажется, что, хотя от церкви отлучили Толстого, но Достоевский - куда как больший еретик, просто, в отличие от Толстого, он не делал свою ересь общественным движением, не кричал о ней, а тихо и скрупулёзно изучал пресловутое Подполье, что уже само по себе есть нечто антицерковное.

В колонках играет - Funeral - What Could Have Been

Помнится, как-то раз взялся я за «Чёрную книгу Арды», небезызвестный отечественный фанфик по «Сильмариллиону». Прочитал авторское предисловие. Собственно, на этом моё знакомство с данной книгой и окончилось. Потому как из предисловия мне стало понятно, что ни черта авторы в Толкиене не понимают, да и пафосные потуги на философичность явно выдали дилетантов в философии. Конечно, прозвучало и сакраментальное «нет абсолютного Добра и Зла»… Иногда мне кажется, что если бы все эти  многочисленные «дилетанты в философии» до конца осознали всю чудовищную бесчеловечность этого тезиса, которым они так легко бросаются, то они сошли бы с ума. Утверждать, что мир – хаос, легко и приятно. Понимать (а значит и чувствовать) это – невыносимо и опасно для психики.

Ну, да я отвлёкся. Возвращаясь к предисловию: там, конечно, прозвучало и камлание по поводу «другого взгляда», а где-то между строк повеяло и темой свободы. Впрочем, это уже личностные ассоциации. Но очевидно, что тема взаимосвязи Тьмы и свободы так же популярна у дилетантов в философии и так же легко ими постулируется.

Другой раз я взялся написать опус под претенциозным названием «Философия Тьмы» – собственно, анализ толкиеновской Тьмы. Теперь я явственно понимаю всю смехотворность подобного начинания (потому что труд под таким названием должен быть фундаментальным исследованием), а здесь помещу лишь некоторые заметки о Морготе  – стало быть и частично о Тьме. А Саурона коснёмся как-нибудь в другой раз. 

Как я уже отмечал в прошлом тексте, в фигуре Моргота есть сходство с героями эпохи романтизма. Внешне оно так и есть (видимо, потому фигура Тёмного Властелина оказывается для многих притягательной). Но так ли это на самом деле?

Во-первых, тема познания, в т.ч. и его границ, познания запретного. Эта тема является едва ли не ведущей для западной культуры, и гётевский Фауст, наверно, есть квинтэссенция западного восприятия и понимания данной проблемы.

Конечно, тема эта не присуща одному Западу. Так, на Ближнем Востоке на рубеже нашей и «донашей» эры существовали некоторые гностические секты (например, офиты), которые, по сути, покланялись сатане – ветхозаветному змею-искусителю – считая, что он принёс людям благо, дав знание, а Иегова, в действительности, есть не Бог, а злой демиург. Надо думать, эти люди были первыми и настоящими сатанистами – в противовес современным продуктам массовой культуры и низкопробного оккультизма, которые, по сравнению с офитами, выглядят необразованными позёрами. Впрочем, в наше время очень многие не понимают даже элементарного смысла слов «оккультизм» и «эзотерика», видя за ними всякую пентаграмную чушь, а то и претензии на философию.

Вообще, тут выявляется очень странное совпадение. Вот диалог Саурона с последним нуменорским королем Ар-Фаразоном:

«И из неё [Древней Тьмы – m.p.] был сотворён мир. Ибо Тьма одна достойна поклонения, и Владыка её может ещё сотворить другие миры в дар тем, кто служит ему, чтобы рост их могущества был бесконечен».

И спросил Ар-Фаразон: «Кто есть Владыка Тьмы?»

Тогда Саурон повёл разговор с королём за запертыми дверями и солгал, говоря: «Он тот, чьё имя ныне не произносят; ибо валар ввели вас в заблуждение насчёт него, предложив имя Эру, фантом, выдуманный в безумии их сердец, чтобы поработить людей. Ибо они – оракул этого Эру, который говорит только то, что они хотят. Но тот, кто является их господином, ещё восторжествует, он освободит вас от этого фантома; и имя его – Мелькор, Владыка Всего, Даритель Свободы, и он сделает вас сильнее, чем они».

