Родное гнездо

Местность, вид, окрестность вместе со всею землею,
водою и небом называли в народе общим словом — природа.
Кому не понятно, что по красоте она разная в разных
местах? Тут раскинулись болота с чахлыми сосенками, там
вздымаются роскошные холмы, обросшие мощными соснами. В
одной стороне нет даже малой речушки, воду достают из
колодцев, а в другой река и озеро, да еще не одно, да и
еще и на разных уровнях, как в Ферапонтове. Природная
красота и эстетические природные особенности той или
другой волости наверняка влияли на обычные чувства
людей. Но никогда и нигде не зависело от них чувство
родины. Ощущение родного гнезда вместе с восторгом
младенческих, детских и отроческих впечатлений рождается
стихийно. Родная природа, как родная мать, бывает только
в единственном числе. Все чудеса и красоты мира не могут
заменить какой-нибудь невзрачный пригорок с речной
излучиной, где растет береза или верба. Пословица по
этому случаю говорит кратко: “Не по хорошему мил, а по
милу хорош”.

Еще милее становятся родные места, когда человек
приложил к ним руки, когда каждая пядь близлежащей земли
знакома на ощупь и связана с четкими бытовыми
воспоминаниями.

Родной дом, а в доме очаг и красный угол были
средоточием хозяйственной жизни, центром всего
крестьянского мира. Этот мир в материально-нравственном
смысле составлял последовательно расширяющиеся круги,
которые замыкали в себе сперва избу, потом весь дом,
потом усадьбу, поле, поскотину, наконец, гари и дальние
лесные покосы, отстоящие от деревни иногда верст на
десять-пятнадцать.

Природа начиналась сразу же за воротами. Но чем
дальше от дома, тем более независимой и дикой она
становилась. В дальних малодоступных местах самые
незаметные следы человеческого пребывания получали
особое значение: зарубка, едва проторенная тропа, просто
камень в ручье или приметное место, где человек отдыхал.
Лесная нетронутая глушь в сочетании с такими редкими
деталями, а также с различными случаями (например,
встреча с медведем) приобретали волнующую неповторимость
и вместе какую-то странную близость. Такой лес и пугал,
и успокаивал, и мучил, и ласкал, и угнетал, и бодрил.

Человеку в той же мере, как тяга к общению,
свойственно и стремление к уединению. Эти
центростремительные и центробежные силы (если говорить
языком физиков) уравновешивались в крестьянском быту
одинаковыми возможностями. Потребность как в общении,
так и в уединении проявлялась очень рано. В детстве тяга
к уединению заметна, например, в игре “в клетку”, когда
ребенок играет в маленький, но все-таки в свой дом. В
молодости необходимость уединения, особенно девического,
сказывается еще ярче. Очень заметна она и в старости, не
говоря уже о периоде супружеской жизни.

Лес давал человеку добрую возможность побыть
одному, пофилософствовать, успокоиться и поразмыслить о
своих отношениях с людьми. Такие раздумья, однако ж,
никогда не были самоцелью, они неизменно сопровождали
какое-нибудь занятие. (Самое тяжелое дело в лесу — это
раскорчевка под пашню. Самое легкое — собирание грибов и
ягод.)

Михаил Ильич Кузнецов, замечательный знаток
материально-бытовой культуры русского Севера, пишет:
“Редкий случай, когда житель Севера, проживающий в
окружении леса, не найдет возможности заменить металл
деревом. Чего нет в ельнике, в приречных ивовых и
черемуховых зарослях, он непременно находил в березовой
роще. Это для него обширная кладовая, где было все, что
ему надо: полоз, вилы, грабли, топорище, оглобля,
черенок, коромысло и любых размеров, стройная, еще не
успевшая побелеть березка. Из березовых виц плели
канаты, пачужки к сохе. Делали кольца от ювелирно малых
размеров до полуметрового диаметра. Такими перевитыми,
свернутыми в кольцо березовыми вицами связывали бревна
при сплотке перед сплавом. Кольца требовались чаще всего
и очень много...”

Лесные освоенные угодья назывались по-разному:
гари, подсека, лядина, полянка, стожье, курья. Все это
имело еще и собственные имена, порою довольно
поэтические. Дикий и дальний лесной пейзаж,
облагороженный покосом, уютным мостиком через ручей,
лавами через чистую то каменистую, то спокойно-осоковую
речку, становился таким же родным, как и все находящееся
близко от дома. Поперечная гать через болотину в дальней
дали вызывает ощущение надежности, устойчивости бытия.
Костер дров или поленница в лесу действуют успокаивающе,
если заблудишься. Мотушка ивового корья, затесь на
молодой березе, знакомый пенек или валежина — все это
крепило незримые связи человека с природой.

Но ничто так не облагораживало природу, как
строение, рубленая клеть — этот древнейший первоэлемент
зодчества и всего экономического уклада.

Лесной сеновал

После долгой ходьбы, после тряской и вязкой езды
по глухим урочищам, болотинам, сограм, суземьям вдруг
открывается чистая, выкошенная или же вся в цветах
поляна, и на поляне лесной сеновал. И сразу пропадает
усталость, исчезает утомление от долгого опасного
путешествия. Дух далеких твоих пращуров,
материализованный для тебя их неустанным трудом, сквозит
в этих едва притесанных, серебристых от времени бревнах.
Впрочем, в старину никто не замечал этого серебристого
оттенка, все было само собою разумеющимся и потому
незаметным.

Лесной сеновал впервые рубился из тех же елей,
сосен, а иногда и осин, которые росли на месте будущего
покоса. Расширяя поляны, крестьянин вырубал новые
деревья, из них при желании можно было сделать еще одну
или несколько сеновен.

Бревна клались без мха, но и без больших щелей.
Летом в жару здесь прохладно, ветер просачивается в
щели. Сеновал проветривается вместе с сеном, влага не
держится, и бревна долго не загнивают. Кровлю делали на
один скат, крыли желобом, реже дранкой. Рубили строение
и на два ската, с посомами [Рубленные из бревен фронтоны
- Ред.] .

Под кровельными желобами часто гнездились лесные
пичуги, под крышей же осы нередко прядут и клеят свое
многослойное серое гнездо, похожее на кубышку.

Вместо пола настилали обычный еловый кругляк.
Срубить сеновал могли за несколько дней два мужика.
Ворот вовсе не делали. Сено увозили зимою, когда
промерзали болота. С запахом снега, вьюги мороза мешался
и не мог смешаться запах летних цветов. Такие контрасты
встречались в крестьянской жизни сплошь да рядом Они
хорошо служили взаимосвязи времен года, подчеркивали
неповторимость трудовых, бытовых и вообще жизненных
впечатлений.

Лесная избушка

Крестьянскую жизнь на севере нашей Родины трудно
представить без леса. Хлебопашец нередко сочетал в себе
охотничье, рыбацкое, а также промысловое лесное уменье
(сбор живицы, смолокуренье, заготовка угля, ивовой и
березовой коры, ягод, грибов и т.д.). Лесной сенокос
тоже вынуждал не только ночевать, но и неделями жить в
лесу. Поэтому избушка была просто необходима. Рубил ее
не каждый крестьянин, но пользовались ею все, начиная от
бродяг и нищих, кончая купцами и урядниками, если стояла
она невдалеке от дороги, соединяющей волости.

По-видимому, избушка в лесу — это самое
примитивное, сохранившееся в своем первоначальном виде
древнейшее человеческое жилье. Квадратная клеть с одним
окном, с потолком из плотно притесанных еловых бревешек,
с плоской односкатной или не очень крутой двускатной
крышей. Потолок утеплялся мхом, прижатым слоем земли.
Дверь делали небольшую, но плотную, с деревянными из
березовых капов петлями, надетыми на деревянные же
вдолбленные в стену крюки.
Широкие нары из тесаных плах ожидали усталых
работников. В небольших избушках вместо нар устраивали
обычные лавки.

Посредине, а то и в углу чернел, приятно попахивая
теплом и гарью, таган — очаг, сложенный из крупных
камней.

Еще и теперь опытный охотник устраивает ночлег в
лесу по древнему способу: собирает камни, выстилает из
них ложе на сырой, а то и промерзшей земле и разводит на
них добротный костер. Нагретые, обметенные веником камни
до утра сохраняют тепло, на них легче коротать даже
самую долгую и холодную ночь прямо под звездами.

Перенеся этот способ в рубленую избу, человек и
создал очаг. Вначале костер просто обкладывался камнями,
затем научились выкладывать стенки, а чтобы они не
разваливались, волей-неволей приходилось их сводить
вместе. Щели в каменном своде создавали прекрасную тягу.


Чем больше была каменка, тем меньше требовалось
дров и тем теплее было в избушке. Угар исчезал вместе с
потуханием углей. Дымоход в стене закрывали и до утра
оставались наедине с теплым и смоляным запахом. Шум
ветра в морозном ночном лесу заставлял ценить тепло и
уют, вызывал благодарность к человеку, срубившему
избушку. Ночлежник спокойно засыпал с этим чувством.

Летом, в пору гнуса и комарья, дым легко выживал из
избушки эту многочисленную тварь, а остальное зависело
уже от самих себя. Не зря про хорошего плотника говорят:
“Косяки прирубает — комар носа не подточит”.

К избушке нередко пристраивали место для стоянки
лошади, иногда его просто обгораживали, а не рубили,
ставили нетолстые бревна вплотную друг к другу. Подобие
крыши устраивали из легких жердей, хвои и скалья.

Лесные избушки на берегах рек и озер дополнялись
причальными мостками и вешалами для сушки сетей.

Поскотина

Изгородь в не меньшей мере, чем постройка,
формировала окрестный вид, особенно на открытых местах и
в сочетании с водой. Изгородь в лесу называлась осеком,
в поле — огородом или пряслом, около дома — палисадом,
тыном, частоколом, забором. Осек в лесу вместе с мостом,
просекой, дорогой весьма оживляет ландшафт, дополняя
естественные горушки, ручьи, большие камни и сенокосные
чистовины.

Летом крестьяне никогда не пасли скот в полях. Для
этого в лесу выгораживали большие пространства. Осек не
позволял коровам уходить далеко, пастух по звону
колокольчиков всегда знал, в какой стороне стадо. Иногда
селяне выгораживали дополнительно по две-три небольшие
поскотины, так называемые пригороды. Проходы и проезды в
поля и поскотины осуществлялись с помощью отводов и
заворов. Стоило какому-нибудь ротозею, а то и злому
человеку не заложить завор, плохо прикрыть отвод, кони
могли тотчас уйти в лес. Бывали случаи, когда их искали
потом неделями. Еще хуже, если стадо коров ударится в
хлебное поле. Поэтому изгороди, заворы и отводы
старались содержать в полной исправности. Интересно, что
среди лошадей нередко находилась мастерица грудью
проламывать осека и даже открывать мордой защелку
отвода. И... уводить весь табун в овес. Иные коровы
также обучались такому подлому делу, и это нередко
становилось причиной не только комических, но и
трагических историй. Обвинение в намеренной потраве не
сулило ничего хорошего.

Лесной осек привлекал к себе обилием малины,
смородины и княжицы, он не позволял насмерть заблудиться
в лесу. (Даже с поля в глухие осенние вечера, когда
ничего не видно, люди выходили на ощупь по огороду.)

Ближняя поскотина после дальних покосов казалась
совсем родной, домашней. Тропы и целые дороги,
вытоптанные скотом в самых непроходимых местах, всегда
выводили к завору в прогон — сравнительно узкой полосе
между двумя изгородями, ведущей через поля до самой
деревни.

Шалаш пастуха или станок (лесная избушка в
миниатюре), сделанный в каждой поскотине, привлекал к
себе и старых и малых. Редкий человек не побарабанит в
звонкую, подвешенную на рогатках доску. Забава здесь
сочеталась с пользой: барабанить и ухать в поскотине
считалось чуть ли не долгом каждого, это отпугивало от
стада хищных зверей.

Гумно

Прогон, а чаще прямая дорога через отвод, выводил
в поле ездока, ходока, а то и бегунка, если человек не
вышел еще из детской поры.

В любую погоду, в любом возрасте приятно выйти из
лесу в родимое поле, увидеть сперва полевую сеновню,
затем гумна, а после и всю деревню: широкое скопление
домов, амбаров, бань, погребов, поленниц, рассадников,
хмельников.

Из лесу никто никогда не правился с пустыми
руками, с порожним возом. Каждый что-нибудь везет или
несет. Дрова, сено, хвоя, вершинник березовый для
метелок, колья, жерди, скалье, корье, баланы для дранки,
колоды, заготовки косьевищ, граблевищ, стужней, вязов,
заверток — сотни других крупных и мелких предметов
лежали на совести мужской половины дома. Все надо
разместить, пристроить, найти куда положить. Замочить
либо высушить.

Скука оттого, что человек не знает, чем бы ему
заняться, применительно к сельской жизни смешна и
нелепа. Разнообразие дел, благодаря своей
кратковременности переходящих в забаву и развлечение,
заметней всего в лесу. Если же говорить о полеводстве,
то разнообразия здесь ничуть не меньше.

Гумно и овин замыкают, связывают в единое целое
круглогодовой цикл полевых работ. От гумна дорога одна —
в амбар и на мельницу, но интерес и забава сопровождали
крестьянина даже здесь, на этом коротком пути. Любая
мелочь, вплоть до мешочных завязок и тележного скрипа,
имела свое значение.

Гумно — преддверие родного гнезда — в прямом и
переносном смысле овеяно горьковатой, но волнующе-доброй
дымкой, оно не уставало давать людям уроки труда и
фантазии.

Долонь в гумне, сделанная из широких гладких плах,
так ровна и плотна, что не могло потеряться ни единое
зернышко. Едва апрельское солнце начинало вытапливать с
крыши большие серебряные сосульки, как ребячья ватага
распахивала ворота, чтобы играть в бабки. К весне
взрослые почти начисто освобождали от мякины, парева и
соломы все перевалы. Гумно манило к себе зайцев и птиц,
подростки сильями и плашками ловили тех и других. В
темные осенние праздники парни увлекали к гумну, в
солому, своих суженых “сидеть”, как тогда говорилось...
Такие “сиденья” для молодых пар не всегда обходились
благополучно...

Старики после жатвы сушили по ночам овины,
развлекали молодежь сказками, забавлялись и сами, ходили
пугать друг друга.

Как это ни странно, гумно в 30-х годах взяло на
себя обязанность деревенского очага культуры. На ящики
посредине долони, где еще утром молотили цепами жито,
водружался аппарат немой кинопередвижки. К полице овина
привешивали экран, парни поочередно крутили динамо.
Желающих прокрутить две, а то и три части подряд было
достаточно, но осмеливались на этот подвиг не все. Под
стрекот аппарата, вращаемого также вручную, зрители
дружным хором читали надписи.

Амбар

Если на улице случалась детская драка и
какому-либо мальчишке приходилось спасаться бегством,
ему надо было добежать хотя бы до своей бани. На худой
конец до амбара. Пыл преследователей сразу ослабевал —
так велика и непререкаема защитная сила дома, родного
гнезда. Под его сенью преследуемый обретал уверенность в
своих силах. Преследователь терял агрессивность, как
только ступал в чужие пределы. В то же время для идущего
с добром дом был распахнут даже в темную пору.

Амбар имелся не у всех, но каждый стремился его
срубить. В амбаре хранилось главное богатство
крестьянина: хлеб, лен, кожи (сырые и выделанные), зимой
туда помещали мясные туши и мороженую рыбу — покупную и
самоловную. В некоторых амбарах лежали холсты и висела
одежда. Зерно засыпали в сусеки, льносемя хранили в
мешках и в деревянной посуде.

Кое-где амбары строили на сваях, чтобы спасти
зерно от мышей, бывали амбары с двумя этажами. Крыли
амбары двойной крышей, гонтом и тесом. Внутренние замки
и двери, обитые железом, вовсе не были редкостью.

В деревне Тимонихе в доколхозную пору имелся
общественный амбар (магазея), куда ссыпали зерно в фонд
общества крестьянской взаимопомощи. В случае стихийного
бедствия общество помогало пострадавшему. Кладовщик,
принимая и выдавая зерно, мерил его деревянной маленкой,
ровнял ее верх специальной выгнутой палочкой. При
приемке палочка ровняла зерно горбом вверх, при выдаче —
горбом вниз. Разница шла на содержание кладовщика, на
усушку, утруску и на мышей.

В колхозе зерно взвешивали на веревочных весах
подобранными по весу камнями — заменителями
металлических гирь.

В святки подростки и девушки бегали в полночь к
своим амбарам, прижимались щекой к морозной стене.
Слушали, что происходит за стенкой. Если услышишь шорох
пересыпаемого зерна — быть хорошему урожаю, а значит, и
богатству... Немного надо ума и сердца, чтобы видеть в
этом одно суеверие.

Баня

Редкая семья в деревне не имела своей бани.
Правда, на Севере встречались такие волости, где бань не
рубили совсем, например на реке Монзе, где всю жизнь
мылись в печах. Но таких мест немного.

Верхние ряды сруба и потолок бани рубили и стлали
особенно тщательно, поскольку от этого зависел жар и
вкус. В хорошей бане хорошо даже и тогда, когда нижние
венцы совсем сгнили, а пол промерзает. Помимо каменки и
двух-трехступенчатого полка, в бане стояли одна-две
лавочки. Предбанники строили без потолка, холодные.

Дом

Строительство жилья можно сравнить с писанием
икон. Искусство живописца и плотника с древних времен
питало истоки русской культуры. Нет совершенно
одинаковых икон на один и тот же сюжет, хотя в каждой из
них должно быть нечто обязательное для всех. То же с
домами. Типы жилья на русском Севере достаточно
многообразны. Для большинства домов характерны общая
крыша над жилыми и хозяйственными помещениями, наличие
зимнего и летнего жилья. Соблюдение хотя бы только
одного из этих условий заставляло строить большие,
обширные хоромы, каких не строили в других местах
Отечества.

Зимняя изба, зимовка, куда переходили жить с
первыми холодами, строилась по-разному, но если в ней
нет большой печи, либо лавок, либо полатей, то это уже
не зимовка, а что-то другое.

Все в избе, кроме печи, деревянное. Стены и
потолки от времени начинали желтеть и с годами
становились янтарно-коричневыми, если печь сложена
по-белому. В черной же, более высокой избе верхняя часть
становилась темной и глянцевитой от частого обтирания.
Лавки и полы оставались белыми или желтовато-белыми, их
драили к каждому празднику.

По чистоте пола судили о девичьем трудолюбии и
чистоплотности. Но не так-то и просто соблюдать чистоту
в зимовке, если семья велика и каждое утро надо согреть
и вынести в хлев десятка полтора ведер пойла для
скотины. Поэтому пол в избе (как лен в поле) всегда был
и женской радостью, и женской бедой.

Прежде чем мыть, пол обливали горячим щелоком,
затем шаркали голиком с дресвой, которую крошили из
банных камней. В избах, топившихся по-белому, раз в год,
на пасху, мыли стены и потолок. Печь белили разведенной
в воде золой. На окна русской избы в старые годы не
вешали занавесок. Заглянуть в избу с улицы разрешалось
кому угодно, и в этом не видели ничего дурного. Зимой
между рамами чернел древесный уголь, поглощающий влагу,
а для красоты клали рядом с ним оранжевые кисти рябины
или рассыпали горсть клюквы.

Божница и стены украшались сухими целебными,
связанными в пучки травами, по праздникам — белоснежными
платами и полотенцами. Если в доме кто-то из мужчин
занимался охотой, то на главный простенок прибивали
хвосты и растопыренные крылья глухаря либо тетерева.

Под матицей обычно висел большой бычий пузырь с
гремящими в нем горошинами, у дверей вместо вешалки
нередко приделывали лосиные рога.

Чуть ниже потолка по стенам, повторяя длину и
ширину лавок, шел полавошник, у дверей, от печи до
стены, настилались полати. Воронец — это мощный брус, на
котором держался полатный настил. Во время свадьбы или
очередного игрища над воронцом торчали детские
головенки. Опираясь на кулачки, глазели ребятишки на
происходящее. Никто не приневоливал их спать. И как
много интересного можно было узнать и увидеть, глядя
сверху, ощущая свою недосягаемость и защитный уют родной
избы!

В будние вечера, лежа на полатях, старые старики
говорили для деток сказки, засыпая на самых заветных
местах.

Ребенок будил бабушку или дедушку, но тот забывал,
на каком месте остановился, и начинал все сначала...

Зимою в избе редко не пахло то сосновой иглой, то
принесенной с мороза еловой хвоей, которой натирали
клепцы для заячьей ловли. Но особенно терпко и вкусно
пахли свежие черемуховые вицы для рыболовных снастей, а
также заготовки вязов и стужней для вязки саней и дров.
Когда же закрывали печь с пирогами либо хлебами, запах
печеного теста побеждал все остальные. Особенно приятен
он был на улице, среди мороза и снега.

Боясь угара, вся семья, кроме большухи, старалась
уйти на улицу или в другоизбу, как говорилось. Для
взрослых всегда дел хватало, дети тоже знали, чем
заняться, куда сходить и во что поиграть.

Он никогда не был тесен, этот дом!

И все же обширность летней избы, ее долгожданный
простор чуялись в течение всей зимней поры. Весенний
переход на жительство в “передок” всегда был радостным.
Но до этого выставляли зимние рамы в зимовке, меняли
валенки на сапоги, переставали до конца закрывать слегка
угарную печь и т.д.
Дедушка с бабушкой все еще спят в зимней избе, хотя
чай пьют и обедают в летней вместе со всеми. Вытрясены
постели и одеяла, проветрена, выбита, высушена на
солнышке и развешана в сеннике либо в амбаре зимняя
одежда.

Объявился первый комар, и на большом сарае, где
чиликают под высокой тесовой крышей касатки-ласточки,
устроили первый полог. Очень скоро запахнет здесь
вениками и первым сенцом.
Давно ли родной дом трещал и бухал от крещенского
холода? Теперь он шумит от теплого летнего ветра.

В доме и около

Кроме бани, хороший хозяин обязательно строил
(где-нибудь на горке) яму — небольшой сруб, крытый и
опущенный в землю.

В яме хранились брюква, морковь, репа, свекла. Лук
хранился на полатях в сухом тепле. Хождение в яму, зимой
особенно, с нетерпением поджидалось детьми.

В огороде рубили и рассадник для выращивания
капустной, брюквенной и огуречной рассады, тут же, если
не было речки, рыли колодец. В колодец во время жары
опускали в ведрах мясо, масло и молоко.

Культура изготовления пива, издревле известная на
Руси, включала в себя выращивание хмеля. Поэтому в
сложившемся хозяйстве, там, где построились, женились и
обзавелись самым необходимым, желательно было завести
хмельник. Длинные тоненькие колышки — штук
двадцать-тридцать — торчали все же не у каждого дома.
Некоторые крестьяне предпочитали хмель покупной. Для
сохранности эти колышки ежегодно после сбора урожая
выдергивали и складывали сушить, весною снова втыкали.
Что могло быть заманчивей для подростков, чем эти легкие
и удивительно прочные пики?

Поленницы березовых, еловых, ольховых дров
завершали вид подворья, вплотную примыкавшего к
соседнему. Зимой около дома обязательно торчали
перевернутые на бок дровни — основная зимняя повозка
крестьянина. Это древнее сооружение состояло из пары
гнутых (по насечке) березовых полозьев. В них
вдалбливались по четыре парных, тоже березовых, копыла.
Полоз с полозом соединялись черемуховыми вязами, которые
обхватывали каждую пару копыльев. Место сгиба у вязов
вырубали и распаривали. Копыл плотно зажимался в сгибе,
а чтобы концы вяза не разгибались, их крепили кольцом,
сплетенным из витой березовой вички (лозы). Более мощный
вяз, соединявший передние концы полозьев, составлял
головку дровней, толстые черемуховые вицы, не
позволявшие полозьям разгибаться, назывались стужнями.
Ко второму копылу каждого полоза крепился конец
березовой оглобли. Дело в том, что оглобля должна быть
подвижной, а груз на возу бывает в десятки пудов. От
прочности завертки, соединяющей конец оглобли с
дровнями, зависела не только крепость упряжки, но и
многое в крестьянском быту.

Если срубленную длинную и тонкую березку
перевивать, перекручивать, начиная с тончайшей вершинки,
получится длинный и гибкий жгут из прочных волокон. Этот
жгут, сплетенный в кольцо, и называется заверткой. У
хорошего хозяина всегда в запасе с полдюжины подобных
колечек: они висят на штыре в сарае или в сенях.
Отправляясь в дальний извоз, брали завертку-две про
запас. Известны случаи, когда женихи, приехавшие за
невестой на повозке с дурными веревочными завертками,
уезжали ни с чем.

Для того чтобы поставить новую завертку, надо
расплести кольцо и сплести его вновь, но уже на копыле
дровней. Оглоблю с зарубкой на конце вставляют в кольцо
и заворачивают ее на неполный оборот. После этого можно
смело ехать в любую дорогу с любым грузом.

На дровнях возили тяжелые, многосаженные дерева.
Чтобы комель бревна не обруснул с копыльев вязы
(вспомним выражения “откинуть вязы”, “копылья на
сторону”), под него подкладывали колодки с полукруглыми
выемками. Вершина дерева клалась на так называемые
подсанки — короткие дровни без головок с едва загнутыми,
но широкими полозьями. Подсанки на необходимую длину
соединялись с дровнями веревками крест-накрест, для чего
в полозьях подсанок имелись проушины.

На дровнях же, если положить на них кресла — три
соединенные жерди или бруска, увеличивающих ширину воза,
— возили сено, солому, осенчуг [Сухая скошенная трава,
употребляемая на подстилки вместо рубленой хвои - Ред.]
и т.д.

Самое опасное для зимнего ездока — это раскаты —
отшлифованные полозьями крутые уклоны. Возы кувыркались
на них, увлекая за собой и даже роняя некрепких лошадок.
Крепкие кони выворачивались из оглобель. Поэтому с
некоторых пор полозья дровней стали шинить — набивать на
них узкие железные полосы.

Розвальни — нечто среднее между дровнями и санями
— служили для возки негромоздкой поклажи, для будничной
и дальней езды. Бока их, образованные как бы гнутыми
креслами, переплетались веревками или же зашивались
дранками. Подобные повозки с едва заметной спинкой,
глухими бортами и передком назывались еще и пошевнями.

Выездные сани, возки, с облучком и без него,
делали с высокой спинкой, на двоих-троих седоков. Эти
спинки (задки) расписывались красным по черному, зеленым
по красному и т.д. Сани, как и дровни, можно было
сделать без единой железной детали. Но тот, кто хотел
пофорсить выездными масленичными санками, неминуемо
становился должником кузнеца.

Кошевку корешковых санок выплетали из тонких
ивовых вичек. У таких форсистых санок имелся облучок и
сиденье откидывалось, открывая место для гостинцев. В
ноги клали тулуп или овчинное одеяло. Хозяин с вожжами в
руках садился справа. При езде он “выкидывал” одну ногу
наружу отчасти для шика, отчасти на случай падения.
(Незадачливые ездоки нередко ломали ноги в отводах.)
Слева сидела жена, сестра или невеста, а иногда и дружок
либо родственник с гармонией. Сзади, на запятках, мог
ехать случайный попутчик. Очень любили подкатываться
подростки и молодые ребята, особенно если хозяин не
видит этого. Недоумевая, отчего лошадь не бежит (даже
мыло в пахах), ездовой сердится, но, оглянувшись, ничего
не замечает, так как незаконный ездок мог присесть на
запятках. Далеко все же не ехали, поскольку обратно
приходилось топать пешком.

Летняя езда плоха против зимней! В тряской
одноколой телеге даже по ровной дороге лучше правиться
шагом, чем рысью. Двуколую — на четырех колесах —
повозку трясет меньше, но пыли и грохоту от нее тоже
хватает. Кое у кого из крестьян бывали и собственные
тарантасы и дроги. Дроги — это тот же тарантас, только
на гибких длинных жердях вместо рессор. Дрожками
называли легкую о двух колесах повозку с небольшой
кошевкою на рессорах, подобие современной жокейской
коляски. Простая пара колес с колодкой на оси называлась
волоками, на них возили жердье и длинные слеги.

Но что значит повозка без упряжи?

Главной фигурой среди упряжи, конечно, является
хомут, в основе которого две деревянные дугообразные
клещевины. Вверху они намертво скреплены ремнем, но так,
чтобы оставалась возможность их раздвигать. Снизу к ним
крепили кожаный калач, вернее, полукалач. Плотно набитый
соломой, он прилегал к лошадиной груди и тоже
раздвигался при надевании хомута на голову. Тщательно
подогнанный войлок хомута прилегал к холке и плечам коня
с боков. В отверстия клещевин продергивали гужи, хомут
обивали кожей. Супонь, длинный, скрученный ремешок,
завершала все устройство. Узелок на конце не позволял
супони выдернуться при стягивании клещевин.

Хомуты были разных размеров, седелка же годилась
на любого коня. Различались седелки с одной и двумя
кобылками, на которых перемещался чересседельник —
прочный ремень, держащий на весу оглобли, а
следовательно, дугу и хомут. Седелка притягивалась к
спине лошади через брюхо подпругой. Концы дуги
соединялись с оглоблями сперва левым, потом правым
гужом. Клещевины, стянутые супонью, напрягали гужи —
конь в запряжке. Поводья оброти (узды) продергивали в
колечко дуги, в кольца удил привязывали или пристегивали
кляпышами концы вожжей.

Можно было ехать. Можно, да осторожно, если
запряжено без шлеи. Шлея — это система ремней,
пристегнутая к хомуту, она не позволяла лошади вылезать
из хомута. Если уж конь пятился, то вместе с возом.

Не зная всего этого, трудно понять смысл многих
русских пословиц. Но дело не в одних пословицах. Вокруг
коня и упряжи время создало такое мощное силовое поле,
такой эстетический ореол, что нельзя представить без них
ни прошлую жизнь, ни нынешнюю.

Повозки хранили в гумнах и в самих домах, упряжь
висела около конского стойла. Зимой хомут и седелку
заносили и в избу для просушки.

Каждому помещению были приписаны свой инвентарь и
свои предметы. Для того чтобы рассказать об устройстве и
назначении всех крестьянских орудий и бытовых предметов,
потребовалось бы многотомное описание.

В гумне положено было иметь набор метел,
изготовленных из березового вершинника, грабли, пехло и
осиновые лопаты для сгребания зерна в ворох, вилы
трехрогие березовые, чтобы подымать на сцепы горох, и
подавалку — тонкий легкий шест с отростышком на конце,
чтобы подавать снопы на овин.

В амбаре постоянно имелась метелка и несколько
совков, не говоря уже о лукошках и мешках.

В бане стояли с полдюжины шаек, имелась кочерга и
большие деревянные клещи, которыми доставали и опускали
в воду раскаленные камни.

В разных местах дома хранились соха, борона, косы,
вилы, серпы, вилашки и крюки для стаскивания с телеги
навоза, ручные жернова, ступа и пест для толчения овса и
льносемени. Пословица о толчении воды относится к другой
ступе, к лежачей, в которой толкли коромыслом половики,
мешки, подстилки. Эта ступа всегда лежала на берегу или
на льду около проруби. Неизвестно, какая ступа служила
для полетов бабы-яги. В детстве почему-то частенько
возникала такая фантазия: вот сесть бы в эту водяную
ступу да и поплыть по реке мимо всех деревень, под
мостами и облаками. Впрочем, так же хотелось иногда
залезть в сундук или спрятаться в ларь, покатать по
деревне ткацкий тюрик или помахать материнским трепалом,
похожим на сказочный меч. Но всего интереснее залезть на
вышку, по-современному на чердак, взглянуть с высоты
через окно в дальние дали. Здесь же зимою можно было
запастись мороженой рябиной либо неожиданно обнаружить
гнездо ласточки.

Двор

Дом, в котором нет скотины, можно узнать еще
издалека по многим приметам, а ступив в сени, по особому
нежилому запаху. Точнее, по отсутствию всяких запахов.

Двором называют всю заднюю половину дома,
срубленную в двух уровнях и находящуюся под общей
крышей. Внизу размещались два-три хлева, вверху поветь
(верхний сарай), перевалы для корма, сенники (чуланы) и
нужник.

Жизнь домашних животных никогда не
противопоставлялась другой, высшей, одухотворенной жизни
— человеческой. Крестьянин считал себя составной частью
природы, и домашние животные были как бы соединяющим
звеном от человека ко всей грозной и необъятной природе.
Близость к животным, к природе смягчала холод
одиночества, который томил душу человека при взгляде на
далекое мерцание Млечного Пути.

О хорошем коне, как и об умной собаке, судили так:
“Все понимает, только не говорит”. Лошадь в крестьянском
мире и пахала и возила, но она же помогала воспитанию в
человеке и нравственного чувства.

Коню обязательно давали кличку, тогда как овец
называли всегда одинаково — Серавка, барана Серко, все
куры удостаивались лишь примитивных кличек: Рябутка,
Чернутка, Краснутка. Лошадиная масть влияла, конечно, на
кличку, но ни у одного домашнего животного нет стольких
оттенков и названий по цвету, как у коня: рыжий,
соловый, мухортый, гнедой, карий, каурый, караковый,
саврасый, буланый, чубарый и т.д. Коня ковали, чистили,
скребли скребницей, выдирали щетью линялую шерсть,
подстригали гриву и хвост. Когда овод и мошка исчезали,
хвост завязывали узлом в кокову, это считалось высшим
шиком на свадьбе и масленице.

Кони подчас были настолько умны, что ребенок,
случайно попавший под брюхо, мог спокойно играть, его
даже не заденут копытом. Но бывают и упрямые, с норовом
и различными странностями. Иная бежала рысью в запряжке
до тех пор, пока хозяин не остановит, другую, наоборот,
никакими силами невозможно заставить бежать.

Для того чтобы лошадь охотно въезжала с возом по
въезду в ворота верхнего сарая, ее заводили туда сперва
налегке и кормили там овсом.

Животных любили и холили все домашние. Но мужчины,
начиная с малолетних мальчиков, больше опекали коней,
чем коров.

У коров также были свои имена.

Отношения большухи с коровой достигали такого
уровня понимания, что они часто даже “ругались”, причем
корова не уступала человеку в изощренности: толкалась
мордой, не отдавала молока и т.д. Хозяйка не оставалась
в долгу. К обоюдному удовольствию, примирение
обязательно наступало. Женщины разговаривали с коровами
как с людьми, коровы отвечали им утробным мыком,
лизанием, вздрагиванием больших мохнатых ушей.

Теленку сразу после рождения также давалось имя,
всегда имели свои клички собаки и кошки.
Общее настроение в семье, характер хозяина и
хозяйки, их взаимная любовь и уважение довольно заметно
влияли на характер и поведение домашних животных. Весьма
интересными, подчас просто необъяснимыми с точки зрения
рассудка бывали отношения детей и животных, а также
одних домашних животных с другими.

Еще лет пятьдесят назад граница между реальностью
и фантазией была едва заметна в крестьянском быту.
Традиционные древнейшие народные поверья, освежаемые
богатым воображением, совмещаясь с реальными
впечатлениями, создавали полуфантастические образы
поэтического сознания. Решительный радикализм — либо
веришь, либо не веришь — совсем не годился для такого
сознания. Народная жизнь без поэзии непредставима, но
там, где все ясно и все объяснимо, поэзия исчезает и ее
тотчас замещает потрясающе тусклый рационализм. Никто не
осмеливался сказать: “Ничего нет”. Предпочитали
уклончивое: “Кто его знает, может, есть, может, нет”.
Человек, ни во что не верящий, публично и активно
утверждающий собственный нигилизм, подвергался тонкой
общественной насмешке.

Но как же все-таки понимать этот
полуфантастический образ? Сами слишком уж
впечатлительные люди становились зачастую виновниками
его создания. Услышав ночью в лесу близкий
выразительный, какой-то стонущий крик, даже искушенный в
грамоте человек забывает про филина. Кот, забравшись на
грудь крепко спящего человека, представляется ему сквозь
сон домовым. Хитрый, изощренный в коварстве, уходящий из
любого капкана волк принимался за оборотня и т.д. и т.п.


Люди не стыдились своей фантазии. Твердо не
признающие потустороннюю силу, не разрушали образную
систему верящих, они и сами (по ночам или в лесу)
частенько, пусть и на время, становились верящими.

Домовушком ласково называли фантастического
хранителя дома. Он представлялся разным людям
по-разному. Некоторые называли его дворовушком
(попечителем скотины), другие запечным дедушком, третьи
и так и эдак, смотря по обстоятельствам.

Домовушко, как и конь и корова, был почти членом
семейства, он мог и рассердиться, и навредить, и на
время оставить дом. Считалось, что в последнем случае
несчастья сыпались одно за другим.

Присутствие домовушка на дворе определяли разными
мелочами: то он гриву у лошади заплетет, то отыщет и
подсунет на видное место давно потерянный предмет, то
вдруг не закрытые на ночь воротца оказываются не только
закрытыми, но и завязанными на веревочку.

Уходя в бурлаки либо на военную службу, словом,
надолго покидая родной дом, иные мужики выходили в
верхний сарай и голосом обращались к дворовушку. Просили
его беречь двор, не обижать скотину, пока хозяин будет в
отлучке. Добрый дворовушко в ответ шелестел вениками,
легонько попискивал или покашливал, успокаивая хозяина:
мол, иди спокойно, тут все будет благополучно...

Примерно такими же свойствами наделяла народная
фантазия баннушка, гуменнушка и овиннушка.


Василий Белов

Эротические игры ряженых в русской традиции.
(По дореволюционным публикациям и современным записям)
<Оригинал статьи>
По всей вероятности, обычай рядиться на святки (в период между
праздниками Рождества Христова и Крещения Господня) уходит корнями в
языческое прошлое народа. По описаниям Х1Х-ХХ веков ряженье
предстает сложным обрядово-игровым действом, не утратившим до конца
связи с древним мифологическим содержанием и магическим назначением
и сохранившим многие архаические черты.
Святочное ряженье неоднократно описывалось в этнографической
литературе и не является для науки новым предметом. Игрищам ряженых
посвящены статьи, разделы в книгах о календарной обрядности и
народном театре, недавно появилось специальное монографическое
исследование. Многие описания святочного ряженья позволяют убедиться
в особой актуальности для обряда эротического компонента. Это
проявляется и в откровенной непристойности большого числа игр, и в
насыщенности всего обряда сексуальной символикой, соответствующей
жестикуляцией и обсценной лексикой. Это обнаруживается и в общей для
многих игр ориентированности на контакт ряженых с присутствующими
девушками (последний носит нередко принудительный характер и
отличается скабрезностью и жестокостью), и в самой атмосфере
эротической раскрепо- щенности на святочном гулянье.
Исследователи святочной обрядности, которые отмечали эротические и
скатологические элементы в ряженье, как правило, объясняли эту
особенность языческими корнями новогоднего игрища. Так, В.И.Чичеров
утверждал, что "обрядовые магические традиционные элементы <...>
сохранились лишь в пережиточных формах отдельных действий и в общем
эротическом колорите обряда." До последнего времени авторы работ о
святках словно стеснялись этой стороны новогоднего празднества, не
решались акцентировать на ней свое внимание. Подобного рода
застенчивость обычно мешала публикаторам и популяризаторам
этнографического материала отражать в нем непристойные реплики
ряженых, включать в его состав те игры, которые, по словам
С.В.Максимова, представляют собой "остаток варварства, поражающий
стороннего наблюдателя своим цинизмом." Кроме того, лишь в последние
годы сняли цензурные ограничения, которые препятствовали публикации
"непристойного" материала. Естественно, что до сих пор эротическое в
ряженье не получало достаточного научного освещения, а на первый
план выставлялось "бытовое юмористическое толкование" святочных
скабрезностей.
Как только это стало возможным, появилась публикация материала по
локальной традиции ряженья, в которой эротический характер многих
игрищ отражен в полной мере, - подборка описаний святчных игр в
Камско-Вишерском междуречьи. Мы хотим предложить вниманию читателей
такие описания святочного обряда, которые могли бы расширить
представление об эротическом пласте святочного ряженья.
Представляется вполне оправданной идея переиздания двух
труднодоступных источников материалов по ряжению, что и составит
первую часть настоящей публикации. Первый из них - очерк
Н.С.Преображенского "Баня, игрище, слушанье и шестое января",
напечатанный в некрасовском "Современнике" в 1864 г. Несмотря на то,
что не все игры ряженых, описанные Преображенским имеют ярко
выраженную эротическую или скатологическую направленность, мы
публикуем целиком главу об игрище (включающую также сведения об
устройстве вечеринки и нормах поведения на ней местной и пришлой
молодежи, описание молодежных посиделочных игр): в этом случае у
читателя сложится более верное и целостное представление о ходе
святочного гуляния, специфическом настрое ее участников, поведении
ряженых.
Другая предлагаемая републикация - глава о святочном ряжении из
известного специалистам очерка К.Завойко "В Костромских лесах по
Ветлуге реке", опубликованного в 1917 г.
Вторую часть публикации составляет ранее не издававшийся материал -
подборка описаний игр ряженых в Торопецком районе Тверской области,
записанных от бывших участников и свидетелей святочного игрища в
ходе экспедиций кафедры русской литературы РГПУ им. А.И.Герцена 1987
- 1989 гг. (руководитель - О.Р.Николаев). В нее включены также не
только рассказы об играх эротического и скатологического содержания,
но и описания, дающие представление об атмосфере святочного гуляния,
стремлении внести эротический элемент в наибольшее количество игр.
Отметим, что для торопецкой традиции ряжения эротическая тематика
являлась доминантной. Более двух третьих от общего числа игр
торопецкого репертуара связаны с ней, что создает и соответствующий
облик всего обряда.
Воспоминания торопецких крестьян относятся к 1930 - 1950 годам.
Таким образом, промежуток между описанными ими святочными гуляниями
и тем, что наблюдал Преображенский, составляет почти сто лет, что
делает особенно интересным сравнение материалов из трех предлагаемых
источников, при котором обнаруживается много общего и сходного, так
же как и много исключительно регионального, свойственного каждой
локальной традиции. В эротической напрпавленности некоторых игр
ряженых следует видеть не только рудимент архаического ритуала.
Пожалуй, она сохраняла обрядовую актуальность в той же степени, в
какой само ряженье сохраняло ритуальный характер.Действо ряженых
(особенно в посиделочном его варианте, когда все происходило в
специально нанимавшемся помещении) было не только зрелищем, но имело
еще и очевидную нацеленность на взаимоднйствие "исполнителей" со
"зрителями". Объектом действий ряженых (и прежде всего действий
эротического характера) становились в основном присутсвующие
девушки. Активность ряженых, направленная на "зрителей" и нередко
переходящая в агрессию, заключала в себе не только идею воздействия
сил потустороннего мира на людей, но и идею сексуальную. Наряду с
противопоставлением "того" и "этого" света, в ряженье
актуализируется опозиция мужского - женского. Очевидна тенденция
придать действиям максимального количества персонажей ряженья
эротическую окраску: "гусь" щиплет и клюет в основном девушек (N
5,6), "расщепиха" - фантастический персонаж - их "тискает" (N 4),
"медведь" изображает, как "парень с девушкой спит" (N 7). В
последних случаях действия ряженых были направлены как бы на всех
присутствующих (по выражению одного из информантов, "по напроду"), а
не на кого-либо избирательно. В собственно же эротических играх
девушки включались в действие по одной (их "подводили"), и каждая из
них индивидуально должна была подвергнуться контакту с
ряжеными.Данный момент и составляет основу такого рода игр. Можно
выделить основные виды этого контакта: удар, поцелуй, обыгрывание
фаллического символа, вербальное действие (однонаправленное или
диалог).
Если в излюбленном ряжеными стегании "зрителей" кнутами и "жгутами"
в целом не усматривается никакой сексуальной идеи, то именно таким
содержанием наполняются аналогичные удары в играх типа торопецких
"блинов" (N10-14), где бьют, как правило, только девушек: их
подводят по одной и при этом бьют обязательно ниже спины, что
нередко сопровождается обсценными комментариями. Более
распространенным видом эротического контакта в ряженье является
поцелуй. Кстати, он часто наделяется животворной силой: целуя
ряженых, девушка "чинит" "мельницу" (N22),"оживляет" "коня" (N23),
"воскрешает" "покойника" (N39). Скорее всего для ряженья поцелуй
важен не столько сам по себе, сколько как знак контакта между
ряженым, ассоциируемый с мужским началом, и девушкой. Не случайно
последние так неохотно шли на это: целовать ряженых было страшно,
противно и, наконец, стыдно, что явствует из многих рассказов бывших
участников игрища. В некоторых случаях поцелуй мог прямо
символизировать половое сближение. Например, в игре в "стульчики"
(N41) реплики ряженых подростков "Поцеловать теперь!" и "Поебать с
голоду!" воспринимаются как равнозначные - и в одной , и в другой
ситуации выбранная девушка должна целовать "стульчика". Встречаются
случаи, когда контакт носит иной характер: девушка должна
подержаться за половой член персонажа (натуральный либо изображаемый
каким- либо предметом) или за то, что его эвфемистически
представляет в игре (это может быть "межевой столб" (N32), "кран
квасника" (N30) и т.д.). В некоторых случаях девушек заставляют
целовать фаллос (см. игру в покойника в очерке К.Завойко), в
некоторых - наблюдать за имитируемой эрекцией (N25-27). При этом
каждая из названных форм "приобщения" к фаллосу функционально
эквивалентна поцелую, поскольку тоже обеспечивает оживание
"покойника" (в конкретном варианте последний эпизод может
отсутствовать, но в принципе он предполагался игрой), починку или
стимуляцию действия какого-либо предмета, механизма("межа",
"квасник", "аршин", "отмеряющий ситец").
Исконная ритуальность действа ряженых, направленного на контакт с
присутствующими, подтверждается следующими обстоятельствами. Это, к
примеру, обязательность участия в каждой из подобных игр всех
девушек. В описаниях этнографов, в рассказах самих крестьян нередко
отмечается, что в большинстве случаев девушек силой подводили к
ряженым и заставляли выполнять их требования. На гулянье специальные
люди ("придверники") становились в дверях, чтобы ни у кого не было
возможности уйти от участия в игрище, другие (тоже, как правило,
неряженые) вытаскивали сопротивляющихся девушек из толпы и подводили
их к месту действия. Если девушка отказывалась от навязываемой ей
"роли", ряженые вместе с помощникам били ее плетками или скрученными
из полотенец "жгутами", до тех пор, пока она не исполнит всего, что
от нее требуется (N 10, 22, 27, 39, 55, 56). Конечно же,
насильственное включение в игру не укладывается в рамки обычного
игрового поведения.
Бросается в глаза и чрезвычайная жестокость ряженых по отношению к
тем, кого они вовлекают в игру. Наиболее яркие в этом смысле
материалы представлены у Преображенского. Можно прийти к выводу, что
некоторые игры сводились именно к истязанию присутствующих.
Вообще, в процессе игрища девушки должны были пережить ряд ощущений.
Вызвать у них определенные эмоцинальные переживания и физические
состояния было одной из задач ряженых. Не только поведенческая, но и
эмоциональная парадигма была запраграммирована для тех, кто
включался в игру: в общей атмосфере раскрпощенности, возбуждения,
веселья девушки должны были обязательно испытать неподдельные страх,
стыд, отвращение и физическую боль. В отмеченных особенностях
ряженья можно видеть не только признаки его архаического
происхождения, но и не утраченное им ритуальное начало. Забывалось
мифологическое содержэание тех или иных персонажей, исчезала
мифологическая обусловленность их действий и костюмов, утрачивалась
магическая мотивировка различных элементов обряда, но, несмотря на
это, сохранялся ритуальный подтекст. По сути дела весь комплекс
эротических игр представлял для девушки серию испытаний. Пройдя
через них, каждая участница должна была обрести (или доказать) свою
сексуальную зрелость, готовность к взрослой жизни. Отсюда особый
цинизм этих игр и всей обстановки на гулянье. Напомним, что именно
брачная тематика была характерна для большинства святочных
молодежных посиделочных игр, а святки и следующий за ними мясоед
традиционно считались лучшим временем для сватовства и садеб. И то,
что сексуально - игoровая инициация молодежи (в первую очередь -
девушек) происходила именно в святки, представляется достаточно
закономерным.
Особую роль в эротичечких играх ряженых играет слово. (К сожалению,
именно этому элементу обряда собиратели уделяли мало внимания,
интересуясь в основном костюмом и действиями персонажей.) С одной
стороны, реплики ряженых позволяют привнести эротический смысл в
игру, содержание которой этого напрямую не предполагает. Так, именно
словесный текст чаще всего придает непристойно - эротический
характер играм в покойника (N 37-40), играм "масло мешать" (N 15-17)
и "волки и овцы" (N 18-20). С другой стороны, реплики эротического
свойства приводят в необходимое соответствие действия ряженых,
котрорые реально направлены на девушек с собственно игровой их
интерпретацией. В этом случае обычно используется иносказание. Так,
в торопецкой игре "лес клеймить" (N 43-44) ряженые, осматривая и
ощупывая девушек, производят своего рода идентификацию их невинности
под видом сортировки деревьев на "хорошие" и "дуплянки".
Кроме того, существует тип игр, центральным моментом является именно
вербальное действие. В них ряженые "обвиняют" девушку или "дружащих"
парня с девушкой в нецеломудренном, распутном поведении - "судят" их
(N 45-72). Причем иногда они сами "охуливают" (очерняют)
"подсудимых", иногда заставляют последних признаваться в своих
"преступлениях". Часто (как и в других играх) такие монологи и
диалоги носят иносказательный характер, используя различные
эвфемизмы. В сущности, взрослая молодежь проходит в этих играх ту же
сексуальную инициацию, только на словесном уровне. Коитальная
ситуация проигрывается здесь на словах подобно тому, как в других
играх - в условных действиях. Таким образом, на ритуально-игровом
уровне обеспечивается и удостоверяется готовность молодежи к брачным
отношениям. Это может прямо манифестироваться в игре: "Можно
рассудить - порядить и их оженить." (N70). Игровое венчание парня и
девушки происходит непосредственно после "суда" над ними (N 70-72),
являясь как бы его результатом, так что эти две игры часто просто
неразделимы. Игры же, где инициацию такого рода проходят одни
девушки, часто начинаются со "сватовства" ряженого.
Наконец, словесный текст играет большую роль в эротизации обряда в
целом. В игры нередко включаются обсценные тексты, необязательные
для конкретного действа, избыточные по своему характеру; в основном
они служат для перенасыщения атмосферы святочного гулянья
эротической тематикой (N 29, 38, 39, 67). Частые упоминания о
непристойных монологах ряженых мы встречаем в очерке К. Завойко, Н.
Преображенский подчеркивает обилие на вечорке "громобойной" и
"бронебойной" брани. Таким образом, обстановка свободы и эротической
разнузданности на гулянье с участием ряженых усугубляется речевым
поведением присутствующих, прежде всего, конечно, самих ряженых.
Кроме того, скабрезное вербальное сопровождение игры, предполагающей
некий контакт ряженых с девушками из числа "зрителей", усиливает
эмоциональное впечатление последних, делает для них этот контакт
психологически особенно тяжелым и неприятным.
Примечания:
См., напр.: Всеволодский-Гернгросс В.Н. Русская устная народная
драма. М., 1959; Гусев В.Е. От обряда к народному театру.
(Эволюция святочных игр в покойника) // Фольклор и этнография.
Обряды и обрядовый фольклор. Л., 1974. С. 49- 59; Он же. Истоки
русского народного театра: Учеб. пособие. Л.,1977; Ивлева Л.М.
Обряд. Игра. Театр: (К проблеме типологии игровых явлений)//
Народный театр: Сборн. науч. статей. Л., 1974. С. 20-35; Пропп
В.Я. Русские аграрные праздники: Опыт историко-этнографического
исследования. Л., 1963; Савушкина Н.И. Театральные элементы
народных календарных обрядовых игр // Савушкина Н.И. Русский
народный театр. М., 1976. С. 48-57; Она же. Особенностим
театрального пространства в представлениях русских ряженых //
Театральное пространство: Материалы науч. конф. (1978) М., 1979.
С. 327-334; Чичеров В.И. Зимний период русского земледельческого
календаря ХVI-ХIХ веков. М., 1957.
Ивлева Л.М. Ряженье в русской традиционной культуре. СПб, 1994.
Чичеров В.И. Указ. соч. С. 211.
Максимов С.В. Неведомая, нечистая и крестная сила. СПб., 1994. С.
246.
Савушкина Н.И. Народные драматические и театральные традимции в
современной деревне. (На материале Горьковской области) //
Народный театр (сборн. науч. статей). Л., 1974. С. 163.
Альбинский В.А., Шумов К.Э. Святочные игры Камско-Вишерского
междуречья // Русский фольклор. Вып. ХХVI: Проблемы текстологии
фольклора. Л., 1991. С. 171-188.
Напомним, что святки считались периодом активизации враждебной
деятельности нечистой силы в мире людей, ряженые напрямую
ассоциировались с "недобриками", а само ряжение считалось
серьезным грехом, смыть который можно было только искупавшись в
освященной крещенской проруби. О связи ряженья с оборотничеством
см.: Ивлева Л.М. Ряженье в русской традиционной культуре. С.
45-57.
Описание сходной игры см.: Альбинский В.А., Шумов К.Э. Святочные
игры Камско-Вишерского междуречья... N 56-57
Описание игр этого типа см.: Альбинский В.А., Шумов К.Э. Святочные
игры Камско-Вишерско междуречья... N 52-55; Бойцова Л.Л., Бондарь
Н.К. "Сидор и Дзюд" - святочное представление ряженых //
Зрелищно-игровые формы народной культуры. Л. 1990. С. 192-195.
ИГРЫ РЯЖЕНЫХ ТОРОПЕЦКОГО РАЙОНА.
Боровок.
1. - Поросенком? Ну, вот одеют меня, примерно, в такую, - в кафтан,
- такой вот - одежину поплоше. Я захожу на четверенках. - Как
поросенок идет согнувши. - Хру-хру-хру-хру-хру - это, как поросенок.
А тут другой ссоломой - пук соломы связан. /.../ Так вот, с соломы
сделана. И вот одного так сделали (он и щас еще жив), боровком
нарядили. "Боровок, боровок, покажи рыльце!" -"У-у, у-у". Во. А в
солому взяли и завернули, да... - Кал просто. Кто-то там навалил в
солому. - Да. В солому эту вот завярнули и пучок связали вот такой.
"Боровок, боровок, покажи рыльце!" - "У-у, у-у". Да. Он его как
вдарил этым, как ее, пучком, только дрыжжи по сторонам. И вот он,
слушай, как вскочил и пошел. И больше не пришел. - Где ж там - таким
угостили!
Солнце восходит.
2. Подкупили, наверное, как-то раз, могли заплатить, что ли. /.../
Посадили яво на печку и заставили кальсоны снять, чтобы задница была
одна только [голая]. Ну вот: "Щас, - говорят, - и солнце взойдет".
Ну, когда это открылоси, занавеска - а у него задница-то голая!
Потом: "Щас солнце спрячется". Хлоп яво ремнем по этой - поняволе
спрячешься. Вот такие глупости были.
Соломон.
3. Соломона, бывало, принясуть в корзинке. Посодють мужчину и
подводють девок - кидай ему в задницу (опять здякалися). Вот
тамо-тко посодять горбушкой, задницу покажуть и девок и подводють:
кидай ему в задницу горохом, ай чим тамо-тко. От, ето Соломон был.
Расщепиха.
4. Расщапихой наряжались. Тоже оденуть белую рубаху большую и
бегають: "Пойдем-ка девок тискать".
Гусь.
5. Придеть. Ходить, клюеть. Все девок мучали. Гусь, да. Все девок.
Особенно, если какая ня нравится. Или нравится, а он ей ня нравится.
Вот тогда он начинает наряжаться. Пойдет по девкам.
6. Гусем делались. Идет гусь. Шубу вывернут кверху шерстью. Сделают
с палки нос такой. Ну, допустим, такая длинная палка. Сюда привяжут
нос, чтоб был - маленькую палочку, заострят ее. И приходит согнувши.
А рука в рукав [просунута], чтоб клевать. Ну вот, и ходит, девки
визжат. Он: долбых, долбых. /.../
Медведь.
7. Я так, допустим, мядведем любил наряжаться. Ну от, бярешь большую
шубу. (Раньше в мужиках шубы, тулупы были, ездили в извоз, вот до
Торопца на санях ездили.) Вот эта, выворачиваешь вверх шерстью,
понимаешь? Ну и вот, залезаешь туда, в рукава, эта, руки, понятно?
Ну, и ноги там завязываешь, маску такую делаешь. /.../ Из картона
там придумываешь, потом обтягиваешь тоже шкуринкой такой, ну и
получается мядведь. Один значит мядведем, а другой на веревочке его
водит. Ну, и приходят. Вот выбирали дома, где гулять - избы, короче
говоря, деревенские, какие-то покрупнее чтобы были, кругом, значит,
скамейки поставят. Народ это, сидит на скамейке - ну вот, наряженник
этот выходит на круг. Ну это, значит, тут люди просют: "Миша, как
вот этот парень к девушке ходил?" Понял? Ну вот, он показывает, как.
/.../ Ну вот, идет тихонечко так, пробирается, значит. "Ну, как
проводил?" От, забирает, это, какую-нибудь девушку так, под лапу, и
ходит с ней по кругу. Ну, и до того доходило: "Как парень с девушкой
спит?" (Знаешь, у нас в деревнях раньше было так это принято: ну,
молодежь до двадцати лет, до службы, ходили вот, дружили, там,
парень с девушкой, ну, и вот даже спали на одной койке, понимаешь?
Ну, плохого они ничего не делали, просто вот такой обычай был.) Ну,
даже до того доходило, что девушку возьмет этот мядведь и на пол, и
ложится с ней, обнимает ее, понял? Вот до какого дела доходило.
Сапоги шить.
8. Сапожником [наряжались]. "Ну-ко подойди, давай твою ногу сюда".
Ногу ты подашь, он мерит, потом возьмет - и платье подымет. Вот это
гляди за ним. Ну вот, и скажет: "Сошью тебе сапоги".
Быка бить
9. Быка били. Парень станет на колени и на руки, подбирает горшок
дырявый, держит горшок на палке, /.../ бык накрыт шубой. С ним
мужик, ведет быка за веревку: "Надо быка резать". Ударит по горшку.
Бык убегает за порог, кожа осталась. Мужик кожу трет - выделывает.
Сажает девок на скамейку, мерку снимает с ноги веревочкой: "Докуда
тебе - досюда, досюда, аль выше?" Которая рассердится - побежит,
фыркнет.
Блины печь.
10. Блины пекли, это было точно, помню. Мальцы принясуть, значить, с
улицы снега, в ступку такую деревянную положуть - это как бы масло,
что ли. Лопату такую возьмуть и этой лопатой девкам под жопу. Девки
визжать, убегають от их, а мальцы за ними, да за ними. Это было, да.

