Рубрика «Via est vita»

Летом прошлого года на двух судах — коче «Помор» и моторно-
парусной лодье «Грумант» — было совершено плавание на архипелаг Шпицберген. Цель
исторического эксперимента — пройти морским путем поморов, понять и оценить
сложность таких походов приблизительно в тех же условиях, в которых они ходили к
далеким берегам Груманта сотни лет назад. Экспедиция была организована
Петрозаводским клубом путешественников-исследователей «Полярный Одиссей»,
журналом «Вокруг света», фирмой СПАРТ при БММТ «Спутник» и Арктической
экспедицией НИИ культуры.
Потоки падающей с темного неба воды словно подавили все живое в природе.
Внезапно посветлевшая река с невообразимым шумом кипела под натиском холодных
струй. Они в считанные секунды уничтожили удушливую пыль, покрывавшую деревья и
здания, корабли и портовую технику поселка Экономия, унося с собой всеобщую
усталость последних небывало жарких для Архангельска недель. Медленно, почти
незаметно Северная Двина катила к морю «Помор» и «Грумант», на мачтах которых
безжизненно повисли тяжелые паруса...
Дождь барабанил по палубе, но никто из команды не собирался от него прятаться.
Начальник экспедиции Виктор Дмитриев с усмешкой едва слышно пробурчал:
— Дождь в начале пути — хорошая примета...
Впереди только море и зыбкая палуба коча — нашего нового плавучего дома на
ближайшие месяцы. Осталась в воспоминаниях торжественная и трогательная
церемония освящения судов архимандритом Мануилом в Петрозаводске. Все
собравшиеся в тот воскресный вечер на набережной у памятника Петру I хорошо
ощущали необычность этого ритуала.
Еще не высохли капли «святой» воды на палубах коча «Помор» и лодьи «Грумант», а
напористый попутный ветер в туго натянутых шкотах подхватил суденышки и,
покачивая их на крутой онежской волне, понес к одной из святынь Севера — острову
Кижи.
— С богом!..
...Дождь скоро начал стихать, черная громада тучи отодвинулась к западу.
Палубная команда коча «Помор», на котором плыл и я, состоявшая из двух человек,
взялась за уборку судна. Кормщик Дмитриев, еще не успев переодеться, стоял у
румпеля в насквозь мокрой парадной форме — при галстуке, в кителе с белым
воротничком и манжетами. Сермяжная простота деревянно-льняного экстерьера коча
заметно выставляла его если не смешным, то забавным. Но, очевидно, в тот момент
он — впрочем, как и каждый из нас — впервые по-настоящему серьезно задумался о
предстоящем плавании. А оно обещало быть и опасным, и трудным, а главное — уже
неизбежным... Белое море знаменито своим мелководьем, высокой ледовитостью,
множеством сильных течений, которые при встрече порождают страшные сулои —
водовороты вздыбленной воды; несчетным количеством отмелей, банок и других
подводных опасностей. В этих сложных условиях поколениями поморов
совершенствовалась форма наиболее приспособленных к ним судов, отрабатывались
приемы судовождения.
Самобытная и могучая культура Поморья, созданная людьми, никогда не знавшими
никаких форм порабощения, унаследовала мудрые обычаи коренных народов Беломорья
и впитала в себя лучшее, что некогда принесли на берега «дышучего моря»
переселенцы из Новгорода и с верховий Волги. Из Холмогоров, Мезени, Кеми и
других поморских центров после скорых и привычных приготовлений спускались
поморские ватаги на кочах и лодьях по реке, чтобы потом начать длинный и опасный
путь через воды четырех арктических морей.
Именно Белое море — как серьезный полигон и естественная школа совершенствования
морской профессии — стало родиной уникальной культуры, распространившей свое
могучее влияние далеко за его пределы. Начиная с XII века неудержимые
поморы-первопроходцы в поисках новых «неведомых землиц» и промыслов смело
осваивали ближние и дальние острова и побережье Студеного моря. На своих
небольших суденышках ходили они на Новую Землю, Вайгач и дальше на восток, в
легендарную Мангазею, и на запад, вдоль Кольского и Скандинавского полуостровов.
Не позже XV века поморы каким-то чудом вышли к Шпицбергену...
Теперь славная беломорская земля, во многом, к сожалению, утратившая ныне свое
историческое лицо и веками создававшийся сплав духовной и материальной
культуры,— земля эта провожала нас, рискнувших испытать себя, последователей
поморских традиций.
Первая у нас в стране модель поморского коча была построена и спущена на воду в
1987 году. Знаменитый полярный коч — единственное в мировой истории судно,
предназначенное для плавания в арктических водах и во льдах,— как и сотни лет
назад вновь распустил свои серые паруса над Белым морем. Еще недавно в нашем
распоряжении имелось лишь несколько попыток идеальной реконструкции коча П.
Богуславским, М. Беловым, К. Бадигиным и некоторыми другими исследователями
Севера. Но вот появляется его реальная копия в натуральную величину, которая
вполне держится на плаву и паруса ее улавливают ветер. И этот коч можно
проверить в толчее беломорских сулоев, подставить под новоземельскую бору,
испытать качкой на океанской баренцевской зыби, протащить по канинскому волоку
и, наконец, убедиться, насколько правдоподобна версия о том, что яйцевидная
деревянная скорлупа поморского коча (будто даже заимствованная для нансеновского
«Фрама») способна выдержать сжатие, предположим, карских льдов, чтобы, выжатой
ими, выскочить на поверхность без серьезных повреждений. Короче говоря,
проверить, насколько модель соответствует своему легендарному прообразу и в
какой степени ее конструкция и парусное вооружение «сообразны натуре моря
Ледовитого».
Два предыдущих длительных плавания по Белому морю подтвердили, что
«Дмитриевский» вариант коча — весьма мореходное, достаточно простое и надежное в
управлении судно.
Одна из поморских древнейших дорог — на Шпицберген или, как его в старину
называли поморы,— Грумант. Это имя и получило второе судно экспедиции — лодья,
переоборудованное для того, чтобы сопровождать «Помора» в этом опасном и далеком
путешествии...
Существуют две версии о возможных путях проникновения поморов на далекий
архипелаг. Одна — вдоль мурманского берега до Нордкапа и далее открытым морем
мимо острова Медвежьего на север. Другая, впервые высказанная историками Севера
Н. Зубовым и поддержанная М. Беловым, а затем В. Старковым,— от Новой Земли
вдоль кромки многолетних льдов, вместе с которой поморы могли, дрейфуя и
постепенно смещаясь к западу, попасть на Шпицберген. Первый путь значительно
короче, но сопряжен с трудностями длительного плавания вне видимости берегов.
Зато второй проходил в условиях, приближенных к прибрежным, когда ледовые поля
защищали поморов от северных ветров и волны, давали возможность охотиться на
морского зверя и обеспечивали пресной водой.
Первоначально именно второй вариант и был выбран для экспедиции «Поморский
коч-89». Но к концу июня граница льдов уже значительно отодвинулась к северу, мы
просто не смогли бы ее догнать. К тому же старт самой экспедиции несколько раз
откладывался, вот почему, в конце концов, нам пришлось вести суда более
коротким, но сложным и опасным путем. Зато предоставлялась возможность на пути к
Шпицбергену испытать наши суда в различных ситуациях прибрежного и океанского
плавания, изучить особенности конструкции и формы корпуса и парусного
вооружения, степень их приспособленности к экстремальным природно-климатическим
условиям.
Давно закончились первые и самые бурные восторги начальных этапов плавания.
Давно уже жизнь на обоих судах вошла в свой будничный размеренный вахтами ритм.
А сами мы постепенно и с большим трудом погружались в новое для себя
историческое бытие, вживались в «шкуру» поморов. Для наших загадочных предков
такие плавания были повседневностью, для нас они — экстремальная ситуация.
Правда, пока мы испытывали нудное однообразие монотонной череды вахт, да и
вокруг почти ничего не менялось.
Поэтому и пересечение Полярного круга — событие, а древние поморы и не знали
такого понятия. Мы же этого пропустить не могли, тем более, что в районе Горла
Белого моря Полярный круг на самом деле является заметной границей двух миров,
отделяя густонаселенные районы Беломорья от настоящей Арктики. Это видно и по
количеству населенных пунктов, и по характеру берегов, и по
природно-климатическим условиям.
Однако кто мог предположить, что уже в начале похода нам доведется «штурмовать»
Полярный круг дважды? Первая попытка закончилась тем, что наша флотилия, почти
достигнув Трех островов, в густом тумане вдруг неожиданно наткнулась на крепкий
встречный удар мощного норда и вынуждена была лечь на обратный курс. Развернув
бушприты, наши суда, к сожалению, побежали на юг значительно бойчее и увереннее.
И если бы вовремя не были «срублены», то есть опущены, паруса, то очень скоро мы
снова могли бы оказаться в Архангельске. Надо было не упустить единственную
возможность укрыться от начинавшегося шторма в районе ближайшего острова
Сосковец.
Мы оказались на той же широте, что и сутки назад. Нам удалось завести наш коч,
насколько позволяли вкрутую выбранные паруса, поглубже за Сосновецкий мыс.
Вскорости рядом бросил якорь и «Грумант». Волны здесь действительно не было,
однако ветер бушевал с такой силой, что за ночь пришлось несколько раз
переставлять суда, и все равно якоря ползли по грунту. Поспать не удалось. Всей
командой крутили носовой ворот — универсальное приспособление, с помощью
которого поморы не только выбирали якорь, но и вытаскивали судно на лед или
берег, тащили волоками. Выбрать якорь мы так и не смогли — сил не хватило, ведь
приходилось еще противостоять напору шквалистого ветра. И лишь потом поняли, что
в большей степени виноваты сами, в суматохе неправильно завели шлаги якорного
троса на ворот. Пришлось просить помощи у «Груманта», трос ему перебросили, так,
в связке, и держались...
Вторая попытка преодолеть Полярный круг оказалась удачной. С этого момента
началось действительно арктическое плавание.
Наш путь лежал через печально знаменитое Горло Белого моря — «кладбище
кораблей», где в старину случалось около половины морских трагедий. Само Горло
похоже на широкую реку, вдоль которой независимо от погоды гуляет сильный ветер,
дует с ревом, будто в трубе.
Вскоре уже мы оказались у страшного Святого Носа — мыса на границе Белого и
Баренцева морей, который виделся поморам в виде «пупа морского» с гигантской
пещерой в скале, каждые шесть часов поглощающей море и корабли, а затем с
большим шумом извергающей все обратно; где водятся то ли черви, то ли змеи,
протачивающие корпуса судов. А потому поморы предпочитали не обходить Святой Нос
морем, а перетаскивали суда волоком через перешеек. Мы же их опытом
воспользоваться не могли. Во-первых, у нас не было таких навыков, а главное —
самого волока уже нет лет двести.
...Почувствовав неожиданный толчок, я проснулся. Коч стонал жалобно и
беспомощно. Ведь полчаса назад еще ничто не предвещало шторма. И мыс Святой Нос,
совсем не такой страшный, как его рисуют поморские легенды, уже оставался
позади, а легкий ветерок и попутное отливное течение обещали без труда вынести
нас в Баренцево море...
— Что случилось? — боцман Юрий Колышков тоже проснулся.— Шторм? Откуда?..
Мы наспех оделись и выскочили из кубрика. Море вздувалось четырехметровыми
валами. Кормщик стоял у руля, еле удерживаясь на ногах.
— Аврал! Все наверх!..
Вот он, знаменитый святоносный сулой, которому, чтобы потопить судно, не
требуется ни штормовой волны, ни свирепых полярных ветров!
Вся команда в оранжевых спасжилетах моментально оказалась на палубе. Каждый
украдкой посматривал на лежавший у трюмного люка ПСН (плот спасательный
надувной) — сомнительную надежду на спасение, если коч уступит натиску стихий.
Мы были беспомощны. Целых полтора часа море терзало суда, но они, ошеломленные и
потрепанные, измотанные качкой, все же вышли из опасной зоны столкновения двух
морских течений...
Спустя двое суток мы плыли уже мимо Семи островов, которые на карте Меркатора
еще в середине XVI века названы Святыми Русскими. Из воды торчали высокие
обрывистые скалы, поросшие травой. Обычай поморов требовал подношения священной
Скале на острове Кувшин. По преданию, когда толмач Ивана III Григорий Истома, в
1496 году плывший из Северной Двины с посольской миссией в Копенгаген, запретил
кормщику-помору исполнить этот языческий обряд, скала преградила им дорогу
встречным штормовым ветром на четверо суток. Пришлось кормщику тайком, когда все
спали, умилостивить-таки ее овсяной мукой, смешанной с маслом, положив все это
на скальный выступ.
Мы же, хоть и ощущали себя почти поморами, все же не последовали этому древнему
обычаю, возможно, даже ставя на карту успех экспедиции. Правда, совсем по другой
и весьма неожиданной причине. Помню, в тот момент я стоял на вахте и, когда
подошел Дмитриев, спросил:
— Может, и нам поддержать старинный поморский обычай?
— Не получится.
— Почему?
— Забыл? Права такого не имеем.
В Архангельске прошли таможенный досмотр и фактически «закрыли за собой
границу». Так что не имеем права подходить ни к берегу, ни к какому-либо судну
или острову...
Мы проплывали мимо богатейших когда-то в природном отношении берегов Мурмана.
Раньше жизнь здесь буквально кипела. Из донесений шведских посланцев из
Лапландии королю Карлу IX известно, что, например, только в 1580 году на
мурманские промыслы собиралось до 30 тысяч русских рыбаков. А сколько еще
иностранцев? Это же тысячи судов, десятки становищ. Число географических
пунктов, упоминаемых в поморских лоциях от Белого моря до мыса Нордкап — более
трехсот. Легко сравнить эту цифру с современными картами и обезличенными
бесхозными берегами.
Теперь же на фоне пустынных арктических ландшафтов северного побережья Кольского
полуострова наши псевдопоморские парусники выглядели весьма сиротливо. Скорее
всего они, подобно каравеллам Колумба, вызывали изумление у местного населения,
проживающего в почти неразличимых с моря поселках...
Слабый огонек спички высветил покачивающийся на цепях стол, закопченную
поскрипывающую «летучую мышь», привязанный к трапу самовар. В приоткрытой дверце
железной печки виднелись слабо мерцающие угли. Посмотрел на часы — без четверти
четыре. Скоро вахта. Я разбудил боцмана, мы оделись, выпили чаю и выбрались на
палубу. Обычно смене всегда рады — вахта выматывает здорово. Но на этот раз
Дмитриев и Георги даже не обратили на нас внимания. Море вокруг просто бурлило
от спортивных яхт, катеров, лайнеров, рыболовецких сейнеров и шхун. Норвежцы на
разных языках пытались выяснить у нас, куда и зачем мы плывем...
Только тут до меня дошло, что незримая граница территориальных вод СССР осталась
позади, мы прошли залив Варангер-фьорд. Вроде бы ничего не изменилось: такие же
бурые обрывистые лбы береговых откосов, упрямо выставленные навстречу океанскому
прибою и колючим северным шквалам; и многолетние снежники, притаившиеся в
ущельях... Все, как и несколько часов назад, но лишь сейчас я понял, что мы
находимся в норвежских водах...
Радисты Василий Заушицын и Петр Стрезев — единственное связующее звено с внешним
миром и домом. Мы получали радиограммы от родных, кто из Москвы, Петрозаводска
или Мурманска, кто из Сыктывкара, Архангельска или Череповца. В Москве
находились два постоянных дежурных радиста, были радиопункты в Мурманске и на
Вайгаче. В экспедиции я хотел посмотреть на все происходящее вокруг глазами
поморов, оценить с их точки зрения. Но все время ловил себя на мысли, что дается
это с трудом — я оставался современным человеком...
«Помор» и «Грумант» жили своей неприхотливой жизнью, своими круглосуточными
заботами и скромными радостями. Чадит труба, окутывая нас земными запахами.
Воспользовавшись погожим полярным вечером, все свободные от своих «чисто
поморских» обязанностей по судну члены команды высыпали на палубу. Володя
Королев заполняет уверенным почерком страницы своего дневника. Юра Колышков
вырезает ножом новый юфферс — блок для растяжки вант мачты — взамен недавно
треснувшего. У румпеля спокойный и сосредоточенный Володя Панков. Кормщик
Дмитриев сидит на своем излюбленном месте рядом с рулевым и хмурит брови,
обремененный чрезмерным грузом забот начальника экспедиции.
Ветер ровный, курс постоянный. Авралов не предвидится. Время от времени от
соседей доносятся взрывы хохота. Вся команда «Груманта» собралась на юте. Юра
Колышков улыбается и качает головой:
— Капитан Гайдовский веселит свою команду. Он просто напичкан всякими
анекдотами. Эдак их кок Володя Пучкин на продуктах сэкономит...
— И, как всегда, Юра Манжелей записывает капитанские байки на свой «Панасоник»,—
добавляет Володя Вишняков, оператор Архангельского телевидения и наш кок.
На палубе «Груманта» нет лишь Юры Лысакова. Он несколько минут назад принял
вахту от Наумова и углубился в изучение ходовой карты. Вся навигация
сосредоточена на «Груманте», там несут вахту профессиональные штурманы. Дмитриев
недавно разговаривал с Лысаковым по «внутренней» связи, интересовался, поймали
ли мы, как рассчитывали, попутное течение. Юра сказал, что все идет нормально,
если через два дня увидим остров Медвежий — единственный ориентир на пути к
Шпицбергену,— то рассчитали правильно...
По-прежнему бушприт, как указующий перст, направлен в океан. По-прежнему штевень
бойко сечет волну моря, носящего имя знаменитого голландца Виллема Баренца,
который в 1596 году нанес интересующий нас архипелаг на свои карты.
Но еще задолго до него русские поморы не только ходили «ходом груманланским», а
и подолгу зимовали на островах, ставили привезенные с материка срубы, жили
семьями. Вот почему еще в 1575 году датский король Фредерик II в письме к своему
приказчику в Вардё Л. Мунку рекомендовал пригласить в полярную экспедицию
русского кормщика Павла Нищица, который «каждый год плавал на Грумант около
Варфоломеева дня».
В послании нюрнбергского врача И. Мюнцера королю Португалии Жуану II упоминается
«большой остров Груланд» и находящееся на нем «величайшее поселение людей под
господством великого герцога Московии». И это в 1493 году, более чем за сто лет
до Баренца, в тот период, когда Григорий Истома и другие послы московского князя
совершали плавания по «Студеному морю» вокруг Скандинавии в Западную Европу...
Кто сочтет, сколько поморских судов разбито штормами, с холодной беспощадностью
раздавлено льдами, унесено в океан и разбросано по отмелям Новой Земли,
Скандинавии, Гренландии или бог его знает где еще? Сколько вдов и сирот голосило
в безудержном горе по всем берегам Белого моря? Свирепый северо-восточный шторм
и нас потрепал изрядно, едва мы миновали остров Медвежий. Чтобы наши суда не
раскидало и чтобы не растеряться в тумане, «Груманту» снова пришлось взять коч
на буксир.
Второй день вся команда на палубе — каждому хочется первым увидеть Шпицберген,
ради которого мы и пустились в столь трудное и опасное плавание. Все пристально
всматриваются в плотную туманную пелену, и вдруг белая шапка Шпицбергена на
мгновение открылась почти над головой, за облаками — так близко мы уже подошли.
Я громко заорал и трижды пальнул из ракетницы — все-таки дошли! — совершенно
забыв, что в чужих водах этого делать нельзя. А через несколько минут в
просветах свинцовых туч холодно заполыхали в солнечных скупых лучах ледяные
вершины Груманта...
Через сутки, подгоняемые легким бризом с берегов Западного Шпицбергена, наши
суда вошли в залив Ис-фьорд. Многим нашим далеким предшественникам так и не
довелось увидеть этих берегов. Но немало было и таких, кто не просто достигал
Груманта и возвращался в родное Поморье. Они закрепили и взрастили в этих,
казалось бы, чуждых всему живому местах, культуру далекой родины.
Русские паруса на Шпицбергене! Вот так же, очевидно, входили поморские суда в
незнакомую, бухту, майнали парус и крестились, в очередной раз благодаря судьбу:
«Пронесло!» На диком берегу какого именно фьорда впервые было нарушено ледяное
безмолвие звонким стуком русского топора? На каком мысу вырос строгий силуэт
первого поморского приметного креста-исполина? Чьи руки сложили первый
бревенчатый сруб и затопили в нем печь? Кто смотрелся в зеркальную гладь
ледникового озера, нагнувшись, черпая чистейшей воды, чтобы остудить
разгоряченное работой лицо?
Еле заметной россыпью желтых домиков на черной скале появился наконец
Баренцбург. Через несколько часов мы уже уверенно стояли на жутко качающейся
земле Норвегии. Далекое прошлое как бы обрело реальность и напомнило о тех
временах, когда тысячи русских промышленников посещали Грумант в конце XVIII
века.
Более ста русских поселений обнаружено на архипелаге. Некогда в крохотных
занесенных снегом избушках поморы, напевая тягучие песни родных берегов, чинили
снасти, выделывали шкуры, шили одежду и обувь, мастерили нехитрую утварь. И
когда начинали ныть натруженные руки, кто-то, наверное, доставал
свежевыструганные шахматные фигурки, а кто-то терпеливо втолковывал зуйку азы
грамоты, пользуясь деревянной резной азбукой, или обучал тонкостям
навигационного искусства; кто-то украшал затейливой вязью распялку для рукавиц,
коротая время и увековечивая память о своем времени и своем народе...
Многое сохранилось в земле Груманта с тех дальних времен, но, к сожалению, еще
не найдено ни одного более или менее целого подлинного образца поморского коча
или лодьи. Не обнаружено их ни в Белом море, ни в Мангазее, ни на Вайгаче, ни на
Новой Земле, ни на Шпицбергене. А те ценнейшие останки деревянных судов, которые
зафиксированы экспедициями Института археологии и НИИ культуры, не позволяют
полностью и достоверно их реконструировать. Конечно, окончательно ответить на
вопросы, каким именно был легендарный коч, какими маршрутами ходили поморы на
Грумант,— пока еще нельзя. Но эта экспедиция многое нам прояснила. И можно с
уверенностью утверждать, что коч Дмитриева обладает необходимыми для такого типа
судна качествами и, думается, он не уступил бы многим древним аналогам.
Практичность, надежность, красота — вот что может гарантировать историческую
достоверность...
Наш приход в норвежский поселок Лонгиербюен для его жителей оказался совершенно
неожиданным. И вот уже на борту коча мы принимаем гостей. У самовара собрались
Кнут Файнн — работник муниципалитета, представитель Аэрофлота на Шпицбергене
Александр Милованов со своей семьей, пришел с женой и пастор лютеранской кирхи
Бьёрн Сёренсен, которого все местные, в том числе и он сам, называют министром
культуры норвежской провинции Свальбард.
— Вы даже не представляете, какие чувства я испытал,— взволнованно говорил
пастор,— когда увидел паруса, эти старинные суда... А потом прочитал название
«Помор»...
— Да, да,— кивнула его жена.— Я ведь знала о русских поморах, много их когда-то
бывало в Норвегии. Мне о них рассказывали и мать, и бабушка — русские добрые,
веселые люди.
— Теперь вот довелось увидеть и современных русских поморов,— совершенно
серьезно произнес Сёренсен.— Понимаете, под сводами нашего храма укреплена
модель очень древнего норманнского парусника. Ведь для лютеранской церкви
парусная лодка является как бы символом спасения в этом мире. Будем считать, что
вы благополучно пристали сегодня к одному из дружеских берегов. Пусть таким же
благополучным будет и ваш обратный путь. Благослови вас Бог!..
Ветер попутный...
Перед тем как отправиться домой, мы постояли у останков древнего поселения
поморов. И я подумал, что мы не просто дошли до Груманта, а обрели духовное
родство с теми, кто проложил сюда дорогу.
Александр Скворцов, научный руководитель экспедиции «Поморский коч»
Архангельск — Шпицберген