Речи Саурона напоминают основные мотивы гностицизма, вплоть до пленённого истинного Божества и некоего мирового Первоначала (в данном случае это Тьма), не тождественного Божеству. Впрочем, даже без «ереси» Моргота и Саурона, структура толкиеновского мироздания выглядит не совсем в духе традиционного христианства. Ведь в Арде на центральном месте именно валар – демиурги. Эру, хотя и является Богом, не является в то же время творцом Арды. Здесь очень хорошо вписывается гностический же термин – эманация (из словаря – (от позднелат. emanatio – истечение, исхождение) переход от высшей онтологической ступени  универсума (Единое) к низшим, менее совершенным. Эманация как убывание бытия противоположна восходящему развитию, совершенствованию). Эру скорее эманирует свою силу айнур, уже затем творящим Арду самостоятельно. Налицо, пусть малоступенчатая, лестница эманации: Эру (Единый, истинный Бог) – айнур – валар – майар. Айнур сопричастны самому Эру, валар, хотя и из их числа, уже скованы миром Арды, майар же активно действуют ещё ниже – на «местном» уровне Средиземья. Но что самое изумительное: как и истинные Божества гностицизма, Эру не творит материю, он творит дух – айнур, те творят «духовную Арду» – свою Музыку, а уже потом демиурги-валар создают Арду материальную (а ведь в гностицизме материя как раз была злым, тёмным началом, противостоящим Божеству; вот и здесь Эру с материей не соприкасается). Такое мироздание нехарактерно и для «родственных» Средиземью языческих систем – скандинавской, карело-финской.

Примечательна и сама история низвержения Моргота – Толкиен прямо указывает, что он растратил свои силы на созданные им армии существ. Т.е. можно сказать, что и тут имеется эманация. В то же время, такое «ослабление» для валар, равных по рангу Морготу (ну, или хотя бы только Манве), нехарактерно. Но ведь они и не создают разумных существ – это прерогатива Единого. Впрочем, всё это лишь хитроумная гипотеза: хотя совпадение странное и занятное, трудно поверить, что Толкиен вообще имел серьёзные познания в области гностицизма. По крайней мере, я такой информацией не располагаю. Так что пусть это пока останется не более чем ересью. В любом случае, думаю, что мало кто из тех, кто любит трепаться о том, что «Профессор был неправ» или «На самом деле, всё было не так», сможет оперировать понятиями, приведёнными выше. 

Однако я изрядно ушёл в сторону. Вернёмся от тайн мироздания, эонов, архонтов и эманаций к романтическому бунтарю Морготу. Да только  романтичен ли он? Ради чего он бунтует, пересекает грань добра и зла? Ради познания и свободы, как Фауст Гёте или Каин Байрона? Нет. Разгадка лежит на поверхности: Моргот бунтует не против Эру и с ним он даже не порывается воевать, он бунтует за обладание Ардой, он борется с такими же демиургами, как и он сам, за то, что возникло лишь благодаря всемогуществу Единого.

Другими словами, вместо благородного Корсара перед нами лишь жадный божок. Жадность его обусловлена его слабостью. Смею предположить, что она вызвана тем, что Моргот осознаёт своё бессилие перед Эру, перед его творческим потенциалом. Творчество самого Моргота оборачивается жалкими карикатурами – орками и прочими гадами – которые, зачастую, без Владыки нежизнеспособны или изрядно теряют силы. Таким образом, Моргот оказывается глубоко несвободен: даже разрушая направо и налево, не подчиняясь никому, он не способен порвать с бытием, созданным Эру, он живёт в его системе координат, а собственную создать попросту не может. Разрушительная деятельность Моргота напоминает психоз, когда безумной агрессией пытаются затмить истинное положение вещей.

Это ли Свобода?

Не имея свободы сам, Моргот никому её и не несёт. Его царство – это царство рабов: от майар до орков – как и потом в царстве Саурона даже самые могущественные его слуги, назгул, будут лишь рабами Кольца.

Думаю, не стоит отдельно, объяснять, что и фаустовской жажды познания тут тоже нет. Точнее, она проявится чуть позже – у слуг Тьмы, нуменорцев-отступников. И проявится также в плане бессилия – нуменорские чернокнижники засядут за проблему смерти и невозможности бессмертия. Всё, до чего они дойдут – так это до постройки роскошных мавзолеев и сохранения нетленности трупов. Только трупов. Бессмертия Владыка Тьмы им не дал и дать не мог.

