Игумен Борис (Барсов). Хотите стихи?
Я опять не успел распечатать письмо.
Не сумел добежать до спасительной главной дороги.
И хрустальное тонкое сердца окно
Не омыл от бессонниц, грехов и тревоги.
Я опять растерял красоту мимолетных мгновений.
Городов перепутал и сёл адреса.
И друзей позабыл телефоны и даты рождений,
И коню не засыпал на вечер овса.
Я опять не учел, не запомнил, не встретил,
Опоздал, не успел, растерялся, устал.
По будильнику вовремя утром не встал.
Красоту бытия, как всегда, не заметил.
Я опять колокольный призыв не услышал,
Не обнял, не утешил, не дал, не помог.
Хлопнул дверью – и с гордостью вышел
И свечу покаянную у Креста не зажег.
Я опять, зная чью-то беду, – не заплакал.
Мимо боли чужой, отвернувшись, прошел.
И в шеренге бойцовской не вышел на плато.
Я опять в этой жизни себя не нашел.
Источник: http://www.stranamam.ru/post/12270151/

Не дави на своих детей. То, что хочешь им сказать, говори с молитвой. Дети не слышат ушами. Только когда приходит Божественная благодать и просвещает их, они слышат то, что мы хотим им сказать. Когда хочешь что-нибудь сказать своим детям, скажи это Богородице, и Она всё устроит. Эта молитва твоя будет как духовная ласка, которая обнимет и привлечёт детей. Иногда мы их ласкаем, а они сопротивляются, в то время как духовной ласке они не противятся никогда. 

Преподобный Порфирий Кавсокаливит

Сергей Фудель – церковный писатель XX века, оставивший богатое наследие.

Он родился в 1900 году в семье священника московской Бутырской тюрьмы Иосифа Фуделя. Его отец был духовным чадом праведного Алексия Мечёва, общался с Оптинскими старцами, с преподобным Алексием Зосимовским. Это оказало влияние и на сына: Сергей вырос глубоко церковным человеком.

В 1922 году Сергей Иосифович был арестован за выступление против обновленцев и отправлен в ссылку. В Зырянском крае (ныне Республика Коми) состоялось венчание Сергея Иосифовича с Верой Максимовной Сытиной. Таинство совершил святитель Афанасий (Сахаров), с которым супруги потом постоянно поддерживали связь.

Сергея Иосифовича еще несколько раз арестовывали. В 1941 году он был призван в армию, а после окончания войны, в 1946-м – снова сослан. Получил свободу он лишь в 1952 году. Большая часть его дальнейшей жизни прошла в городе Покрове Владимирской области. Занимаясь переводами и репетиторством, Сергей Иосифович не оставлял и литературных трудов, начатых им еще в первой ссылке.

7 марта 1977 года Сергей Иосифович скончался и был погребен на городском кладбище города Покрова.

Его произведения сначала распространялись самиздатом, а уже после падения Советского Союза были изданы официально. В них он не только дает яркую картину жизни Церкви в XX веке (как до, так и после революции), но и размышляет о различных сторонах духовной жизни. Портал «Православие.ru» предлагает читателям подборку цитат, содержащих такого рода размышления.

О стремлении человека к Богу

Явление в душе Христа есть образование и рост в ней триединого чувства веры: любви к Нему, смирения перед Ним и отречения для Него. И все эти три – для последования за Ним.

Спасение души – это соединение с Богом, через Которого человек соединяется в любви со всеми людьми. Вот цель подвига, и вот почему этот подвиг не только обязателен, но и велик.

Три родовых понятия совершенства – любовь к людям, воздержание и молитва – сливаются в единый образ пути.

Нам все кажется, что наше отношение к Богу законно исчерпывается исполнением некоторых нравственных правил и прослушиванием церковных служб. Но Богу нужны не наши «правила», а наша любовь.

Божественный покой Евангелия достигается через великое беспокойство души о том, чтобы этого покоя достигнуть.

