В колонках играет - Madder Mortem - The Flesh, The Blood And The Men

"В мире, перевёрнутом с ног на голову, истина - это мгновение лжи".

Ги Дебор, "Общество спектакля".

______________

Слыхал, будто российское руководство вознамерилось давать российское же гражданство за 5 лет службы в армии. Очевидно, что это станет удобным способом для мигрантов из Средней Азии (и Китая?) обосновываться в России.

Всё это до боли напоминает приснопамятный момент в истории Римской империи, когда в римскую армию стали набирать варваров. Чем это кончилось - известно всем. Римская армия перестала быть римской, а спустя некоторое время и империя перестала быть империей. Это не может не вселять в моё сердце тревогу, что история России всё-таки окончательно оказалось псевдоморфозой западной истории и, значит, пошла по пути конца вместе с Западом. Однако Запад уже видел времена величия, да и бабье лето для него ещё продолжается, Россия же может кануть в Лету, так и не достигнув исторического пика.

К сожалению, псевдоморфоза сыграла роковую роль в рамках истории всей магической культуры, к которой Россия так или иначе сопричастна.

"И увидел я новое небо и новую землю, ибо прежнее небо и земля миновали, и моря уже нет".

Откровение Иоанна Богослова

"вздымается снова

из моря земля,

зеленея, как прежде"

Прорицание вёльвы

Примечание: данный пост не несёт никакой националистической и прочей "дпнишной" направленности, а так - о судьбах мира, и прочей ерунде...

В колонках играет - за дверью что-то пилят

 

Ещё один классик циклической теории истории. Оставил весьма противоречивое впечатление. Оговорюсь сразу: весь 12-томный цикл "Постижения истории" не читал. Подозреваю, что в русском переводе его вовсе не существует. По интернетам, судя по всему,  гуляет лишь одно издание, представляющее собой антологию первых семи томов - правда, весьма немаленькую. Потому наберусь наглости судить о теории Тойнби по данному изданию.

Если вкратце - разочарование и недоверие. Ситуация немного парадоксальна. Конечно, и у того же Шпенглера есть куча неточностей и ошибок, за что его и шпыняют, "опровергая" его теорию. Но сам стиль его изложения - философско-одухотворённый, зачастую использующий метафоры и образы вместо рациональных аргументов - подкупает, убеждая в правдивости не столько самой теории, сколько взгляда на историю, который лежит в основании этой теории. Тойнби же пытается придерживаться объективисткого, научного стиля. Но тем виднее становятся многочисленные притягивания за уши и недостаток аргументации. Временами, однако, он пытается приукрасить свою речь образностью, но это только ухудшает ситуацию, потому что используются пафосные штампы и плоскости, нередкие для научно-публицистической речи. Да, пафос чудовищный. Усугубляется обилием слов с большой буквы. Особо безбожно используется слово "Добро". Вот с этим-то "Добром" связан другой провал теории Тойнби.

Он всячески пытается отмежеваться от Шпенглера (понятно - чтобы не прослыть эпигоном), в частности, ополчаясь как раз на цикличность теории последнего (внезапно, не правда ли?!). Тойнби считает неверным уподобление существования общества биологической жизни со свойственными ей обязательными циклами  рождения-смерти. Общество - не организм, утверждает Тойнби. Однако он не видит, что утверждение "общество - организм" весьма многосмысленно. В устах Герберта Спенсера оно действительно топорно и механистично, в устах Шпенглера - совсем иное. "Общество - это пересечение полей активности индивидов", - заявляет Тойнби, чтобы найти альтернативу. Но тут же встаёт вопрос - а как это, собственно, противоречит Шпенглеру? Почему у этой самой активности индивидов не может быть ритмов (как есть биологические ритмы в активности организма), тождественных циклам? Более того - как дальше мы увидим, Тойнби и занимается выявлением этих самых ритмов.

Важно и то, что Тойнби не особо разбирается в циклизме Шпенглера, по сути, не делая различия между его учением и "мифом о вечном возвращении" Ницше. В чём дело? Как я думаю, дело в том, что цикличность применяется к разным объектам. Цикличность Шпенглера - это утверждение, что все культуры проходят одинаковые стадии развития. Но в остальном они абсолютно автономны и никакой связи между культурами нет, цикличности или какой-либо другой закономерности нет в истории человечества. Для Шпенглера вообще не существует истории человечества, нет смысла этой истории, он говорит лишь об отдельных культурах. А "Постижение истории" Тойнби - это именно постижение общечеловеческой истории и попытка, что ещё более важно, найти смысл этой истории. Поэтому неудивительно, что в рамках общечеловеческой истории, по Тойнби, нет никакой цикличности. Её, как оказывается, не подразумевает и Шпенглер. Они вообще видят историю абсолютно по-разному.