11. Ну от... блины пякут. Блины. Щас сняжку вядро [принесут]. Раньше
от лен тряпали, тряпалкой, да. От девушек подводють и [трепалкой со
снегом] /.../ - под задницу - оп-ля! Ай-яй-яй! Готово... Мушшина
косил. Косил. И потом косу точить и кричить: "Баб, косу точу..".
[Бабка] - тоже мушшина, нарядивши в женскую одежду. /.../ А он
говорит: "Косу точу, косу точу... Баб, блинов хочу!" Вот она и
появляется с этой лопаткой. Таперь блины.
12. Там черт знает чего рядились, они делали. И там они и в бабы с
дедом, блины пякли. От, бывало, придет дед, сюда сделает такой горб
большой, такую большую одежду оденет и вот идет: кочерга в руке -
это он косить еще будет сено. Косит, всюду косит, а потом и приходит
ета вот "баба" (так поэтому называлась). /.../ [У нее в руке]
лопатка такая большая - ну, раньше она была тряпалка, вот как лен
тряпали-то, вот. И вот начинает этот дед... (Там, которые еще так,
ну такие хорошие девчаты, так их еще это, помиловыют. Ну а такие -
есть же всякие, были и раньше, такие, вот эта, ну, как сказать,
неавторитетные, короче говоря). Вот он сейчас начинает этот дед: эту
девушку подводит, а эта баба носится кругом с этой лопаткой, Боже ты
мой, думаешь, ну щас убьет. Так по заднице - раз лопаткой. Если
только хорошая попадется девчонка, то она тихонечко ударит, а если
уж такая, то она так хлопнет, только держись! Искорки с глаз!
13. Блины пекли. Снегу зачерпают плошкой и девку по заду бьют: "Эта
горячие любит блины, ей одного мало, надо еще добавить".
14. [Приговаривали при игре в блины]
Вот тебе пляшка сала,
Чтоб пизда на место встала.
Масло мешать.
15. Масло мяшали. Придеть баба с вядром, снегу в вядре намяла и
будить девок: "Пришла к той тетке, говорю: "Дай смятанки". А она
говорит: "Да вот, сосед ходит, всю сметану съел". Она [ряженая]
говорит: "Я и пошла, и пошла, пошла к другой соседке. Прихожу к
соседке: "Дай смятанки!" - "А вот ходит тут такой Сашка, всю смятану
съел, и нету тебе дать". Вот такие были. Женщина наряжалась, вядро
со снегом (приносила). Потом пякли блины. Ну, это надоть тропалка
(т.е. трепалка) такая большая у женщины, у ней снег в ведре. И
приносили девушек, парень или мушшина подносил. Подносють к этой
женщине, а она нарядившись, та женщина, которая, снег в вядре
[мешала]. Она этой тропалкой померит тут так, покрутить сняжку и по
заднице лопатой. Жещина наряжалась, а мужчина девок подымал - их так
же не приведешь. Ну, ведь все сразу убягают. Дверь на крючок, один
стоит на двери, чтоб все были.
16. А масло мешаеть: садится, накрывается женщина, вот и там
возьметь эту, чаво-нибудь, рогатку, каку кастрюльку - и мешаеть и
приговариваеть: "Вот пойду я - начинает прежде с краю дяревни -
пойду я к той... женщина, хорошая женщина, дасть мне маслица... Ну
вот... Зашла я там, говорить, вот то-то, то-то у ей, маслица нету -
ну не, пойду к другой". Ну, там еще с прибауньками: кто дал, кто не
дал, кто что ответил. Вот такие, так и дальше, и всех пройдеть, всех
тогда. Потом спляшеть, эта Васиха. Васихой называли, бывало. Васиха.
[А кота у нее не было? - соб.] А-а...а, бывал, точно-точно, и кот
рядом. Точно, ага. [Васиха говорит:] "А я поляжу-поляжу," - а ен ей
в масло вбярется. Точно-точно. "Вот я поляжу, - это Васиха, - не,
ой, уморилася, поляжу". Она это масло поставить, а кот в масло
вбярется.
17. [Приговаривали, "мешая масло"]
Маслице мешаю,
Из пизды вошей тягаю,
В масло бросаю...
Пошла в деревню, вот пришла я к Маньке: "Дай мне, Манечка, масельца,
хоть чуть-чуть". Она говорит: "Не могу я тебе дать. Я б дала, да
приходил кот Ваньки Кузнецова, все масло осадил".
Волки и овцы.
18. Волком [рядятся] - шубу вывернут из овчины. Сперва приходит
пастушка, как бы овец пасет. Тут вбегает [волк]. Схватит девку.
[Пастушка говорит:] "Ой, бать, овцу волк украл. Хорошая овца,
породистая. С тем-то бараном гуляла, покрывши была". Здесь и "суд
судили".
19. А потом, Васиха пасеть коров. Мушшина сделавши на бабу [т.е.
наряженный в женщину]. Надета бабья худая какая-нибудь [одежда],
где-нибудь у старухи делается. Юбчонку долгую такую, какую-нибудь
кофту, и рваную даже, подпояшутся тута вяревкой, и потом и вяревку
нясеть. Вот где-нибудь привесить эту вяревку, прибил что-нибудь к
матице. Сделають, чтоб он качался, качельку такую с вяревки. Вот эта
пастушка платок подвяжет, там ня знаешь, хто даже накрывши. И
качается, а мы коровы, наверно, будем, а мальцы, сделавши волкам,
обязательно будут свою хватать, с какой гуляет, какую любит больше.
Три мальца сделаются или два когда, шубы выворочут чисто-гладко,
подпояшутся тут вот рямнем и стоять в сянях. А Васиха в избе: "Тось,
тось, тось, коровки ходють, ну, лава Богу, поляжу, подрямлю".
Дяржится за вяревку и ремлет эта Васиха (называется Васиха). А в тот
момент, когда она притихнет так, мальцы - бяжать. Тут скорей
садишься, чтобы мальцы ко мне другие сели [т.е. чтобы на колени сел
неряженый парень] - ня хочется убягать. Нет, выдернуть, кого
захочешь, с-под низу выдернуть. /.../ Да, и в сени. Ну тут, конечно,
ня страшно, только так ня хочется - свой малец, только выворотивши
шубу. Ну вот, там поговоришь, постоишь и поцалуешься. /.../ А эта
Васиха спить, потом она и проснется. Нет, только уволокуть мальцы,
так она сразу, так она сразу считает [коров] - ня все. Вот потом и
манить. "Это раненая,- говорить,- пришла, ох, тпрусенька моя. Ну, а
эта ничаво".
20. ["Пастушка" кричит "батьке", когда "волки" унесут "овец":] "Ой,
батек, такую хорошую овечку увели, за ней такой-то баран ходит. Ну,
черт с ей, батек, она не покрывается! /.../ Батек, барана унесли! Да
ладно, батек, черт с ним. Он лазает по колодам, не видит яслей,
курносый". [Потом "батька" уходит, "пастушка кричит":]
"Все мои лета
Волка дома нету.
Пестрый хуй,
Вострый хуй -
Сюда, сюда, сюда!"
[Снова прибегают волки, и все повторяется.]
Мельницу чинить.
21. А потом наряжалися этим, мельницей. Мельницей. Тоже человека
привязывають к этый, к скамейке, к заднице веник привязывают, ну и
вот он хлобышшет там, так-то привяжуть... А потом: "Стала мельница!"
И от ребята нас ловють и в задницу этот, клин, вбивають. Головой
туда. Чтоб опять молола мельница.
22. Мельницу строили. Принесут человека (кто там, не знаю). Скамейка
стоит посреди избы, его положат, накрыто [т.е. "мельницу" накрывают
тряпкой]. Палочка взята - он похохывает. На печке мельник, шуба
вывернута. Ну, он ["мельница"] захохает - что-то стярялося. Подходит
[другой ряженый]: "Дед! Лезь долой с печки! Дед! Лезь! Мельница
стерялась!" - "О, ее! Что тут такое? Надо чинить!" Ну вот, берут
девушек и подводят целовать. Вот. Ну, девушки прячутся: знают, что
стебают [если не захочешь целовать]. И вот его целуй - туда, под эту
тряпку. А если ему не понравится, то он возьмет плюнет. Некрасивое
дело было.
Конь.
23. Ну, вот там конем наряжалися, понимаешь? Лошадью. Ну, мол,
"конем" у нас называлось. /.../ Да, под конем два человека, скамейку
такую ставили тоже [как спину коня]. Голову у лошади делали, потом
накрывали это одеялом. Ну, и получалось, как лошадь. Вот покатать
возьмут девушку какую-нибудь, посадят туда и катают ее. В это время,
когда катают, конь сломается, сейчас рухнет. Ну, и пойди: "Чини
коня!" Вот туда ее сажают под это одеяло, она целует этих парней,
которые там.
Веретена точить.
24. От стоить мушшина на этый, на скамеечке, и веретена точить.
Такая сделана палка круглая [висит у ширинки]. Сюды такая нитка
натянута, и от он /.../ стоить:
"Верятена не точена
Только пятка золочена,
Я точу, точу, точу,
Подкузьмить тебе хочу".
Потом : "Хули, пятка прочь!" - и полятить эта, верятена. [Девушке
говорят:] "Ну, подыми!" Подыми - а куда вешать верятено? Тоже, палец
в ширинку вставлено [у ряженого] - на этот палец. Ну от, девки не
идуть, все это, знаешь, неудобно... Все равно вядуть. Повесють,
опять начинають точить. Все время так... [Это он рукой палец ставит?
- соб.] Рукой. Да. Руку. Вот верятена как точили.
Ситец мерить.
25. Да, рядился обязательно парень. /.../ Не очень хорошо одетым
почему-то. Смешно чтоб. Вывернуто что или пиджак какой-то. /.../
Перемазан сажей или краской /.../ Красное и черное нарисовано. Ну
вот, ставят его посередке. /.../ Палка между ног: в ширинку
вставлена и на веревочке в рукава протянута. Он как руками махнет,
палка и подымется. [И кто-то еще с ним был? - соб.] Да, кто-то еще с
ним. [Как наряжен? - соб.] По-смешному. И начинают подводить
девушку. И говорит: "Вот ей в этом году замуж идти, парень вот
хороший (или плохой), ей нужно побольше ситца отмерять". [Это
говорит тот, что рядом стоит? - соб.] Да. А это девушке ведь
неудобно. Ведь такую палку сделают красивую. Разукрасят, как надобно
ей быть. Где на кончике красно, где белым, где рубечком, так это...
Небольшая такая палка, и отмеряют.
26. Баба одна на стулу, (на святках тоже). И вот, подводят невесту с
женихом, которые гуляют, а у ней привязан такой-то поршень, [а] то
лапоть. Растягивает [веревки], а этот поршень вот сюда [по животу]
бьет. Вот она тесемки эти отмеряла, замуж кто идет, как фату на
свадьбу делала, вот так сама себе по пузу бьет и бьет этим лаптем.
27. Стоит человек на лавке во весь рост. Вот, а на гулянке народ. На
двери уже стоят, чтоб девки не убегали, чтоб все твидели: "судить"
будут. Одет он во все белое. Морковина выбрана побольше, красная вся
до крови... Привязана у мужика сюда [между ног] морковина, и в
рукавы [веревки протянуты]. Вот подводют девок. Примерно, меня
поймали, ну вот скажут: "Зина Логинова, сколько тебе метров тесемки
надо?" Ну, если побоевей, скажу: " 15 метров отмеряй!" Ну, этот раз
махнет, морковина вот сюда [поднимается] - и 15 раз. Ну, они 15 раз
отмерять будут. А если хто такая, что может правда морковку эту
видела, стоит согнувши. "Сколко?" - "Нисколько". Так могут и 20
отмерить.
28. [Приговаривают, "меряя ситец"]Ну чего тебе
-Атласу,Канифасу,Мужичьего припасу?
29. Ситец, бывало, продает. Станет на лавку - за пояс шматы
засованы. Подводят девок: "Выбирай, какой тебе?" И подымают этот:
"Раз - еби вас!
Два - хуй на!
Три - ладонью пизду подотри!
Четыре - тебя выебут в сортире!
Пять - поебут опять!
Шесть - на пизде шерсть!
Семь - заебут совсем!
Восемь - выебут и бросят!"
Квасник.
30. Квасник еще был. Ну, это очень страмная игра была. Я так
хорошо-то ня помню. Ну, как? Сидит квасник, ну, там, малец или
мужик, а девок подводят будто квас цедить, ну, и они должны тогда за
яво "руль" браться, ну это как бы значить цедить в шутку. Вот такая
игра.
31. Квасник - небось, небось, водой лили. В кваснике, например,
сделают что- нибудь, что он сикаить, что-нибудь пристраивають, так
что. /.../ Ну вот, например, хоть эту возьмуть, во что воды
наберуть. Ну, и будуть, будуть наливать квасу: и в глаз, и везде,
чтоб смешно было, и в глаза прыснуть. /.../ [А что говорят? - соб.]
Что причитывають? Причитывають. Все причитывають. Раз что делають,
то и говорять. "Кваску, - да, там приходить, вот, - кваску не
желаете, кваску?" Ну, и наливають, наливають: и в глазы, и все, и
везде.
Межи наводить.
32. Игра "межи наводить" заключается в том, что ряженого парня или
мужика кладут на спину с закрытым лицом и вынимают его половой член,
изображающий межевой столб. После чего объявляют, что межа "упала",
и силой заставляют девушек ее "поправлять", "ставить".[Случай
ряжения.]
33. У Явгении Михайловны от мачеха была. Она нарядилася. Ну, ня
помню, кем же нарядивши... Ты понимаешь? И она сделала с этого, с
гандона, вот как хер красный. И от, ты понимаешь, она за это чуть
под суд не пошла тада. Ну, мы яшшо рябятами были, а она уже взрослая
была, Михаловна... Нарядилася... Такой с Полибина [название деревни]
Колька - не пондравилось яму, что она так, страмонщину такую
нарядилась. И подал на яе. И от она ходила - молилась, просилась...
Покойник.
34. Скамейку поставят, лягеть малец. Накроють простыней белой, чтоб
не видать, кто под лавкой [там еще один человек] /.../ Подводят
девку - целуй этого покойника. А тот, что из-под лавки, - хвать под
юбку.
35. Покойника делали. Возьмуть, положуть, зубы с картошины делали, и
сюда высоко так зубы торчать. Ай, страшно, някрасиво. Простынью
накрыто, яще толкушка поставлена, шевелится, чтобы "хуй стоял". Вот
эта толкушка там шевелится, а яе вядут целовать (хоть меня, хоть
кого, девку другую какую). На гулянке ведь девок было, Господи,
сколько! Вядуть яе целовать. "Ты ж подяржися вот!" А он там
шавелится на простыне. И целовать эту картошину. Возьмут лапоть
(лапти ж носили раньше), в лапоть уголек положуть, чтобы он там
дымился, как кадило. Молитвы читали: "Господи, Господи..". Дымок
идеть. Только девкам делали, чтобы они за толкушку за эту
подержались, чтоб у зубы целовали. А зубы ж с картошины страшные,
большие такие.
36. Это страмшина. У нас в Манушкине покойником брат брата наряжал.
Ну, к скамейке привязал яво этим, вообще, вяревкой. Чтоб он ня ушел.
Принясли яво на этой скамейке сюда на гулянку. А мы, дявчонки, что ж
мы... Нам тоже стыдно было... Вытянули хяренко явонный оттудова. А
женшина... Мы ж ня пойдем шшупать, а женшина, та, которая старая,
подошла, пошшупала, она говорит: "И правда, хер!" Ну, от так.
Этот-то рвется, понимаешь, от скамейки долой, а яму ня оторваться ж.
И все. Посмеялись, посмеялись, а что ж - мы дявчушки были, коло
няго. Посмяялися. А он так и убег сразу, как вяревку отвязали, ну и
больше на гулянку ня пришел. Ну... от как покойником наряжались.
37. Покойник лежит и каток, которым чугуны закрывают, держит. Он
смеется, а каток торкается. Приходят две женщины и голосом плачут по
покойнику. По покойнику-то плачут у головы, а они у ширинки:
"Дорогие мои подруженьки,
Возьмите меня под рученьки,
Подведите меня к елочке,
Выкопайте живой смолочки.
Залепите тую дырочку,
Куда лазили с дубиночкой".
Тут покойник захохочет, а девки говорят: "Подружка, погляди, он уже
дыхает!" А другая: "Подружка, погляди, он уже пихает!"
38. Покойник ляжить в белом, а поп сделается как-нибудь. Риза какая
цветная, шапку вывернет, не такую, чтоб ушанку, а другую. Потом
возьметь, ну хоть рукомойник, с глины такие были. Набросаешь туда
уголья, ходишь, кадишь и поешь:
"Сидела на мяжи, копала коренья.
Раскололася пизда, вылилось варенье.
Садилася барыня на коня буланого,
Не боялася езды, боялася тряски,
Расщепилася пизда на две плашки.
Приехала к елке,
Накопала смолки,
Приехала домой,
Залила пизду смолой.
Удивительно, усмяшительно.
Помяни, Бог,Трех Матрех,
Лисицу-девицу,
Зайца-младенца,
Покойного Тихона,
Которые со свету [вариант: "с пизды"] спиханы".
[Плакальщицы, плача над покойником, поют:]"Жил-был - шевялил,И помер
- не забыл".
39. В покойника, помню, играли, да. Ну, накроють яво чем-нибудь
белым, зубы из картошки вставять. Покойником любой мог быть: малец
или мужик даже жанатый. Ну и подводять девок к яму целовать. Они не
хотять, конечно, ведь страшно. Так их мальцы силком подводили, а он,
покойник этот, на них бросается, на девок-то. А лицо все вымазано,
рубаха на нем длинная такая, на ногах вроде как лапти с вяревкою. А
вокруг няго поп ходить с кадилом и приговариваеть всякое там
страмное:
"Аллилуйя, аллилуйя,
Кому спросить, тому хуя.
Погляжу под кровать,
Пизда едет воевать.
Погляжу под рукомойник,
Пизда едет, как разбойник".
Вот так ходить поп и поеть, а сам во все черное одет, как все равно
монашка, голова покрыта. А потом, бывало, этот покойник
переоденется, приходить уже обыкновенным на гулянку.
40. [Отпевали покойника:]
Помер Максим,
И хуй с ним.
Положили в гроб,
Мать его еб.
Крышкой закрывали -
Хуем забивали.
Стали хоронить,
А у Максима хуй стоить.
Жил-был - шевелил,
И помер - не забыл.
Стульчики.
41. И стульчиками наряжались. /.../ От собярут ребятишек, которые
постарше, поумнее парни, собярут ребятишек. Ребятишки эти выворотят
шубу, лягуть. Ну, и потома он приходит, этот дед-то ихный, который
приносит их. Принесет, от так в ряд уложит, потома палкой торкает их
в задницу и говорит: "Где ты был?" А ен и говорит: "У попа". - "А
кого сделал?" - "Овец пас. - "За что?" - "За чашку конопель.
Поцеловать тяперь!" [Вариант: "За чашку солоду. Поябать с голоду!"]
- "Кого?" - "Вот тую-то". Вот дявчаты выходят, и цалуют их еты
ребятишки, так вот.
"Чей херок?"
42. Принесут солому. Туда ребятишек посадят и водой поливают, чтобы
говорили. "Сынок, а сынок, чей у тебя херок?" Он и скажет имя
девушки.
Лес клеймить.
43. Лес клеймили. Ну, щас приходить. Что у няго - ну, от такая
толкушка: кляймо, кляймить, да. Ну, он приходить. Подводють девушку
к няму. И вот он ходит и шшупаеть все, ну: "Эта пойдеть на
экспорт..". Ну, яшшо приходить туда-сюда: "Эта пойдет на дрова.
Нягожа. На дрова только". Все. Третью (девушку подводят). Подходить.
Постукаеть: "О-ой! Там дупло! Эта только пойдеть на колоды, на
пчел". Дупло, значить. Для пчел хорошая колода будеть. Пчелы будут
жить в ей. [А как он клеймил? - соб.] А вот, по заднице.
44. От был тоже судья. Это лес клеймили. Ну, от ходить мушшина, это,
с этым, с ружьем. Повесить ружье на бок. /.../ Я думаю, что с палки
[ружье было сделано]. Ну, и приводють девок судить. /.../ От он на
эту, на сяредку, приводить... Если девка хорошая, аккуратная, то,
мол, это бревно тоже, хорошее это пошло, ня будут смяяться. А если
уж девка такая, неаккуратная, или живот большой - говорят: "Там
шершни". Послушаеть, к животу ухом, говорить: "У, там пустое брявно.
Шершни жужжуть!" Это - прочь, в отставку. Вот так наряжались этим.
Слушал этот, лясник. Можа, и судья слушал? Нет, по-моему, лясник.
Хулинки накладать.
45. Еще так, помню, было. Такой Марчин суд. Марчин - это судья что
ли такой (ну, в шутку). Ну, и парень какую девку [выбирает] и
приговаривает так, а сам ее ведет: "Марчин, я высватал". А Марчин и
отвечает: "Девка добрая, добрая, только хулинка одна есть: ишла, да
обоссалась". Ну, или другое что. Например, в одежде хулинка какая
есть: одета, значить, плохо. Ну, все посмяются, и все.
46. Потом еще какие-нибудь шутки. Вот два человека накрывши в одеяле
и качаются, а кругом него ездят на кочерге и глядят какую девку.
"Вот какую девку я сосракал". - "Ой, она на избу пахала - соломина
туда попала," - там гомонят, которые, значит, качают. Вот он опять
ездит кругом, ездит и оглядывает, кому еще сказать: "Я девочку
сосракал". Чудили, бывало, с Рождества и до самого Нового года.
47. Женились. Два мужика сядут на скамейку, накроются. Третий мужик
ходит, жениться хочет. Накрытые говорят:
"Девка хорошая, да одна хулинка есть:
Стояла на плоту,
Обмывала еботу.
За чашку круп
Засадили по пуп.
За копейку меди
Ебли волки и медведи".
[Тексты хулинок.]
48. Сидела на тыну, Давала петуну.
49. Катька спит, А на пизде кошка сидит.
50. Чашки-ложки мыла, Гостей поджидала. Гости - в избу, Ложки - в
пизду.
51. В трубу лазала, Пизду сажей мазала.
52. Давала быку сено, Бык как боднул - она и села.
Cуд.
53. В ряд мужчины становятся, выбирают судью. Парень подходит к
мужчинам, жениться хочет. Они говорят про девку:"За водой пойдет -
обольется,За хлебом пойдет - обожрется, Солому понесет - волокется.
Куда ж ты ее берешь? Она - потаскуха, растаскуха". Или: "Девушка
хорошая, девушка скромная".
54. Суд судили. Привели [девушку]: "Сколько время ты гуляешь, а все
не покрываешься?" - "Капуста моя посередке сгнивши".
55. Суд судили. Девку подводять: "К тебе парень ходил?" - молчит.
Судья и поп ее бьют. "Говори правду!" Она: "Ходил". "Живое мясо в
руках и портках носил?" - "Носил". [Объявляют приговор:] "Сто раз
поцеловаться, один раз поебаться".
56. Плетка в руках, стоить [судья]. На стулике стоить, а помощник
стоит коло него, рядом, на полу. Ну, подводют девушку с парнем:
"Ходил он к тебе?" - "Ходил". - "Живое мясо носил?" Как сказать -
это страмное слово. Ну, сейчас ее начинают плеткой стябать:
"Говори!" А она и так и сяк - все равно припирают: "Куда дявала?"
Ну, кто отчаянный, смелости хватает, скажи: "В пизду ткала!" Тогда
тые отстають. А до того все плеткой ее стегают, если не признается,
долго мучают.
57. [Судья]: "А что он ей носил? А живое мясо, говорят, носил? Ну, а
она,- говорит, - табе киселек парила?" - "Парила!" -"А ты ей
что-нибудь правил, ай не правил?"
58. Он [ряженый] подводит, которые они знакомы, барышня с кавалером.
И подводють, а он судья, судьи там на лавках стоять, нарядивша в
шубах, и говорят: "Он к тебе ходил?" - "Ходил". - "А мясо носил?" -
"Носил". - "А куда ты девала?" - "В пячурку клала". И начнут ее
стябать, плетки такие у их в руках.
59. Суд судили. Сидит мужик, а к нему подводят, что вместе гуляють.
А он их расспрашивает. Кто отпирается, не хочет отвечать - тех
плеткой. А судья на стуле стоит. А может, двое судей было, сейчас не
помню. Так вот, тот на стуле расспрашивает: "Дружишь?" - "Дружу". -
"Гуляешь?" - "Гуляю". - "Ходишь?" - "Хожу". - "Конфеты носишь?" -
"Носил!" - "А ты брала?" - "Брала!" - "А куда клала?"
60. На святки суд судили. Судью наряжали, сядет повыше. Первого
парня вызовут, а потом девушку: "Ты ходил к ней?" - "Ходил". - "А ты
принимала его?" - "Принимала". - "А что он тебе давал?" - "Хуй он
мне давал". - "А ты брала?" - "Не брала".
61. Суд судили. [Судья спрашивает:] "Ходил к тебе?" - "Ходил". -
"Что ты делала?" - "Щи варила, и вас, дураков, кормила". [Судья
говорит:] "На трясле[?] была, потрясли там тебя. На пробыле [?]
была, там попробывали тебя". /.../
62. Это "судили", вы знаете, что? У нас такой парень был, он такой.
Знаешь, ну он ни похабно, ни что не стыдился всё играть такую
ерунду. Да, вот возьмет знаете что - лапыть вот сюда привяжить [к
ширинке], вот так. Ну вот, веревочку... Ну вот, девку подводишь:
"Ну, ты любишь этого парня?" - "Люблю". - "А ты любишь?" - "Люблю".
- "А что ей носишь?" - "Мясо ношу". А сам вот этим лаптем дерг.
Девчатам-то стыдно, правда? А етот все вот этым лаптем трясеть от
туто.
63. Судья наряжался. С бородой. У его [парня] спрашивает: "Ты к ей
ходил?" - "Ходил!" У меня спрашивает. - "Нет, не люблю, нет. Он
только за мной гоняется, не буду с ним целоваться". Отворачиваюсь. А
меня плеткой: "Стой ровней! Говори смелей!"
64. Да, вот суд и суд тоже так же, тоже так. Судья наденется, ну,
что-нибудь худое: тоже либо шубу выворотить, либо что, ну, и бороду
в рот возьметь, чтобы ня знали, хто. /.../ Да и на голову
какую-нибудь шапку худую. Не такой, какой пришедше. На шутку
сделавши, наряженец. Опоясавши, так пузо сделано (побольше наткано),
тут какая-нибудь тряпка, сидить так судья. /.../ А в руках так,
какая-нибудь книжка. Он в нее и не глядить. Ну вот, и вызывають. И
тоже есть хозяин. [А у судьи есть подручные? - соб.] Есть, да,
сядять с одного боку и с другого. Сразу расходится народ. Раньше не
было клуба, тесно было, а дають им место, ну лавку очищають. Как раз
так коло двери садятся, как молодые, вот и судють. [А сподручные без
пуза? - соб.] Нет, это ровные. А этот судья, ен должен быть толше
всех. Ну и вот, вызовуть больше тех, которые с кем знакомы больше.
Ну, гуляем мы с тобой, нас с тобой и вызовуть. /.../ Чтоб стыдней
было. Ну, и спрашивають у парня. Хочет, скажет и не горазд страмно,
а то и страмно скажеть. /.../ Ну, вот такое. Ну, вот спрашивають :
"Зачем на суд подал? Что получилось?" - "Да, вот, - говорит, - я
принес лык в пучню, чтобы дала в ручью, а ена и не дала". Ну и вот,
возьмут мени нямножко. /.../ Парень так говорить. Парень всегда
прав, потому что девке не сказать. Некоторая может ответить /.../,
это я б сейчас ответила, а тогда не могла. Вот, к судье
приклонишься, ен так возьметь [и назначает наказание], а ето сколько
там раз [ударят]: 5 лозунгов или 3 лозунга. Вот так ремяшком, это,
об сапог, чтобы хлопнуло.
65. Подводят девку к парню, с которым [она] дружит. И говорит
[парень судье]: "Что ж ты судишь?" - "А расскажи, как ты ходил, да
что принес?" - "Горшок масла поставил в печку, а он и лопнул. Горшок
хлоп, а я ее - еб".
66. Пару приведут к судье. Он и спрашивает "жениха": "Ты к ней
ходил? Коней пускал? А ей запускал? А замуж не хочешь брать?"
67. Я-то наряжался. /.../ Мальчик Петрушка и барин-пьянчужка. /.../
Барин - пузатый, шуба тоже выворочена, пузатый. /.../ Он одевается
так: значит, отсюда- подушку [на живот под шубу]. Ну вот, сидит на
стуле,значит, выносят его, сажают вперед. А мальчик Петрушка -этот
наряжается в другое . Ну, пацана какого-нибудь, поменьше такого,
нарядят, но тоже, чтоб не признал народ. Ну вот, барин сидит,
значит, на стуле, на стуле этом и кричит:"Мальчик Петрушка!" Тот
подбегает: "Что, барин-пьянчужка?" -"Ты чего от меня убежал?" - "Да
я твою барыню за пизду подержал". - "Как тебе довелось, сукин сын?"
- "А ты сидишь на хуерошше[?], не видишь своей рошши". - "Секелю -
маланец, пизде - конец". - "Нет, не конец, я тебе докажу. [Выводят
парня и девушку.] "Он к тебе ходил?" - "Ходил". - "Живое мясо в
руках и портках носил?" - "Носил". - "Просил?" - "Ну, просил". - "А
тебя за что просил?" - "За пятак, а я дала так". Это к одному к
молодым [обращается барин], [потом] к другим, к другой паре. Так вот
и просмеивают их. /.../[Барин]: "Барину чаю!" Ложка была деревянная,
здоровая [у мальчика]. Вот он подбежит, как его по пузу туда
бабахнет -а что, у него тут подушка, бей ты его сколько хошь.
68. Вот, например, я дружу с парнем. /.../ Тогда приходит воевода,
стоит. Становится на лавку, ну, тогда мальцев,значит, приводят.
/.../ "Воевода, воевода, хуева порода..".- так начинают сперва. А
потом приводят, значит, девку. Ну, тоже страмщину такую. /.../ Ну,
вам так говорить стыдно:"Лежали в яме, Обторкались хуями".Ну, вот
так: "Нынче народ вольный, Ебется больно".Вот такое говорили.
69. Суды судили. Судють [тех, которые] девка с мальцем гуляют.
Знают, как девку зовут, станут мальцы на лавку и приведут другие
мальцы девку с мальцем, которые гуляют. "Ну, ты что, как ты гуляешь
с ним, ты пузо сделала, а рябенка закинула куда-то, тебя судить
будем. Вот так посудим, что вы тут стоите, и за рябенка посудим". Ну
так, знаешь, чтоб смеялись. А это нарочно так, нарочно.Спрашивали
все матерно: "А вы гуляете, вы на бане были,что вы там делали на
бане?! Ебалися, что ли? - спрашивали их. - Что ж вы будете по баням
лазить, мы вас не только судить будем, мы вас посадим в тюрьму". Ну,
страмят, понимаешь, чтоб им стыдно було стоять перед им, перед
судьей.
70. Приходит к воеводе жанить. Едет [другой ряженый] от порога на
кочарге, все гогочат от крыльца. [Подъезжающий говорит:]
"Здравствуй, воевода,
Херова порода.
Что ты спишь-гуляешь,
Ничего не знаешь?
Я шел мимо бани [вариант: "Я ехал коло бани"],
Лежало две пары.
Катилася бочка,
Они вприскочку.
Катилась хорошо -
Было хорошо.
Можно рассудить-порядить.
И их ожанить.
Вот такого-то и такого-то".
[Подводят к воеводе пару.] "Ты кей ходил?" (Молчание. Хлобысь
ремнем!) - "Ходил". - "Ты мясо носил?" - "Носил". - "Ты его
примала?"- "Примала". - "Ты яво кормила? А туда совала?
Поцалуйтеся".
Венчание.
71. Попом обделывалися, рядилися. В деревне все знають, кто с кем
дружить. Подъезжает [поп] - ряженые подводят [пару]:
"Что спишь-гуляешь,
Ни хуя не знаешь?
Я ехал на гумна,
Нашел три кучи говна..."
Поп начинает венчать. У попа горб. Подвядут девку, страмять плохую
девку. Кого-то хвалять, кого-то хулять.
72. Свадьба бывала, в шутку тоже. Вянчали, значить. Ну, вызовуть
девку и парня, с которым она гуляеть, ну и вянчають их. Там же в
дяревне все все друг про друга знали, это теперь в Торопце я мало
кого знаю, и меня мало кто знаеть. А в дяревне, знаете ли, не так.
Ну и значитькто-нибудь их вянчаеть. Говорить, например: "Ярушка
Ванькина со бараном ходилась, а чаво ж не ягнится?" Ну и всякое
другое в таком же роде, я уж ня помню, тоже еще небольшая тогда
была.
73. Попом [рядились]. Обернется одеялом. Соломой шляпу делают и
крест из соломы. Поставят ступу посеред избы, кругом ходят. Дьякон с
попом стоят. Обведет парня с девкой раза три. И велит поцеловаться.
И приговаривает о любви какой-то стишок.
74. Попами наряжались. Волосы отпущены, со льна сделаны. А ето,
гуляеть [девушка] с парнем, щас вызовут парня и девушку, и их ето,
вянчають. Поп говорит срамные слова... По кругу водить. Все равно
это, потом скажуть: "Объяснитесь в любви".Ну, и парень этот девку
цалуеть, цалуеть. Готово, у двери уже [другая пара] - эти уходят,
другие приходят.
Список малопонятных диалектных слов.
Васиха - традиционный для торопецкого ряженья персонаж, изображается
в виде старой бабки, может участвовать в разных играх ("волки и
овцы", "масло мешать" и др.)
Пучня - пучок
Дрыжжи - брызги
Здякаться - издеваться
Лозунг - здесь: вероятно, искаж. "розга" (возможно, окказиональное)
Маланец - сперма
Наряженец, наряженник - ряженый
Обделываться - рядиться
Обернуться - нарядиться
Обторкаться - см. торкать
Осадить - здесь: съесть
Покрываться - о скоте: оплодотворяться
Похохывать - вероятно, издавать звук, подражающий шуму работающей
мельницы (возможно, окказиональное)
Примерно - здесь: например
Расщепиха - традиционный персонаж торопецкого ряжения, близкий
"смерти", "покойнику" и другим так называемым фантастическим фигурам
ряжения. Рядятся расщепихой обычно так: заворачиваются в простыню,
лицо закрывают марлей или обмазывают мукой, иногда вставляют в рот
картофельные зубы. Появившись на гулянье, "расщепиха" пляшет, пугает
девушек, кидается на них. (см.: Лурье М. Л. Игра в покойника и
другие "потусторонние" персонажи торопецкого ряженья. // Живая
старина, 1995, N 2)
Рубечком - насечкой, штрихом (возможно, окказиональное)
Секель - женский половой орган; клитор
Сосракал - искаж. "сосватал"
Стеряться - сломаться
Страмное, страмщина, страмонщина - непристойность, похабщина
Ткать - здесь: совать, пихать
Торкать - тыкать, втыкать
Ходиться - о скоте: вязаться, скрещиваться
Хулинка - употребляемая ряжеными словесная формула (как правило,
двустишье непристойного содержания), описывающая какой-либо
недостаток или безнравственный поступок девушки; такое действие
называется "накладать хулинки"
Хяренко - мужской половой член (уменьшит. от "хер")
шкуринка - небольшой кусок кожи с мехом
шмат - здесь: отрез ткани
Комментарии.
Вторая глава из очерка Н.С.Преображенского печатаются по изданию:
Преображенский. Баня, игрище, слушанье и шестое января.
Этнографические очерки Кадниковского уезда. // Современник, 1864, N
10. С. 499 - 522.
Надо отметить, что Н. С. Преображенский не был профессиональным
этнографом. По впечатлениям от своей поездки в село Никольское
Кадниковского уезда Вологодской губернии он опубликовал в журнале
две статьи: первую фрагмент из которой публикуется, - о святочной
обрядности ( гуляние в избе, гадание, крещенские обряды ) и обычае
мыться в общей деревенской бане без различения полов большим
количеством народа, вторую - о весенних праздниках (И. Пр - ский.
Сельский праздник. Этнографические очерки Кадниковского уезда.
Статья вторая. // Современник, 1865, N 1. С. 409 - 445). Остальные
литературные выступления этого автора - художественные произведения,
прозаические и драматургические, - также публиковались
"Современником" и "Отечественными записками" в 1850-х - 1860-х г г.
Описывая святочное игрище по собственным впечатлениям, неожиданным и
чрезвычайно сильным, Преображенский полагал, что стал свидетелем
"особенностей, какие не имеют подобных себе, единственны в своем
роде и составляют редкость". Неудивительно, что "церемонии и обычаи"
поразили его "сколько своею оригинальностью, столько же - некоторые
из них своею странностью и дикостью, даже некоторым цинизмом". Автор
почти уникального очерка, первого и до настоящего времени одного из
немногих опубликованных описаний локального репертуара ряженых,
объяснял "странность" святочного игрища не его архаическим
происхождением, но лишь с позиций просвещенного человека своего
времени, т.е. как "следствие природной веселости, склонности к
шуткам, к комичному - и что если эти шутки выходят порою очень грубы
и довольно грязны, то это зависит от общей неразвитости."
Аутентичность материалов Преображенского не подлежит никакому
сомнению, удостоверяясь не только установкой автора передавать
"факты в том виде, как они предстают наблюдению", но и соответствием
репертуара ряженых и множества деталей

Врата Аристотелевы
Из русского астрологического сборника конца 17 - начала 18 веков
изд. А. А. Туриловым и А. В. Чернецовым

1. О влиянии планет на дни недели
Неделя (воскресенье) первый день. Солнце убо царь и небесное и
земное свет и свеща всего мира Приказ на огнь, на землю, на ветр, на
воду, на светлость и на владычество в людех на мудрость духовную и
на душевную на указ. А владеет и восходит солнце в шестом часе,
бывают знамения на земли. Потуга же ослабаа, звания же и гласы во
странех к людех.

Примечание: из контекста видно, что воскресеньем управляет Солнце.

Вторая планита Луна держит понедельник, а стоит над Римскою землей
на западе. Приказ на богатство, в бога богатеет, на добро, на
милование, на прокормление, на красу; владеет всем двенацатом часе
бывает на потужых и на ослабных силах твоих вышних и на земли во
странах бывают гласы разны и звания в человецех многа.

Третья планида Аррис (Арес — греч., Марс — римцк.) держит втор-ник и
стоит на Югорскою землею и над Чешскою и над Волошскою Приказ на
ревность, на гнев, яко же зело на гнев, на угад, на шкоту, на уряд,
на враги, на злобность, на убййство. Восходит в четвертом часе и
бывает во странах на земли, от нея потужных же и ослабных звания же
и гласы в человецех разны.

Четвертая планита Ермие (Гермес — греч., Меркурий — римск.) держит
среду, а стоит над Египтом и над всею Египецкою землею Указует на
мудрость, на учение, на походы, на вышний разум, на лепоту, на
лечбу, на светлость. Восходит на своя потужная и ос лабная в третием
часе и господствует. Бывает во странах на зем-ли в человецех звания
же и гласы мирны

Пятая планита Зевес (Зевс — греч., Юпитер — римск.) держит
чет-верток (четверг) а стоит над святым градом Иерусалимом и над
всею землею Иеросалимскою, указует на добро на мир, на радость, на
имение, на красоту, на величество, на государьски престол, ко
обладанию, на пожалование. Восходит на потужная своя и на ослабная в
шестом часе и бывает на земли тишина велиа от всех злых, в человецех
и звания и гласы сладки и упокоение

Шестая планита Афродит (Афродита — греч., Венера — римск.). Держит
пяток (пятницу), а стоит над всею Йндискою землею. Указует на
радость, на милость, на помилование, на милосердие, на умножение
плода всего рода человеческого и на овощь. Восходит же потужная своя
и на ослабная силы в девятом часе и господствует. Во странах и на
земли в человецех бывают звания и гласы утешительны.

Седьмая планита Крон (Кронос — греч., Сатурн — римск.) держит
су6оту, а стоит над Русскою землею и над Литовскою, над Великим
Новым градом и над Москвою к над Литвою. Указует на лихву от правды,
на смерть в бозе, на леноеть от всех скверных дел, на немощь силных,
на помощь безсилных, и восходит на своя потужная и на ослабная силы
в первом надесят (11-ом) и о десятом часе господствует, и неимущими
во странах и на земли в человецех
Бывают звания и гласы праведны и преподобны.

Семь великих седми светил, сиречъ планит мочь сицева. Крон да Зевес
указуют на многие Лета. Аррис указует на краткия лета. Солнце
указует на средния лота Афродит и Ермис и Луна, знаменуют на многия
часы.

Комментарии: как видно из сочинения, на Руси в 17 в. употреблялись
греческие названия планет. Русская земля управлялась богом времени
Кроносом-Сатурном, что вполне согласуется со славяно-русской
градацией, так как самым древнейшим и главным славянским богом был
бог времени Ян — Янус-Януарий. Имя Януария сохранилось в названии
первого месяца — января (в январе Ян «варит» погоду, поэтому славяне
в этот период — на рождество и святки гадали погоду на весь год).
Имя Януария сохранилось в православных святцах. От имени Януса
произошло этническое наз-вание славян, славянские собственные имена
(Ян, Иван), некоторые календарно-временные термины: латинское
название времени (anno); название первого дня месяца — коленды, от
термина КОЛО ЯНА т. е. Колесо Януса («Колесо времени»).
Воспоминание о первоначальном культе Януса сохранилось в народной
памяти в названии календарных обрядов (Иван Купала, Колоян) и
реанимированно-трансформированном имени христианского заместителя
Януса, особо почитаемого в славяно-русском мире Иоанна Предтечи
(неслучайно Иоанн Предтеча изображается в звериной шкуре — т. е.
является язычником, а сам термин Предтеча указывает на религию,
существовавшую до христианства).
2. О взаимосвязях между планетами, днями недели и знаками зодиака
(зодиями)
Первая планида Солнце, день бо ея неделя (воскресенье), зодия бо ея
Лев.
Вторая планита Афродит (Венера), день бо ея пяток (пятница), зодия
бо ея Телец и Ярем (Весы)
Третия планита Ермис (Меркурий), день бо ея среда, зодия бо ея Дева
и Близнята.
Четвертая планита — Луна, денъ бо ея понедельник, зодия бо ея Рак.
Пятая планита Арис (Марс), день бо вторник, зодия бо ея Водолей.
Шестая планита Зевес (Юпитер), день бо ея четверток (четверг) зодия
бо ея Рыбы.
Седмая планита Кронежь (Сатурн), день бо его субота, зодия бо его
Водолей, вступлением Овен
3. О злых, средних и добрых свойствах знаков зодиака (зодий)
Зри злых зодии: Овен, Рак, Ярем (Весы), Козерог Зри средних зодий:
Близнец, Дева, Стредец, Рыбы. Зри добрых: Телец, Лев. Скорпиа,
Водолей.
Примечание: на «добрых» и «злых» свойствах знаков зодиака основана в
значительной степени древнерусская прогностическая метеорологическая
и медицинская астрологии. Так, если полная. Луна находится «в злых
зодиях и стоит на злых часах», то погода должна быть плохой и
ветренной, а если до начала заболевания Луна родится в «злых
зодиях», то течение болезни будет неблагоприятным.
4. Сказание о двунадесять (12-ти) звездах, которые служат седми
планидам
Солнцу служит Лев, а Луне служит Рак, а Арису (Марсу) служит Овен и
Скорпиа.
Ермису (Меркурию) служит Близнец и Дева.
Зевесу (Юпитеру) служит Стрелец к Рыба
Афродиту (Венере) служит Юнец (Телец) и Ярем (Весы).
Крону (Сатурну) служит Козий Рог и Водолей.
Примечание: здесь и ниже в скобках указаны современные названия
планет и знаков зодиака.
5. Сказание о звездном люблении, которыя с которыми любятся и ослабу
и потуг на земли подают
Овен со Близнецем.
Телец с Раком.
Близнец со Львом.
Лев с Яремом (Весами).
Дева со Скорпием.
Ярем (Весы) со Стрельцом.
Скорпия со Инорогом (Козерогом).
Стрелец с Водолеем, а Тур (Телец) с Рыбами,
Водолей со Близнецем.
Рыбы со Стрелцем.
6. Сказание второе о. люблении звездном, которыя меж собою любятся,
силу свою и потугу и ослабу на земли в мир подают
Овен со Стрелцом и с Раком.
Телец со Лвом.
Близнец с Девою.
Рак с Весы.
Лев со Скорпием и со Стрелцом.
Ярем (Весы) со Инорогом (Козерогом).
Скорпия с Водолеем.
Инорог (Козерог) со Близнецем и Овеном.
Водолей с Яремом (Весами) и со Стрелцом.
Рыбы со Близнецем.
7. КОЛЯДНИК (2-я редакция)
Аще будет Рождество Христово в неделю (1990, 1996 гг.), зима велика
и свежа, весна дождива, катва суха, меду много, вина пооскуду, скоту
язя, чадом смерть.
Аще ли Рождество Христово в понедельник (1991 г.), будет зима добра
и тиха, весна дождива, жатва ведряна, и потом бывают дождива и
бывает обилие во всем мире полно, а язя бывает трясавицею, напрасная
смерть многим людем.
Аще ли Рождество Христово во вторник (1992, 1997 гг.), того году
зима велика и силна бывает, весна дождлива, а жатва ведрена, осень
добра. Овоща всякого пооскуду, скоту и женам всяким во странах
пагуба, недуги разны напрасно, плавающим смерть.
Аще и Рождество Христово в среду (1998 г.), то бывает зима зело люта
к немилостива. весна дождлива, жатва добра. Пшеницы пооскуду, а вина
много велми. Мужам смерть и женам пагуба.
Аще ли Рождество Христово в. четверг (1993, 1999 гг.), то зима зело
люта, весна долга и ведрена, потом дожди велицыи, жатва добра, осень
легка, меду по оскуду, силным чадом болезнь.
Аще ли Рождество Христово в пяток (1994, 2000 гг.), то зима бывает
студена, весна добра, плода по оскуду, жатва мокра, осень суха; жита
обилие, вина много, очам болезнь, мудрецам смерть.
Аще ли Рождество Христово в суботу (1995 г.), то зима бывает
студена, весна добра, плода по оскуду, жатва мокра, осень суха, жита
обилно, овцам смерть, от ведрянаго запаления во стра-иах многа
смерть.
Комментарии: в дополнение к комментариям по 1-й редакции Ко-лядника
можно добавить следующее: по болгарским источникам славянские списки
Колядника и Громника существовали уже в 8 в. н. э. Цикличность
повторения благоприятных и неблагоприятных лет со сходными
характеристиками в Колядние повторяются по так называемым 28-летним
циклам (кругам Солнца) с периодами 11+11+6 = 28, то есть, близкой к
11-летним циклам Солнечной активности. (Строго говоря, один цикл
кругов Солнца равен двум с половиной циклам солнечной активности).
8. Колядник (3-я редакция), совмещенный с лунной ритмикой
Аще Луна настанет генварем в неделю (1995 г.), то зима велми бурна,
лето ведряно, меду много, стебрым чадом, сииречь шти годов или семи
смерть велми поносна и жайка.
Аще ли Луна генваря настанет в понеделник (1992 г.), то тепло и
студено, взсна добра, лето зедряно, людем здравие, пчелы помрут.
Примечание: в 1992 г. по юлианскому календарю первое новолуние
совпадет с 3 февралем — понедельником.
Аще ли генварю Луна настанет во вторник (1995 г.), то бывает зима
добра, весна бурна зело и дождива, лето добро, женам мор, вина
много.
Аще ли генварю настанет Луна в среду, то зима и весна бывают зело
люта, а лето добро, сноди всякия и вина много, велможам смерть, а
меду мало, понеже бо в ту зиму повелением божиим планете Ермис на
злых зодиях стоит.
Аще настанет Луна генваря в четверток, зима добра, весна дурна, лето
добро и обилие во всем мире. Владеющий насилием от неправды погибнет
и повелением божиим мир будет по всей земли.
Аще ли Луна настанет в пяток (1994 г.), то зима бывает посреднее,
весна мгляна сииречь туманна, лето добро, снеди бывает пооскуду,
меду много.
Аще ли настанет Луна в суботу (1993 г.), то бывает зима по-мрачна и
студена, весна зла и дождива, всякое жито дорого, овцам плод, в
людех болезнь, старым смерть, вина много.
9. О днях лунных (2-я сокр. редакция)
Наставшего месяца небесного в 1 день девятого часа (т.е. в 1-й день
Луны). Сеяти и садити добро и власы резати — тонкия гладки бывают.
2 день сух, а не червен.
3 день до шестаго часа (до 12-ти дня) все строить добро, лес сечь,
страсти резгти. В тыя дни кони теребити — быстры и гладки бывают.
4 день половина суха, а половина сыра.
5, 6, 7 день сыр велми — виноград садити и мнози овощие.
8 день на все строение.
9 день от третияго часа (после 9-ти утра) все строяти добро. 10, 11,
12, 13, 14, 15 день лес сечь, пень гниет, земля кипра — в те дни
пшеница сеяти.
16 день нестроен.
17, 18, 19 день — год ядрен яловицы и свиник бити. Кони теребити —
тучны бывают, ино ленивы.
20, 21. 22 день — сеяти и садихи и иное все починать добро, но коли
небо чисто бывает.
23, 24. 25, 26 день нестроен на все.
27, 28 день — лес сечь — сухо веши, отрасли нет, иже зовутся межи.
29, 30 — все строите добро, хмель садити ростъком на восток.
См. комментарии, к которым дополнительно приводим табличку разбиения
юлианского года на 12 лунаций. По древнерусской традиции за одну
лунацию принимается синодический месяц — 29,5 суток.
При определении номера дня Луны следует руководствоваться этой
табличкой с учетом сдвига начала года (и всех последующих месяцев)
вперед на 13 дней (по старому стилю год начинается с 14 января).
Из этой таблички видно, что в феврале, апреле, июне, сентябре и
ноябре 30-го дня Луны нет и после 29-го дня Луны этих месяцев сразу
же начинается 1-й день Луны следующей лунаций.
Дни Луны
Январь- 30Июль- 30
Февраль- 29Август- 30
Март- 30Сентябрь- 29
Апрель- 29Октябрь- 30
Май- 30Ноябрь- 29
Июнь- 29Декабрь- 30


Громник
(из рукописи, принадлежавшей графу А.С. Уварову N 561, изд. Н.С.
Тихонравовым)
Аще гром возгремит в овне (21.03-20.04): иже от восточныя страны
порушатся и волцы будут по вселенной в нестроение и растление
человеком и телесем погибель, будет же и плодовом пагуба, еще же
глади и брани.
Аще гром возгремит в телце (21.04-21.05): пшенице пагуба по местом
являет, а в восточных странах глад, а в западных странах недузи,
царю супротивну и лигу на враги, друг другу заколение, четвероногим
пагуба, в царских домех радость велия, варове солнечны будут
велице.
Аще гром возгремит в близнеце (22.05-21.06): недузи в человецех и
тление животу знаменует быти. Аровлянам пагуба, в восточных странах
умножение плодам, зима благорастворенна, вельможи некоторого
явление, смертоносна по вселенной и мног мятеж, градом погибель. Аще
ли трусь (землетрясение) будет, то много измены будет.
Аще гром возгремит в раке (22.06-23.07): ветри мнози повеют по миру,
плодови цели будут, трясовичной болезни умножение, волом пагуба,
гемона некоторого явление, в северных странах плода мало будет,
сочивом тля. Аще будет трус, разделение являет благородных мужей и
прочих познание.
Аще гром возгремит во льве (24.07-23.08): пшенице и прочим плодам
пагуба, а в западных странах разделение, беды и напасти многи,
страхование в челозецех и сокрушение, впадут бо нецыи в беды
великия, зима добра, сочивам пагуба, в зверех дивиих междуусобная
брань. Аще ли трус будет, целомудренных мужей пагубу являет.
Аще гром возгремит в деве (24.08-23.09): врагом в любовь и
приятельство, а царем недоумение; по Египту и по западным странам
молва, плавающие по водам в беды впадут, пшенице пагуба и сочивом,
мнози поля опустеют, в море зловоздушие, зима поздна и непотребна,
человеком смерть. Аще ли трус будет, то болезни нападныя и недузи
будут.
Аще гром возгремит в весах (24.09-23.10): брани и заколения
междоусобная знаменует, глада множество, в дивиих зверех язва будет,
послежде от них погибнут мнози, зима добра, плодови мнози; рекам
потечения зелна, на южной стране много потопит, брани различны и
состояние по вселеней, мужам и женам пагуба, и четвероногим и гадом
беды, псом беснование, недузи мнози. Аще ли трус будет, то смерть
многа.
Аще гром возгремит в скорпии (24.10-22.11): глад будет и
междоусобная заколения, зверем погибель, зима добра, плода мало,
сочива много, в славных человецех тление, падежи с небес мнози,
царем явление, имением грабление от вельможей. Аще ли трус будет,
после радость велия, пшеницы много будет вельми.
Аще гром возгремит в стрельце (23.11-21.12): подвиг и молву кажет в
той стране, где гремит; в горных местах пшенице и плодом тля, в
полских местах плод мног будет, четвероногим многоплодие, зима
благорастворенна, последиже при море (зпизоотии) погибнут и будет
мирно и радостно по вселенной. Аще ли трус будет, стадом погибели
много.
Аще гром возгремит в козероге (22.12-20.01): зима будет многа, дожди
мнози начнутся с рождества Христова, а престанут в располовление
февраля; царю укоризна и смущение, нахождение много искушением,
вещем благоделие, и явление другого царя во осуждение человеком,
плодом пагуба; по местам глади (голод), многомятеж и пагуба Аще ли
трус будет, то бранем возстание.
Аще гром возгремит в водолеи (21.01-19.02): брани, недуги же и
болезни в человецех являет, пшеницы и ячменю и сочива много будет,
зима добра, сеянное и саженое изобилствует, гадом погибель, лесть же
и наветы на царский двор. Во всем поморие радость, сильных мужей
биение, за 40 дней дожди будут. Аще ли трус будет, возстание бранем
являет.
Аще гром возгремит в рыбы (20.02-20.03): по местом пшеницы являет
скудость, молва мала по вселенной, беда человеком, в царстве глад и
пагуба, после соберутся друг со другом, зима ни поздна ни рана,
обилия много добра и растительнаа, волам и зверем и гадом пагуба, на
восточных и в западных и в полуденных странах мирно. Аще ли трус
будет смущение показует велие.
Примечание: см. комментарии к Молниянику. Даты знаков зодиака даны
по новому стилю.
(Коментарии и примечания Титова В.В.)