Величайшей силой, и научающей, и укрепляющей человека в подвиге, дающей ему ревность и радость к прохождению пути, является вкушение Божественной благодати Святого Духа.

Цель христианского пути – обретение еще теперь, на земле, того Царства Божия внутри себя, которое, как утренняя заря, возвещает сердцу о «дне вечном». Всё учение отцов освещено лучом этой цели.

Путь отцов есть путь непрекращающегося первохристианства, его Тайной вечери учеников Христовых. Здесь – «земля живых», здесь Пасха. Ведь Церковь верных пребывает во веки веков.

О страхе Божием

Смерть – врата к Богу. Христианская память о ней есть уже память о Боге, внедрение в человека страха Божия.

Возникновение в человеке страха Божия есть признак, что он начал истинно осуществлять в своей жизни обретенную веру.

Слово Божие есть учение не только о любви и благодати, но и о страхе Божием, о «страшном ожидании суда». И то и другое учение есть единое Евангелие, проповеданное миру.

Вера знает, что в слове Божием есть не только догматы, заповеди и обетования, но и угрозы. И вера принимает это всё как единое священное, целиком.

Христианство и в истории, и в человеке начинается не только с любви как сокровенного зеркала веры, но и с покаяния, со смиренного осознания своей вины – греха перед Богом.

Любовь рождает смирение. Но смирение в свою очередь углубляет и укрепляет любовь.

О подвиге

Слово «подвиг» имеет корнем «двиг», «сдвиг», то есть движение. Подвиг есть всего только движение к Богу.

Подвиг есть исполнение евангельских заповедей.

В христианстве настроение одно – труд, и вся духовная жизнь основана на духовном труде.

Всегда остается подвиг душевный – непрестанное понуждение сердца на всякое добро, борьба внутри себя за любовь Божию, общий для всех узкий путь веры.

Есть два основных недоразумения в нашем представлении об аскетике. Первое – это то, что в ней всё «изобретено монахами», а не завещано апостолами, а второе – что в ней проповедуется презрение к человеческому телу.

Тот, кто встал утром на молитву, знает, что она тогда наиболее легка, когда совершается до принятия пищи: воздержание дало крылья молитве. И он же знает, что если он во время молитвы не войдет в какое-то лоно любви к людям и не простит тем, которые его огорчили, то и Отец Небесный не простит ему и не примет молитвы.

Воздержанием человек борется со своей гордостью и самолюбием – с неразумной любовью к самому себе, то есть с силой, противоборствующей смирению и любви к людям.

Всякий тщеславный, или высокомерный, или завистливый, или лукавый – плотский человек, человек «тела смерти».

В учении отцов очень много указаний о великом значении телесного подвига – они сами всю жизнь были в нем, – но все-таки всегда у них слышится это неизбежное прибавление: «Пост для человека, а не человек для поста».

В отношении меры принятия пищи советы отцов их ученикам обычно сводятся к тому, чтобы после ее принятия у человека оставалось бы еще некоторое небольшое желание насыщаться.

При отнесении указаний отцов о посте к нашей жизни нельзя только забывать двух вещей: первое – это то, что они говорят всегда об ежедневном и постоянном пощении в течение целого года, а не только четыре раза в год; и второе: говоря о мерах принятия пищи, они в эти меры никак не вкладывают то «сладкоядение», которое так нас порабощает.

Совета на ослабление молитвенного подвига больным отцы не дают. Внутреннее делание никогда не должно быть оставляемо. Больной может не поститься, но и он должен быть в непрестанном взыскании Бога.

Узкий путь христианства и совершенной любви включает в себя не только скорбь от подвига, но и скорбь от обстоятельств жизни, не имеющих по существу отношения к воле человека, направленной на подвиг, и потому часто застигающих его врасплох.

Никакое несчастье временной земной жизни не может, по учению отцов, идти в сравнение с несчастьем вечным, проистекающим от греха, который есть отказ от вечного счастья.