Тойнби ищет смысл истории, и вот тут-то выползает самое неприглядное. Едва он касается этого смысла, касается вопроса ценностей, как тут же отчётливо проступает пошленькая англосаксонская мораль, говорящая о "Добре", о торжестве нравственности и духовности как цели общечеловеческой истории и об уменьшении насилия как основной тенденции и критерия "хорошести" общества. Мораль эта абсолютно ничем не доказывается, а преподносится как аксиома. Точнее говоря, она преподносится суггестивно, как внутренняя данность, нечто само собой разумеющееся, о чём даже не нужно предварительно заявлять. В конечном счёте, модель общечеловеческой истории Тойнби выливается в другую пошлость - гегельянское развитие по спирали. Короче говоря, теория Тойнби оказывается скорее псевдоциклической.

Немаловажно и то, что при постулируемом отрицании европоцентризма, Тойнби никак не может отделаться от западного взгляда на мир. Проявляется это в том числе и уже в выше упомянутом либеральном смысле истории, т.е. таком смысле, который присущ исключительно западному сознанию. Кроме того, Тойнби пытается всячески подчеркнуть историческую исключительность христианства. Так это нарочито делается, что иногда даже неловко читать. Сложного понимания христианства, присущего Шпенглеру, нет и в помине. Христианство Запада для Тойнби напрямую связано с событиями начала нашей эры, а Христос - фигура ключевая в истории, покруче всяких Будд. Нет, и для Шпенглера христианство было ценнее того же буддизма, но он это хотя бы аргументировал менее патетично, в рамках логики своей теории. У Шпенглера буддизм - последнее мировоззрение умирающей индийской цивилизации, христианство же, напротив, - свежее, полное жизненных сил воззрение зарождающейся магической культуры. Отсюда и отношение к ним. А у Тойнби выходит какое-то камлание, сводящееся едва ли не к тому, что Христос лучше Будды, потому что он сын Бога. Это не то что не наука, но даже не философия...

Однако есть в теории Тойнби и ценные вещи. И, что весьма занятно, касаются они в основном уже упоминавшихся ритмов в жизни цивилизации:

1. Ритм "Вызов-Ответ". Это главный ритм истории и существования цивилизации. Особенно он важен при их зарождении. Огромное значение этого ритма связано с тем, что было объяснено слабое развитие центрально- и южноафриканских народов - потому что не было достойного вызова. Природный вызов слишком слаб, а человеческого вызова в виде каких-либо великих вторжений попросту не было. В то же время, народы Крайнего Севера или азиатские кочевники застыли в своём развитии, потому что вызов слишком силён - природные условия настолько жёсткие, что, приспособившись к ним, эти народы уже не смогли развиваться. А скажем, вызов цивилизации Междуречья был оптимальным - климат тоже не самый приятный, но наличие великих рек способствовало развитию ирригации, появлению городов, усложнению государства и т.д.

Важно отметить, что все существовавшие цивилизации рано или поздно переживали надлом. Он был связан с тем, что цивилизация находила оптимальный вызов на самый главный вызов, а потом останавливалась и уже не могла найти ответы на новые вызовы.

2. Ритм "Спад-Оживление". Это ритм распадающейся, надломившейся цивилизации. Тойнби довольно много написал о периоде распада в разных цивилизациях. Надо отдать ему должное, там немало интересного.

3. Концепция мимесиса. Ключевая концепция теории. Тойнби делит общество на творческое меньшинство и нетворческое большинство. Именно творческое меньшинство находит ответ на вызов. Отношения с большинством могут складываться очень по-разному, но даже в случае враждебности большинства срабатывает мимесис - большинство начинается подражать меньшинству, и так всё общество даёт ответ на вызов. Однако со временем меньшинство растрачивает свою творческую потенцию и остаётся просто правящим меньшинством, которое отчаянно держится за старый ответ на старый вызов, а дать новые ответ на новый вызов уже не может. В результате и происходят пресловутые надлом и распад. При этом в распадающейся цивилизации нарождается новое творческое меньшинство и выходит оно, как правило, не из старого меньшинства. Это новое творческое меньшинство является корнем новой цивилизации.

Правда, на страницах того издания, которое мне довелось читать, я не нашёл никакого обоснования данной концепции.

4. Ритм "Уход-Возврат". Это ритм, в котором живёт развивающаяся, молодая цивилизация. Она сталкивается с вызовом, на время отступает, потом находит ответ и возвращается ещё более сильной. Также этот ритм присутствует в деятельности представителей творческого меньшинства. Примеров тут масса - взять тех же Христа и Будду, учения которых появились после отшельничества, ухода от мира. Забавно довести эту аналогию до деятелей новейшего времени - скажем, основополагающие труды Ленина и Гитлера появились также после "ухода" - заключения в тюрьме.

Возвращаясь к недостаткам, стоит отметить, что Тойнби довольно узко понимает духовную составляющую цивилизации, верх культуры для него - религия, что тоже выглядит тенденциозно. Однако тут, как мне кажется, и кроется коренное отличие между Тойнби и Шпенглером. Теория последнего - не столько историческая, сколько культурологическая. Видимо, поэтому Шпенглер и не задается вопросом смысла истории, потому что он не историю изучает, а культуру, а в ней действительно нет никакого смысла, да и говорить об общечеловеческой культуре вряд ли возможно. Тойнби, напротив, весьма слаб как культуролог, но его теория - это теория именно историческая.