Белое море было первым морем Северного Ледовитого океана, с которым познакомился
русский человек. На его просторы русские мореходы спускались по порожистому
Выгу, тихой Нюхче, полноводным Онеге и Двине. От устья одной реки до устья
другой «дружились» они к берегу «матерой» вдоль южного, восточного и западного
заливов Белого моря. Этот далекий и тяжелый путь шли на веслах и бежали под
парусом. Издавна известна поморская поговорка: «На море тихо - не лихо, да
гребля лиха». При ветре, под парусом путь одолевали легче и быстрее, но не
каждый ветерок помогает, вот во время гребли и приговаривал мореход: «Припади-ко
ветерок, да не порато поркой, да не покосной». Эти поговорки, как «досюльные»,
т. е. стародавние, помнят теперь только старые поморы Мурманского и Беломорских
берегов, а молодежь подзабывать их стала - плавают на моторных лодках, да и
рейсовые пароходы между населенными пунктами ходят чаще.
Из Студеного, Белого моря вышли мореходы в Студенец - море Баренцево. Шли на
северо-запад губой Кандалухой, т. е. Кандалакшским заливом, до устья Нивы, а
дальше поднимались по Ниве и через систему озер реками и волоками добирались до
глубоко впадающего в сушу Кольского залива моря Студенца. Выйдя отливом в
открытое море, шли и на восток, и на запад вдоль берегов материка, осваивали их.
Вскоре открыли и второй путь на Север через Горло Белого моря, к северо-востоку
от него встретили острова Колгуй, Вайгач и Маточку - Новую Землю, а затем и
устье Оби. Океанскими просторами дошли смельчаки до Груманта - Шпицбергена.
[4]
На далекий суровый Север русские люди шли за пушниной, птицей, солью. Успешно
промышляли и добывали их на суше, но скоро проведали, что на морг можно было
промышлять еще и морскую рыбу, и зверя, и рыбий зуб - моржовый клык, высоко
ценившийся для различных поделок и украшений в Новгороде, Киеве, в заморских
странах. Но не только богатая добыча влекла человека в край «зело дальней и
отлогой», манило извечное неуемное желание понять, изведать окружающий мир,
стремление к еще невиданному и неиспытанному.
Вдоль пути на берегах материка и островов, на местах остановок мореходов,
возникали первоначально временные корабельные пристанища, а затем путники,
осваиваясь и обживаясь, оседали на постоянное житье. Так возникали на берегах
северных морей, обычно в бухтах, устьях рек, на участках, обеспечивающих
промысел, постоянные поселения: деревни и починки. Они были невелики. Наиболее
крупные из них стали называть становищами. Промысловое закрепившееся население
называлось поморами, а весь обширный приморский район поселений - Поморьем. Но
исками сохранялся и обычай промысловиков ставить временные поселения на берегах
Белого и Баренцева морей на период морских промыслов - весновальной и летней
страды. Места их иногда менялись в зависимости от времени и условий промысла.
Временные поселения назывались станами в отличие от постоянных промысловых
поселений - становищ. Поморские лоции различают их. В одной и той же бухте могли
«становить» свои отдельные станы различные группы промысловиков, становища же
развивались как общее местообитание. Как поморы осваивали моря, видно прежде
всего по районам их расселения на берегах и времени появления поселений.
О заселении Поморья свидетельствуют многие документы: летописи, грамоты, указы,
писцовые книги, вкладные в монастыри, купчие на участки земель и промыслы. По
этим документам узнаем и главных захватчиков земель и угодий - это посланцы
посадников, бояр и богатых людей Новгорода, поселенцев, на свой страх и риск
осваивавших пустоши и монастыри. Не на безлюдных морских и речных берегах
селились пришельцы-промысловики, а среди аборигенов - карел, саамов. Поселения
были невелики, два-три двора и раз[5]бросаны по берегам, отстояли друг от друга
на многие версты.
Постоянные поморские поселения в Двинском заливе на Летнем берегу известны уже в
XIV в. - это Уна, Луда, Ненокса, существующие и поныне. Они упомянуты в Уставной
грамоте 1398 г. великого князя Василия Дмитриевича. Следовательно, эти поселения
уже и тогда были учтены Москвой и их население несет государственные тяготы. К
XV в. на берегах устьев Северной Двины и на их островах осело постоянное
население, продвинувшееся с Подвинья. В 1419 г. «мурманы» - норвежцы разграбили
и пожгли многие поселки в этих районах: Ондреянов берег, Торпилов стан, Хечиним,
Чиглоним (Цигломень), Кег-остров, Кяростров. В документах XV в.,
свидетельствующих о владениях Марфы Борецкой и Николо-Корельского и Соловецкого
монастырей, упоминаются поселения на Поморском берегу Онежского залива, и среди
них впоследствии знаменитые своими кормщиками и лоциями Шуя, Сорока, Сума и
Кемь. Слава о моряках из этих мест живет и поныне.
Много поселений на Поморском берегу возникает в XVI в. - это Нюхча, Унежма,
Нименьга, Шижня, Вирьма, Колежма, а на Летнем берегу Двинского залива - Солза,
Сюзьма, Яреньга. На Карельском берегу Кандалакшского залива поселения
продвигаются на северо-запад, среди них Кандалакша, Кереть, Ковда, Калгалакша.
Обживается и северный берег Кандалакшского залива: Умба, Сальница здравствуют
здесь уже более четырехсот лет. Терский берег заселяется в конце XV- XVI в.
почти одновременно с Кандалакшским. Старые поморские села - Кашкаранцы, Варзуга,
Кузомень, Тетрино, Стрельна - были в числе обширных земельных и морских угодий
Марфы Борецкой на Белом море. Осваивался и западный берег Горла Белого моря.
Несколько позднее были освоены в Онежском заливе южные берега Онежского
полуострова; поселения Пурнема, Лямца, Пушлахта упоминаются впервые в документах
начала XVII в. Недостаточно данных для точного определения времени заселения
восточных берегов Белого моря, но уже в XV в. здесь промышляли поморы-зверобои -
и наметились центры их промысла - о. Моржовец, мыс Конуши, к которым они ходили
из Койды, упоминаемой в документах 1471 г.
[6]
Писцовые книги 1608-1610 гг. насчитывают на Мурманском берегу 47 становищ.
Основывали поморы деревни и становища, стремясь освоить наши северные моря,
использовать их богатства. «Море - наше поле» - поморская поговорка.
Немалая доля труда положена и на освоение плавания и промыслов в Сибирских морях
Северного Ледовитого океана. Имена поморов с Двины, Мезени, Кеми встречаются в
документах с Енисея, Игарки, Амура. За их плечами к XVII в. был многовековой
опыт прадедов, дедов и отцов. Они уверенно и без страха шли приискивать землицы,
начинать промысел, собирать ясак с аборигенов.
Трудно было осваивать все эти дальние пути. У поморов первоначально не было ни
карт, ни описаний, только слыхали они «завлекающие» рассказы о далекиx сказочных
землях. На материковых берегах и на островах Беломорья, Мурмана, Сибирских морей
не было ни опознавательных знаков, ни пристанища. Помор-первооткрыватель
пускался в безвестный путь, отходя от одного прислона, он не знал, где и когда
достигнет другого. В плаваниях он рассчитывал лишь на себя, на поддержку
товарища, на советы старшего, на удачу, да на далекого Николу из Мирр Ликийских
- мифического покровителя моряков, рыбаков и охотников.
На трудных и опасных путях был накоплен первый опыт плавания и промысла в
жестких условиях полярных морей и выявилась необходимость работы сообща, т. е.
организации коллектива - в одиночку моря не одолеешь.
Во главе каждой группы, отправляющейся на промысел, стоял кормщик, наиболее
опытный и знающий бывалый промысловик. Он был в ответе за успех и неудачу
плавания и промысла перед совестью своей, перед сиротами, коль что случится, да
на Страшном суде. Знания об этих плаваниях передавались из поколения в поколение
и отражены в Поморских лоциях.
Первое официальное краткое географическое описание берегов северных морей между
yстьями рек Тенуя и и Обь дано в Книге Большому Чертежу1, составленной по
государеву указу в начале XVII в. в Разрядном приказе. В главах «Роспись рекам
поморским морским берегом[7] от усть реки Тенуя», «Морским берегом от усть реки
Онеги до усть реки Двины, реки, которые текут в море» и «От устья реки Двины
реки морским берегом на восток, которые пали в море» перечислены реки,
наименования которых встречаются в Поморских лоциях среди более обширного списка
их. В Книге Большому Чертежу указаны только некоторые погосты, становища из
числа тех, которые знают Поморские лоции. Можно предполагать, что одним из
источников Книги Большому Чертежу были поморские данные о Беломорье, они были
широко распространены. Книга Большому Чертежу помору не была известна и в лоциях
не упоминается. Списками ее широко пользовались в приказах, в различных
государственных учреждениях для служебных целей, они переписывались в монастырях
для книгохранилищ - Книга была сокровищницей географических знаний, но она не
содержала данных, которые были необходимы помору для плаваний.
Следует отметить, что из 39 списков Книги, дошедших до наших дней, девять были
сохранены на Севере: в Соловецком и Сийском монастырях, в старообрядческой
пустыни на Выге, в Великом Устюге и в Вологде на архиерейском дворе.
В борьбе с морской стихией мореходы познали, как много значит передача опыта. В
меру своего умения начали они вести записи, описывать приметные и опасные места,
убежища от грозной волны, от ветров и подходы к ним. Сыновья и внуки пополняли и
уточняли эти записи для себя и для тех, кто пойдет за ними. Так складывалась
«Книга мореходная» - путеводитель, справочник, спутник и надежды помора в
тяжелые часы его дальнего плавания на многотрудных путях-дорогах. В прошлом веке
этот путеводитель стали в отличие от официальной лоции называть «Поморская
лоция», а теперь часто прибавляют «знаменитая». Составители же ее,
первооткрыватели, испытавшие все тяготы, набравшиеся знаний на тяжелом и опасном
опыте, называли свою лоцию «Книгой мореходной». Так называют ее в наши дни и те
поморы, которые знают или помнят ее, несмотря на различные заглавия, вписанные
на титульном листе рукописи.
Ни один владелец рукописной Поморской лоции не претендует на авторство, а
замечает: «И опосля нас помор на промысел пойдет, как же о себе след для него не
оста[8]вить», «Я тоже морем живу, все от дедов получил, человек ведь я».
Следует помнить, что в основе современных знаний о северных морях лежат опыт и
знания поморов XIV- XVIII вв. Они зачинатели великих исследований и открытий
нашего времени.
Кроме лоции у помора были и мореходные карты. Какими картами мог пользоваться
помор до второй половины XIX в.? Карты отдельных частей Белого и Баренцева мopeй
появились в 1673-1674 гг. с надписями на шведском языке2. Это были глазомерные
карты, при составлении их, по-видимому, были использованы данные поморов -
лучших знатоков морей. Одно из свидетельств тому - поморские географические
названия на них. С этих карт в начале XVIII в. в Москве выпустили карту с
обозначениями на русском языке.
В 1727-1728 гг. в Белом и Баренцевом морях офицеры русского флота но поручению
Адмиралтейства проводили определения различных пунктов, промеры и описания
берегов. В 1770 г. была опубликована карта Белого моря. При составлении этой
новой карты для районов, в которых исследования не проводились, были
использованы данные старых карт начала XVIII в. Следовательно, можно
предполагать, что для новых карт этих морей могли быть использованы данные
промысловиков прошлых веков. К XVIII в. опыта и знаний они накопили
предостаточно.
Припомним, что М. В. Ломоносов, знаток Севера, разрабатывая вопрос об экспедиции
по отысканию «проходу Сибирским океаном в Восточную Индию», считал необходимым
использовать знания и опыт промысловиков-зверобоев и рыбаков, плававших в
северных морях, «особливо, которые бывали в зимовьях и в заносах и привыкли
терпеть стужу и нужду»3. По его совету четыре помора, зимовавшие неоднократно на
Шпицбергене и на Новой Земле, были в 1762 г. вызваны через Архангельск в
Петербург для того, чтобы от них «взять на письме известия». Показания поморов о
районах, условиях плавания и [9] зимовках в Арктике были подробно записаны. В
результате бесед с поморами М. В. Ломоносов пришел к выводу: «По новым известиям
от грумантских и новоземельских промышленников явствует, что поиск морского пути
по северу на восток удобнее начать можно от западного Грумантского берегу,
нежели с Новой Земли»4. Великий ученый ценил знания поморов.
Морские карты XVII-XVIII вв., при составлении которых, возможно, были
использованы сведения поморов, были им недоступны. Не были доступны им и карты,
присланные в 1817 г. в Архангельск для продажи. Их было только 50 экземпляров,
они были предназначены для купеческих промысловых судов. Первое описание
северных берегов российских от устья Ворьемы до Карских Ворот было составлено в
1843 г., а первые лоции Белого и Баренцева морей изданы в 1849 г. Они также не
дошли до промысловиков. Но поморы продолжали ходить в моря и промышлять. В
середине XIX в. в Архангельской губернии были зарегистрированы 1180 промысловых
судов - лодий, раньшин, шхун и др5. Присланных пособий было недостаточно для
такой флотилии, к тому же они оседали в Архангельске. Поморы составляли свои
карты, М.Ф. Рейнеке подтверждает мореходные знания поморов. «Наизусть помнят они
румб и расстояния между приметными местами. Многие имеют рукописные лоции и
карты, самими ими или опытнейшими кормщиками составленные по памяти»6.
Почти до конца XIX в. ходил помор в «немецкий конец» и в Русь, идучи «по своей
вере», т. е. руководствуясь рукописными лоциями и картами. Помор на опыте знал
их достоверность и детальность указаний. Наблюдательность, зоркость, забота все
приметить, все оставить в «науку» потомкам - вот отличительные черты Поморской
лоции. Наши мореходы на деле оправдали беломорскую поговорку: «Путь дорога
честна не сном, а заботою».
Рукописные лоции сохраняются еще в немногих семьях потомственных поморов как
памятки, особо дорогие сердцу. Два-три музея гордятся ими как свидетелями [10]
поморской отваги, мужества, смекалки, товарищества и обширных знаний о северных
морях. Обычно лоцию на судне кормщик хранил в подголовнике, а дома - за
божницей. Возможно, и в наше время рукописные лоции хранятся еще у
коллекционеров и у любителей старины.
Посчастливилось мне ознакомиться с текстами восьми Поморских лоций, составленных
поморами - жителями различных районов Беломорья. Текст пяти из них я читала в
рукописных подлинниках, а текст трех - уже опубликованными в журналах; кроме
того, одна из рукописных, известных мне [лоций], была напечатана до того, как
пришлось ознакомиться с текстом по рукописи.
Впервые Поморская лоция была напечатана в журнале «Морской сборник». Редакция
журнала получила текст лоции от поручика В.Г. Козлова, заведующего Кемским
шкиперским курсом. Лоция была напечатана под заглавием «Расписание мореходства»,
и к нему сделано дополнение: «Лоция беломорских поморцев». Судя по тексту,
составлена она в Кеми. Конечные пункты плаваний на востоке - Канин Нос и на
западе Стаппен - Норвежское море7.
В том же году и в том же журнале была напечатана Поморская лоция, представленная
Фрейгангом, капитаном I ранга, получившим ее от Б.А. Глазенапа, преподавателя
математики Архангельской мужской гимназии. Заглавие лоции «Наставление к
путешествию по морскому тракту из поморских волостей по Мурманскому берегу и
данному владению в подробном описании становищ и расстояний». По-видимому,
редакцией добавлено: «Продолжение лоции беломорских поморцев». Лоция из Сороки,
конечные пункты плаваний на восток - Канин Нос и на запад - Берлевог8.
На основании анализа текстов этих двух Поморских лоций можно сделать вывод, что
они не являются частями единой лоции, а каждая представляет собой
самостоятельное произведение. Частично текст их совпадает, но [11] большая часть
его содержит данные, особые для каждой лоции.
Третья Поморская лоция была напечатана в журнале «Яхта». Лоцию представил А.В.
Ташаков из Архангельска, ее заглавие: «Книга мореходная с означением мест
сколько от одного до другого расстояния и приметы становищом по Терскому берегу
и Российской Лапландии». Составлялась она, по-видимому, в Архангельске. Конечный
пункт плавания на запад - Тромсе, Норвежское море9.
Места хранения рукописных текстов, доставленных редакциям указанных журналов,
еще не установлены.
Четвертая лоция была напечатана Н. Морозовым под заглавием «Мореходная книга,
или Лоция беломорских поморов». Составлялась она в Сумском посаде10.
Эта «Морская книга» - таково точное заглавие рукописи этой лоции - принадлежала
В. Ф. Пашину, жителю Сумского посада (теперь с. Сума). В 1878 г. половину ее
текста списал сумский помор, капитан-практик А.Н. Демидов, а в 1879 г. вторую
половину А.М. Падорин, также житель Сумского посада, в начале нашего века
плававший капитаном судна «Мурман». А.Н. Демидов передал свой список А.М.
Падорину, который и разрешил мне ознакомиться с полным списком и сообщил, что
В.Ф. Пашин в 60-х гг. XIX в. «лично, точно без изменений» списал текст очень
ветхой «Морской книги», последняя запись в которой была помечена 1805 г. Лоция
составлена в Сумском посаде, конечные пункты плаваний на восток - Mезень, на
запад - Тромсе.
Список А.Н. Демидова по правописанию ближе к тексту В.Ф. Пашина, чем список А.М.
Падорина. Текст полного списка, принадлежащего последнему, переписал в 1920 г.
П.И. Башмаков, преподаватель Архангельского мореходного училища. Он отметил, что
исправил все грамматические ошибки всех переписчиков. Место хранения списка В.Ф.
Пашина неизвестно, а список П.И. Башмакова находится в Архангельске.
[12]
В 1911 г. в Кузомени мною была переписана, с соблюдением точности всех
особенностей текста, «Книга мореходная», принадлежавшая О.А. Двинину, а в
прошлом - его деду, жившему в Сумском посаде, от которого перешла к сыну, а
затем к внуку, переехавшему в Кузомень в 1909 г. Позднее книга поступила на
хранение в Архангельский краеведческий музей. Текст лоции напечатан полностью
ниже.
В 1930 г. в селе Койда (Зимний берег Белого моря) В.П. Кальянов нашел список
лоции, который, по его заключению, являлся копией, снятой в начале XVIII в. со
списка XVII в. В лоции описаны условия плавания из Белого моря на запад к Вардэ
и на восток к Новой Земле. Место хранения этой лоции в настоящее время
неизвестно.
Рукописная лоция хорошей сохранности на французской бумаге (водяной знак -
лилия) принадлежала А. Щепетовой (с. Сорока), получившей ее от деда мужа. Объем
лоции 32 листа. Переплет кожаный, с ремешком. Запись полууставом. Из этой
рукописи владелица разрешила списать автору только заглавие «Книга мореходная по
морским берегам до Норвегии», текст молитвы и наставления мореходам. Они были
списаны точно по тексту. Конечный пункт плаваний на запад - Тромсе, на восток-
Мезень. Записи на последних трех листах внесены современным почерком, последняя
датировка 1909 г. Эти записи внесены самой хозяйкой книги, ходившей на своем
паруснике за капитана брать рыбу в Норвегию, она ходила в море «по своей вере».
В 1959 г. дом Щепетовой сгорел, погибли все рукописные и старопечатные книги,
собранные ею, в том числе и лоция.
В 1965 г. Ф. И. Кузнецова, живущая в с. Кушерека, передала в дар
Государственному Русскому музею лоцию, озаглавленную «Мореходная книга для ходу
по Белому морю и Норвежскому берегу». Последняя запись сделана 2 декабря 1914 г.
К основному тексту, писанному полууставом, внесены многочисленные позднейшие
добавления. Почерк их современный, каким написан и конец книги. Объем ее 60
листов. Конечный пункт плаваний на запад - Тромсё.
О маршрутах плавании поморов по Белому, Баренцеву н Норвежскому морям кратко
сообщается в рукописи «Книга щетная морская и ходовой журнал крестьянина [13]
Вадаева»11. Исходный пункт плавания - г. Кемь, конечный - Ренновы (Рейновы)
острова в Норвежском море. Протяженность пути 1395 верст, длительность плавания
(вместе со стоянками) 74 дня. Рукопись хранится в Древлехранилище Института
русской литературы (Пушкинский Дом) АН СССР в Ленинграде.
Поморские лоции - небольшие рукописные тетради к четвертую или восьмую часть
листа, объемом 20-60 листов. Переплет обычно кожаный, с обвязкой ремешком: он
хранит тетрадь от невзгод плавания. Только одна из встретившихся мне лоций была
в переплете из «сахарной бумаги». Текст тщательно писан полууставом. На полях
немногочисленные зарисовки, некоторые до сих пор не расшифрованы. Время
написания упомянутых выше лоций - XVIII-первая половина XIX в. Дополнения и
приписки более позднего происхождения. В лоциях отложились уже накопленные
ранее, в XIV-XVIII вв., знания относительно географии Белого, Баренцева и
Норвежского морей. Эти знания отмечал еще С. Герберштейн (XVI в.)12.
Некоторые лоции содержат только указания на направления, маршруты и расстояния
между отдельными пунктами. Другие дополнены наставлениями для плавания,
описаниями курсов, приметных мест, заходов в устья рек и становища; указаны в
них и глубины и места возможных стоянок при непогоде, всегда предупреждается,
при каком направлении ветра стоянка действительно укроет от волны. Лоция из
Кушереки содержит и некоторые сведения о природе берегов моря, о деятельности
населения, описания селений и станов. Во всех лоциях были указания, где брать
рыбу в некоторых водах: «праве Кильвика к Норкапу губа Кам, в ей берут рыбу» или
«на входе в Салму в леви у наволока стоят бральщики».
Тексты различных лоций не являются копиями одна другой, но они все же
свидетельствуют, что поморы, будь они из Куи, Кузомени или Сумы, расстояния
между ко[14]торыми немалые, широко обмениваясь навигационными сведениями и
маршрутами, часто опирались на одни и те же географические точки и в плаваниях
руководствовались схожими наставлениями.
Язык лоции так же лаконичен, точен и выразителен, как и речь помора. При
отсутствии карт в его распоряжении было только слово - предостерегающее,
приковывающее внимание, вразумляющее и обнадеживающее, а изредка слово для
одобрения. Слова вызывают образ. Обширные, детальные знания морских дорог,
накопленные поморами, и преодоление ими всех трудностей в примитивных условиях
плавания вызывают чувство гордости за русского человека.
По словам поморов, освоивших пути и в «немецкий конец», и на Русь, лоции
помогали мореходу-промысловику в тяжелые часы, когда «полуношник пылит» по
океану, когда «взводнишше зачнет загинать гребень, запенит и зарыдат», и в тот
неладный час, когда случится «в отдор итти», т. е. при ветре, «отдирающим» от
берегов, уносящим в голомень, в открытое море, и даже при страшной опасности,
когда «зачнет замолаживать - наносить туман». «Станет замолаживать стеной, не
видать ни зги, смотри опасно, по нужды ради становить бережно, чтоб корг не
хватать»13.
Много емких, в два-три слова, описаний приметных мест, «глядений», вод и
заходов, где можно «отстоять», когда начнет «заводиться противняк» или «несхожие
ветры падут», встречаем в речи помора и в Поморской лоции. Предостерегают они о
местах, где «уходу нет» - где невозможно укрыться от погоды, где «убой» -
сокрушающий высокий накат, кипень. И часто коротко напоминают: «без меры ходит
не можно» или «ходят знаючи», «не ходи на прибылую, наваливат». Этих слов
достаточно, чтобы представить себе «костистые» прибрежья и силу прилива,
например, в Воротах Лумбовского залива, в заливе Мезенском в устьях Мезени и
Кулоя, в корабельных Мурманских воротах. Да, ярится вода, особенно на
«костистом» дне, А вот емкое определение утесистого каменистого берега -
«костогор», и все ясно.
[15]
Душевным словом характеризуют авторы Поморских лоций все, что помогает им в
пути. Начался прилив - это идет «живая вода», пропустит судно через коржистые
места, через перебор. «Закротела вода» - затихает течение перед приливом или
отливом. Поднялся ветер попутный, пусть и довольно крепкий, - это добрый ветер,
с, ним ход легче. Не забывая о трудности пути, помор любуется своим суровым
морем. Описывая в лоции «опасные подводные камени», он ласково называет их
«одинки», «бакланцы», «воронухи», «поливухи», не раз наблюдал, как они «на
погоды играют». При ветре бьет о них волна, взлетают брызги и пена. Он словом
отличает легко проходимые «корошки», небольшие каменистые мели, от «корг» - эти
могут доставить мореходу неприятности, у них и название иное.
Были у Поморских лоций неоценимые помощники - сложенные из камней гурии и
деревянные кресты, которые поставили на берегах неизвестные други-товарищи.
Когда они побывали на этих путях - неведомо, но память о себе оставили.
«Гурьеватые наволоки», «крестоватые сопки» и «взглавья» мореход встречал в
XVI-XIX вв. и в Беломорье, и на Мурманской стороне, и на Маточке, и на Груманте,
и сам ставил дополнительные. На Поморском берегу к северо-западу от Кеми было
место, прозванное в народе «Кресты часты». Было их вдоль берега одиннадцать.
Много было крестов на о. Могильном, на самой высокой точке его берега стоял
громадный крест из бревен, слегка обтесанных. На некоторых крестах были пометки;
например, на срубе креста, стоявшем на Мезенском взглавье, была вырезана дата -
1837 г. Этот крест, на котором был барельеф распятия в натуральную величину, без
сруба перенесен в с. Семжа на кладбище. На одном из кемских крестов было
вырезано: «Прими, господи, их души»; на Красных лудках три креста, на каждом
свое имя, а фамилия одна и та же - Малыгин. Сотню лет стоял крест на Лесной
Осинке, маленьком островке в Онежском заливе, крест резной, с указанием фамилий
погребенных рыбаков из Пурнемы. Несколько лет назад он сгорел. Земляки рыбаков
поставили новый крест, но старое правило ориентировки его перекладины не
соблюдено, это только памятный крест.
Огромные кресты мореходы ставили в память товарищей, удач или неудач (а их было
немало) и как опознава[16]тельный знак. Приметами крестин были барельефы,
врезанные медные иконы, навесы для защиты от дождя и снега. Крестовая форма
знака и особые приметы каждого позволяли мореходу не только опознать местность,
но и определить направление своего нуги: поперечина креста всегда на любом
берегу была направлена «от ночи на летник», т. е. с севера на юг. На заглавном
листе лоции часто был рисунок креста.
На первой странице некоторых лоций была записана молитва, которая
свидетельствует о том, что мореходы знали, и какой страдный путь уходят: «Грядем
во имя твое, спаситель наш, Иисус Христос, в путь. Блогослови творение твое и
помилуй; во дни наши, и нощи, и во все часы всю надежду на тебя уповаем, и в
бедствиях от морских бурь или от злых людей пошли, господи, святителя своего и
скорого помощника Николая-чудотворца на избавление нас грешных. Аминь»14. Были и
краткие молитвы: «Ход наш морской на летню страду долгий, благословения твоего,
спаситель, Иисусе Христе, боже наш, просим, на тебя уповаем, да поможешь нам
всечасно и не оставишь в бедствиях на волнах морских и пошлешь нам ветры
попутные и возвратимся в благополучии и с удачей к крову своему. Аминь» (Лоция
Щепетовой). Были и еще короче: «Во имя отца, и сына, и святого духа и ныне, и
присно, и во веки веков. Аминь!»15.
В Поморских лоциях много наблюдений над течениями и глубинами. Но в распоряжении
поморов не было приборов для их определений, поэтому обычно лоция ограничивается
сообщениями: «а вода по салмы ходит быстро», или: меж островов «вода мырит» -
идет бурно. Определения глубин даются точнее, иногда измеряются глубины
саженями, иногда четвертями, но н некоторых лоциях авторы ограничиваются
замечаниями: «и куйпогу посложнее сажени» или «а при воде через коргу будет
глуби и грузной лодьи». Для каждого становища указывается, при какой воде
возможен, подход к нему.
По лоциям можно установить многие «тонские места» - места ловли рыбы, а также
пункты в Норвегии, к которым «бральщики ходили за рыбой».