Состояние, противоположное христианскому терпению, есть желание телесного покоя во всем и во что бы то ни стало.

Христианство есть учение о Царстве Божием, которое ищется подвигом жизни и которое открывается еще здесь, на земле, внутри нас.

Всё спасение свое и прощение, всё оправдание и усыновление, всё причастие вечной жизни человек получает еще до совершения дел – в благодати крещения, за свою веру, то есть даром, как милость Божию. Но воссияние этого спасения совершается в течение жизни по мере того, как вера, за которую человек его получил, будет доказывать себя в подвиге.

Один современный ученый как-то сказал мне, что из всей его жизни только один его поступок кажется ему действительно значительным: не научные его открытия и работы и не выдержка его в течение нескольких лет тяжелой одиночки, где он зимой замерзал, а только то, что однажды, не имея сам ничего, он разломил свою заветную тюремную пайку хлеба и дал половину голодному и совсем ему незнакомому человеку.

Об отречении от мира

Именно «необмирщенность» отцы считают одним из первых признаков духовности, то есть стяжания Святого Духа.

Отречение от мира при жизни в этом же мире есть, конечно, «внутреннее монашество» или «монастырь в миру».

Всякий христианин – и монах, и мирской – должен быть «иноком», гражданином иного, божественного мира, каждый по мере своих сил и по мере своего стяжания Царства Божия, которое «внутри нас».

Поскольку отречение от мира есть отречение от греха, постольку с ним по существу совсем не связано, как всегда обязательное и безусловное, географическое удаление от мира городов и человеческих обществ. Никакая пустыня или монастырь не спасают, если зло мира осталось в сердце.

О молитве

Первая заповедь Нового Завета есть основание молитвы, и восхождение по заповедям нужно начинать с нее.

Ни гордость или тщеславие, ни ненависть или раздражение, ни осуждение или зависть – совершенно не совместимы с молитвой.

«Молитва рождается от любви». Не то же ли это самое, что сказать: «Молитва рождается от слез»? Я это понял, услышав слова одной современной девушки. В храме ее кто-то спросил: «Как научиться молиться?» Она не испугалась трудности вопроса, но ответила сразу: «Пойди заплачь – и научишься».

Опасно думать, что память о Боге должна быть только во время стояния в Церкви. Молитвы всегда должны были звучать в душе: и в церкви, и дома, и на улице. В том и заключается узкий путь христианства, что о Боге надо помнить всегда.

Молитва, даже еще в несовершенной или неумелой своей форме, то есть в начале молитвенного труда, есть уже выход человека из пяти измерений мира человеческих представлений, дел и забот, из мира тленной телесности – в мир измерений иного века.

Страх Божий есть страшное ощущение реальности Божественного мира.

Молитвы, составленные святыми, как окна в вечные просторы, дают для молитвы тот выход, которой ей нужен.

Чтение Священного Писания отцы сливали с молитвенным деланием, входя в него через молитву и в то же время в нем почерпая и силу для молитвы, и благодать умиления.

Один валаамский иеромонах (Спиридон) учил в лагере так видоизменять молитву Иисусову для нашего времени, особо нуждающегося в молении и в заступлении Богородицы: «Иисусе Христе, Сыне Божий, Богородицею помилуй нас».Из его разговора о молитве еще я помню, как он говорил: «Не надо думать, что для непрестанной молитвы годится только молитва Иисусова. Апостол Павел сказал: “Всяким молением и прошением молитесь на всякое время духом” (Еф. 6: 18)».

О влиянии молитвы человека на окружающих его людей говорил Б. М. Назаров, кажется, в 1925 году. Он был морской инженер-судостроитель и много работал в каком-то учреждении. «Там, среди людей, – говорил он, – было много всякой вражды и волнений, и я не знал, куда от всего этого деваться. Потом решил: буду на работе вести постоянно молитву. И, представьте себе, результаты сказались скоро. Не только я сам успокоился, но стали спокойнее и все те, которые со мной общались».