Примечателен и вопрос магии. Толкиен, в одном из своих писем, отмечал, что магия эльфов и магия Врага – вещи не тождественные и лишь ошибочно называемые одним словом. В первом случае мы имеем созидание, своего рода личностный рост, переплетённый с развитием бытия. Во втором случае мы имеем лишь бездумное разрушение ради разрушения. Потому магия Врага сравнивается с Машиной, с тем деструктивным проявлением техники, которым столь ярко и печально запомнился двадцатый век.

Что добро, а что зло для Толкиена? В данном ракурсе мне представляется возможным сказать, что добром является сила, а злом – бессилие. Да только речь идёт не об оружии, магии и армиях. Речь идёт о творческой потенции. Моргот – импотент. Он ничего не может создать, он завидует даже существам, низшим по рангу – скажем, Феанору, который, будучи действительно романтическим героем, противоречивым, не тёмным и не светлым, смог создать Сильмарили. Всё, что смог Моргот, – лишь похитить их. Вся его деятельность – это причинение боли другим только потому, что ты испытываешь боль сам. Да только кто виноват в твоей боли? Божество? А не ты ли сам?..

Каждая страница «Сильмариллиона» и «Властелина Колец» буквально вопиет о бессилии Моргота и импотенции Тьмы. Конечно, любители толкиенистской криптоистории (назовём это так) могут возразить что-нибудь в духе: «Все книги написаны с позиции эльфов/валар/т.п.». Но, сделав взгляд с «другой стороны», мы лишь поменяем местами ярлыки, а суть не изменится. Ведь мы имеем дело всего лишь с выдуманными именами, о чём никогда не стоит забывать, читая Толкиена. 

В колонках играет - Kypck - Демон

 

Давай пойдём, лишь ты и я,

Когда распластается вечер по небу,

Как пациент на столе, под наркозом…

Давай пойдём по улицам полупустым,

По закоулкам шепчущим

Ночей бессонных в недорогих отелях

И пыльных ресторанов с панцирями устриц:

По улицам, что следуют, как нудный аргумент

Коварного желанья

Поставить пред тобой всесокрушающий вопрос…

О, не спрашивай же только: «Что такое?»

Давай пойдём – и нанесём визит

 

По комнате женщины ходят и ходят,

Говоря о Микеланджело.

 

Жёлтый туман, что трётся спиной о стёкла оконные,

Жёлтый дым, что мордою трётся о стёкла оконные,

Лизал языком закуты вечера,

Держался над лужами под водостоком,

Собрал на спине весь пепел из труб,

Скользнул по террасе, прыгнул внезапно

И, видя, что на дворе

мягкая ночь октября,

Взвился у дома и тут же уснул.

 

И на самом деле, будет время

Для жёлтого дыма стелиться по улицам

И спиною тереться о стёкла оконные;

Будет время, будет время

Готовить лицо к встрече с лицами, что ты встречаешь,

Будет время для убийств и творений,

И время для дел всех и всех дней труда,

Что вертят на блюде вопрос пред тобой;

Время твоё и время моё,

И время для сотни ещё промедлений,

Для сотни предвидений и пересмотров

Как раз перед тем, как тост взять и чай.

 

По комнате женщины ходят и ходят,

Говоря о Микеланджело.

 

И на самом деле, будет время

Спросить себя: «Отважусь ль я?»,

и «Отважусь ль я?»

Время назад повернуть – и вниз по лестнице,

И лысиной блеснуть среди моих волос –

(Пусть скажут все: «О, как он облысел!»)

Костюм парадный мой,

мой воротник,

стоящий плотно к шее,

Богат и скромен галстук мой, приколотый простой иглой –

(Пусть скажут все: «О, как он похудел!»)

Отважусь ль я

Тревожить мирозданье?

Есть в минуте это время –

Для решений и сомнений, что исчезнут чрез минуту.

 

Ибо знакомо мне всё, всё это я знаю:

Все вечера, и рассветы, и полдни,

Кофейными ложками я измерял свою жизнь;

Знакомы мне все голоса, что затихают

Под музыку из комнаты отцовской.

Так как же я осмелюсь?