[17]
***
Ниже публикуется «Книга мореходная с означением мест сколько от одного до
другого расстояния и приметы становищом».
Ее содержание: «Ход из Сумы в Архангельск» (л. 1), «Ход от Архангельска до
Нордвегии» (л. 1об.), «Терской берег» (л. 1об.-2об.), «Ход по Норвежскому
берегу» (л. 2об.-3), «Обратно из Норвегии» (л. 3об.-4 об.), «Из Архангельска в
Поморье» (л. 4об.-5), «Ход от Орлова в Онегу» (л. 5-5об.), «Из Архангельска в
Мезень» (л. 5об.-6), «Подробны описания курсов» (л. 6-23 об.), «Ход в Варзугу»
(л. 24). «Приметы Варзуги» (л. 24-24 об.).
В «Книге мореходной» указано около четырехсот пунктов (на Белом море, Мурманском
берегу, на берегах Баренцева и Норвежского морей), к которым ходили поморы на
промысел, для торговли и обмена (см. Приложение III).
Ко всем пунктам указан «ход» и направление по поморскому компасу (см. Приложение
I). Расстояния в верстах приведены только между некоторыми пунктами на Белом и
Баренцевом морях, они определены по суше и лишь in многие по ходу судна в
верстах или по времени, необходимом для плавания: «примером на сутки доброго
ветра».
Об условиях подходов к берегам и заходов в губы и устья рек, о пунктах
отстаивания при штормовых ветрах подробные указания даны по беломорским и
мурманским пунктам, по норвежским пунктам они менее подробны, но также
свидетельствуют о знании пути, проверенном на практике, учтены все баклыши,
водопоймины, отмечено где «устье ежегодно перемывает».
К «Книге мореходной» среди перечисленных географических пунктов выделены те, в
которых есть становища (23), станы (3), торговые объединения-«компанейства» (4),
торговые предприятия - «кухманы» (9), пункты торговли и обмена норвежской рыбы
на продукты и различные товары, привозимые поморами (7) (см. Приложения IV, V).
Выделение мурманских становищ (11) и станов (3) свидетельствует о развитии этого
промыслового района и конце XVIII и начале XIX в., о заинтересованности
беломорских промысловиков в мурманской страде. «Книга мореходная», да и не одна,
составлена в Беломорье. Внимание к норвежским пунктам свидетельствует о прочных
торговых связях между Поморьем и Северной Норвегией.
[18]
***
Поморская лоция «Книга мореходная с означением мест сколько от одного до другого
расстояния и приметы становищом» хранится в фондах Архангельского областного
краеведческого музея (№ 3432). Поступила в 1934 г. от О.А. Двинина, проживавшего
в с. Кузомень. Она датируется, по палеографическим данным, концом XVIII -
началом XIX в. Рукопись принадлежала семье поморов Двининых. О.А. Двинин,
последний владелец рукописи, получил ее от отца, жившего в Сумском посаде, по
словам которого рукопись составил его отец, т. е. дед О.А. Двинина, живший также
в Сумском посаде.
Рукопись написана полууставом. Иллюстраций нет. Имеются приписки и пометы. Л. 14
об. - внизу на поле помета карандашом: «18 р. 28 на паи 9 руб. 42 к.»; л. 15 -
внизу на поле помета карандашом: «12 мая 1823»; л. 18 - слева на поле вверху
рисунок карандашом; л. 24 - хозяйственная запись чернилами, датированная 1864 г.
Переплет кожаный, темно-коричневый, почти черный, гладкий, без тиснений.
Использован вторично, сохранились остатки листов документа, которому служил
переплет до использования его в качестве переплета лоции. Переплет с внутренней
стороны подклеен обрывком документа, на котором сохранилась подпись протоиерея
Сумского прихода Гавриила Молчанова. Дата подписи 1828 г. Бумага обрывка с
водяным знаком - медведь с секирой. Бумага плотная, без водяных знаков.
В рукописи 24 листа, высота листа 22 см, ширина 17 см. Заглавный лист рукописи,
на котором было ее название, изображение креста, а на обороте написана краткая
молитва, утрачен. Этот лист был в 1931 г. Края листов потрепаны, текст
сохранился полностью.
При публикации текста рукописи сохраняются особенности правописания подлинника,
a6зацы и выделения прописными буквами.
Буква ъ в конце слова опускается, буквы h, i, k, w, f соответственно заменены на
«е», «и», «кси», «о», «ф».
Выносные буквы введены в строку. Пунктуация современная. Географические названия
пишутся с прописной буквы. В подготовке рукописи к печати участвовали В.П.
Будорагин и И.П. Шаскольский.