Постепенно привыкая к молитвенному труду, у человека невольно возникают желания: во-первых, уменьшать многосложность своих просьб и, во-вторых, уменьшать многословность самих молитвенных обращений.

Заповедь о непрестанной молитве есть такая же заповедь, как и другие, если не высшая, и она обращена ко всем христианам.

О любви

На суде Божием с нас не спросят, постились ли мы, молились ли мы, но только: любили ли мы? Так как этот вопрос всё спрашивает, и это будет Страшный суд любви.

Любовь к человеку спасает и спасаемого, и спасающего. Но для того чтобы духовно спасать других, надо сначала спасти себя. Если человек сам утопает, он не может спасать духовно утопающих.

Вне «отрешения от вещественного», то есть от греха, не может быть истинной любви к человеку.

Неосуждение ближнего, основанное на любви и смирении, есть путь к непрестанной молитве.

Но «помышлять доброе» о человеке, конечно, не означало для отцов не видеть в нем уродства греха. Это означало только, чтобы, видя это уродство, прозревать за ним божественную первооснову человека. Это не наивность, а дерзновение.

О Церкви

Надо осознавать отдельность мира от Церкви: мы не имеем права не знать, что мир не хочет Церкви и противопоставляет себя ей.

В чем тайна благого влияния священника на людей? Очевидно, в том, о чем кому-то сказал преподобный Серафим: «Стяжи мир в душе, и тысячи вокруг тебя спасутся».

Истинное монашество есть вечно живое и никогда не прекращающееся первохристианство.

Часто слышишь вопрос от недавно вошедших в Церковь: что читать для укрепления в вере? В христианстве только одна книга вполне его раскрывает, это Новый Завет, а все другие – более или менее.

Мы можем мыслить только апостольски: «Бог один и Церковь одна», идея какого-то церковного интернационализма кощунственна. Неверие в «одну Церковь» есть неверие в одну и единственную Пятидесятницу. Современный экуменизм – это еще не вселенское христианство, а только некое вселенское объединение лютеран и им сочувствующих.

Рядом с никогда не умирающей жизнью Христовой Церкви в церковной ограде всегда жило зло, и на это надо иметь открытые глаза, надо всегда знать, что «рука предающего Меня со Мною на трапезе» (Лк. 22: 21). Иоанн Златоуст не боялся осознать и говорить о духовной болезни своей местной Церкви. Иоанн Кронштадтский говорил: «Не узнав духа убивающего, не узнаешь Духа Животворящего. Только по причине прямых противоположностей Добра и Зла, жизни и смерти мы узнаем ясно и ту, и другую».

Говоря о темном двойнике Церкви, я говорю не о конечной судьбе людей, которая так же неизвестна, как до распятия была неизвестна судьба «благоразумного разбойника».

Помню, отец Владимир Криволуцкий мне рассказывал, как его однажды позвали причащать умирающего, который за много лет перед этим снял сан священника. «Когда я, – рассказывал отец Владимир, – поставил на столике у кровати дароносицу и всё приготовил, умирающий вдруг чуть приподнял голову, точно потянувшись к столику, и, вдыхая запах святыни, сказал: “Боже, Боже, чего я себя лишил!”».

Люди, как-то верящие в Бога, но не верящие в Церковь, обычно говорят: «Неужели Богу нужны обряды? Зачем эта формальная сторона? Нужна только любовь, красота и человечность». Человек влюбленный идет к девушке и, видя по дороге цветы, срывает их или покупает и несет их к ней, совсем не считая, что это только «формальная сторона». Это и есть идея церковного обряда.

Доказать веру нельзя, можно только показать живым дыханием правды. Убедить можно только убедительностью своего личного счастья в ней, заразительностью своего божественного веселья веры. Только этим путем передается она.