Если резюмировать, то я, безусловно, признаю важность тех четырёх концепций, но едва ли они стоили столь большого объёма (я о количестве томов), столь обширного "растекания" мыслью по древу. Или иначе - они требовали несколько другого фокуса. Не о том писать надо было, короче говоря.

Исходя из всего, что я написал выше, цитировать мне нечего, хотя я и поместил данный текст в раздел "цитаты".

Засим остаюсь правоверным шпенглерианцем.

В колонках играет - Korn - Mr. Rogers

 

Император - так и сказано - тебе одному, ничтожнейшему из его подданных, жалкой, прячущейся перед императорским солнечным ликом в бесконечной дали тени, именно тебе со своего смертного одра направил послание. Гонцу было велено опуститься на колени у ложа, и император шёпотом передал послание прямо ему на ухо, и такое он придавал этому значение, что заставил гонца повторить, тоже на ухо, всё слово в слово. Кивком головы он подтвердил правильность услышанного. И на глазах толпы, привлечённой зрелищем смерти, - стены, которые мешали, были убраны, на расходящихся в пространство лестницах стояли кольцом первые лица империи, - перед всеми ними он отпустил гонца. И тот сразу же отправился в путь; крепкий, неутомимый человек; действуя обоими локтями, он прокладывает себе дорогу через толпу; когда встречает сопротивление, молча указывает себе на грудь, там у него помещён знак солнца; таким образом гонец быстро продвигается вперёд, быстрее, чем кто бы то ни было. Но толпа слишком огромна, она никак не кончается. Как бы он полетел, если бы открылось свободное пространство, и совсем скоро ты услышал бы веселящий душу стук кулаков в твою дверь. Но нет, усилия его кажутся напрасными; он всё ещё пробирается через покои внутреннего дворца; похоже, ему никогда из них не выбраться; но даже если бы это ему удалось, он мало что выиграет; впереди бесконечные лестницы, по которым надо протолкаться вниз, потом дворики, они упираются во второй, внешний дворец; и снова дворики и лестницы; и новый дворец; бесконечная цепь, тянушаяся сквозь тысячелетия; и даже если он доберётся до самых последних ворот, - но это никак не может случиться, - на пути его встанет город, столица мира, занесённая песком. Тут пройти невозможно - тем более если несёшь послание от мертвеца. Но наступают сумерки, и ты сидишь у окна и мечтаешь о том, что он сейчас постучит в твою дверь.

Перевод И. Щербаковой.

_____________

Комментировать не буду - зачем?..

В колонках играет - My Dying Bride - The Scarlet Garden

"Жизнь жестока, если она хочет быть великой. Она оставляет право выбора лишь между победой и поражением, а не между войной и миром. Жертвы победы являются составной частью победы".

Конечно, "Закат Европы" можно прямо-таки разбирать на цитаты. Эта цитата - просто из того, что недавно попалось на глаза.

Вообще, всю философию истории Шпенглера пронизывает двойственность, противоречивость, которая, возможно, делает его труды спорными или даже бредовыми для "традиционной" науки, но тем не менее именна эта противоречивость делает его философию философией, а самого Шпенглера - достойным последователем Ницше, дополнившим своего учителя именно в той области, где Ницше был откровенно слаб - в истории.

Противоречивость в "Закате Европы" - на каждому шагу. С одной стороны, Шпенглер прямо-таки эпатирует своим материализмом, не уставая заявлять о своей симпатии к, если позволите, "аристократии дела" - к тем, кто делает политику, к тем, кто действует, в противовес тем, кто думает - и бездействует. На это накладывается и тезис о том, что западная культура (это термин Шпенглера, по-нашему - цивилизация) вступила непосредственно в стадию цивилизации (криво вышло, ну да ладно), т.е. в стадию империализма, доминирования масс, смерти высокой культуры и духовности, выхода на первый план "последних мировоззрений" (для примера: это буддизм, стоицизм и этический социализм для индийской, античной и западной культур соответственно) - мировоззрений усталости от жизни и от всего бытия. Современность - это стадия Римской империи в античности. Рим не имел культуры, сравнимой, скажем, с Грецией. Всё - и культура, и наука - в Риме нацелено на практичность и эффективность. Этим Рим и прославился. Потому и для своих времен Шпенглер считал лучшим занятием дело политика, нежели философа. Уход в философствование - это бегство от реальности (именно в рамках наступившего времени, что важно заметить).