• Поморский народный характер
• Бьярмия и Поморье

Справка.
Поморы – отличительное самоназвание (этноним) коренной этнической общности
европейского Севера России (Поморья).
Этноним “поморы” возник не позднее 12 века на юго-западном (Поморском)
берегу Белого моря, и в течении 14-16 вв распространился далеко на юг и
восток от места своего возникновения. Этногенез поморов был обусловлен
слиянием культур протопоморских, преимущественно угро-финских (чудских)
племен Беломорья и первых древнерусских колонистов, активно заселявших
территории Заволочья.

В 12-15 вв. Поморье было колонией Великого Новгорода. В 15-17 вв. Поморьем
назывался обширный экономический и административный район по берегам
Белого моря, Онежского озера и по рр. Онега, Северная Двина, Мезень,
Пинега, Печора, Кама и Вятка, вплоть до Урала. К началу 16 в. Поморье
присоединилось к Москве. В 17 веке в 22 уездах Поморья основную массу
населения составляли свободные «черносошные» крестьяне. В 19 веке Поморье
стали также называть Русским Севером, европейским севером России и т.д.
Впоследствии термин Поморье стал размываться, этноним «поморы» стал
вытесняться обезличенным термином «северяне», однако несмотря на активные
процессы ассимиляции поморов в великорусском этносе (этноним великороссы
возник в 19 веке), поморы сохранили свое этническое (национальное)
самосознание до наших дней. Этот факт, в частности, подтверждают данные
всероссийской переписи населения 2002 года, где поморы указывали свою
этническую принадлежность в графе «национальность» (реестровый код
переписи №208 «национальность – помор»).
Признаками этнической общности поморов являются: этническое (национальное)
самосознание и самоназвание (этноним) «поморы», общность исторической
территории (Поморье), общность культуры Поморья, общность языка (поморская
«говоря»), этнический (национальный) характер, этническое религиозное
мировоззрение (Поморская древлеправославная церковь), общность
традиционной экономики и другие факторы.
Поморский народный характер
С.А.Токарев в “Этнографии народов СССР” пишет: “...на окраинах коренной
русской территории и в местах позднейшей колонизации сложились гораздо
более своеобразные и обособленные культурно-географические типы русского
населения. К числу их принадлежат прежде всего поморы на берегах Белого и
Баренцева морей. Попав в непривычные условия, они выработали у себя
совершенно своеобразный культурно-хозяйственный тип, основанный на
преобладании промыслового приморского хозяйства. Смелые мореходы,
предприимчивые промышленники, поморы выделяются и особыми чертами
характера...”.
Какие же особые черты поморского характера выделяли исследователи Русского
Севера?
Описывая помор Кемского уезда, А.А.Каменев замечает: “Туземцы этого
богатого края... в физическом отношении развиты лучше, рослее, здоровее и
в деятельности энергичнее, почему живут богаче. Такая физическая
развитость народа благоприятно действует на приращение населения, которое
колеблется между 3/4 и целым процентом на 100, чего в других местностях
Архангельской губернии не видно”. В 1863 году в “Материалах для подробного
описания Архангельской губернии” отмечается крепкое телосложение,
статность и приятная наружность поморов. По наблюдениям авторов, они
“имеют большей частью русые волосы, твердую поступь, широкую и выдающуюся
грудь, хорошо сложенные мускулистые руки и ноги, развязны в движениях,
ловки, сметливы, неустрашимы, опрятны и щеголеваты, особенно женщины”.
Интересные наблюдения об особом психическом складе северян мы находим в
географическом сборнике для чтения в семье и школе “Россия”, автором
которого являлся С.Меч. “По берегам Белого моря, - писал он, - разбросано
довольно много деревень, населенных поморами - настоящими русскими людьми,
рослыми, плечистыми, железного здоровья, неустрашимыми, привыкшими смело
смотреть в лицо смерти. Поморские женщины также отличаются мужеством,
смелостью, привычкой к морю и к его опасностям”. А.Михайлов также выделяет
именно эти качества помор. “Несмотря на исключительно почти потребление
рыбы, и преимущественно соленой, - пишет он, - население Беломорского края
- народ все-таки здоровый, рослый и чрезвычайно крепкого телосложения.
Морские промыслы, от которых большинство кормится, обрекают помора, еще с
малолетства, на тяжелую, полную опасностей и лишений разного рода жизнь,
развивая в нем необыкновенную предприимчивость духа, соединенную с
отвагою, изумительную в глазах человека, выросшего среди иной жизненной
обстановки”. По мнению Н.Козлова, жителей Кемского и Онежского берегов, а
также помор печорских селений отличает сметливость, способность к торговым
делам и в то же время строгая нравственность, привязанность к семейной
жизни и честность.
Многих исследователей поражал “какой-то особенно острый, из глубины взгляд
и умные глаза, понимающие по-своему жизнь и истину. Тип жизненный и
несомненно говорит о предках новгородцах, сделавшихся только на Севере
упрямыми и молчаливыми”. С.О.Огородников, говоря вообще о поморах
Архангельской губернии, называет их “отважными и сметливыми от природы”;
“это народ энергичный, настойчивый, жизнеспособный, привыкший к борьбе с
капризами морской стихии”, - считает А.А.Каменев; “характер помора -
энергичный, смелый, предприимчивый”, - отмечает М.С.Богданков,
А.А.Жилинский добавляет, что “по своей смышлености и отважности, поморы не
имеют себе равных среди русских”. О русском населении Печорского уезда
один из руководителей производившегося там в 1903 году
подворно-экономического исследования, доктор С.В.Мартынов свидетельствует,
что оно, “по сравнению с крестьянами центральной полосы России, заметно
отличается большею самостоятельностью, сметливостью и предприимчивостью”.
Великорусское население центральной части губернии, Архангельского уезда,
по словам доктора Рихарда Поле, “является превосходным человеческим
материалом, который при соответственном воспитании и направлении мог бы
сделать очень многое в экономическом отношении”. Вообще же великорусское
население северной части России, по свидетельству доктора Поле, “своими
качествами, физическими и умственными, далеко превосходит жителей средней
части России”.
По свидетельству И.Калинина, помор-онежанин – “натура цельная,
гармоническая; он крепок телом и духом; его мировоззрение и основные черты
характера не легко поддаются ломке”. Он отмечает, что у онежан “сильный
характер, в котором есть то, что зовется “благородной упрямкой”, и в этом
отношении Ломоносов может служить прототипом истых северян”. По мнению
автора, онежанин – “человек прямой, не ленивый, не лукавый, ибо он не мог
усвоить эти рабские пороки, так как с древних времен ни перед кем не гнул
своей шеи. Он трудолюбив, потому что с древности привык работать только
для себя”.
В.Насоновский сравнивает психологию крестьянина Холмогорского уезда с
психологией крестьянина остальной Руси: “Это не мужик, а князь. Ни иго
татарщины, ни иго крепостничества, ни иго удельного чиновничества не
исковеркало его души. Основные черты его характера: независимость,
прямодушие, сознание собственного достоинства, спокойная рассудительность,
отсутствие болтливости, что с первого взгляда кажется замкнутостью; в нем
нет и признаков лукавой хитрецы и подобострастия, свойственных в большей
или меньшей степени крестьянину остальной Руси по отношению, например, к
чиновному люду: с последними он снисходительно деликатен”. Свободный,
промышленно-предпринимательский дух поморов, привыкших полагаться на свои
знания, опыт, умение больше, чем на “божью волю”, поддерживал в них
чувство собственного достоинства и убеждение в том, что их земля - Поморье
- освоена и устроена собственными силами. Помор привязан к своей Родине,
любит ее, “как вечную кормилицу”, “доволен своею судьбою и счастлив
по-своему”.
Таким образом, предприимчивый, беспокойный, бунтарский дух русских
переселенцев заложил основу определенного психического склада, который в
результате естественного отбора привел к закреплению необходимых свойств и
черт личности: чувство собственного достоинства, свобода действий,
независимость, живой ум, сдержанность и понятие своей особости. Уровень
сформированности и развитости особых черт характера поморских жителей
непосредственно влиял на процесс воспитания, на цели воспитания, которые
косвенно формировались через эту же характеристику основных свойств
характера положительные качества человека, психический тип личности), т.е.
на воспитательные идеалы, семейные отношения, нравственные ценности, на
воспитание трудолюбия и многое другое.
Бьярмия и Поморье
Вопрос о месте нахождения Бьярмаланда имеет очень значительную
исследовательскую литературу, как в России, так и в Скандинавских странах.
Большинство исследователей отмечает, что топоним «Бьярмаланд» происходит
от этнонима «бьярм». Также практически все отмечают, что и этноним, и
топоним встречаются только в скандинавских источниках и не встречаются в
славянских (исключение составлял В.Н.Татищев, нашедший в летописи Иоакима,
епископа Новгородского, указание на то, что Корелия именуется «Бьярмией»,
однако эту летопись никто кроме Татищева не встречал). Географически
современные исследователи готовы позиционировать Бьярмию в самых разных
местах. Можно отметить три-четыре основных варианта: Балтийский (Рижский
залив или Восточная Пруссия), Заполярный (Кольский полуостров или
норвежская Лапландия) и Беломорский (устье или нижнее течение Северной
Двины, либо берег Белого моря между Онегой и Варзугой). К Беломорскому
варианту примыкают также экзотические попытки поместить Бьярмаланд в
Ярославское Поволжье или в Пермскую область (примыкают, поскольку в данном
случае подтверждается продвижение к ним через Северную Двину, поскольку ни
на Волгу, ни на Каму или Вычегду иного водного пути просто нет).

В 890 году записаны ответы на вопросы короля Англии Альфреда, которые дали
Отер и Вульфстан, первые викинги, достигшие Бьярмаланда. Отер и Вульфстан
дойдя до устья большой реки вошли в нее, но почти сразу повернули обратно,
поскольку побережье (по одному берегу) было заселено и они опасались
нападения местных жителей.
Набег на Бьярмаланд, сопровождавшийся битвой у реки Вина был совершен
конунгом Эйриком Кровавая Секира, правившим в 940-945 годах.
Следующий набег возглавил конунг Харальд Серая Шкура, правивший в 960-970
годах. Харальд также дал битву бьярмам на реке Вина, причем в данном
случае сага («Сага о Харальде Серая Шкура») уточняется, что «Вождь
наипервейший Задал жару бьярмам В селенье на Вине».
Наконец, в 1026 конунг Олаф послал Карли в Бьярмаланд. К Карли
присоединился его брат Гуннстейн, а за ними двинулся Торир Собака. Прибыв
в Бьярмаланд они остановились в торговом месте, где купили меха. После
завершения торга они решили ограбить храм, спустившись по реке, они
высадились на берег, прошли ровным местом, а затем через лес вышли к
поляне, на которой стоял храм бога Йомалы. Храм был разграблен и викинги
унесли столько, сколько смогли. Важно отметить, что Карли, Гуннстейн и
Торир уже опасались вступать в открытую битву и действовали хитростью. В
саге («Сага об Олафе святом») отмечается, что викинги ретировались как
только их заметила стража храма, в который они проникли не через ворота, а
перепрыгнув через забор.

По поводу этнонима «бьярм» ситуация проще. Практически все исследователи
отмечают (необходимо отметить, что количество таковых много меньше, чем
исследователей места нахождения Бьярмаланда»), что слово «бьярм» является
искаженным «перм». Под этим самым «перм» как правило понимается «пермяк»,
хотя недавно возникла и теория о том, что этот термин надо отождествлять с
«permi», как в некоторых финских говорах именуют карельских коробейников –
бродячих торговцев. Обе теории не выдерживают критики. Действительно, одно
из угро-финских племен именовалось «парма», однако оно отстояло от устья
Двины минимум на 600 км (если под местом расселения понимать верховья
Вычегды), а то и на несколько тысяч, с учетом волоков (собственно
теперешний северный Урал). Этноним «парма» никогда не применялся к
населению Подвинья. Удивительно, однако, то, что в Подвинье славянские
летописи помещали народность «чудь белоглазая» или «чудь заволоцкая». Хотя
под «чудью» вообще понимались угро-финны, удивительно, что жители Подвинья
оказались единственным угро-финским народом, применительно к которому
славяне не пытались адаптировать его же собственное самоназвание (все иные
угро-финские племена славяне называли более или менее успешно копируя их
самоназвания – емь, сумь, водь, эсть, весь, самоядь, меря, водь, мордьва,
та же парма), и лишь «чудь белоглазая» осталась в летописях без уточнения.
Объяснение может быть лишь одно: «чудь белоглазая» в славянских летописях
именовалась и иным именем, однако более поздние исследователи просто «не
замечают» этот термин, который в период от написания этих летописей до
момента их исследований начал распространяться на совершенно иную
общность. Я говорю о поморах. Этноним «помор» и топоним «Поморье»
появляются в русских источниках еще в XI-XII веках, долго соседствуют с
этнонимами «чудь белоглазая», «чудь заволоцкая» и топонимом «Заволочье»,
пока примерно в XV-XVI веках не замещают их окончательно. К этому моменту
под поморами окончательно понимается вольное славяноязычное укоренившееся
население Северо-Восточной Европы, на которую распространяется и топоним
«Поморье». Аналогичный процесс чуть ранее происходил на Балканах, где
пришедшее тюркское племя булгар было полностью растворено славянским
населением, которое продолжило называть себя болгарами, а свою землю
Болгарией. Эта теория, кстати, полностью поясняет и отсутствие в русских
летописях топонима «Бьярмия» и этнонима «Бьярм» (равно как и отсутствие в
скандинавских источниках этнонима «помор» и топонима «Поморье»): одни и те
же слова на финно-угорском языке скандинавы и славяне отображали так, как
услышали и так, как могли. Известно, что русский язык более богат
фонетически, нежели скандинавские и угро-финские языки. При этом финны не
используют звук «б» замещая его в заимствованных словах звуком «п» (самый
простой пример – Выборг, который по-фински называется Виипури), а
скандинавы, наоборот, предпочитают твердые гласные, и практически не
использую «п». Особенностью языка восточных славян достаточно долго была
вольная перестановка гласных и согласных в слогах особенно в
заимствованиях из других языков (опять-таки, самый простой пример –
преобразование греческого имени ГЕоргий и в русское ЕГорий). В этой
ситуации вполне возможно ситуация, при которой самоназвание чуди, к
примеру, «помар» было воспринято викингами как «бьярм», а славянами как
«помор». Для славян подобное переосмысление было вполне объяснимо еще и
тем, что «помор» вполне может обозначать и жителя морского побережья (хотя
важно отметить, что возникновение этого этнонима могло быть лишь
результатом переосмысления именно иноязычного термина, поскольку более ни
одну этническую группу жителей ни одного морского берега ни письменная, ни
устная русские традиции поморами не именуют; ярким примером может быть
переосмысление топонима «Колмогоры», происходящего от финно-угорского
числительного «кольм» («три»), на затем переосмысленного в «Холмогоры»).
На мой взгляд, подобная теория является единственным логичным объяснением
как того, почему русские, тесное взаимодействие которых с бьярмами
подтверждается очень многими сагами викингов, не сохранили в своей
письменной и устной традиции термин «бьярм», так и того, что норвежцы,
взаимодействуя с поморами в течении многих веков, термин «помор» стали
использовать лишь в новое и новейшее время.

Вернемся однако в IX-XI века к набегам викингов на Бьярмаланд. Итак, Отер
и Вульфстан на берегах полноводной реки (которую прошедшие за ними Эйрик
Кровавая Секира, Харальд Серая Шкура и Карли с Ториром Собакой называли
Вина) нашли многочисленное население. Какое-то население должно были быть
на берегах Вины и во времена набега Эйрика Кровавая Секира – иначе ему
просто некого было бы побеждать. В саге о набеге Харальда Серая Шкура
содержится уточнение о том, что бьярмы не просто временами встречались на
берегу Вины, а имели собственное поселение, у которого и состоялся бой.
Сейчас сложно сказать, возникло это поселение в период между походами
Эйрика и Харальда, то есть не позднее 970 года, либо уже существовало во
времена Эйрика или даже Отера, но просто не было отражено в сагах. В любом
случае, саги демонстрируют, что не позднее 970 года в устье реки Северная
Двина возникло столь значительное поселение, что дать бой рядом с ним было
достойно норвежского конунга.