Знакомы мне глаза уже, всё это знаю я –

Глаза, что превратят тебя

в законченную фразу,

И вот – оформлен я, к игле уже подвешен,

Приколот я, болтаюсь на стене –

Теперь как я начну

Выплёвывать окурки моих путей и дней?

И как осмелюсь я?

 

Знакомы руки мне уже, всё это знаю я –

В браслетах руки, белые и голые,

(При свете лампы, в русых волосках!)

Что это, платья аромат,

Сбивает меня с темы?

А руки на столе и кутаются в шаль.

Как я осмелюсь?

Как же я начну?

 *** 

Скажу ли я, что на закате шёл

по узким улочкам,

Смотрел, как поднимается дымок из трубок

Покинутых мужчин, торчащих из окон?..

 

Я пару бы имел обломанных клешней

И бегал бы по дну морей безмолвных.

 ***

И день, и вечер, спит столь мирно!

Умело пальцы сгладили его,

Усталый… спящий… иль больной притворно,

Растянут на полу, он здесь, он рядом с нами.

Чай, кексы позади – достанет ли мне сил

Мгновенье подстегнуть и ввергнуть в кризис?

Но хоть рыдал, постился я, рыдал я и молился,

Хоть лысоватый череп мой внесли на блюде,

Я не пророк, и нету тут огромного значенья;

И видел я момент – погасла моя слава,

Схватил пальто и захихикал он – Лакей извечный,

Короче говоря, пришёл я в ужас.

 

И стоит ли того,

после всего,

После чаёв, и мармелада, кружек,

Среди фарфора, средь болтовни твоей, моей,

Да стоит ли вообще оно того –

Вцепиться в саму суть, да с милою улыбкой,

И сжать всё бытие в один лишь малый мячик,

И мяч тот покатить – к вопросу, что последний,

Сказать: «Я Лазарь, я восстал из мёртвых,

Вернулся рассказать, и всё я расскажу» –

Если она, поправивши подушку,

Вдруг скажет: «Но это ведь не то, что я в виду имела;

Совсем это не то, совсем не то».

 

И стоит ли того,

после всего,

Да стоит ли вообще оно того,

После  садов, закатов, мокрых улиц,

После новелл, чаёв и после юбок,

шуршащих на ходу –

Всё это, и намного больше? –

И, что хотел, не в силах я сказать!

Чудесный свет вдруг высветил все нервы

в экранные узоры:

Да стоит ли вообще оно того,

Если она, поправивши подушку, сбросив шаль,

Направившись к окну, вдруг сразу скажет:

«Совсем это не то, совсем не то,

Всё это ведь не то, что я в виду имела».

 ***

Нет! Я не Гамлет, и не претендую;

Я лишь слуга при нём, один из тех,

Что действие вперёд толкают,

и сцены начинают,

Совет дам принцу; я лишь инструмент,

Почтительный, я рад, что я полезен,

Учтивый, осторожный и дотошный;

Сентенций полон, но немного туп;

По временам почти смешон –

А иногда почти как Шут.

 

Старею я… старею…

И закатаю я края штанов.

 

Но зачешу ль я волосы назад?

Отважусь ли я скушать персик?

Ходить я буду в брюках белых –

и буду я по пляжу в них гулять.

Слыхал я, как поют русалки,

одна другой.

 

Не думаю, что мне они споют.

 

Видал я, как плывут они вглубь моря,

Расчёсывая пряди белых волн,

И ветер дул, вода – бела, черна.

Но задержали нас в дворцах морских

Морские девы в красно-бурой тине,

Пока нас не разбудят голоса людей –

и мы утонем.

1917

В отсутствие времени и свободного пространства в мозге ввиду диплома и прочих радостей, решил вот поместить ещё один перевод. В очередной раз принёс рифму в жертву смыслу. Хотя корпел над ритмом - правда, вряд ли он кому-либо ясен, кроме меня.

Есть, кстати, австралийский фильм "Пока не разбудят нас голоса живых ", видимо навеянный этим стихотворением (впрочем, Элиот там открыто цитируется), с Гаем Пирсом в главной роли. Ну, и с темой психоанализа. Не ахти какой шедевр, но атмосферен и хорошо смотрится ночью в одиночестве. 

 

В колонках играет - Septic Flesh - Persepolis

"...события прошлого объективно не существуют, а сохраняются только в
письменных документах и в человеческих воспоминаниях. Прошлое есть то, что
согласуется с записями и воспоминаниями".

