ОБЫДЕННАЯ ПЕЛЕНА
У русских людей с незапамятных времен существовал
обычай давать особое обещание — обет. Оно могло быть как
общим, групповым, так и личным, индивидуальным. Давались
обеты во время поединков и в битвах с врагом, в пору
моровых поветрий и т.д.
Женский обет мог быть вызван разными причинами.
Самая вероятная из них — это болезнь или недуг ребенка.
Во имя выздоровления дитяти женщина давала обет
обыденной, или, как говорили чаще, овыденной, пелены.
Овыденная — значит обыденная, однодневная, краткая
(овыденными могут быть и пироги, например). За один день
необходимо было истрепать определенное число кирбей
льна, очесать, скатать кудели, спрясть их, сделать
основу и выткать пелену, другими словами, покрывало или
плат на икону святого в местном храме.
Прямо скажем, задание нешуточное! (Вспомним сказку
о Василисе Прекрасной.) Разумеется, в одиночку женщина
или девушка в лучшем случае дошла бы за день до пряжи,
может, даже напряла бы одно пасмо, но не более. Поэтому
собиралось по нескольку самых лучших мастериц. Они
уговаривались заранее, избегая огласки. Вставали далеко
до рассвета и начинали работу, которая приобретала в
такой день особенно ритуальное значение.
К вечеру куча льняной тресты превращалась в
неполную, но все же порядочную стену холста — овыденную
пелену. Не будем говорить обо всех многозначительных
мелочах этого дня, а также о чувствах и мыслях
работающих. Радость, душевное облегчение, ощущение
выполненного долга, чувство причастности к ближнему и ко
всему миру — все это не оставляло места для усталости.
ВЫБЕЛИВАНИЕ
Свежевытканный пепельно-серого цвета холст
приобретает едва уловимый серебристый оттенок, и этот
оттенок сохранится теперь вплоть до того дня, когда его
окончательно выбелят и уложат в девичий короб.
В марте — апреле дни становятся светлее и дольше.
Неленивая ткачиха, как уже говорилось, ткала за день
стену холста длиною шесть-семь метров. Две стены
составляют конец, из конца выходило семь-десять
полотенец — платов. Весь великий пост по избам стоял
несмолкаемый стук бердов и скрип подножек.
Ткут вначале самую тонкую пряжу, холст из нее
пойдет на белье, рубашки и полотенца. Пряжа из пачесей и
льняных изгребей идет на тканые рядна (для рукавиц,
портянок, мешков, подстилок). Самый грубый холст
называли пестрядинным и пестрядью.
Еще весной холсты белят в золе и затем на снегу.
Снова бучат в золе и белят уже летом на чистом лугу,
где-нибудь около озера или речки. В начале июня
подростки обоего пола обычно возили навоз. Пока взрослые
наметывали телегу, девчонки бежали к речке. Они собирали
в гармошку пятнадцатиметровый конец холста, макали его в
воду и снова ровно расстилали на зеленой траве. И так со
всеми концами. Иная, не утерпев и видя, что никто не
заметит, пускалась бегом по этой ровной гладкой холщовой
дорожке...
Холсты сохли быстро, их надо то и дело макать в
реку, а телега с навозом уже наметана. Контраст между
чистотой расстеленного на зеленой траве холста и вонью
тяжелых коричнево-желтых навозных пластов, разница между
речной прохладой и жарким, гудящим от оводов полем
превращали беление холстов из обязанности в нечто
приятное и нетерпеливо ожидаемое. Возка навоза тоже
становилась приятнее. Поэтому взрослые всегда разрешали
подросткам и детям белить холсты.
Зола для беления, или бучения, холстов должна быть
чистой, просеянной, желательно из ольхи. Добрые, то есть
хозяйственные, старики весною нарочно ходили в лес,
чтобы нажечь ольховой золы для беления холстов.
Выбеленный холст был едва различим, если его расстелить
на снегу.
ВИТЬЕ ВЕРЕВОК
Мужчины на Севере тоже иногда пряли, но пряжа эта
была совсем другого сорта. Если женская пряжа напоминала
по толщине волосок, то мужская была с детский мизинец.
Она предназначалась для веревочного витья.
Сидя за широкой прялкой, на которой торчала
обширная борода кудели, дядька или старик с треском
выволакивал из кудели толстую прядь. С помощью
специальной мутовки он скручивал лен, успевая что-нибудь
“заливать” или слушая другого. С мутовки эту пряжу
сматывали в большие клубки с дырами посередине.
И вот наступал — всегда почему-то неожиданно —
день веревочного витья. Работа была столь необычна, что
забавляла не только детей, но и взрослых. Кстати,
ощущения и способы детских забав человек довольно часто
переносил с собою и во взрослую пору.
Где-нибудь посредине улицы ставились обычные
дровни. К головкам дровней на высоте поясницы
привязывали брусок с тремя отверстиями, в которых
крутились три деревянные ручки. На их рукоятки
надевалась дощечка с отверстиями, благодаря которой
можно крутить сразу все три ручки.