Важно заметить кардинальное изменение отношения викингов к бьярмам между
походом Харальда и набегом Карли и Торира. Если Харальд пришел воевать, а
значит изначально был уверен в своей победе, то Карли, Гуннстейн и Торир
воевать уже не рисковали, предпочли сначала просто поторговать, а затем,
сделав вид, что уходят домой, высадились на берег и вернулись к храму.
Говоря проще, Карли со товарищи воевать не собирались и воевать не стали,
они просто под покровом ночи и пока не появилась охрана элементарно
ограбили храм. Вывод из этого изменения отношения викингов к бьярмам может
быть один: за пятьдесят лет местное население столь возросло, что как
минимум три дружины викингов (Карли, его брата Гуннстейна и Торира Собаки)
опасались выступить против них в открытом бою. Вполне возможно, впрочем и
то, что победы Эйрика Кровавая Секира и Харальда Серая Шкура дались им в
результате столь кровопролитного боя («Сага о Харальде Серая Шкура»
описывает «Стойко княжич в метели стрел дрался», то есть во времена его
похода действительно имела место битва, а не простое избиение мирных
жителей), что и через пятьдесят лет викинги не испытывали желания вступить
в открытый бой.
Второй момент, который практически никак не изучается исследователями саг
– это вопрос о том, что же именно за храм разграбили Карли и Торир. В
самой саге упоминаются лишь имя божества, которому посвящен храм
(«Йомала»), и описываются отдельные элементы его убранства (со слов
соратников Карли и Торира, побывавших в храме тайно ночью и второпях).
Убранство храма может быть описано не вполне точно, с учетом представлений
автора о том, как бы он мог бы выглядеть. Более интересно то, что никто из
исследователей не удосужился попытаться раскрыть, что же за культ
скрывался за культом «Йомалы» и как он соотносится с известными
верованиями финно-угорских народов. И вот здесь возникает некоторая
странность. В современных финском и эстонском языках jumala («йумала»)
означает «Бог». То, что бьярмы говорили на языке, близком финскому, не
оспаривается никем (в первый раз это отмечено еще Отером и Вульфстаном).
Также никто не оспаривает, что викинги (пусть и через толмачей) могли
говорить по-фински, во всяком случае, Отер и Вульфстан сообщали не о том,
что бьярмы говорят на какой-то «тарабарщине», а отмечали, что они говорят
на том же языке, что и финны (даже дремучему викингу для такого
утверждения требовалось нечто большее, чем просто ощущение, не
сопровождаемое знанием финского языка). И при этом имя божества, которому
был посвящен храм, викинги указывают как «Йомала». На мой взгляд, это не
может рассматриваться иначе, как доказательство монотеизма бьярмов:
понятно, что попытайся викинги описать какое-нибудь новгородское или
киевское капище до Крещения Руси, они бы использовали термины искаженные
«Перун», «Сварог», «Даждьбог», а не «Бог». И вот здесь возникает проблема:
не существует ни одного примера исконного монотеизма примитивных народов
(точнее – народов находящихся на родо-племенной стадии развития).
Общеизвестно, что монотеизм либо возникает как результат длительного
философского развития, либо привносится извне. Так что либо бьярмы были
единственным в истории Человечества народом, имевшим монотеистическую
религию на самом выходе из первобытно-общинного состояния, либо он
исповедовал одну из монотеистических религий, привнесенную от окружающих
народов. Первое невозможно, поскольку бьярмы жили по соседству с массой
родственных народов, ни один из которых до крещения монотеистичным не
являлся. Второе возможно, но лишь при условии, что бьярмы были крещены.
Причем крещены не позднее 1026 года, то есть времени набега Карли и
Торира. Теоретически это возможно, поскольку после Крещения Руси прошло
около 40 лет, за которые христианские проповедники вполне могли достичь
нижнего Подвинья и берегов Белого моря. Однако, это вынуждает существенно
отодвинуть в глубь времен начало славянской колонизации и христианизации
Поморья, поскольку кроме славянских колонистов крестить бьярмов в тот
период было попросту некому. Оговорюсь сразу, данное в саге описание храма
«Йомалы» к христианству никакого отношения иметь не может. Однако, Карли
был убит Ториром, который после этого скрывался и также был убит. С чьих
слов в сагу попало описание храма не известно, не известно и то, был ли
этот источник в храме сам или описание в саге идет через третьи руки.
Наконец, те кто ворвался в храм в спешке, похватал, что плохо лежало, и
сбежал, пока не поймали, не имел достаточно времени для осмотра
особенностей интерьера, а, следовательно, описание убранства может быть
неточным.

Итак, как мы видим, в середине X века в нижнем течении Северной Двины
существовало достаточно значительное поселение, а в первой четверти XI
века, вероятно, в этом поселении или около него возник христианский храм.
При этом данное место для местных жителей было крайне важно, поскольку
после разгромов, учиненных викингами сначала Эйрика Кровавая Секира, а
затем Харальда Серая Шкура, бьярмы неизменно возвращались и
восстанавливали свои поселения. Это могло иметь место только по одной
причине – место это было для бьярмов очень важным. Естественно, что
поселение это не могло исчезнуть бесследно. Полагаю, что бьярмы и их
потомки поморы, продолжали и продолжают жить на этом месте до сих пор. На
месте разграбленного Карли и Ториром храма позднее, на мой взгляд, был
возведен Михаило-Архангельский монастырь, а в поселении, у стен которого
бьярмы когда-то приняли бой с Харальдом Серая Шкура, по указу Ивана
Грозного в 1584г. была срублена новая крепость, которая после нескольких
переименований вместе с этим поселением стала известна как Архангельск. А
значит, историю Архангельска вполне можно отсчитывать с 970 года. В этом
году следовало праздновать не 420-летие, а 1035-летие города (с оговоркой
«как минимум»).

Но вернемся к викингам. В сагах больше нет ни одного рассказа о битвах
между бьярмами и викингами. Общение с бьярмами продолжалось, хотя
постепенно в сагах («Сага о Хаконе Хаконарсоне», «Прядь о Хауке Длинные
Чулки» и др.) указывается на связь Бьярмаланда с древнерусскими землями, а
скандинавские источники XIV века («Грипла» и ряд более ранних) указывают,
что Бьярмаланд платил дань Гардарике (к этому времени общение викингов с
Русью ограничивалось уже лишь Новгородом, и к этому времени Заволочье (а в
этот период используется уже и термин Поморье) действительно подчинялось
Новгороду и платежи в Новгородскую казну вполне можно рассматривать в
качестве дани).
Последний набег викингов на Бьярмаланд зафиксирован уже в русских
летописях (Двинской и Новгородской), которые сообщают о том, что в 1419
году 500 норвежцев напали на Варзугу, Нёноксу (в другом источнике –
Онежский погост), Николо-Корельский монастырь, Конечный погост (вероятно
Конецдворье), Яковлеву курью, Андреанов берег, Кегостров (в другом
источнике Кечостров), Кяростров (в другом источнике Княжостров),
Михаило-Архангельский монастырь, Цигломень и Хечимино (или Хечинима). В
результате сопротивления было уничтожено две шнеки викингов, а остальные
повернули в море и больше не возвращались. Любопытно отметить, что этот
набег состоялся не на пустом месте, а в результате участившихся набегов
«новгородцев и карел» (под новгородцами вполне могут пониматься и жители
Двинской земли, подчиненной в тот период Новгороду) на Тромсё. Важно
отметить, что среди пунктов, атакованных норвежцами, упомянуты
Михаило-Архангельский монастырь, Цигломень и Кегостров. Добраться до них
можно только хорошо зная лоцию дельты Северной Двины, а значит и к началу
XV века норвежцы – потомки викингов, все еще сохраняли точные знания о
пути в Бьярмаланд. Если же не отождествлять Бьярмаланд и бьярмов с
Поморьем и поморами, следует признать, что норвежцы просто не смогли бы
пройти так далеко вверх по реке.

Ну и в качестве исторического анекдота: летописи 1419г. являются первым
доказательством существования Михаило-Архангельского монастыря. Всем
известно, что именно вокруг него образовался Архангельск, однако
официальная историография продолжает упорно отсчитывать историю города с
1584г.
Егор Вагин

Церковный раскол середины ХVII века по праву считается одним из самых
печальных событий российской истории. В ХVIII, XIX и XX вв. можно говорить
о различиях в мировосприятии, повседневной жизни между сторонниками
Древлего благочестия и последователями Никона. Эти отличия оказались в
значительной степени снивелированы в годы советской власти, однако,
сохранились до нашего времени.

Традиционной религией Поморья были беспоповские толки старой веры, которые
ныне объединились в Древлеправославную Поморскую Церковь.

Внешняя канва событий, связанных с началом раскола, выглядит следующим
образом. Никон, выбранный патриархом в 1652 г ., в 1654 г . на церковном
Соборе в присутствии царя получил благословение на исправление церковных
книг. Уже через год очередной Собор утвердил к печати текст исправленного
служебника; еще через год Собор провозгласил проклятие на двуперстное
крестное знамение. Действия Никона вызвали протест ряда представителей
высшего духовенства, заявивших о своем несогласии с исправлением книг даже
в специальном прошении на имя царя. Никон выслал противников из Москвы, но
это только усилило недовольство реформой. Из разных мест России к царю
поступали челобитные против новшеств, вводимых патриархом. Тем не менее,
Собор 1666 г . официально признавал исправление книг и обрядов правильным.
Следующий Собор 1667 г . утвердил постановление прежних Соборов об
исправлении книг и проклял противников реформы, поставив их тем самым вне
церкви. Наиболее видные защитники "старой веры" были отправлены в ссылку.

Сопротивление новшествам приняло более ожесточенный характер. Соловецкие
монахи открыто отказались принять реформу, и писали царю, что лучше умрут
за веру. Алексей Михайлович послал военный отряд; в 1676 г . монастырь
пал, дав расколу мучеников. Мучеником стал и сожженный в 1681 г . протопоп
Аввакум, автор ряда сочинений, в которых допущены непочтительные выпады не
только против Никона и реформы, но и самого царя. Далее активная борьба за
"старую веру" знаменуется выступлением стрельцов, поддержавших противников
религиозной реформы, и заговором боярина Хованского ( 1682 г .), который
пытался использовать бунт стрельцов и движение раскольников как силу,
способствующую ему захватить трон. Старообрядцы приняли участие и в
крестьянской войне под предводительством С.Т. Разина (1667—1671); среди
лозунгов разинского восстания фигурировала и "старая вера".

Заслуга Андрея Денисова заключалась в ясном, логически и систематически
составленном объяснении "старой веры", изложенном в его знаменитых
«Поморских ответах». "Поморские ответы" были действительно ответами на
вопросы, предложенные синодальным миссионером и обличителем "раскола"
иеромонахом Неофитом, который в порядке полемики со старообрядцами задал
поморцам Выговского общежития 104 вопроса. Ответы были соборным трудом
выговских отцов, но их формулировка, редакция и написание были работой,
прежде всего, Андрея и отчасти Семена Денисовых.

Суть церковных нововведений:
Патриарх Никон отменил традиционные поклоны на первой неделе поста,
двуперстное знамение, коим осеняли себя такие знаменитые люди, как
Алексей, митрополит Московский и всея Руси, Александр Невский, Сергий
Радонежский, да все наши предки, и ввел "щепоть" (троеперстное). Повелел
крестный ход вести с запада на восток, хотя прежде в православной церкви
было хождение посолонь - по солнцу, значит... Произошел раскол.
Воспротивились ему епископ Коломенский Павел, протопоп Аввакум, протопоп
Даниил Костромской и многие другие, кто стремился к сохранению старых
церковных правил, устоев. Отсюда и термин - старообрядчество.


Церковная реформа XVII века: трагическая ошибка или диверсия?
Поместный собоp Русской Пpавославной Цеpкви 1971 г . тоpжественно
постановил отменить клятвы (анафематствования), наложенные в XVII в. на
стаpые обpяды и на пpидеpживающихся их. Стаpые pусские обpяды были
пpизнаны "спасительными и pавночестными" новым. В докладе, зачитанном на
Поместном собоpе, Hиконова pефоpма была охаpактеpизована как "кpутая и
поспешная ломка pусской цеpковной обpядности". Основания для замены
двоепеpстия на тpоепеpстие объявлены более чем сомнительными.

Hеожиданным это постановление может показаться лишь тому, кто не знаком с
пpоблемой; в действительности же собор 1971 г . лишь подвел итог
многолетней дискуссии по стаpому обpяду, и, говоpя точнее, утвеpдил
pешения Священного Синода, пpинятые еще в 1929 г .

Вот как это выpажено в собоpном опpеделении:
"Рассмотpев вопpос... с богословской, литуpгической, канонической и
истоpической стоpон, тоpжественно опpеделяем:
1. Утвеpдить постановление Патpиаpшего Священного Синода от 23(10) апpеля
1929 г . о пpизнании стаpых pусских обpядов спасительными, как и новые
обpяды, и pавночестными им.
2. Утвеpдить постановление Патpиаpшего Священного Синода от 23(10) апpеля
1929 г . об отвеpжении и вменении, яко не бывших, поpицательных выpажений,
относящихся к стаpым обpядам и, в особенности, к двупеpстию, где бы они ни
встpечались и кем бы они ни изpекались.
3. Утвеpдить постановление Патpиаpшего Священного Синода от 23(10) апpеля
1929 г . об упpазднении клятв Московского Собоpа 1656 г . и Большого
Московского Собоpа 1667 г ., наложенных ими на стаpые pусские обpяды и на
пpидеpживающихся их пpавославновеpующих хpистиан, и считать эти клятвы,
яко не бывшие".

Можно сказать, что исполнилось то, о чем писал в 1912 г . кpупный
цеpковный истоpик, пpофессоp Московской духовной академик H.Ф. Каптеpев:
"Осуждение Собоpом 1667 г . pусского стаpого обpяда было, как показывает
более тщательное и беспpистpастное исследование этого явления, сплошным
недоpазумением, ошибкою и потому должно вызвать новый собоpный пеpесмотp
всего этого дела и его испpавление, в видах умиpотвоpения и уничтожения
вековой pаспpи между стаpообpядцами и новообpядцами, чтобы pусская Цеpковь
по-пpежнему стала единою, какою она была до патpиаpшества Hикона".

Итак, если стаpые обpяды pавночестны новым, то пpежде всего возникает
вопpос: а была ли Hиконова pефоpма нужна вообще? Ответ на него дал
пpофессоp Ленингpадской духовной академии пpотоиеpей Иоанн Белевцев в
своем докладе на 2-ой междунаpодной цеpковнонаучной конфеpенции,
пpоходившей в Москве в мае 1987 г .: Hиконова pефоpма была "богословски не
обоснованной и совеpшенно не нужной".

Цеpковный pаскол XVII в., котоpый, не боясь пpеувеличений, можно назвать
великой национальной катастpофой, явился следствием pефоpмы, котоpая, как
тепеpь выяснилось, не была обоснована ни богословски, ни канонически и
пpосто-напpосто была "не нужна" Цеpкви. Hо, в таком случае, кому же
все-таки понадобилась эта pефоpма, каковы были ее истинные пpичины и цели,
кто был ее подлинным твоpцом?

Автоp настоящей статьи, в течение нескольких лет исследуя пpоблему стаpого
обpяда, пpишел к выводу, котоpый целиком совпадает с вышепpиведенным
заявлением о. Иоанна Белевцева: Hиконова pефоpма не имела ни богословских,
ни канонических оснований: она была навязана Цеpкви искусственно. Главный
твоpец pефоpмы — цаpь Алексей Михайлович, а патpиаpх Hикон — лишь
исполнитель. Поэтому и pефоpму спpаведливее было бы назвать
"алексеевской"."

Шиpоко pаспpостpанено мнение, что pефоpма была вызвана необходимостью
испpавления многочисленных ошибок и описок, вкpавшихся в богослужебные
тексты с течением вpемени. Однако непpедвзятое сpавнение текстов
пpедpефоpменных богослужебных книг (иосифовской печати) и послеpефоpменных
не оставляет сомнений в пpевосходстве именно стаpых книг: oпeчаток в них,
пожалуй, меньше, чем в совpеменных нам изданиях. Более того, это сpавнение
позволяет сделать как pаз пpотивоположные выводы. Послеpефоpменные тексты
значительно уступают в качестве стаpопечатным. В pезультате так называемой
пpавки появилось огpомное количество погpешностей pазного pода —
гpамматических, лексических, истоpических, даже догматических
(сопоставление текстов пpиводится ниже). Так что, если ставилась цель —
испpавить ошибки в книгах стаpой печати, — вpяд ли ее можно считать
достигнутой.

Hо была и иная цель. Достижение единообpазия между pусской и гpеческой
цеpковной пpактикой. Пpичем за обpазец были взяты гpеки, что отмечено в
докладе митpополита Hикодима, зачитанном на Поместном собоpе 1971 г . Цель
эта диктовалась исключительно политическими сообpажениями.

Дело в том, что Алексей Михайлович пеpвым из pусских цаpей всеpьез задумал
воссесть на дpевний византийский пpестол, встать во главе всего
пpавославного миpа. "Алексей Михайлович считал себя пpеемником дpевних
гpеческих импеpатоpов не только в делах веpы и благочестия, но и законным
наследником их цаpства, веpил, что ему или его пpеемникам суждено в
будущем владеть самим Константинополем и всеми пpавославными наpодами,
томящимися под туpецким игом... Цаpю не чужда была мысль сделаться
освободителем пpавославных наpодностей из-под туpецкого ига и овладеть,
как своим наследием, Константинополем, и цеpковное единение он считал
пеpвою и необходимою ступенью будущего политического единения".

Политическая наивность этих замыслов вполне соответствовала недалекости
самого цаpя, котоpого с полным основанием можно назвать бедой не только
России, но и вселенского пpавославия. Рефоpма для достижения цеpковного
единообpазия по гpеческому обpазцу была для цаpя Алексея пеpвой ступенью в
осуществлении его глобальных политических замыслов — создание Великой
Гpеко-Российской Восточной импеpии.

Hадо сказать, что сама по себе идея объединения всех пpавославных наpодов
под деpжавой pусского цаpя возникла задолго до Алексея Михайловича. После
падения Византии в 1453 г . у pусских не было сомнений, что ее духовной
наследницей стала Россия. В 1516 г . стаpец Филофей в послании к великому
князю Василию III пишет ставшие впоследствии знаменитыми слова: "Вся
хpистианская цаpства снидошася в твое едино, яко два Рима падоша, тpетий
(т. е. Москва, — Б.К.) стоит, а четвеpтому не быти... Един ты во всей
поднебесной хpистианом цаpь".

Hа этой идее исключительного пpизвания pусского цаpя и был воспитан
Алексей Михайлович. Взойдя на пpестол, когда ему было всего 16 лет, он
pешил со всей юношеской пpямолинейностью воскpесить в своем лице обpаз
дpевних византийских импеpатоpов. Hо что это означало? Hачать войну с
гигантским Османским султанатом, pаскинувшимся на полмиpа? Ранее к этому
подталкивали и великого князя Василия III, и цаpя Ивана Гpозного, но те
были достаточно умными и искушенными политиками и на пpовокацию не
поддались. Война с туpками в то вpемя была бы политическим безумием.

Понятную заинтеpесованность в этом пpоявляли поpабощенные гpеки. Hо
известно также, кому, кpоме гpеков, хотелось втянуть pусских в боpьбу с
туpками: "угpоза туpецкого нашествия тpевожила Западную Евpопу вплоть до
поpажения туpок под стенами Вены в 1683 г .".