Дж. Оруэлл, "1984"
 

История - едва ли не самая необъективная из наук. И никогда не будет объективной, до тех пор пока будет идти борьба за власть - а в её окончание я слабо верю. Впрочем, дело не только во власти. То, что во времена Оруэлла только набирало силу, теперь расцветает во всю дурь. Я говорю о массовой культуре и других феноменах с ней так или иначе связанных: клип-культуре, мозаичной культуре, обществе спектакля, обществе потребления. Массовая культура вообще не любит воспоминания. Оно и понятно: если бы "пипл", который "хавает", помнил о старой продукции, то он наверняка бы увидел, что всё, что ему сейчас предлагают, - это тотальный повтор старого: избитых сюжетов, образов, лиц... Но ничего такого нет: все блокбастеры, которые в этом сезоне гремят как кино всех времён и народов, в следующем сезоне уже начисто забудутся, потому что уже появятся новые клоны, которые будут зашибать новые миллионы. Ну, оболочка немного изменится, и только.

Дело, впрочем, не ограничивается только искусством. Весь культ потребления нацелен на "однодневность". Попользовался вещью - и выкинул, чтобы потом тебе втюхали, по сути, ту же вещь, но в новой обёртке. Есть и другой аспект: массовая культура нивелирует всякую местную культуру - т.е. ту, которая имеет множество пластов, от низовых до высоких, классических, и, что ещё важнее, которая имеет продолжительную историю. У "обычной" культуры есть воспоминания, стало быть, есть свои воспоминания (а следом  вкусы, привычки, тотемы и табу, мировоззрения) и у каждого народа, к этой культуре принадлежащего. Чтобы больше продать, нужно расширить целевую аудиторию, т.е уничтожить различия между культурами, чтобы одинаково хорошо "хавал" и русский, и американский, и японский "пипл". Массовая культура неустанно трудится на этой ниве. Иногда этот процесс называют оболваниванием или дебилизацией. Это тоже неудивительно: из общего у всех людей может быть только глупость, а ум - у каждого свой. Общий знаменатель для всех культур оказывается на уровне инстинктов.

Ну, тут я Америку не открыл, да и в сторону ушёл. О воспоминаниях я сказал. Теперь о документах, другой основе истории. Логично предположить, что интерес к ним у населения с разжиженным интеллектом и так будет невелик. В то же время, на почве, так сказать, интеллектуальной, действует постмодернизм, который играется с документами - а то и создаёт псевдодокументы (скажем, "Хазарский словарь" Павича). Интеллектуал, быть может, и увидит мистификацию - и получит удовольствие от своего открытия. Ну, а пипл схавает и так - а потом, возможно, будет на основе какого-нибудь хазарского откровения строить свою картину истории. Да и без этого: постмодерн преподносит всегда мозаику (есть в постмодерне и такое понятие "ризома" - изначально это корневая система, не имеющая единого стержня), так что создать на основе подобных знаний что-либо осмысленное и системное весьма и весьма сложно.

Покончив с воспоминаниями и авторитетом документа, массовая культура насаждает мифы и симулякры - по всем каналам. Сейчас история - это то, что существует в массовом сознании. Это во времена Оруэлла, чтобы управлять историей, нужно было переиздавать учебники, сжигать неугодные книги, попросту замалчивать. Теперь достаточно просто снять фильм или выпустить компьютерную игру. Дирижабль "Киров" и "This is Sparta!" - всё это само по себе не есть какая-то ложь. Я всё-таки ещё сохраняю идиотскую веру, что наши потомки не будут воспринимать СССР как сборище всадников на медведях или греко-персидские войны - как фэнтезийные побоища со всякими орками (хотя кто знает?..). Проблема не в том, что такие вещи транслируют неправду. Неправда была всегда. Проблема в том, что они превращают историю в идиотизм. Хотя пикантный привкус противостояния Востока и Запада ощущается и в том, и в другом случае.

Впрочем, можно обойтись и без политики. Да и без массового сознания. Те же человеческие воспоминания - превратная вещь. Мы очень хорошо забываем. И очень многое. Когда-нибудь Гитлер будет восприниматься нами всего лишь в духе, скажем, Наполеона - т.е. одновременно "скучный" исторический персонаж, персонаж бульварный (а-ля душещипательные истории о Наполеоне и Жозефине), типаж психа и торт.