С другой стороны, Шпенглер так и не ответил на вопрос, который закономерно встаёт: какова же тогда роль самого Шпенглера? Как бы ни превозносил он "действие", "людей крови", сам он принадлежит к "людям духа" - тем, кто "не от мира сего". Да и судьба Шпенглера показательна - после издания своего великого труда он приобрёл известность и авторитетность и даже было попытался заняться политикой, но это дело провалилось. Заигрывания нацистов он с презрением отверг - и прожил остаток своих дней в тихой опале. А меж тем, приход тоталитаризма - яркий пример цезаризма, жестокой и практичной власти случайных людей, которому как раз "пришло время" - по теории самого же Шпенглера...

Противоречивость состоит и в том, что всё-таки жизнь выделяемых культур Шпенглер явно соотносит именно с духовным развитием - и тот момент, когда высокая культура умирает, переходя в заключительную стадию - цивилизацию - он описывает скорее со смешанным чувством восхищения (силой, масштабностью) и омерзения (от бездуховности и отсутствия "стиля", "крови" - важных и абсолютно трансцендентных понятий в его философии). Всё-таки, восхищаясь рыцарями времён крестовых походов, Шпенглер с нескрываемым упоением описывает религиозных деятелей зороастризма, раннего христианства, гностицизма - этих провозвестников культуры, которую сам Шпенглер назвал "магической".

Я уже сказал, что в философии Шпенглера очень больше значение играют образные полумистические понятия вроде "стиля", "крови", "быть в форме" (всё это имеет положительные значения), которые он употребляет применительно к культуре. Но самое важное - в основе каждой культуры он видит исключительно трансцендентное понятие - некий "прасимвол". Для западной цивилизации прасимвол - стремление к бесконечности, для египетской - путь, как путь к смерти, путь в вечности, для китайской - путь, как поток, витиеватое созерцательное блуждание, "дао", для магической - мир как пещера...

Да, кстати о "крови". Временами злоупотребление этим термином делает Шпенглера похожим на некоего адепта национализма (и нацисты сумели употребить для своих нужд и его философию, несмотря даже на его презрение к ним). Но параллельно с этим он настаивает, что всего его великие культуры никак не связаны с этносом. Этнос - это последнее, на что следует обращать внимание. "Нация" же - всего лишь стадия в историческом развитии великой культуры. Хотя она ему, безусловно, милее, чем "бесформенные" массы, которые являются единственным этносом, единственной нацией для стадии "цивилизации". Для примера: в магическую культуру Шпенглер включает самые разные народы - и семитов (иудеев с арабами), и арийцев-персов, и поздних греков-византийцев с армянами, и турок-сельджуков (именно их владычество ознаменовало стадию "цивилизации" в магической культуре). М-да, слишком вызывающе с точки зрения науки, но для философии - шикарно.

И напоследок ещё о "людях крови" и "людях духа":

"Можно быть или героем, или святым. Посередине находится не мудрость, а обыденность".

В колонках играет - Kypck - Демон

 

Давай пойдём, лишь ты и я,

Когда распластается вечер по небу,

Как пациент на столе, под наркозом…

Давай пойдём по улицам полупустым,

По закоулкам шепчущим

Ночей бессонных в недорогих отелях

И пыльных ресторанов с панцирями устриц:

По улицам, что следуют, как нудный аргумент

Коварного желанья

Поставить пред тобой всесокрушающий вопрос…

О, не спрашивай же только: «Что такое?»

Давай пойдём – и нанесём визит

 

По комнате женщины ходят и ходят,

Говоря о Микеланджело.

 

Жёлтый туман, что трётся спиной о стёкла оконные,

Жёлтый дым, что мордою трётся о стёкла оконные,

Лизал языком закуты вечера,

Держался над лужами под водостоком,

Собрал на спине весь пепел из труб,

Скользнул по террасе, прыгнул внезапно

И, видя, что на дворе

мягкая ночь октября,

Взвился у дома и тут же уснул.

 

И на самом деле, будет время

Для жёлтого дыма стелиться по улицам

И спиною тереться о стёкла оконные;

Будет время, будет время

Готовить лицо к встрече с лицами, что ты встречаешь,

Будет время для убийств и творений,

И время для дел всех и всех дней труда,

Что вертят на блюде вопрос пред тобой;

Время твоё и время моё,

И время для сотни ещё промедлений,

Для сотни предвидений и пересмотров

Как раз перед тем, как тост взять и чай.

 

По комнате женщины ходят и ходят,

Говоря о Микеланджело.

 

И на самом деле, будет время

Спросить себя: «Отважусь ль я?»,

и «Отважусь ль я?»

Время назад повернуть – и вниз по лестнице,

И лысиной блеснуть среди моих волос –

(Пусть скажут все: «О, как он облысел!»)

Костюм парадный мой,

мой воротник,

стоящий плотно к шее,

Богат и скромен галстук мой, приколотый простой иглой –

(Пусть скажут все: «О, как он похудел!»)

Отважусь ль я

Тревожить мирозданье?

Есть в минуте это время –

Для решений и сомнений, что исчезнут чрез минуту.