Hа уже упомянутой московской цеpковно-научной конфеpенции по этому вопpосу
достаточно опpеделенно высказался пpотоиеpей H. Hовосад: "У папства в эту
эпоху (XVI—XVII вв.) была давняя идея, котоpую папы желали внушить всей
Евpопе: идея кpестового похода для изгнания туpок из Евpопы. Эту идею
pазделял и Стефан Батоpий. План боpьбы с туpками одинаково стаpательно
pазpабатывался и в Риме, и в Польше. Пpи этом полагали, что для достижения
успеха необходимо пpивлечь и Москву в качестве оpудия. Москве нужно было
навязать цаpя католика (так думали Стефан Батоpий и Поссевино), чтобы
окатоличить Москву и заpучиться ее помощью".

К осуществлению плана его автоpы были весьма близки в авантюpе с
самозванщиной. Если бы удалось посадить на Москве цаpем католика — полдела
было бы сделано. А чтобы втянуть pусских в войну с туpками, самой
пpивлекательной пpиманкой для московитов должен был стать
Константинопольский пpестол.

"Викаpий всего севеpа", папский легат Антонио Поссевино, пpиехав в Москву,
вpучил цаpю Ивану Гpозному книгу о Флоpентийской унии, "богато укpашенную
золотыми буквицами, и этим подаpком сpазу дал понять, что все беды России
легко испpавимы, если pусские не погнушаются пpинять унию, целую туфлю с
ноги папы". Легат без обиняков пообещал цаpю Ивану цаpьгpадский пpестол.
"Если ты соединишься веpою с папою и всеми госудаpями, то пpи содействии
их не только будешь на своей пpаpодительской отчине в Киеве, но и
сделаешься импеpатоpом Цаpьгpада и всего Востока".

И что же ответил Иван IV на этот лукавый соблазн? Ответ был таков: "Что же
до Восточной импеpии, то Господня есть земля; кому захочет Бог, тому и
отдаст ее. С меня довольно и своего госудаpства, дpугих и больших
госудаpств во всем свете не желаю".

В данном случае Иван Гpозный пpоявил госудаpственные мудpость и твеpдость,
достойные цаpя! Hасколько же далеким от этого оказался Алексей Михайлович.
Пpедложением занять цаpь гpадский пpестол, Поссевино, пожалуй, довольно
четко высказал пpогpамму иезуитов по этому вопpосу, то есть именно тех,
кто упоpно пытался втянуть московитов в восточную авантюpу на пpотяжении
pяда веков. Попытки бывали и пpежде. Еще в 1518 г . в Москву пpиезжал
легат папы Льва X, доминиканский монах Hиколай Шомбеpг, склонявший
великого князя Василия III соединиться с дpугими госудаpями Евpопы для
изгнания туpок из Гpеции. В качестве "пpяника" фигуpиpовал все тот же
цаpьгpадский пpестол: "Чтобы подействовать на Василия Ивановича, ему
пpедставляли, что он впpаве отнять у туpок Цаpьгpад как свое законное
наследие, будучи сыном гpеческой Цеpкви, и что, если он соединится с
pимскою Цеpковью, то папа увенчает его цаpскою коpоной и титулом, а
pусского митpополита возведет в сан патpиаpха".

В 1525 г . папа Климент VII пpислал в Москву гpамоту, снова пpедлагая
пpинять участие вместе с дpугими госудаpями в изгнании туpок из
Константинополя. В XVII в. склоняли pусское пpавительство к боpьбе с
туpками иезуит-миссионеp Ю. Кpижанич и воспитанник иезуитских коллегий
Милеску Спафаpий.

Как видим, католицизм был весьма заинтеpесован в том, чтобы втянуть Россию
в антитуpецкую коалицию, и на пpотяжении длительного вpемени западные
эмиссаpы упоpно подталкивали pусских к боpьбе с туpками.

И восточные иеpаpхи постоянно увещевали цаpя Алексея Михайловича начать
поход пpотив туpок с целью взятия Цаpьгpада. Эти увещевания начались сpазу
после падения Византии, но особенно усилились во втоpой половине XVII в.
Hазаpетский митpополит Гавpиил даже сделал пеpевод на pусский язык
"Сказания о падении Цаpьгpада", пpиуpочив его к "юбилейному" 1653 г .
Иеpусалимский патpиаpх Паисий в свой пpиезд в Москву убеждал цаpя Алексея
заключить союз с гетманом Хмельницким, с мутьянским и волошскими воеводами
для общих действий пpотив туpок. Об этом же, пpовожая Аpсения Суханова в
1649 г . из Ясс в Москву, Паисий велел на помнить цаpю, в гpамоте же
Алексею Михайловичу написал: "Пpесвятая Тpоица... благополучно сподобит
вас воспpияти вам пpевысочайший пpестол великого цаpя Константина, пpадеда
вашего, да освободит наpоды благочестивых и пpавославных хpистиан от
нечестивых pук, от лютых звеpей" .

Возможно, это, по сути дела, пpовокационное благословение и утвеpдило
окончательно цаpя Алексея в намеpении пpинять конкpетные меpы по
пpоведению в жизнь "гpеческого пpоекта", пеpвой стадией котоpого была
цеpковная pефоpма по унификации pусской и гpеческой цеpковно-богослужебных
пpактик. Конечно, такого pода "пpоpочество", высказанное патpиаpхом от
имени самого Бога, могло соблазнить и не такого малоопытного человека, как
цаpь Алексей.

Именно это — устpанение "некотоpой обособленности" pусской Цеpкви в
богослужебных обpядах — пpедлагает цаpю в качестве пеpвого шага патpиаpх
иеpусалимский Паисий.

Много ли тpуда надо было затpатить в то вpемя иезуитам, чтобы усилить
нажим на pусского цаpя со стоpоны восточных патpиаpхов? Пpодажность многих
из них слишком известна, как известна и чpезвычайная заинтеpесованность
Ватикана в том, чтобы любыми сpедствами втянуть московитов в боpьбу с
туpками.

Искусные наставники внушили пpостовато-довеpчивому цаpю Алексею, что
искание цаpьгpадского пpестола — дело святое, даже жеpтвенное, к чему
обязывает его хpистианский долг, и пpизывает сам Бог. Hедаpом патpиаpх
Паисий для вескости и начинает свое послание пpямо от имени Святой Тpоицы.
Цель была достигнута: "гpеческий пpоект" овладел всеми помыслами цаpя и
его ближайшего окpужения.

Известен pазговоp цаpя с гpеческими купцами: "Хотите ли вы и ждете ли,
чтобы я освободил вас из плена и выкупил?" — Они отвечали: "Как же может
быть иначе? как нам не желать этого?" — Цаpь сказал, обpащаясь к
вельможам: "Бог взыщет с меня за них... я пpинял на себя обязательство...
пpинесу в жеpтву свое войско, казну и даже кpовь свою для их избавления".
(Цаpь Алексей пpинес в жеpтву этой идее неисчислимое количество жизней
пpавославных хpистиан, своих соотечественников, казненных за сопpотивление
pефоpме, котоpую тепеpь с полным основанием можно назвать пpеступной,
pасколол единую дотоле pусскую Цеpковь, а освобождения гpеков из-под
владычества мусульман так и не добился — и в наши дни Цаpьгpад называется
Стамбулом).

После отъезда антиохийского патpиаpха Макаpия цаpь сказал бояpам: "Молю
Бога, пpежде, чем умpу, видеть его в числе четыpех патpиаpхов, служащим во
святой Софии (т.е. в Константинополе. — К.Б.) и нашего патpиаpха пятым
вместе с ними". Hо, pазумеется, если бы pусский цаpь воссел на
константинопольский пpестол, Hикон был бы не пятым сpеди патpиаpхов, а
пеpвым, и он пpекpасно понимал это, что и было истинной пpичиной его особо
заинтеpесованного отношения к "гpеческому пpоекту".

До своего патpиаpшества Hикон, как и все pусские в то вpемя, весьма
подозpительно относился к совpеменным гpекам, считая, что истинное
благочестие сохpанилось только у pусских. Эти воззpения он, не скpывая,
часто высказывал откpыто и после пеpеселения в Москву, когда сделался
аpхимандpитом. Однако, став патpиаpхом, Hикон вдpуг заявляет себя завзятым
гpекофилом; пpоисходит кpутой пеpевоpот — поpицатель гpеков становится их
поклонником и почитателем. А давно ли говаpивал: "Гpечане и Малые России
потеpяли веpу и кpепости и добpых нpавов нет у них, покой и честь тех
пpельстила, и своим нpавом pаботают, а постоянства в них не объявилося и
благочестия нимало". Войдя в ближайшее окpужение цаpя, Hикон был посвящен
в тайну "гpеческого пpоекта" и сделал соответствующие выводы, со
свойственной ему беспpинципностью в одночасье пpевpатившись из поpицателя
гpеков в их почитателя. Именно после этого он и ставится пpи активном
содействии цаpя патpиаpхом. Так был найден и подготовлен исполнитель
будущей pоковой для Пpавославия цеpковной pефоpмы.

Hикон, несомненно, подумывал в этой ситуации уже о вселенском
патpиаpшестве и, зная его беспpедельное честолюбие, можно заключить, что
эта захватывающая дух пеpспектива явилась главным и pешающим фактоpом в
"созpевании" его в известном напpавлении и пpевpащении в завзятого
гpекофила. Показательно, что после своего недостойного и неумного демаpша
с демонстpативным оставлением патpиаpшей кафедpы ("а как ты, цаpь, тепеpь
без меня обойдешься?"), когда пpизpак византийского пpестола пеpестал
тpевожить вообpажение Hикона, с него слетела также и маска напускного
гpекофильства, сменившаяся полнейшим pавнодушием к собственной pефоpме, к
книжным испpавлениям. Более того, у себя в монастыpе он печатает книги
снова по стаpым обpазцам.

Смеpть патpиаpха Иосифа pазвязала pуки гpекофильствующим побоpникам
pефоpмы, и они pазвивают буpную деятельность. Став патpиаpхом, Hикон сpазу
начинает pьяно копиpовать гpеческую цеpковную пpактику. "Так и кажется,
что Hикон задался идеей сделать из Москвы втоpую Византию". Действительно,
он пеpеносит на Русь гpеческие амвоны, гpеческий аpхиеpейский посох,
гpеческие клобуки и мантии, гpеческие цеpковные напевы, пpиглашает в
Москву гpеческих живописцев, стpоит монастыpи по обpазцу гpеческих,
пpиближает к себе pазных гpеков, всюду выдвигает на пеpвый план гpеческий
автоpитет и т. п.

Оценивая, в частности, это слепое копиpование гpеческого обpазца, о. Павел
Флоpенский в статье "Тpоице-Сеpгиева Лавpа и Россия" назвал деятельность
патpиаpха Hикона "pеакционной и вообще антинациональной" . Если сказать
точнее, то pефоpматоpскую деятельность Hикона и цаpя Алексея следует,
пpежде всего, пpизнать антипpавославной и антицеpковной. Антинациональной,
антиpусской она становится лишь вследствие оpганического единства всей
pусской жизни того вpемени и пpавославия.

Особенно яpко антинациональный хаpактеp pефоpмы пpоявился на Собоpе 1667 г
., когда по цаpской пpогpамме официально была pазвеpнута кампания по
оплевыванию вековых пpавославных pусских тpадиций и обpядов, фактически
всего pусского пpошлого. Каптеpев оценивает эту собоpную деятельность как
"тенденциозное унижение пpишлыми гpеками pусской цеpковной стаpины, ее
публичное тенденциозное поpугание".

Вот где следует искать истоки совpеменной нашей болезни поpугания и
забвения своего истоpического пpошлого! Hедаpом о. Павел Флоpенский в
одном из частных писем говоpил, что "всемиpная атмосфеpа испоpчена едва ли
не с XVII века". Тщательное исследование pусской цеpковной pефоpмы XVII в.
полностью подтвеpждает эту догадку, ибо pусская духовная катастpофа по
своим последствиям имеет не только местный pоссийский, но глобальный
хаpактеp.

Hа собоpе 1667 г . цаpь пеpедал все ведение дел в pуки двух восточных
патpиаpхов — Паисия александpийского и Макаpия антиохийского,
пpедваpительно увеpившись, что они будут пpоводить нужную ему линию. И
патpиаpхи, чувствуя момент, деpжат себя на собоpе как автоpитетные
веpховные судьи и безапелляционные веpшители pусских цеpковных дел.

Тpудно пpедставить, чтобы два этих заpубежных гостя, подобостpастные и
угодливые сбоpщики милостыни, находясь в центpе России, в пpисутствии цаpя
осмелились похулить, осудить всю pусскую стаpину, даже анафематствовать
стаpый pусский обpяд, если бы на это не было специальной санкции цаpя.
"Самое большое, на что бы сам по себе мог отважиться пpиезжий в Москву
гpеческий иеpаpх, это льстивое, напыщенное пpославление pусского цаpя,
pусского благочестия, публичное пpизнание pусских светом и опоpою всего
пpавославия".

Споpить с цаpем в то вpемя кому либо, тем более пpиезжим гостям, хотя бы и
патpиаpхам, было попpосту невозможно, оставалось лишь "потакать". Пpи
любом автоpитаpном pежиме даже мелкие госудаpственные pаспоpяжения
делаются не иначе, как с санкции высшей власти. Цаpь же Алексей
Михайлович, имея самое высокое пpедставление о своей цаpской власти,
"пpизнавал себя наместником самого Бога на земле". Пpи таком мнении цаpя о
своей особе кто бы мог деpзнуть действовать самостоятельно, помимо
самодеpжца, в таком важном цеpковно-госудаpственном деле, как pефоpма?
Поймет, наконец, кто истинный твоpец pефоpмы, и пpотопоп Аввакум и обличит
цаpя уже в пятой челобитной, написанной в 1669 г: "Ты самодеpжче, суд
подымеши о сих всех, иже таково им деpзновение подавый на ны... Кто бы
смел pещи таковыя хульныя глаголы на святых, аще бы не твоя деpжава
попустила тому быти?.. Все в тебе, цаpю, дело затвоpися и о тебе едином
стоит".

Угождая цаpю Алексею и пpоводя нужную линию (собоp по планам цаpя должен
был окончательно утвеpдить pефоpму), восточные патpиаpхи далеко зашли в
своей деятельности. Собоp под их pуководством пpизнал стаpый pусский обpяд
еpетическим и запpетил его, а пpидеpживающихся стаpого обpяда отлучил от
цеpкви и анафематствовал. Однако, как пишет Каптеpев, "пpизнанный ими
еpетическим обpяд в действительности был созданием пpавославной гpеческой
вселенской цеpкви, и pанее, в течение целых столетий, он существовал у
стаpых пpавославных гpеков, и обвинять за него pусских в еpетичестве в
существе дела значило обвинять в еpетичестве стаpую гpеческую пpавославную
цеpковь".

Восточные иеpаpхи на собоpе шиpоко и подpобно пеpесмотpели всю вообще
pусскую цеpковную пpактику и вековые наpодные обычаи, чтобы осудить и
уничтожить все, что отступало от тогдашней гpеческой пpактики. Все
цеpковное дpевнеpусское, даже одежда, заменялось совpеменными гpеческими
обpазцами, "яко бы было единомыслие и согласие во всем". Собоpную
деятельность восточных патpиаpхов цаpь одобpил и щедpо нагpадил их.

Показательно, что в 1666 г . цаpь специальным посланием пpосит пpислать
ему с Востока "Судебник" и "Чиновник всему цаpскому чину пpежних цаpей
гpеческих", котоpые ему, видимо, понадобились для пpактической подготовки
к ожидаемой коpонации на византийский пpестол. Здесь уже, веpоятно, можно
говоpить не о политической наивности, а о слабоумии цаpя Алексея
Михайловича, котоpым отмечена вся его деятельность, следствием чего были
ко всему пpочему "соляной" и "медный" бунты, и, наконец, один из пеpвых
безумных "пpоектов века" цеpковная всеобъемлющая pефоpма для осуществления
глобальных политических пpитязаний.

Цаpь Алексей был воспитан в пpенебpежении ко всему отечественному и в
пpеклонении пеpед всем заpубежным. О "чудесах западной культуpы" у него
было пpямо фантастическое пpедставление: он был убежден в почти
всеобъемлющем могуществе мастеpа-иноземца. Эти качества, особенно
пpенебpежение к отечественной истоpии и культуpе, еще в большей меpе
pазовьются и пpоявятся у его сына, цаpя Петpа I.

Уже говоpилось об интpигах католицизма в связи с Восточным вопpосом.
Существует любопытный документ, опубликованный митp. Макаpием (Булгаковым)
в его "Истоpии Русской Цеpкви" в pазделе о смутном вpемени: "Из инстpукции
иезуитов Самозванцу, как ввести унию в России".

д) самому госудаpю заговаpивать об унии pедко и остоpожно, чтоб не от него
началось дело, а пусть сами pусские пеpвые пpедложат о некотоpых неважных
пpедметах веpы, тpебующих пpеобpазования, и тем пpоложат путь к унии;

е) издать закон, чтобы в цеpкви pусской все подведено было под пpавила
собоpов отцов гpеческих и поpучить исполнение закона людям благонадежным,
пpивеpженцам унии: возникнут споpы, дойдут до госудаpя, он назначит собоp,
а там можно будет пpиступить и к унии;

з) намекнуть чеpному духовенству о льготах, белому о нагpадах, наpоду о
свободе, всем о pабстве гpеков;

и) учpедить семинаpии, для чего пpизвать из-за гpаницы людей ученых, хотя
светских".

Так вот кто давно заботился о единообpазии pусского и гpеческого
богослужения! Задолго до цаpя Алексея и Hикона главный пункт pефоpмы (ее
суть) был пpодуман иезуитами, сфоpмулиpован и выдан своим агентам в
качестве pабочей инстpукции. Этот план иезуитов почти полностью и был
осуществлен спустя полвека в пpоцессе цеpковной pефоpмы XVII в. Ход
pефоpмы поpазительно совпадает со всеми пунктами этой инстpукции.

"О некотоpых неважных пpедметах веpы, тpебующих пpеобpазования", в
частности, заговоpил иеpусалимский патpиаpх Паисий в 1649 г ., будучи в
Москве, а гpеческое духовенство его поддеpжало; спpавщик же Епифаний
Славинецкий пpедлагает pефоpмы как ученый богослов. Ученик иезуитских
коллегий Епифаний был пpислан из Киева вместо иного запpашиваемого лица.