Или ещё лучше - когда-нибудь Гитлер будет восприниматься, как Тамерлан. Т.е. эдакий экзотический персонаж, который, вроде бы, и известен, и неизвестен. Да промелькнул пару раз в рекламе "Банка Империал" и в "Дневном дозоре". Между тем, Тамерлан строил стены из человеческих тел и башни из черепов.

Это всё вопрос времени. Что бы там ни говорили, время не лечит. Время - это амнезия. Многие знания - многие скорби, а массы любят веселиться.

 

В колонках играет - Shape of Despair - Angels of Distress

И впрямь поток сознания, стопроцентный: бессвязный, бессмысленный и беспощадный. И немного болезненный. Но надо как-то преодолевать творческий застой, даже путём болезни.

«Человек есть мера всех вещей» – это значит лишь то, что, кроме человека, в этом мире измерять, оценивать вещи некому. Но это не значит, что человек сам становится абсолютной ценностью, эталоном для оценки. Он лишь зритель, а не режиссёр.

В действительности, сколько бы ни говорили, что высшим благом является человеческая жизнь, это не так. Вся история человечества – это история попрания человеческой жизни. Войны, насилие, террор – почему мы должны считать всё это исключением из правил человеческой природы, если данные исключения только и делают, что повторяются изо дня в день? Если посмотреть на вопрос так, то возникает подозрение, что чем бы человек ни обеспечивал свою ценность – Божественной сущностью, естественным отбором, просто аксиомой о примате человеческой жизни – сам он, про себя, бессознательно, в это не верил. И потому уничтожал и уничтожает себе подобных – и ничего не меняется. Разумеется, не все были убийцами. Но в общем это, опять-таки, ничего не меняло. Почему – другой вопрос.

Напротив, ещё в первобытности ощутив своё бессилие перед всемогущественным внешним миром, человек оказался глубоко заражён страхом, вызванным осознанием своей абсолютной ничтожности. А потом принялся компенсировать это всевозможными методами – от провозглашения себя центром бытия до банального унижения других людей.

Твоя жизнь, моя жизнь – если признаться себе, имеют ли они хоть что-то самоценное? Подумай, что изменится, если тебя не станет? Жизнь после нас… она останется прежней по существу. А что изменится, если тебя никогда бы и не было? Жизнь вместо нас – и всё останется таким же. Таким же. Солнце будет восходить и закатываться, и даже человеческое общество если и претерпит какие-то изменения, то уж точно из-за куда более глобальных процессов. Историю не вершат герои, её вообще никто не вершит, она идёт сама собой. Да и вообще это изыски нашего мышления: субъект плюс предикат – «история идёт». На самом деле, ничто никуда не идёт.

Тебе больно? Ты страдаешь? Ты ведь всего лишь индивид, ты сам себе бытие. Но кто ты такой, чтобы уделять внимание именно твоей боли? Никто. Боль испытывают в этот же миг миллионы других людей – и бесчисленное количество других живых существ. Может быть даже, сама Вселенная испытывает от чего-нибудь боль…

Это всего лишь реакция. Физическая боль – реакция на внешнее раздражение, сигнал об угрозе нормальной жизнедеятельности организма. Следовательно, она даёт нам понять, что физически, материально мы уязвимы, мы не бессмертны и не непобедимы. Так и душевная боль – это тоже сигнал, показывающий нам, что и наше внутреннее бытие нисколько не автономно. Оно есть лишь «бытие» как существование, но не «бытие» как мир – разве Вселенная может быть зависима от внешних факторов? Для неё и нет ничего внешнего. Стало быть, наше внутреннее «я» не самоценно и не вечно.

В колонках играет - Pink Floyd - High Hopes

"Богатство и бедность, да и все другие виды и формы неравенства создают почву для недовольства. Но при этом забывается, что философ не станет искать равенства в дольнем мире. Он не может думать, что обладание многими вещами действительно делает кого-то богаче или что сила предпочтительней добродетели. Пусть подобного рода заботы волнуют других людей — ему же очевидно, что человек в этом мире может избрать лишь два пути: либо путь мудрости, либо путь толпы. Мудрость всегда сосредоточена на главном, тогда как те, кто ищут мирских благ, в свою очередь делятся на два типа: одни из них, которые еще помнят о добродетелях, хоть изредка, но соприкасаются с высшим, остальные же, всецело поглощенные житейской суетой, часто сами того не замечая, служат интересам более мудрых".