Молнияник
(сербская рукопись 15 века "О ударении молние", изд. Н С.
Тихонравовым)
Месяца дни первого (января) 8, 15, 16. Яко удара молния, то лютость
царевым воем.
Месяца февраля день 10, 28 Яко ударит молния, сомрут многаа и царю
печаль.
Месяц; марта день 12, 25, 31. Яко ударит молния, царю смерть
принесет.
Месяца апреля день 16. Яко ударит молния или гром в Вавилоне смерть.
Аще ветер студен, то царь погубит имать своего дома.
Месяца майя день 10. Яко ударит молния, то глад приносит.
Месяца июния день 20. Яко ударит молния мужем скора пагуба.
Месяца июля лень 15, 22. Яко ударит молния царь изменится.
Месяца августа день 19, 24, 29. Яко ударит молния навстанут брани
многи и зима люта
Месяца семтембря день 20, 30. Як ударит молния недостаток миру,
Месяца октобря день 10, 20, 31. Як ударит молния ези многии и
недоточци житом.
Месяца ноября день 15, 30. Яко ударит молния, то зима добра и
всякому житу изобилие.
Месяц декабрь день 1, 15, 31. Яко ударит молния ничто же добро
приносит всему.

Словарь древнерусско-славянских терминов:
яко -как, если брани -войны
воем - воинам ези -болезни
аще -если недоточци - неурожай
глад -голод жито -зерн. культуры
трус -землетрясение


Комментарии к Молниянику и Громнику
Гадания по молниям являются характерной особенностью
этрусско-римской культуры и восходят к глубочайшей древности (7в. до
н. э.).
Наблюдения за молниями было возложено на жреческую коллегию авгуров,
причем к сведению принималось одновременное сообщение не менее двух
жрецов наблюдавших разряд молния из разных мест. При получении
сообщения о начале грозы верховный жрец приостанавливал заседание
Сената, так как считалось, что усиление электрической активности
атмосферы неблагоприятно воздействует на психику человека и решения
принятые в Сенате в этот момент могут быть не оптимальны
Гадания по молниям являлись также и неотъемлемой частью славянской
культуры, с чем свидетельствуют дошедшие до нас древние памятники
письменности Молнияник и Громник, а верховным божеством славян был
громовержец Перун, в христианское время реанимированный в
Илью-пророка
Заимствовали ли славяне гадание по молниям из зтрусско-римской
культуры или эти этносы сосуществовали параллельно, сейчас ответить
на этот вопрос затруднительно, однако на некоторые обстоятельства
следует указать.
Последние этрусские гробницы зафиксированы на Адриатяческом
побережье и датируются 4 веком н.э., примерно в том же самом
регионе, где греко-римские источники указали наличие славян уже в 4
веке н.э., а позже образовались славянские государства (Сербия,
Хорватия и др.).
Верховный бог этрусков - Тин управлял молниями и светлой частью
суток (днем).
Этрусский Тин фонетически близок славянское термину "день" и
функционально близок верховному богу прибалтийских славян Святовиту,
который также управлял светлой частью суток и молниями и,
повидимому, ямел второе общеславянское название -Перун, т. е. Первый
или Главный.
На мой взгляд прогностическая астрология древних славян, ос-нованкая
на жэсткой календарной привязке прогнозируемых периодов к
естественным природным циклическим процессам - усилению сейсмической
активности земли или электрической активности атмосферы, более
материалистична, чем средневековая европейская гороскопная
астрология, основанная на чисто астрономических явлениях -
(взаимному расположению планет, луны и солнца в том или ином знаке
зодиака), и в свою очередь заимствованная через греков, арабов,
евреев с Востока (Ирак, Египет, Вавилон).
Изучала ли современная наука массовое воздействие сейсмической
активности на психику человека?
Может быть прав Громник, который утверждает, что после землетрясения
(труса) обязательно будут междуусобия и брани, т. е, причиной
ухудшения межнациональных отношений является усиление сейсмической
активности в том или ином регионе с возбуждением психики
человеческой массы.
(Коментарии и примечания Титова В.В.)


О дняхъ лунныхъ
( Из полууст. рукоп. Троицко-Сергиевой Лавры, XVI в.)
В первыи день луны Адам сътворен бысть. В тои день на все строен,
купити и продати и по воде плавати, сеяти и садити и власы урезати
тонци и гладци бывают, волы учити напрязати, свадьбы творити, порты
скроити, завет творите, святый дом строити, на путь ходити, погыбшее
скоро обрящется, недужный исцелеет до третьего дни. Аще родится
мужеск пол весел будет и разумен в всем, мудр книжник будет, грехови
будет, а долго живет. Тако и женскы полу родится честна и верна
своему мужю, а злы невестен, сон збудется. Болному страх смерти до
трех дни, аще минет и исцеляет.
Вторыи день луны от вечера Евга створена бысть от ребра Адамова. В
той день все строити добро, брак, свадьбы творити, вино и мед
перелевати, с властители с властители большими беседовати, семья
копити, купля творите, дом строити, уход обрящется, а марен день сад
не садити, роженое купец будет, по воде плавати смыслен будет,
знамение имать на теле и на очию, аще разболится много болев зрав
будет, тако и женский пол в тои же чине будет, не сонлива будет, а
сон видит збудется ей, аще разболится смерти страха до 40 дни, аще
минет тяжко болев исцелеет, а сон збудется по трех днех, год сух а
не червен, лес сечи, сий день первого лучше, кровь пущай полудни.
Въ третий день луны Каин родился, тот день зол и лют велми,
осуженнаго ради Каина от всего блюстися, Ни купити, ни продати, ни
сеяти ни садити, аще свадьбу строити, скоро разлучится, погыбшее не
обрящется, аще родится образно будет тяжебник и ротник и клятвенник,
худ век клятвенник и гневлив, мудр и хитр всем злым делам и скуп
будети аще и старости дойдет добре умрет, тако женьскы пол родится
дерзка, многим мужем будет, не будет изменяющеся еи, саду не сади,
не переливай вина и меду, сон яве збудется, вельми лес сече, а не
червен, пятый, шестой, седбмой час зол.
Въ четвертый день луны Авель родился, тот день добр на все земля
делати. По воде плавати, отходити, начаток творити, купити и
продати, дом строити, пир чинити, дети на цчение давати, роженое
злостранно будет, нездраво, разьолится двадцать дней болит, аще
минет исцелеет, садов не сади, аще не уиде не обрящется, на путь не
идти, а утра полудне леес сечи, кони теребити шерсть мала не
хохлавата, исходится борзр отеку не будет, до шестого часа строити,
а сон збудется, в том дни не проидет второй час злом.
Въ пятый день луны Каин принес богу неправду, то есть день лукавый.
Год растучь, не червен, сыр вельми, сеяти, садити, свиней бити,
кровь пущати рано на все подобно, дару не приносите никомуже,
вдалечь путь не ходи, ни купити, ни продати, рожено безумно будет и
больно, болев умрет, погибшее не обрящется, виноград не сади, сон
збудется за сто дней заутра, час зол третий.
Въ шестой день луны родился Сиф, тот день добр. Сеяти, садити, хмели
садити, власов обрезати, тонцы и гладцы бывают кудрявы, кровь не
пущай. Год ростуь, сыр вельми, на брак идти, рыбы ловити и звери,
семья купити животину всякую, погибшее обрящется, больно здрав
будет, роженое разбойник будет, тяжебник, шестой час зол.
Въ день седьмой луны Каин принес богови неправду, в той день блюсти
всего зла. Разболится умрет, роженое злочастно будет, главы своея не
постригай, на путь не ходи, ни купи ни продай, погибшее не
обрящется, вепри и овны учисти, кровь пущай весь день, сон збудется
во иной день.
Въ восьмой день луны Мартусаил родися, той день добр на все, села и
домы строити, четвероножныя богу приносити, дети на учение давати,
кони учити, сеяти, садити, по воде плавати, в село входити, уход
обрящется, село и кони и рыбы купити, роженое красно будет, сон
ложен, кровь от полудни пущай, больной здрав будет, шестой час зол.
Въ девятый день луны Ланех родился, тот день на все добр. Сыр вельми
древо присаживати, от шестого часа сеяти, садити и иное все делати
добро, прощение у князя просити, к владыкам приходити, взаймы
давати, молитвы приносити, кони учити, погыбшее обрящется, уход
связан приведен будет, четвероножных не купити и крови не пущай.
Весь день брань, сон збудется, в полдень час злой.
Въ десятый день лунный, в тот день ковчег сотворен был. Тот день
добр добр на все. Земля делати, брак творити, кони учите, рыбы
ловати, домы строите, винограды садите, дети на учение давати,
роженое мужеск пол долгожителен, добудет добра, погыбшее не
обрящется, кого свяжут отрешен будет, больной не долго болев умрет,
жатва творити весь день, кровь весь день пущай, сон забудется.
Въ 11-й день луны, тот день добр купите, отходите, дети на учение
давати, по воде плавати, сады садити, брак творити, уход скоро
обрящется, роженое благоразумно будет, болев исцелеется, кровь весь
день пущай, пшеница жати и ячмень сеяти, сон збудется яве, заутра
зол час. Въ
12- день луны Хам родился. В тот день ни купити ни продати, аще
купит раба, не имает его обрести, жито сеяти, виноград садити,
погыбшее обрящется, роженое злообразно будет, разболится 15 дни не
встанет, пшеница и ячмень сеяти, год растучь сыр, сон лжив, кроь в
вечере пущай, до кур весь день зол.
Въ 13- день луны виноград насажен Ноем. Тый день лукав, а иное все
строите добро, винограды садити, лес сечи червен вельми також солнцу
вшед застанет луна, зашедшу то тишекнется, в тои день добро скоты
теребити тучен бывает, а кони ленивы, ленье гнеет, земля кыпра усше
всех годов до 20 дний однакы дни вси, роженое пьяница будет, аще
разболится 15 дни встанет или меньше то умрет, кровь весь день
пущай, сон збудется яве, восмой час зол.
Въ 14-й день луны Исаак родися, тот день добр на все. Молитвы к богу
принести,к владыкам приходити, ко царю молитеся, приношения творити,
былие пити, погыбшее обрящется, вино и масло переливать и нивы жати,
свещевати, дети на учение давати, роженое слепо будет, а не мудр,
недужный здрав будет, купити и продати, уход избудет, сон збудется
за дни, кровь пущай, весь день.
Въ 15-й день луны языцы размесишаяся сижду столп. Добро глиняные
сосуды чинити, пещи строити, вапчну жеще, терние палити, погыбщее
обрящется, рожено многолетно будет язычнообразен на беседу, сон
збудется за 18 дни, кровь пущай весь день.
Въ 16-й день луны Нахор родися. Втой день купити и продати, неуки
учити, села купати, аще родится разбойник будет, кровь пущай весь
день и сеяти недобро, заутро зол час.
Въ 17-й день луны Содом и Гоморра запалены бысть. В той день аще
родится не здрав бысть, аще разболится умрет, погыбщее не обрящется,
сон збудется, крови не пущай, весь день брань, год ядрен, яловици и
свинии бити, и ино животное, разве того весь день зол.
Въ 18-й день луны Исав родися. Семья купити, на путь ити, аще
родится мудр будет, сон збудется, кровь рано пущай, год
ядрен,яловици и свинии бити и иное все.
Въ 19-й день луны Яков приведе на жертву Исака. В той день аще
родится мудр будет, по воде плавати ти зло, крови не пущай весь
день, сон лжа есть, в полдень злой час, год ядрен, яловици и свинии
бити и иное все.
Въ 20-й день луны Исак Якова благослови. В тои день аще родится мудр
будет, погыбшее обрящется, аще разболится не умрет, сон збудется,
кровь вечере пущай, сеяти и садити поколи чисто, весь день добр.
Въ 21-й день луны Саул благослави Самуилом пророком. В той день ни
купити ни продати, ни врачеватети, ни в ризи в новы облачати, ни
крови не пущати, весь день зол, точию сеяти и садити но очие небо
чисто.
Въ 22-й день луны Иосиф родился. В тот день дети добро учити,
свадьбы творити, аще родится мудр будет, аще разболится не умрет,
сон збудется, кровь весь день пущай, весь день добр.
Въ 23-й день луны Веньямин родился. В тот день добро храмы основати,
вино переливати, звери ловити и рыбы, погыбщее обрящется, аще
родится мудр будет, а разболится не умрет, кровь весь день пущай,
сеяти и садити, добр вес день.
Въ 24-й день луны Фараон родился. В той день добро в великий сан
ввести, а разболится умрети, аще родится ловеч будет, кровь рано
пущай, нестроен сеяти и садити, зол час.
Въ 25-й день луны впусти казнь на Египет. В тот день страшно есть,
аще кто кленется погыбнет, а разболится постраждет, родится храбр
будет, сон збудется, кровь рано пущай, час третий зол днем.
Въ 26-й день луны Моисей раздели море жезлом. Добро свадьбы творити,
погибшее обрящется, аще родится не здрав будет, сон во 2-й и 3-й
день збудется, кровь весь пущай, лес сечи сухо вельми несть отрасли,
пещи созидати.
Въ 27-й день луны пусти бог жидом манну ясти. Добро купити ипродати
и свадьбы творити, погыбшее обрящется, родившееся многолетнее будет,
аще разболится не умрет, сон сбудется, кровь вечере пущай, лес сечи
вельми сухо, отрасли резати и пещеры здати, весь день добр.
В 28-й день луны принес Иисус Навин. Добро купити и продати, дети на
учение давати, по воде плавати, а родится пресильно имать жити, аще
разболится не умрет, погыбшее обрящется, кровь вечери пущай, лес
сечи сухо вельми, отрасли несть, с вечера зол час.
Въ 29-й день луны жидов принесоша землю обетованную. Добро домы
строити, кони учити, а родится мудр будет, смерть ему будет на пути,
сон того дни збудется, кровь утре пущай, сеяти и садити не строено,
заутра зол час. Въ
30-й день луны Саул проросе родися. В той день аще родится добра
имать быти, аще разболится не умре, сон несть ничтоже, кровь весь
день пущай, сеяти и садити, весь день добр.
Комментарии:
Лунные дни это традиционная система счета времени, ориентированноена
лунные фазы. Предсказательная астрология по лунным ритмам и фазам
лунысуществовали еще в каменном веке, о чем свидетельствуют
например: наскальныерисунки древнейших художников, мегалитические
сооружения типа Стоунхенжа и т.п. В отличие от солнечного календаря,
определявшего годовой (сезонный) и дневной (суточный) циклы времени,
лунный календарь определяет время в пределах месячного и недельного
циклов. Лунное время оказывается более органически включенным в
общую систему древнего традиционного мировоззрения. Это связано с
таким свойством луны, как изменчивость и сравнительно короткий,
наблюдаемый цикл. Сейсмическое, метеорологическое и биологическое
воздействия приливообразующих сил Луны на живую и неживую природу
трансформировалось в сознании первобытного человека в
сверхъестественное и в частности породило лунный культ .
Культ Луны возник и развивался почти одновременно и независимо во
всех древнейших цивилизациях, о чем свидетельствуют многочисленные
мифы связанные с Луной. Практически у всех древнейших народов
существовало множество лунных божеств (Древнешумерский Нанна,
Индо-тибетский Сома, вавилонский Син, ацтекская Койольшауухки,
римская Дианы, греческие Артемиды и Гекаты и др.), причем совпадение
некоторых детородных ритмов с лунными предопределило создание культа
лунных богинь.
В славянской мифологии функции управления лунными ритмами и циклами
плодородия и воспроизводства биосферы были возложены на Велеса
(Величайшего), воплощенного как в мужских, так и в женских
ипостасях, а в христианское время возродилось в функциях святого
Власия, Параскевы-Пятницы и Николы-угодника.
Идея глобального влияния Луны на живую и неживую природу,
сформированная в языческих и религиозных культах, астрологических
учениях и соответственно в лунных календарных системах
эволюционировала, пройдя античный период и средневековье, и в
трансформированном виде дошла до наших дней, о чем свидетельствуют
сохранившиеся предания, связанные с влиянием Луны на погоду и живую
природу и в том числе изложенные в сочинении "О днях лунных".
Сочинение "О днях лунных" предназначено для прогнозирования
повседневной хозяйственной деятельности по лунному календарю,
написано разговорно-деловым языком Московского государства, а ссылка
на библейские персонажи придает ему должный авторитет. Некоторые
прогнозы в сочинении имеют явно оккультный характер: "сон збудется
или не збудется", "погыбшее обрящется или нет"- пропажа найдется или
нет, " уход избудет или уход приведен связан будет"- беглые
крепостные скроются или будут пойманы и др.
Любопытны прогнозы на урожайность и погоду будущего года, которые
даются в зависимости от того, какой день Луны (возраст Луны)
приходится на первый день нового года по старому стилю- 1 марта
(Евдокия): "Год ростучь, сыр вельми" (6-й и 12-й день луны)- год
плодородный, влажный, "Год ядрен" (19-й день луны) - год хорош.
Любопытны также медицинские прогнозы о характере и продолжительности
протекания болезней и благоприятных или неблагоприятных датах для
лечения " пускания крови" - основному способу снижения артериального
давления в древней Руси. Но не следует думать, что "..кровь весь
день пущай." означает целый день пускать кровь это означает в любое
время этого дня можно пускать кровь.
Погодные, сельскохозяйственные, медицинско- биологические прогнозы
по лунному календарю могут иметь под собой вполне реальную основу.
Так русские крестьяне заготавливали деловую древесину ("лес сечи")
для постройки изб вблизи новолуния, а засолку капусты производили
вблизи полнолуния. У русских крестьян считалось, что хлеб нужно
сеять "в полном месяце": если сеять в новолуние, колос быстро растет
и зреет, но не богат зернами, а хлеб, посеянный в полнолуние, хотя
растет тихо и стеблем короток, зато обилен зерном. Чтобы лен
уродился полный в зерне, надо сеять в полнолуние, чтобы долгий и
волокнистый на молодой месяц, Считалось также, что скот резать лучше
в полнолуние: тогда он полнее. ( Афанасьев А.Н. " Древо жизни". М.
1983г.)
Циклы и ритмы рождений, заболеваний, смерти, а также эмоционального
состояния человека (день "злой" или "добрый") вполне могут совпадать
или коррелировать с лунными, недаром древнейшие лунные боги в том
числе и славянский Велес одновременно несли функции смерти и
загробного мира. В наше время, перенасыщенное психологическими
стрессами, обуславливает нашу психику в большей зависимости от
лунных циклов, чем прежде.
Астрологически полнолуние период наиболее сильных эмоций и поэтому
душевной неустойчивости. Политикам следует быть особенно осторожным
в эти дни. А бизнесменам мы не советуем откладывать начало дел на
конец лунного цикла.
Дореволюционный русский хронолог Н. Степанов полагал, что средняя
продолжительность человеческой жизни определяется длительностью
лунного цикла Калиппы - 76 годами, состоящего в свою очередь из
четырех 19-летних циклов Метона (кругов луны).
Сочинение "О днях лунных" безусловно представит интерес для
современного читателя не только как памятник славянской культуры,
дошедший до наших дней, но прежде всего как конкретный первоисточник
лунной ритмики применительно к восточно - европейскому (Российскому)
региону, так как публикуемые в средствах массовой информации лунные
прогнозы рассчитаны по средневековой западно-европейской методике и
непригодны для Российского региона (например, католические
пасхально-лунные циклы, приуроченные к долготе и широте Ватикана,
наступает неделей раньше, чем в православной пасхалии). Мы не
приводим таблиц лунных дней ибо предполагаем, что у всех наших
читателей есть Эфемериды планет, по которым легко вычислить на любую
дату соответствующий лунный день. Следует учесть, что в сочинении
продолжительность лунного месяца составляет 30 дней, а фактически
29.5 дней, вследствие чего некоторые календарные даты 30-го дня луны
могут совпадать с наступающим 1-днем луны.
Цитируется по: The History of Russian Astrological Thought
Ш.М. ШИХВЕРДИЕВ


О стоянии луны
(из сербского сборника 16 в., изд. П.И. Шафариком)
Сентябрь. Аще стоит луна право то добро.
Октябрь. Аще право то зима добра, аще полого то дьжди мнозы.
Ноябрь. Аще право то дъждь, аще полого то ведрену кажет (хорошую
сухую погоду).
Декабрь. Аще право то туча некаа, аще полого то зима люта.
Январь. Аще право то плод много, аще полого то плода мало и дъждь и
снегь.
Февраль. Аще право то ведрену кажет, аще полого то дьжди велии и
снегь.
Март. Аще право то красте будуть много к ветры силны и слота
(слякоть). Аще полого то кажет ведрену.
Апрель. Аще право, то ведро; аще ли пологом зима и дьждъ.
Май. Аще полого то ведрену кажет.
Июнь. Аще право то добро всему, аще полого то меда и пшенице много.
Июль. Аще право то добре кажет, аше пологом то пшенице много.
Август. Аще право то добро кажет, аще полого то еза (болезнь) в
человецехь.
Комментарии: В сочинении описан наиболее простой способ гадания
предстоящей погоды, урожая и даже эпидемий (см. август) по "стоянию"
дуны в том или ином календарном месяце. Например, если полная луна
в момент кульминации в том или ином месяце "стоит"достаточно высоко
над горизонтов ("право" - по тексту сочинения), то будет такая-то
погода, а если стоит низко ("полого" - по тексту), то будет совсем
иная погода. В сочинении указаны календарные месяцы по старому
стилю.

О часах добрых и злых
(из сборника 15 в. Кирилло-Белозерского монастыря)
Часы на семь дни добры и средни и злы
ВоскресеньеПонедельникВторникСредаЧетвергПятницаСуббота
1добр. средн. средн. зол.зол.добр. добр.
2добр. добр. добр. средн. средн. зол.зол.
3зол.зол.добр. добр. добр. средн. средн.
4средн. средн. зол.зол.добр. добр. добр.
5добр. добр. средн. средн. зол.зол.добр.
6зол.добр. добр. добр. средн. средн. зол.
7средн. зол. зол. добр. добр. добр. средн.
8добр. средн. средн. зол.зол.добр. добр.
9добр. добр. добр. средн. средн. зол.зол.
10зол.зол.добр. добр. добр. средн. средн.
11средн. средн. зол.зол.добр. добр. добр.
12добр. добр. средн. средн. зол.зол.добр.
13зол.добр. добр. добр. средн. средн. зол.
14средн. зол.зол.добр. добр. добр. средн.
15добр. средн. средн. зол.зол.добр. добр.
16добр. добр. добр. среди. средн. зол. зол.
17зол.зол.добр. добр. добр. средн. средн.
18средн. средн. зол.зол.добр. добр. добр.
19добр. добр. средн. средн. зол.зол. добр.
20зол.добр. добр. добр. средн. средн. зол.
21средн. зол.зол.добр. добр. добр. средн.
22добр. средн. средн. зол.зол.добр. добр.
23добр. добр. добр. средн. средн. зол.зол.
24зол.зол.добр. добр. добр. средн. средн.

Комментарии: По-видимому, эта таблица кирилло-белозерских стар­цев
(изд. Н.С. Тихонравовым) представляет собой суточный ход
биологических ритмов эмоционального состояния человека на все часы и
дни семидневной неделя, начиная с воскресного часа ночи и кончая
полночью (24 ч.) с субботы на воскресенье.
Счет часов (1-я графа таблицы) ведется по местному солнечному
времени, 1-й час соответствует часу ночи, 12 часов - местному
полдню, 24 часа - местной полночи.
Эмоциональное состояние условно разделено на 3 вида - часы "злые",
"добрые" и "средние". По-видимому, под часами "злыми"
подразумевается не только раздраженное состояние, но и различные
недомомгания.
Предлагается вниманию читателей проверить справедливость этой
таблицы на себе и членах своей семьи.
По наблюдениям автора этих строк особенно малолетние дети и женщины
приходят без видимой причины в возбужденное и неуправляемое
состояние около 18-ти, 23-х часов и при заходе солнца
(Коментарии и примечания Титова В.В.)

Путник
(сербская рукопись 17 в., принадл. П.И. Шафарику, изд. М.Н.
Сперанским)
Аще кто хощет ити на путь мирно, да не знает о зодиях злых и добрых:
Овенъ (21.03-20-04). На путь не ходи в тои планете, аще поидете то
эагинеуе.
Юнец (21.04-21-05). Аще поить на путь, то покрадут или разбиют.
Близнецъ (22.05-21.06). Аще поидти на путь, честань будешь, а кто
молит или прсеит, то все одержиши и часливо будет.
Ракъ (22.06-23.07). Аще пойдеш на путь смело - доидеш, чесо желаеш
въсе найдете, и чъетно будет.
Левъ (24.07-23.08). Аще пойдете на путь ни смуть ни весель.
Дева (04.08-23.09). Аще пойдете на путь, зло ти будет, а чесо идеш
ищеш и ты не получиши.
Ярамь (24. С9-23.10}. На путь не иди, наидеши неприятели свои, и
кому еси дльжнь, а они там наидут.
Скорпиа (24.10-22.11). Аще пойдеш на путь, спать имать с чуждими
женам.
Стрелаць (23.11-21.12}. Аще поидеши на путь, вьсе знаидеше чесо
требуешь.
Козии рог (22.12-20.01). Аще поидеши на путь будеши там немошьнъ.
Водолеи (21.01-19.02). Аще поидеши на путь, будеше чьсливь.
Рыба (20.02-20.03). Аще поидеши на путь, вьсе погубиши, и самь убог
будешь.
Кто съхранит и съблюдаеть сиа дни, живет без всякое печали.
Комментарии: В сочинении дается рекомендации путнику,
намеревающемуся отправиться в дальнюю дорогу, с предостереженнем о
"добрых" и "злых" свойствах тех или иных знаков зодиака (зодиях - по
тексту сочиненна). В сочинении указаны два древнеслaвянских названия
знаков зодиака (юнец - телец) и (ярем - весы) которые соответствуют
современному маю и октябрю. Даты знаков зодиака указана по новому
стилю.
(Коментарии и примечания Титова В.В.)

Глава IV.
ТКАНИ


Всякая ткань состоит из двух взаимно перпендикулярных нитей — вертикальной основы и горизонтального утка; каждая цить проводиться то сверху, то снизу нитей другой системы. Порядок пропускания нитей между двумя другими называется способом переплетения нитей данной ткани. Ткани различаются именно по способу переплетения, а также по материалу нитей (хлопок, лен, пенька, шелк, шерсть и пр.). Если в какой-либо точке ткани основная нить сверху — это основное переплетение, если же снизу — уточное. Порядок перекрытий повторяется как по ширине, так и по длине ткани. Число нитей основы, после которого начинают повторяться в прежнем порядке все предыдущие переплетения, называется основным рапортом ткани. Уточным рапортом называется то число уточных нитей, после которого идет повторение в прежнем порядке всех предыдущих переплетений уточных нитей. Прямоугольник, составленный из числа основных и уточных нитей, равного соответственным рапортам, называется рапортом ткани. Вся ткань состоит из рапортов, повторяющихся по длине и ширине.
По виду поверхности, зависящему от способов переплетения, ткани можно разделить на: 1) гладкие, имеющие совершенно однообразный вид, без всякого узора; 2) несложно-узорчатые, испещренные мелким, часто повторяющимся узором, а также полосатые, клетчатые и т. п.; 3) сложно-узорчатые, имеющие более крупные, резко выделяющиеся на фоне узоры; 4) ворсовые, или бархатные, поверхность которых покрыта торчащими кончиками волокон, плотно закрывающими ткань, на которой они сидят; 5) пестротканые, у которых эффект наружного вида достигается подбором нитей разных цветов; 6) двойные и другие особой выделки; 7) газовые, с неплотно прибитыми нитями основы и утка.
По сдвигам перекрытий нитей основы и утка различают три главных переплетения: 1) полотняное, или тафтяное, с поочередным основным и уточным перекрытием; вид ткани с обеих сторон одинаковый, совершенно гладкий; 2) саржевое, или киперное, — рапорт всегда имеет более двух нитей, ткань представляется покрытой мелкими диагональными рубчиками или штрихами под углом 45°; 3) атласное, или сатиновое, — рапорт всегда имеет более 4 нитей, ткань представляется покрытой отдельными основными перекрытиями, разбросанными по поверхности равномерно, но не лежащими рядом друг с другом. Из простейших переплетений через увеличение числа основ-


Стр. 32

ных перекрытий получают репс, рогожку, сложные виды саржи, ряд атласов, диагональ, образованную наклонными, но не под углом в 45° полосками.
Чем чаще расположены взаимные переплетения нитей, тем плотнее ткань; самое плотное — полотняное с равномерным чередованием основы и утка. Саржа или атлас более гибкие, мягкие. Из шерстяных тканей самая плотная — сукно, которое дополнительно обрабатывается валянием, в результате чего переплетаются ворсинки нитей.


§ 1. Некоторые крестьянские домотканые ткани

Ватола (дерюга) — самая грубая толстая крестьянская ткань полотняного переплетения из пеньки; шла на мешки, покрытия возов и пр.
Изгребина — грубая ткань из вычесок, оческов, остатков пакли или льняного полотна.
Коломянка — пестрая шерстяная домашнего производства либо одноцветная льняная, фабричная, главным образом светлых тонов, иногда с добавлением пеньки ткань саржевого переплетения; шла на недорогие летние костюмы, офицерские кители и пр.
Китайка — хлопчатобумажная ткань полотняного переплетения, окрашенная в синий цвет; шла на рубахи, сарафаны и пр.
Кумач — хлопчатобумажная ткань полотняного переплетения, окрашенная в красный цвет; шла на рубахи, сарафаны и пр.
Мухояр — пестротканая ткань из льна с примесью шерсти или хлопка, окрашенных в пряже; шла на верхнюю одежду крестьян, мещан.
Пестрядь — ткань из остатков пряжи разного качества (лен, шерсть) или разного цвета, со слегка шероховатой поверхностью и характерно пестрым цветом, иногда в мелкую клетку; шла на рубахи, сарафаны и пр.
Пониток — полусукно из пеньковой или льняной основы и шерстяного утка; шла на народную верхнюю одежду.
Посконь — ткань из конопляного волокна, грубая, неокрашенная, находившая применение только в крестьянстве у бедняков.
Сермяга — грубое домотканое неокрашенное и неотбеленное сукно серого или бурого цвета, армячина.


Стр. 33

§ 2. Некоторые старинные ткани фабричной выделки

Бареж — шелковая ткань в газовой технике, иногда с хлопчатобумажной основой, легкая и воздушная; шла на шарфы, летние платья.
Гродетур — плотная гладкокрашеная шелковая ткань темных цветов, немнущаяся и ноская; шла на дамские платья, рясы духовенства.
Глазет — разновидность парчи с шелковой, шерстяной или хлопчатобумажной основой, гладкая или узорчатая. Шла на мужские и женские костюмы в XVIII в., облачение духовенства, церковные покровы, отделку гробов и т. п.
Грезет — однотонная шерстяная или низкосортная шелковая ткань с мелким цветочным узором.
Грогрон — гладкокрашеный шелк наивысшего качества из плотнокрученых нитей, самый дорогой. "Гро", входящее в состав названия тканей, значит, что исходным сырьем является шелк.
Гроденапль — очень плотная гладкокрашеная шелковая ткань, шла на изготовление мужских цилиндров, женских шляп, отделку и шитье платьев и легкой изящной дамской обуви.
Демикотон — очень плотная и жесткая ткань двойная атласного переплетения, шла на верхнюю одежду людей невысокого положения.
Драдедам — одно из самых дешевых сукон, ворсовая шерстяная ткань, тоньше обычного сукна и не такая прочная.
Дымка — тонкая прозрачная шелковая ткань для бальных платьев, отделки шляпок и пр.
Казинет — хлопчатобумажная или шерстяная одноцветная ткань для верхней одежды небогатых лиц, форменного костюма низших служащих и пр.
Камлот — грубая шерстяная ткань диагонального переплетения, шла на верхнюю одежду у небогатых людей.
Коленкор — хлопчатобумажная ткань полотняного переплетения, отбеленная или гладкокрашеная, шла на белье, для отделки платьев, подкладок, изготовления набивных тканей.
Креп — шелковая чаще всего однотонная ткань особой выделки, благодаря разнице в пряже утка и основы поверхность ее шероховатая, как бы покрытая мелкими бугорками. Шла на носильное платье или его отделку, в том числе траурную.
Кретон — хлопчатобумажная ткань из окрашенных в разные цвета нитей, дающих геометрический орнамент, иногда дополненный рисунком в технике набойки. Благодаря плотности


Стр. 34

иногда использовалась для обивки мебели, драпировок.
Люстрин — шерстяная или полушерстяная ткань с глянцевитой поверхностью для дамских платьев, мужских сюртуков и т. п.
Марселин — плотная тонкая однотонная шерстяная ткань; шла на дамские платья и пр.
Меринос — шерстяная ткань, обычно одноцветная, шла на верхнюю одежду, шали, платки и пр.
Миткаль — хлопчатобумажная довольно толстая неотбеленная ткань сероватого цвета, из нее получали коленкор, кумач, китайку.
Муар — чаще всего шелковая ткань, гладкокрашеная, после особой обработки горячими вальцами на ней получались волнистые разводы; муар с крупными разводами назывался муар-антик, а из шелка высшего качества — громуар. Шла на орденские ленты, для отделки дамских платьев, шляпок, на шарфы и пр.
Муслин — очень тонкая ткань полотняного переплетения из хлопка, льна, шелка.
Нанка — одна из самых дешевых хлопчатобумажных тканей, грубая, плотная, желтоватого оттенка или серая; шла на одежду бедняков.
Объярь — старинная шелковая ткань типа муар, иногда с включением золотой или серебряной нити.
Пике — плотная шелковая или хлопчатобумажная ткань с поверхностью, покрытой мелкими рубчиками; шла на жилеты, отделку платьев.
Плис — хлопчатобумажный бархат с относительно длинным ворсом; шел на дорогую верхнюю крестьянскую одежду, легкую дамскую обувь.
Поплин — двухсторонняя одноцветная или узорчатая ткань с шелковой основой и шерстяным либо хлопчатобумажным утком; шла на верхнюю одежду, особенно дамскую.
Равендук — толстое грубое полотно, в XVIII в. из пеньки, в XIX в. из льна; шло на технические нужды.
Ратин — шерстяная ткань со слегка волнистым ворсом на лицевой стороне, обработанная особым образом вальцами.
Серпянка (рединка) — редкая неплотная льняная ткань.
Стамед — шерстяная ткань диагонального переплетения, красная, обычно использовавшаяся как подкладка, особенно в мундирах.
Тарлатан — мягкая редкого переплетения хлопчатобумажная ткань типа кисеи, недорогая; шла на домашние платья.
Тафта — шелковая или хлопчатобумажная ткань, тонкая и


Стр. 35

плотная, одноцветная или узорчатая; шла на одежды и медицинские повязки.
Термолама — очень плотная толстая шелковая ткань золотистого цвета, привозная, дорогая; шла на мужские шлафроки.
Терно — дорогая шерстяная ткань диагонального переплетения из высококачественной шерсти горной козы; шла на женские платья, шали.
Тибет — шерстяная ткань диагонального переплетения из шерсти горной козы, двусторонняя; шла на шали.
Тик — грубая плотная льняная или хлопчатобумажная ткань полотняного переплетения с полосами красного или синего цвета; шла на обивку мебели, рабочую одежду.
Трип — утрехтский бархат, шерстяная ткань с ворсом на лицевой стороне; шла на верхнюю одежду, головные уборы, обивку мебели, экипажей.
Фриз — грубая шерстяная ткань со слегка вьющимся ворсом, одна из самых дешевых; шла на верхнюю одежду небогатого населения.
Фуляр — легкая шелковая ткань, очень мягкая, одноцветная или с орнаментом; шла на женские платья, косынки, носовые платки.
Шалон — легкая шерстяная ткань диагонального переплетения, двусторонняя, шла на верхнюю одежду.
Шине — несколько разновидностей легкой шелковой ткани особой выделки с характерной размытостью контура орнамента; шла на парадные, обычно подвенечные платья.
Штоф — очень плотная шелковая ткань, гладкая или орнаментированная; шла на верхнюю одежду, обивку мебели, для драпировок, занавесок, обивки стен вместо обоев.


§ 3. Народное узорное ткачество

Кроме ткачеств гладких тканей, в крестьянстве было распространено несколько видов узорного тканья: браное ткачество одно- и двухуточное, выбор, ремизное узорное ткачество, ажурное ткачество. Одно из самых древних — браное двухуточное тканье. При этой технике использовали два челнока для утка — с красной и белой либо с черной и белой нитями и белую основу, набиравшуюся в "ниты" (ремизки) стана попарно несколькими группами, так что очередные перекрытия нитей последовательно сдвигались и получался красный или черный орнамент. При одноуточном браном тканье на малом числе дощечек, вставлявшихся между нитями основы, только одним челноком с красным или черным утком получались контрастные участки гладкого и


Стр. 36

с рельефными переплетениями полотна. Двухуточное тканье шло на полотенца и затканки, одноуточное - на середины скатертей, реже полотенца и детали женской одежды. Браное ткачество применялось также при тканье пестряди в клетку и полоску, изготовлении половиков. Применялись и другие способы тканья: закладная техника, вытягивание петель из утка.
Ремизное ткачество на пяти и восьми ремизках производилось одним челноком, белым по белому, причем при использовании толстого шерстяного утка ткань получалась с высоким рельефом при узоре разновеликими и разной формы клетками. Восьмиремизная техника давала совершенно гладкую фактуру клетками и применялась для выполнения цветной каймы на белом фоне полотенец, скатертей, рубах.
Ажурным ткачеством с перевивкой нитей утка и основы выполнялись концы полотенец и каймы скатертей. Рисунок имел вид прозрачной сетки на фоне более плотного полотняного переплетения.
К узорному ткачеству относится и тканье поясов-покромок. Преимущественно их ткали не на стане, а на руках, с небольшим подвижным бердом в форме узкого двойного гребня, а витые кушаки изготовлялись вручную на длинной игле.


§ 4. Кружевоплетение

Кружево — сетчатая ткань из переплетенных нитей, выполненная коклюшками, крючком или спицами. Для плетения коклюшками на подставке из двух перекрещивающихся рам устанавливали туго набитый круглый валик — бубен. К нему иглами прикалывали рисунок, или сколок. Коклюшки — деревянные палочки длиной 17—18 см с головками на концах. В работе они используются парами (до 40). Попарно наматывается на них и нить, сначала на одну коклюшку, затем на другую. Узор нанесен на плотную бумагу точками, определяющими места вкалывания булавок; булавки, определяя узор, прикрепляют сколок к бубну, а также поддерживают и соединяют нити при плетении. Узоры образуются благодаря сочетаниям основных элементов кружева. Самый главный — тесьма-полотнянка, или вилюшка; она ведет главный рисунок кружева. Плетешок напоминает шнурок, часто украшенный отвивными петельками с одной или двух сторон. Насновка — небольшие фигуры очень плотного плетения овальной или четырехугольной формы. Они вплетаются в сетку или решетку, образующую фон.


Стр. 37

Кружева в основном создаются в парной и сцепной техниках плетения. Парной техникой создаются мерные кружева — прошвы, край, различные оплетки, мелкие узоры. Узор состоит из простейших геометрических фигур разной плотности, ритмически повторяющихся. Штучные изделия выполняются сцепной техникой. Плетутся они тоже парами коклюшек, но все изделие еще при подготовке сколка делится на части, которые потом соединяются вязальным крючком. Узоры сцепного кружева состоят из плотно сцепленной тесьмы-вилюшки, которая, изгибаясь, ведет основной рисунок, выявляет формы орнамента, а также из прозрачной решетки, служащей фоном.
Кружевница, плотно приколов рисунок к бубну, навивает нитки на коклюшки и навешивает их парами на булавки. Приемы плетения основаны на переборе — перекладывании в определенном порядке коклюшек. Плетут одновременно двумя парами коклюшек, которые кружевница держит в обеих руках. Остальные, не работающие в данный момент коклюшки, раскладывают по бубну парами, и они свисают с него.
В России были популярны некоторые западные типы кружев, послужившие основой русских кружев. Блонды — кружева из шелка-сырца золотисто-рыжего, естественного цвета. Алансонские кружева, особенно тонкие и дорогие, имеют правильный сетчатый фон. Валансьен — прозрачная тонкая правильная сетка-фон, плетется одновременно с узором, не имеющим никакой рельефности. Малин характеризуется сквозными фигурами, обведенными сканью. Кружевоплетение проникло в Россию с Запада в XVIII в. и сначала лишь в помещичьи имения, поскольку требовало много времени и дешевых рабочих рук. В дальнейшем оно получило широчайшее развитие в мещанской среде, в крестьянстве же было распространено ограниченно.
Бытовал ряд самобытных типов кружева: "сетчатые денежки" как тип крестьянского "численного кружева" шириной в 2,5 см с простым узором; "сетчатое плетение" с переплетением нитей в косом направлении и в сочетании с плотной полотнянкой и сквозными решетками фона; "канфарные" кружева в виде сетчатой клетки; "гречишка" из сетчатых шестиугольников неправильной формы, расположенных в шахматном порядке, и др. В середине XVIII в. появляются новые приемы: кружевная витая скань, скань - "елочка", ростовские сцепные кружева из льняных ниток. Раннее вологодское кружево первой половины XIX в. имело узоры прошвы из изображения симметричных пав и деревьев на густом фоне из овальных насновок, с зубцами растительного характера; особенностью зубцов было их окаймление полосой или цепью мелких фигурок. Калязин Тверской


Стр. 38

губернии славился кружевами типа малин, а Торжок — многопарным типом с изображениями женских фигур, коней и птиц. В Московской губернии плели "металлическое кружево" с рисунком "гребешками", но к середине XIX в. оно сошло на нет. Своеобразный волнистый рисунок имело кружево из Балахны Нижегородской губернии, а скопинское и михайловское кружево Рязанской губернии сначала имело "травчатый" рисунок с растительными узорами, который затем сменился геометрическим орнаментом; в Михайлове бытовало и "позументное" кружево как замена металлических галунов, здесь же употреблялись "бубенцы" — зубцы полукруглые и "мысы". Русское кружево было настолько высокого качества, что в торговле елецкие и мценские кружева иногда выдавались за французские и шли на мировой рынок.


§ 5. Вышивка

Для вышивки в качестве основы использовалось преимущественно тонкое отбеленное полотно из лучшего льна, а в южнорусских губерниях еще и домашняя тонкая шерстяная ткань и сукно.
Широко использовался миткаль, окрашенный "на кумачное и китайчатое дело", а также ластик (сатин) и фабричная шерстяная ткань — кашемир, коленкор, кисея, а для вышивки золотом — атлас и бархат. В строчевом и гладевом шитье основой служили батист, маркизет. Для вышивания брали сученую (сканую) шерстяную пряжу — гарус фабричного изготовления. Гарус вводили в тамбурную вышивку, а в строчевую — для обводки контуров узора и для односторонней глади. Наиболее широко гарус начинает применяться с середины XIX в. В северных губерниях вышивали еще отбеленными или окрашенными льняными нитками, которые с середины XIX и. почти полностью были вытеснены хлопчатобумажными. Использовались также шелк и металлические волоченые золотые и серебряные нити. В XIX — начале XX в. распространяется вышивка золотыми и серебряными нитями на бумажной основе, обернутой тонкой, чаще всего медной позолоченной или посеребренной проволокой. Использовалась также бить — расплющенная тонкая проволока и канитель — бить, свернутая в тонкую трубочку. В старину в крестьянском шитье широко использовался мелкий жемчуг (бурмицкое зерно) из Поморья, разноцветный бисер, в помещичьей среде — высококачественный венецианский. Редким материалом для вышивания были солома и человеческий волос. Волос использовался в крестьянском быту для


Стр. 39

изготовления ритуальной одежды — "смертных" рубах, в помещичьем — в сочетании с белым шелком — для пейзажных и сюжетных вышивок, имитирующих гравюру, на бумажниках для подарков. Вышивка соломой имитировала золотное шитье и более связана с городским бытом.
Техника вышивки. Вышивание производится либо пропусканием нити с помощью иглы через материал и выведением ее снова на поверхность, либо путем расшивания, когда основная нить прихватывается сквозь ткань другой, тонкой нитью (шитье вприкреп). Более резкая грань существует между вышивкой и аппликацией — наложением на основную ткань фигурных кусочков иной ткани, которая всегда дополняется вышивкой.
Существует несколько способов вышивки: счетная техника, выполняемая по счету нитей основы, более древняя и несчетная техника, выполняемая по намеченным контурам рисунка. К первой группе относится вышивка по цельной ткани: набор, двусторонний шов, косой стежок, крестик по счету нитей ткани, счетная гладь и т. д. — и по разреженной ткани — различные виды строчки. Ко второй группе относятся тамбурное шитье, несчетная гладь, крестик по канве.
Древнейшим видом шва является шитье набором (бранью, по браному): стежок кладется то поверх, то снизу ткани. Его особенность — негативное изображение узора на изнанке. Двусторонний шов выполняется способом "вперед иголку", затем нитки поворачиваются обратно и тем же способом заполняются пропущенные места с лица и изнанки ткани. Это один из древних швов, на Севере сохранившийся до середины XX в. Сначала накладывали "след" — стежок, охватывающий три или четыре нити холста, а выметав контуры (поэтому техника называется еще "по выметке"), начинали заполнять их клеткой, мелкой или более крупной, иногда перекрещенной двумя линиями или отмеченной звездочками, расположенными в шахматном порядке, либо же вся внутренняя часть узора заполнялась ступенчатыми линиями, цепочками ромбов и квадратов, расположенных по диагонали, вертикали, горизонтали — в зависимости от местности. Двусторонний шов дополнялся косым стежком, образующим полосы в узоре, набором и гладью. Вышивка косым стежком использовалась для головных уборов и была односторонней. Стежок клался на ткань косо, захватывая четыре нити основы и две нити утка; начало следующего стежка находится у середины предыдущего. Вышивка получалась плотной, как бы ковровой, и покрывала все поле. Контуры выполнялись черной нитью, узор — зеленой или желтой, а фон — красной.
Техника счетной глади (стлань, внастилку) использовалась


Стр. 40

как в сочетании с другими способами, так и самостоятельно. Стежки ее плотно прилегают друг к другу и покрывают ткань по счету нитей. Гладью украшали очелья сорок, рубахи, а кое-где паневы.
Гладевые швы издавна применялись в золотном шитье, но в технике вприкреп: золотая нить пропускалась петелькой сквозь ткань и с изнанки прихватывалась шелковой нитью. В XVI— XVII вв. в основном шили вприкреп. Основные приемы шитья: 1) плоская гладь — шов плоско ложиться на ткань; 2) шов вприкреп по веревочке — с подкладкой под нити шнура; 3) высокая гладь — узор получался выпуклым; 4) вприкреп по настилу — золотые нити накладывались на толстые бумажные нитки; 5) шитье по карте — нити накладывались на узор из толстой бумаги, сложенной в несколько слоев, либо из толстой ткани, бересты. Шили золотой и серебряной нитью по холсту, а также по кумачу, шелку и бархату, с подкладкой из холста, и узор выметывали ниткой с изнанки по холсту, затем стегали с лицевой стороны ткани, покрывая узор хлопчатобумажными толстыми нитками, а поверх стеганого узора накладывали золотые или серебряные нити вприкреп. В народном золотошвейном деле применялось вышивание с оставлением фона и "кованым" шитьем, без оставления фона, который покрывался теми же нитями, что и узор. Техника крестом по счету нитей была двусторонней, более древней, и односторонней. Односторонним крестом вышивали очелья сорок шерстью или шелком по холсту, а также подолы рубах, передники, полотенца, подзоры красными хлопчатобумажными нитями.
Техника строчки связана с предварительным выдергиванием нитей основы и утка ткани и изготовлением сетки. Выдергивали по четыре нити основы и утка, оставляя такое же количества нитей невыдернутыми; могли выдергивать по 8 и даже по 15 нитей. Нитки подрезали, всю сетку перевивали и переплетали. Орнамент преимущественно геометрический. Разновидностей строчевой вышивки множество — от простой мережки до тонких и сложных гипюров. Нити выдергивали по всей ткани либо только по фону, получалась сетка с мелкой ячеей. Узор выполнялся в разных типах строчки: 1) стлань — заполнение выдернутых ниток неперевитой сетки, так называемой штопкой; 2) настил — наложение нитей узора в определенном направлении; 3) строчевыми разделками — разнообразным узорным заполнением; 4) обвивкой сетки нитками разных цветов; 5) ткань узора оставлялась невыдернутой, а контуры узора предварительно наносились на ткань и укреплялись обводкой тамбурным швом. Последняя разновидность называлась швом по письму,


Стр. 41

или атласником по письму. Атласниками назывались белые гладевые узоры, заполнявшие контуры орнаментального рисунка в виде дорожек, городков, зигзагов, треугольников и т. д. Разновидностью белой строчки является шитье по плетеной сетке, на которую настилался узор. Вышивание по тонкой плетеной сетке (филе) вошло в моду в 80-х гг. XVIII в. Строчевая вышивка всех разновидностей по цвету бывает белая, белая с введением цветной нитки в обводку контуров рисунка, а иногда и в разделку узора. Фон может обвиваться цветной, преимущественно красной нитью, на нем выделяется белый узор, чаще всего выполненный стланью. В литературе эта техника называется перевитью. Иногда, в основном на юге, узор создавался плотной обвивкой сетки нитками разных цветов.
В XIX в. в связи с модой на гипюр развивается его ремесленное производство, частично вытесняя строчевую вышивку. Гипюр — кружево с резко очерченным узорчатым орнаментом, части которого соединены нитками, образующими большие клетки; каждая соединительная нить состоит из нескольких ниток, обвитых основой.
К несчетной технике вышивания относятся тамбур, односторонняя гладь и крест по канве. Русские названия тамбурной техники — в петлю, петелькой, в цепочку, косичкой, в плетешок — отражают характер шва, состоящего из цепочки петелек, выполняющихся с помощью крючка в пяльцах либо обычной иглой без пялец. Классический тамбурный шов производился на ткани, туго натянутой в пяльцах, подобно тамбурину (отчего произошло и название), тонким крючком петля в петлю. Тамбурная вышивка редко встречается в XVII в., чаще — в XVIII в. Вышивали тамбуром в сочетании с гладью кисейные рукава женских рубах и покрывала, а также платья в дворянских кругах. В деревне эта техника появилась преимущественно во второй половине XIX и даже в начале XX в. Наиболее характерны для нее растительные узоры, сюжеты бытового содержания; иногда узоры брали "с мороза", с покрытых изморозью стекол. Монохромная гамма (красной нитью по холсту или белой по кумачу) характерна для северных и центральных губерний, полихромия — для Верхнего Поволжья. Гладью односторонней, несчетной вышивали по рисунку. Распространилась она под влиянием дворянской усадьбы и монастыря. Белым гладевым швом украшали белье горожанки. В крестьянской вышивке XIX— начала XX в. гладь, часто соединенную с тамбурной обводкой, выполняли разноцветным гарусом. Своеобразны владимирские швы — яркие вышивки Мстеры, выполненные цветными толстыми нитями крупными стежками с добавлением


Стр. 42

разделок. Вышивание крестиком по канве распространилось под городским влиянием во второй половине XIX— начале XX в. Образцами служили печатные узоры, узоры с оберток мыла и т. д. Вышивка нередко дополнялась обшивкой шнуром, аграмантом, лентами, кружевами, часто соединялась с ткаными узорами, выполненными браной или закладной техникой. Иногда вышивкой имитировали кружево, используя технику по перевити, либо двусторонний шов, вырезая края ткани зубчиками. Либо же разноцветные нити натягивали на рамку вдоль и поперек и иглой поддевали их по диагонали.