 

Ибо знакомо мне всё, всё это я знаю:

Все вечера, и рассветы, и полдни,

Кофейными ложками я измерял свою жизнь;

Знакомы мне все голоса, что затихают

Под музыку из комнаты отцовской.

Так как же я осмелюсь?

Знакомы мне глаза уже, всё это знаю я –

Глаза, что превратят тебя

в законченную фразу,

И вот – оформлен я, к игле уже подвешен,

Приколот я, болтаюсь на стене –

Теперь как я начну

Выплёвывать окурки моих путей и дней?

И как осмелюсь я?

 

Знакомы руки мне уже, всё это знаю я –

В браслетах руки, белые и голые,

(При свете лампы, в русых волосках!)

Что это, платья аромат,

Сбивает меня с темы?

А руки на столе и кутаются в шаль.

Как я осмелюсь?

Как же я начну?

 *** 

Скажу ли я, что на закате шёл

по узким улочкам,

Смотрел, как поднимается дымок из трубок

Покинутых мужчин, торчащих из окон?..

 

Я пару бы имел обломанных клешней

И бегал бы по дну морей безмолвных.

 ***

И день, и вечер, спит столь мирно!

Умело пальцы сгладили его,

Усталый… спящий… иль больной притворно,

Растянут на полу, он здесь, он рядом с нами.

Чай, кексы позади – достанет ли мне сил

Мгновенье подстегнуть и ввергнуть в кризис?

Но хоть рыдал, постился я, рыдал я и молился,

Хоть лысоватый череп мой внесли на блюде,

Я не пророк, и нету тут огромного значенья;

И видел я момент – погасла моя слава,

Схватил пальто и захихикал он – Лакей извечный,

Короче говоря, пришёл я в ужас.

 

И стоит ли того,

после всего,

После чаёв, и мармелада, кружек,

Среди фарфора, средь болтовни твоей, моей,

Да стоит ли вообще оно того –

Вцепиться в саму суть, да с милою улыбкой,

И сжать всё бытие в один лишь малый мячик,

И мяч тот покатить – к вопросу, что последний,

Сказать: «Я Лазарь, я восстал из мёртвых,

Вернулся рассказать, и всё я расскажу» –

Если она, поправивши подушку,

Вдруг скажет: «Но это ведь не то, что я в виду имела;

Совсем это не то, совсем не то».

 

И стоит ли того,

после всего,

Да стоит ли вообще оно того,

После  садов, закатов, мокрых улиц,

После новелл, чаёв и после юбок,

шуршащих на ходу –

Всё это, и намного больше? –

И, что хотел, не в силах я сказать!

Чудесный свет вдруг высветил все нервы

в экранные узоры:

Да стоит ли вообще оно того,

Если она, поправивши подушку, сбросив шаль,

Направившись к окну, вдруг сразу скажет:

«Совсем это не то, совсем не то,

Всё это ведь не то, что я в виду имела».

 ***

Нет! Я не Гамлет, и не претендую;

Я лишь слуга при нём, один из тех,

Что действие вперёд толкают,

и сцены начинают,

Совет дам принцу; я лишь инструмент,

Почтительный, я рад, что я полезен,

Учтивый, осторожный и дотошный;

Сентенций полон, но немного туп;

По временам почти смешон –

А иногда почти как Шут.

 

Старею я… старею…

И закатаю я края штанов.

 

Но зачешу ль я волосы назад?

Отважусь ли я скушать персик?

Ходить я буду в брюках белых –

и буду я по пляжу в них гулять.

Слыхал я, как поют русалки,

одна другой.

 

Не думаю, что мне они споют.

 

Видал я, как плывут они вглубь моря,

Расчёсывая пряди белых волн,

И ветер дул, вода – бела, черна.

Но задержали нас в дворцах морских

Морские девы в красно-бурой тине,

Пока нас не разбудят голоса людей –

и мы утонем.

1917

В отсутствие времени и свободного пространства в мозге ввиду диплома и прочих радостей, решил вот поместить ещё один перевод. В очередной раз принёс рифму в жертву смыслу. Хотя корпел над ритмом - правда, вряд ли он кому-либо ясен, кроме меня.

Есть, кстати, австралийский фильм "Пока не разбудят нас голоса живых ", видимо навеянный этим стихотворением (впрочем, Элиот там открыто цитируется), с Гаем Пирсом в главной роли. Ну, и с темой психоанализа. Не ахти какой шедевр, но атмосферен и хорошо смотрится ночью в одиночестве. 

 

В колонках играет - Pink Floyd - High Hopes

"Богатство и бедность, да и все другие виды и формы неравенства создают почву для недовольства. Но при этом забывается, что философ не станет искать равенства в дольнем мире. Он не может думать, что обладание многими вещами действительно делает кого-то богаче или что сила предпочтительней добродетели. Пусть подобного рода заботы волнуют других людей — ему же очевидно, что человек в этом мире может избрать лишь два пути: либо путь мудрости, либо путь толпы. Мудрость всегда сосредоточена на главном, тогда как те, кто ищут мирских благ, в свою очередь делятся на два типа: одни из них, которые еще помнят о добродетелях, хоть изредка, но соприкасаются с высшим, остальные же, всецело поглощенные житейской суетой, часто сами того не замечая, служат интересам более мудрых".