"Одной из основных задач человека является самосовершенствование, но для этого совсем не нужно и даже опасно примыкать к каким-либо обществам или сектам — этот путь совершается в тишине и одиночестве".

"...скорее мудрец усомнится в собственной мудрости, нежели невежда, и, как правило, чем меньше кто-либо имеет прав на претензии, тем охотнее и чаше он их выдвигает".

"Никто не помышляет о добродетелях и их не исследует, благородные древние учения отметаются с порога. Многочисленные речи о душе решительно ничем не подкрепляются. Можно сколько угодно повторять: "надейтесь на Бога", но если не объяснять, насколько важна эта надежда и какими действиями должна быть она подкреплена, всё это останется пустыми разговорами. Если с утра до вечера твердить слово "Бог", думая при этом об одних только плотских утехах, то подобные действия следует считать ни чем иным, как богохульством. К Богу ведут лишь добрые дела да просветляющие душу размышления, без этой же устремленности все прочее — одни только слова".

Мысли эти, напрямую не связанные с основной темой трактата Плотина (борьба с учением гностиков), всё-таки привлекли моё внимание - своей простотой. Действительно, кажется, что особой оригинальности в них нет. Если бы не одно "но" - этим мыслям без малого 17 столетий. Но почему-то до сих пор они не могут прийти в головы очень и очень многим. Как тут не сказать: и нет ничего нового под солнцем...

В колонках играет - Tiamat - The Sleeping Beauty

Хотел написать пространную рецензию на "Аватар", потом передумал. Ограничусь коротким потоком сознания.

Больше всего меня удивляет ажиотаж, поднятый вокруг этого фильма. Да, кино качественное. Да, спецэффекты потрясающие, технологии революционные. Да, фильм захватывающий, Кэмерон в этом мастер.

Но, глядя на восторженные отповеди почитателей сего творения, вопящих о его шедевральности, как-то начинаешь недоумевать. Почитатели так искренне восхищаются придуманным миром, будто бы Кэмерон только что жанр фэнтези придумал. При этом сюжет банален до омерзения. И предсказуем. Даже сидя с открытым ртом (спецэффекты, конечно, крутые), я уже отравлялся мыслью, что сейчас будет то-то и то-то, - и оно действительно происходило. На самом деле, начинался фильм вполне оригинально. Более того, к моему удивлению, он походил на психологическую драму - у главгероя, как ни странно, имелись какие-то душевные метания, рефлексия, сложная духовная ситуация. Ему предстоял выбор, почти в экзистенциальном смысле. Он сделал выбор, но выбор этот исполнен как-то уж слишком шаблонно: примерно после того, как главгерой решил спасать народ На'ви, начинается тупое и до ужаса знакомое "эпическое" месиво Добра и Зла.

Кстати, о Зле. Главзлодей (генерал или полковник, уж не помню его звания) на этом фоне просто отвратительно прописан. Он не то что не имеет психологии, он даже не имеет должной мотивации. Т.е. совсем непонятно, почему он так истово геноцид производит. Даже у босса компании есть какая-никакая мотивация - огромные деньги - и он имеет хоть какую-то духовную жизнь: он явно колеблется, когда начинается война. У "солдафона" нет даже этого. Начало фильма обнадёжило меня - и тем сильнее стало разочарование.

О каком-то глубинном смысле я и не заикаюсь.

Да и сама концепция мира попахивает продуманным коммерческим решением: налицо смесь "Властелина Колец", "Звёздных войн" и "Парка юрского период", т.е. фэнтези, космической оперы и научной фантастики, одних из самых популярных жанров массового кино. Беспроигрышный вариант, не правда ли?

В общем, Джеймс Кэмерон в очередной раз подтвердил своё амплуа режиссёра, снимающего красивые и впечатляющие, но сугубо массовые фильмы. Зрелищно, качественно... но не стоит гвалта, который вокруг него подняли.