§ 6. Набойка

Набойка, или набивка, и выбивка — способы разрисовки белых тканей красочным орнаментом. Использовались домотканые холсты и фабричные миткаль, коленкор, ситец. Основным инструментом были манеры — толстые пластины сухого твердого дерева (ореха, груши) размером 25—30 см в поперечнике, на которых вырезался орнамент, так что фон был углубленный. Манеру погружали в особый ящик с желеобразной краской, покрытой тканью, и накладывали на окрашиваемую ткань, слегка ударяя сверху. Поскольку для окрашивания даже одного куска ткани требовалось произвести множество наложений, дерево быстро стиралось, поэтому орнамент стали делать, вбивая в доску металлические короткие кусочки проволоки и загнутые на конце полоски меди и некоторых сплавов. Позднее манеры стали делать литыми. Если орнамент был многокрасочным, на одно и то же место накладывали соответствующее число манер с различающимся узором и окрашенных в свою краску. Выбивка, или выбойка, отличалась от набойки тем, что вместо краски ткань покрывали особым восковым составом, затем всю ткань окрашивали, а орнамент под воском оставался белым. Набивное производство в крестьянской среде сохранялось еще в XIX в., быстро заменяясь покупными набивными ситцами фабричного производства. Большое распространение получили также фабричные набивные платки и шали, особенно фабрики Колокольцевых.
________________________________________

Глава I. ЖИЛИЩЕ, ДВОР, НАДВОРНЫЕ ПОСТРОЙКИ


§ 1. Крестьянское жилище

В ранний период отечественной истории на юге, востоке и в лесостепной полосе складывается земляное или полуземляное жилище (землянка и полуземлянка), в лесной полосе — надземное. Отсюда позже развиваются два типа жилища: с земляным либо деревянным полом, без подклета, с завалинкой, и жилище на подклете. Соответственно формируются два типа двора как комплекса жилых и хозяйственных построек (подворья): а) хозяйственные постройки связаны с жилищем; б) хозяйственные постройки разбросаны по двору.
Жилище находилось в глубине участка, обнесенного бревенчатым тыном, и стояло к улице торцом; только у ремесленников оно могло выходить одной стеной на улицу на линии тына. Двор был вымощен плахами из расколотых бревен.
Боярский двор включал несколько жилых построек: для хозяина, челяди, арендаторов (дворников). На нем располагался полный необходимый комплекс хозяйственных построек: мастерские, конюшни, хлева, погреба, амбары, баня, колодец с колодой для водопоя. Двор делился на две половины, иногда разгороженные тыном: чистый, перед боярским жильем, и хозяйственный. Хоромы иногда строились в три этажа: а) подклет; б) жилые и парадные помещения; в) светлицы и терема с гульбищами вокруг. Горница — "горнее", т. е. возвышенное помещение в сравнении с подклетом. Повалуша — спальня, где спали "повалом" на кошмах. Сени — в ранний период "осененная", т. е. крытая галерея верхнего этажа. С XV в. на Руси начали строить каменные жилища, преимущественно для пиршественных зал, а для повседневного жилья по-прежнему использовали деревянные рубленные надстройки над каменными. Окна прорубались в трех или четырех стенах; в четвертой стене располагалась дверь. Окна были слюдяные или стекольчатые, т. е. из цветного стекла, типа витражей, с мелкой расстекловкой. Гладко стесанные стены расписывали или обивали тканями. Мебель была незамысловатая: лавки, скамьи, рундуки, коники, поставцы. 4


Стр. 5

Таблица I

ДВОР


Стр. 6

Хозяйственные постройки были также рубленные, с жердяными полами и потолками. Погреба были и рубленные, и простейшие, в виде врытой в землю бочки или корчаги. Баня — рубленная, с предбанником, печью-каменкой и полком для мытья.
Двор ремесленника и торговца включал жилище, являвшееся и мастерской, погреб, хлев, конюшню, амбар, баню, колодец с колодой. Жилище было однокамерное (однокомнатное) либо двухкамерное, пятистенок, срубное, с подклетом, т. е. нижним хозяйственным помещением, либо без него, с завалинкой. Во второй комнате (светлице) не было печи, и она была смежной с отапливаемой комнатой (истобкой). Печи были преимущественно глинобитные, сводчатые, черные, т. е. без дымоходов, позже — кирпичные, чаще белые — с дымоходами и трубой. В белых жилищах, с печью с дымоходами, окна были косящатые (с косяками и рамами), в черных, как правило, все либо хотя бы одно окно — волоковое, без косяков, закрывавшееся ставней. Косящатые окна закрывались слюдой, бычьим пузырем; в XIV в. появились стекла.
Крестьянская жилая постройка XVIII—XIX вв., как и типы двора, отличаются традиционностью, продиктованной условиями жизни, к которым приспособлены в максимальной степени. Существует несколько типов конструкции жилья и технологических приемов его строительства. Основа рубленной жилой постройки — клеть: четырехугольный бревенчатый сруб из 12— 15 и более венцов — прямоугольников, образованных четырьмя бревнами. Существовало несколько типов соединения (врубки) бревен: 1) "в обло" ("в угол", "в чашку"); 2) "в крюк"; 3) "в охряпку"; 4) "в лапу"; 5) "в охлуп". При недостаточной длине бревен они соединялись несколькими способами: 1) "в замок"; 2) клиньями и врезками; 3) короткими вертикальными столбами. Возможно было также соединение нескольких срубов "в столб" и "в два столба".
Наиболее сложной была конструкция кровли. Самой распространенной кровлей была двухскатная, с двумя фронтонами. Известна также трехскатная кровля, чаще встречаемая на юге, с одним фронтоном, обычно соломенная или очеретянная (тростниковая, камышовая). В лесной стороне у зажиточного крестьянства в конце XIX — начале XX в. появляется четырехскатная (вальмовая) тесовая кровля; четырехскатная соломенная или очеретянная кровля характерна и для южных губерний.
В XVIII—XIX вв. была распространена двухскатная самцовая тесовая кровля, в конце XIX — начале XX в. постепенно заменяющаяся стропильной. У самцовой кровли на верхние бревна переднего и заднего фасадов ложились постепенно умень-


Стр. 7

шавшиеся в длину бревна-самцы, образующие два треугольных фронтона; в постройках большого размера самцы укреплялись перпендикулярными к ним прорубами. На самцы укладывали продольные тонкие бревна — слеги, в которые врубали курицы — тонкие еловые жерди, вырубленные вместе с корневищем, образующим крюк. При стропильной кровле на продольные бревна верхнего венца накладывали поперечные балки (переводы), в которые врубали шипами по два образующих треугольник наклонных бревна — стропила. На стропила накладывали слеги, в которые врубали курицы. На концы куриц накладывали продольные бревна с пазами — потоки. В пазы потоков, ориентированные на скаты кровли, вставляли нижние концы тесин, лежавших на слегах; их верхние концы прижимали продольным бревном с широким пазом — охлупнем, лежавшим на верхней, более толстой слеге — коньке. Охлупень притягивался деревянными шипами — стамиками либо большими кованными гвоздями. Фронтоны стропильной кровли зашивали тесом. Пространство между бревнами верхнего венца и кровлей — стреха — служило для вентиляции чердака.
В ранний период в богатых лесом районах кровли крыли желобами — расколотыми вдоль половинками бревен, в которых вытесывались желоба. Нижний ряд их клали на слеги желобами вверх, и он упирался торцами в поток или застрешину (застреху), а на него, перекрывая щели, клали верхний слой желобом вниз. Крыли кровли также долгой и короткой дранью. По обрешетке кровлю накрывали берестой ("скалой"), на которую накладывали колотую семиаршинную долгую дрань либо дрань короткую, щепу, которая закреплялась короткими драночными гвоздями с большими шляпками. Криволинейные кровли, например на церковных луковицах, бочках, кубоватых бочках, крылись лемехом — узкими короткими дощечками с концами, затесанными уступами. Лемех, щепу, дрань чаще изготовляли из устойчивой против гниения сухой осины, для сруба и деталей кровли использовали сосну или ель.
Соломенные кровли крыли несвязанной соломой либо снопиками. При покрытии "внатруску" солому расстилали по обрешетке рядами, начиная снизу, и каждый ряд пригнетали слегой, привязывая ее к обрешетке лыком. Более прочным было покрытие несвязанной соломой "под ногу": путанную солому собирали в "пелену" — более или менее плотный пучок, клали ее на обрешетку и зажимали коленом между обрешеткой и стеной; затем "пелену" "заправляли", равномерно распределяя по ней солому. После этого солому равномерно рядами накла-


Стр. 8

дывали на "пелену", счесывали граблями и поливали жидкой глиной. Широко был распространен способ покрытия соломой "со спишниками": жерди с прибитыми короткими колышками-спицами клали на слеги по скатам, предварительно положив под них путанную холому. Затем ряды соломы равномерно расстилали сверху, пригнетая жердями, ложащимися на спицы. "Под щетку" или "впривязку" крыли соломой, связанной в маленькие снопики, пригнетая их привязанными к обрешетке жердями. Были и другие способы покрытия соломой. Использовалась только солома, специально осторожно обмолоченная цепом. Очеретом, т. е. тростником или камышом, крыли снопиками.
В бревенчатых стенах заранее оставляли проемы для окон и дверей, куда вставляли массивные вертикальные брусья — косяки и укладывали горизонтальные подоконники, пороги и притолоки.
Наиболее древним и примитивным типом рубленной жилой постройки является истобка (истопка, истба), т. е. собственно изба. Это небольшая однокамерная (с одним внутренним помещением) постройка с печью-каменкой либо с глинобитной печью, топившейся по-черному. Она легко преобразуется в двухкамерную постройку путем пристройки сеней из трех стен, соединенных с основным срубом общей кровлей, но не имевших потолка. Наиболее характерна изба-связь из двух срубов, соединенных сенями; все три помещения связывались кровлей, сени не имели потолка. Связь включала теплую избу — черную, с печью без дымохода, и холодную летнюю белую горницу. Сени стояли на чулане, нижней части сруба, куда складывался домашний скарб. Черная изба нередко ставилась над проконопаченным мхом и паклей омшаником, где хранились припасы, а под холодной избой был подклет с земляным полом для скарба; зимой туда ставили мелкий скот.
Увеличение жилища в размерах достигалось прирубом меньшей по размерам (например, двухоконной) клети, приставленной к большему (например, трехоконному) срубу; прируб обычно состоял из трех стен, но мог быть и четырехстенным. Сзади пристраивались общие сени. В основной избе ставилась русская печь, в прирубе — легкий подтопок, чаще с дымоходом. Изба с прирубом из двух половин называлась двойней. Зажиточные многосемейные крестьяне строили пятистенок из двух неравных половин, разделенных капитальной стеной, рубившейся вместе с наружными стенами, так что ее торцы были видны снаружи. К большей по размерам части прирубались сени, в ней ставилась русская, чаще всего черная печь, и она играла роль основного жилого помещения, а в меньшей части с подтоп-


Стр. 9

ком была горница. Пятистенок в быту назывался домом в отличие от связи, двойни или истобки, называвшихся избой. Наиболее богатые крестьяне, например в Сибири, ставили дом-крестовик, или шестистенок, при постройке которого одновременно с наружными стенами рубились две пересекавшиеся под прямым углом капитальные внутренние стены. В. одном помещении были сени, в другом — кухня с русской печью, а две чистые части, обогревавшиеся подтопками или печами-голландками, назывались горницей, комнатой, спальней или залом.
Из сеней, прирубленных к более короткой торцовой стене, в избу вела навешенная на кованных петлях дверь в мощных косяках, с низкой притолокой и высоким порогом, чтобы не пропускать в избу холодный зимний воздух. В противоположной торцовой стене прорубали обычно три окна: среднее большего размера, боковые поменьше, из которых одно, ближе к черной печи, было волоковым, служило для выпуска дыма при топке. В одной из боковых стен, ближе к двери, также нередко прорубали косящатое окно, выходившее во двор. Полы настилали на балках-переводах, врубленных в стены, из толстых плах — колотых бревен, так, что они лежали вдоль избы, от двери к окнам. В этом же направлении настилали на переводах и потолки из толстого теса.
В южных районах, бедных лесом, жилище зачастую было с земляным полом, плотно убитым и хорошо смазанным жидкой глиной, строилось оно из необожженного кирпича-сырца, самана (крупного необожженного кирпича из смеси глины и соломы), или оно было глинобитным. Основой глинобитной хаты был каркас из жердей и прутьев в виде редкого плетня; увлажненная глина набрасывалась на каркас и сильно сбивалась большими тяжелыми деревянными молотками-колотушками. Такое жилище было теплым, чистым и весьма долговечным. Соломенная кровля свешивалась над стенами широкой полосой, чтобы на стены не попадали дождевые струи, а в окна — жаркие лучи солнца.
Внутреннюю планировку избы определяло положение печи. Ее ставили в одном из углов, отступив, во избежание пожара, от стен. Небольшое пространство в углу между печью и стенами — запечье — использовалось для хозяйственных нужд. Известны четыре варианта установки печи по расположению устья печи относительно входа, что зависело от климата: 1) справа или слева от входа, устьем к нему; 2) в дальнем углу, устьем к боковой от входа стене; 3) в одном из дальних от входа углов, устьем к входу; 4) справа или слева от входа, устьем к противоположной входу стене. Древнейшим был второй вариант. На


Стр. 10

юге и юго-западе более был распространен первый вариант, на севере и центре страны — четвертый; третий вариант редок.
Угол, противоположный печи по диагонали, назывался красным; это был парадный угол, где располагались обеденный стол, божница для икон над ним, а в стены вделывались лавки. Угол напротив печного устья назывался бабий кут: здесь велись женские домашние работы, готовилась пища. В более обширных помещениях, с чистой горницей за печью, бабий кут отделялся от горницы дощатой перегородкой с дверью и представлял собой неглубокий открытый шкаф — посудник для хранения кухонной посуды; иногда со стороны горницы был такой же шкаф для гостевой посуды. Часть перегородки, примыкавшая к печи, использовалась как шкаф для хозяйственных принадлежностей: ухвата, кочерги, веника и пр. Коник — угол около двери — был мужским: здесь велись мелкие мужские работы, на стене висела верхняя одежда, уздечки, хомут; здесь спал хозяин. Вдоль стены делали ларь (рундук), где во время работ сидел хозяин и где он спал. Под крышкой рундука хранилось имущество. Название "коник" идет от возвышенного изголовья, заканчивающегося резной конской головой. Позже коник стал называться кутником, а рундук заменила простая лавка.
Над коником, между печью и боковой стеной, т. е. над входом, под потолком настилали полати, где хранили имущество, сушили лук и горох, здесь же спали дети и старики, если на печи было тесно или жарко. Лаз на полати был с лежанки печи. К печи со стороны входа примыкала дощатая пристройка, припечек или голбец, иногда высотой почти до уровня лежанки, чаще же такой, чтобы на нем можно было сидеть. В голбце устраивался лаз под пол, с лесенкой и дверцей, а также дверки с полками за ними для хранения мелочей, и лестница для подъема на лежанку. Если голбец был низкий, лаз под пол (творило) устраивался в полу, недалеко от входа. В центральную потолочную балку (матицу) вворачивалось железное кольцо, в него вставляли длинный гибкий шест оцеп, к нижнему концу которого крепилась зыбка — детская колыбель. Женщина, сидя за работой на лавке в бабьем куту, могла качать зыбку, продев ногу в петлю, привязанную к зыбке.
Печь ставили на мощное опечье, или опечек, стоявший на земле под полом; нередко для экономии кирпича опечек делали из брусьев, и он мог подниматься выше пола, почти до шестка. Лицевая сторона печи, где находилась топка, называется устьем печки, или челом. Топка русской печи, как и вход в нее, сводчатая; иногда устьем назывался сам неширокий вход в топку. Перед ним, на уровне пояса, находится достаточно


Стр. 11
Таблица II ЖИЛИЩЕ



Стр. 12

обширная площадка — шесток; на шесток ставили горшки, на нем для готовки небольшого количества пищи разводили огонь под таганом. Сбоку на шестке было небольшое углубление в нише— загнетка; сюда после топки сгребали угли, прикрывая их золой, чтобы не высекать каждый раз огонь. Плоская часть топки называется подом; на нем раскладывали огонь и ставили сюда горшки и чугуны; выметая после сильной топки золу и устлав под тонким слоем соломы, здесь пекли хлебы, а устлав под толстым слоем мокрой соломы, в печи мылись, если не было бани. Под шестком находилась довольно большая ниша — подпечье, где хранили кухонный инвентарь, сушили лучину для растопки, дрова, а зимой жили куры. Поверх печи располагалась лежанка. Труба, прикрывавшаяся круглым блинком на ободе, приваренном к листу железа; была в передней части печи, над шестком. Спереди печи устраивали по сторонам чела небольшие ниши — печуры для хранения мелочей, сушки рукавиц и пр.


§ 2. Двор

Расположение жилища относительно улицы было различным, что зависело от его типа и района. На юге трехкамерное жилище располагалось вдоль улицы. В центральной и северной части России дом-связь ставился вдоль улицы или перпендикулярно к ней, истобка — только перпендикулярно.
Типология двор чрезвычайно сложна и разнообразна.
Северорусский комплекс (Архангельская, Олонецкая, Вологодская, Костромская, Ярославская, Пермская, Вятская, Новгородская, Тверская губернии): жилище на высоком подклете, с двухскатной кровлей на самцах или с четырехскатной, пятистенок и даже шестистенок, так называемый однорядный дом-двор с взвозом. Передняя часть — жилая, под ней в подклете кухня, затем сени, холодная изба, двухэтажный двор и за ним хлева и конюшня. Над двором поветь — навес, под которым хранилось сено, имущество, зимой телеги, летом сани. Здесь же распространены двор глаголем (в задней части жилища под прямым углом к нему), поперечная связь, двухрядная связь избы и двора, на высоком подклете, с двухэтажным двором, а также двор крытый с отполком и крытый с ендовой. Двор с отполком располагался параллельно жилищу под общей крышей, настилавшейся поверх внутреннего ската кровли избы. Двор с ендовой, перпендикулярный к жилищу, имел отдельную кровлю, а между двумя кровлями был желоб-ендова. Варианты соединения двора и жилища разнообразны.


Стр. 13

Среднерусский комплекс (Верхнее, Среднее и Нижнее Поволжье, Московская, Рязанская, Новгородская, Вятская, Пермская, Калужская, Смоленская губернии): жилище на подклете, с двухскатной кровлей, двор крытый за избой либо параллельно ей, однорядная или слитная связь, двор с отполком, двор глаголем, поперечная связь с ендовой. Бытовал и покоеобразный, так называемый круглый двор, полузакрытый, а также трехрядная связь. Небольшая открытая часть двора называлась проглеей и на зиму закрывалась щитами.
Западнорусский тип: жилище на низком подклете или без него, с завалинкой, двухрядная или трехрядная связь, двор покоеобразный или глаголем.
Южнорусский комплекс (южные и Смоленская губернии, Среднее и Нижнее Поволжье), открытый двор, незамкнутый, с постройками, стоящими без определенного порядка, либо замкнутый двор-крепость, двор-каре, круглый.
Донской комплекс: срубный "круглый" (шестистенный) дом с четырехскатной кровлей, на подклете либо дом-связь с двухскатной кровлей; оба типа с открытым двором, обычно незамкнутым, с расположенными поодаль хозяйственными постройками.
Кубанский и Терской комплексы: дом саманный или глинобитный, с четырехскатной крышей и открытым двором, с постройками, стоящими без определенного порядка.


§ 3. Хозяйственные постройки

Хозяйственные постройки включают амбар, клуню, ригу, овин, поветь, пуньку, хлев, а также баню.
Амбар — бревенчатая, каменная, кирпичная, саманная или глинобитная постройка, прочная, с тесовой или железной кровлей, размером в среднем 4x4 м, обычно с широкой выступающей площадкой перед входом и с навесом над ней, установленная на больших камнях или деревянных толстых чурбанах-стульях, без окон, но с небольшим отверстием для вентиляции. Использовался для хранения зерна, муки, имущества. Внутри бревнами или толстыми досками вдоль стен выгораживались сусеки (закрома) для зерна и муки на невысоких ножках с дверцами-заслонками в нижней части; сквозь стены в сусеки могли пропускаться для вентиляции короткие дощатые трубы-короба. Более ценное имущество, семенное зерно хранились на втором ярусе. Амбары в целях противопожарной безопасности ставили поодаль от жилищ, например через дорогу, отделяя от порядка изб рядом деревьев, но на глазах.


Стр. 14

Клуня — легкая постройка, иногда без стен, стропила соломенной кровли стояли просто на земле. Использовалась для хранения снопов, молотьбы хлеба. Обычно клуни стояли за деревней.
Рига — бревенчатая, каменная, плетневая постройка для сушки сжатого хлеба перед молотьбой; однокамерная сушильня без ямы высотой около четырех метров, чаще с потолком, дверью и окном для подачи снопов. Пол настилали над землей на высоте около метра. Печь без трубы либо со сложной системой дымоходов ставили на землю. Пол между печью и стеной не настилали. Сбоку устраивали решетчатые жердевые колосники регулируемой высоты, на которые ставили снопы колосьями вверх. Риги, более безопасные от огня, но и более дорогие, постепенно вытесняли овины, хотя качество сушки было ниже.
Овин — двухъярусная постройка для сушки снопов перед молотьбой, обычно бревенчатая. В нижнем ярусе, часто в виде ямы размером 3х4 м и глубиной до 2,5 м с укрепленными бревнами стенами, стояла примитивная печь; вместо нее в одной из стен или в земляном полу делали нишу для костра. Верхний ярус (садило, насад — колосник) над ямой был рубленный из бревен, или каменный, или глинобитный, и имел щели, либо же был плотный, убитый глиной. Между полом (подом) и стенами оставляли щель до 40 см (пазухи, пазушины, пазы) для прохода дыма и тепла. Над полом делали из жердей решетчатые колосники (сушильня, цепки, гряды), куда ставили (сажали) снопы в 1—2 ряда колосьями вниз. Овин крыли соломой или тесом со щелями, чтобы проходил дым. В передней стене делали окно — сажальню — для подачи снопов.
Гумно — обширная хозяйственная постройка, рубленная, каменная, глинобитная или плетневая, соединявшая овин и ток для молотьбы.
Ток — обширная, плотно убитая и смазанная жидкой глиной площадка длиной до 15 м, шириной около 5 м, в центре слегка приподнятая с полого спускающимися краями. На ней в два рада колосьями внутрь расстилали предварительно развязанные снопы, и молотьбиты с цепами шли навстречу друг другу, вымолачивая зерно из колосьев.
Поветь — хозяйственная постройка на крестьянском дворе, примыкавшая к жилищу, — навес с потолком. Здесь хранили сани, телеги, колеса, сбрую и другое имущество, укладывали сено и солому, летом часто спали.
Пунька — небольшая надворная постройка, иногда на огороде, рубленная или плетневая, для хранения имущества не-


Стр. 15

вестки; сколько в доме было невесток, столько и пунек. Здесь летом спали молодые.
Хлев — постройка во дворе, обычно бревенчатая, иногда утепленная, на мху, где находился мелкий и крупный рогатый скот. Для тепла над хлевом мог быть решетчатый потолок для сена с отверстием над яслями — невысоким решетчатым ящиком с наклонной передней стенкой для сухого корма. Пол был земляной либо жердевой, дощатый со щелями для стока навозной жижи. Для лошадей рядом, под одной крышей, но отдельно от продуктивного скота, устраивалась конюшня; если лошадей было несколько, для каждой из жердей делалась невысокая выгородка — денник, так же как для каждой коровы могло выгораживаться стойло.


§ 4. Городское и усадебное дворянское жилище

В XVIII—XIX вв. в небольших городах, в том числе губернских, а в ранний период и в столичных, основная масса населения, включая небогатое купечество, живет в домах, по материалам, конструкции и планировке не отличающихся от крестьянского жилища соответствующего региона, вплоть до мазанок и соломенных и очеретянных крыш. Преобладают трехкамерная связь (сени, соединяющие две половины) и пятистенок с пристроенными вдоль длинной стены сенями, с крыльцом, выходящим на улицу рядом с передним фасадом. Обычны трехоконные передние фасады. Бытуют как дома с завалинкой, так и на высоком подклете. По мере роста городского населения за счет чиновников, служащих, лиц интеллигентных профессий и т.д. развивается сдача части жилища внаем, например чистой половины трехкамерной связи, а в домах с высоким подклетом его превращают в жилой и либо сдают жильцам, либо в него перебираются хозяева. При сдаче части дома целому семейству для него нередко устраивается отдельный вход разгораживанием больших сеней, пристройкой отдельных сеней или взятой в особую постройку лестницы на второй этаж. Переходящие в руки новых владельцев из мещан и купцов либо остающиеся у прежних, но обедневших хозяев дворянские особняки с мезонинами и усадьбы с флигелями также пускаются под жильцов.
Во дворах городских жилищ исчезают хлева, амбары, иногда бани (поскольку появляются общественные "торговые" бани), заменяясь флигелями для жильцов или хозяев; однако такие хозяйственные постройки, как конюшни и каретники, остаются.
При строительстве низшие сословия в городе по-прежнему предпочитают использовать дерево в силу его дешевизны и


Стр. 16

гигиенической предпочтительности. Но нередкими, особенно у дворянства, богатого купечества, чиновничества, становятся каменно-деревянные дома: низ из кирпича, верх деревянный. Каменный дом был престижнее, и в XIX в. все чаще замечается стремление выстроить дом из камня либо имитировать каменную постройку оштукатуриванием, с разделкой штукатурки на крупные квадры руста. В соответствии со стилем эпохи такие дома украшаются лепными фризами, карнизами, наличниками, модульонами, деревянными и оштукатуренными колоннами с лепными капителями. Широко известны случаи, когда деревянный дом обшивался так, чтобы имитировать рустику, а в обшивку вводили резные или лепные фризы и модульоны.
Новым явлением в городской архитектуре стали ставни на окнах, закрывавшиеся на ночь, а в жаркую летнюю пору и днем. Средневековый принцип размещения жилого дома в глубине двора, торцом к улице, исчезает. В глубине участка, но вдоль улицы строятся только богатые усадебные дома, однако примыкающие к ним флигеля выходят на красную линию, образуя парадный двор — курдонер. В этом случае за домом находится хозяйственный двор. Вместо прежнего бревенчатого тына такой двор отделяет легкая решетка с кованными фигурными воротами на каменных столбах. Особняки, дешевые дома городского простонародья выходят на красную линию, причем особняки расположены вдоль улицы, а дома-связь и пятистенки — перпендикулярно к ней. Дворы огораживаются дощатыми заборами с тесовыми воротами.
Внутренняя организация жилищ простонародья и их обстановка также повторяют крестьянское жилище. Только в бабьем куту все чаще двусторонний посудник начинает отгораживать чистую горницу, иногда сдающуюся одинокому жильцу, а вделанные в стены лавки заменяются передвижными скамьями и стульями. Своеобразна планировка барских особняков: первый этаж (бывший подклет) занимают кухня, хозяйственные помещения и людская для прислуги, по переднему фасаду во втором этаже располагаются парадные помещения с высокими потолками (гостиная, танцевальная зала, столовая, парадный кабинет, парадная спальня), а по заднему фасаду идут интимные комнаты хозяев (кабинеты, спальни), куда также иногда вторгаются столовая и малая гостиная; над ними, на антресолях, в комнатках с низкими потолками и маленькими окнами, куда ведут узкие винтовые лестницы, обитают дети, прислуга, приживалы, бедные родственники, молодежь; здесь же размещаются гости. Эти "второсортные" члены семей-


Стр. 17

ства обитают и в типичных для особнякового строительства мезонинах, произошедших, вероятно, от средневековых светлиц для женщин и детей.
Таким образом, с улицы дом был двухэтажным, иногда с мезонином, а сзади и с боков — трехэтажным. В больших усадебных домах, как городских, так и сельских, планировка примерно такая же, но добавляются лакейская с рундуками для отдыха лакеев — гостей и своих, девичья для горничных и исполняемых ими небольших работ (глаженье, шитье и т. п.), к л а с с н ы е для детей, буфетная около парадной столовой для хранения столовых приборов, салфеток, посуды и приносимых с кухни блюд перед подачей на стол. В богатых городских и усадебных домах кухня нередко находилась в отдельном помещении во дворе, чтобы кухонным чадом не беспокоить господ, так что горячие блюда лакеи носили через двор. Расположение комнат было анфиладным, затем была принята коридорная система. Печи, выходившие зеркалом в парадные или жилые комнаты, топились из коридоров или служебных помещений.
Во второй половине XIX в. меняются взгляды на гигиену, место детей в семье и возрастает количество населения, снимавшего жилье. Отказываются от разделения помещений на парадные и жилые, от антресолей и анфиладной системы. Появляются доходные дома, сначала небольшие, представлявшие собой увеличенный дом-связь, а также секционные многоэтажные дома. Поскольку в зажиточных и интеллигентных семьях считалось необходимым иметь постоянно проживающих в квартире кухарку, горничную, лакея, квартиры в 5—7 и более комнат имеют два выхода: из передней на чистую лестницу, ведущую в парадный подъезд со швейцаром, и черную — из кухни, ведущую во двор. В подъезде под лестницей находилась швейцарская, а в полуподвале или на дворе, в особом флигеле, — дворницкая. Такая система появилась и в немногочисленных теперь особняках.

ОРУДИЯ ТРУДА, ИНСТРУМЕНТЫ, ИМУЩЕСТВО


Соха — основное пахотное орудие в средней полосе европейской России. Устройство сохи зависело от почвы и рельефа района, систем земледелия и этнических традиций. По числу сошников различались однозубые, двузубые и многозубые сохи, по форме сошников — кодовые, с узкими сошниками и перовые,


Стр. 18

с широкими, по полицам (отвалам) — перекладные, или двусторонки, у которых полица переставлялась с одного сошника на другой, и односторонки, с неподвижной полицей. Наиболее распространены были двузубые сохи с перекладной полицей, называвшиеся великорусскими. Главная часть сохи — рассоха — толстая длинная деревянная доска с ногами — раздвоением внизу, на которые насаживались сошники. Железный сошник служил для горизонтального подрезания пласта, передвигавшегося вверх по треугольному перу и отваливавшегося полицей. Сошники устанавливались рядом, наклонно к почве, в разных плоскостях. Рассоха крепилась к оглоблям подвоями (притужинами, струнами) из перевитых виц или толстых веревок, а ее верхний конец зажимался между двумя брусьями, корцом и вальком, служившим для управления сохой, либо вдалбливался в рогаль — брус, скреплявший концы оглобель и служивший для управления. Полица — железная продолговатая сужающаяся лопатка с ручкой, укрепленная между подвоями и на одном из сошников. Угол наклона рассохи регулировался для изменения глубины вспашки. Для этого же подтягивали или отпускали чересседельник на лошади.
Сабан — усовершенствованная однозубая соха-односторонка с подошвой-полозом, а потому более устойчивая, с ножом, резавшим почву, двумя железными или чугунными отвалами, иногда на колесном передке, с сильно выгнутым дышлом или низко расположенными оглоблями, что усиливало тягу. Использовался на тяжелых степных почвах на востоке, в Нижнем Поволжье, у татар, башкир.
Косуля (кривуша) — улучшенная соха-односторонка с широким пером левого сошника, край которого отгибался вверх и вместо ножа отрезал вертикально пласт земли. Полица лежала неподвижно на левом сошнике, а справа ставился плоский деревянный отвал. Применялся на плотных, тяжелых почвах, при взмете нови и т. п.
Орало — пахотное орудие с крупным лемехом и маловыгнутым отвалом, с низкорасположенными над самым лемехом оглоблями. Орало сильно раздробляло почву, облегчая боронование, было более устойчивым, и работать им было легче, чем сохой.
Рало — старинное деревянное пахотное орудие в виде крюка, вырубленного из дерева с корневищем. Отличалось низким приложением тяговых усилий. Использовались однозубые, двузубые и многозубые рала для пахоты, перепашки и заволакива-


Стр. 19

ния семян на залежах, в степи, где хлеб высевался прямо по жнивью. Не имело отвала, разрывая землю и раздвигая ее в стороны.
Плуг — орудие для тяжелых, например целинных, почв, клеверищ и т. п. Отличался выгнутым дышлом с низким приложением тяговых усилий, колесным передком и высокими ручками. Деревянный плуг имел толстый полоз, железный нож-резак, железный широкий лемех, горизонтально насаженный на полоз, и отвал. В основном был распространен в южных степных районах. В конце XIX в. появляются покупные железные, чаще шведские плуги.
Буккер — пахотное орудие, сходное с многокорпусным плугом, использовался в южнорусских губерниях, обычно для перепашки.
Борона применялась для обработки почвы после вспашки, заволакивания семян. Древнейшей была борона-суковатка в виде сплоченных вицами половинок недлинных еловых бревен с оставленными довольно длинными сучками. Суковатка была особенно популярна на севере, где почвы были засорены камнями и новь часто разделывалась после пала на вырубленных участках леса с оставшимися пнями. Более совершенны были корпусные бороны в виде решетки из деревянных брусьев либо парных толстых прутьев, между которыми закреплялись деревянные или железные зубья. Аналогичного типа были и поздние железные бороны, иногда борона-зигзаг, с зигзагообразно изогнутыми железными полосами, в которые вставлялись зубья. Бороны крепились к постромкам лошади за железное кольцо на одном из углов бороны.
При уборке хлебов применяли в основном серп — сильно изогнутую в виде неправильного полукруга железную пластину, сужающуюся к концу; на противоположный конец под прямым углом насаживалась ручка, на внутренней кромке часто насекались зубья. Серпы были как привозные заграничные, так и русские.
Жатва была женской работой. Мужчины убирали хлеб косой с "грабками" — подобием граблей с очень редкими длинными зубьями, под углом прикрепленными к косе. Коса-стойка, или литовка, с длинным древком (окосьем, косевьем), к которому прикреплена короткая поперечная рукоять, использовалась и во время сенокосов на лугах. На севере, где на покосах много пней, камней или кочек, а также на косогорах распространена коса-горбуша с короткой слегка изогнутой рукоятью. При уборке сена применялись деревянные грабли и деревянные вилы-тройчатки


Стр. 20

Таблица III
ОРУДИЯ ТРУДА


Стр. 21

Таблица IV
ЗЕМЛЕДЕЛЬЧЕСКИЕ ОРУДИЯ




Стр. 22

из тонкого древесного ствола, расходящегося тремя ветвями под острым углом. При уборке навоза и на других работах использовались кованные железные вилы-тройчатки с тремя зубьями либо двойчатки (двоешки). При молотьбе применялся цеп. Он состоял из длинной, в рост человека, рукояти (цепильни, держальни) и короткой, в 50—70 см и весом от 600 г до 2 кг рабочей части (молотила, била, цепца), соединенных сыромятным ремнем (путцом, путом). Способы соединения были различны. Например, в ручке высверливали канал глубиной около 10 см и в его основании пробивали поперечное отверстие; ремень, привязанный к рабочей части, пропускали через канал отверстия и прибивали к ручке.
Наиболее распространенным инструментом был топор с довольно широким лезвием и широкой проушиной. Различались большие тяжелые топоры дровосеков с относительно узким лезвием и длинным прямым топорищем, более легкие плотничные топоры на изогнутом топорище и небольшие столярные топорики — легкие, с коротким слегка изогнутым топорищем. Для долбления корыт, лотков, при бондарных работах использовалось тесло — топор со слегка изогнутой рабочей частью двоякой кривизны и лезвием, перпендикулярным к топорищу. Для строгания, шкурения бревен и жердей применяли скобель — плоскую неширокую слегка изогнутую пластину с лезвием на рабочей части и двумя короткими рукоятями по сторонам, насаженными немного под углом. В XVIII в. для чистовой обработки древесины появился наструг — рубанок в виде большого бруска твердого дерева с прорезанным в нем клиновидным летком, куда вставлялось плоское железко с односторонним лезвием на рабочей части, закрепленным в летке клином. При строгании больших плоскостей применяли большой двуручный рубанок "медведку". Для долбления использовали разного размера долота с деревянной рукоятью, вставленной в раструб, в отличие от режущего инструмента стамески, рукоять которой насаживалась на хвостовик рабочей части. С древности для сверления дерева применяли разного размера буравы а с XIX в. — вставлявшиеся в коловорот перовые сверла. Бревна раскряжовывались двуручными поперечными пилами, а для распиловки вдоль, на доски, с XVIII в. стали применять длинные двуручные продольные пилы, слегка сужающиеся к одному концу, с зубьями в форме неправильного треугольника в отличие от поперечной пилы, имевшей зубья в виде равнобедренного треугольника. Столяры пользовались также лучковыми поперечными и продольными пилами с узким полотном, закрепленным между двумя высокими стойками, и распоркой посередине.


Стр. 23

Концы пилы стягивались с помощью тетивы и короткой закрутки, упиравшейся в распорку. Применяли также одноручные пилы-ножовки с полотнами разной ширины. Для строгания профилей столяры использовали разнообразные галтели с полукруглыми железками, калевки, отборники, зензубели и т. д.
Для обработки волокнистых материалов (льна, конопли) женщины пользовались специальными орудиями труда. Мялка — наклонный из досок или долбленый желоб с входящей в него на шарнире узкой доской с ручкой на конце. Трепало — нечто вроде большого широкого деревянного ножа с ручкой. Широкие кленовые гребни с частыми узкими зубьями на узкой длинной рукояти использовались для чесания кудели рукой либо вставляясь в донце. Прялки для ручного изготовления нитей из кудели были двух типов и состояли из довольно широкой лопаски, к которой привязывалась кудель, тонкой ножки и донца, ставившегося на лавку; когда пряха садилась на донце, лопаска располагалась на уровне ее лица. Были прялки - копыл, целиком вытесанные из комеля дерева, выкопанного с корневищем, и составные прялки-точенки, у которых донце и лопаска с ножкой изготовлялись отдельно. При прядении с прялкой применялось веретено, на которое наматывалась ссученная нить, — цилиндрическая, сужающаяся к концам палочка длиной около 30 см, один конец ее был утолщен, либо на него насаживалось шиферное пряслице для устойчивости вращавшегося, как волчок, веретена.
Самопрялки с большим колесом и ножным приводом разных конструкций появились довольно поздно и были относительно редки вследствие дороговизны. Рабочей частью самопрялки был рошманок — деревянная рогатка, усаженная железными загнутыми зубчиками, которые цепляли нить; рогатка насаживалась на железное веретено вместе с точеными заодно волчком и вьюшкой, на которую наматывалась нить. Готовые нити затем перематывались на воробы — большую крестовину из планок, в концы которых вставлялись веретена, сновальню — крестовину из двух рамок и мотовило — вертикальную стойку с двумя перпендикулярными к ней и друг другу рогами. Ткацкий стан, или кросна, представлял собой массивную большую раму из брусьев, в которой вращались навой — вал с намотанными нитями основы, пришва — вал, на который наматывалась готовая ткань и в котором двигались с помощью подножек набилки — рейки, в которые вставлялось бердо в виде гребня с пропущенными через него нитями основы, и ниты — ряд попарно соединенных нитяных петель,


Стр. 24

собранных на двух параллельных рейках; через ниты также пропускалась основа, поочередно поднимавшаяся для прокидки челнока.
При вышивании применяли швейку в виде невысокого столбика, вставленного в донце; на его конце была мягкая подушечка или лоскут замши, куда булавкой прикалывали ткань в пяльцах — легком двойном ободке.
При плетении кружев нитки, намотанные на коклюшки — короткие гладкие палочки с головками, закреплялись на бубне — круглом плотно набитом валике на козлах.
При стирке пользовались вальком — массивным слегка изогнутым деревянным бруском с ручкой, "выбивая" им из ткани загрязненную мыльную воду. При глажении жесткого пересохшего холста применяли рубель — массивный брусок длиной около 60 см, слегка изогнутый, с зубцами на рабочей плоскости и ручкой, ткань наматывали на скалку и катали рубелем по столу.
У печи хозяйка использовала ухваты разных размеров, кочергу, чапельник, чтобы доставать сковороды, большую широкую деревянную лопату, чтобы сажать хлебы. Ухват сделан из железной полосы, изогнутой в виде незамкнутого круга так, что низ горшка или чугуна входил между рогами ухвата, или рогача, а заплечики садились на полосу; ухват насаживался на длинную рукоять. Чапельник — это насаженная на деревянную рукоять железная полоса с высеченным из ее середины и отогнутым языком.
В домашнем быту использовались деревянные солоницы с крышками большой емкости двух типов: в виде резного креслица или стульчика и в форме уточки. Для приготовления пищи применялись чугуны и глиняные горшки разного размера с округлым туловом, образующим заплечики, и узким дном (горшки отличались от чугунов низким венчиком в верхней части тулова), а для жарки — плоские глиняные миски — латки с высокими, почти вертикальными бортами. Жидкая пища (квас, молоко и т. п.) хранилась в глиняных крынках, горлачах, кубанах с округлым туловом, небольшим донцем и вытянутым горлом. Месили тесто, укладывали готовые печеные изделия на широкие плоские деревянные ночвы вроде подноса с невысокими бортиками. Пищевые продукты хранились в точеных высоких поставцах с крышками и в изготовленных из бересты туесах, или бураках, также с крышками. Ели из глиняных или точеных деревянных чашек деревянными ложками. Глиняные изделия были муравленными, т. е. покрытыми простой поливой, иногда со скромной росписью по ангобу, деревянные покрывались резь-


Стр. 25

Таблица V
ДОМАШНЯЯ УТВАРЬ




Стр. 26

бой или росписью. В домашнем обиходе для хранения расходного запаса воды, изготовления кваса, пива, сусла использовали большие глиняные корчаги емкостью до двух ведер, по форме напоминающие горшки, хмельные напитки на стол в праздники подавали в ендовах, деревянных или медных луженых, округлой формы, имевших носик, или в деревянных братинах, носика не имевших, а также в огромных ковшах-скобкарях, из которых напитки разливали небольшими ковшами-наливками. Формы ковшей были разнообразными и различались в основном расположением и формой ручки; например, Козьмодемьянские ковши были стоячие, с почти вертикальной широкой плоской ручкой. Пили напитки из медных, оловянных и деревянных стопок и из довольно объемистых (до одного литра) жбанов, собранных из клепок на обручах, с ручкой и крышкой. Вообще в крестьянском обиходе широко использовалась бондарная посуда: бочки, полубочки (пересеки), лагуны, кадки, чаны, ушаты, лохани, шайки.

1.


2.


3.

Глава V.
ОБУВЬ


В крестьянской среде с древности распространеннейшим видом обуви были плетеные из липового или вязового ("вязовики") лыка лапти. По способу плетения, например расположению лыка относительно продольной оси лаптя по диагонали либо вдоль нее и поперек, различались лапти московские, мордовские и т. д. Лапоть был неглубоким, с относительно коротким носком и закреплялся на ноге особым способом: в задник вплеталась петля, в которую продевали тонкую лыковую веревку — оборы, обматывали голень накрест и завязывали под коленом. Предварительно ногу обматывали узкой полосой холста летом, сукна зимой — онучами. Иногда для прочности лапти "подковыривали" тонкими веревками. Зимой для тепла в лапти клали сено. Это была дешевая, удобная, легкая и теплая обувь. На дворе носили плетеные из бересты ступни, или босовики, довольно глубокие, иногда с короткими широкими голенищами, а также чуни, или шептуны, — лапти из разбитых старых веревок. Кое-где, например на Дону, Кубани, Тереке, особенно у охотников были популярны поршни, сделанные из одного невыкроенного куска сыромятной кожи, которая собиралась вокруг щиколотки на продетом сквозь прорези в кромке кожи ремешке. Кое-где поршни назывались постолами. Женщины с лаптями и поршнями носили иногда вместо онуч паголенки — толстые орнаментированные вязаные чулки до колен, без ступни, начинавшиеся от щиколоток. Поскольку в крестьянстве красивой считалась толстая нога, богачки и щеголихи надевали несколько пар паголенок, а беднячки под них наматывали онучи.
Кожаной, преимущественно праздничной обувью у крестьян служили сапоги — обувь с высокими глухими голенищами до колен. В верхней части голенища изнутри подшивается кожаная подкладка — футор. Ступня спереди закрывается головками, под которые внутри подложен кожаный поднаряд; а пятка — задником с подложенным изнутри жестким куском кожи — капиком; для любителей делались сапоги "со скрипом", для чего под задник подкладывали полоску бересты.
Голенища пришивали к головкам и задникам, а снизу головки и задники кленовыми или медными гвоздями пришивали к подошве из толстой жесткой кожи. Внутри на подошву клали кожаную стельку. У рантовой обуви головки снаружи пришивали дратвой к подошве, образуя прошитую узкую полоску по периметру ступни — рант. Под пятку прибивали невысокий плоский либо высокий фигурный каблук, на который


Стр. 44

снизу можно подшивать кожаную набойку. Низкие каблуки подбивали медными подковками почти по всему периметру. Кожаной обувью крестьянок и мещанок были коты — открытые туфли на низком широком каблуке с подковками, у которых переда и кромки отделывались полосками белой кожи или алого сукна. К заднику котов пришивали петлю, через которую продевали тонкий кожаный шнур или ремешок, обвивавший накрест голень ноги. Коты носили с белыми бумажными или толстыми шерстяными чулками и паголенками. На юге обувь, подобная котам, называлась чириками, черевичками, чирками, чарыками.
Туфли — обувь с берцами, не закрывавшими тыльную часть стопы. Берцы — разрезные голенища на шнуровке, характерные для ботинок, полуботинок и туфель. У этой обуви на подошву сверху на рантах или гвоздях пришивается жесткий носок на поднаряде, соединенный мягкой союзкой с берцами. У ботинок берцы высокие, у женских иногда до колен, у полуботинок — не выше лодыжки. Любая обувь с отпоротыми голенищами, носившаяся дома как рабочая, называется опорками. В народной среде зимой использовались также валяные из овечьей шерсти черные, белые, коричневые, иногда с простым орнаментом валенки, называвшиеся также катанками или пимами. Зимой путники и часовые поверх сапог или валенок надевали кеньги — высокие, выше щиколоток, кожаные, меховые или валяные галоши. В сырую погоду в XIX в. стали носить низкие галоши, сначала кожаные, с конца XIX в. резиновые, в крестьянско-мещанской среде ставшие предметом щегольства. В армии кавалеристы и офицеры при верховой езде носили ботфорты — высокие (выше колена) сапоги с раструбом в верхней части либо с вырезным фигурным козырьком, прикрывавшим колени. В XVIII — XIX вв. в пеших войсках, а также гражданскими лицами во второй половине XIX — начале XX в. с башмаками и туфлями стали носить штиблеты — суконные гетры, закрывавшие верхнюю часть стопы и голень и застегивавшиеся сбоку на пуговицы.
Кожаная обувь в XVIII в. шилась на одну ногу, с квадратными носами, в XIX в. светские мужчины носили под панталоны сапоги без каблуков из тонкой, обтягивавшей ногу кожи с мягкой подошвой, чтобы походка была скользящей, неслышной. Женские туфли и ботинки шили из прюнели — жесткой проклеенной хлопчатобумажной ткани, из атласа, а для немолодых женщин, не заботившихся о форме ноги, — из бархата, плиса, мягкой кожи.
На грубую крестьянскую и военную обувь использовалась


Стр. 45

юфть — толстая, обработанная вальцами коровья кожа, из которой делали также упряжь и чемоданы; юфть была черная, белая и красная. Более изящная обувь шилась из опойка — тонкой кожи теленка, еще не евшего растительной пищи, а выпоенного молоком. Еще более тонкой кожей для покойной изящной обуви был сафьян — окрашенная в разные цвета или белая козловая кожа, обработанная вальцами для получения своеобразного рисунка; разновидностью сафьяна была шагрень. Из сафьяна и шагрени изготовляли также мелкие предметы. Изредка на тонкую изящную обувь, но в основном на перчатки использовали лайку — очень тонкую прочную и эластичную собачью кожу.

Глава VI.
ДРЕВНЕРУССКИЙ КОСТЮМ


Основу мужского древнерусского костюма составляла рубаха, или срачица (сорочка) длиной ниже колен, с отделкой на воротнике, концах рукавов, по подолу и косой застежке слева; в торжественных случаях к ней пристегивалось ожерелье — дорогой вышитый воротник. Рубаха дополнялась узкими длинными, заправленными в сапоги портами, собранными на поясе на шнурок — гашник. Разнообразна была верхняя одежда, распространенная преимущественно в социальных верхах.
Кафтан — распашной, широкий, иногда в талию — "становой", с узкими длинными рукавами; у богатых людей кафтаны были длинные, почти до щиколоток. К дорогим кафтанам пристегивалось ожерелье. Кафтан застегивался до пояса на накладные из шнура или галуна петлицы с кистями по концам; петлицы были также на коротких разрезах на полах по бокам. Поверх кафтана, а у бедных людей вместо него надевался зипун — узкий, до колен, с застежкой спереди, без воротника. Поверх кафтана или зипуна мужчины и женщины носили однорядку — длинную, распашную, с очень длинными рукавами, собиравшимися в складки, без подкладки. Подобным однорядке был охабень — длиннополая широкая одежда с очень длинными и узкими рукавами с прорехами выше локтей, куда продевали руки, с одним стоячим воротником и другим широким отложным. Похож на охабень опашень, носившийся нараспашку и без кушака. Его рукава были нормальной ширины, но также с прорехами, откидные. Парадной распашной одеждой был ферязь с длинными рукавами, свисавшими ниже кисти либо собиравшимися в складку, без воротника, на меховой подкладке, с


Стр. 46

накладными застежками на длинных петлях. Посадские надевали ферязь прямо на рубаху, люди высокого положения — на кафтан, зипун. Дорожной осенней или зимней одеждой был суконный мятель — тип плаща. Корзно — тяжелый суконный подбитый мехом плащ — носили на левом плече и справа на груди застегивали большой фигурной застежкой — фибулой. Обыденной и парадной одеждой у социальных верхов была зимняя или летняя меховая шуба, крытая узорчатой тканью, длинная, широкая, с длинными рукавами и большим стоячим воротником, а также кожух — подбитая мехом богатая одежда, украшенная жемчугом и вышивками.
Женский древнерусский костюм отличался от мужского деталями покроя. Его основу составляла рубаха до пят с длинными, собиравшимися в складку рукавами и круглым воротом. На рубаху надевали глухие прямые или раскошенные сарафаны и короткие, собранные сзади в складку душегреи со множеством пуговиц, открытые, на лямках, либо глухие, с рукавами. Носили также телогрею — глухую, длинную, с застежками донизу, с длинными узкими откидными рукавами с прорехами выше локтя. Летник представлял собой длинную глухую, надевавшуюся через голову одежду на подкладке, сильно раскошенную книзу, с длинными колоколообразными рукавами, сшитыми лишь до локтя. Нижняя часть рукавов — накапки — свободно свисала и часто украшалась вошвами — дорогими шитыми кусками ткани. На летник пристегивался низкий глухой круглый воротник. Женщины носили также шубы — распашные или глухие, надевавшиеся через голову, с длинными рукавами с прорехами, которые можно было носить и откинутыми. Волосы девушки распускали или заплетали в косу с лентой, к которой пришивался косник — плотный треугольник из кожи или бересты, обтянутый шелком или расшитый бусами, жемчугом, полудрагоценными камнями. Вокруг головы была лента-повязка либо венец, также обильно расшитый. К нему надевали ряску — спускающиеся по щекам нити бус или жемчуга и поднизь — жемчужную сетку на лоб. Зимой носили круглые шапочки, опушенные мехом. Замужние женщины надевали шапочку из тонкой материи — подубрусник либо сетку из шелковых, серебряных, золотых нитей — волосник. Край волосника был более плотный, вышитый. Сзади подвязывали позатылень — кусок ткани, прикрывавший затылок. Сверху надевали убрус — шелковое или холщовое полотенце, украшенное вышивкой, со свисавшими по бокам концами. Вместо убруса можно было носить кики — разного покроя расшитые шапочки.


Стр. 47

Зимой поверх убрусов и кик надевали шапки с меховой опушкой и каптуры — капоры, закрывавшие шею до плеч.
Мужские головные уборы были разнообразны. Чаще всего это был колпак или высокий, остроконечный, из войлока, поярка, сукна, бархата с меховой оторочкой клобук. Носили также мурмолки — высокие, плоские сверху шапки из дорогих тканей, с отворотами по краям, и столбунцы — высокие цилиндрические меховые шапки; у богатых людей столбунцы были горлатные — из нежного меха с горла соболя. В доме мужчины надевали тафью — суконную, шелковую или бархатную тюбетейку, плоскую, богато расшитую; выходя из дому, на нее надевали другой головной убор. Тафье была подобна кучма, но не округлая, а с острым верхом, опушенная мехом.

НАРОДНЫЙ КОСТЮМ


§ 1. Мужской костюм

Мужской костюм был в большей или меньшей степени однородным по покрою во всех великорусских областях, что связано с положением мужчины в обществе. И в экономическом, и в юридическом положении мужчина был более самостоятельной и мобильной фигурой. Отправляясь в свободное от сельскохозяйственных работ время на заработки, иногда далеко и надолго, мужчина общался с людьми иных местностей, с горожанами, знакомился с чужими обычаями и внешним видом, приобретал большую широту взглядов и терпимость, а его внешний вид нивелировался. Кроме того, одинаковые для всех местностей условия работы мужчины, обычно тяжелые, под открытым небом, делали мужской народный костюм функциональным, а функциональность опять-таки вела к единообразию состава и покроя. Различия заключались в основном в терминологии.
Основу мужского костюма составляла рубаха всюду одинакового туникообразного покроя: с перегнутым на плечах центральным полотнищем, в котором делался круглый вырез для шеи и разрез (пазуха) на груди слева (рубаха-косоворотка); по бокам пристрачивались перегнутые вдоль прямые или косые бочка, а к ним и к центральному полотнищу пришивались рукава прямого покроя, также из перегнутых вдоль полотнищ-точей. Между рукавами и бочками вшивались сложенные пополам прямоугольные ластовицы, обычно из ткани другого цвета, например кумачные; они расширяли рукав, допуская размаши-


Стр. 48

Таблица VII
МУЖСКАЯ РУБАХА. ПОРТЫ И ШТАНЫ



Стр. 49

стые движения, а когда испревали от пота, выпарывались и заменялись новыми. На плечах, груди и спине с изнанки подшивался кусок ткани — подоплека, лежавшая на груди и спине "по прямой", либо "по косой", углом вниз; при испревании она также заменялась новой. Пазуха застегивалась на пуговицу налево; иногда в вырез ворота вшивался невысокий воротник-стойка. Таким образом, мужская рубаха, как и все элементы народного костюма, была чрезвычайно конструктивной, простой в изготовлении, почти не требовавшей ножниц и дававшей при шитье минимум отходов трудоемкой в изготовлении ткани. Длина рубахи — в среднем до колен, у парней и молодых мужиков немного выше. Носилась она навыпуск, с кушаком. Орнамент в виде мелкой вышивки красной нитью располагался по вороту, пазухе, обшлагам и подолу, а у праздничных рубах также по швам бочков и подоплеки. В конце XIX в. под влиянием города появилась рубаха на кокетке, с манжетами и прямым разрезом.
Рубаха дополняется портами из домотканины, обычно в белую и синюю или красную, серую, черную полоску. Они шились из двух перегнутых вдоль полотнищ (калош) с вшитым между ними большим четырехугольником или ромбом — ширинкой, расширявшей шаг. В поясе порты собирались на шнурок — гашник, или очкур. В XIX в. появились штаны из домотканого или фабричного сукна, отличавшиеся вшитым поясом, застегивавшимся на пуговицу, с клапаном на разрезе, клинообразными вставками на внутреннем шве и вшивными карманами. Порты при штанах стали играть роль рабочей или исподней одежды.
Разнообразна, но столь же функциональна и конструктивна была верхняя мужская одежда. Основным ее традиционным видом был кафтан, а также производные от него полукафтанье, поддевка, казакин и т. д. Кафтан — праздничная одежда из домотканого или покупного фабричного синего, коричневого, черного сукна и даже плиса, длиной до колен, приталенная, со сборками сзади и с боков, с сужающимися книзу рукавами, невысоким стоячим воротником, вертикальными прорезными карманами, с подкладкой до талии, застегивавшаяся налево на крючки или большие медные пуговицы. Он мог быть с цельной спинкой, со сборами на боках или с отрезной выкройной спинкой, с раскошенной ее нижней частью и со сборенными боковыми клиньями. Суконные кафтаны отделывались по карманам, обшлагам, воротнику и борту полоской плиса.
Полукафтанье и казакин примерно такого же покроя были выше колен. Поддевка, также выше колен, имела широкий запах


Стр. 50

Таблица VIII
ВЕРХНЯЯ ОДЕЖДА



Стр. 51

Таблица IX
ВЕРХНЯЯ ОДЕЖДА




Стр. 52

налево, застегивалась на крючки и была с невысоким воротником-стойкой, с отрезной выкройной спинкой, сильно сосборенная на талии сзади. Пониток — также праздничная одежда — шился из домотканой полушерстяной ткани и был приталенный, со сборами на талии, но длиной ниже колен. Зипун — повседневная верхняя одежда из сермяги с широким запахом налево без воротника и с косым вырезом на груди, длиной ниже колен — застегивался на кожаные узелки. В отличие от кафтана, казакина или поддевки зипун подвязывали кушаком, тогда как кафтан носили нараспашку, а иногда и наопашь — надетым в один рукав. Разновидностью понитка была чуйка из черного или синего фабричного сукна длиной ниже колен с широким запахом налево, без воротника, с вырезом у горловины, отделанная мехом по вороту, борту и рукавам. Чуйка и сибирка — синий или черный длиннополый двубортный суконный сюртук с отложным воротником и лацканами на груди — были одеждой преимущественно купечества и мещанства.
В конце XIX в. в деревню из города приходят одно- или двубортный жилет, который носили с рубахой навыпуск, и пиджак на вате — длиннее современного, прямой, двубортный, с прорезными прямыми карманами на боках, отложным воротником и лацканами на груди.
Повседневной зимней одеждой был овчинный полушубок выше колен с отрезной выкройной спиной, заложенный в талии в мелкие складки, с широким запахом налево, на крючках, с невысоким меховым воротником-стойкой и с косыми прорезными карманами, отделанный мехом по обшлагам, полам, карманам и борту, а иногда и на груди. Бекеши — удлиненные до колен крытые сукном полушубки — носили более зажиточные слои населения. В дорогу в ненастье дополнительно надевали армяк из домотканой армячины, халатообразный, длиной до середины икр, с широким запахом налево, без застежки, с широким шалевым простеганным воротником, который носили с кушаком. Подобными по покрою были азям, чапан, халат. Зимой в дорогу надевали повторявший покрой армяка овчинный тулуп длиной до пят.
Распространенным мужским головным убором была валяная из поярка шляпа с узкими прямыми полями, с высокой, слегка сужающейся кверху тульей и прямым круглым донцем; тулья могла сужаться до середины, а затем кверху снова расширяться, образуя перехват. Такие шляпы назывались гречневиком, черепенником. Носили также валенку — валяный высокий колпак с нижней частью, отвернутой вверх наподобие околыша. Зимой


Стр. 53

носили меховые треухи и малахаи со стоячим меховым козырем спереди и отворачивающейся вниз задней лопастью, а также овчинные папахи. К концу XIX — началу XX в. получает распространение, особенно у парней, молодых мужиков и зажиточных крестьян, картуз с небольшим лакированным кожаным козырьком, суконный, с довольно высоким околышем и невысокой мягкой тульей.
Вся мужская одежда непременно подпоясывалась широкими кушаками, довольно длинными, несколько раз оборачивавшимися вокруг талии, с концами, заткнутыми по бокам за кушак, и поясами-покромками, ткаными, узорчатыми, с концами, украшенными кистями и бахромой, довольно длинными, либо несколько раз оборачивавшимися по талии и концами затыкавшимися, как широкий кушак, либо один раз охватывавшими талию и завязывавшимися узлом сбоку. Носили и длинные крученые пояса с кистями, завязанные узлом. Без пояса могли выйти "на люди" только маленькие дети. Богатые подпоясывались высоко, под грудь, чтобы выпирал живот, бедняки — низко, почти по кострецу.
Обувались в лапти с онучами, рабочей обувью были ступни или босовики, а праздничной — смазанные дегтем сапоги из толстой кожи.