Держа клубок в корзине, пряжу протягивали далеко
вдоль улицы, потом тянули ее обратно, и так продолжалось
несколько раз. Чтобы пряжа не падала на землю,
подставляли козлы, и она висела, напоминая телеграфные
провода. Опытный крутильщик шел в другой конец, брал
деревянную плашку с тремя выемками. Ручки между тем
начинали крутить по часовой стрелке. Все три бечевы
скручивались одновременно и по мере скручивания
сокращались. Наконец наступал такой момент, когда они,
до предела скрученные, неминуемо должны были
скручиваться между собой. Начиналось непосредственное
витье веревки. На одном конце по команде старшего
скручивали пряжу, а с другого конца осторожно вели
плашку с тремя жгутами, которые свивались — уже против
часовой стрелки — в один ровный прочный жгут. Дровни
слегка волочились по траве либо подавались рывками.
Превращение льняной плоти в прочную длинную
веревку (вервь, канат, ужище), сокращение пряжи по длине
и соединение трех частей в одно целое, прочное и
неразделимое, — все это происходило у всех на глазах и
каждый раз вызывало удивление и интерес.
Готовую длиной метров на двести веревку рубили на
части необходимой длины и, чтобы они не расплелись,
по-морскому заделывали концы дратвой.
Нетолстые веревочки и бечевки мужики вили дома изо
льна, для чего лен раздваивали и каждую прядку
скручивали ладонью на колене. Когда пальцы левой руки
разжимались, пряди скручивались в одно целое. Такие
веревочки нужны были всюду: для мешочных завязок, к
ткацким устройствам, для рыболовных снастей и т.д.
Для сапожников и рыболовов необходима была еще и
крученая нить. Обычную тонкую нитку сдваивали, беря ее
из двух клубков, лежащих в блюдце с водою. Пропускали
эту двойную нить через жердочку под потолком,
привязывали к концу специальной крутилки и начинали
сучить. Сучильщик раскручивал веретено с горизонтальным
маховичком и плавно то поднимал, то опускал его.
Скрученная таким способом нить была очень прочна,
впрочем, крепость зависела больше от качества льна.
Без веревки ни пахать, ни корчевать, ни строить
невозможно.
Холстами и веревками платили когда-то дань.
Расцвет же канатного ремесла падает на начало петровской
деятельности, когда неукротимый, мудрый и взбалмошный
царь решил посадить часть русской пехоты на корабли. В
старинном полуматросском-полусолдатском распеве поется о
том, как “вдруг настала перемена”, как “буря море
роздымает” и как закипела повсюду морская пена.
Гангутская битва положила начало славной истории
русского военного флота. Но флот этот стоял прочно не
только на морских реляциях и уставах. Без миллионов
безвестных прядильщиц и смолокуров, без синих,
напоминающих море льняных полос андреевский флаг не был
бы овеян ветрами всех океанов и всех широт необъятной
земли.
Об этом мало известно романтикам “алых парусов” и
бесчисленных “бригантин”.
Воры пришли, хозяев забрали, а дом в окошки ушел.
Загадка
ВЯЗКА РЫБОЛОВНЫХ СНАСТЕЙ
Никто не знает, из какой древности прикатилось к
нам обыкновенное колесо. Никому не известно и то,
сколько лет, веков и тысячелетий, из каких времен
тянется в наши дни обычная нить. Но временной промежуток
между рождением нити и ячеи был, вероятно, очень
недолгим. Может быть, ячея и ткань появились
одновременно, может, врозь, однако всем ясно, что и то и
другое обязано своим появлением пряже. А возможно,
впервые и ткань, и рыболовная ячея были сделаны из
животного волоса? Тогда они должны предшествовать пряже.
Гениальная простота ячеи (петля — узелок) во все времена
кормила людей рыбой. Она же дала начало и женскому
рукоделью.
Рыболовные снасти люди вязали испокон веку. Для
рачительного земледельца это занятие, как и охота, не
было обузой или простой забавой. Рыболовство на Севере
всегда считалось добрым хозяйственным подспорьем.
Эстетическое и эмоциональное начало в этом деле так
прочно спаяно с утилитарным
(хозяйственно-экономическим), что разделить, выделить
два этих начала почти невозможно.
Неподдельное и самое тесное общение с природой
(вернее, не общение, а слитность, которая сводит на нет
ужас небытия, смерти, исчезновения), соперничество с
природой, радость узнавания, риск, физическая закалка,
какое-то странное самораскрытие и самоутверждение — все
это и еще многое другое испытывают охотник и рыболов.
В предвкушении тех испытаний человек может
стоически, целыми вечерами вязать сеть, добывать в
глубоком снегу еловые колышки для вершей, сучить
бесконечную льняную нить.
Инструмент вязальщика прост и бесхитростен. Это,
во-первых, раздвоенный копыл наподобие женской прялки,
во-вторых, берце, или берцо, — дощечка, от ширины
которой зависит ширина ячеи и на которую вяжутся петли.
Наконец, плоская можжевеловая игла с прорезью, куда
наматывается нить.
Вязали дети и старики, подростки и здоровые
бородатые мужики. Вязали в первое же выдавшееся
свободное время, используя непогоду или межсезонье,
устраивали даже посиделки с вязанием. Лишь уважающие
себя женщины избегали такого вязания. Они смотрели на
это занятие с почтением, но слегка насмешливо. А почему,
будет понятно, если мы поближе познакомимся с чисто
женским художественным творчеством, которое как бы
завершает весь сложный и долгий путь льна — спутника
женской судьбы. Конец — делу венец. Художественное
тканье, плетенье, вязанье, вышивка венчают льняной цикл,
выводя дело человеческих рук из временной годовой
зависимости очень часто даже за пределы человеческой
жизни.
Василий Белов