"Одной из основных задач человека является самосовершенствование, но для этого совсем не нужно и даже опасно примыкать к каким-либо обществам или сектам — этот путь совершается в тишине и одиночестве".

"...скорее мудрец усомнится в собственной мудрости, нежели невежда, и, как правило, чем меньше кто-либо имеет прав на претензии, тем охотнее и чаше он их выдвигает".

"Никто не помышляет о добродетелях и их не исследует, благородные древние учения отметаются с порога. Многочисленные речи о душе решительно ничем не подкрепляются. Можно сколько угодно повторять: "надейтесь на Бога", но если не объяснять, насколько важна эта надежда и какими действиями должна быть она подкреплена, всё это останется пустыми разговорами. Если с утра до вечера твердить слово "Бог", думая при этом об одних только плотских утехах, то подобные действия следует считать ни чем иным, как богохульством. К Богу ведут лишь добрые дела да просветляющие душу размышления, без этой же устремленности все прочее — одни только слова".

Мысли эти, напрямую не связанные с основной темой трактата Плотина (борьба с учением гностиков), всё-таки привлекли моё внимание - своей простотой. Действительно, кажется, что особой оригинальности в них нет. Если бы не одно "но" - этим мыслям без малого 17 столетий. Но почему-то до сих пор они не могут прийти в головы очень и очень многим. Как тут не сказать: и нет ничего нового под солнцем...

В колонках играет - Cathedral - Aphrodite's Winter

Сегодня цитата будет весьма длинна, потому что я цитириую всю поэму. Перевод выполнен мной. Комментарий ниже.

Полые люди
Томас Стёрнз Элиот
 

Мистер Куртц – он умереть.

Пенни для Старого Гая

 

1

Мы полые люди
Набитые люди
Жмёмся друг к другу,
В головках солома. Увы!
Наши высохшие голоса, когда
Мы шепчем все вместе,
Тихи и бессмысленны,
Как ветер в сухой траве,
Как крысьи шаги по осколкам
В нашем подвале сухом.

Очертанья без формы, тень без расцветки,
Сила застывшая, жест без движенья;

Те, что добрались,
Прямо глядя, до Царствия смерти другого,
Если вспомните нас, то не о пропавших
Душах жестоких, но только
О полых людях
Людях набитых.

2

Взгляд, что мне страшно встретить и в грёзах
В царстве смерти приснившемся, –
Он там не появится:
Там, где взгляд этот –
Солнечный свет на разбитой колонне,
Там, где древо качается,
И голоса
В пении ветра
Торжественней, дальше,
Чем гаснущая звезда.

Позволь быть не ближе
В царстве смерти приснившемся
Позволь мне носить
Намеренно маски:
Крысиную шкуру, кожу вороны, дощечки крестом
В поле
Ведя себя, как делает ветер.
Не ближе…

Не та последняя встреча
В царстве сумерек

3

Это мёртвая земля
Это земля кактусов
Здесь образы в камне
Встают, здесь исполняются
Просьбы – рукой мертвеца
В мерцанье гаснущей звезды.

Это ли как
В царстве смерти другом
Встать в одиночестве
В час, когда мы
Трясёмся от мягкости
Губы, что поцелуют,
Молятся битому камню.

4

Глаза те не здесь
Глаз нет здесь
В этой долине умирающих звёзд
В этой полой долине
Сломаны жвалы наших потерянных царств

В этом последнем месте для встречи
Мы собираемся
И не говорим,
Стоя на береге изобильной реки

Слепы, пока
Глаза не восстанут,
Как вечные звёзды
Многолистная роза
Царства смерти и сумерек
Надежда только
Пустых людей

5

Ходим мы вокруг колючки
Вкруг колючки вкруг колючки
Ходим мы вокруг колючки
В пять часов утра.

Между идеей
И между реальностью
Между движеньем
И действием
Падает Тень

Ибо Твоё есть Царство

Между задумкой
И воплощением
Между эмоцией
И ответом
Падает Тень

Жизнь очень длинна

Между желаньем
И исполнением
Между силами быть
И бытием
И между сущностью
И происхожденьем
Падает Тень

Ибо Твоё есть Царство

Ибо Твоё
Жизнь очень
Ибо Твоё есть

Именно так погибает мир
Именно так погибает мир
Именно так погибает мир
Не прогремев, а со всхлипом. 

Элиот - едва ли не единственный поэт, который трогает меня, и для меня это странно: я в целом не люблю и не понимаю поэзию. Вдохновился на перевод я после другого гениального произведения - "Апокалипсиса сегодня" Фрэнсиса Форда Копполы - где звучат первые строфы этого стихотворения.