§ 2. Женский костюм

Значительно разнообразнее и сложнее мужского женский костюм, часто различавшийся по расцветке и орнаментации не только по губерниям или уездам, но и по отдельным волостям и даже селам. Столь же сложна и терминология женского костюма: однотипные вещи в разных местностях могли называться по-разному, и в то же время в разных губерниях одно и то же название прилагалось к различным видам одежды.
Дробность женского костюма связана с особенностями положения женщины в обществе и семье. Во-первых, женщина не была самостоятельна юридически: получить паспорт на отлучку с места жительства она могла только с разрешения отца или мужа. Во-вторых, она была постоянно привязана к хозяйству и семье; даже после окончания полевых работ на ней оставались все домашние дела и прибавлялись работы по обеспечению семьи за зиму домоткаными тканями, одеждой. Женщина редко отлучалась сколько-нибудь далеко и надолго от своего селения, мало была знакома с чужими обычаями и обиходом, обладала более узким кругозором, была более консервативна, нежели мужчина, и в полной мере оказывалась хранительницей традиций, в том числе и в области одежды.


Стр. 54

Кроме четкой локальности женского костюма, его привязки к определенным регионам, а также определенным возрастным группам, следует отметить его комплексность. Использовался не просто костюм, а костюмные комплексы, детали которых были нерасторжимыми.
Специалисты различают сарафанный комплекс, паневный комплекс, комплекс с андараком, комплекс с кубелеком, а также более позднее и повсеместное явление, обусловленное влиянием города, — так называемую парочку — юбку с жакетом.
Основой всех женских костюмных комплексов является рубаха. Она служила повседневной одеждой, дополняясь сарафаном, паневой, андараком, кубелеком, нагрудой, плечевой одеждой. Рубаха состоит из стана и рукавов, деталей, нередко разных по качеству, цвету ткани и отделке. Стан делался из отбеленного домотканого холста, рукава также были холстинные белые либо пестрядинные, кумачные, затканные красной нитью и т. д.
Наиболее архаичным типом женской рубахи является рубаха туникообразная, в виде длинного холста, перегнутого на плечах, с вырезным воротом и вшитыми, как у мужской рубахи, бочками и рукавами; нередко туникообразная рубаха имела и ластовицы. Отличалась она от мужской рубахи только длиной до пят и отсутствием подоплеки. Позднее такая рубаха стала чисто старушечьей и обрядовой, смертной одеждой.
Большую группу женских рубах составляют рубахи с поликами — вставками ткани на плечах, между воротом и рукавами. Различаются рубахи с косыми, имеющими форму ромба поликами, с прямыми, пришитыми по основе, т. е. по продольным нитям холста, и с прямыми поликами, пришитыми по утку — поперечным нитям холста. Полики нередко делались из затканки — специально тканой материи. Есть также группа бесполиковых рубах: рубаха с воротушкой — круглой вставкой у ворота, рубаха с рукавами, пришитыми к вороту и присборенными вокруг него, и рубаха на кокетке — покрой более поздний, пришедший из города.
Женские рубахи были с прямым разрезом на груди, без воротника либо с низким воротничком-стойкой, а как более поздний и редкий вариант, преимущественно свойственный рубахе с кокеткой, — с отложным узким воротничком с закругленными уголками; такая рубаха иногда имеет и манжеты. Расположение орнамента такое же, как и на мужской рубахе: по подолу, на концах рукавов, по вороту и разрезу, а на рубахах с поликами — и по поликам. Иногда и рукава были целиком орнаментированными, в том числе ткаными. В некоторых губер-


Стр. 55

Таблица X
ЖЕНСКАЯ РУБАХА




Стр. 56

ниях, например в Орловской, Смоленской, рукав заканчивался манжетой в сборку. В Тамбовской губернии на запястье поверх рукава рубахи надевалась узкая тканая полоска в виде браслета, так что образрвывалась как бы сборчатая манжета. В Рязанской губернии на праздничных рубахах были узкие и длинные рукава с прорезями, в которые продевались руки; такие рукава завязывали на спине.
Украшали женские рубахи вышивкой, а также затканкой, т. е. узкими вытканными и нашитыми на рубаху полосками, мелкой аппликацией из кумача, ситца, китайки в виде геометрического орнамента, дополнявшейся вышивкой. В Рязанской губернии во время жатвы надевали без другой одежды так называемые пожнивные рубахи с вышивкой. В Калужской губернии, где носили распашную паневу, женские рубахи вышивали по подолу только спереди, там, где они были видны в прорез паневы, а девичьи — вокруг всего подола, поскольку девушки носили сарафан.
Панева является древнейшим видом женской одежды, ее носили в комплексе с кичкой и особой нагрудной и плечевой одеждой. Это одежда преимущественно замужних женщин, девушки надевали ее по достижении половой зрелости, а иногда и во время свадебного обряда. В древности ареал распространения паневы был значительным, постепенно он сужался, заменяясь сарафанным комплексом, так что в некоторых губерниях панева соседствовала с сарафаном, чаще всего как с девичьей и старушечьей одеждой. В середине XIX в. панева была еще известна в южных уездах Московской и северных уездах Калужской и Рязанской губерний, но в конце века уже исчезла и сменилась сарафаном; в XVIII в. ее носили еще севернее — в Меленков-ском, Судогском, Муромском уездах Владимирской губернии. В XIX в. панева была распространена только в южнорусских и прилегающих к ним восточных и западных губерниях: Орловской, Курской, Тамбовской, Воронежской, Белгородской, Пензенской, Калужской, Рязанской, Смоленской. Аналоги паневы имеются на Украине, в Белоруссии, Литве; так, украинская плахта есть собственно распашная панева.
Панева представляет собой поясную одежду из трех и более частично сшитых кусков ткани из шерсти, специально изготовленных на ткацком стане. Типология паневы чрезвычайно дробная. Различается она по крою и расцветке. По покрою различаются паневы распашные, открытые спереди или сбоку и с прошвой, глухие. Оба типа присущи всем областям южной России. В Смоленской губернии среди распашных панев разли-


Стр. 57

чаются растополка, у которой одно полотнище располагается спереди и два сзади, так что открытыми оказываются оба бока, и разнополка, состоящая из трех полотнищ разной длины, из которых короткое располагается справа, а треть первого и третьего полотнищ носили с подтыком — отворачивали и перекидывали через пояс. В Орловской, Курской, Воронежской, Тамбовской, Пензенской, Калужской, Рязанской губерниях панева открыта спереди; носили ее, подтыкая углы за пояс. Вариантом является панева-плахта с разрезом спереди, бытовавшая в Севском и Трубчевском уездах Орловской губернии, которая состояла из двух сшитых наполовину полотнищ. В Рязанской и Орловской губерниях носили также гофрированную паневу.
Панева с прошвой, видимо, более позднее явление. Крестьянки, отправляясь в город, распускали распашную паневу, так как ходить в городе в подоткнутой паневе считалось зазорным. Вероятно, из этих соображений в паневу вшивалось четвертое узкое полотнище — прошва, причем иногда ее вшивали временно, на "живую нитку". Прошва располагалась спереди или сбоку. При этом даже в тех случаях, когда прошва вшивалась сразу при шитье паневы, она делалась из иной, нежели основные полотнища, ткани, и четко выделялась именно как прошва, а по швам нередко отмечалась полосками кумача, позументами.
Значительно обширнее количество вариантов паневы по расцветке, орнаментации и украшению; нередко отдельным селам или их группе были присущи свои варианты. При этом в связи с перемешиванием населения в процессе колонизации южных земель и другими историческими процессами четкое распределение цвета и орнамента по регионам провести трудно. Основной тип — синяя клетчатая панева, распашная или глухая, преобладала в бассейне Оки, в Рязанской, Курской, Пензенской, Тамбовской, Орловской, Воронежской губерниях. В некоторых местностях Рязанской, Воронежской, Калужской губерний бытовала панева черная клетчатая. В Мещерском районе, на севере Рязанской и в части Тамбовской губерний носили синюю гладкую и красную полосатую паневу; красная панева известна также в Тульской и Воронежской губерниях, т.е. в бассейне Дона, а также в некоторых местностях Смоленской, Орловской и Рязанской губерний. В Воронежской губернии известны сплошь расшитые шерстью темно-синие или черные клетчатые паневы, в Калужской, Рязанской губерниях — украшенные ткаными узорами, иногда очень сложными. Обычно паневы имели богато украшенные кумачовыми лентами, зубчиками, ромбами, галунными нашивками подолы, кромки вдоль разрезов, а также швы прошв. В Рязанской губернии молодухи носили


Стр. 58

Таблица XI
ПАНЕВЫ И АНДАРАК



Стр. 59

Таблица XII
ПЛЕЧЕВАЯ ОДЕЖДА ПАНЕВНОГО КОМПЛЕКСА



Стр. 60

праздничные паневы с хвостиками из лент длиной до 20 см, в Тульской губернии сзади и на бедрах нашивали квадраты из бумажных тканей с тремя бубенчиками. Бубенчиками украшали праздничные паневы и в Калужской губернии.
Глухая панева естественным образом должна была эволюционировать в юбку. Юбка, чаще известная под названием андарака, преобладала у однодворцев, потомков военно-служилого населения южнорусских и юго-западных областей, стоявших в социальном отношении несколько выше крестьянства и в быту тяготевших к более высоким социальным слоям; лишь во второй половине XIX в. однодворцы слились с крестьянством. Андарак представлял собой шерстяную, обычно (в Рязанской, Смоленской губерниях) полосатую юбку с красными, синими, зелеными полосами. В Орловской, Курской, Пензенской, Воронежской, Тамбовской губерниях, особенно в двух последних, у однодворцев наряду с полосатыми носили одноцветные синие или темно-бордовые юбки, причем иногда параллельно с паневами, а в некоторых селах, например в Воронежской губернии, юбки подтыкали за пояс, как паневы.
Южновеликорусский комплекс одежды с паневой, андараком или юбкой включает в себя ряд разновидностей нагрудной и плечевой одежды. Так, в Смоленской и Брянской губерниях, соседствовавших с Белоруссией, где также бытовал андарак, его носили со шнуровкой — затягивавшейся на груди на шнурках безрукавкой типа корсажа, бархатной или шерстяной, красной или синей, вышитой золотой нитью. В Смоленской губернии ходили в стеганых душегреях без рукавов, до талии или чуть ниже, и носовке. Это была надевавшаяся поверх рубахи через голову белая одежда, в старину без рукавов, позже с рукавами с ластовицами; по швам она украшалась тесьмой, прошвами, мережкой, по подолу — вышивкой.
Новый фасон такой одежды, отрезной по талии, с богато орнаментированным ткачеством и вышитым низом, назывался занавеской. Занавеска, или запон, нагрудник, передник, была распространена и в Рязанской, Тульской, Калужской губерниях. Эту белую, крашенинную, пестрядинную, кумачную или из набойного ситца туникообразную одежду с рукавами и ластовицами и прямоугольными вырезами сзади до лопаток носили поверх рубахи и паневы или сарафана. По подолу и кромкам рукавов она украшалась затканкой, вышивкой, полосками кумача, китайки, кружевными прошвами. С конца XIX в. занавеску шили здесь без рукавов, с грудкой и на лямках и надевали через голову с косоклинным сарафаном из домотканого полосатого или клетчатого холста с многоцветными ткачеством по


Стр. 61

подолу в форме шестиугольников. В этих же губерниях бытовал костолан, или сукня, длиной до колен или чуть ниже, надевавшийся поверх рубахи и паневы. Это одежда туникообразная, прямая, с рукавами до локтя или длиннее. Костолан играл роль платья, и без него на улицу не выходили. Украшался он от подола до талии как панева. Носили здесь также поверх другой одежды навершники, прямые и распашные, без клиньев и косоклинные, длиной 40—80 см, с короткими или длинными рукавами либо без них, с прорезями для рук, очень богато украшенные.
Запон, занавеска бытовали в Орловской, Воронежской, Тамбовской, Пензенской, Курской губерниях. Это одежда с рукавами или без них, с отрезной грудкой и с прямоугольным вырезом сзади до лопаток. В южных губерниях носили нагрудники длиной 80 см, прямые, с длинными рукавами с ластовицами, с разрезом на груди, шушун длиной 50 см, прямого покроя, без рукавов, а также шушпан прямого же покроя, но длиной до колен, с рукавами. Поверх другой одежды здесь надевали сукман — ниже колен, распашной, с длинными рукавами, а также суконные черные или темно-синие распашные короткие приталенные безрукавки. Наконец, широко использовался передник с завязками на поясе или под мышками.
Паневный комплекс дополнялся головным убором, преимущественно типа кички с животными формами. Однако незамужние девушки носили открытый головной убор — повязку в виде более или менее широкой ленты, иногда с твердым околышем, дополнявшуюся хвостом из лент. Повязка могла украшаться бисерной бахромой, напоминающей северную ряску. В южном, юго-западном и юго-восточном регионах замужние женщины носили кокошники. В Смоленской губернии они были высокие, лопатообразные, парчевые или бархатные, украшенные золотым шитьем и бисерной или жемчужной поднизью либо невысокие в форме шапочки, покрытой кисеей, полотенцем с красной затканкой на концах или платком. В Рязанской, Тульской, Калужской губерниях кокошник или шапочка был праздничным головным убором; он имел высокое очелье и круглое донышко из красного бархата или шерстяной фабричной ткани, расшитые золотом, отделанные позументами, позатылье украшали лентами и бисером, с боков свешивались бисерные подвески.
Постепенно кокошник, как более архаичный головной убор, сменялся кичкой с сорокой, которую носили преимущественно достаточно зажиточные женщины. Недаром в Орловской, Курской, Воронежской, Тамбовской губерниях он был распространен в основном в среде однодворцев, причем надевался после венчания, в праздники и преимущественно до рождения первого


Стр. 62

Таблица XIII
НАГРУДНАЯ ОДЕЖДА ПАНЕВНОГО КОМПЛЕКСА




Стр. 63

ребенка. Бытовали здесь кокошники трех типов: курский двух-гребенчатый, или седлообразный "шеломок" — кокошник с высоким твердым очельем, мягко снижавшийся к затылку и напоминающий шапочку, и высокий твердый цилиндрический кокошник с высоким прямоугольным гребнем на затылке. Кокошники украшали золотым галуном, расшивали блестками и бисером. При надевании кокошник слегка сдвигали на лоб, а затылок закрывали позатыльником из холста с надставкой из малинового бархата, закрепленным с помощью тесемок. Иногда поверх кокошника повязывали красную ленту или шелковый платок, концы которого завязывали спереди или на макушке.
Повсеместно в южновеликорусских губерниях были распространены кичкообразные головные уборы, наиболее характерные для паневного комплекса. В ряде мест термин "кичка" относился ко всему головному убору, иногда чрезвычайно сложному по конструкции, состоявшему более чем из десятка деталей. В этом случае одну из основных деталей, собственно кичку в классическом смысле этого слова, представлявшую собой твердое возвышение надо лбом, своего рода околыш в сочетании с волосником, плотно облегавшим голову, называли повойником. Твердый околыш различной формы — треугольной, округлой, лопатообразной, с двумя рожками — делали из простеганного или проклеенного холста, луба, бересты. На повойник надевали позатыльник, а затем сверху — сороку. Позатыльник — прямоугольная полоса ткани, часто бархата, украшенная шитьем и бисером, — укреплялась на темени с помощью тесемок и закрывала волосы сзади. Сорока — это особо выкроенный и сшитый кусок ткани — красного сатина, атласа, штофа — с вышитым золотой нитью или сделанным из широкого галуна очельем. Часто встречаются сороки, у которых очелье и боковые крылья скреплены и образуют нечто вроде шапочки; их делали из цветного плиса и украшали галуном либо же целиком шили из широкого галуна, украшая по бокам большими цветными шелковыми помпонами-махрами, как, например, в Орловской и Курской губерниях. Иногда позатыльник просто пришивали к сороке. Кое-где в Воронежской и Тамбовской губерниях поверх кичек носили украшенный лентами, позументами, бисером лоскут ткани, ниспадавший до пояса. Местами в Тамбовской губернии бытовала кичка с очень высокими рогами. Разновидностью кичкообразного головного убора была кищонка, надевавшаяся поверх собственно кички и представлявшая собой налобник, украшенный лентами, бисером, позументами, иногда с розетками из лент на висках.


Стр. 64

В Рязанской, Тульской, Калужской губерниях в качестве остова для сороки чаще всего использовалась кичка с острыми рогами, скатанными из пеньки и простеганными нитками; были также тупорогая, "комолая", лопатообразная и копытообразная кички из луба, обшитого холстом. Сзади к ней привешивали повойник со вздержкой на шнуре. Поверх кички на лоб могли надевать связку в виде полосы холста с вышитыми квадратами на концах; концы связки завязывали под позатыльем. Перед сороки обычно вышивался. Сороки пожилых женщин и вдов были белыми, молодые женщины шили будничную сороку из красной крашенины, праздничную — из кумача или малинового штофа, на подкладке из белого холста, пестряди, набойки.
Сороки — сложный убор из восьми, одиннадцати, даже четырнадцати элементов, имевших собственные названия. Кичку-чепчик с твердым очельем надевали на голову и привязывали тесемками. К ней плотно привязывали позатыльник с бисерным или серебряным шитьем. Затем на кичку надевали сороку и также привязывали ее тесемками. Потом надевали поднизь — налобное украшение в виде сетки из мелкого цветного бисера, за ней — опушки — заднюю и переднюю из собранных веерообразно разноцветных шелковых лент, обшитых позументом; опушки укрепляли под поднизью на сороку завязками. Под поднизь надевали налобник с косицами в виде черных перышек селезня на полосе позумента, закрепленных розетками из разноцветных шелковых лент и пуговиц. Над косицами подвязывали чело — красную шелковую ленту на тесемке, концы которой свешивались над висками. Под позатыльником повязывали две длинные шелковые ленты на тесемке — отвес. Над отвесом прикрепляли арепей — розетку из одной широкой и двух узких лент с пуговицей в центре; он закрывал сороку в том месте, где сходились завязки и тесемки, на которых держались другие части головного убора. Все это богато украшалось бисером, стеклярусом, вышивкой золотой и серебряной нитью.
Были и другие детали, варианты форм и названий. Например, в Смоленской губернии носили высокие и рогатые стеганые кички, под которые подкладывали жгут из пакли. Поверх кички надевали сороку, налобник, позатыльник, махры, подкосник, вислючки, а сверх всего этого еще и наметку. Она имела вид длинного полотенца из тонкого белого домашнего холста, сложенного в полосу, которым трижды оборачивали кичку; концы наметки с цветной бахромой закладывали по бокам головы или завязывали сзади и распускали. На концах наметки вышивали гладью геометрический или стилизованный растительный орна-


Стр. 65

мент, нашивали полоски кумача, ленты, тонкие кружева. Девушки носили наметки покороче и без кички, так что макушка головы оставалась открытой. В конце XIX в. в Смоленской губернии носили сборник — надрезанный с одной стороны кусок ткани, закладывавшийся на голове в складки, а также подубрусник, стеганый из холста или бархата, в виде шитого золотом повойника с твердым околышем из дощечки; на холщовый подубрусник накидывали сложенный на угол платок с завязанными сзади, "по-бабьему" концами.
Во всех южновеликорусских губерниях, особенно в XX в., женщины имели платки — фабричные или домашней работы, набивные, часто обшитые бахромой, кумачом, стеклярусом, бисером. Девушки завязывали платок под подбородком, либо, сложив его в широкую полосу, сзади под косой, а замужние женщины — на затылке.
Верхняя женская одежда южновеликорусских губерний в основном была такой же, как и мужская, отличалась лишь размерами и наличием украшений. Так, женские зипуны часто отделывали плисом, на полушубках выкладывали орнамент из кусочков кожи и разноцветной тесьмы по подолу и правой поле и т. п. Однако встречались и чисто женские виды верхней одежды. В Воронежской и Курской губерниях была распространена корсетка из домотканого коричневого сукна с отрезной спинкой, вставными клиньями ниже талии, выкройными рукавами, застегивавшаяся на крючки; по вороту, правой поле и кромкам рукавов она обшивалась черным плисом или гарусом. В Рязанской губернии носили шушпан, шушун или сушун — туникообразную распашную или глухую одежду длиной до колен или немного ниже, с рукавами до локтей с ластовицами, обильно украшенную красной тесьмой, кумачом, ситцем.. Шушпан нередко носили как накидку, перекинув рукава наперед, а в ненастье — накинув на голову. Здесь же шили юпу, или юпочку, — распашную туникообразную одежду белого домашнего сукна или полусукна. Праздничная юпа была без рукавов, будничная — с рукавами, довольно короткая, украшенная выкладками из кумача, позумента, бархата, бахромой, вышивкой. До конца XIX в. встречались и другие виды одежды: крутик, коротыш, прижимка и др.
Неотъемлемой частью женской и девичьей одежды был пояс. В южновеликорусских губерниях носили разнообразные тканые и плетеные пояса, по украшению концов отличавшиеся большим разнообразием. Например, пояс-покромка из черной или темно-синей шерсти, который заканчивался лопастями различной формы, украшенными бахромой, бисером, галунами, лентами, рас-


Стр. 66

шитыми гарусом; узкий плетеный из цветной шерсти пояс с кистями; тканые шерстяные кушаки с узором в полоску и преобладанием красного цвета над белым, зеленым, синим, желтым. Длина покромок и кушаков была значительной, их несколько раз оборачивали вокруг талии, а концы подтыкали под покромку по бокам либо завязывали сзади, а там, где не носили передника, — сбоку или спереди.
Основной вид обуви — лапти косого плетения с белыми или черными онучами или шерстяными вязаными чулками под оборы, а также кожаные чоботы, или коты, — галошеобразные туфли на невысоком каблуке с подковками, спереди и сверху орнаментированные красным и желтым сафьяном, сукном, украшенные спереди цветными шерстяными махориками. Кожаная обувь также закреплялась на ноге оборами — черными или красными плетеными шерстяными шнурами или тонкими полосками кожи, пропущенными через петлю на заднике.
Довольно разнообразны были нагрудные, шейные и другие украшения. Ожерелок, или жерелок, подгорлок в виде бисерного кружева, закрепленного на полоске холста, носили на шее, застегивая сзади на пуговицу. Гайтан — плетеная бисерная тесьма длиной 50—70 см, заканчивался бахромой, медальоном или крестом. Ожерелье представляло собой узкую полоску кумача с плотно нашитым бисером и перламутровыми пуговицами. Носили также дутые стеклянные бусы, разнообразные дутые медные серьги с привесками из цветных бусинок, разноцветной шерсти и т. п., а также очень характерные для кичко-образных головных уборов пушки — ушные украшения в виде шариков из гусиного белого пуха или заячьей шкурки, закреплявшиеся ни висках.
Наиболее известная женская народная одежда, иногда неправильно считающаяся исконно русской, сарафан — основная часть сарафанного комплекса. Этот комплекс принадлежит преимущественно центральным и, особенно, северным, северо-восточным и северо-западным губерниям. Однако сарафан носили и в южновеликорусских губерниях.
Выделяют пять типов сарафана:
глухой косоклинный, с проймами, называвшийся в некоторых губерниях шушуном и сукманом; он бытовал в Новгородской, Олонецкой, Псковской, Рязанской, Тульской, Воронежской, Курской губерниях и был старинным типом сарафана, постепенно заменявшимся другими;
косоклинный распашной или с зашитым швом спереди, с проймами или на лямках, распространенный почти исключительно в Северо-Восточной России, Поволжье, Приуралье, Мо-


Стр. 66

Таблица XIV
САРАФАНЫ




Стр. 68

сковской, Владимирской, Костромской, Ярославской, реже в Вологодской и Архангельской губерниях; в Ярославской и Тверской губерниях он известен под названием ферязь, в Тверской и Московской — саян, а также кумашник;
прямой сарафан с лямками, известный также как круглый или московский, постепенно заменявший косоклинный сарафан и паневу;
прямой отрезной с лифом и лямками или вырезными проймами, происходивший от андарака, носившегося с лифом-шнуровкой; распространен в Псковской, Смоленской, Орловской, Вологодской губерниях и в Сибири;
сарафан на кокетке, с вырезными проймами и разрезом спереди до талии, застегивавшимся на пуговицы; позднего и повсеместного распространения.
Сарафан был довольно широко распространен в южновеликорусских губерниях, главным образом как девичья одежда, а в Рязанской Мещере — и старушечья. В некоторых местах он имел свои названия: саян, костолан, сукман. Это глухой косоклинный сарафан, косоклинный на лямках или, в начале XX в., с лифом, т. е. на кокетке. Шили его из кумача, китайки темно-синей, черной, красной. Носили здесь, но редко, и распашной сарафан на лямках; в этом случае обычно передний шов застрачивали и обозначали галунами и пуговицами с петлями. По подолу и переднему шву сарафан украшали здесь вышивкой шерстью, прошвами.
В северных, северо-восточных, северо-западных губерниях — Архангельской, Вологодской, Олонецкой, Пермской, Вятской, Петербургской — это был второй основной (после рубахи) вид женской одежды. По материалу и покрою он получал иногда особые названия: дубас, клетошник, набивник, суконник, штофник, дольник, костяч, шубка и т. д. Это были все те же пять типов сарафана, как правило, с нашивками из позумента и кружев по переднему шву, украшенному пуговицами с петлями. Шили их из пестряди, домашней крашенины, кумача, ситца, штофа, сукна, в том числе и ярких цветов, с клеткой или полосами. В Поволжье — Симбирской, Казанской, Самарской, а также в Оренбургской, Уфимской губерниях сарафан тоже был основным видом женской одежды. Наиболее старинным здесь считался глухой косоклинный сарафан с вырезными проймами или с лямками, украшенный по переднему шву позументами и пуговицами с петлями. В некоторых деревнях здесь носили распашные сарафаны. К началу XX в. преобладал прямой сарафан на лямках и сарафан с лифом-кокеткой, от которого


Стр. 68

совершился переход к "парочке" — юбке с кофтой, причем юбка иногда называлась сарафаном.
С сарафаном и в северных, и в поволжских, и в центральных губерниях обычно носили передники с грудкой или без нее, повязывавшиеся по талии. Праздничные передники по грудке вышивали красной нитью. В Поволжье передник назывался запоном, что говорит о связях местного населения с южными губерниями. Кое-где в Вятской губернии передник имел вид туникообразной одежды с коротким задним полотнищем и без рукавов — так называемая чина.
Частью сарафанного комплекса была плечевая одежда. На севере со старинными шелковыми и штофными сарафанами носили долгорукавку — подобие верхней части рубахи с очень длинными рукавами, удерживавшимися на запястье зарукавниками из узкой полосы ткани с плотно нашитыми бисером и цветными стеклами в оправе. Шили их из однотонного или узорного шелка. Широко распространен был шугай, или епанечка, известный также как трубалетка, сорокотрубка — распашная кофта с узкими рукавами, отрезная по талии, с простеганным на вате низом либо с цельной спинкой, без воротника или с отложным воротником. Разновидностью этой одежды была душегрея, похожая на коротенькую распашную юбку, нередко простеганная на вате валиками, сильно расширяющаяся и удерживаемая на груди лямками. В конце XIX в. получил распространение казачок — длинная распашная кофта, сшитая по фигуре, с невысоким стоячим воротником. В Архангельской и Вологодской губерниях носили также нарукавники, или рукава, — очень короткие кофточки с длинными рукавами или просто два рукава, соединенных на спине двумя узкими полосками ткани. Шили их из пестряди, набойки, а также шелка и кашемира.
Верхняя женская одежда в основном повторяла формы мужской. Но в Поволжье в комплексе с сарафаном носили верхнюю одежду особых форм. Это были холодники, ватошники, монарки, стуколки, душегреи примерно одинакового покроя: длиной до середины бедер, в талию, с прямым или отложным воротником и с большим количеством боров сзади. Шили эту одежду из домотканого сукна, красного штофа, сатина, отделывали бархатом, галунами. В южных поволжских губерниях носили бедуим. Это халатообразная одежда длиной ниже колен, немного расширявшаяся книзу, распашная, с отложным воротником и широкими прямыми рукавами, вшивавшимися в проймы сильно присборенными. Воротник украшали бисером, шелковыми кистями, бархатной обшивкой. Бедуим носили не застегивая и не


Стр. 69

Таблица XV
ПЛЕЧЕВАЯ ОДЕЖДА САРАФАННОГО КОМПЛЕКСА




Стр. 71

подпоясывая. Кое-где в Самарской губернии носили корсетки на шнуровке, а в Казанской и Симбирской — душегреи на лямках.
Девичьим головным убором в сарафанном комплексе, как и в паневном, были перевязки или ленты — более или менее широкие полосы штофа, бархата, шелка на твердой основе, в виде обруча, завязывавшиеся под косой тесемками. Над тесемками пришивали одну широкую или несколько узких лент. Лобную часть убора обычно вышивали золотой нитью, украшали воланами или сетками из жемчуга, бисера. В качестве свадебного головного убора на Севере использовалась коруна — очень широкий ажурный, богато украшенный обруч. В Поволжье была распространена фатка — шелковый, обычно красный платок, сложенный на угол и заложенный в виде полосы; он прикрывал теменную часть головы и завязывался сзади под косой. В косы часто вплетались косоплетки с привязанными к ним длинными шелковыми лентами, а иногда с косником.
Среди женских головных уборов самым распространенным был кокошник. Формы его разнообразны. В Олонецкой губернии это обычно был однорогий кокошник на твердой основе, с очельем, выдающимся вверх в виде тупого рога, и с плоским верхом, с боков опускавшимся на уши. Подобную форму кокошник имел и в других северных губерниях. В некоторых местностях Пермской губернии носили большой кокошник в форме полумесяца с острыми концами почти до плеч. Кокошники такой формы встречались и в Среднем Поволжье наряду с кокошниками в виде бархатной или парчовой шапочки. Для Казанской губернии характерны лопатообразные кокошники с очельем почти прямоугольной формы, но были и высокие островерхие и двурогие кокошники, называвшиеся кичками. Кокошники обильно украшали речным жемчугом, бисером, образующим иногда воланы, плашками перламутра, галунами, вышивкой золотой нитью, на лоб спускали сетку из жемчуга или бисера — ряску. В Псковской губернии чаще носили однорогий кокошник, очелье которого было густо усажено как бы шишками из жемчуга. К высоким островерхим и лопатообразным кокошникам подшивали легкое покрывало, опускавшееся на плечи и спину.
Кокошники надевали, как правило, молодые женщины, недавно вышедшие замуж. Через некоторое время, особенно после рождения первого ребенка, они заменяли его кичкообразными головными уборами. Так, в Олонецкой губернии бытовала сорока со сдерихой — род чепчика из холста с коронкой в виде копытца (сдериха), на которую надевали мягкую сороку в форме невысокого тупого конуса с завязками по бокам, которые завязывали на затылке под прямоугольным концом сороки. Помор-


Стр. 72

екая кичка имела вид твердой шапочки с удлиненной плоской затылочной частью. Постепенно совершался переход к простым повойникам в виде чепца со вздержкой на затылке. И сороку, и кичку, и повойник украшали вышивкой золотой нитью, галунами, кружевами и т. п. Носили повойник с платком, а иногда один платок повязывался вокруг головы, как повойник, а второй — поверх первого. В Поволжье нередко второй платок носили роспуском — завязывая или закалывая под подбородком так, что на спину опускались два угла платка.
Обувь в сарафанном комплексе была такой же, как и в паневном: лапти с онучами, кожаные галошеобразные коты, ботинки с резинками на невысоком каблуке. С кожаной обувью всегда, а с лаптями часто, особенно в Поволжье, носили вязаные шерстяные чулки, богато орнаментированные, иногда их расшивали мишурой и блестками.
Непременным украшением, особенно в Поволжье, были серьги разных форм. Повсюду дополнением к сарафану были бусы, ожерелья, излюбленным украшением — полоски холста, густо усаженные бисером, а на Севере — широкие круглые кружевные воротники. В Поволжье иногда носили, как и в южнорусских губерниях, гусиные пушки, вставляя их и в уши вместе с серьгами.
В истории народного костюма, и женского, и мужского, совершенно особым регионом являются казачьи области. Это связано у мужчин с постоянным использованием, полностью или частично, военной форменной одежды и со значительными заимствованиями элементов быта, в том числе и костюма, у местного коренного населения, а также постепенным внедрением и трансформацией элементов костюма разнородного пришлого населения. Так, казаки Кубанского и Терского войск носили однобортные длиной до колен бешметы со стоячими воротниками, застегивавшиеся доверху на множество мелких пуговиц, а поверх бешметов — черкески длиной ниже колен, до талии плотно облегавшие корпус, а ниже широко расходившиеся, без воротника, с открытой грудью, на крючках; на грудь черкески нашивались отделанные галунами газыри — гнезда для патронов. Рукава черкески, довольно широкие и длинные, отворачивались, так что были видны узкие рукава бешмета. Донские, астраханские, оренбургские, уральские и другие казаки носили форменные чекмени — однобортные, на крючках, со стоячим воротником, длиной до колен или выше.
С чекменями и черкесками носили шаровары. Обувью казакам служили сапоги, а в Терском и Кубанском войсках — плот-


Стр. 73

Таблица XVI
ГОЛОВНЫЕ УБОРЫ




Стр.74

но облегавшие икры ноговицы из мягкого тонкого войлока, а поверх них — кожаные чувяки с каблуком или мягкие сапоги. Головным убором у всех казаков были форменные фуражки войсковых цветов и овчинные папахи, в XX в. сменившиеся невысокой шапкой-кубанкой. Элементом форменной и домашней одежды были со второй половины XIX в. суконные башлыки, отделанные тесьмой. В холодную и дождливую погоду казаки носили зипуны обычного для крестьянского населения покроя, полушубки, которые с конца XIX в. у них стали форменной одеждой, тулупы и т. д.
Основной частью женского костюма, как и в Великороссии, была рубаха — туникообразная, с невысоким воротником-стойкой, прямыми поликами, сборенными у ворота и собранными на обшивку у запястья рукавами, а также рубаха на кокетке. Нередко для разных элементов рубахи использовались разные ткани.
Поверх рубах казачки надевали плечевую одежду разных типов. Старинным элементом донского праздничного костюма был кубилек, к началу XX в. уже выходивший из обихода. Он напоминает женские платья горских народов: Кабарды, Адыгеи, Дагестана, что не удивительно: казаки очень часто привозили себе жен из походов. Кубилек с отрезным лифом, в талию, с плотно прилегавшей цельной спинкой шили из синей или черной крашенины, синего, голубого, зеленого шелка. Лиф спереди до талии застегивался на мелкие пуговицы, На шее делался небольшой вырез, через который был виден ворот рубахи. Ниже талии кубилек был широкий, распашной; иногда правая пола его юбки заходила на левую. По разрезу кубилек обильно украшали галунами и золотым шитьем. Рукава были длинные, сборчатые у плеча, к концу широкие, так что был виден рукав рубахи. Неотъемлемой деталью кубилека был широкий пояс, богато украшенный, с массивной ажурной пряжкой, украшенной цветными стеклами или полудрагоценными камнями.
В Терской области казачки нередко носили повседневные и праздничные кроеные, как и мужские, но длинные, бешметы из ситца, черного, голубого, коричневого, зеленого атласа с отделкой из узкого галуна. По примеру горянок казачки иногда накидывали его на голову. Замужние донские казачки носили сукман — глухую одежду с очень короткими и узкими рукавами, без воротника, с коротким прямым разрезом, отделанную на груди и по подолу лентами и плетеной тесьмой. Его подвязывали по талии плетеным шерстяным синим или красным кушаком с кистями. Одеждой казачьей, в том числе и на Кубани,


Стр. 75

был и сарафан — прямого покроя, с лифом и сборками; его подпоясывали широким плисовым поясом.
В начале XX в. основным костюмом казачек стали юбки и кофты — парочки, ставшие обычными и в других областях страны. Юбок надевали несколько: нижние по подолу отделывали кружевами, верхние, особенно праздничные, расклешенные, имели внизу широкий волан — брызжу, отделанный лентой, полоской кружева, плиса. Из той же ткани, что и верхняя юбка, шилась кофта. В зависимости от покроя она называлась кофтой, блузкой, матене, кирасой. Блузки и кофты шили свободного покроя, без талии, на полчетверти ниже талии, с застежкой сзади или сбоку, с воротником стоечкой и длинным или до локтя рукавом, присборенным у плеча, а ниже — облегающим. Блузки отделывали гипюром, лентами, кружевами, закладывали складки. Иногда блузки шили на кокетке. Матене — кофта свободного покроя ниже пояса, распашная, с длинным прямым рукавом и воротником-стойкой. Их носили только замужние женщины. Кираса — это плотно облегающая кофта с небольшой баской до бедер, узкими длинными рукавами, у плеча присборенными, с воротничком-стойкой, застегивавшаяся спереди на множество мелких пуговиц, которую носили только молодые женщины.
Переселенцы из великорусских губерний принесли на Дон кокошник (к началу XX в. его перестали носить), а украинки — очипок. В основном же казачьи области выработали оригинальные типы головных уборов. Праздничным убором замужних женщин был вязаный колпак в форме чулка с махрами на макушке; на улице поверх колпака накидывали платок. Колпак в основном носили в комплексе с кубилеком. В XX в. колпаки сменились файшонкой — черной кружевной косынкой с длинными концами, собранными спереди на нитку; концы файшонки свисали по бокам, их закидывали за плечи или завязывали сзади бантом. Замужние женщины носили также кичку с двумя рожками с сорокой, как в южной Великороссии. Нарядные кички делали из зеленого или бордового бархата, вышивали золотой и серебряной нитью, бисером, жемчугом, зажиточные казачки носили с сорокой чикилики — жемчужные подвески у висков. Были кички и в форме небольшой круглой шапочки. Кичку вытеснил чепчик из ситца, бархата, шелка. Он состоял из двух полукруглых бочков с длинными концами и середины; концы сзади завязывались бантом. Но наиболее распространена была шлычка — полная и на шиш. Полная шлычка шилась как детский колпачок: к полукруглому заднику пришивали продолговатые бочка, обшитые воланами, кружевами, а понизу продевали или пришивали тесьму, которая завязывалась вокруг


Стр. 76

головы. На полную шлычку и чепчик накидывался платок. Шлычка на шиш представляла собой небольшой мешочек, надевавшийся на собранные в узел косы. Пожилые женщины носили большие платки, оборачивая их вокруг головы и завязывая концы узлом на макушке. У девушек-казачек были такие же повязки в форме обруча с лентами, как и по всей стране.
В XX в. юбка с кофтой распространились по всей России. В южновеликорусских губерниях юбки носило сначала бывшее однодворческое население, а затем они стали одеждой и крестьянок. Шили их из домотканого одноцветного или полосатого материала, почти всегда с преобладанием красного цвета. Праздничные юбки украшались по подолу лентами, галунами. Носили их и девушки, и женщины. В некоторых селах юбку подтыкали, как паневу; носили ее иногда и вместе с паневой. В северных губерниях, особенно ближе к Петербургу, носили ситцевые юбки с воланами по подолу, надевая их с кофтой с баской, отделанной рюшами. С парочкой надевали также одно-двубортный жакет с лацканами и суженными рукавами, собранными в плечах в буфы.

1.


2.


3.


4.


5.


6.


7.


8.


9.


10.

Глава VIII.
ГОРОДСКОЙ КОСТЮМ


§1. Женский костюм XVIII — первой половины XIX в.

Для всего XVIII в. характерны широкая юбка и тесно облегающий торс сильно декольтированный корсаж. Кроме нескольких радикальных перемен в силуэте юбки, изменения касаются лишь цвета, рисунка материи, отделки, фасона рукавов, длины юбки, формы выреза корсажа и т. д. Разделения на дневные и вечерние туалеты еще не было, разница была лишь в количестве отделки, украшений и головном уборе, так что даже богатые дамы имели всего несколько робронов, даже размер декольте не менялся в зависимости от назначения платья.
До начала 60-х гг. юбки нарядных платьев носили на панье — нижней юбке в форме колокола, обшитой в несколько рядов обручами с полосками китового уса (фишбейн) или плетеньем из тростника. К концу 50-х гг. панье чрезвычайно расширяется. Роброны, особенно парадные, шьются из плотных тканей — атласа, штофа или парчи. В начале 60-х гг. появились фижмы, заменившие панье. Они сильно расширяли фигуру в бедрах, но были эластичными, и их можно было прижать


Стр. 77

локтями, а подол платья стал мягче, так что можно было боком пройти даже в узкую дверь. В первой половине века женщины часто носят пудренные парики, сравнительно гладкие, со своеобразными завитками над лбом в форме рожек. В конце 60-х гг. юбку перестали раздувать на боках и появился турнюр, сначала небольшой, а в 70—80-х гг. довольно объемистый. Сборки драпируют сзади. Одновременно появились высокая прическа и высокие головные уборы — шляпа-шарлотта и чепцы. Носят их с довольно длинной кофтой-карако, которая была сразу принята дамами и продержалась до середины 90-х гг., тогда как от фижм не могли отказаться очень долго.
Около середины 90-х гг. в моду входят платья антик — туникообразные, со струящимися складками, подпоясывавшиеся высоко под грудью, почти без талии. Вырез довольно широкий, но не глубокий, рукава короткие, фонариком. Ткани легкие, светлые, у модниц полупрозрачные, поэтому под платье надевали чехол или трико телесного цвета. С ними носят простую прическу с локонами или с узлом на затылке, перевитым ниткой жемчуга. Такие свободные платья — шемизы — носили и в 80-х гг., но надевая их поверх корсета либо поверх корсета и турнюра, главным образом дома: это были "покоевые" платья. Шемизы обычно обшивались узкой фалбалой (оборкой).
С 70-х гг., выходя на улицу, вырез корсажа прикрывали мантильей или косынкой-канзу, но в платьях антик выходили на улицу с открытой грудью. При выходе на улицу надевали также довольно длинные распашные карако, а в холодное время года накидывали сверху епанчи. Платья со шлейфом с 70-х до конца 80-х гг. носили и на улице, и только бальные платья танцующих дам были без шлейфа или с отстегивавшимся шлейфом. Парадное придворное платье-роброн состояло из шнурованного корсажа без рукавов, к которому подвязывались короткие или полудлинные рукавчики, отделанные пышными кружевными оборками, юбки на фижмах и распашного верхнего платья со свободно ниспадающим шлейфом, который для танцев закладывали в специальные широкие прорезные карманы. С конца XVIII в. шлейф пристегивали к талии либо с помощью пришитого к кромке "пажика" — петли из ткани — надевали на запястье.
С 1782 г. жены и дочери служащих дворян в торжественных случаях носили платья цветов, присвоенных мундирам губерний, где они жили. На корсаж и атласную юбку надевался казакин или сюртучок из гладкой шерстяной ткани (стамеда) с оторочкой в цвет воротника и обшлагов мужского кафтана. Сюртучок был распашной, длиной выше колен. В торжественные


Стр. 78

Таблица XVII
ГОРОДСКОЙ КОСТЮМ



Стр. 79

Таблица XVIII
ГОРОДСКОЙ КОСТЮМ




Стр. 80

дни при дворе дамы появлялись в русском платье, подобии сарафана — распашном, на корсаже и юбке; к нему полагался кокошник, а девушкам — серповидная повязка.
Дома визиты принимали в пеньюаре или пудермателе поверх утреннего платья, или просто в утреннем платье и в блонодовом или батистовом чепце, а в 80-х гг. — в шляпе-шарлотте с перьями и лентами. Поскольку в 60-х гг. домашние платья не носили на фижмах, распашную юбку или длинную, до колен, баску корсажа драпировали на боках фестонами. В 70—80-х гг. домашние платья носили с турнюром. Молодые женщины и девушки дома надевали корсаж с рукавами и присобранную на боках и сзади юбку. Чтобы скрыть слабую шнуровку корсажа, дома часто носили пелерины с капюшоном, мантильи или канзу, безрукавные душегреи. С середины 90-х гг. домашние платья антик были с длинными рукавами и небольшим декольте.
С утренним платьем и пеньюаром замужние женщины носили чепцы, величина и форма которых менялась в зависимости от моды на прически. В 70—80-х гг. при высокой прическе к большой тулье пришивали широкую накрахмаленную оборку, в середины 90-х гг. чепец был невелик и завязывался под подбородком. Вне дома чепцы заменяли шляпами или прическу украшали лентами, кружевами, перьями, цветами, а на бал — драгоценностями. В 70-х гг. на высокую прическу водружали небольшие парусники, корзинки с фруктами, рога изобилия и пр. В XVIII в., особенно с 70-х гг., под край выреза корсажа закладывали большие газовые или кисейные косынки, канзу. Платья антик требовали длинных легких шарфов (эшарп) с развевающимися концами либо тяжелых набивных кашемировых шалей.
В течение всего XVIII в. широко распространены веера и опахала, обычно шелковые расписные, иногда с нашитыми блестками, на деревянных, черепаховых перламутровых станках, инкрустированных золотом. Немолодые дамы выходили на улицу с тростями красного дерева. Вместе с платьями антик в моду вошли занятия рукоделием, в том числе и в гостях, а поскольку на этих платьях не могло быть карманов, стали носить ридикюли — большие мешки, стянутые шнурком или лентой, надевавшимися на запястье. В большом количестве носили, особенно на бал, ювелирные украшения: подвески, серьги, портбукеты. В конце XVIII в. яркие камни сменяются бриллиантами, жемчугами или (очень умеренно) матовыми камеями.


Стр. 81

Туфли были на каблуках, кожаные, парчовые, глазетовые, с бантами, пряжками, розетками, каблуки красные. С платьями антик надевали легкие туфли без каблуков, с лентами вокруг икр.
В первое десятилетие XIX в. сохраняется мода на античные туникообразные платья, у девушек и молодых женщин светлых тонов, у пожилых дам, расставшихся с прежней модой, — из более плотных тканей, но также обычно светлых. Особенно модными стали простота и скромность в период Отечественной войны 1812 г. На волне патриотизма стали носить сарафаны, душегреи, кокошники. К концу второго десятилетия платья с высокой талией надевали на плотные или накрахмаленные нижние юбки. Днем дома и на улице носили закрытые платья либо надевали на декольтированное платье воротник-пелеринку, а с 1810-х гг. популярна канза и входит в употребление спенсер. В начале 20-х гг. появляются платья, затянутые в талию, широко вошедшие в быт с середины 20-х гг. Утренние и домашние платья в 20-х гг. шьют так, чтобы не требовалось сильно затягиваться, отделывают их широкими бертами, пелеринами до талии или набрасывают платок, шаль, косынку. Часто для дома шьют светлые нарядные пеньюары и дульетки, застегивавшиеся донизу. В моду в 20-х гг. входит прическа с горизонтальными буклями над лбом. Тулья чепца при этом сдвигается на затылок. Прически с начала XIX в. украшают диадемами, золотыми обручами, венками из искусственных цветов и колосьев, золотых и серебряных дубовых и лавровых листьев. С вечерними туалетами носили и всевозможные тюрбаны со страусовыми перьями, и береты. В 20-х гг. береты становятся большими, яркими, атласными или бархатными, их немного сдвигают на затылок или на правый висок, чтобы были видны букли над лбом. По-прежнему популярны кашемировые шали с яркими цветами, входят в моду шали клетчатые, с узором на кайме из пальмовых листьев и меандра. Веера обязательны, их носят на ленточке или цепочке на правом запястье. Обычно это старые большие веера, но уже входят в моду маленькие костяные или черепаховые веера с резьбой и росписью. Туфли без каблуков продержались до конца 20-х гг., но появились и атласные туфли на каблуках.
Для 30—40-х гг. характерен облегающий лиф при покатой линии плеча, тонкой талии и колоколообразной юбке. Вырез очень большой, так что иногда плечи открыты целиком. Рукава с очень большими буфами типа "баранья лопатка" или жиго; во второй половине 30-х гг. большие буфы выходят из моды и допускаются лишь маленькие буфы у локтя или в нижней части


Стр. 82

рукава, от локтя до кисти. Талия начинает удлиняться, юбка с большим количеством сборок на бедрах. В 40-х гг. появляется большая строгость линий, юбка удлиняется до пола, появляется шлейф. Характерные для 40-х гг. узкие рукава с белыми манжетами в конце десятилетия сменяются расширяющимися книзу и не доходящими до кисти руки, под которые надевают белые подрукавники.
Ткани в 30—40-х гг. черезвычайно разнообразны: легкие и тяжелые, одноцветные и многоцветные, узорчатые, полосатые, клетчатые. В 30-х гг. платья довольно пышно отделываются бертами, воланами, фалбалой, в первой половине 40-х гг. туалеты стали более скромными, но затем они снова стали пышно украшаться кружевами, аграмантом, вышивкой.
Дневные платья были с маленьким вырезом, а на декольте надевали канзу или шемизетки с воротником-стойкой, отделанным рюшем. Немолодые дамы с темными платьями из плотных тканей носили белую фрезу. Шили и цветные платья с белой вставкой, отделанной рюшем, либо с отложным воротничком. Домашние платья ничем не отличались от дневных выходных. В конце 30-х — 40-х гг. дома носили душегреи, с середины 40-х гг. появились кацавейки — теплые распашные кофты с рукавами. Замужние дамы дома носили чепцы. В первой половине 30-х гг., когда модной была гладкая прическа с пробором посередине и большим количеством локонов на висках а ля Севинье, стали носить чепцы а ля Мария Стюарт, с мыском над лбом и приподнятой у висков оборкой. Со второй половины 30-х гг. в моде были маленькие чепцы на затылке, перед прически таким образом был открыт, а с висков на плечи свисали две лопасти, обшитые кружевом или рюшем, такие уборы назывались фан-шон. Во второй половине 40-х гг. лопасти перестали носить. Чепцы делали из полупрозрачных тканей, отделывали лентами, кружевом, мелкими искусственными цветами. В конце 30-х — 40-х гг. чепцы часто заменяли шляпу, в них являлись с визитом, а пожилые дамы — и на вечера и балы. Выходить из дома без чепца или шляпы, шали, перчаток было не принято.
Зимой носили шубы, короткие шубки, теплые салопы, пелерины, рединготы, в теплые месяцы — бурнусы, дульетки, манто, мантильи на подкладке, летом на улицу надевали кисейные и фуляровые рединготы, легкие мантильи, тальмы, шали и шарфы. На улицу выходили также в бархатных, суконных или шелковых спенсерах поверх платья. Спенсер носили и дома в качестве лифа дневного платья с цветной или белой юбкой. При визитах шляпу, шаль или мантилью не снимали, как и перчатки. Ненадолго можно было остаться и в рединготе. Вошедший в моду


Стр. 83

Таблица XIX
ГОРОДСКОЙ КОСТЮМ




Стр. 84

летний зонтик на длинной ручке также вносили в гостиную.
Разница между бальными и вечерними туалетами заключалась в размерах декольте и отделке. Для театра, концерта, званого обеда или вечера декольте уменьшали кружевом или рюшем, подшитым под вырез, для скромного вечера надевали канзу. Гостьи в 30-х гг. являлись в шляпах или беретах, реже в чепцах, позже с вечерним туалетом носили чепцы, наколки из кружев или лент, ток, иногда тюрбан. Непременны были перчатки или митени, мантилья или шаль. Перчатки были длинные, лайковые или шелковые, с отделкой по краю кружевом, рюшем, бантиками. Перчатки снимали только за столом, митени вообще не снимали. Браслеты, крупные перстни надевали поверх перчаток. В 30-х гг. в бальной прическе носили белые или цветные страусовые перья в эгретах, райскую птичку, перья марабу, венки из колосьев, цветов, листьев. Популярны были газовые и атласные или белые кисейные тюрбаны с аграфами, перевитые жемчугом, золотыми цепочками или бусами, у старших дам атласные или бархатные береты с перьями. Все носят шпильки с драгоценными камнями, большие гребни, фероньерки. К концу 30-х гг. перья на прическе стали немодны и носят наколки из кружев, лент, гребни, шпильки, диадемы.
При дворе дамы надевали утвержденный в 1834 г. наряд в виде стилизованного распашного сарафана со шлейфом и золотым шитьем и кокошники. В маскарад можно было ехать в домино — широком и длинном черно-белом плаще с капюшоном и в полумаске, отделанной кружевами. Для верховой прогулки надевали амазонку — длинную, с большим шлейфом черную суконную юбку и плотно облегавший талию и грудь жакет с полупрозрачной вставкой, отделанной рюшем, на голову — шляпку-цилиндр с узкими полями и длинной кисейной вуалью.
Обувь с 30-х гг. была без каблуков, из атласа, прюнели, с завязками. Зимой носили невысокие ботинки из сукна или плиса на шнуровке или перламутровых пуговицах. В конце 30-х гг. появился невысокий тонкий каблук, а в конце 40-х гг. — обувь с лакированным носком. До середины 40-х гг. носок острый, затем квадратный. Теплые зимние ботинки иногда оторочены мехом, носят и фетровые ботики, башмаки со штиблетами на пуговицах. С середины 40-х гг. появились резиновые галоши, но они не были популярны.
С бальными и вечерними платьями надевали легкие шарфы, на улицу — шаль или платок из плотной ткани, иногда заменявшие верхнюю одежду. На шею повязывали маленькую газовую косынку. Носили и пелеринки разного рода, не длиннее


Стр. 85

талии, тальмы. Отложной воротник их завязывали лентой или закалывали брошью.
В конце 20-х — начале 30-х гг. носят большое количество ярких драгоценных камней и массивных золотых вещей. С менее парадными платьями, а также дома, даже в чепце носят фероньерку, лифы закалывают брошью, на рукавах и драпировках юбки носят аграфы, на поясе пряжку. В моде большие серьги, браслеты, перстни. В 1833—1834 гг. драгоценностей стали носить меньше, в основном ожерелья и броши, на балы едут с золотыми, бронзовыми и кружевными портбукетами. В 1835—1836 гг. в моду входят камеи, для 40-х гг. характерны скромные черные украшения из эмали, черепахи, гагата, а также бирюза и бисер. На исходе 40-х гг. наблюдается возврат к множеству блестящих драгоценностей.


§2. Мужской костюм XVIII — первой половины XIX в.