 

В колонках играет - Cathedral - Aphrodite's Winter

Сегодня цитата будет весьма длинна, потому что я цитириую всю поэму. Перевод выполнен мной. Комментарий ниже.

Полые люди
Томас Стёрнз Элиот
 

Мистер Куртц – он умереть.

Пенни для Старого Гая

 

1

Мы полые люди
Набитые люди
Жмёмся друг к другу,
В головках солома. Увы!
Наши высохшие голоса, когда
Мы шепчем все вместе,
Тихи и бессмысленны,
Как ветер в сухой траве,
Как крысьи шаги по осколкам
В нашем подвале сухом.

Очертанья без формы, тень без расцветки,
Сила застывшая, жест без движенья;

Те, что добрались,
Прямо глядя, до Царствия смерти другого,
Если вспомните нас, то не о пропавших
Душах жестоких, но только
О полых людях
Людях набитых.

2

Взгляд, что мне страшно встретить и в грёзах
В царстве смерти приснившемся, –
Он там не появится:
Там, где взгляд этот –
Солнечный свет на разбитой колонне,
Там, где древо качается,
И голоса
В пении ветра
Торжественней, дальше,
Чем гаснущая звезда.

Позволь быть не ближе
В царстве смерти приснившемся
Позволь мне носить
Намеренно маски:
Крысиную шкуру, кожу вороны, дощечки крестом
В поле
Ведя себя, как делает ветер.
Не ближе…

Не та последняя встреча
В царстве сумерек

3

Это мёртвая земля
Это земля кактусов
Здесь образы в камне
Встают, здесь исполняются
Просьбы – рукой мертвеца
В мерцанье гаснущей звезды.

Это ли как
В царстве смерти другом
Встать в одиночестве
В час, когда мы
Трясёмся от мягкости
Губы, что поцелуют,
Молятся битому камню.

4

Глаза те не здесь
Глаз нет здесь
В этой долине умирающих звёзд
В этой полой долине
Сломаны жвалы наших потерянных царств

В этом последнем месте для встречи
Мы собираемся
И не говорим,
Стоя на береге изобильной реки

Слепы, пока
Глаза не восстанут,
Как вечные звёзды
Многолистная роза
Царства смерти и сумерек
Надежда только
Пустых людей

5

Ходим мы вокруг колючки
Вкруг колючки вкруг колючки
Ходим мы вокруг колючки
В пять часов утра.

Между идеей
И между реальностью
Между движеньем
И действием
Падает Тень

Ибо Твоё есть Царство

Между задумкой
И воплощением
Между эмоцией
И ответом
Падает Тень

Жизнь очень длинна

Между желаньем
И исполнением
Между силами быть
И бытием
И между сущностью
И происхожденьем
Падает Тень

Ибо Твоё есть Царство

Ибо Твоё
Жизнь очень
Ибо Твоё есть

Именно так погибает мир
Именно так погибает мир
Именно так погибает мир
Не прогремев, а со всхлипом. 

Элиот - едва ли не единственный поэт, который трогает меня, и для меня это странно: я в целом не люблю и не понимаю поэзию. Вдохновился на перевод я после другого гениального произведения - "Апокалипсиса сегодня" Фрэнсиса Форда Копполы - где звучат первые строфы этого стихотворения.

Впрочем, ещё позанимавшись переводами, я окончательно понял, что поэзию нужно читать только в оригинале и никак иначе. Выполненный мной перевод есть скорее просто "перевод смыслов" (как перевод Корана). Я пытался создать какой-то ритм, но за рифмой не следил вовсе, тем более что она у Элиота бывает не так часто. Для меня главным было передать смысловое наполнение.

Напоследок небольшая ремарка. Загорелся я мечтой заполучить книгу Элиота в оригинале, чтобы неспешно над нею медитировать, где мне захочется, и не возиться с компьютером и распечатанными бумажками. И вот попал я в Москву, в какой-то здоровенный книжный магазин, где, казалось, есть всё. Но Элиота там была только одна книга - и та в переводе, и вообще какая-то "левая". Покопался я потом в интернете, надеясь хоть таким путём заветную английскую книгу найти и купить. Но ничего внятного я не нашёл - кроме цитат из энциклопедий о том, что Элиот - величайший английский поэт-модернист. А книги ни одной. Так-то.

Такова цена элитарности.