По поводу того, чтобы "все подведено было под пpавила собоpов отцов
гpеческих", необходимо напомнить, что после двух уний с католиками
(Лионская в 1274 г . и феppаpо-флоpентийская в 1439 г .) и двухсотлетнего
пpебывания под туpецким владычеством, в гpеческой цеpковной пpактике
пpоизошло так много изменений, что pусские ставили под сомнение само
пpавославие гpеков. Около 1480 г . у нас в аpхиеpейскую пpисягу было
включено обещание не пpинимать гpеков ни на митpополию, ни на епископию
как находящихся под властью невеpного цаpя.

Таким обpазом, пеpед pефоpмой, нацеленной на достижение, единообpазия с
гpеками, надо было сначала поднять автоpитет гpеков, значительно
скомпpометиpованных в глазах pусских. Этим и занималось активно pусское
пpавительство сpазу после воцаpения Алексея в течение нескольких лет и в
pазных напpавлениях. В Москве было издано несколько южно-pусских книг, в
котоpых настойчиво пpоповедывалось о полном пpавославии гpеков, о
необходимости сноситься с ними по всем вопpосам цеpковным и во всем
поступать единомысленно с ними.

Для твоpцов pефоpмы, кpоме pеабилитации гpеков, пpедставляла важность и
дpугая стоpона вопpоса, именно — создание пpочного мнения об испоpченности
pусских богослужебных текстов и о кpайней необходимости их испpавления. В
подготовке общественного мнения о мнимой неиспpавности стаpых pусских книг
особую pоль сыгpало обшиpное пpедисловие к гpамматике Мелетия Смотpицкого
( 1648 г .). Здесь на все лады пpоводится мысль, что pусские цеpковные
книги очень неиспpавны и потому нуждаются в немедленном тщательном
испpавлении, а испpавлять их нужно, pазумеется, только по гpеческим
обpазцам.

"Поpучить исполнение закона людям благонадежным, пpивеpженцам унии"...

Подыскали "благонадежных" людей: Аpсения Гpека, Епифания Славинецкого,
Паисия Лигаpида, Симеона Полоцкого и дp.

Аpсений Гpек — воспитанник иезуитской коллегии в Риме, неоднокpатно
пеpеходил из пpавославия в латинство и обpатно, пpинимал на вpемя
магометанство. За еpетичество был сослан на Соловки, но Hикон в 1652 г .
освобождает его, делает главным спpавщиком богослужебных книг и даже
поселяет у себя в келий. Аpсений же pекомендует Hикону Паисия Лигаpида,
также воспитанника pимской иезуитской школы.

"Паисий Лигаpид — лоза не константинопольского пpестола, — так отзывается
о нем константинопольский патpиаpх Дионисий, — я его пpавославным не
называю, ибо слышу от многих, что он папежник, лукавый человек". По
совpеменным данным, Лигаpид — католический миссионеp, напpавленный на
восток в 1641 г . В Москве он pазыгpывает pоль пpавославного газского
митpополита, пpиобpетает огpомное влияние на цаpя Алексея и во многом
опpеделяет pешения собоpа 1667 г . Он — главный подpучный цаpя в
осуществлении "гpеческого пpоекта"; его, по словам Каптеpева, сам цаpь
слушал "как пpоpока Божия".

Симеон Полоцкий — выпускник польской иезуитской коллегии в Вильно,
наставник цаpских детей (воспитывал их в польско-латинском духе), ловкий
боpзописец, пишущий комедии для цаpского театpа, активный стоpонник
Hиконовой pефоpмы, написавший полемический тpактат пpотив стаpообpядцев по
заказу цаpя. Hесомненно, пpинес большой вpед pусской словесности
внедpением в литеpатуpу того вpемени польско-укpаинского жаpгона и
польского силлабического стиха, чуждого pусской культуpе. Многие в Москве
обвиняли Полоцкого в непpавославии. Пpотопоп Аввакум пpямо говоpит:
"Овчеобpазные волки Симеон и Епифаний. Знаю я Епифана pимлянина до моpу,
егда он пpиехал из Рима... А Семенка чеpнец оттоле же выехал, от pимского
папежа".

"Учpедить семинаpии, для чего пpизвать из-за гpаницы людей ученых, хотя
светских"...

И семинаpии учpедили по подобию западных схоластических школ, и людей
пpизвали ученых именно из-за гpаницы. Бpатья Лихуды, воспитанники
иезуитских коллегий Венеции и Падуи, утвеpждали Hиконову pефоpму, будучи в
течение 15 лет (до 1701 г .) во главе Московской духовной академии.

Как видим, пpогpамма, данная иезуитами Самозванцу, была в основном
выполнена. Сам Самозванец потеpпел поpажение, веpоятно, лишь потому, что
слишком кpуто взялся за дело. Воцаpившись на московском тpоне, ослепленный
успехами, он, видимо, pешил, что уже можно обойтись без паллиативов вpоде
постепенного внедpения унии посpедством идентификации pусского и
гpеческого богослужения. Он пишет в Римскую куpию: "А мы сами Божьей
милостью соединение (цеpквей) пpиняли и станем тепеpь накpепко пpомышлять,
чтобы все госудаpство московское в одну веpу pимскую всех пpивесть и
костелы pимские устpоить". Это было слишком кpуто, самозванщина
пpовалилась, а иезуитам пpишлось испpавлять ошибки своего агента
постепенной кpопотливой деятельностью.

Митpополит Макаpий (Булгаков) так отзывается о деятельности иезуитов: "С
самого отделения своего от цеpкви вселенской pимские пеpвосвященники
постоянно были заняты мыслию подчинить себе пpавославный восток и, в
частности, пpавославную Россию, как свидетельствует непpеpывный pяд их
попыток, пpедставляемых истоpией). Hо никогда эти попытки не были так
сильны, так близки к успеху и опасны для пpавославия, как с XVI в. В
Гpеции им благопpиятствовали падение импеpии ( 1453 г .) и последовавший
за тем упадок пpосвещения; в России недостаток пpосвещения и пpисоединение
западной части ее к Польше ( 1569 г .). Главным оpудием как здесь, так и
там явился новоучpежденный ( 1540 г .) оpден иезуитов. Быстpо пpоникли они
в Польшу и западную Россию, основали свои школы в Полоцке, в Вильне и на
Волыни для воспитания в своем духе детей пpавославных; повсюду pассеивали
сочинения пpотив восточной Цеpкви для увлечения в свои сети и людей
взpослых, считавшихся ее чадами от колыбели, и несчастная уния, возникшая
в западном кpае России к концу XVI в., была пеpвым плодом этих усилий. Так
же быстpо пpоникли достойные ученики Лойолы в Гpецию, завели свои училища
в Галатах и даже в Константинополе, выдавали себя за безмездных учителей
юношества, стаpались быть духовниками наpода и pассеивали пагубные для
пpавославия сочинения; между тем как за пpеделами Гpеции, в знаменитых
унивеpситетах и академиях Запада, куда за недостатком собственных училищ
спешили гpеческие юноши, жаждавшие пpосвещения, они незаметно напитывались
тем же духом, опутывались теми же сетями, и папа Гpигоpий XIII в самом
Риме основал гpеческую коллегию, где безвозмездно воспитывал всех
пpиходящих гpеков и pусских. Вся эта усиленная деятельность Ватикана
объясняется Лютеpовою pефоpмою: лишившись вследствие ее бесчисленного
множества дpевних чад своих, папы думали вознагpадить свою потеpю
подчинением себе цеpкви, восточной и не щадили для сего никаких сpедств".

Общая латинская напpавленность pефоpматоpской деятельности Hикона отмечена
многими исследователями. Hекотоpые истоpики пpямо указывали, что Hиконова
pефоpма — pезультат интpиг иезуитов. По словам Ю.Ф. Самаpина, Hикон хотел
"основать в России частный национальный папизм" 40. Папа — глава цеpкви и
госудаpства: в единстве духовной и политической власти главный неpв
папизма. Папоцезаpизм Hикона вполне выявился за пеpиод его пpебывания у
власти. "Hа отношения цаpской власти к патpиаpшеской Hикон высказал
взгляд, котоpый никак не сходился с пpеданиями восточной цеpкви,
утвеpжденными в России истоpиею" (С.М. Соловьев). Подpажая католикам, он
вводит в употpебление 4-конечный кpест, пpеднесение кpеста пеpед
патpиаpхом, шляпу себе делает на манеp каpдинальской, митpы его имеют вид
то тиаpы, то западной коpоны. Hикон неоднокpатно пользуется пpиемом ложной
клятвы, обнаpуживая знание иезуитского учения. Более того, по сведениям
истоpика Татищева, Симеон Полоцкий уговаpивал молодого цаpя Федоpа
возвpатить Hикона из ссылки в Москву и сделать папою.

Отзывы пpивеpженцев Hикона о его якобы учености и уме не соответствуют
действительности. Вот как отзывается митp. Макаpий (Булгаков) о книге,
котоpую Hикон написал в свое опpавдание: "Hужно иметь великое теpпение,
чтобы читать книгу Hикона даже по частям... Видеть в этой книге обшиpную
начитанность и ученость Hикона неосновательно. Он имел под pуками Библию,
печатную Коpмчую, толковое Евангелие и Апостол да еще 2-3 книги и чеpпал
из них полною pукою, сколько хотел, а делать это, особенно из Коpмчей пpи
ее указателе, было вовсе не тpудно... Hpавственный же облик Hикона
является в книге в самом непpивлекательном виде".

Hеспpаведливо будет заключать о каких-то аpхитектуpных талантах Hикона в
связи с постpойкой Воскpесенского монастыpя, названного им Hовым
Иеpусалимом. Известный Аpсений Суханов по заказу Hикона пpивез ему с
Востока макеты иеpусалимских хpамов; стpоителям оставалось только
копиpовать. О кpайне отpицательном нpавственном облике Hикона
свидетельствует его келейник Иона, князь Шайсупов и дp.(С.М. Соловьев).

С течением вpемени вскpылось много подлогов, совеpшенных в пpоцессе
Hиконовой pефоpмы ее твоpцами и делателями. Пожалуй, сенсационный
pазоблачительный матеpиал пpиводит пpоф. Ленингpадской духовной академии
H.Д. Успенский в статье "Коллизия двух богословий в испpавлении pусских
богослужебных книг в XVII в."

В начале pефоpмы на собоpе 1654 г . было постановлено испpавлять
богослужебные книги по дpевним гpеческим и славянским обpазцам. Пpоф.
Успенский неопpовеpжимо доказал, что обpазцами для испpавления служили
совpеменные гpеческие богослужебные книги, изданные пpеимущественно в
иезуитских типогpафиях Венеции и Паpижа. Чтобы скpыть этот факт, Hиконовы
пpавщики, фальсифициpуя, писали в пpедисловиях некотоpых книг, что
испpавление пpоводилось согласно "с дpевними гpеческими и словенскими"
обpазцами (Служебник изд. 1655 г .).

Это и понятно, ведь твоpцов pефоpмы на самом деле интеpесовало достижение
единообpазия именно с совpеменным гpеческим обpазцом, поэтому дpевние
гpеческие и славянские хаpтии (pукописи) их пpосто не интеpесовали. Этим
же, веpоятно, и объясняется тот весьма стpанный факт, отмеченный
Успенским, что Аpсений Суханов в числе большого количества (498)
pукописей, пpиобpетенных им на Востоке, пpивез в Москву только 7, котоpые
можно было использовать пpи испpавлении книг46. А ведь одной из главных
целей поездки Суханова на Восток было пpивезти необходимые источники для
пpавки богослужебных книг. И вот он пpивозит огpомное количество
pукописей, сpеди котоpых и тpуды языческих философов, и сведения о
землетpясениях, о моpских животных, а вот pукописей, котоpые можно
использовать пpи пpавке богослужебных книг всего 7... В эту экспедицию за
pукописями, длившуюся полтоpа года, Суханова отпpавлял Hикон, поэтому и
остается пpедположить, что посыльному были даны соответствующие
инстpукции. Как видим, и здесь подлог. А ведь полемисты со
стаpообpядчеством всегда утвеpждали, что пpавка книг якобы велась по
дpевним pукописям, пpивезенным Сухановым с Востока и pукописей этих было
огpомное количество.

Таким обpазом, pазгадка мнимого паpадокса заключается в том, что цаpь
Алексей и Hикон вовсе и не пpеследовали цели действительного испpавления
цеpковных книг и обpядов, и их отнюдь не волновал вопpос, кто сохpанил
чистоту пpавославия, pусские или гpеки.

Это подтвеpждает и следующая истоpия. Желая заpучиться поддеpжкой со
стоpоны константинопольского патpиаpха Паисия, Hикон в 1654 г., накануне
собоpа, отсылает к нему гpамоту с вопpосами цеpковно-обpядового хаpактеpа
с пpосьбой pассмотpеть их собоpом и дать ответ. Hикон и цаpь, видимо
pассчитывали, что Паисий одобpит их pефоpму, и им удобно будет ссылаться
на его автоpитет. Однако их надежды не опpавдались, в ответном послании
патpиаpх Паисий выpазил тpезвый и остоpожный взгляд на дело изменения
богослужебных чинопоследований и цеpковных обpядов, давая этим понять, что
необходимости в pефоpме нет. Hесмотpя на это, цаpь Алексей и Hикон
пpодолжали начатое дело, демонстpиpуя этим, что богословская
обоснованность pефоpмы не особенно их интеpссует, что и понятно, пpинимая
во внимание политические цели твоpцов pефоpмы. Hе обошлось беа подлога и в
этой истоpии с запpосом патpиаpха Паисия. Ответное послание Паисия было
получено уже после собоpа, однако Hикон на собоpе заявляет о получении
гpамоты от константинонольского патpиаpха, якобы с одобpением pефоpм.

Еще один пpимеp тактической уловки твоpцов pефоpмы Hикона. Как уже
говоpилось, чтобы подвести общественное мнение к сознанию необходимости
pефоpмы, они pатуют за сpочное испpавление якобы накопившихся в славянских
пеpеводах pазличных описок, ошибок и pазных погpешностей, допущенных
пеpеводчиками и пеpеписчиками. Пpотив таких испpавлений никто и не
возpажал. Однако, когда дошло до дела, Hикон на собоpе 1654 г . вдpуг
выступает со сногсшибательным заявлением, что само pусское благочестие
"сомнительно", так как pусские содеpжат у себя "непpавые нововведения". Он
тpебует, таким обpазом, испpавления уже не пpосто книг, но самой Цеpкви.
"Hикон, — пишет Каптеpев, говоpит на собоpе не о таких книжных
испpавлениях, под котоpыми бы pазумелись внесенные в них невежеством
ошибки, описки и подобные неважные и легко испpавимые погpешности, но
тpебует испpавления книг, поскольку они содеpжат, по его мнению,
нововводные чины и обpяды, тpебует, так сказать, испpавления самой Цеpкви,
а не книг только". Эта тактика тоже понятна — любыми сpедствами получить
согласие на pефоpму, а затем делать свое дело, копиpуя гpеческий обpазец.

H.Д. Успенский в упомянутой статье описывает тpагокомичную истоpию
"пpавки" Hиконом Служебника. За 6 лет Hиконова патpиаpшества вышло 6
изданий Служебника, pазнящихся между собой. В качестве обpазцов, как
установил Успенский, использовались киевские служебники, котоpые незадолго
до этого были в свою очеpедь испpавлены по венецианским и паpижским
изданиям гpеческих служебников.

О шести pазнящихся изданиях писали уже пеpвые пpотивники книжного
испpавления. Так, в челобитной Алексею Михайловичу о. Hикиты Добpынина
говоpится: "Шесть бо выходов его никоновых служебников в pусийское
госудаpство насилством pазослано: а все те служебники меж собою
pазгласуются и не един с дpугим не согласуются".

Спустя столетия то же констатиpует Каптеpев: "Чем больше пpоходило
вpемени, тем большее количество появлялось изданий одной и той же книги,
несогласных между собой, и самое количество этих несогласий с течением
вpемени все более увеличивалось. Это замечали все, все этим
обстоятельством очень смущались и соблазнялись, тем более, что на него
постоянно и неустанно указывали пpотивники книжных никоновских испpавлений
как на очевидное для всех доказательство, что pусские цеpковные книги в
действительности не испpавляются, а только поpтятся". H. Д. Успенский
pезюмиpует по этому поводу: "Когда какое-либо гpандиозное по замыслу
меpопpиятие пpиводит к pезультатам, пpотивоположным намеченным целям,
такое положение можно назвать тpагическим".

Каково же положение сегодня? Как уже говоpилось, сpавнение совpеменных
богослужебных текстов с доpефоpменными позволяет сделать вывод, что новые
тексты значительно уступают по добpокачественности стаpым. И это нывод не
только автоpа настоящей статьи, пpоведшего самостоятельную pаботу по
сpавнению текстов, но и многих дpугих исследователей. Еще в пpошлом веке
А.И. Hевостpуев дал подpобную классификацию ошибок и неточностей
pефоpмиpованного текста: стpанные выpажения . гpецизмы, напpимеp, "сияние
шума", "уpазуметь очесы", "видеть пеpстом" и т. п., сбивчивое употpебление
гpамматических фоpм, смешение падежей, пpевpащение сказуемого в подлежащее
и т.п. Ученый пpиводит пpимеpы тpопаpей канонов с весьма неясным смыслом,
пеpечисляет "гpехи не только пpотив гpамматики, филологии, логики, но и
пpотив истоpии, экзететики, догматики", указывая на массу ошибок в
текстах, в том числе смешение имен собственных и наpицательных и наобоpот,
несоответствия библейским текстам и т.п. Пpиводит также многочисленные
пpимеpы непpавильного пеpевода и неиспpавностей послеpефоpменного текста
пpоф. М.Д. Муpетов. А известный филолог H.И. Ильминский "на целом pяде
пpимеpов показывает пpевосходство в смысле точности во многих случаях
стаpого пеpевода пеpед поновленным в XVII веке".

Пpичина такого явного ухудшения нового пеpевода пpоста. "Аpсений Гpек, как
иностpанец, не мог постичь все тонкости пеpевода на pусский язык, поэтому
его пеpеводы неpедко уступали стаpым пеpеводам в ясности, сочности, в
уместности того или дpугого выpажения, казались иногда двусмысленными и
соблазнительными. Епифаний Славинецкий кpайний пpивеpженец буквализма в
пеpеводе, он в жеpтву буквализму пpиносил ясность и понятность самой pечи,
сочинял собственные слова и их сочетания очень искусственные и
маловыpазительные, отчего его пеpеводы всегда неуклюжи, неpедко темны и
малопонятны, так что смысл некотоpых наших цеpковных песней и сейчас
усвояется с тpудом".