В XVIII в. мужской костюм состоял из кафтана, камзола, кюлот, чулок, башмаков, сорочки и галстука. Верхней одеждой служила епанча — суконный плащ с двумя отложными воротниками, один из которых был большой и мог заменить капюшон, на голову надевали треугольную шляпу с пристегнутыми к тулье боковыми и задним полями. В первой четверти века мужчины носят пышные парики с локонами, с 1727 г. — пудренные парики с косичкой и буклями на висках. Кафтан однобортный, с пуговицами от ворота до низа, до 1720 г. без воротника, затем с отложным воротником, с большими отворачивающимися обшлагами на трех пуговицах, с большими, низко расположенными спереди клапанами карманов, до 1720 г. пятилопастными, на пяти пуговицах, затем трехлопастными, на трех пуговицах. Камзол такого же покроя, но уже, короче, без воротника и обшлагов. Кюлоты — короткие, довольно узкие штаны, застегивавшиеся на пуговицу под коленом. До 60-х гг. чулки накатывались на кюлоты, позже кюлоты надевали на чулки. Чулки шелковые, белые. С 30-х гг. идет постепенное уменьшение обшлагов, немного укорачиваются полы кафтана. В 40—50-х гг. парадный кафтан, застегнутый на 3—4 средние пуговицы, обрисовывал талию; юбка его была расширена на боках китовым усом, конским волосом, грубой парусиной. Подкладывали и плечи. В конце 70-х — начале 80-х гг. веера складок на юбке спинки кафтана выходят из моды, передние полы стали скошены, задние гладкие, воротник становится стояче-отложным, высоким. Кафтаны не застегивают либо застегивают на груди на


Стр. 86

крючки, хотя есть пуговицы и петли. Шпагу носят под кафтаном, если нет разреза сзади, либо пропускают в левый разрез; разрезов три, иногда один. Камзол сильно сокращается в размерах, превращаясь в длинный жилет. У шляпы с 30-х гг. пришиваются к тулье переднее и заднее поля, при этом переднее выпукло огибает тулью, образуя угол. К началу 90-х гг. у щеголей кафтаны были с прямыми полами, очень узкой спинкой и высокой талией. Такой прямополый кафтан до середины 1810-х гг. оставался придворным парадным, а у барственных стариков встречался и в начале 20-х гг.
В начале 70-х гг. появился фрак, сперва только для ношения на улице и для верховой езды (рейт-фрак). Воротник стояче-отложной, передние полы округлены и уходят назад, из-под воротника спускается пелеринка, скоро исчезнувшая. С начала 80-х гг. фрак начинает заменять кафтан в дневном костюме. К началу 90-х гг. появились два типа фрака. Английский, с короткими фалдами, носили с панталонами в обтяжку или с лосинами и короткими сапогами с отворотами. Это был дневной костюм. Французский фрак с фалдами ниже колен и округленными передними полами носили с кюлотами и чулками, он был парадным или вечерним костюмом. У щеголей жилеты стали очень короткими, едва доходящими до пояса, с тройными отворотами, торчащими до плеч, фраки были коротенькие, воротники очень высокие, шляпы маленькие, с круглыми полями, сапоги с большими отворотами и кистями. Вместо париков щеголи носят длинную бесформенную стрижку.
В 1796 г. панталоны, фраки, круглые шляпы и стрижка запрещены.
Дома утром и даже днем носили шлафор или халат с шалевым воротником и обшлагами другого цвета, теплые, подбитые ватой или мехом, у вельмож с вышитыми орденскими звездами. На улице всегда ходили с тростью или палкой. До 80-х гг. трость высокая, с небольшим круглым набалдашником из серебра, стали, слоновой кости, золоченым; в 80-х гг. в моде набалдашники из слоновой кости в форме яйца или шляпки гриба либо тонкие трости с загнутой ручкой и двумя кистями на шнуре, затем до 90-х гг. были палки с золоченой, серебряной или фарфоровой ручкой, украшенной камеей, с вделанными в нее лорнетом или часами, либо толстые бамбуковые палки с черным шелковым шнуром и двумя желудями на нем, или суковатые лакированные дубинки, или короткие толстые трости. Встречались также тонкие камышовые трости, оплетенные соломкой или свитые из трех прутьев разного цвета. Во второй половине века стало модно носить в карманах камзолов, затем


Стр. 87

жилетов двое часов с висящими наружу цепочками; в 90-х гг. их носили с ремешком или ленточкой с множеством брелоков. Обязательным для щеголей считался лорнет на цепочке или шнурке на шее; его прятали в карман камзола или жилета. С визитом в гостиную входили с тростью и шляпой в руке, в последней четверти XVIII в. трость оставляли в передней, а головной убор, кроме зимнего картуза, брали с собой.
С начала XIX в. вновь начинают носить фраки, дневной с панталонами в сапоги с отворотами, вечерний — с кюлотами, чулками и туфлями. В конце 10-х гг. кюлоты и узкие панталоны сменились широкими панталонами поверх сапог или при туфлях на бал. Фрак с отрезными узкими фалдами, стояче-отложным воротником, рукава у плеча собраны в небольшие буфы, от локтя узкие. Жилет короткий, так что видна сорочка с высоким стоячим воротником, плотно обмотанным черным галстуком-косынкой. С конца 10-х — начала 20-х гг. распространяется сюртук с такими же воротником и рукавами, как у фрака, но с полами до колен или чуть выше, одно- или двубортный. Сначала это была верхняя одежда, затем домашняя и для улицы. В гости, театр надевали только фрак. Верхней одеждой служит шинель со стоячим воротником и пелериной, а также редингот, зимой шуба. Головной убор — круглая шляпа-цилиндр.
По-прежнему обязательна трость. В 1800-х гг. преобладают короткие толстые палки и тонкие трости-прутики с загнутой ручкой, в 10-х гг. — трости с круглым набалдашником. Часы носят либо на короткой цепочке, висящей из жилетного кармана, либо на длинной, через голову. Используют также бисерные, шелковые или волосяные шнурки, черные и цветные муаровые ленты. Лорнет в 10-х гг. обычно носят в правом кармане панталон, прорезанном ниже пояса. С начала 800-х и до конца 20-х гг. была мода на очки.
До середины 30-х гг. фраки и сюртуки с очень высокими и жесткими стояче-отложными воротниками, рукава с довольно большими буфами у плеча и узкие от локтя. Панталоны вверху умеренно-широкие, у колен сужаются, книзу снова расширяются, у щеголей превращаясь в раструбы. Бальные панталоны плотно облегают всю ногу. Во второй половине 30-х гт. воротники стали мягче и ниже, уменьшились буфы, линия талии поднялась. К началу 40-х гг. буфы исчезают, рукава вшиваются вгладь, воротники и лацканы лежат плоско или образуют мягко прилегающую шаль, талия по росту или выше. С 1846 г. талия опять опускается, полы сюртука и фрака выше колен на 20—25 см, панталоны прямые или сужаются книзу. В 1800—1820-х гг. фраки и сюртуки черные, реже коричневые, темно-синие, в 30-х гг.


Стр. 88

Таблица XX
ГОРОДСКОЙ КОСТЮМ




Стр. 89

цвета яркие, контрастные, в 40-х гг. многокрасочность исчезает, цветовые сочетания спокойные. Однако у щеголей по-прежнему жилеты яркие, иногда с мелким орнаментом (мушками). Сюртук стал повседневной одеждой, но для официальных и светских визитов, вечеров, балов, званых обедов обязателен фрак. К концу 30-х гг. фрак надевали только в торжественных случаях. Для первой половины дня более приличным считался черный доверху застегнутый сюртук, после обеда — цветной сюртук, светлые однотонные или полосатые панталоны, светлый жилет, черный атласный или цветной шелковый галстук, обычно все одного цвета. Фрак также носили со светлыми панталонами. Дневной фрак был застегнут на все пуговицы, к нему полагался черный или цветной галстук. В 40-х гг. черный или темный сюртук надевали только с черными или темными клетчатыми панталонами, а цветные светлые сюртуки — с однотонными или клетчатыми панталонами светлых тонов; клетка панталон мелкая. Жилеты, как правило, клетчатые. Пуговицы бронзовые либо обтянуты тканью.
Повседневной одеждой, особенно в провинции, были архалуки и венгерки. В столицах и больших городах в архалуке выходить на улицу было не принято. С венгеркой и архалуком носили обычные панталоны (темные или светлые, однотонные и в клетку), картузы, фуражки.
Бальный наряд в 30-х гг. состоял из цветного, реже черного суконного или бархатного фрака с черным бархатным воротником, бархатного светлого жилета, иногда расшитого золотом, серебром, шелками, белых или черных облегающих панталон. Сорочка с узкими гладкими манжетами, с гофрированным жабо или мелкими складками на груди, галстук белый батистовый или шелковый, с бантом. Чулки светлые шелковые и туфли-лодочки с глубоким вырезом, удлиненным квадратным носком и низким каблуком. Перчатки белые или жемчужно-серые, лайковые, в крайнем случае тонкой замши. Шляпа черная шелковая, складная (шапокляк). На торжественные балы все еще надевали кюлоты с белыми чулками и туфлями-лодочками, к ним полагалась треуголка. К концу 30-х гг. бархатные фраки стали не модны; бальный фрак черный или цветной, панталоны черные, жилет белый пикейный или шелковый, реже цветной с золотыми пуговицами. К концу 40-х гг. стали входить в моду цветные кашемировые или черные казимировые жилеты.
На бал или вечер являлись в длинном рединготе или темном широком плаще (альмавиве), зимой — в длинной шубе. Повседневно носили рединготы, длинные или короткие бекеши, шинели, шубы. Романтические особы предпочитали альмавивы, а


Стр. 90

молодежь иногда даже носила клетчатые пледы, сложенные драпировкой на левом плече. Обычно носили черные широкополые шляпы (боливар), летом и белые, серые, светло-коричневые; появились и соломенные шляпы. Но с нарядным костюмом надевали только черную шелковую шляпу-цилиндр. С сюртуком, коротким рединготом можно было носить картуз.
Не обязательны стали трости, и тонкие камышовые, с небольшим круглым набалдашником, и толстые бамбуковые или деревянные "бальзаковские", которые украшались шнурками с кистями.
В 30—40-х гг. оставался в моде бронзовый, золотой или черепаховый лорнет, при бальных панталонах на тонкой золотой цепочке на шее, заложенный за вырез жилета, при обычных панталонах с карманами спрятанный в карман; лорнет мог быть и на волосяном шнурке, прикрепленном справа к пуговице фрака. В начале 40-х гг. появился прямоугольный монокль в бронзовой или черепаховой оправе, подвешенный на волосяном или шелковом шнурке к верхней пуговице, а около 1847 г. — пенсне с пружинкой. Часовые цепочки из золота, стали, бронзы, цветного бисера развешивали по жилету; при трауре часы носили на черном шнурке или узкой черной ленте. Концы длинных галстуков скалывали булавками с жемчужиной, драгоценным камнем, камеей, кораллом или эмалевым цветком, голубком. У второразрядных щеголей были серебряные или бронзовые под золото булавки с поддельными камнями, с подковкой, сердцем, пистолетом, игральной картой и проч.; совсем дешевые щеголи носили "тульские" украшения из латуни. Пуговицы рубашек золотые, жемчужные, из драгоценных камней, очень маленькие. Кольцо носили одно, с драгоценным камнем или геммой, чаще с родовым гербом; у женатых было еще и обручальное кольцо. Печатка с гербом могла быть в виде брелока на часовой цепочке. Низкопробные щеголи украшали себя большими фальшивыми камнями, множеством печаток и др., не стеснялись использовать чужие гербы.
Следует учитывать социальные процессы, настроения и моды. Эпоха романтизма вызывала интерес к Востоку (архалуки, а в качестве домашней одежды халат, атласные шаровары, фески, туфли-бабуши с загнутыми носками, женские тюрбаны), воспетой популярным Вальтером Скоттом Шотландии (пледы) и средневековью (женские береты, фрезы, чепцы а ля Мария Стюарт), моду на поэтическую рассеянность, разочарованность, роковую стасть (кольца и шнурки для часов и лорнетов из женских локонов, небрежно свисающие на лоб кудри, для чего мужчины на ночь закручивали волосы на папильотки, а утром


Стр. 91

завивались щипцами), "гусарство" (венгерки, яркие, небрежно повязанные платки вместо галстуков), поэтичность, намек на революционность (боливары, карбонарские широкополые шляпы, широкие плащи — альмавива) и т. д. . Развитие экономики, образования, административного аппарата привело к вовлечению в городскую культуру множества людей из мещанства, купечества, мелкопоместного дворянства, духовенства. Это вызвало появление массовой культуры с ее суррогатами, неумением выбрать нужный тон, быть человеком "комильфо", к преувеличенной моде, щегольству при одновременном отсутствии вкуса и средств. Часть населения в городе носит костюм переходный от крестьянского к дворянскому.
В пособии описан костюм высших городских слоев, но это вовсе не значит, что так одевались все горожане, и при разработке экспозиции это необходимо учитывать.


§ 3. Женский костюм второй половины XIX — начала XX в.

В 50—60-х гг. сохраняется основная линия костюма, сложившаяся в 40-х гг. Она определяется формой корсета и кринолина — жесткой юбки на каркасе. До начала 60-х гг. кринолин круглый, расширяющий юбку во все стороны, затем он становится плоским, а в конце 60-х гг. на нем остаются только 2—3 нижних обруча, расширяющих только подол. Под легкие платья и дома надевают несколько жестко накрахмаленных юбок, прикрепленных к одному поясу. Лиф был облегающий, с круглой талией, либо с двумя мысками, или с баской в 20—30 см. Вновь появляются рукава с большими буфами. В конце 50-х гг. баски удлиняются или заменяются второй юбкой, длиной чуть ниже колен. К середине 60-х гг. перед лифа дневных платьев делают с двумя мысками, наподобие жилета, а баску сзади — в виде коротких узких фрачных фалд ("фрачок"). В 60-х гг. на кринолинах носят платья со шлейфом, с драпировками на бедрах и сзади, по моде XVIII в. Поверх платья часто носят казак — полудлинный, прилегающий в талии жакет из той же ткани, что и платье. К концу 50-х гг. появляется костюм из юбки и жакета в виде казака, свободной куртки или кофты. Его носят с блузкой с отложным или стоячим воротничком и с галстуком. С начала 60-х гг. костюм становится обычным дневным туалетом. Одежда яркая, пышная, с воланами, драпировками, складками, ткани яркие, узорчатые.
Вся верхняя дамская одежда чрезвычайно широка: пелерины, салопы, ротонды, бурнусы, полудлинные пальто и теплые


Стр. 92

казаки; пальто и казаки в талии обычно прилегают к спине. Спереди вся верхняя одежда заметно короче, чем сзади.
Утреннее платье — пеньюар состоит из батистовой или кисейной белой юбки и длинной свободной кофты, близкой по покрою к казаку. Носят также юбку и расшитое платье-капот, длинное и свободное. Все отделано кружевами, оборками, вышивкой. К концу 60-х гг. у капота появляется шлейф, расширяющиеся рукава; ниже талии он не застегнут. С пеньюаром и капотом носят белые подрукавники, белый кисейный чепчик, мягкую обувь. Вместо кринолина надевают крахмальную нижнюю юбку.
Шляпы становятся очень маленькими, почти или совсем без полей, богато отделываются; на шляпке часто носят небольшие вуалетки. Если поля есть, они приподняты по бокам и опущены спереди. Зимой поверх шляп надевают капюшон или башлык, носят также капоры, меховые шапочки. В туалете для прогулок большую роль играет зонтик.
Бальные и вечерние туалеты в 50-х — начале 60-х гг. декольтированы, рукава короткие или полудлинные, лиф с мыском. С середины 60-х гг. вечерние платья стали закрытыми, с длинными или полудлинными рукавами, а бальные по-прежнему с большим декольте и короткими рукавами, в конце 60-х гг. появляются платья на узких бретелях. Под вырез лифа подшивается узкое кружево, на небольших балах декольте прикрывается полупрозрачной косынкой или же под лиф надевают кружевную или кисейную вставку на 5 см выше выреза. Вечерние и бальные туалеты шьют как из тяжелых, так и из полупрозрачных тканей на чехле. Они перегружены всеми видами отделки, украшениями, но вечерние туалеты чуть скромнее. Туалет дополняется наколками, чепцами, током, фаншоном; наколки не имеют определенной формы, делаются по вкусу из бархата, лент, кружев, украшаются цветами, стеклярусом, бусами. Тюрбаны вышли из моды. Диадемы с эгретками и золотые обручи остаются в моде до конца 60-х гг. С вечерними туалетами носят также сетки на волосах из шелка, золотых нитей, украшенные жемчугом, маленькими золотыми цветочками или пчелами. Бальные ботинки обычно атласные, в цвет платья, либо черные, белые, украшены кружевом и пряжками; носки острые, с середины 60-х гг. округлые, каблуки тонкие. Короткие перчатки в середине 60-х гг. сменяются длинными, до локтя. Непременным атрибутом являются веера: расписные "китайские", кружевные или тюлевые, расшитые блестками или стальными гранеными бусами. В 50-х гг. на бал идут с букетиком в портбукете, в 60-х гг. портбукеты выходят из моды и цветы прикалывают к лифу. Носят массу драгоценностей: подвески, броши, широкие и пло-


Стр. 93

Таблица XXI
ГОРОДСКОЙ КОСТЮМ



Стр. 94

Таблица XXII
ГОРОДСКОЙ КОСТЮМ




Стр. 95

ские браслеты, бриллиантовые пряжки на бархотках; во второй половине 60-х гг. появляются серьги, броши, пряжки в "русском" стиле из эмали и цветных камней. Кольца относительно редки.
В 70—80-х гг. мода продолжает заимствовать образцы платьев XVIII в., слегка перерабатывая их. Частично заимствуются и прически, шляпки и обувь на высоких каблуках. Платье состоит из облегающего лифа на корсете, юбки и драпировок на юбке. До середины 70-х гг. лифы преимущественно с баской, большей частью спереди более длинной, чем сзади и на боках. Иногда перед баски заменяли драпировкой "передником", подшитой под край лифа. Баска была разрезной спереди и сзади или только сзади. Концы короткой баски ложились поверх драпировки на турнюре. Лифы дневных, а часто и вечерних платьев шили закрытыми, с невысоким стоячим или стояче-отложным воротником и подшитым или наложенным белым воротничком. Лифы нарядных вечерних платьев были с прямоугольным или треугольным вырезом, отделанным высоким рюшем, иногда с кружевным жабо. Бальные туалеты без рукавов, глубоко декольтированы на груди и спине, рукава дневных и закрытых вечерних платьев большей частью полудлинные, у открытых вечерних платьев рукава до локтя; манжеты с белыми подрукавниками, под манжетой может быть кружевная оборка.
Носили платья с одной или двумя юбками. В начале 70-х гт. еще были платья с драпировкой "передником"; сзади над подолом была пришита большая оборка. Платья с середины 60-х гг. носят с турнюром, причем в 70-х гг. турнюр очень большой. Драпировку на турнюре и трен делали из сложенного складками большого полотнища, пришитого к поясу под баской. Подол юбки обычно обшивался гофрированным или складчатым высоким воланом, а на нарядных платьях — двумя-тремя воланами. Шили также платья с так называемой туникой — верхней юбкой, цельной, разрезанной спереди или спереди и сзади, драпировавшейся на боках и турнюре. Были и платья с полонезом — цельнокроенной спинкой или цельнокроенным передом, доходящим примерно до колен; носили полонез с длинной юбкой. Лиф полонеза открытый или закрытый, юбка могла быть не сшита с боков или спереди, от талии до подола. Трен нарядных платьев мог быть на основной юбке или образован удлиненной спинкой туники или полонеза; могло быть и два трена разной длины. Трены украшали бантами, а на бальных и открытых вечерних платьях — букетами.
В конце 70-х — начале 80-х гг. турнюры выходят из моды. Обтяжной лиф удлинен, сзади иногда длиннее; декольтирован-


Стр. 96

ные бальные лифы, иногда с мыском, и лифы для полных женщин шнуруются сзади, прочие застегиваются спереди или сбоку на пуговицы. По-прежнему они большей частью закрытые, с воротником, отделанным рюшем. При стоячем белом воротничке носят галстук из ленты, завязанной бантом. Входят в моду лифы со вставкой в виде манишки с воротничком; часто их носят с широким кожаным поясом. Мода рекомендует также платья-принсесс: они с треном, идущая вгладь спинка заложена внутренними складками, расходящимися книзу, перед очень узкий, облегающий фигуру, гладкий или слегка задрапированный сборками. Еще сохраняются отделка юбки передником, туники, а полонезы принимают покрой платья принсесс. С 1882 г. вновь начинают носить платья с турнюром, более выпуклым и расположенным ниже; к концу 80-х гг. турнюр опять уменьшается, но талия по-прежнему удлинена. В моде облегающие лифы с басками, в том числе с "фрачком". Расклешенные книзу рукава теперь редки, отделываются по-прежнему обшлагами, манжетами, рюшем, кружевом, воланами. Для всех платьев, кроме парадных, мода предписывает платья без трена. На исходе 80-х гг. платья упрощаются: почти без драпировок, с лифом, удлиненным только до линии бедра, с юбкой, заложенной складками. Дневные туалеты часто в виде распашного платья на юбке из одной с ним ткани.
Утреннее домашнее платье — в виде либо капота, либо длинной, в талию, кофты и юбки, отделанной плиссированными воланами и кружевом. Капоты в 80-х гг. драпируются на маленьком турнюре. Домашние платья и платья для улицы рекомендуются с полонезом в виде длинного жакета или пальто с карманами, реверами, отложным воротником. На более простое платье можно было набросить нарядную шаль или короткую тальму. Кроме разнообразных воланов и рюша выходное платье отделывали вышивкой сутажом или синелью, стеклярусом, бахромой, нарядными пуговицами.
Шляпы фетровые, бархатные и шелковые, летом и соломенные, отделывали бантами, перьями, стеклярусом. В конце 80-х гг. шляпы часто носили с вуалью, опущенной на лицо и завязанной сзади.
Для улицы и визитов имели также костюм. Он состоял из платья и короткого жакета. Можно было надеть пелерину до локтей со стоячим воротником. В 70-х гг. носили и более длинные, особенно сзади, пелерины с декоративным капюшоном и прорезями для рук. Носили также казак, длинные или полудлинные жакеты, однобортные и двубортные рединготы в талию, застегнутые до талии, на боках и сзади задрапированные склад-


Стр. 97

ками. С середины 70-х гг. пальто шьют с выгибом на спине для турнюра. В конце 70-х — начале 80-х гг. носят более длинные пальто, спереди прямые, сзади слегка расклешенные, с отложным или стояче-отложным воротником, прямыми свободными рукавами, а также узкие, прилегающие в талии пальто-каррик с двумя-тремя пелеринами и отворотами. В моде и короткие прямые пальто с расклешенными рукавами.
В конце XIX — начале XX в. линии одежды стали более простыми и плавными. Сначала еще сохраняются сильно стянутые в талии длинные платья. Фасоны 1890-х — 1900-х гг. требовали очень тонкой талии, а 1900-х гг. еще и высокого бюста и стройной линии бедер. Линия от талии до колена должна быть прямой. Около 1910 г. совершился переход к более удобным и коротким платьям, не стесняющим движений; перестали шнуровать корсет, появились бюстгальтер, нижний корсет.
Лифы 90-х гг. были обтяжными, с удлиненной талией либо с драпированным передом, с широким поясом или мыском, большей частью со вставкой с воротничком. Рукава у плеча с коротким и пышным или удлиненным буфом "жиго", облегающие руку ниже локтя. Широкие реверы, бретели, эполетки вместе с буфами расширяют фигуру в плечах, создавая впечатление тонкой талии. На всех платьях, кроме бальных, вставки с высоким стоячим воротником. На вечерних туалетах лиф отделан бертой; при треугольном вырезе берта на спине круглая, спереди со скрещенными концами, при круглом или овальном вырезе — в виде широкой оборки.
Носят также белые и цветные блузы, заменяющие корсажи, обычно на круглой или квадратной кокетке, спереди пришитой в сборку; на блузах без кокетки перед собран вокруг стоячего воротника. Блузы также с буфчатыми рукавами. К концу 90-х гг. буфы уменьшаются, а рукава вшивают вгладь. На лифах появились очень короткие баски, вырезанные фестонами и зубцами. Круглые берты сохранились только на бальных платьях. В 1899 г. появилась мода на большие круглые воротники-пелерины из гипюра, на легких платьях — из батиста с кружевами. Блузы носят вместо корсажа, с костюмом или под болеро либо фигаро. Болеро и фигаро могли быть с рукавами и заменяли жакет без рукавов. Блузы носили с небольшим напуском у пояса. Они были в основном с высокими стоячими или стояче-отложными воротниками, но были и летние блузы с треугольным вырезом, отделанным реверами или гофрированными воланами.
В 1901 г. в моду вошли платья-костюмы с коротким болеро в стиле ампир, с полудлинными рукавами, узкими вверху и расширенными книзу. Под болеро была вставка или блуза, отделанные гипюром. В 1902 г. стали носить корсажи с небольшим напуском и баской до колен, заменявшей отделку юбки туникой и воланами. На летних и вечерних платьях оставался маленький вырез у шеи, но элегантные платья для выхода на улицу и для визита были с высоким стоячим воротником. В 1905 г. вновь появились платья с буфами у плеча, воротниками-пелеринами, болеро, берты из двух-трех рядов оборок. Много было и цельнокроеных платьев типа принсесс. Изредка носили и платья с поясом под грудью, как в начале XIX в. Около 1910 г. лифы делают с завышенной или нормальной талией, но более свободные, присобранные у талии с небольшим напуском. Рукава узкие полудлинные или до локтя. В моде отделки, увеличивающие бюст. В 1911—1912 гг. шьют платья с очень узкой юбкой и лифами более свободного покроя, с рукавами японкой или с очень глубокой проймой и открытые у шеи. Много также лифов с длинной расклешенной баской. Те и другие носят с широким поясом с бантом и длинными концами на левом боку. Наиболее распространены юбки, облегающие перед и бока по лини бедра или немного ниже, узкие почти до колен и сильно расклешенные внизу. Юбки до середины 90-х гг. немного не доходили до пола и сзади имели маленький трен, затем они укорачиваются, в 1912 г. до подъема ступни. С 1912 г. юбки узкие, часто с разрезом сзади или слева, в 1913 г. внизу суженные, отделанные спереди пуговицами. Их носили с блузой или жакетом английского покроя. Во время войны юбки стали еще короче, шире и удобнее. Капоты в конце XIX — начале XX в. шьют только свободные. Вместо капота носили также матине — свободную кофту, обшитую кружевом, рюшем, которую надевали с какой-нибудь юбкой, даже нижней, обшитой воланами. В большой моде стали халаты из восточного шелка, китайские халаты, японские кимоно. С начала 90-х гг. дома стали носить юбку с блузкой.
В 90-х гг. носят пальто, прилегающие в талии или прямого покроя, жакеты, пелерины. Длинные прилегающие пальто (рединготы) и длинные прямые пальто (манто) немного не доходят до пола, короткие закрывают колени. Манто и рединготы часто носили с одной или двумя пелеринами до локтя или до кисти руки. Воротники высокие стоячие или стояче-отложные. Зимой носили также ротонды на меху длиной почти до земли. В моду вошли небольшие меховые или отделанные мехом муфты и длинные, довольно широкие боа. Их украшали бантами и меховыми хвостами, а в конце 90-х гг. — головками, лапками и хвостами или только мордочками и лапками. Зимние шляпы маленькие, иногда с завязками. Носили и меховые, и фетровые шапочки. С визитными туалетами надевали шляпы с небольши-


Стр. 99

Таблица XXIII
ГОРОДСКОЙ КОСТЮМ




Стр. 100

ми изогнутыми полями, отделанные перьями, цветами, бантами, кружевом. В 1905—1907 гг. стали модны меховые жакеты до талии с небольшим напуском или гладким передом и расширяющимися рукавами. С 1908 г. пальто в талию выходят из моды. В начале 1900-х гг. почти все шляпы с небольшими полями. Их украшали иногда целой птицей, например чайкой. В 1910—1913 гг. в моде были огромные шляпы шантеклер с низкой тульей и полями шире плеч или с высокой и широкой тульей и опущенными полями. Почти всегда шляпы с вуалетками, с большими булавками. С 1913 г. шляпки стали меньшими по объему. Одновременно с большими шляпами стали модны и большие муфты, а боа вышли из моды.


§4. Мужская одежда второй половины XIX — начала XX в.

В мужских костюмах сохранялся покрой 40-х гг. Перемены касались в основном длины сюртука и фалд или отворотов фрака, ширины и длины рукавов. Так, в 50-х гг. полы и фалды не доходят до колена 20 см, в начале 60-х гг. удлиняются до колен. В 1852 г. появился сюртук со скошенными округлыми полами типа визитки, у молодежи начинают пользоваться успехом пиджаки типа сильно укороченного сюртука, однобортные, с нашивными нагрудным и боковыми карманами. Фраки черные, реже темно-синие, сюртуки черные или темные цветные, пиджаки тех же тонов. Одежда обшивается шелковой или шерстяной тесьмой в цвет ткани. Летом одежда из легких светлых тканей, иногда клетчатых. Жилеты, как в 40-х гг., с шалевым воротником, с отворотами, однобортные, реже двубортные. Их шьют из полусукна, узорного шелка, белого и цветного пике, бархата, плюша.
Панталоны умеренно просторные, в начале 60-х гг. слегка сужаются книзу, а во второй половине 60-х гг. расширяются книзу от колена. На панталонах черные атласные лампасы или отстроченные швы. Носят светлые пиджаки с темными брюками и наоборот, а на исходе 60-х гг. пиджаки и брюки шьют из одной ткани. Верхняя одежда была чуть выше колен, но в 1854—1855 гг. носили очень длинные пальто, плащи и бекеши. Головным убором обычно был цилиндр, летом носили и соломенные шляпы, в Москве и провинции еще и фуражки и картузы. В начале 60-х гг. в моду вошел котелок. Некоторые "артистические" натуры надевали широкополые шляпы с низкой мягкой тульей и дополняли ее плащами или пледами. Галстук черный узкий, с небольшим бантом или плоским узлом, с летним костюмом


Стр. 101

галстук светлый, с вечерним фраком — накрахмаленный белый батистовый, причем концы узла оттянуты далеко в стороны. Во второй половине 50-х гг. носили также широкий мягкий галстук-пластрон, закрывавший весь верх манишки. Его часто закалывали булавкой. Воротнички были прямые стоячие смыкающиеся, прямые стоячие расходящиеся и стояче-отложные. Вся обувь — с широкими носками.
Утром носили халат — восточный или закрытый с косым воротом и откидными рукавами с прорехами. Выходя из дома, надевали темный сюртук, черный или цветной жилет, темные или средних тонов панталоны в полоску, клетку. Фраки носили старики, врачи с визитами, присяжные поверенные как профессиональный костюм.
В 70-х гт. мужская мода сохраняет прежний покрой, но талия слегка занижена. Появляются однобортные визитки со скругленными полами и двубортные с плоско обрезанными полами. Сюртуки и визитки большей частью без наружных карманов, пиджаки и пальто с прорезными или настроченными карманами пасокам, иногда на груди слева. Пиджаки и сюртуки одно-двубортные, с плоско лежащим воротником и отворотами; их застегивали только на верхние пуговицы. Фраки с глубоким вырезом и фалдами выше колен, жилеты обычно однобортные. Носили пиджак и панталоны из одной материи, жилет из другой, а также полосатые, клетчатые, более светлые панталоны к пиджаку и жилету из одной ткани. Фрак с панталонами одного цвета, темные, фрачный жилет белый или черный. С черным сюртуком и визиткой панталоны были из той же материи или в черную и серую полоску, днем в хорошую погоду светло-серые, в 80-х гг. также в мелкую черно-серо-белую клетку. Признаком дешевого франтовства были крупноклетчатые пиджаки.
Панталоны в 70-х гг. внизу умеренно широки, у колен сужены, иногда слегка заужены у ступни, образуя напуск. Воротнички невысокие, стоячие или стояче-отложные, стоячие с отогнутыми уголками, со смыкающимися краями, с раздвинутыми краями, а стояче-отложные со скругленными углами. Галстуки черные и цветные, гладкие, в узкую полоску или с мелким узором. Только с вечерним фраком надевали белый батистовый галстук, иногда черную атласную бабочку. Носили также готовые галстуки и самовязы с большим или маленьким бантом или с узлом, подобные современным, а также заколотые булавкой галстуки-пластроны. По-прежнему в моде шелковые черные цилиндры, в 70-х гг. высокие и узкие, в 80-х — низкие, а также котелки, фетровые шляпы, летом соломенные канотье и панамы, зимой — меховые шапки разных фасонов. Пальто


Стр. 102

однобортные и двубортные, прямого покроя, и до колен, и выше, и ниже их.
В 70—80-х гг. мужская мода окончательно стабилизировалась, шло только упрощение линий. В этот период появляются брюки современного типа, с заглаженной складкой, без штрипок, с отворотами внизу. Брюки достаточно свободные, без выемки у колена, с узким черным лампасом или отстроченным боковым швом. В начале XX в. стали модны широкие плечи. Увеличились реверы, грудь стала казаться шире, талия тоньше. В 1911—1913 гг. мода на "атлетичность" усилилась, и франты подбивали грудь ватой, но в 1914 г. игра в борцов прошла, плечи опустились, грудь стала плоской.
Повседневной одеждой стал костюм с пиджаком или сюртуком. В 1910-х гг. пиджак носили уже люди всех возрастов и положений. Углы передних пол однобортных сюртуков и пиджаков округлялись, полы расходились, обычно их застегивали лишь на верхнюю пуговицу. Карманы прорезные, иногда с клапанами. Двубортные пиджаки и сюртуки чуть длиннее, с прямыми полами, реверы двубортных пиджаков увеличились в длину почти до талии. Летом стали возможны белые сюртуки и пиджаки с белым жилетом и брюками среднего тона или белые брюки со светлым пиджаком. Элегантные сюртуки шили иногда с шелковыми реверами. Появилась спортивная одежда: для верховой езды двубортный пиджак с накладными карманами и бриджи с сапогами, для велосипеда — брюки-гольф, чулки, высокие шнурованные ботинки, цветная рубашка с мягким отложным воротничком, для коньков — теплая куртка и шапка пирожком.
Воротнички и манжеты сорочек были крахмальные, пристежные, с 1915 г. носили с пиджаками и мягкие воротнички пике, а с летним костюмом и открытые у шеи рубашки. В 90-х гг. воротнички прежнего покроя, а в 1899 г. в моду вошли очень высокие воротнички с округленными, иногда слегка отогнутыми углами. Галстуки длинные, с обычным, как сейчас, узлом или небольшая бабочка с заглаженными складками широким пластроном. Галстуки темные, одноцветные или в клетку, косую полоску, горошек, около 1900 г. появились яркие галстуки, в 1902 — пестрые вязаные, в 1910 г. — с переливами.
В начале XX в. стали носить светлые ботинки, в 1910-х гг. — полуботинки, с которыми весной и осенью надевали короткие гетры.
В это же время появились пальто-реглан. Головным убором служили шапки круглые, пирожком, "боярки" с бархатной тульей и меховым околышем, а также котелки, мягкие фетровые шляпы, такие, как и сегодня, фуражки. Спортсмены носили кепи


Стр. 103

с наушниками. Парадным головным убором оставался фетровый серый или шелковый черный цилиндр к фраку, серый или черный котелок к визитке.
Разумеется, моде следовала меньшая часть населения, большинство же имущей публики лишь в той или иной мере следовало ей, особенно мужчины. Городские низы, студенчество, рабочие лишь приблизительно соблюдают стиль эпохи; в то же время у разных групп были свои моды. Так, среди студенчества 60—70-х гг. были модны широкополые шляпы, блузы-гарибальдийки и пледы, а курсистки ходили в маленьких шапочках, темных глухих платьях с белыми воротничками, разумеется, без корсетов и кринолинов. В 80—90-х гг. и отчасти и в 1900-х мода на народность привела к тому, что демократически настроенная интеллигенция, с одной стороны, и шовинистически настроенные дворяне-монархисты — с другой стали носить красные косоворотки навыпуск, поддевки и высокие сапоги. Городское мещанство использует в одежде элементы традиционного народного костюма и упрощенного городского, купечество тяготеет в одежде и домашнем обиходе к дворянству. Квалифицированные рабочие непременно приобретали хорошо сшитую пиджачную пару, котелок, носили галстук на стоячих накрахмаленных воротниках, а иногда и сюртук с жилетом. В целом разрушение сословных перегородок вело к стиранию резких границ и во внешнем облике, а разнородные настроения приводили даже к своеобразной "диффузии" в костюме.


§ 5. Элементы городского костюма

Альмавива — широкий мужской плащ, обычно с широким воротником, черный, который носили, запахнувшись и закинув одну полу на плечо. Моден в 30—40-х гг. XIX в.
Архалук — восточного происхождения мужская одежда типа халата до колен или чуть ниже, без плечевых швов, из полосатой ткани, носили с кушаком или ремнем. Моден в 20—40-х гг. XIX в. среди дворян — любителей псовой охоты.
Баскинья — довольно широкая распашная юбка немного ниже колен, отороченная пышными оборками; носили поверх платья в 30-х гг. XIX в.
Баска — деталь корсажа, лифа, блузы, оборка ниже талии.
Берта — пышная оборка из кружев или декорированной ленты, обрамлявшая вырез декольтированного платья.
Боа — длинный узкий шарф, меховой или из птичьих перьев.
Боливар — широкополая шляпа-цилиндр, напоминающая сомбреро.


Стр. 104

Бурнус — женская одежда из сукна, бархата типа широкой накидки без рукавов, с капюшоном, отделанная тесьмой.
Венгерка — элемент форменной одежды гусарских офицеров 40-х гг. XIX в., длиной чуть выше колен, однобортная, отделанная на груди шнурами с петлями-брандебурами в пять рядов.
Дульетка — во второй половине XVIII — первой половине XIX в. женская и мужская одежда, длинная, распашная, однобортная, узкая в талии, с длинными узкими рукавами, без воротника, крытая шелком.
Казак — дамский полудлинный прилегающий в талии жакет, длиннополая кофта с рукавами, которую носили поверх платья, из той же ткани.
Канзу — косынка или платок из легкой полупрозрачной ткани, кружев с длинными концами, перекрещенными на груди и завязанными на талии, либо подложенная под вырез платья.
Каррик — мужской редингот начала XIX в., имевший до пяти воротников с соответствующим количеством ревер разного размера.
Картуз — мужской головной убор типа фуражки с высоким околышем и низкой полужесткой тульей, с козырьком, суконный, полотняный либо меховой, имевший высокой отворотный клапан сзади.
Кацавейка — просторная длинная утепленная женская кофта.
Клок — женская одежда типа накидки без рукавов, длинная, широкая, колоколообразная, с невысоким стоячим и длинным висячим воротником.
Кринолин — жесткая нижняя юбка на обручах из проволоки, китового уса, тростника или колоколообразная конструкция из этих материалов для придания пышности платью.
Мантилья — женская кружевная накидка с коротким передом и удлиненной спинкой.
Манто — просторная прямая женская одежда, сначала в виде длинной накидки без рукавов, затем — пальто без сквозных петель.
Панталоны — мужские длинные штаны со штрипками (стремешками) внизу без отворотов и заглаженной складки.
Редингот — женское и мужское распашное длинное приталенное пальто с широким отложным воротником и широкими реверами, застегивавшееся доверху на пуговицы; в конце XVIII в. у женских рединготов полы с боков подворачивались, как на мужском мундире.
Роброн — женское платье XVIII в. из плотных тяжелых тканей колоколообразной формы с фижмами.


Стр. 105

Ротонда — широкая длинная, до щиколоток, верхняя женская одежда типа накидки со стоячим воротником, иногда теплая, на меху.
Сак — просторное недлинное женское (а в 40-х гг. XIX в. и мужское) пальто с прямой или расширенной спинкой, с отложным воротником и рукавами в отличие от бытовавших тогда ротонд и бурнусов.
Салоп — женская широкая длинная накидка с большой пелериной, с прорезями для рук или очень широкими рукавами, обычно теплая, на меху, стеганая на вате.
Спенсер — коротенькая женская курточка типа лифа из плотных тканей на застежках спереди с узкими длинными рукавами, которую надевали поверх платья; от начала XIX в. к его середине длина спенсера постепенно увеличивалась почти до талии.
Сюртук — мужская одежда до колен или немного выше, одно- или двубортная, глухая или с открытой грудью, со стоячим или отложным воротником, в талию, с узкими длинными рукавами.
Тальма — короткая и неширокая накидка с невысоким стоячим воротником, завязанная лентами, отделанная кружевом, бахромой.
Ток — маленькая женская шапочка без полей, бархатная, атласная, шелковая, обильно украшенная лентами, кружевами, искусственными цветами, перьями, обычно темных тонов.
Трен — шлейф, хвост женского платья, довольно длинный, отделанный воланами, кружевами, из той же ткани, что и платье, обычно пристегивался к юбке.
Турнюр — ватная подушечка или жесткая конструкция из простеганной и накрахмаленной ткани, которую подвязывали на талию под юбки на ягодицы для придания юбке пышных форм и подчеркивания талии.
Тюрбан — женский головной убор в виде большого куска ткани, обмотанного вокруг головы, перевитый бусами, украшенный перьями.
Фалбала — широкая оборка, волан для отделки платьев, чепцов.
Фижмы — каркас из китового уса, ивовых прутьев, тростника, подвязывавшийся на талию по бедрам под юбки.
Фрак — мужская одежда, отрезная в талии с узкими длинными фалдами сзади, одно- или двубортная, с отложным воротником и лацканами.
Фреза — женский туго накрахмаленный и плоеный в мелкую складку воротник, как тарелка, окружавший шею.


Стр. 106

Шемизетка — круглая вставка или накидка из прозрачной ткани со стоячим воротником с рюшем, которую носили поверх выреза платья.
Шлафор, шлафрок — просторный халат, длинный, без застежек с широким запахом, подпоясывался шнуром с кистями.
Эшарп — длинный легкий шарф, повязанный на шею и перекинутый через локти.

1.


2.


3.


4.


5.


6.


7.

История развития русского узорного ткачества

Н.В. Егупова,
аспирантка кафедры
декоративно-прикладного искусства
и технической графики ОГУ

Интересный и своеобразный вид народного прикладного искусства – ручное узорное ткачество – уходит своими корнями в глубокое прошлое. В археологических раскопках курганов на территории средней России находят остатки тканей местной работы, в том числе узорных, относящихся еще к домонгольскому периоду. По своим узорам и технике исполнения они очень близки узорным народным тканям XIX–начала XX в.

Из исторических документов известно, что в XVI–XVII вв. в Москве существовало несколько ткацких слобод, где жили ткачи, работавшие специально «на царский обиход», для пополнения «государевой белой казны» (так называли запасы льняных полотен). Там ткали различные виды полотен из льняной пряжи высшего качества, среди них были и узорные ткани – различного рода убрусы (головные полотенца), ширинки (небольшие салфетки), скатерти и т. д. Историк конца XIX в. И. Забелин в труде «Домашний быт русского народа» упоминает до 20 наименований рисунков одних только скатертей того времени, такие, как «ключатик», «осмерног», «лоси под деревом», и др.

Особенно славились узорные ткани работы ткачей Кадашевской ткацкой слободы в Москве, среди прочих тканей там делали и так называемые посольские скатерти, украшенные помимо ткачества еще и вышивкой и предназначенные для торжественных приемов во дворце. Были в Москве и другие ткацкие слободы, одна из них так и называлась – Хамовники (хамовниками называли ткачей). Существовали и дальние хамовные села. Так, в районе Ярославля «на царский обиход» работало два села – Брейтово и Черкасово. Их работа ценилась также очень высоко. Имелись хамовные села и слободы и при монастырских и боярских вотчинах. Их жители платили феодальную повинность льняными полотнами и узорными тканями.

К сожалению, тканей той поры не сохранилось. Мы можем судить о них лишь только по упоминаниям в старинных документах, представить же их узоры сейчас почти невозможно. Можно предположить, однако, что по стилю они были близки крестьянским узорным тканям XIX–начала XX в., сохранившим древнейшие традиционные черты в своем оформлении.

В XIX в. домашнее ткачество, в том числе узорное, имело чрезвычайно широкое распространение в крестьянском быту южной и северной России. Сырьем для него служили, как и в Древней Руси, лен, шерсть, конопля, добываемые и обрабатываемые в каждом крестьянском хозяйстве. Для узорных тканей шел в основном лен, обладающий большими декоративными возможностями, и шерсть от домашних овец. В конце XIX в. начинают использовать и покупную «бумагу» (хлопчатобумажную пряжу фабричного производства), и тонкую шерсть, тоже фабричного прядения. И то и другое чаще всего в уже окрашенном виде.

Долгими зимними вечерами крестьянские девушки пряли на ручных прялках свой лен, для чего устраивались специальные посиделки, или беседы, а ближе к весне начинали ткать полотна и узорные ткани, имевшие разное назначение. Из них деревенские женщины шили цветные сарафаны, юбки – поневы, рубахи с узорной отделкой по подолу, рукавам и у ворота, передники, верхнюю летнюю распашную одежду – шушпан, а иногда и платки, головные косынки. Прекрасным дополнением к костюму, как к женскому, так и к мужскому, служил узорный пояс, затканный геометрическим орнаментом, а то и буквами, из которых складывались инициалы и надписи, вроде: «Кого люблю, того дарю». Такой пояс обычно невеста дарила своему жениху.

В целом русская народная одежда была необычайно яркой и красочной, в особенности праздничная. Прекрасное по своей живописности зрелище представлял первый выгон скота или первый день сенокоса в разгар лета, которые всегда отмечались как своего рода трудовые праздники. Яркие разноцветные тканые юбки женщин или их рубахи с нарядными подолами, в которых доминировал красный цвет в сочетании с ярко-розовым, синим, оранжево-желтым, фиолетовым, контрастно выделялись на фоне сочной зелени лугов и соперничали своими красками с луговыми цветами. С неменьшим вкусом и мастерством оформлялись и те изделия, которыми украшали внутренние помещения крестьянского дома,– полотенца, скатерти, подзоры простыней, занавески.

Все это исключительно красочное богатство, бесконечное разнообразие узоров создавалось, как правило, руками простых деревенских женщин, крестьянок, которые на протяжении многих лет, из поколения в поколение передавая секреты своего мастерства, донесли до наших дней богатые художественные традиции этого древнего самобытного вида искусства. Искусство узорного ткачества было развито повсеместно в крестьянском быту не только у русских, но и у украинцев, белорусов и у других народов России. У каждого народа оно отличалось своими чертами, характеризующими его как часть национальной культуры.

Для русского народного ткачества в целом характерны строгая геометричность всех узоров, их большая ритмичность и уравновешенность отдельных частей. Сравнительно редко встречающиеся растительные и зооморфные мотивы, а также узоры с изображением человеческих фигур бывают сильно геометризованы, окружены геометрическими мотивами и превращены в орнамент, подчиненный строгим линиям ритма. Узор в ткани строится обычно на пересечении диагональных линий, образующих самые различные орнаментальные формы, в которых ясно прослеживается их происхождение от ромба. То это ромб с отростками (так называемый орепей), то ромб с гребенчатыми сторонами, то ромб с крючками, выходящими из двух или из четырех его углов, то ромбовидная сетка, а иногда полуромб в виде треугольника. Основа, связующая орнамент в русских народных тканях, – симметрия, почти обязательная по вертикальной оси, а очень часто и по горизонтальной. Характерно фризовое построение орнамента – в виде горизонтальной полосы, в которой отдельные элементы повторяются, образуя раппорт.

Колорит русских народных тканей характеризует звучная цветовая гамма, в которой преобладает красный цвет. Пристрастие к красному цвету отмечено исследователями еще в тканях домонгольской Руси, как драгоценных привозных паволоках, употребляемых знатью, так и в простой домотканине, из которой шили свои одежды крестьяне и городские ремесленники. Недаром в русском фольклоре слово «красный» является синонимом слов «красивый», «прекрасный» (красная девица, красное солнышко, Красная площадь). Красный цвет в русских крестьянских тканях XIX в. чаще всего сочетается с белым. Это сочетание дополнялось иногда золотисто-желтым, зеленым, черным, а в более позднее время, в конце XIX–начале XX в., и другими цветами – ярко-розовым, васильково-синим, фиолетовым и др., что определяло приподнятый мажорный колористический строй.

Несмотря на общее стилевое единство, русские народные ткани чрезвычайно разнообразны. В каждой области, порой даже районе, существовали небольшие центры узорного ткачества, и в каждом из них оно отличалось своеобразными чертами, выраженными в некоторых особенностях колорита, в расположении узора на вещи, количественном соотношении гладкого поля и узора, наконец, в самом назначении предметов, украшенных ткаными узорами.

Значительно различаются между собой ткани Севера России и южнорусских районов, что объясняется различием в самом укладе жизни, связанном с климатическими условиями и с издавна сложившимися традициями культуры и быта. Так, на Севере России, на территории современных Архангельской, Вологодской областей, всегда большое место отводилось узорным тканям, предназначенным для украшения интерьера крестьянского дома. Это вполне понятно, если учесть, что северный дом, на строительство которого не жалели леса (лес имелся здесь в изобилии), представлял собой крупное, величественное сооружение и состоял из нескольких бревенчатых двухэтажных клетей, крытых одной крышей, с большим количеством внутренних помещений, как жилых, так и хозяйственного назначения. С другой стороны, в силу сурового климата северный крестьянин значительное количество времени в году вынужден был проводить под крышей. Естественно, устройству помещений этого дома, в особенности жилых, их убранству придавалось большое значение. В красном углу (передний угол наискосок от печи) стоял обычно стол, накрытый домотканой скатертью, по будням – более простой, одноцветной, по праздникам – нарядной, украшенной ткаными узорами. В одних местах на Севере любили скатерти чисто-белые с белым же рельефно выступающим узором, покрывающим ее сплошь. Такими были скатерти русского населения Карелии, а также в районе реки Онеги, Белого озера. В районах, расположенных по Северной Двине, наоборот, делали яркие клетчатые скатерти, красно-белые с узорчатой красной каймой и такой же прошивкой, идущей вдоль, посередине; скатерти эти отличались необыкновенной декоративностью.

Не менее нарядными были на русском Севере и полотенца, которыми обычно обрамляли иконы, расставленные на специальной полке в красном углу. Ими украшали также наличники окон, зеркала, семейные фотографии в раме. В дни свадебных торжеств узорными полотенцами увешивали буквально все стены дома. Помимо создания праздничного настроения полотенца эти должны были служить демонстрацией мастерства и трудолюбия невесты, а также свидетельствовать о зажиточности семьи. Для украшения дома служили и подзоры, подвешиваемые внизу кровати, и половики, которыми на Севере устилали весь пол, как ковром.

Особенностью северорусских народных тканей является их узорчатость, тщательная графическая разработка самого узора, порой довольно сложно заплетенного, и в то же время сдержанность в его применении: цветным узором здесь украшали обычно лишь край изделия, оставляя основную часть его или гладко-белой, или с белым рельефным, очень скромным и неброским рисунком. Сдержан и колорит северных тканей: он строится на классически-строгом сочетании красного с белым, где белый количественно преобладает (белое поле самой ткани и красная неширокая кайма). В самой кайме красный узор выступает на белом фоне, причем белый и красный цвета уравновешены, количество их почти одинаково, отчего общий тон этого узора не густо-красный, а розоватый. Это придает колориту северных тканей известную легкость, изысканность. Если ткань многоцветна, например, полосатый половик или клетчатая пестрядь, то и здесь колорит чаще бывает мягким, сравнительно светлым.

Резким контрастом на фоне северного узорного ткачества XIX–начала XX в., то величаво-сдержанного, несколько сурового, то просветленно-лиричного по вызываемому им образу, выступает искусство таких двух центров узорного тканья, как Великий Устюг с прилегающими к нему по реке Сухоне селами и район вокруг бывшего Ошевенского монастыря, к северу от Каргополя.

Ткани Устюга отличаются большой плотностью, насыщенностью цвета, полученной благодаря особой разработке орнамента, почти не оставляющей места для белого фона, а также обилием изобразительных мотивов, четко выделяющихся сильным цветовым пятном на более светлом фоне. Здесь часто встречаются изображения человеческих фигурок, и хотя они предельно геометризированы, в их силуэте легко можно узнать северных жителей, одетых в характерные местные костюмы XIX в. (женщины в длинных сарафанах колоколом и коротеньких широких кофтах, мужчины в кафтанах и сапогах). Нередко можно встретить и фигуры животных – коней, птиц, сказочных зверей, тоже сильно геометризированных, но все же не превращенных в орнамент, как это случалось в узорных тканях других районов.

В середине XIX в. в устюжских тканях применялся ярко-красный цвет, позднее, в конце XIX–начале XX в., их все чаще стали делать многоцветными, фон нередко тоже был цветным (например, оранжевым, желтым). Великоустюжские ткани этого периода поражают контрастными и порой неожиданными сочетаниями ярких цветов, полыхающих своей неуемной красочностью: желтых, оранжевых, синих, фиолетовых, розовых, зеленых разных оттенков. Все вместе они образуют сильный, напряженно звучащий аккорд. Ткаными узорами в районе Великого Устюга украшали полотенца, подзоры, но особенно обильно – женский костюм: длинные и широкие с оборкой внизу фартуки, рукава и подолы рубах, головные косынки.

Вторым очагом полихромного ткачества на русском Севере была группа деревень вокруг бывшего Ошевенского монастыря. Ошевенские ткани: полотенца, рубахи, нарядные праздничные юбки – украшались сплошными широкими узорными полосами, составляющими цельную композицию. Замечательно то, что красные тканые узоры в конце XIX в. дополняли яркой многоцветной вышивкой. Вышивка заполняла белый фон между красными орнаментальными формами, создавая впечатление яркого, искрящегося многими цветами драгоценного ковра, в котором красный цвет доминировал, объединяя цветовую гамму в одно монолитное целое. Более поздние ткани из этого района, начала XX в., уже не отделывались трудоемкой вышивкой по красному узору, а ткались сразу из разноцветных ниток. Узор их состоял из расположенных друг над другом цветных орнаментальных полос и тоже был очень нарядным, но нередко грешил излишней пестротой.

Ткани южных районов России кажутся более плотными, тяжелыми по колориту, в них меньше белого цвета. Очень характерно, что тканый узор здесь не играет самодовлеющей роли, а почти всегда выступает в комплексе с вышивкой и различного рода отделкой – нашивками из лент, позументов, кусков кумача и других цветных тканей, выступая в качестве небольшого дополнения. Узор бывает иногда таким плотным, что в нем совсем не видно белого фона, зато он становится рельефным, как бы чеканным. В цветовой гамме, обычно полихромной, нередко встречается наряду с яркими цветами – красным, желтым, зеленым – и глубокий черный, почти отсутствующий в северных тканях. Однако, как и в северном ткачестве, красный цвет преобладает и является основой всего колорита, как правило, очень приподнятого, звонкого. В характере оформления южнорусских тканей чувствуется тяготение не к узорности, а к цветовому пятну, цельному и компактному.

Хотя и в черноземных русских областях можно встретить полотенца и скатерти с необычайно пышными цветистыми узорами (особенно в Брянской, Курской), здесь более распространены ткани, предназначенные для украшения женской одежды. Интересны южнорусские поневы XIX–начала XX в., имевшие множество разновидностей; в каждом селе, каждой деревне был выработан свой тип поневы, сложились свои традиции ее украшения. Наиболее нарядны поневы Воронежской области, которые делались из шерстяной клетчатой домотканины высшего качества с сине-черным полем в тонкую цветную клетку и богато украшались вышитыми и ткаными узорами, помещенными по подолу и в местах сшива полотен (в так называемых прошивках). Поневы различались по размерам клеток, порядку расположения цветов в клетке (отсюда названия понев: «белоглазки», «желтоглазки» и т. п.), а также по манере отделки. По этим признакам можно было узнать, из какого села одетая в ту или иную поневу женщина.

Воронежские поневы исключительно красивы по колориту. Для него характерны очень сочные, глубокие тона, хорошо сочетающиеся с черным цветом поля клетки: оранжевый, золотисто-желтый, ярко-красный и фиолетово-красный, изумрудно - и травянисто-зеленый, синий. Несмотря на многоцветность, в них нет пестроты, все цвета здесь, сами по себе очень яркие, сливаются в едином и мощном звучании, как голоса в хорошем хоре. Воронежские поневы по силе выразительности, совершенству художественного решения представляют настоящие шедевры народного искусства, в них нашел наивысшее выражение самобытный талант воронежских народных мастериц, их высокое мастерство.

Другим, не менее ярким по своеобразию центром южнорусского узорного ткачества являлся район города Сапожка, к югу от Рязани. Здесь отделывали узорным тканьем различные предметы женской одежды – рубахи, фартуки и пр., но самыми богатыми узорами украшались знаменитые сапожковские шушпаны. Делали их из белой шерстяной домотканины, с широкими рукавами прямого покроя, по низу рукавов и подолу пришивали многоцветные тканые полосы, очень своеобразные по орнаменту и колориту. Полы шушпана обшивали цветной самодельной тесьмой. Сапожковские узорные ткани отличаются большим разнообразием орнаментальных форм, имеющих свои местные наименования: здесь и «орепьи» (гребенчатые ромбы), и «лягушка» (ромб с крючками), и «мельница» (гребенчатый косой крест), и другие формы, ритмично чередующиеся и организованные в стройное и компактное целое. Колорит сапожковских тканей выдержан в оранжево- красной гамме, в нем много золотистых, желтых цветов, что создает ощущение солнечного тепла и ясности; оживляет его небольшое количество синего, зеленого и белого, придающее контрастность. Фоном в сапожковских узорах служит всегда красный цвет того или иного оттенка, в более ранних тканях – коричневатый, мягкий, в тканях конца XIX–начала XX в. – яркий кумачово-красный. Подобный колорит характерен и для тканей других районов Рязанщины, но там тканые узоры не так богаты по орнаменту, в них сравнительно большую роль играют вышивка и различного рода отделки – нашивки лент, позументов, тесьмы и пр. Для рязанского ткачества в целом характерно противопоставление белого поля ткани очень компактному и яркому цветовому пятну тканого узора и отделки. В известной мере это свойственно и всему южнорусскому узорному ткачеству.

С начала XX в., по мере изменения сельского быта, приближения деревенского костюма к городскому, узорное ткачество начинает постепенно отмирать, особенно этот процесс усилился с 30-х годов XX в.

Узорные ткани домашнего изготовления стали заменяться фабричными тканями, более дешевыми и практичными. Теперь все больше они становятся достоянием музеев, попадают в коллекции любителей народного искусства. Сейчас ими можно любоваться на различных выставках среди изделий других видов народных ремесел: вышивок, кружева, расписного и резного дерева, кости и т. д.

Но не совсем исчезли из употребления народные узорные ткани. Их можно увидеть в костюме самодеятельных сельских хоров и ансамблей, которые в некоторых случаях пользуются подлинным народным костюмом в полном его комплексе (например, в Белгородской, Брянской, Воронежской областях), в других используют отдельные его элементы. В настоящее время на территории России имеется ряд небольших предприятий ручного ткачества, где работают ткачихи, владеющие мастерством изготовления художественных тканых изделий в традициях народных узорных тканей. Они выпускают декоративные покрывала и наволочки на декоративные подушки, узорные скатерти и салфетки, различные коврики на кресла, тканые ковры, дорожки и другие изделия, предназначенные в основном для украшения интерьера.