Впрочем, ещё позанимавшись переводами, я окончательно понял, что поэзию нужно читать только в оригинале и никак иначе. Выполненный мной перевод есть скорее просто "перевод смыслов" (как перевод Корана). Я пытался создать какой-то ритм, но за рифмой не следил вовсе, тем более что она у Элиота бывает не так часто. Для меня главным было передать смысловое наполнение.

Напоследок небольшая ремарка. Загорелся я мечтой заполучить книгу Элиота в оригинале, чтобы неспешно над нею медитировать, где мне захочется, и не возиться с компьютером и распечатанными бумажками. И вот попал я в Москву, в какой-то здоровенный книжный магазин, где, казалось, есть всё. Но Элиота там была только одна книга - и та в переводе, и вообще какая-то "левая". Покопался я потом в интернете, надеясь хоть таким путём заветную английскую книгу найти и купить. Но ничего внятного я не нашёл - кроме цитат из энциклопедий о том, что Элиот - величайший английский поэт-модернист. А книги ни одной. Так-то.

Такова цена элитарности.

В колонках играет - Therion - The Rise Of Sodom And Gomorrah

Вот какую интересную статистику сообщает Генри Ли:

"В записи приговоров Бернара Ги (одного из известнейших инквизиторов - m.p.), охватывающей его деятельность с 1308 по 1322 год, приводится шестьсот тридцать шесть обвинительных приговоров, распределяющихся следующим образом:

лица, выданные светской власти и сожжённые живыми, - 40;

останки умерших, вырытые и сожжённые, - 67;

осуждённые к тюремному заключению - 300;

вырытые останки лиц, которые были бы присуждены к тюремному заключению - 21;

осуждённые на ношение крестов - 138;

осуждённые на паломничества - 16;

изгнание в Св. Землю - 1;

беглецы - 36;

осуждение Талмуда - 1;

(...)

Приведённые данные, без сомнения, дают точное представление о том, какое наказание накладывалось сравнительно чаще".

40 сожжённых человек за 14 лет - это много или мало? При этом надо учесть, что в каком-то повышенном милосердии Бернар Ги как-то не замечен; кроме того, его деятельность протекала, в основном, на юге Франции, одном из самых еретических регионов Западной Европы. В Англии и Северной Европе инквизиция почти не лютовала. Да и начало 14 века - пик инквизиционной деятельности, дальше был спад (хотя, разумеется, к концу 15 века, особенно в Испании, она усилилась).

В любом случае, эти цифры наталкивают на размышления о действительных масштабах жертв инквизиции.

В отрывке есть ещё два примечательных момента: это война с костями и "изгнание в Святую Землю". Инквизиция была злопамятной и расследовала дела даже умерших людей (а отдуваться зачастую приходилось их потомкам), и в числе наказаний было надругательство над останками еретика, потому что посмертием католическая церковь ведала монопольно. Изгнание в Святую Землю - это значило "искупить свою вину кровью", т.е. пролить свою кровь за Гроб Господень и искупить свои грехи. В результате получился любопытной парадокс: в какой-то момент Святая Земля стала просто местом ссылки для преступников из Европы, и Гроб Господень отвоёвывали, по сути, бывшие еретики.

 

В колонках играет - Mourning Beloveth - A Haunting Vision

Собственно, в данной рубрике я буду собирать цитаты, показавшиеся мне глубокомысленными. И, по мере своих скудных способностей, их комментировать.

Итак, три цитаты:

«Смерть есть больше признак целесообразности, проявление приспособляемости к внешним условиям жизни, так как при разделении клеток тела на сому и зародышевую плазму неограниченная продолжительность жизни индивидуума была бы совершенно нецелесообразной роскошью».

«Гартман считает характерным для смерти не появление «трупа», этой отмершей части живой субстанции, а определяет ее как «окончание индивидуального развития».
В этом смысле смертны и Protozoa, смерть совпадает у них с размножением, но этим она известным образом замаскировывается у них, так как субстанция производящего животного непосредственно переводится в субстанцию молодого потомка».

«…жизненный процесс индивидуума из внутренних причин ведет к уравновешиванию химических напряжений, то есть к смерти, в то время как слияние с индивидуально отличной живой субстанцией увеличивает эти напряжения, вводит, так сказать, новые жизненные разности, которые еще должны после изживаться».

Строго говоря, эти мысли Фрейду не принадлежат, он лишь излагает теории разных биологов, на которых ссылается, – Вейсмана, Гартмана и других. Но всё же он их собрал – со своими целями. Чтобы узнать каковы цели, советую ознакомиться с самим опусом, вынесенным в заглавие; он совсем небольшой. Вкратце, Фрейд попытался найти волю к смерти и волю к жизни не то что на уровне животных, а чуть ли не на уровне клеток. Рассуждать о либидо у одноклеточных простейших – это, конечно, сильно, хотя больше занимают сами рассуждения и обоснования, нежели конечный вывод. Да, по сути, никакого вывода и нет, а только предположения.