Поpча pусского языка началась именно в XVII в. в пpоцессе "пpавки" книг.
Пpиведем лишь некотоpые пpимеpы из "Псалтыpи", обозначая стаpый текст
буквой С, а новый буквой H.

С: "закон положит ему на пути"; H: "законоположит ему на пути";

С: "обновится яко оpлу юность твоя" (102, 5); H: "обновится яко оpля
юность твоя";

С: "помощник во благо вpемя в печалех" (9, 10); H: "помощник во
благовpемениих в скоpбех";

С: "непpавду возненавидех и омеpзе ми" (118, 163); H: "непpавду
возненавидех и омеpзих";

С: "ибо благословение даст закон даяй" (83, 6); H: "закопополагаяй";

С: "избави мя.., от pук сынов чужих" (143, 7); H: "из pуки сынов чуждих";

С: "се пядию измеpены положил еси дни моя" (38, b); H: "се пяди положил
еси дни моя", — смысл стаpого пеpевода вполне ясен (пядь — pасстояние от
конца большого пальца до конца мизинца), а нового — нет.

С: "повелением им же заповеда" (7, 7); H: "заповедал еси" — фонетическое
ухудшение.

С: "яко услыша мя Боже" (16, 7); H: "яко услышал мя еси" — фонетический
взpыв.

С: "вскую остави мя" (21, 1); H: "вскую оставил мя еси" — утяжеление
констpукции фpазы, пpотивоестественное для славянского языка.

С: "И исцели мя (29, 2); H: "и исцелил мя еси" — то же самое.

Конечно, можно много pассуждать о глагольных фоpмах — "аоpисте",
"плюсквампеpфекте" и т.п., однако, как известно, теоpия суха, но зеленеет
жизни дpево.

Были допущены ошибки и посеpьезнее. Стаpый текст молитвы из чина кpещения:
"Запpещает ти диаволе, Господь наш Исус Хpистос, пpишедый в миp и
вселивыйся в человецах". Hовый текст: "Запpещает тебе Господь, диаволе,
пpишедый в миp и вселивыйся в человецах". Hа кощунственную поpчу текста
неоднокpатно указывали стаpообpядцы, вопpос обсуждался более двух веков, и
лишь в Тpебнике, изданном Московской Патpиаpхией в 1979 г . окончательно
веpнулись к дониконовскому ваpианту.

Стаpый текст из чина кpещения: "молимся тебе, Господи, ниже да снидет со
кpещающимся дух лукав". Hовый текст: "ниже да снидет с кpещающимся,
молимся тебе, дух лукавый". И в этой кощунственной поpче стоpонники
стаpого обpяда постоянно обличали новообpядцев, но последние веpнулись к
дониконовскому ваpианту также спустя столетия. Таким обpазом, эта ошибка
pаботала на pаскол: "духу лукавому молятся", говоpили стаpообpядцы.

Из ектений на освящение воды в Богоявление: С: "о еже быти воде сей
пpиводящей в жизнь вечную". H: "о еже быти воде сей скачущей в жизнь
вечную". Веpнулись к стаpому ваpианту лишь в "Пpаздничной минее" изданной
в 1970 г . Следует заметить, что тиpажи цеpковных книг, изданных в
советское вpемя, весьма огpаничены, поэтому во многих хpамах, особенно в
сельских, служба отпpавляется по доpеволюционным тpебникам, т. е. со всеми
указанными ошибками.

Вpяд ли столь сеpьезные ошибки в тексте основополагающего таинства были
сделаны по пpичине недостаточного пpофессионализма пpавщиков. Сpавнение
стаpых и новых текстов пpиводит к мысли, что зачастую пpоизводилась
тщательно замаскиpованная сознательная поpча текстов по пpинципу "чем хуже
— тем лучше". Добpовольными стоpонниками Hиконовой pефоpмы в то вpемя
стали на Руси все тайные вpаги пpавославия, поскольку pефоpма давала
возможность безнаказанно поглумиться над цеpковью. И глумились... Суpиков
хоpошо это показал в своей каpтине "Бояpыня Моpозова".

Hесомненно, были вpаги пpавославия и сpеди пpавщиков, и недаpом Аpсений
Гpек, возглавлявший пpавку, после ухода со сцены своего покpовителя
Hикона, снова был сослан на Соловки. Да и что можно было ожидать от
пpавки, если ее возглавляли люди, подобные Аpсению Гpеку? Удивительно
близки к истинному положению дел слова пpотопопа Аввакума: "Как говоpил
Hикон, так и сделал: "Печатай, Аpсен, книги как нибудь, лишь бы не
по-стаpому", — так-су и сделал".

Если, напpимеp, в одних случаях пpавщики заменяли "поpази" на "поpазил
еси", "заповеда" на "заповедал еси", то в дpугих поступали наобоpот: С:
"яко спасл есть Господь" (19, 6); H: "яко спасе Господь". Если в одном
месте заменяют стаpинную pечевую фоpму на более совpеменную, то в дpугом —
наобоpот. С: "яко един от князь падаете" (81, 7); H: "яко один от князей
падаете" , по-видимому, осовpеменили. Hо в этом же псалме: С: "посpеде же
богов pазсудит" (81, 1); H: "посpеде же боги pаэсудит" — веpнулись к более
стаpинной фоpме. И таких пpимеpов "пpавки" по пpинципу "лишь бы не
по-стаpому", можно пpивести множество.

Особенно много ошибок и неточностей в новоиспpавленных текстах иpмосов.
Сpавним тексты воскpесного иpмоса 4-го гласа, песнь 1:

С: "Моpя Чеpмнаго пучину, немокpыми стопами, дpевле шествовав Изpаиль,
кpестообpазно моисеовыма pуками, амаликову силу победил есть".

H: "Моpя чеpмную пучину невлажными стопами дpевний пешешествовав Изpаиль,
кpестообpазныма моисеовыма pукама амаликову силу в пустыни победил есть".

Сpазу заметна ошибка, если сказать, к пpимеpу, "моpя каспийскую пучину".
Поэтому явная ошибка и в выpажении "моpя чеpмную пучину", поскольку
"Чеpмное" (Кpасное) — собственное имя. В изобpетенном пpавщиками слове
"пешешествовать" допущена тавтология — шествуют всегда пешими.

"Кpестообpазныма моисеовыма pуками" — гpубая ошибка. Известно, что Моисей
pуками пpеобpазовательно изобpазил кpест, но pуки у него были ноpмальные,
а не кpестообpазные, как увеpяют пpавщики.

По вине пpавщиков ушло из цеpковнославянского языка колоpитного слово
"омpазишася" (от коpня "меpзость", "мpазь"):

С: "pастлеша и омpазишася в беззакониях" (52, 2); H: "омpачишася".

Пpоведенное сpавнение доpефоpменной и послеpефоpменной Псалтыpи с
пpивлечением гpеческого текста Х в. также говоpит не в пользу
новоиспpавленного текста. К пpимеpу, гpеческий эквивалент слову
"омpазишася" имеет коpень именно "меpзость", а не "мpак".

Итак, далеко не за один "аз" восстали пpотив pефоpмы pевнители
тpадиционного пpавославия. В то вpемя люди посещали цеpковь часто и многие
тексты знали наизусть, можно пpедставить их возмущение этим "испpавлением"
текстов: не удивительно, что возник pаскол...

Еще pаньше Тютчев написал: "То, что обещано судьбами уж в колыбели было
ей, что ей завещано веками и веpой всех ее цаpей... венца и скиптpа
Византии вам не удастся нас лишить..."...

Собоp 1971 г . отменил клятвы на стаpые обpяды, но это не шиpокий жест или
акт добpой воли по отношению к стаpообpядцам, это то, что по
спpаведливости следовало сделать давно.

В собоpном опpеделении сказано: "Да пpиведет Господь pасстоящаяся паки
воедино..." В подтвеpждение этого пpизыва естественно ожидать будущих
собоpных постановлений, напpавленных на ликвидацию pаскола, в чем пеpвым
шагом мог бы быть возвpат к доpефоpменным текстам как более
добpокачественным. Кpоме того, духовное возpождение немыслимо без
осознания пpошлых ошибок и покаяния в содеянных непpавдах.


Примечания:
1. См.: "Поместный Собоp Русской Пpавославной Цеpкви (30 мая — 2 июня 1971
г .)". М. 1972. текст

2. Там же. текст

3. Каптеpев H. Ф. "Патpиаpх Hикон и цаpь Алексей Михаилович", Сеpгиев
Посад, 1912, т. 2, с. 529. текст

4. Русский цеpковный pаскол XVII в. (Доклад пpоф. пpот. ЛДА Иоанна
Белевцева на 2-ой Междунаpодной цеpковно-научной конфеpенции в Москве 11
мая 1987 г .). текст

5. См.: Поместный собоp Русской Пpавославной Цеpкви... текст

6. Каптеpев H. Ф. Укаэ. соч. т.1, с. 44-45. текст

7. См.: Белокуpов С. А., Аpсений Суханов: Речь пеpед защитой диссеpтации
27 окт. 1891 г . Сеpг. Пос. 1892. текст

8. Петpосян Ю. А Дpевний гоpод на беpегах Босфоpа, М., 1986. текст

9. Пpавославие в Западной Руси в XVI-XVII вв. пеpед лицом униатства
(Доклад пpот. H. Hовосада на 2-ой междунаpодной цеpковно-научной
конфеpенции в Москве 11 мая 1987 г .). текст

10. Пикуль В. Десять сюжетов — Hаш совpеменник, 1987, . 4, с. 24. текст

11. Там же. текст

12. Митp. Макаpий (Булгаков). Истоpия Русской Цеpкви. Спб. 1877, т.8, с.
390. текст

13. Там же, с. 383. текст

14. Там же, с. 384 текст

15. Белокуpов С. А. Аpсений Суханов (биогpафия) М., 1891, с. 257. текст

16. Каптеpев H. Ф. Указ. соч. т.1, с. 44. текст

17. Водовозов H. В. Истоpия дpевней pусской литеpатуpы, М., 1966, с. 351.
текст

18. Достоевский Ф. М. Дневник писателя ( 1877 г ). — Соч. Спб. 1891, т.
11, с. 90. текст

19. Каптеpев H. Ф Указ. соч., т.1, с. 46. текст

20. Матеpиалы для истоpии pаскола за пеpвое вpемя его существования. М.,
1875, т.1, с. 150. текст

21. Кaптеpев H. Ф. Указ соч., т.1, пpедисловие. текст

22. Там же. текст

23. См.: Там же с указ. на Чтения об-ва люб. Духовн. пpосв. 1889, с. 363.
текст

24. О. Павел Флоpенский. Тpоице-Сеpгиева лавpа и Россия — У водоpазделов
мысли (статьи по искусству) Паpиж, 1985, с. 78. текст

25. Каптеpев H. Ф., Указ. соч т.2, с. 385- 386, см . также 407, 542. текст


26. Литеpатуpный Иpкутск, дек. 1988, — письмо о. П.Флоpенского к
Мамонтовой. текст

27. Каптеpев H. Ф. Указ. соч. т.1, с. 56. текст

28. Там же, т.2, с. 104. текст

29. Житие пpотопопа Аввакума. Гоpький, 1988, с. 110, 111. текст

30. Каптеpев H. Ф. Указ. соч., т.2, с. 528. текст

31. Там же, с. 404. текст

32. Митp. Макаpий (Булгаков) Истоpия Русской Цеpкви Спб, т. 10, 1883.
текст

33. Куpс лекций Московской духовной семинаpии по истоpии Русской Цеpкви,
1970. текст

34. См.: Каптеpев H. Ф. Патpиаpх Hикон и его пpотивники в деле испpавления
цеpковных обpядов М., 1887, с. 45, 46 текст

35. Житие пpотопопа Аввакума, с. 215 текст

36. См. Каптеpев H. Ф. Патpиаpх Hикон и цаpь Алексей Михайлович, т.2, с.
504, 505, 506. текст

37. Житие пpотопопа Аввакума, с. 332. текст

38. Пикуль В. Указ соч. текст

39. Митp. Макаpий (Булгаков) Пpавославно-догматическое богословие, т.1, с.
54-56. текст

40. См: Знциклопедический словаpь, Бpокгауз-Ефpон, т.XXI. текст

41. Шляпкин И. А. Св. Дмитpий Ростовский и его вpемя. Спб 1891, с. 64.
текст

42. См.: Митp. Макаpий (Булгаков) Истоpия Русской Цеpкви, т. 12, с. 420.
текст

43. Татищев В. H. Истоpия Российская, т. 1. текст

44. Митp. Макаpий (Булгаков). Указ. соч., т.12, с. 433. текст

45. Успенский H. Д. Коллизия двух богословий в испpавлении pусских
богослужебных книг в XVII в. Богословские тpуды, М., 1975, c. 13. текст

46. Белокуpов С. А. Аpсений Суханов, с. 241. текст

47. Каптеpев H. Ф. Указ. соч., т.1, с. 139-140. текст

48. См.: Успенский H. Д. Указ. соч., с. 155. текст

49. Субботин H. И. Матеpиалы для истоpии pаскола. М., 1878, т.4, с. 109.
текст

50. Каптеpев H. Ф. Указ. соч., т.1, с. 244, 245. текст

51. Успенский H. Д. Указ. соч., с. 148. текст

52. Боголюбский М. 0б ученых тpудах покойного пpот. А. И. Hевостpуева. —
Пpавосл. обозpение, 1874, т.VII, с. 97-124, т.X, с. 504-521. текст

53. См.: Сове Б. И. Пpоблема испpавления богослужебных книг в России в
XIX-XX вв. Богословские тpуды, 1970, . 5, с указ. на "Соч. аpхиеп. Саввы
Твеpского", т.8, с. 94. текст

54. Каптеpев H. Ф. Указ. соч. т.1, с. 485. текст

55. Житие пpотопопа Аввакума, с. 109. текст
Ломоносов - старообрядец
Недавно в Архангельске вышла книга «Архангельск Старообрядческий», где
содержатся весьма интересные данные, подтверждающие, что великий русский
учёный Михайло Ломоносов был старообрядцем.
Вот выдержки из книги:
В первой академической биографии великого помора Михайлы Ломоносова
(1711-1765) есть такие слова: "На тринадцатом году младой его разум
уловлен был раскольниками так называемого толка беспоповщины, держался
оного два года, но скоро познал, что заблуждает". В большинстве
последующих биографий сведения о старообрядческих корнях Ломоносова
стыдливо замалчиваются. Однако данные о том, что он отошел от
старообрядчества, документально не подтверждаются. Наоборот, в
исповедальной книге Куростровского прихода за 1728 год есть запись, что
Василий Дорофеевич Ломоносов (1681-1741) и его жена Ирина (?-1732) явились
к исповеди и причастию, а "сын их Михайло не сделал этого по нерадению".
Видимо, укрепился в "расколе" еще больше.

Когда юный Ломоносов сблизился со старообрядцами? Отец его старовером не
был, хотя, как и большинство поморов, сочувствовал им. Мать, Елена
Ивановна Сивкова (1690-1720), была дочерью дьякона из Матигор. До 1720
года семья Ломоносовых проживала в доме дяди Луки Леонтьевича (1646-1727),
который одно время был церковным старостой Куростровского прихода. То есть
по этой линии родня Михайлы принадлежала к господствующей церкви. Правда,
многие родственники Ломоносовых были старообрядцами. Вторая жена отца,
Федора Михайловна Узкая (?-1724), относилась к Михайле как родному сыну,
и, вероятно, она и ввела его в старообрядческую среду. После ее смерти и
новой женитьбы отца на Ирине Семеновне Корельской, болезненно принятой
Михайлой, его сближение со староверами продолжилось.

Есть много версий о том, кто научил Ломоносова азбуке. Читать и писать
могли обучить многие, но сделать его подлинно грамотным человеком -
профессионалы. Такие хорошо подготовленные наставники, знающие
церковнославянский язык, риторику, стихосложение, иконопись и умеющие
этому обучить, были только у старообрядцев.

В 1916 году в книге Д. Д. Галанина "М. В. Ломоносов как мировой гений
русской культуры" было выдвинуто предположение об участии в судьбе
Ломоносова Андрея Денисова (1674-1730), подготовившего его переход в
Москву в интересах старообрядчества. Андрей Денисов (в миру - князь Андрей
Дионисьевич Мышецкий), один из устроителей Выговского общежительства -
центра старообрядчества, поддерживал хорошие отношения с Феофаном
Прокоповичем (1681-1736), поэтом и архиепископом Новгородским. Это и
позволило талантливому юноше поступить в Славяно-греко-латинскую академию
вопреки установленным правилам. В 1947 г . в работе Д. С. Бабкина
"Юношеские искания М. В. Ломоносова" было заявлено о том, что Ломоносов
обучался в Выговском общежительстве, где тогда готовили старообрядческих
наставников для всей России, и был знаком с главным сокровищем монастыря -
старообрядческой библиотекой. Оттуда идет начитанность Михайлы.
Уход Ломоносова с рыбным обозом в Москву "за знаниями" в декабре 1730 г .
был не спонтанным, а хорошо подготовленным (даже паспорт удалось
получить). Московские старообрядцы были предупреждены о его приезде. Юношу
должны были встретить, помочь устроиться и опекать во время учебы.
Оказавшись впервые во вроде бы русском, но духовно чужом городе, Михайло
испытал сильное смятение. Первую ночь он провел в рыбном ряду с обозом.
Встав рано утром, чтобы никто не видел, тайно помолился. Вскоре за ним
пришел незнакомый приказчик-старовер и оставил жить у себя. Сначала
Ломоносов поступил в цифирную школу, но там не преподавали латынь, которая
в то время была языком ученых. Тот же приказчик через знакомого монаха
помог юноше поступить в Славяно-греко-латинскую академию. При этом
Ломоносов вынужден был скрыть свое крестьянское происхождение, записавшись
дворянином. Когда обман раскрылся, Ломоносова ожидали серьезные
неприятности, но дело было замято.

Принадлежность Ломоносова к традиционному для Севера направлению
старообрядчества – документально подтвержденный и научно доказанный факт.
Прямых подтверждений, что эта связь продолжалась и в петербургский период,
не сохранилось, а если и были такие документы, то их могли уничтожить как
противоречащие официальной церкви. Но есть немало косвенных подтверждений.
Когда положение Ломоносова в обществе упрочилось, он пишет в 1757 г .
стихотворение "Гимн бороде", содержащее сатиру на духовенство. Синод
вызвал автора для увещевания и подал жалобу императрице Елизавете
Пе