В значительной степени художественное своеобразие изделий народных мастериц определяет безупречное владение ими техникой исполнения, специфически ручной, невоспроизводимой при механическом производстве ткани. Техническая и художественная стороны здесь выступают в тесном единстве. И, наконец, эти ткани подкупают необычайной красочностью колорита, свежестью контрастных цветовых сочетаний, оставляющих впечатление жизнерадостности, полноты мироощущения, всегда свойственной народному искусству.

Литература

1. Воронов В.С. Крестьянское искусство. М.: Советский художник, 1972.

2. Вагнер Г.К. О природе народного искусства//Народное искусство и современная культура. Проблемы сохранения и развития традиций. М., 1991.

3. Костенко В.И. Русская вышивка. Орел, 1992.

Ткань как целое и часть
§1. Труба - отрез - лоскут
Изучение соотношения целого и части является одним из элементов изучения
большого круга проблем, связанных с признаковым пространством культуры
В лингвистике отношение, устанавливающееся в корреляции часть-целое,
связывает имя некого объекта с именами его частей. Целью данной главы
является соотнесение семантики целого объекта с семантикой его частей:
семантики полотна и его частей.
Необходимо, прежде всего, пояснить термины, вынесенные в заголовок
параграфа. Труба-отрез-лоскут - схема, демонстрирующая последовательность
перехода от "целого" предмета к его части. Готовая ткань на стане, а также
одежда из нее называлась полотном, холстом, холстиком, холстами, холщой,
холщевиной, холщиной, холщей и др. [2] Труба (трубица, трубичка) - рулон
холста. "Холст мотали трубами", "у меня труба одна есть белая-белая",
"труба льняного холста у меня; я ее в музей отдала, да что-то нет там
его", "нитки-то всяки: белы, красны. Шесть трубиц - шесть цветов" [3].
Отрез - достаточно большой кусок ткани для какой-либо одежды. Отрез
воспринимается еще как ткань, но он уже утратил присущую полотну
целостность. Лоскут (лоскутина, лоскутинка) - маленький кусок материи.
Интересно, что этим же термином обозначают и небольшой обрабатываемый
кусок земли, и облака: "Это лоскуты разорвались, облака, значит" [4 ].
Целостность на уровне традиционного сознания представляет собой
совокупность и связь. Ю.Ю. Карпов приводит пример из верований
грузин-ингилойцев, иллюстрирующий народное представление о целостности: "В
новогоднюю ночь хозяйка торопливо прядет шерсть, а хозяин развлекает ее
беседой. Кончив работу, оба они подкрадываются к спящим детям, вынимают
из-под одеяла их руки, обвивают вокруг кисти руки пряжу, завязывают ее
концы и в таком же положении обвязывают ниткой всю посуду и главный столб
"деда-бодзи" (мать-столб), поддерживающий избу. Этой кольцеобразно
обвивающей руки и предметы ниткой ингилойцы символически выражают желание,
чтобы все члены их семейства и их состояние остались целыми и невредимыми.
С руки эта нитка не снимается в течение 3 дней" [5 ].
Мифотворческое сознание и само по себе носит цельный, нерасчлененный
характер: словарные, вещные, действенные формы параллельны. Содержание
мифа смыкается с его коммуникативными реализациями. Такое единство
очевидно на приведенных ниже примерах.
Пространство природы, не тронутое человеком, является целым. Целым
является небо, часто сравниваемое в загадках с платком, шубенкой,
рогожкой, ковром, скатертью [6]. Главным признаком здесь является
бескрайность, неизмеримость. Измерение ассоциируется с обладанием, небом
же обладать невозможно. А.А. Потебня свидетельствует, что такое положение
вещей отражается в данных языка. Существуют понятие идти целком, целиком,
идти без проложенной дороги, если небо сравнивается с дорожкой, то это
нехоженая дорога. На это указывает и сербское циелац - снег, на котором не
видно следов, вятское целок - сугроб [7 ]. Еще одним примером отражения
идеи целого является загадка "скатерть бела - весь мир одела (застлала)".
Фото 3.
Лингвистические данные свидетельствуют о наличии связи между концептами
чистый и целый, полный. Древнерусское значение слова целый - "здоровый,
ясный, светлый; чистый, непорочный; неповрежденный, нетронутый; чистый,
без примеси [8 ]. Отождествление понятий целый, новый, первый, чистый
несет в себе идею чистоты как отсутствия каких-либо знаков, признаков,
качеств: это может быть предмет, только что сделанный, никем еще не
использованный, неначатый. Основа этих сопоставлений - в уверенности, что
любое прикосновение, взгляд или даже мысль о предмете оставляет на нем
след, поэтому чистым в магическом смысле может быт только предмет
неизвестный, неопознанный.
Фото 4.
Еще один аспект ритуальной чистоты - ее общность, принадлежность всем и
никому в отдельности. Здесь берет начало вера в чистоту и святость общих
ритуальных трапез, братчин, совместных молений, складчин. Обыденные
предметы являются примером общих и ничьих вещей, важных для всех в
одинаковой степени общих обрядов. Обыденный предмет чист, нов, он обладает
огромной силой целой нетронутой вещи. По признаку целостности он подобен
миру, каким тот был до эпидемии или других катаклизмов, с которыми
обыденный предмет борется. Именно признак целостности, объединяющий в себе
также признаки новизны, чистоты, делает обыденный предмет таким мощным
оберегом. Известно применение в качестве апотропея в свадебном обряде
рыболовной сети, в которую замотана невеста. Рыболовная сеть - целый
предмет, несмотря на прозрачность, значит, даже невидимая целостность
сохраняет свои свойства.
В современной культуре целому противопоставляется частное, а для
традиционного мышления противоположностью целого является доля во всех
значениях, которые принимает этот термин.
Представление "доли" - одно из самых значимых и действенных в славянской
культурной традиции, и архаично-языческой, и народно-христианской. Поверья
о доле, этическая философия, в центр которой поставлена идея доли -
идеологический ярус действия этого представления. На материально-бытовом
уровне его можно узнать, например, в ежедневном ритуале деления хлеба
(еды) за общей трапезой в традиционной крестьянской семье. Как все
центральные символы традиции, "доля" реализуется в самых разных пластах
реальности и входит в смысловые связи с множеством других разномасштабных
символов.
Самые архаичные элементы семантики "доли" открывает обрядовый материал.
Тема "доли" оказывается определяющей для всего построения обряда, его
функциональной, предметной, действенной, терминологической системы [9].
Русское слово доля входит в семантическое поле слов, уже утративших
непосредственную связь со своим этимологическим значением, мы читаем их
как семантический архаизм - но именно он актуален в контексте обряда [10
].
Исходно доля, часть и даже счастье нейтральны относительно оппозиции
хороший/плохой и могут называть оба вида судьбы, и "фортуну", и "фатум".
Важнее здесь другая оппозиция: свой/чужой, в которой "доля" со всей
определенностью отнесена к своему [11]. "Доля, удел в славянской картине
мира могут быть верно поняты, если сознавать, что "предопределенность",
заключенная в их смысле действует не только "по вертикали", но и "по
горизонтали": доля - часть некоего целого, доставшаяся отдельному человеку
и находящаяся во взаимозависимой связи с другими частями, долями" [12 ].
Семантический мотив "части", "дележа" присутствует в разных терминах
погребального обряда. Само славянское смерть несет в себе исходную
семантику "наделенности долей", так что фразеологизм своя смерть просто
дублирует ее. Также доказывается и родство терминов покойник и убогий. И
действительно, нищий в обряде - это "заместитель" покойного, получающий
его долю; вообще нищий у славян, как известно, (также гость, чуженин)
окружен значением "божества", "обожествленного предка". Об этом
свидетельствует и обрядовое попрошайничество колядовщиков, "гостей из
страны мертвых". С темой "нищеты умершего" связан мотив голода в обряде,
удовлетворению которого посвящены "кормление могилы", "угощение души" на
поминках и др. При этом умершие, в контраст своей "нищете", почитаются
источником всякого изобилия.
Исполнители погребального обряда отчетливо видят в нем деление живых с
мертвыми, выделение его доли. Особенно это явно в похоронах девушки,
приданное которой раздается подругам. Обрядовые жертвы, имеющие исходный
смысл "выделения доли", могут получать иную мотивировку: "На том свете
человеку принадлежит все, что он при жизни роздал, а также все, что
роздали за него". Это: а) дом, заменой которого являются гроб и могила; б)
скот (судьба коровы связана с судьбой хозяйки, корову-нетель отдают
нищему: коровку покойнику); в) лошадь (душу припадаиць в лошадь, поэтому 3
дня после погребения лошадь не работает и отводится на гумно, чтобы не
томить души нябощика); г) свадебная одежда (ее кладут в гроб замужней
женщине, какие-то вещи могут быть уничтожены или "похоронены", отправлены
по сточной воде, отданы нищим, или употреблены после различных очищений:
омовения, "отпевания петухами" и под.); д) хлеб (хлеб, зерно активно
используют в обряде, в т.ч. раздают гостям); е) деньги (интересно, что
более существенной формой оплаты обрядового труда в сравнении с
деньгами-монетами (которые используются как "плата за перевоз",
"выкупление места", "подорожна") является холст: цельное полотно,
полотенца, платки, фартуки, т.е. архаичные женские деньги славянской
традиции; ж) кровные связи (разрыв связи с умершим) [13 ].
Таким образом, описанный в перспективе темы "доли", погребальный обряд
можно определить как раздел, деление живых с умершим, души с телом,
области смерти с областью жизни - и затем, путь души в соответствии с ее
долей, в область смерти.
Если рассматривать ткачество в контексте противопоставления
природа/культура, то "логика развития этого культурного феномена предстает
в виде живого процесса, в котором нить, выходящая из природной стихии,
стремится к своему собственному организованному устойчивому пространству -
ткани" [14 ]. Витье и плетение предстает как форма моделирования
культурного "порядка", противостоящего природным хаотическим силам.
Фото 5.
О.В. Лысенко считает, что каждый последующий этап развития ткачества
содержит в себе элементы предыдущего, причем идет заведомая акцентуация на
этих пережитках. Широко известно ритуальное полотенце "Рушник свата",
хранящееся в Государственном музее этнографии. Особенность этого предмета
в том, что к традиционному полотнищу полотенца прикреплен небольшой
кусочек пояса. Этот пример иллюстрирует последовательное включение в
культурный текст элементов ткачества разной сложности.
Интересно влияние вышивки на объекты из ткани. Существует мнение, что
первоначально целью вышивки являлось создание четкой границы между частями
одежды, маркирование кромки тканого изделия (как полотенца) или деталей
кроя. Изделие с вышивкой приобретает законченный характер и целостность.
Кроме того, зачастую вышивка делает акцент на космологических параллелях:
так, наиболее распространенными мотивами русской народной вышивки являются
изображения женщин, птиц, оленей и подобные, находящие отражение в мифе
[15 ].
Если нить - судьба, дорога, жизненный путь; то полотно - весь мир, в этом
одна из причин его (полотна) целостности. Каждый день женщина
воспроизводит мир во всей его хаотичности, непонятности для человека. Идея
ритмов перехода, кругов вращения реализуется одинаково и в мифе об
Осирисе, и в ткачестве.
Важно выяснить, передаются ли, и каким образом признаки и значения целого
полотна на его части. Одной из таких частей является пояс, но он
одновременно и целая самостоятельная вещь, сейчас же нас интересуют отрезы
и лоскуты, то, что получено при разрезании, раскрое ткани, и отходы, не
пригодные для изготовления одежды.
Наиболее интересно использование таких частей ткани в качестве дара и
жертвоприношения. Так, например, отрез является очень ценным подарком, его
преподносят родственникам, лицам, участвующим в обрядах в активных ролях,
в благодарность за какие-либо услуги и в других случаях. Очевидно, что
лоскут, обрывок ткани не может быть подарен, он не имеет никакой ценности
ни для кого, кроме хозяина, которому жаль выбросить, казалось бы, ненужные
лоскутки. Однако лоскут может быть использован, и таких ситуаций
несколько.
Фото 6.
Очень часто кусочки ткани (или целые тканые изделия: ленты, пояса, платки,
полотенца, простыни и т.п.), шерсть и лен встречаются среди "обетов". Их
привязывают к деревьям, кладут на почитаемые камни. Хотя приношение тканых
изделий могло быть и обрядом, обязательным для всех богомольцев,
собиравшихся на праздник в почитаемое место, чаще всего оно носило
окказиональный характер и было направлено на преодоление того или иного
кризиса (например, болезни) [16 ]. Такие кусочки являются знаком их
хозяина. Они указывают на то, что хозяин был здесь, напоминают о его
просьбе. По своей функциональной нагрузке привязываемые лоскуты очень
близки к вотивам, металлическим, керамическим, вышитым или деревянным
изображениям человека или частей его тела, приносимым к святым местам с
целью исцеления от болезней. Таким образом, лоскут несет информацию о
своем хозяине, маркирует его пожелание.
Фото 7.
Лоскуты или маленькие кусочки ткани могут быть использованы при
изготовлении некоторых элементов одежды, декоративных обтачек и др.
Интересно, что одежда не может изготовляться из цельного куска с
наименьшим количеством швов, более того, некоторые детали одежды имеют
вставки в тех местах, где это технологически неоправданно. Такова вставка
в поневе. Наличие этой вставки оправдывается постоянным ношением фартука,
закрывающего ее. Фартук относится к тем элементам одежды, которые несут
типично женские признаки. Фартук используется в магии плодородия, где
отражает участие женщины в символическом акте оплодотворения-сева.
Мужчина, сеющий лен, снимает с себя одежду кроме рубахи и надевает фартук
своей жены. Этот фартук заменяет присутствие женщины во время сева.
Фото 8.
Итак, фартук закрывает вставку на поневе, выйти без него из дома
неприлично, женщина без фартука является голой, опасной. Следовательно,
вставка на поневе не делает женщину одетой, в этом отличие вставки от
одежды из целого куска.
Фартук, напротив, является преградой, он закрывает наиболее "опасную"
часть тела женщины от окружающих, противодействуя вредным влияниям с той и
с другой стороны. В этом отношении показателен обычай привязывать фартук к
намогильному кресту (как полотенце) [17 ].
Лоскутки могут быть атрибутом колдуна, который хранит их в специальной
маленькой коробке, с их помощью колдун может передавать свое знание [18].
Известно народное средство от эпилепсии: эпилепсию "хоронят", отрезая
кусок ткани от рубахи больного и помещая в гроб к покойнику [19 ].
Подобным образом осуществляется передача других болезней.
Таким образом, лоскуты, куски, одежда из кусков не обладает апотропейными
свойствами целой ткани и одежды, так как не отвечают главному требованию,
предъявляемому к оберегу, не являются самодостаточной, целой вещью. Однако
лоскутки ткани находятся в связи со своим хозяином и с целой вещью, от
которой они отрезаны.
Для рассмотрения сущности ткачества как архетипа и его места в модели мира
русских следует перейти от бытовых представлений к другому их уровню,
более абстрактному и более глубинному, где он является элементом сложной
системы, выполняющим свои особые функции.
"В содержательном плане архетипическая модель мира ориентируется на
предельную космологизированность сущего и тем самым на описание
космологизированного modus vivendi и основных параметров Вселенной -
пространственно-временных, причинных, этических, количественных,
семантических, персональных" [20 ]. Для представления этого обширного
разнообразного и сложного комплекса выработан способ описания с помощью
бинарных оппозиций. При всей полезности и несомненности бинарных оппозиций
они недостаточны для того, чтобы выразить суть мира, суть жизни, которые
требуют для своего описания каких-то уравновешивающих, соединяющих
средств, преодолевающих и даже опровергающих детерминированность и
рациональность. Вечное продолжение жизни (вечное возвращение) и обновление
состоит в преодолении жестких рамок непреложных истин.
Снятие противопоставлений, перевертываний, смешение миров, которое
обязательно происходит в отмеченные точки ритуального сценария, который
является залогом сохранения космического порядка, - крайнее проявление
этого механизма. Этими точками могут быть рубежи годового цикла,
человеческой жизни. Многочисленные ритмы перехода содержат в себе не
только вечное движение, но и идею предела, перед которым надо
остановиться, выйдя тем самым в беспредельность [21]. Однако выход в
беспредельность отнюдь не нарушает целостности мира, однако подвергает
сомнению существование рациональной системы. В некотором смысле принцип
целостности может быть противопоставлен принципу системности [22 ]. Но в
целом есть не только "системное", но и "антисистемное", рационализируемое
и недоступное разуму, чувственно данное и сверхчувственное, реальное и
идеальное. Поэтому принцип целостности неизмеримо богаче принципа
системности, последний лишь частично и в пределах логики разъясняет, но не
заменяет первый. Таким образом, все множество элементов системы не
исчерпывает целого.
Д.В. Пивоваров указывает на то, что А.С. Хомяков и П.А. Флоренский
сближали русское слово "тело" со словом "целое" и "цель" [23]. Тело
(человек или вещь) выступает как универсальная модель Вселенной и может
быть представлена как единое, целостное и как разделенное на элементы.
Абсолютность критерия целостности обеспечивает его большую полезность и
надежность, и оптимальные классифицирующие возможности, исходящие из самой
реальности [24 ]. Представленный своим телом человек абсолютен, также
абсолютна и вещь, она равна самой себе и не смешиваема с остальными.
Вводя в классификацию мира принцип абсолютности, на котором основано
тождество макрокосма и микрокосма, исследователь видит, что абсолютность
заключена в каждом теле, что отражено в мифологических концепциях, которые
развивают тему происхождения мирового пространства из некоего изначального
тела, первовещества. Такие концепции имеют очень древнюю природу:
материалистические идеи с самого начала философствования не могли прийти к
понятию "материя", так как оно абстрактно, а способность к абстрагированию
требует определенного уровня знания. Отсюда концепции о происхождении
всего сущего из огня, воды, всех четырех стихий, как было у греческих
философов. Даже для них было необходимо представить первовещество как
нечто конкретное и вполне осязаемое. Для традиционного мышления этим телом
мог быть Первочеловек, некая масса, позволяющая творить (глина, дерево,
песок и, в нашем случае, кудель). Первоначально единое, целостное и
самодостаточное оно становилось строительным материалом для всего, что
есть в мире. На всех уровнях целостности в культуре остается нечто общее.
Целостностью является мир, человек, дом, полотно. В определенном контексте
все эти целостности тождественны, поэтому их признаки можно свободно
переносить друг на друга.
Таким образом, отличие признака целостности от многих других признаков
объекта заключается в том, что он меняет сущность объекта, а не оказывает
какое-либо незначительное внешнее влияние. Интересен механизм
абсолютизации признака: достаточно самой слабой степени присутствия или
проявления признака для того, чтобы его обладатель мог выполнить свою
символическую функцию, приданную этим признаком. Вещью, обладающей всеми
признаками целого, является пояс, семантизация которого рассмотрена в
следующем параграфе.
© Н.С. Кошубарова, 2003 г.

ПРЯХА (ПРЯЛЬЯ). Лицо женского пола, владеющее умением прясть.
Статус П. определялся ответственностью самого прядения — главного
женского занятия, которым мужчины никогда не занимались. По народным
представлениям, прикосновение мужчины к веретену лишало его силы и
ловкости, а неправильное обращение П. с куделью могло сделать
женщину мужеподобной: у нее начинала расти борода.
Жизнь крестьянки с ранних лет была связана с прядением и с его
атрибутами. Девочке, чтобы она легко приобщалась к прядению,
перерезали пуповину на прялке или веретене, а также прикладывали эти
предметы к новорожденной. Старались отрезать пуповину так, чтобы она
упала на женскую работу, в частности, пряжу. Кроме того, помещали в
ее колыбель детскую прялку. Пожелания стать хорошей П. произносились
на родинах: «Чтобы тонко пряла, часто ткала, рукодельничала» (9, с.
33). Во время крестин, возвращаясь из церкви, крестная брала кудель
и садилась прясть, чтобы девочка успешно овладела этими операциями;
с той же целью ребенка передавали крестной через прялку. С 5—6 лет
девочку начинали учить прясть и ей впервые разрешали спрясть нитку
из грубой шерсти или очесов. Пряжу затем сжигали, а золу девочка
должна была съесть, запив и закусив кусочком хлеба, под приговор:
«Ета зъяси — будщи хорошая пряха» (5, с. 58). В некоторых местах она
глотала дымок от зажженной пряжи, чтобы работа в ее руках горела.

Прядением, как правило, занимались девушки. К моменту достижения
совершеннолетия они полностью осваивали это мастерство и становились
искусными П., что, по народным представлениям, предсказывало
счастливую любовь и замужество.
Связь прядения и удачного замужества прослеживается во многих
магических действиях добрачной, свадебной и семейной обрядности.
Так, девушки пряли «благовещенскую» или «четверговую» нить с
приговором о суженом, гадали о браке на «новине» (спряденных и
сотканных холстах), во время ее расстилания, молились о даровании
умения «прясть, ткать и узоры брать» (12, с. 162), то есть
приготовить себе приданое. Хлестали сватов мотком ниток для удачного
сватовства. Известны свадебные приговоры, в которых выступает
символика «недремавшей» невесты: «Наша молода не спала, не дремала,
тонко пряла, звонко ткала, бело белила и нас подарила» (8, с. 133).
Кроме того, на второй день свадьбы свекровь во время утренних
хозяйственных заданий поручала молодице спрясть нитку, а в течение
специальной «прядильной недели» Великого поста молодицу приучали к
новой жизни в кругу женской родни мужа.
Тема прядения и девушка-П. широко представлены в песенно-игровом
фольклоре молодежи. Так, весной девушки исполняли веснянки, призывая
птиц, которых просили принести весну и атрибуты рукоделия:

Жаворонки... принесите весну...
С пряльцем, с донцем,
С кривым веретёнцем!

В таких играх, как «просо» и «мак», которые сопровождались игровыми
песнями — «А мы просо сеяли», «На горе мак», «Посею я маку»,
одновременно разворачивался «растительный» сюжет, символизирующий
половое созревание девушки, и раскрывался мотив обучения ее
рукоделию, в частности прядению. Так, в хороводной игре «просо»
новую девушку обучали ремеслу П.-ткахи:
Не пряха была,
Не ткаха была...
«Не тужи, мати, не печалься!
Уж мы станем учить —
Переучивать.
У нас будет ткаха,
У нас будет пряха»...

Вообще, мотив П. и прядения присутствует в хороводных игровых
песнях. Существовал набор хороводных песен, под которые «собирался
хоровод», при этом движения хоровода изображали процесс прядения и
снования. Во время исполнения песни «По улице шла, клубок ниток
нашла» присоединение к хороводу новой девушки происходило под слова:
«Клубок катится — нитка тянется», что воспроизводило прядение нити.
В игре «дрема», особенно в ее варианте «дрема с куделью», происходит
символическое посвящение девушки в П. — мастерицу и невесту. Девушка
становилась в центре хоровода и изображала П., дремлющую во время
работы. Остальные участники, исполняя песню изображали указанные в
ней действия: пробуждали Дрему и на ее место ставили другую девушку
из круга. Согласно интерпретации этой игры Т. А. Бернштам, дремлющая
молодица Дрема-непряха противопоставляется недремлющей девушке — П.
Мотив прядения в подобных играх тесно связан с любовными отношениями
молодежи и молодоженов. Молодица, которая была непряхой, то есть
ленивой в девушках, становилась Дремой и выходила замуж за «старого»
— «холостого полюбить — самопряхой надо быть» (11, № 599), либо
превращалась из П. в непряху: «веретёнушко не вьется, куделенко не
прядется» (1, с. 24); молодица, ставшая Дремой-непряхой, теряла
женскую привлекательность.
Девушки, проходя через игровой «переходный» обряд «дремоты»,
олицетворяющий сон и смерть (с последней в мифопоэтической традиции
связана женская покровительница прядения), и преодолев образ
Дремы-непряхи, получали возможность участвовать в ритуальных
молодежных играх и символически обучались мастерству прядения, что,
в свою очередь, соответствовало половой зрелости и брачным
перспективам.
По умению девушки прясть судили о ее земной и загробной судьбе. Так,
по народным представлениям, плохую П. на земле ждут одиночество и
греховная жизнь, а после смерти она встанет «со столбом» или будет
«пасти козлов» (символ похоти). Интересен культ поморской
девушки-П., утонувшей во время шторма вблизи беломорского островка
Полта(м)-Корга (между р. Кемью и Сорокой) и совершавшей после смерти
чудеса исцеления. В легенде девушка либо плывет с прялкой по ягоды,
либо является людям после смерти с просьбой о. захоронении, либо ее
находят мертвой и сидящей на прялке. С прялкой девушку и хоронят,
построив «на косточках» часовню, где и происходят «чудотворения».
Прялка предстает символом умершей девушки, которая достигла
совершеннолетия («полной девкой заводилась»), была непорочной («ни
одного мужика не знала») и стремилась к святости.
Образы П. и непряхи раскрываются в сказках. Одним из ярких сказочных
персонажей была невеста Финиста Ясна Сокола. Она находила своего
жениха с помощью нити, прядущейся из «серебряного донца — золотого
веретенца», или вышивания по «серебряному пяличку золотой
иголочкой». В фольклорных сюжетах прядение прививало навыки, которые
выражали «зрелость» невесты: по изготовленной чистой и тонкой пряже,
по умению определить количество вещей, что из этой пряжи можно
сделать. Например, в заонежской сказке «Про Ивана-царевича» две
сестры хвастаются тем, сколько вещей они могут изготовить из своей
пряжи, если к ним посватается царевич: старшая — полотенце и
простыню, средняя — полотенце, порты и настилальник (простыню).
Но не все девушки становились хорошими П. Так, в шуточном игровом
фольклоре рисуется образ непряхи:

Жила-была Дуня,
Дуня-тонкопряха.
Вали-вали, Дуня,
Дуня-тонкопряха!
Пряла наша Дуня
Ни толсто, ни тонко,
Ни толсто, ни тонко,
Потолще каната,
Потолще каната,
Потоньше оглобли.

Ей противопоставлялась невеста Марья, привораживающая жениха своей
тончайшей пряжей.
Показать свое мастерство П. девушка могла на посиделках (попрядухах,
попрядках, супрядках), куда приходили и парни. Работали девушки в
осенне-зимнее время: в период осеннего поста
(Филипповского-Рождественского): отдельные работы продолжались до
Масленицы. На посиделках важная роль отводилась прялке, которая
определяла индивидуальное девичье место (у П., занявшей чужое место,
прялку выкидывали на дорогу). В северно-русских и западно-русских
областях парни должны были просить разрешения войти на посиделку под
окном или в дверях избы, что называлось «проситься за прялку»,
«сесть под прялку». Чтобы получить «прялочное место», парень выкупал
прялку или ее захватывал, если девушка выходила из избы, при этом он
имел право сесть только на колени к девушке. Пересесть на скамью
разрешалось в процессе игры: «в местечки», «в соседи», которые
сопровождались «выкупом» прялки, веретена, кудели, пряжи. Если
девушка отказывала в выкупе (поцелуе), то парень мог ее опозорить —
из мести или хулиганства он поджигал, путал пряжу или кудель,
обвивал себя ею, ломал веретено или прялочный гребень, прятал
предметы для прядения.
В Новгородской губ. местные парни, приходя на посиделку, зажигали
свечи у прялок девушек, которым они отдавали предпочтение, при этом
у некоторых горело не по одной свече, а «чужаки» обходили всех
девушек, поджигая у каждой кудель. В Вологодской губ. поджигание
посредине избы общей кудели, надерганной с каждой прялки, говорило о
начале игры «женитьба». Девушки и парни гадали по кудели о своей
судьбе, что называлось «на городок»: парень клал на стол или лавку
скрученный вокруг пальца клочок кудели и поджигал, затем смотрел,
«куда ворота откроются» — туда жениться идти. Если поведение девушки
не соответствовало принятым нормам, то ее могли наказать: за измену
выкашивали посеянный ею лен; за неучастие в молодежных собраниях и
разглашение групповой тайны ломали гребень или лопасть прялки,
путали кудель, рвали пряжу.
Последний день супрядок сопровождался различными обрядами. Так, в
Смоленской губ. девушки пели:

Девушки — свет,
Голубушки — свет,
Початычка нет!
Бярите гребенки,
Чашите галовки:
Пара да двара (расходиться).

В обычной жизни после выхода замуж женщина не расставалась с прялкой
и не переставала прясть, хотя по статусу молодицы как бы теряла свое
значение П. В традиционных представлениях девушка — П., а молодица —
непряха. Для женщины главным становилось ткачество.
Значение прядения было так велико, что оно с древности, так же как и
ткачество, являлось символом женского труда, а П. имели своих святых
покровителей. Так, уже на византийских мозаиках и миниатюрах IX в.
Богородица изображалась с веретеном и пряжей; из Византии это
изображение пришло на Русь. А прядение, наряду с колодцем и
Священным Писанием, стало одним из трех легендарно-иконографических
символов Благовещения.
Непосредственной покровительницей женской зимней работы, в первую
очередь прядения, а также самих П. была св. Параскева Пятница, образ
которой зачастую сливался с Богородицей. Обе они представлялись
защитницами женщин, распорядительницами браков, покровительницами
дома и женских занятий. В древности существовала языческая богиня-П.
Мокошь — женское божество древнерусского пантеона, которая, в
народных представлениях, была женщиной с большой головой и длинными
руками, прядущей в избе по ночам. По поверьям, П. не разрешалось
оставлять кудель открытой, а «то Мокша опрядет». Параскева Пятница
заимствовала занятие Мокоши, а затем и покровительство пряхам и
прядению, поэтому ее называли Льняницею: «На Парасковию-Льняницу
начинают мять и трепать лен». П. приносили св. Параскеве Пятнице
жертвы — бросали в колодец кудель. Назывался такой обряд «мокрида»,
что соотносилось с именем Мокоши и имело общий корень со словами
«мокрый», «мокнуть» или «mokus» — прядение. В качестве приношения
вычесанная льняная кудель или выпряденные нитки оставлялись П. у
святых источников, посвященных св. Параскеве, при этом говорилось:
«Угоднице на чуловки!»; «Матушке Пятнице на передничек!» (7, с.
194).
В канун дня Параскевы-Льняницы приготовляли первину льна,
посвященную этой святой, и приносили для освящения в церковь, а
затем прикрепляли к образу св. Параскевы. В этот день устраивались
«льняные смотрины» — женщины выносили вытрепанный ленпервак на
улицу, демонстрировали друг другу, хвалясь своей работой. Девушки
стремились показать свое «льняное искусство» парням и будущим
свекровям.
Чтобы покровительство св. Параскевы не покинуло П., надо было
соблюдать определенные правила и не нарушать запретов. Так, в день
памяти святой и во все пятницы не разрешалось прясть: «а то у
Параскевы Пятницы засорятся глаза»; «в пятницу не только нельзя
прясть, но даже иметь в доме конопель»; «кто прядет в пятницу, у
того на том свете слепы будут отец с матерью» («кострыкой глаза
запорашивает»); «не прясть в пяток, потому что в этот день Спаситель
претерпел оплевание, а на пряжу нельзя не плевать». В случае
несоблюдения запретов Параскева Пятница сурово карала — скручивала
П. пальцы на обеих руках и покры¬вала их заусеницами. По легенде
Ярославской губ., Пятница наказала П., которая работала в ее день.
Железной спицей, которой прикрепляют кудель льна к копылу, она
истыкала женщину до полусмерти. По другому поверью, Параскева
подбрасывает веретено в окно женщине, прядущей накануне пятницы, и
одобряет ее, когда та догадается выбросить веретено обратно в окно.
Прядение и ткачество нашли отражение в обрядах, которые раскрывают
мифологическое значение этих занятий как «творения мира». Сюда можно
отнести изготовление женщинами обыденной (т. е. сделанной за один
день) нити, пряжи или холста, а также изделий из него — пелены или
полотенца. Обыденная новина выполнялась для сохранения общественного
благополучия — для охраны домов и селений, скота от возможных
несчастий. Обряд изготовления новины за один день воссоздавал
архаические представления о женском творении мира.
Образ П. существует не только в человеческом обличье. Так, роль П. в
животном мире, по представлениям русского народа, воплощает
горностайка, персонаж сказов об ивановских ткачах Владимирской губ.
В них рассказывается о горностайке — «доброй рукодельнице: что
спрядет, что соткет — простым людям в прок идет». Она «лапками
стежку шьет — стежка серебром сияет», так как прядет не простую
пряжу, а снежную.
В среде низшей демонологии П. выступает кикимора. Она невидимо
прядет в избе ночью, часто только в Святки, в те двенадцать дней
января, которые определяют ход всего будущего года, предвещая этим
изменения в судьбах домочадцев. Если кикимора прядет на передней
лавке, то это к смерти кого-либо из обитателей дома. Прядет кикимора
не обычным способом: она подпрыгивает или сучит нитки «наоборот».
Такой способ прядения имеет особый, колдовской смысл. В частности,
невеста накануне свадьбы «от себя» прядет суровую нитку — оберег от
колдунов. «Оборотные» нитки, изготовленные в праздники, играли
важную роль в домашней жизни и обрядности. Так, в Великий четверг
женщины пряли нитки «наобоко" и в случае болезни перевязывали ими
руки и ноги. При опахивании села от эпидемий из этих нитей делали
вожжи. В этот же день пряли левой рукой на каждого члена семьи по
нити и привязывали их к березе: у кого нить пропадет — тот умрет.
Такая нить соответствует «нити судьбы» человека.
Прядение, особенно в большие годовые праздники, могло повлиять на
здоровье людей, животных, на благополучие дома. Так, прядение
заговоренной шерсти служило «для чарования скота и дома». Поэтому не
разрешалось прясть и ткать по большим праздникам, так как в
«поворотные», «переходные» моменты (Рождество, Святки) мир мог быть
как правильно, так и неправильно «свит, сплетен, сшит или спряден,
соткан» (6, с. 172).
Литература:



"Вологодчина: невостребованная древность" М.В. Суров., Вологда 2001
г.
ВОЛОГОДСКИЕ ПРЯЛКИ
Одним из интереснейших явлений в русском народном искусстве стали
деревянные ручные прялки — древнейшие приспособления для
изготовления пряжи. И хотя в процессе прядения основную роль всегда
играло веретено, именно прялке суждено было стать символом женского
рукоделия, а в обобщенном смысле — и символом женской доли.
В русской традиции пряхам покровительствовала богиня Макошь (Мокошь)
— единственное женское божество в составе киевского пантеона
Владимира. С принятием христианства функции Макоши перешли к св.
Параскеве Пятнице, однако образ ее в севернорусской вышивке
продолжал господствовать вплоть до начала XX века.

1. Вологодские прялки-копылы. Конец XIX в. Никольский район.

По повериям, Макошь наблюдала за прядущими женщинами и строго
наказывала тех из них, кто осмеливался прясть в посвященные ей
праздничные дни или выказывал нерадение. Если пряха дремала, а
веретено ее продолжало вертеться, считалось, что за нее прядет
Макошь. Отголосок почитания невидимой пряхи Макоши сохранился также
в обряде «мокрицы» — жертвоприношения св. Параскеве Пятнице, во
время которого женщины бросали в колодец кудель и пряжу.
Вся жизнь русской женщины была так или иначе связана с прялкой. Еше
в пятилетнем возрасте ее сажали за маленькую скромную детскую
прялочку, на которой она выпрядала свою первую нить. Впоследствии
эту нить нередко использовали в качестве оберега. Так, например,
перед свадьбой мать опоясывала ею свою дочь-невесту по голому телу,
чтобы уберечь ее от порчи и сглаза. За годы девичества она должна
была наткать и напрясть столько, чтобы хватило и на приданое, и на
красивый костюм, и на подарки родным. Самыми обидными прозвищами для
девочек-подростков были «непряха» и «неткаха». Для того, чтобы
«привязать» новорожденную девочку к рукоделию, пуповину ее обычно
перерезали на веретене (у мальчиков, соответственно, на стреле или
топорище).
Когда девушка становилась взрослой, для нее покупали новую нарядную
прялку или дарили ей старую, доставшуюся от бабушек и прабабушек.
Если отец девушки был мастеровым, он изготавливал ей прялку
собственноручно, вкладывая в нее всю свою душу. Довольно часто муж
дарил прялку любимой жене, но в очень редких случаях — парень
девушке. Подобные утверждения маститых искусствоведов не имеют под
собой никакой почвы: принос женихом прялки до сих пор не
зафиксирован ни в одной свадебной традиции.
Доминирующую роль играла прялка на знаменитых «посиделках» или
«супрядках», которые в Вологодском уезде начинались с «филлиповок»,
т. е. с 14 (27) ноября и продолжались до самой Масленицы. Церемонии
посиделок подробно описаны в этнографических материалах, из которых
видно, что к играм и танцам молодежь обычно приступала только после
того, как иссякали «уроки», т. е. принесенная из дому кудель для
пряжи. Причем в некоторых случаях девушки прибегали к хитрости:
«Некоторые славнухи... украдкой приносят с собой уже готовую пряжу,
так как заботливые матери каждый раз у возвратившейся с посиденки
дочери осматривают, много ли напряла за вечер, а в иной веселый
вечер, между тем, не удается и преслицыто в руки взять»1.
Прялка на посиделках выступала своего рода «визитной карточкой»
девушки, поэтому ее украшению придавалось особенное значение.
«Девичий быт всегда разукрашен и декоративен,— пишет В. С Воронов,—
прялка, стоящая рядом с пряхой, украшала ее наравне с одеждами,
бусами и лентами»2.
По своей конструкции русские деревянные ручные прялки делились на
корневые (копылы) и разъемные (составные). И те, и другие состояли
из двух главных частей — вертикальной лопасти, на которой
укреплялась кудель, и горизонтального донца, на котором сидела
пряха. Соблюдая некий фальшивый «кодекс приличия», ученые до сих пор
не решались назвать прялочное донце тем именем, которое в ходу у
подавляющего большинства жителей севернорусских деревень. Я же
считаю, что в этом случае ложная скромность только мешает делу и
искажает пресловутую «научную объективность», которой так кичатся
корифеи науки. Реальность же такова, что во всех деревнях
Вологодчины (да и не только) местные жители называют прялочное донце
«поджопницей», и ничего «неприличного» в этом слове я лично не
нахожу. Корневые прялки вырезались из целого куска дерева: донце— из
корня (копыла), лопасть — из «прямизны» (древесного
8. Прялки с вазонами. Начало XX в. Вытегорский район.

ствола). Почти все прялки, бытовавшие в Вологодской губернии,
относились к этому древнейшему типу.
Первоначальную классификацию русских прялок привел в своем
знаменитом альбоме А. А. Бобринский3. Он разделил их на восемь
типов: шесть — по географическим признакам и два — по технике
обработки. В. С. Воронов также принял за основу классификацию А. А.
Бобринского, но изменил некоторые названия и сократил количество
типов прялок до семи: ярославский, вологодский,
ярославско-костромской, архангельско-вологодский, поморский,
мезенский и тверской. Авторы каталога «Русские прялки» (Л., 1971)
предпочли более длинный список: городецкие, ярославские,
костромские, новгородско-петербургские, тверские, вологодские,
олонецкие, северодвинские, мезенские, поморские.
Ни одну из этих классификаций нельзя назвать достаточно полной и
объективной, поскольку точные границы бытования того или иного типа
прялок определить практически невозможно, а, стало быть, любые
наименования таких типов являются всего лишь условными. Нечто
подобное можно наблюдать и в археологии, где определенной группе
предметов непременно присваивается громкое наименование той или иной
«культуры», хотя наименование это, по сути, увязывается лишь с
местом первых находок: например, андроновская культура — с селом
Андроново, дьячковская — с селом Дьяково и т. д.
3 Бобринский А. А. Народные русские деревянные изделия. Вып. 1, М.,
1910, С. 10.
Настоящее исследование не ставит перед собой цели описать все
разновидности русских прялок и ограничивается теми их видами,
которые бытовали на территории бывшей Вологодской губернии.
Разумеется, ученые не преминули подвергнуть классификации и
вологодские прялки. Вот, например, к какому «сенсационному» выводу
пришла одна из исследовательниц, О. В. Круглова: «Теперь можно
утверждать, что вологодской прялки как единого типа не существует.
На территории Вологодской области бытует много разновидностей
прялок. Назовем их: это тарногские, кулойские, нюксенские,
Никольские, тотемские, прялки Печенги, Погорелова, Бирякова,
Чучкова, Толшмы, Совеги, прялки грязовецкие, с. Шексны и
новгородские»4.
Можно не сомневаться, что после очередной экспедиции
Государственного Русского Музея (ГРМ) на Вологодчину список этот
увеличится еще на несколько наименований, поскольку в каждом из
перечисленных выше районов наверняка найдутся две-три деревушки,
прялки которых хоть чем-то отличаются от соседских. Одним словом,
работы у ученых непочатый край, и одному богу известно, сколько еще
диссертаций на эту тему в ближайшие годы будет защищено...
4 Круглова О. В. Границы распространения прялок Русского Севера и
Поволжья // Сообщения ГРМ, В. XI, М., 1976. С. 56.

14. Северодвинские прялки. Конец XIX в. Великоустюгский район.


23—24. Прялки из Вытегорского района. Начало XX века.
После тщательного анализа я разделил вологодские прялки на три
основных вида: вологодские, грязовецкие и тотемские. Кроме того,
косвенное отношение к Вологодчине имеют прялки Мезени и Северной
Двины: оба эти района в свое время входили в состав Вологодчины, а
изделия мастеров Палашелья, Борка, Пермогорья и Ракулки широко
бытовали в пределах Вологодской губернии.

ГРЯЗОВЕЦКИЕ ПРЯЛКИ
Впервые грязовецкие прялки были воспроизведены в альбоме А. А.
Бобринского без указания их географической принадлежности. Сам автор
отнес их к шестому типу и назвал «прорезными». Более полувека прялки
эти оставались безымянными, пока,

25. Грязовеикие прялки с «лунницами». Конец XIX века. Грязовецкий
район.

наконец, экспедициями Загорского музея 1968—1969 годов не был
обнаружен район их бытования. Первый же их адрес был получен еще
летом 1966 года: деревня Обериха Грязовецкого района Вологодской
области.
Как и все вологодские прялки, грязовецкие были корневыми, т. е.
вырезанными из целого куска дерева (донце — из корня, лопасть — из
ствола). Район их бытования довольно обширен — от Вологды до границы
с Ярославской и Костромской областями. Широкая и массивная лопасть
грязовецкой прялки, идущая от донца под прямым углом, округло
сужается в верхней части и венчается небольшим гребнем, нижняя часть
которого почти в точности повторяет верхнюю округлость лопасти. Сам
гребень имеет характерный горизонтальный срез с городками.
О. В. Круглова выделила три разновидности грязовецких прялок:
западной, восточной и центральной частей района. Различаются они
между собой как по характеру резного орнамента, так и по некоторым
особенностям формы. Лопасть прялки центральной части района украшена
мелкой сквозной резьбой в форме ромбов, квадратов, лунниц, подковок
и «слезок». Прялки западной части отличаюся более вычурной формой
ножки, в центре композиции которой помещен двуглавый орел (в более

26. Грязовецкие прялки. Начало XX века.

ранних — розетка), поддерживаемый стилизованными конскими головами.
Основание лопасти украшено прорезными столбиками-колонками с
развернутой над ними полурозеткой. В более ранних западных прялках
доминировала трехгранно-выемчатая резьба, в поздних — пропильная
техника, совмещенная с очень яркой раскраской и кистевой росписью.
Еше одной отличительной особенностью западной прялки являются
узорные боковые срезы ее лопасти (у «центральных» и «восточных» они
ровные).
Прялки восточной части Грязовецкого района выделяются иным
завершением гребня: верхний срез его украшен двумя узкими сквозными
прорезами, напоминающими глаза кошки или разрез глаз восточного
человека. По выражению О. В. Кругловой, «на верху лопасти... словно
завязан бантик с двумя симметричными сквозными петлями». В более
ранних восточных прялках в центре лопасти вырезалась солнечная
розетка (солярный знак), в более поздних изображался рельефный
двуглавый орел. Еще одной особенностью восточной прялки являлся
прорезной декоративный узор в центре ножки, по силуэту напоминающий
самовар. И в этом случае прорезная техника соседствовала с цветочной
росписью и яркой раскраской.
По своей форме грязовецкие прялки очень близки к буйским и
ярославским теремковым. Главное отличие между ними — за-

27. Грязовеикие прялки. Конец XIX века.
вершение гребня: у грязовецких он имел горизонтальный срез с
городками, у буйских — три характерных «рога», у ярославских —
высокий остроконечный «кокошник».
О. В. Круглова высказывает предположение, что именно форма
грязовецкого «копыла» явилась исходной для вологодского типа прялок
вообще, но версия эта представляется мне весьма и весьма спорной (о
чем мы поговорим ниже).
Роспись на грязовецких прялках имеет более позднее происхождение:
самая ранняя из таких прялок датируется 1856 годом. Однако
художественные традиции грязовецких росписей могут быть отнесены к
XVII веку, в чем убеждают два расписных тябла из бывшего
Павло-Обнорского монастыря, ныне находящиеся в московском музее
«Коломенское», колористическая гамма и стилистические особенности
которых очень близки росписям грязовецких прялок.
Чаще всего грязовецкие прялки окрашивались в зеленый или
голубовато-зеленый цвет, на котором помещались цветочные росписи с
преобладанием желтого, красного и синего цветов различных оттенков.
В отдельных случаях использовалась золотая краска, которая придавала
прялкам особую колоритность. «Образ цветущего, позлащенного солнцем
луга с его многотравьем, столь характерным для природы вологодской
земли,— пишет Т. М. Олей-

28. Грязовеикие прялки. Конец XIX века.

ник,— явно вдохновлял мастера, двигал его рукой, слагавшей как бы
случайно брошенные мотивы в общую ритмически организованную, но в
целом свободную композицию»5.
В глубокой архаичности грязовецких корневых прялок не приходится
сомневаться, хотя прорезные узоры и росписи на них появились
значительно позже. Наиболее ранние прялки были покрыты
трехгранновыемчатой резьбой — одним из самых древних видов резьбы по
дереву, мотивы которой уходят в глубокие языческие времена.
Описывая декоративные узоры грязовецких прялок, многие исследователи
делали туманные предположения относительно их языческого содержания,
однако сопоставить их напрямую с русской мифологией и попытаться
расшифровать древнейшую символику этих узоров отважился только В. М.
Василенко. Именно он впервые сравнил форму грязовецкой прялки с
таинственным образом богини Макоши: «Эти прялки поразительно похожи
на схематизированную женскую фигуру и вызывают в памяти фигуры
богинь на северных полотенцах I половины XIX века.

5 Олейник Т. М. Народные росписи по дереву Верховажского и
Грязовецкого районов Вологодской области // Искусство современной
росписи по дереву и бересте Севера, Урала и Сибири. М., 1985. С. 65.

29. Грязовеикие прялки. Начало XX века.

...Можно предположить, что перед нами образ (правда, уже достаточно
зашифрованный) загадочной славянской богини Мокоши, богини,
охранявшей женский труд, а после принятия христианства
передоверившей свои права и обязанности Параскеве Пятнице»6.
Ученый обращает внимание и на традиционный узор грязовецких прялок в
виде полумесяца (лунницы), но, к сожалению, не может подвергнуть его
правильной дешифровке: «в мелких рисунках лунниц и в их играющем
узоре слышатся отзвуки узорочья XVII века... Кажется, что лунницы
сверкают, как бесчисленные лики луны — на просвет зрелище получается
очень впечатляющее»7.
Исследователь был в двух шагах от разгадки, но сопоставить
мифологические сюжеты с данными археологии ему, вероятно, просто не
пришло в голову. Изображения лунниц на грязовецких прялках в
точности повторяют форму древнерусских амулетов-лунниц XI—XII веков,
во множестве встречающихся в слоях этого периода. Академик Б. А.
Рыбаков полагает, что они были «под-

6 Василенко В. М. Народное искусство. М., 1974. С. 80.
7 Там же.

ражанием привозным восточным образцам IX—X вв., украшенным тончайшей
зернью» и «изображали... небосвод с его двумя небесами, нависающий
над землей», но совершенно исключить лунарную символику все-таки не
решается.
Между тем следы лунного культа обнаруживаются не только в
древнерусских браслетах и подвесках-амулетах, но и в русской
традиционной одежде, в частности, в знаменитом кокошнике —
праздничном головном уборе замужних женщин. И хотя в народных
представлениях луна и месяц обычно ассоциировались с загробным
миром, во многих фольклорных текстах солнце и луна нередко
связываются родственными узлами (брат и сестра, муж и жена), причем
в женской ипостаси тут, как правило, выступает солнце, а в мужской —
луна (месяц). Учитывая этот фактор, В. П. Даркевич допускает, что
древнерусские подвески-лунницы вполне могли быть «символом
супружества».8
По народному поверью, в день Ивана Купалы (24 июня) Солнце «выезжает
из своего чертога на встречу к супругу Месяцу», а сам этот день
считался днем брачного союза между двумя божественными светилами.
Согласно многим славянским преданиям, от этого брака родились
звезды.
Многие древнерусские ритуалы и земледельческие обряды напрямую
связывались с фазами луны: «молодой» месяц благоприятствовал началу
посева плодов, растущих над землей, а «старый» — тех, что растут под
землею, полнолуние способствовало земле-

8 Даркевич В. П. Символы небесных светил в орнаменте Древней Руси //
СА, 1960 № 4. С. 57, 62.

32. Грязовецкая прялка (в центре) в окружении буйских «сестер».
Конец XIX века.

дельческим работам, на старый месяц заготавливали зерно и мясо на
зиму, рубили лес и косили траву, лекарственные травы старались
собирать в первой половине месяца, тогда как заниматься лечебной
магией предпочитали во второй, веря, что убывание месяца повлечет за
собой и убывание болезни.
По фазам луны было гораздо удобнее считать время, нежели по солнцу:
само слово «месяц» в его нынешнем «календарном» значении
красноречиво говорит о том, что луна в свое время была в почете и
являлась «золотой стрелкою на темном циферблате неба»9.
Лунная символика связывалась с культом Космической Коровы (Быка),
восходящим в глубочайшую древность. «Рога месяца уже влекли за собою
мысль о рогатом животном,— пишет А. Н. Афанасьев,— и русские
народные загадки [...] изображают его то быком, то коровою»10. Очень
часто упоминается месяц и в русских заговорах: «месяц ты красный!
звезды вы ясные! солнышко ты привольное, сойдите и уймите раба
Божьего (от запоя)», «Месяц, ты Месяц, серебряные рожки, златые твои
ножки! сойди ты, Месяц, сними мою зубную скорбь, унеси боль под
облака», «батюшка светел месяц, золоты рога тебе на стоянье, а мне
на здоровье», «месяц ты красный, сойди в мою клеть» и т. д.
Едва ли древнерусские амулеты-лунницы являлись простым «подражанием
привозным восточным образцам IX—X вв.», как это

9 Афанасьев А. Н. Поэтическое воззрение славян на природу. Т. 1. М.,
1995. С. 38 (выражение А. Мюллера).
10 Там же. С. 338.

35. Грязовецкие прялки. Конец XIX века.

утверждает Б. А. Рыбаков. Культ небесных светил является самым
древним культом в истории человечества, и полагать, что на русской
земле он не получил большого распространения, по меньшей мере,
наивно.
Следует заметить, что лунницы на грязовецких прялках всегда
располагались на стояке (лопасти) и никогда — на гребне, в центре
композиции которого обычно помешался солярный знак, а в позднейших
прялках — двуглавый орел. Солнечная символика, как видим,
доминировала и здесь, лунницы же выполняли вторичную роль. Беру на
себя смелость предположить, что в изначальном декоре грязовецких
прялок был запечатлен лунный цикл, состоявший из 13 месяцев и, стало
быть, в наиболее ранних экземплярах этих прялок количество
изображенных месяцев-лунниц также равнялось тринадцати (или, в
современном трансформированном виде, двенадцати). С течением же
времени первоначальное значение этой символики забылось, и
традиционные лунницы-месяцы превратились в простой декоративный
элемент, как это часто случается со многими древними символами.
Фрагмент тотемской прялки
ТОТЕМСКИЕ ПРЯЛКИ
Отличительной особенностью тотемских корневых прялок является
укороченная квадратная лопасть, венчающая тонкую резную ножку.
Фасадная сторона этих прялок украшена трехгранно-выемчатой резьбой.
В центре композиции — солнечная розетка, обрамленная плотным
геометрическим узором из треугольников и квадратов. Под городками
обычно располагается решетка либо круглые сквозные отверстия в
несколько рядов. Нижняя часть лопасти украшена двумя крупными
сережками, обращенными к стояку.
Прялки этого типа бытовали в районе Тотьмы, в Междуречье, на
территории Биряковского и Чучковского сельсоветов Сокольского
района, а также Погореловского, Великодворского и
Верхне-Толшменского сельсоветов Тотемского района.
ПОГОРЕЛОВСКИЕ прялки миниатюрнее тотемских, сережки на нижней части
их лопасти, как правило, не имеют круглого окончания, под городками
нет прорезной решетки, но в целом они повторяют форму тотемских
прялок.
Прялка с зеркальными вставками. Конец XIX в. Сокольский район.

БИРЯКОВСКИЕ прялки выделяются разреженностью геометрического узора.
Их, как правило, не расписывали, а в более поздних вариантах красили
под красное дерево, украшали накладными медными пластинками и
инкрустировали кусочками зеркального стекла. Небольшие медные бляшки
крепились на петельку и при каждом движении прялки издавали звон.
Объяснялось это тем, что украшением местных прялок занималась семья
мастеров-гармонщиков.

МЕЖЛУРЕЧЕНСКИЕ прялки отличаются слегка суженой книзу формой
лопасти, крупными округлыми городками, отсутствием сережек, а также
изящной ножкой с фигурными краями. Трехгранно-выемчатая резьба на
этих прялках дополнялась кистевой росписью, цветочные узоры которой
напоминали ситец.
На территории ВЕЛИКОДВОРСКОГО сельсовета бытовали две разновидности
прялок — с квадратной и вытянутой лопастью.

К тотемскому типу следует отнести первую. Лопасть ее венчают 4—5
крупных ромбических городков, отделенных друг от друга глубокими
круглыми вырезами. Две сережки на нижней части лопасти в точности
повторяют форму городков. Ножка прялки слегка сужена кверху.
Прялки ВЕРХНЕ-ТОЛШМЕНСКОГО сельсовета имеют оригинальное завершение
лопасти тремя крупными городками в форме трилистника или круга.
Большие сережки обычно повторяют форму городков. Ножка и лопасть
прялки покрыты мелкой трехгранно-выемчатой резьбой. В центре
композиции — солнечная розетка.
Неподалеку от Толшмы на территории Совеги, ныне входящей в состав
Солигаличского района Костромской области, бытовала еще одна
оригинальная разновидность тотемской прялки с фи-

37. Тотемская прялка с крестами. Конец XIX в.
гурной лопастью, городки и сережки которой выполнялись в форме
крупных причудливых завитков, напоминающих стилизованные головки
коней. Между городками возвышался пятилепестковый цветок. В центре
композиции лопасти, украшенной трехгранно-выемчатой резьбой, обычно
вырезалась розетка в квадрате.
И, наконец, одной из позднейших разновидностей тотемской прялки
являлась так называемая «СОЛОМЕНКА», ареал бытования которой был
довольно обширен и охватывал территорию Верхне-Толшменского,
Маныловского, Никольского и Великодворского сельсоветов. Основной
отличительной особенностью этой разновидности прялок являлись
зигзагообразные узоры, выложенные разноцветной соломкой. В центре
лопасти — солнечная розетка, наверху ее — четыре городка в виде
обращенных друг к

38. Детская прялка-копыл. Середина XIX в. Тотемский район.
другу рожек, внизу — прямо свисающие круглые сережки. Широкое
распространение этих прялок обусловливалось тем, что их
изготавливали на продажу кустарным способом.

ВОЛОГОДСКИЕ ПРЯЛКИ
Вологодские прялки-копылы легко выделяются среди прочих своими
внушительными размерами: они не только выше всех остальных типов
русских прялок, но и имеют значительно более крупную, массивную,
слегка расширенную книзу лопасть. В альбоме А. А. Бобринского
вологодские прялки отнесены ко второму типу. Вырезались они всегда
из монолитного куска дерева, чаше всего из ели или сосны.