Поясню цитаты. Сома – это смертные клетки, а зародышевые – потенциально бессмертные, т.к. они могут развиться в новый организм и, так сказать, обрасти новой сомой. Но такое разделение касается только многоклеточных, поэтому проблеме одноклеточных посвящена вторая цитата: есть ли у них смерть, если они постоянно делятся, размножаются, а старого организма как бы не остаётся? Третья мысль, наиболее подвергшаяся фрейдовской обработке, на мой взгляд, самая занимательная. Живая субстанция появилась из неживой, и Фрейд полагает логичным её стремление снова стать неживой, т.е. достичь равновесия, покоя, стабильности – и полного устранения раздражение. Собственно, это уравновешивание и есть смерть. Сома как раз и стремится к смерти. В то же время, размножение является таким раздражением, которое только подстёгивает «беспокойность» – т.е. некоторое время не даёт живой материи стать неживой. В общем, лучше Фрейда мне не объяснить, притом что мысли очень тонкие, балансирующие на самом краю фантастического бреда.

На ум приходят множество аллюзий. Особенно животрепещущей кажется мысль о нирване – вот уж точно великий покой! В то же время всё вдумываюсь и вдумываюсь в два слова: «смерть целесообразна». Вот уж и впрямь неприятная истина! Приходит и такая ассоциация, может быть, довольно нелепая: жизнь можно сравнить с «жизнью» Windows, в которой накапливаются всякие глюки и ошибки – и в какой-то момент становится целесообразнее просто поставить новую систему, чем пытаться «лечить» старую. Так может быть, легче (в том плане, что меньше энергии потратится) создать новый живой организм, чем поддерживать функционирование старого? Иногда во всяких паранаучных сообщениях можно встретить идею о том, что даже есть «ген смерти». Не знаю, правда это или нет, но наличие такого гена лишний раз подтвердило бы, что смерть прописана природой, Богом, Высшим Разумом или кем там ещё.

Можно обойтись и без генов. Фрейд рассказывает об опытах, когда учёные пытались проследить «бессмертие» инфузории, наблюдая её деления и изолируя от окружающей среды. Её смерти они не дождались, но всё равно было замечено, что инфузория всё больше слабела. Дело в том, что она попросту травилась отходами собственной жизнедеятельности. Вот так и мы травим себя. Живой организм нестабилен, в отличие от какого-нибудь неживого камня, он испытывает не только внешние раздражения, но и внутренние, порождённые им самим. Это как раз соотносится с мыслью Фрейда (уже не биологической, а психологической) о том, что на наше сознание воздействуют как внешние факторы, так и внутренние – наше бессознательное. Т.е. сознанию приходится бороться и с тем, и с другим, и, в конечном счёте, подавлять то, что исходит из самого же организма. Другими словами, живой организм постоянно вредит самому себе, и чем сложнее его организация, тем изощрённее это вредительство.

В этом ракурсе постоянные мечтания человека о бессмертии, приобретающие в нашу эпоху дурной материальный привкус (опять же если вспомнить о всяких паранаучных сенсациях), кажутся вдвойне лицемерными. Да и долгая продолжительность жизни тоже. Вот говорят, что наука сделает то, сделает это, и человек будет жить очень долго. А если суть смерти состоит не в генах и уж тем более не в развитии медицины, а в сущности самой жизни?

Часто приходится слышать в разговорах о природе восхищения относительно её гармоничности, соразмерности, упорядоченности. Неудивительно в этом плане, что наибольшее удовольствие приносит лицезрение моря, гор, неба, т.е. объектов абсолютно неживых, а стало быть и гармоничных. Жизнь уже сама по себе есть хаос, она непредсказуема – так почему бы ей самой не стремиться к стабильности неживого? Вспоминается и «аполлоновское» и «дионисийское» у Ницше: первое есть застывшее и неизменное (хотя и образцовое), а второе – хаотическое и постоянно изменяющееся (но образец тут невозможен). Тут видится как раз воля к смерти и воля к жизни. Особенно, если учесть, что размножение как раз и есть постоянное изменение. Аполлоновское, как мне кажется, есть итог однажды остановившегося дионийского. Так и смерть, полный покой, есть итог постоянно меняющейся жизни. Если продолжать аналогию до конца, то смерть оказывается эталоном, образцом, и это опять же соотносится с постулатом Фрейда о желании живой материи быть неживой, ну да не будем мудрствовать.

Таким образом, воля к смерти оказывается чуть ли не метафизическим понятием. Правда, всё же остаётся ещё и воля к размножению, т.е. к жизни, а она как раз и не объяснена. Сам Фрейд ничего вразумительного по этому поводу не говорит (ну, или я не понял), кроме, наверное, мысли, что размножение служит способом слиться в единое целое, которым, видимо, изначально и была живая материя (хотя это опять же попахивает пресловутым стремлением к стабильности). Но тут Фрейд обрывает сам себя, и я умолкаю следом за ним.