39. Тотемская прялка с «переплетами». Начало XX в.
Верхняя часть лопасти вологодской прялки обычно украшена рядом
городков круглой, ромбической или стреловидной формы, хотя иногда
городки заменяются растительными мотивами или тремя пологими
выступами.
Наиболее широко вологодские «лопатообразные» прялки бытовали в
Верховажском, Тарногском, Нюксенском и — частично — Тотемском
районах области. Отличительной особенностью НЮКСЕНСКИХ «копыл»
являлись звенящие «ожерелья» — ряды круглых сквозных отверстий, в
которые вставлялись стеклянные или деревянные бусинки или цветные
камешки, издававшие при каждом движении прялки характерный звук.
Чаще всего трехгранно-выемчатая резьба на нюксенских прялках
сочеталась с яркой раскраской масляными красками.

40. Типичные вологодские прялки-»лопаты». Конец XIX в. Тотемский
район.
Массивные ТАРНОГСКИЕ прялки с маленькой фигурной ножкой обычно
украшались двумя круглыми серьгами или полукруглыми срезами.
Украшенную трехгранновыемчатои резьбой огромную лопасть венчали
городки ромбовидной формы или три пологих выступа. ВЕРХОВАЖСКИЕ
прялки отличались двойным полуовальным завершением лопасти и тремя
обрамляющими его круглыми городками. Нижняя часть лопасти украшалась
двумя полукруглыми срезами. Многие верховажские прялки покрывались
оригинальной цветочной росписью.
На территории Тотемского района бытовали также прялки вологодского
типа: к ним следует отнести упомянутые выше прялки Великодворья с
вытянутой лопастью, а также прялки Сондуги, Середского, Заозерья,
Нижней Печеньги, Медведевского и Матвеевского сельсоветов.
Характерной чертой прялок Великодворья с вытянутой лопастью являются
шесть сквозных отверстий с переплетами: три — в верхней части
лопасти под треугольными городками, и три — в нижней, над двумя
полукруглыми срезами. Местное название такой прялки — «о шести
окошечках».
Такие же прорезные окошечки с переплетами присутствуют и в декоре
прялок из Заозерья. Однако здесь их всего два и располагаются они
почти в центре лопасти, под сквозными арочками и ажурной прорезной
решеткой крестообразной формы. Нижняя часть лопасти украшена двумя
круглыми, обращенными к ножке сережками.
Прялки Середского по форме и декору близки к тарногским, но
отличаются от них меньшим размером лопасти. Сонлугские прялки
выделяются массивными закругленными сережками, напоминающими по
форме стилизованные головы коньков. Матвеевские прялки по форме
почти повторяли заозерские и середские, но значительно чаше
последних покрывались цветочной росписью,


Трехгранновыемчатая резьба на вологодских прялках. Конец XIX в.

И язычество и христианство в одном лице. Начало XIX в. Тарногский
район.

Нюксенская прялка с бусинами. Конец XIX в.
в мотивах и цветочной гамме которой угадывалось влияние молвитинских
мастеров Костромской губернии.
Прялки Нижней Печеный очень массивны. Огромная лопасть венчается
тремя (реже — четырьмя) круглыми городками, расположенными на
вершинах пологих выступов. Нижнюю часть лопасти украшают сережки
такой же формы.

СЕВЕРОДВИНСКИЕ ПРЯЛКИ
Северодвинская расписная прялка-копыл по своей конструкции очень
близка к вологодскому типу, хотя и несколько уступает ему в
размерах. Главной отличительной особенностью прялок этого типа
является графическая белофонная роспись или «роспись с контуром»,
при которой мастер не производил самостоятельных мазков, а только
заполнял предварительно оконтуренные части плоскости.
Исследователи разделили северодвинскую роспись на три
самостоятельных типа: пермогорскую, ракульскую и борецкую. На основе
последней на рубеже XIX—XX веков развились еще две разновидности
местной росписи — пучужская и нижнетоемская.
Самой значительной среди них является ПЕРМОГОРСКАЯ роспись, которая
включает в себя изделия мастеров из деревень гнезда Мокрая Едома.
Основу ее составляет мелкий растительный орнамент, среди которого
размешены различные сцены крестьянского быта. Фасадная сторона
лопасти пермогорской прялки разделялась либо на два, либо на три
«става». В двухставной схеме вверху обычно размешалась райская птица
Сирин, обрамленная зубчатой розеткой, внизу — сцены чаепития либо
катания. Обрат-

51. Северодвинские копылы. Начало XX в. Великоустюгский районная
сторона лопасти оформлялась всегда одинаково: внизу — растительный
узор, вверху — пустая орнаментальная рамка, которая закрывалась
куделью.
На трехставной лопасти вверху чаще всего изображались лев и
единорог, в центре — супрядки, внизу — катание на конях. На обратной
стороне — застолье. В колористической гамме пермогорской росписи
преобладают красный и желтый цвета на белом (иногда желтоватом)
фоне. Искусствоведы полагают, что основные элементы узора и цветовая
гамма росписи Пермогорья имеют много общего с орнаментикой
древнерусских рукописей поморской (XVIII в.) и особенно Белевской
(XIX в.) школ.
«Народные мастера Северной Двины использовали замечательные традиции
древнерусской книги,— пишет О. В. Круглова,— где иллюстрации
являлись как бы вторым текстом для неграмотных, и принципы стенной
храмовой росписи, где последовательный рассказ в образах
изобразительного искусства давал возможность «прочитать» этот сюжет
каждому»11.
Среди мастеров Пермогорья наибольшую известность получили Яков
Иванович и Егор Максимович Ярыгины, Александр Лукьянович Мишарин и
братья Хрипуновы — Дмитрий, Петр и Василий.
Как уже указывалось, в пермогорской росписи господствовал образ
Сирина. Изображения райской птицы можно было встретить не только на
лопастях прялок, но и на многих других предметах крестьянского быта.
Примечательно, что особенной популярностью

11 К р у г л о в а О. В. Северодвинские росписи // Русское народное
искусство Севера. Л., 1968. С. 21.

сказочный образ птицы Сирин пользовался именно на Русском Севере: в
знаменитой городецкой резьбе и живописи он практически не
встречается. Это говорит о том, что якобы пришедший из Греции иди с
Востока образ таинственной и роковой птицедевы не просто пришелся по
вкусу жителям Севера, а оказался для них знакомым и — вполне
вероятно — даже родным. Скорее всего, здесь следует говорить об
обшеиндоевропейских истоках этого древнейшего образа.
В русской ведической традиции волшебные птицы Сирин, Алконост и
Гамаюн совмещались в образе священной покровительницы Руси — Матери
Сва. В. Н. Демин совершенно справедливо сопоставляет слово «сирин» с
языческим названием рая — «ирий»: Сирин, как известно, птица
райская. Отголоски почитания Сирина слышатся также в названиях
страны Сирии и звезды Сириуса, в именах нимфы Сиринги и египетского
бога Осириса12.
Большинство исследователей русского народного искусства склоняются к
версии о греческом происхождении Сирина (от легендарных сирен из
«Одиссеи»), некоторые видят истоки образа райской птицы в далекой
Индии, но ни один из маститых ученых даже не попытался объяснить
необычайную популярность этого персонажа у севернорусского
крестьянства и уж тем более отыскать истоки образа таинственной
птицедевы в русской мифологической традиции. И совершенно
напрасно...
Заглянув в словарь В. И. Даля, мы без труда убедимся, что «сирин» —
слово исконно русское, означающее сову, филина, пугача или особый
вид «долгохвостой совы, похожей на ястреба», ведущей дневной и
ночной образ жизни (SURNIA). Сова же, как известно, почти во всех
традициях является символом мудрости. Но, кроме того, крик совы
многие народы воспринимали как «песню смерти» (вероятно,
представление это было связано с ночным образом ее жизни).
Сладкоголосое пение греческих сирен
Демин В. Н. Тайны русского народа. М., 1997. С. 384—5.

53. Словно три сестрицы-красавицы... Начало XX в. Великоустюгский
район.
оборачивалось гибелью для их слушателей и, стало быть, также
являлось своего рода «песнью смерти». Несомненно одно: у греческих
сирен был свой праобраз, и мы не должны игнорировать версию о его
северном, гиперборейском, «совином» происхождении.
Изображения львов и единорогов также часто встречаются в
произведениях народного искусства. На Русском Севере мы находим их в
росписи сундуков, поставцов, прялок, дуг и лубяных ларцов, в
Поволжье — в декоре крестьянских изб и т. д. В геральдике лев и
единорог символизируют соперничающие солярно-лунные и женско-мужские
силы. Два льва по бокам Мирового Древа выступают в качестве надежных
его стражей: считалось, что лев спит с открытыми глазами, отсюда
почитание его как символа неусыпной бдительности. «Лев спит, а одним
глазом видит»,— гласит русское поверье, зафиксированное В. И. Далем.
Львы-стражи встречаются и в русских народных сказках: «недалеко есть
царство — ты в ворота не езди, у ворот львы стерегут» (А.
Афанасьев).
В апокрифической легенде о Ноевом ковчеге, записанной П. С. Ефименко
в Архангельской губернии, лев выступает в качестве спасителя
ковчега: взяв со всех зверей по клочку шерсти, он проглотил ее и
вырыгнул кота, который набросился на гнусов и истребил их. Коготь
льва использовался в скотоводческой магии для обеспечения
сохранности стада. Упоминается он и в пастушечьем заговоре: «Обхожу
я, раб Божий, с когтем лева-зверя мое милое стадо, крестьянский
живот. Как мои коровушки до сей поры боялись медведя, так теперь да
боится медведь
моих коровушек, а к этому моему слову небо и земля —ключ и замок,
аминь»13.
Характерно, что образ льва закрепился не только в крестьянском
искусстве, но и в произведениях искусства культового характера
(храмовая архитектура Киевской лавры, Суздаля и Владимира, декор
иконостасов XIII века, орнамент псковских колоко-

55_56. Фрагменты северодвинских прялок. Начало XX и середина XIX
веков.

13 Ефименко П. С. Материалы по этнографии русского населения
Архангельской губернии. Ч. 2, М., 1878. С. 175.

лов, миниатюры рукописных книг XI—XII веков, медная пластика и т.
д.), а также в светской архитектуре (ворота московского дворца И.
Грозного, корабельная резьба, декор городских домов, набережные
Санкт-Петербурга).
Исследователи вновь сходятся во мнении, что русская культура
заимствовала символ льва из греческой традиции не ранее XI века.
Однако неоднократно зафиксированная и доказанная устойчивость

59—60. У каждой северодвинской прядки свое лицо.
русской традиции свидетельствует не в пользу этого расхожего мнения.
Многие веши на земле до сих пор остаются необъяснимыми: почему,
например, за полярным кругом обнаружены следы произрастания
кипарисов, тополя, магнолии и калины, в Сибири — тропических
растений, а в Гренландии — винограда? Как объяснить ежегодные
миграции перелетных птиц с Юга на Север? Великий уроженец Русского
севера М. В. Ломоносов утверждает: «в северных краях в древние веки
великие жары бывали, где слонам родиться и размножаться и другим
животным, также и растениям, около экватора обыкновенным, держаться
можно было, а потому и остатки их, здесь находящиеся, не могут
показаться течению натуры противны»14.
Предания различных народов доносят до нас отголоски глобальной
космической катастрофы, некогда постигшей Землю. Это мог быть
космический взрыв в пределах Солнечной системы, в результате
которого огромный осколок-астероид врезался в Землю. Авестийская
школа П. Глобы полагает, что это была гибель Фаэтона, произошедшая
около 26 тысяч лет назад. Смутные воспоминания о чудовищном
катаклизме сохранились в «Авесте», «Бундахишне» и «Калевале», в
греческих мифах и преданиях австралийских аборигенов, в легендах
Новой Зеландии, Сибири и Китая, в священных буддийских текстах и
многих других источниках. Все они сообщают о резком изменении
климата и повороте земной оси, в результате которого солнце изменило
свой ход, а планета «перевернулась». Если раньше солнце приходило с
Севера и уходило на Юг, то после удара начало приходить с Востока и
уходить на Запад.
Только этим можно объяснить многочисленные загадки палео¬ботаники и
палеонтологии, продолжающие тревожить умы современных
исследователей. И если на севере когда-то обитали слоны (вспомним
русские слова «заслон», «прислониться», «слоняться»), то почему того
же самого нельзя сказать и о львах?...

14 Ломоносов М. В. Избранные произведения в двух томах. Т. 1, М.,
1984. С. 196—197.

62—63. Прялки северодвинских мастеров. Коней XIX в.

Вторым по значению видом северодвинской росписи являлись росписи
БОРЕЦКИЕ, НИЖНЕТОЕМСКИЕ и ПУЧУЖСКИЕ, названные так по районам их
изготовления: деревня Первая Жерлыгинская в устье Нижней Тоймы, село
Пучуга и деревня Скобели, Нагорье, Городок, Фалюки и др. (пристань
БОРОК). Как уже отмечалось, пучужские и нижнетоемские росписи
развились на рубеже XIX—XX веков на основе борецкой.
Если в пермогорской росписи растительный узор размещался на лопасти
произвольно, несимметрично, то в борецких прялках он компановался по
строго обозначенной схеме. В трехставной лопасти вверху обычно
изображались окна («став с оконцами»), в центре — полукруглая арка и
внизу — сцена катания («став с конем»). На обратной стороне внизу
помешались различные жанровые сцены, вверху — пустая, пышно
орнаментированная рамка из гибких стеблей.

81—82. Фрагменты ракульских прялок. Начало XX в.

Растительный узор на борецких прялках так же, как и в Пермогорье,
доминировал, но здесь он вырисовывался более мелко, утонченно и
почти всегда делался красным цветом. Кроме того, в декоре прялок
этого типа широко применялось золото. Оформление борецких и
пучужских прялок практически идентично, отличить их друг от друга
можно только по узору на ножке: на борецких стебель прямой, на
пучужских — извивающийся. В свою очередь, отличительной особенностью
нижнетоемской прялки являлась ярко ракрашенная токарная ножка, а на
обратной стороне лопасти — зеркальце для пряхи.
Наиболее известными мастерами борецкой росписи являлись братья
Амосовы — Степан, Никифор, Михаил, Василий, Кузьма и их сестра
Палагея Матвеевна Амосова. В селе Пучуга славились работы отца и
сына Кузнецовых, а в устье Нижней Тоймы — братьев Андрея и Василия
Третьяковых и жены последнего Пелагеи.
И, наконец, третьим центром северодвинской росписи являлась деревня
Ульяновская Черевковского района, расположенная на реке Ракулке
(отсюда название росписи — «ракульская»). Ракульские прялки по своей
высоте значительно превосходили борецкие и пермогорские. По внешнему
виду их невозможно спутать ни с какими другими: невысокая ножка,
расширяясь почти от самого основания овальными уступами, переходит в
длинную и узкую лопасть с четырьмя городками. В нижней части лопасти
всегда изображалась птица, вписанная в орнаментированный квадрат, в
верхней — ветка S-образной формы с крупными листьями и пучками
черных усиков.
Ракульские прялки, в отличие от борецких и пермогорских, имели
характерный желто-охристый цвет. К началу XX века колорит ракульских
прялок потерял былую гармонию: фон из-за использования анилина стал
ядовито-желтым, в росписи крупной ветки по той же причине появились
слишком контрастные цвета— фиолетовый, ярко-голубой и ярко-зеленый.
Самыми известными мастерами ракульской росписи являлись Дмитрий
Федорович Витязев и его сын Яков Дмитриевич.

МЕЗЕНСКИЕ ПРЯЛКИ
Корневые мезенские прялки по своей конструкции также схожи с
прялками вологодского типа. Главным же их отличием является
каллиграфическая роспись с черным контуром по золотисто-желтому фону
(«скоропись»), тематика которой удивительно близка к наскальным
рисункам (петроглифам) Русского Севера.
Лопасть мезенской прялки разбита на горизонтальные фризы, в центре
композиции — две полосы с ритмично бегущими оленями и конями.
Обратную сторону лопасти занимают пароходы, сцены охоты, рыбной
ловли, верховой езды и т. д. «Все в этих прялках преисполнено
значительности: олени и кони изображены словно в торжественном
ритуальном беге»,— пишут составитель альбома «Русские прялки» Н. В.
Тарановская и Н. В. Мальцев.
Центром промысла являлось село Палашелье на реке Мезени, практически
все мужское население которого занималось изготовлением прялок.
Наибольшую известность получили мастера Новиковы, Федотовы, Кузьмины
и Аксеновы. Популярность мезенских прялок была огромной: их вывозили
на Северную Лвину, Пинегу, Печору и даже Онегу. Кроме того, в целом
ряде мест образовались центры подражательной росписи: село Покшеньга
на реке Пинеге, деревня Кеба на реке Вашке, деревня Сельцо на нижней
Двине и т. д.
Основными элементами мезенской росписи являлись олени и кони.
Мифологические функции коня были рассмотрены мною выше в главе о
русской деревянной посуде. Образ оленя часто встречается в северной
вышивке, в сюжетах русских народных сказок, в песнях, преданиях и
поверьях. В упоминавшихся выше северорусских братчинах существовал
обычай приносить в жертву быка. Но в местных преданиях четко
зафиксирован образ жертвенного олен

Ткань как вещь и знак в русской традиционной культуре
§2. Семантика цвета
Цвет - один из признаков предмета. Для современного человека изменение
цвета не означает изменения сущности предмета в большинстве случаев,
однако существуют и исключения: черная траурная одежда, белое свадебное
платье, голубые вещи для мальчика и розовые для девочки и др. Все
приведенные примеры относятся к цветам одежды. Эти символические выражения
назначения тех или иных вещей появились в нашей культуре сравнительно
недавно, некоторые из них не имеют в ней корней и пришли извне, однако их
влияние является достаточно сильным, сильным настолько, что, сталкиваясь с
отклонением от правил, человек недоумевает. Справедливо предположить, что
если для нас сегодня значим цвет нашей далеко не традиционной одежды, а
может быть, и каких-либо еще вещей, то символика цвета в народной культуре
достаточно важна. Таким образом, цвет - признак, получающий в народной
культуре символическую трактовку.
Русские применяли ткани самых разных цветов, окрашивая их белыми, черными,
синими, красными, желтыми красителями [47 ]. Наиболее значимыми являются
противопоставления белого и черного (светлого и темного), соотносимого с
оппозициями жизнь/смерть, хороший/плохой и др., а также триада
белый-красный-черный. Символика каждого из этих цветов неоднозначна,
зачастую они имеют прямо противоположные толкования.
Белый цвет, белое - в народной культуре один из основных элементов
цветовой символики, противопоставленный, прежде всего черному и красному.
Белый и черный цвета находятся на полярных точках цветового спектра, а их
названия и символика антонимичны. Белый цвет представляет обобщенно ряд
цветов светлых тонов, а также большую цветовую интенсивность, в то время
как черный цвет обобщает темные цвета и с ним соотносится малая цветовая
интенсивность или ее отсутствие. Кроме того, белый цвет обозначает
отсутствие цвета, он нейтрален и может быть превращен в любой другой цвет
и получить любое толкование.
В символической сфере корреляция белый/черный (светлый/темный) может
входить в эквивалентный ряд с парами хороший/плохой, мужской/женский,
живой/мертвый, отчасти молодой/немолодой (старый) и т.д. Возможна
корреляция белый/небелый, и тогда белый цвет способен означать
сакральность, чистоту, плодородие, свет.
Ярче всего мифологическая семантика белого цвета проявляется в гаданиях,
предзнаменованиях, поверьях. Семантическая пара хороший/плохой выявляется
по отношению к признакам белый/черный в серии примет, связанных с бабочкой
или овцой, приносящих соответственно своему цвету счастье или несчастье.
Представление о "царстве тьмы" как о загробном мире, противопоставленном
"белому свету", характерно для всех славян. Вологодский крестьянин,
например, считал, что умершие некрещеные дети живут в "темном месте и
белого света не видят". Белый свет - наш, "этот" свет, и он
противопоставлен "тому", не белому свету, как день противопоставлен ночи.
Белый свет, как и белый день, мотивирован признаком "ясный, светлый,
чистый". Подобным образом разграничивается плохая и хорошая погода,
предсказываемая по цвету коровы, идущей впереди стада. Солнечный свет - и
само солнце - белое, поэтому в первый день жатвы работу нужно закончить до
захода солнца, чтобы хлеб нового урожая был белый.
Мифологическая связь отдельных предметов и явлений осуществляется по
принципу подобия. Так, иногда появление белых мотыльков или бабочек сулит
обилие молока. На основе подобия производятся и некоторые продуцирующие
действия: белорусы клали на грядку с капустой камень и накрывали его белым
платком, чтобы капуста была белой как платок, и большой и крепкой как
камень; крестьянин надевал белую рубаху (женщины - платок), отправляясь
сеять пшеницу, "чтобы она была чистой и белой, как рубаха", лен. Однако
славяне опасались белых вещей, способных вызвать град и изморозь: белое не
выносили на двор или в поле в некоторые праздники.
Многие индоевропейские народы знают белый траур. Русские же традиционно
извещали о смерти, вывешивая на избе белый "плат" или полотенце, которым
"приходящий покойник сорок дней утирал слезы". На русском Севере известна
белая погребальная одежда, обряжение девушек-покойниц в белое связано с
обрядом похорон-свадьбы. В образе женщины в белых одеждах представляли
смерть. Известен фразеологизм "белая смерть", в некоторых заговорах
больной называется белым, а здоровый красным. Рязанские крестьяне верили,
что собирать во сне белые цветы - к покойнику. Смерть предвещали во сне
белые гуси, кони, козы; болезнь - увиденная во сне девушка в белом.
Белые одежды характерны для духов, мифологических персонажей. Белуном
иногда называют домового, белой бабой - русалку, белым огромным существом
представляют упыря. Во все белое одевали женщин, исполняющих некоторые
обрядовые роли. Таким образом, почти вся нечистая сила одевается в белое,
в то время как черт носит черный костюм и сам черен. Белые животные и
птицы, особенно редкие или несуществующие, считаются особыми, колдовскими
или царями над своими сородичами. В белых животных превращаются лежащие в
земле клады. В то же время белый цвет может защищать от сглаза, порчи;
белыми считались некоторые (чистые) дни постов и праздников [48 ].
Наиболее конкретной и однозначной символикой обладает черный цвет, который
ассоциируется с мраком, землей, смертью, выступает как знак траура (в
семьях, где был траур, красили пасхальные яйца в черный или другие темные
цвета - зеленый, синий, фиолетовый). Черного цвета обычно демонологические
персонажи (появляются в виде черного животного или предмета): черт,
банник, овинник, полевой дух. Распространены мотивы черных животных: коня,
курицы, кошки и свиньи. Появление черного животного после смерти колдуна -
свидетельство того, что из него вышел черт.
В магической практике использовались предметы черного цвета и жертвенные
животные. Нож в черных ножнах защищает от испуга; черный терновый шип
забивали мертвецу под ногти, "чтобы не ходил"; черную курицу обносили
вокруг посевов от града и приносили в жертву чуме. Яйцо черной курицы
помогало от куриной слепоты, а молоком черной коровы тушили пожар,
зажженный молнией.
Желтый цвет, желтизна - признак, наделяемый в народной культуре
преимущественно негативной оценкой. Желтый цвет часто осмысляется как
символ смерти; в славянских поверьях появление желтого пятна на руке
предвещает смерть. В желтый цвет окрашивают яйца, предназначенные для
поминовения в пасхальных, семицких и троицких обрядах. На Пасху, поминая
умерших на кладбищах, носили с собой красные и желтые яйца; в Семик при
кумлении девушки, целуясь сквозь венок, дают друг другу желтое яйцо. В
обряде "крещения кукушки" участники ритуала кумовства на кладбище
обменивались желтыми яйцами, разбивали их и оставляли на могилах. В
субботу, накануне Троицына дня, когда поминали умерших "не своей" смертью
и некрещеных детей, красили яйца не в красный цвет, а в желтый, и
раздавали детям. Желтый - один из традиционных эпитетов в заговорах
восточных славян. Растения с желтыми цветами используются для лечения
"желтых" болезней (желтухи и др.)" свойством исцелять наделяются желтые
предметы (платки, кольца, посуда), куры с желтыми ногами, желтые бабочки.
Желтый в цветовой характеристике мифологических персонажей встречается
редко. Мифические существа, которые водят души на "тот свет", являются в
желтых тонах, у домового волосы желтого цвета, одна из лихорадок
называется желтой. Желтые круги появляются на траве, где старик
"поверстался в колдуны" или старшая в его семье женщина покумилась с
ведьмами; иногда места хороводов, трапез русалок отмечены пожелтевшей,
засохшей травой. Желтый цвет наряду с красным может выступать как
заместитель золота. В приметах желтый цвет означает несчастье, болезнь или
смерть; кто весной увидит желтую бабочку, будет в этом году несчастлив и
слаб здоровьем [49 ].
В русской традиции сложилось восприятие золотого как знака избранничества,
счастья и высшего суда, подобное представление сложилось еще в рамках
солнечного культа [50]. Золотая символика, дохристианская по существу,
функционировала в условиях постепенной христианизации культуры, сливалась
с религиозными понятиями воздаяния и возмездия, добра и зла. Золото, как
правило, связано с испытанием героя, его получают только избранные. Таким
образом, золотые предметы в фольклоре сакральны. Мифологема чистого,
сакрального, золота проявляется в заговорах, где заговаривающий ищет
небесного покровительства; так, в заговоре на добрый путь он представляет
себя одетым в золотые ризы, укрытым золотой пеленой [51 ].
Зеленый цвет, зеленое - в народной культуре соотносятся с растительностью,
изменчивостью, незрелостью, молодостью. Отмечено восприятие зеленого цвета
как блестящего, сияющего, сходного с золотым и желтым. Особенно характерны
такие представления для южных славян [52 ].
Продуцирующая символика зеленого цвета проявляется в весенней и свадебной
обрядности, например, Троица - зеленые святки, Троицкая неделя - зеленая
неделя. В свадебных песнях часто встречаются образы зеленого жита, бора,
луга. В погребально-поминальных обрядах зеленый выступает как цвет "того
света". Яйца зеленого цвета как поминальная трапеза известна у восточных
славян. На Пасху красили яйца в зеленый цвет, если в доме в течение года
был покойник, эта процедура призвана обновить жизнь обитателей дома,
очистить, освободить их от присутствия неживого. Зеленый цвет может быть
атрибутом "чужого" пространства, где обитает нечистая сила, куда
изгоняются духи: зеленая гора и т.п. Зеленый цвет присутствует в описаниях
хтонических существ [53 ].
Красный цвет, красное - в народной культуре один из основных элементов
цветовой символики, выступающей в оппозиции белое/красное, или в триаде
белое/красное/черное, где красное противопоставлено белому как не-белое,
"окрашенное", "темное". Символика красного цвета амбивалентна. Красный -
цвет жизни, солнца, плодородия, здоровья и цвет потустороннего мира,
хтонических и демонических персонажей. Красный цвет наделяется защитными
свойствами и используется как оберег. Особо значимы в народных
представлениях красная нить, красное полотно, красное яйцо.
Связь красного цвета с огнем отражается в языке (пустить красного петуха),
легендах, объясняющих наличие красного цвета в окраске животных; русских
поверьях: о красном летающем огненном змее (Русский Север Сибирь); о "бабе
в красном казане" (персонификация пожара; Рус. Север); об огненно-красном
полевике, который кажется людям россыпью искр (вологод.). Связь красного
цвета с кровью проявляется в свадебной символике, часто пояс красного
цвета является неотъемлемой частью костюма несовершеннолетней девушки.
Наличием свежей крови в теле "нечистых покойников" (упыря, колдуна)
объясняется красный цвет их лиц.
Значение красного цвета как неординарного, исключительного обусловлено
оценочной семантикой красный "красивый, ценный, парадный". По народным
поверьям у главной змеи гребень красного цвета (Рус. Север) [54 ].
Продуцирующая семантика красного реализуется в свадебном обряде, в
календарно-хозяйственной обрядности, где символизирует изобилие,
плодородие: так, последний сноп подвязывают красной пряжей, ниткой или
платком. При первом выгоне скотине подвешивали колокольчик на шнурке
красного цвета. В родинных обрядах красный цвет выступает как символ
жизни, здоровья; пуповину перевязывали красной нитью, считали, что красный
цвет кожи новорожденного свидетельствовал о его долголетии. В погребальной
обрядности выражена символика красного цвета как принадлежащего "тому
свету" и одновременно защищающего от опасного контакта с потусторонним
миром. Покойнику могли связывать руки и ноги красной нитью, белорусы клали
поперек тела покойника красную нить, часто и головной убор для покойного
делался из материи красного цвета. Гроб несколько раз из конца в конец
обматывали красной шерстяной нитью, беременная завязывала нить красного
цвета на пальце, когда шла прощаться с покойным. Иногда в поминальные дни
из дома выносили все красное. На Русальной неделе перед Троицей поминали
утопленников, разбивая на их могилах красные яйца. Красный цвет (платок,
лента) присутствует в восточнославянских обрядах "крещения" и похорон
кукушки.
Красный цвет выступает как оберег, его семантика соотносится с
апотропейной семантикой окрашенного предмета (наиболее значимыми
оказываются нить и шерсть) или растения. Красной краской чертили
магический круг, на Пасху умывались водой, в которую были положены красное
яйцо или растение [55 ]. В качестве апотропея и лечебного средства широко
использовалась красная нить, ее привязывали на руку или ногу, оставляли
висеть на кустах растений. От боли в суставах обвязывали руки красной
шерстью, нитками, полосами ткани, считалось, что это защитит и от
лихорадки, испуга. Красный цвет способен защитить от змеи, мышей, волка;
отогнать злых духов и непогоду.
Красным цветом отмечены многие мифологические персонажи: так, дворовой
может выглядеть как толстая змея красного цвета. Красного цвета глаза у
ведьмы, русалок; кожа у чертей, мифических инородцев; волосы или шапка у
домового, русалки, лешего; платье лешачихи и рубаха домового, штаны лешего
и шарф черта. "Женщины в красном" - вестницы несчастья.
Красный в заговорах - постоянный эпитет мифических персонажей: красная
девица, красный конь. Повсеместно у славян используется в любовной магии
красная нить, красные семена растений. При пропаже скотины делают "относ"
русалкам: лапти, онучи, хлеб и соль перевязывают лентой красного цвета и
относят на перекресток в лес. В святочных гаданиях лента красного цвета
символизировала рождение ребенка. Преобладание красного цвета в радуге
обещает здоровье и хороший урожай, богатство. Красные дни в народном
календаре приходятся на Страстную, пасхальную, Фомину (Красная горка)
недели.
Комбинация красный-белый противостоит сочетанию желтый-черный в значении
жизнь/смерть, свет/тьма, здоровье/болезнь. Сочетание красный-белый,
поэтому характерно для амулетов. Красный может соседствовать и с синим
цветом в том же значении. Сочетание красный-черный характерно для
мифологических персонажей, преобладает в костюмах ряженых [56 ].
В рамках славянской традиции можно с уверенностью утверждать, что красный
цвет является доминантным в семантической структуре ритуала. Маркировка
красным цветом - наиболее архаичный и универсальный способ моделирования
ритуальных объектов. Это наглядно выражено в функциях красной нити,
красного пояса, маркировки ритуальных полотенец, в структуру которых
обязательно включена красная нить.
Семантика красного цвета реализуется в универсальной оппозиции белое/
черное, которая трансформируется в динамическую трехчастную структуру
белое/ красное/ черное. Эта триада составляет инвариант цветовой
классификации, на основании которой строится система отношений семантики
цвета в традиционной модели мира. Ритуальное значение красного цвета
обеспечивает его позиция, как среднего члена триады, маркирующая границы в
системе двоичных противопоставлений. Промежуточная позиция красного между
белым и черным идентична позиции тени в триаде свет/тень/мрак, где тень
противопоставлена свету, но в то же время не совпадает с мраком. Эта
своеобразная амбивалентность красного цвета и составляет основу его
характеристик в качестве ритуального символа. Во временном коде день/ утро
(вечер)/ ночь красному цвету соответствует утро (вечер), в календарном
цикле лето/весна (осень)/ зима соответственно весна (осень). В
пространственном коде красному цвету соответствуют маргинальные зоны:
порог дома, ворота, изгороди - суть границы внутреннего и внешнего, своего
и чужого пространства [57 ].
Таким образом, цвет является одним из признаков, определяющих естество
объекта. Цвет может определять смену смыслов вещи, зачастую он более
важен, чем наименование предмета, как, например, в случае с черной кошкой.
На примере влияния цвета можно видеть, как материальные качества объекта
"делают" знак, управляя его содержанием.

© Н.С. Кошубарова, 2003 г.

Глава I. Ткань как вещь и знак в русской традиционной культуре
§1. Корреляция смыслов: между традицией и современностью
Ткачество - одно из древнейших занятий человека, и можно предположить, что
во многих культурах так же долго оно связано с женщиной и женским миром
(исключая ткацкое ремесло позднего периода). "Специфика женского начала
заключается в большей зависимости от природы, что обусловлено
воспроизводящей функцией женщины" . Природа понимается здесь как
противоположность культуры, поэтому женские образы вбирают в себя
одновременно стихийность природы и упорядоченность культуры. Исходя из
того, что в бинарной оппозиции женщина представляет собой негативную
сторону, можно предположить, что иррационального, природного в ней больше.
Таким образом, ткачество, будучи элементом культуры и элементом женского
мира, имеет связь с природой и потусторонними силами.
Ткань, ткачество - очень распространенные мотивы самых разных ритуальных
действ и действий начиная от повседневности и до обрядов перехода. Задача
данного параграфа - показать, как происходит семантизация (означивание)
ткани и ткачества.

Луна прядет время и "плетет" жизни человечества: богини судьбы являются
пряхами. Сотворение или восстановление мира, прядение Времени и судьбы, с
одной стороны, и, с другой - женская работа, которая порой должна
выполняться втайне, почти скрыто - здесь мыможем видеть оккультное
соответствие между двумя порядками мистической реальности [2]. Ниже будет
показано, каким образом женские божества карают за нерегламентированное
использование прядения и ткачества, но науке известны и противоположные
представления. В японской культуре в мифологической памяти сохраняются
идеи конфликта между тайными женскими и мужскими обществами. Мужчины и их
божества ночью нападают на незамужних женщин, уничтожают их работу, ломают
челноки ткацких станков и инструменты для плетения. В других районах
именно во время уединенных инициирующих вечеров прядения пожилые женщины
обучают молодых ритуальным песням и танцам, большинство которых
эротические и даже непристойные. Существует тайная связь между прядением,
инициациями и сексуальностью [3 ].
Женщина связана с ткачеством с самого рождения. Пуповину девочке
перерезают на веретене или прялке, девочку подают крестной матери через
веретено или прялку. По народным представлениям это способствует будущему
мастерству, трудолюбию девушки, делает ее "правильной" женщиной.
Т.А. Бернштам в ряде своих работ [4] доказывает, что ткачество и рукоделия
играют важнейшую роль в маркировке девичьего совершеннолетия: с одной
стороны, девушка демонстрирует свое мастерство, а с другой, - готовность к
браку и в прагматическом аспекте (готово приданое), и в знаковом. Иногда
девушка может работать только с растительными материалами, вероятно, это
ограничение подчеркивает ритуальную чистоту девушки [5 ]. В свадебном
обряде у болгар есть специальный ритуал, называемый запридане 'начало
прядения': мать дарит невесте веретено, прялку и белую кудель.
В Полесье девушка никому не даст свою "личную" прялку (на которой написано
ее имя), так как "будет пожар или погибнут пчелы" [6]. Это объяснение
информатора не следует понимать буквально. Передача своей вещи нанесет
хозяину (хозяйке) ущерб, и не столь важно, как этот ущерб будет
выражаться. В традиционной культуре прялка одна из немногих вещей, которые
могут считаться "личными", и желание сохранить ее кажется вполне
естественным. Возникает ситуация, когда, например, у армян, "прерогатива
прядения на прялке принадлежит хозяйке дома, а из других женщин к прялке
допускается лишь старшая невестка" [7 ].
В свадебной обрядности жених должен подарить невесте новую, сделанную и
украшенную своими руками прялку. На Русском Севере парень, написавший на
прялке девушки свое имя, обязан на ней жениться. Прялка как "своя" вещь в
определенном контексте обозначает свою хозяйку; на прялку переносятся
некоторые признаки девушки. Прялка и девушка находятся между собой в
магической связи, соединяются по закону сопричастия.
М.М. Валенцова приводит интересный факт из празднования Масленицы: женщины
катались с горок на прялках [8]. Вероятно, речь идет о проявлении в
ритуале женской магии, особенно сильной во время одного из важнейших
обрядов перехода, несущего в себе сильную продуцирующую семантику. В день,
когда происходит переход от зимы к лету, женщина не только не может
расстаться с прялкой, что обязательно должна сделать в другие праздники,
но и должна прокатиться на ней с горки. Таким образом, прялка, будучи лишь
вспомогательным орудием, становится основным символом прядения [9 ].
Другие орудия труда, используемые в прядении и ткачестве, также имеют свой
смысл, они не просто орудия, они вещи.
Очень сложно до конца понять содержание веретена. Его магические свойства
связаны с вращением и остротой веретена. Веретено одновременно является и
женским атрибутом, и оберегом. Веретено употребляется во многих ритуальных
действиях и в магии.
Веретено в любовной магии играло важную роль, причем свойство его
вращаться было в этом случае определяющим: "Чтобы парни также как крутится
веретено, крутились вокруг меня". Сербские девушки протыкали веретеном
сердце крота с приговором: "Как веретено крутится, так пусть крутится Н.
(имя парня) вокруг меня" [10]. Если веретеном проделать дырку в тыкве или
подсолнухе, то через эту дырку можно увидеть, верен ли муж, этим же можно
вернуть прежнюю любовь (как поворачивается к солнцу подсолнух). На Украине
девушки в день Сорока мучеников ворожили на 40 веретенах или прутиках и
при этом пекли медовые хлебцы для парней. Сербка, "чтобы привязать к себе
мужа", должна была во время своих месячных на том месте, где мочился ее
супруг, воткнуть в землю перевернутое веретено. По окончании месячных она
"отвязывала мужа" тем, что втыкала в землю веретено уже нижним концом.
Веретено позволяет женщине стать более сильной и получить новые
способности, поэтому женщина старается никогда не расставаться с ним. Если
веретено не в руках у женщины, то за поясом [11 ].
Сербская женщина сразу после рождения ребенка должна была взять в руки
веретено и спрясть небольшую нитку, чтобы ребенок был трудолюбивым, как
веретено. С этим мотивом перекликается представление о прядении божествами
нити судьбы. Черногоркам запрещалось во время прядения касаться веретеном
мужчины, чтобы у него не рождались одни девочки. У всех славян девочке
пуповину перерезали на прялке, веретене, гребне и т.п. При затянувшихся
родах через рубашку роженицы пропускали топор или веретено и говорили:
"Если ты мужчина, возьми топор, если женщина - возьми веретено!" [12 ]
Сербка, сажая курицу на яйца, "мешала" их веретеном, "чтобы было больше
курочек и меньше петушков". Все обряды с веретеном исполнялись женщинами.
Сербы пользовались веретеном для защиты от демонов, появляющихся при
родах: женщина раздевалась донага, распускала волосы и шла к реке с
веретеном в руках и там читала заговор. Согласно сербской быличке,
достаточно было перевернуть веретено верхом вниз, чтобы обнаружить чертей,
пришедших к девицам в день Федора Тирона под видом парней, и прогнать их.
В Болгарии клали веретено (или веник) в колыбель ребенка, чтобы отвести
дурной глаз и нечистую силу. Для предохранения дома от удара молнии
болгарки во время грозы выносили во двор веретено вместе с пасхальным
яйцом [13 ].
Веретено как целительное средство применялось при заговаривании болезней и
врачевании. При заговаривании боли и покалывания в боку брали три веретена
и троекратно кололи веретеном в бок (курск.). Девять веретен, нож и вертел
брали сербки для лечения боли в груди, размахивали этими предметами и
читали как заговор текст о "житии" льна. Чешские девушки, заболевшие
лихорадкой, обегали трижды вокруг пруда, бросая в него последовательно
кусок хлеба, веретено, пучок льна, чем старались задержать Лихорадку в ее
подводном жилище. Ворожеи из Карпат при расстройстве желудка и болях в
животе у детей "выдворяли бабиц" (детскую болезнь) тем, что ставили на
живот ребенку горячий горшок, держали в руке девять ложек, иглу, веретено,
нож и толкушку и заговаривали, "вычерпывая" болезнь ложками, "вышивая"
иглой и "выпрядая" веретеном. В подобный набор предметов веретено входит
во многих ритуалах. Головную боль лечили водой, в которую клали веретено и
нож. При воспалении языка на Черниговщине "кололи жабку", прикасаясь к
горлу веретеном, гвоздем или прутиком и читая заговор [14 ].
Запреты пользоваться веретеном связаны с мотивами верчения и кручения и с
мотивом роста. Почти у всех славян существовал запрет на прядение в
пятницу. В Закарпатье жена охотника в тот день, когда муж уходил на охоту,
не пряла, "чтобы зверь не крутился, как веретено, а охотник не блуждал, не
крутился по лесу". В Сочельник прятали все веретена, чтобы жнецы "не
кололись", т. е. не напарывались на что-либо острое. В то же время эти
веретена должны быть полными, т. е. с намотанными на них нитками, чтобы в
грядущем году были такими же полными кукурузные початки. Словаки считали,
что от взгляда на веретено могла появиться боль в боку [15 ]. Сербы
считали, что ребенка нельзя ударить веретеном или веником, т.к. от этого
он может "перестать расти".
У сербов сразу после родов вешали на очажную цепь веретено с насаженной на
него головкой чеснока, чтобы младенцу не повредили вештицы. Когда ребенок
долго не начинал ходить, одна из девочек в семье трижды "обводила" его
вокруг очага, держа в руках В. и произнося: "Каково вретено врче, тако
мала (имя ребенка) трче" [Как это веретено крутится, так пусть малышка
бегает]. Русские в Онежском краю, когда у ребенка появлялась бессонница,
делали из лучины маленькое веретено и прялку, клали их у изголовья и
произносили: "Полуношница, щекотариха! Не играй моим дитяткой, играй
прялочкой, веретеночком да помельной лопаточкой.
С помощью веретена вызывали дождь, окуная его в воду. Видеть веретено во
сне - особенно с длинной ниткой - означает дальнюю дорогу [16 ].
Кудель, привязанная на прялку, также имеет семиотическую нагрузку. Кудель
означает женское начало и несет в себе идею плодородия, вырастания [17 ].
Недопряденную кудель оставлять запрещено. Видимо, здесь имеет место запрет
разделения целого. Кудель - это первоначало, его нельзя дробить и
оставлять его части, как, например, несжатые колосья, недостриженные
волосы, копейку в кошельке "на развод". Процесс прядения должен быть
прерван, в противном случае недопряденная кудель может быть допрядена
хтоническими существами, что повлияет на мировой порядок. Поэтому кудель
не имеет продолжения и не может его иметь. Завтрашняя кудель - это новая
кудель, не связанная с сегодняшней. Первоначало не может быть нецелым,
незавершенным. Недопрясть кудель означает недосоздать мир, отдать
строительный материал Мокоши, Кикиморе и другим. Сакральность кудели
делает из нее мощный оберег, причем это свойство переносится и на пряжу.
Ткачество продолжает процесс творения, создания ткани и является очень
ответственным этапом этого процесса, поэтому в нем проявляется самая
строгая регламентация, хотя существует множество ограничений и на другие
виды работ: "из всех видов работ севу и ткачеству принадлежит большее
число ритуальных действий, запретов и предписаний" [18 ].
Е.Ф. Фурсова считает, что "круглогодичные запреты-обереги подчинялись
общей идее цикличности природы посредством бинарной оппозиции
работа/отдых" [19]. Усиление запретов происходит в переходные периоды.
Существуют святочные запреты, масленичные запреты. Нити, спряденные в эти
дни, нечистые, поэтому из них нельзя делать чистую одежду, например,
погребальную. В Благовещение нельзя прясть, ткать, шить и др., за
нарушение запрета девушка станет кукушкой. Очень строги пасхальные
запреты, иногда в Пасху специально разбирали ткацкие станы [20]. Кара за
нарушение многих летних запретов - "запрядешь, заткешь, заснуешь летние
дожди" [21 ]. Нельзя прясть и ткать в поминальные дни, так как можно
оскорбить души родителей.
Известны запреты на женские работы в "волчьи дни", занимающие много места
в календаре румын и южных славян: "Как тянешь нить, так и волки тянутся к
дому". С целью обезопасить себя от волков практиковалось перевязывание
ножниц, символизирующих волчью пасть, веревкой и другие подобные меры [22
]. Существует масса запретов на женские работы в пятницу. Примечательно,
что у некоторых групп славян пятница - традиционный поминальный день.
Образ Параскевы-Пятницы широко распространен в Сибири, преимущественно
среди старообрядческого населения, а также в украинских и белорусских
селах [23]. Русские старожилы, переселившиеся из северных губерний России,
где образ Параскевы-Пятницы был особенно значим, практически утратили ее
культ. Это объясняется тем, что в суровых климатических условиях Сибири
трудно соблюсти порядок почитания св. Параскевы, например, еженедельные
посты и запреты на некоторые виды работ по пятницам [24]. Образ
Параскевы-Пятницы частично сливается с образом Богородицы (и в Сибири, и в
Европейской части России). О.В. Голубкова считает, что этот факт дает
основания предполагать восхождение этого культа к более древним богиням,
культ которых с течением времени изменяется до уровня покровительницы
женщин и женских работ [25 ].
Существовал подобный культ Среды - женского мифологического персонажа,
связанного, как и Пятница, с нечистым женским началом: считалось, что
Среда помогала ткать и белить холсты, наказывала тех, кто работал в среду.
Вероятно, культы Среды и Пятницы произошли от почитания Мокоши,
представляемой в виде женщины, с большими головой и руками, прядущей по
ночам в избе [26]. Суббота также считалась неблагоприятным днем для
работы, ее называли "женским", или "последним" днем. По народным
представлениям "в субботу мир (свет) сновался", поэтому нельзя сновать
[27]. Кроме запретов, существовавших по средам и пятницам, не пряли, не
ткали и в "чижолый день понедельник" [28 ]. В течение дня избегали прясть
в вечернее время постных дней и после захода солнца по субботам.
Регламентировалось начало тканья: оно должно было начинаться на первой
фазе луны, в доме при этом ничего не должно было шуметь, свистеть, женщина
должна начинать работу молча. Естественно, абсолютное соблюдение запретов
невозможно по причине их крайней строгости и частоты, поэтому в разных
регионах на первое место выходила какая-либо одна группа запретов.
При ткачестве и навивании осенение крестом себя или орудий и сырья
является нежелательным, так как влечет за собой появление в нитках
путаницы - "перекрестницы". Вероятно, на некотором уровне традиционного
сознания сохраняется идея о том, что ткачество - не совсем богоугодное и
"чистое" занятие. Намек на подобное верование содержится и в других
запретах. Творцом может выступать только абсолют, а в ткачестве демиургом
оказывается человек.
Тем не менее, женщина может принести приговор, где содержится просьба о
благословении. Специалистами изучены приговоры, их тематика и структура,
выделены основные мотивы приговоров: мотив "высокого льна", "чистого
льна", "белого и легкого льна", "легкой работы", "хорошего полотна",
"трудолюбивых дочерей", приговоры-обереги и др. [29 ]
Таким образом, процесс тканья, будучи окруженным рядом запретов и
предписаний (временных, персональных и др.), требует соблюдения оберегов и
произнесения магических приговоров и формул. Особенно строго
регламентировано обрядовое ткачество, с помощью которого можно
противостоять природным бедствиям и другим напастям. Речь идет о
распространенном у всех славян обряде изготовления "обыденного" полотна.
Интересно, что случаи проведения этого ритуала фиксировались и в Западной
Сибири [30 ]. Широко используются в магической практике ткацкие и
прядильные принадлежности и инвентарь, в частности, навой, нит, бердо и
т.д. Бердо, нит, мялка, навой служили оберегом против нечистой силы,
плохой погоды, с их помощью можно было вылечить испуг, порчу,
"самовильскую" болезнь. Нит применялся при первом выгоне скота, а с
помощью навоя вызывали дождь.
Бердо - деталь ткацкого станка, гребень, служащий для разделения нитей
основы. Как и другие ткацкие орудия, бердо наделяется магической силой,
оно и оберег, и может быть использовано в колдовских действиях. Из-за
большого числа зубьев, бердо включалось в ряд предметов, используемых как
орудия продуцирующей магии, как символ множества и изобилия. Бердо нельзя
передавать, не обернув льном, т.к. у дающего и берущего будет лен "голый"
[31 ].
Кросна, кросно - ткацкий станок или его часть - навой, имеющие магическую
силу и использующиеся в апотропеических обрядах, обрядах вызывания дождя,
стимулирования плодородия и рождаемости, а также во вредоносной магии.
Этим термином может называться навитая на стане нитяная основа и вытканное
на нем полотно. Этимологически слово "кросно" в связи с первичным
значением "навой, вращаемая часть ткацкого станка" соотносится с глаголом
крутить, имеющим в свою очередь ряд демонологических и продуцирующих
значений. В народной культуре кросна рассматриваются и как предмет,
способный повлиять на плодородие, рождаемость и плодовитость, и как
атрибут потустороннего мира и нечистой силы. Навой, с которого сходят
навитые нити, - "мужские кросна", он может помочь при проблемах с
потенцией. Кросна использовались в обряде вызывания дождя, их кидали в
колодец, или реку. Долго не вытканные кросна вызывают засуху. В любовной
магии с помощью кросна девушки призывали сватов или искали любви парня. На
продуцирующей семантике кросна основывается его использование его в
качестве оберега от нечистой силы, болезни, непогоды. Однако влияние
кросна на плодородие могло также использоваться во вредоносных действиях,
для того, чтобы завладеть чужим урожаем. Существовал запрет относить
одолженные кросна в день окончания работы, иначе месячные будут
приходиться на годовые праздники. Кросна как орудие тканья связываются с
идеей жизни/смерти. Чтобы исправить "испорченные" кросна, их накрывали
мужскими штанами, снятой с себя рубахой [32 ].
Фото 2.
Ткацкий и прядильный инвентарь применялся в ритуалах плодородия и
увеличения рождаемости, в ряжении. Прикосновение воротилом может сделать
беременной даже бесплодную женщину; забеременеет и женщина, которую первой
встретит ткачиха, только что снявшая полотно со стана. Ткачество, как
видно, несет в себе идею жизни. Недотканная навитая основа угрожает
смертью или болезнью. Кудель, веретено, нит приносили в жертву женскому
божеству, бросая в колодец. Во время засухи девушки должны украсть
воротило у женщины, которая держит полотно недотканным долго, и облить его
водой. Используются ткацкие и прядильные принадлежности и во вредоносной
магии, например, чтобы украсть урожай с полей соседей, ведьма катается на
веретене вокруг них [33 ].
С ткачеством связано еще одно древнеславянское божество - Велес. В
народном сознании Велес был ассимилирован и заменен покровителем скота св.
Власием, позднее он утратил свою божественную сущность и опустился до
уровня хтонического существа, даже черта, однако изредка следы культа
заметны [34]. Сохранилась связь Велеса со скотом и другими
сельскохозяйственными культами, например, обычай оставлять божеству в дар
несжатые стебли хлебных злаков (так называемая "волосова" бородка). Велес
связан с прядением и ткачеством, нить - ближайший аналог волоса [35]. О
силе, заключенной в волосах, в этнографической литературе имеется
достаточно свидетельств [36]. Все эти факты подтверждают значение нити как
символа длящейся жизни. В некоторых диалектах кудель может обозначать
волосы. Очевидна соотнесенность волос и льна в свадебном обряде, когда
сваха причесывает новобрачному волосы, а бояре поют: "Во поле лен, лен
ветер веет, развевает" [37 ].
В украинском фольклоре Неделя говорит пряхам, нарушающим запрет прясть в
воскресенье, что они прядут не лен, а ее волосы [38 ]. Нарушение запретов,
связанных с культом Велеса, влечет за собой кару: болезнь, рождение слепых
детей и телят ("зашить, засновать глаза").
Что касается Западной Сибири, то варианты поверий различаются, хотя и
незначительно: ключевые персонажи у разных этнических групп русских
остались одинаковыми, общими. Их сходство объясняется общим древним
происхождением, специфика же обусловлена временем появления в Сибири,
местом, откуда шло переселение группы, внутренней замкнутостью общины [39
].
Рассмотренные мифологические персонажи (Среда, Пятница, Неделя, Велес)
имеют ряд архаичных черт, указывающих на их древнейшее происхождение.
Древность семантической нагрузки образов прядения и ткачества
иллюстрируется данными лингвистики. Исследователями были сконструированы
схемы, логические цепочки, иллюстрирующие смысл и связь тех или иных
понятий.
А.А. Потебня считал, что первоначально слово нить заключало в себе понятия
витья, свивания и ткани [40 ]. Завивать - ритуальное действие, имеющее
защитные продуцирующие функции, оно соотносятся с зарождением, ростом,
приумножением, но также и с вредоносными действиями демонов.
От одного корня с сучить, сукать, крутить происходит хорутанское слово
"sucanec" (нить), общеславянское "сукно", чешское "sukne" (платье). От
слова вить происходит "свита", в различных славянских языках верхняя или
нижняя одежда, в старосербском - одежда вообще, причем последнее значение
считается более древним, чем все остальные [41 ].
Ни в слове сукно, ни в слове свита, нет ничего, что бы приравнивало их
только к ткани, они могли означать и, вероятно, означали нить. Само нить
могло означать ткань, например, в выражении "разнититься", "раздеться до
нитки" [42 ]. Тождество нити и ткани объясняется сближением витья с
ткачеством.
Витье и кручение являются еще и символами брака [43]. Термины
"окручаться", "вертаться", "крученка" означают любовную связь. "Крутить",
"окручать", "повивать" - смена девичьей прически на женскую; "окрута",
"скрута" - наряд невесты, приданое; "верч" - украинский свадебный хлеб.
Эти термины связаны с порождением мира - "вить", "вихрь", с рождением
ребенка - "вить", "повивальная бабка", "свивальник" (лента для закрепления
пеленок - по народным представлениям помогает выпрямлению ножек ребенка).
Вязание соотносится с мотивом узла, узды, гнезда [44 ]. Кроме того,
существует некоторые данные, свидетельствующие о связи витья и дара.
Итак, термины и понятия, знания, связанные с прядением, ткачеством,
вязанием, указывают на существование в народном сознании сложного
комплекса представлений о создании ткани. Из этих представлений вытекают
ритуальные функции ткани. Полотно, интегрируя семантику нити и пояса,
вводит в ритуальный контекст новую функцию - покрывание как способ
включения объектов в освоенное пространство, заполнение его, где полотно и
есть, в сущности, само пространство. Появлению этой функции на ритуальном
уровне соответствует функция полотна на утилитарном уровне, где полотно
используется в качестве материала - ткани для одежд (покрывание тела),
головных уборов (покрывание головы), наконец, скатертей и различных
покрывал, полотенец.
Все нюансы значения ткани в обряде и повседневности можно упрощенно
представить как выражение трех ритуальных функций.
1. Граница - защита - оберег (ограничивание определенного пространства).
Существует точка зрения, что сначала ткань сама являлась оберегом.
Позднее, по мере утрачивания знаний о значимости ткани как оберега, оберег
усложнился, его украсили священными символами и т.п. [45] Эта ритуальная
функция ткани происходит из представлений о ее (ткани) символической
чистоте, правильности, порядке, ведь ткань произведена по очень строгим
правилам. Эти мотивы разграничивания отражены в русских сказках (бегство
от врага при помощи преград, созданных брошенным платком или полотенцем и
др.) [46 ]
2. Дорога - связь (медиация - посредничество между земным и "иным"
мирами). Полотно является способом соединения сфер жизни и смерти. Так,
наиболее распространенный вариант толкования сновидений "холст видеть во
сне - к дороге".
3. Дар. Эта ритуальная функция рассматривается в отдельном параграфе.
Таким образом, комплекс традиционных представлений о ткани и ткачестве
включает в себя несколько ритуальных функций, значений, приписываемых
рассматриваемому архетипу.
Русская духовная культура - часть общеславянской культуры. Приведенные
примеры из обычаев разных групп славян характеризуются очевидным сходством
между собой. На основании этого правомерно предположить, что представления
о ткани и ткачестве - часть очень древнего пласта славянской культуры, что
косвенно подтверждает связь ткачества с космологическими мотивами.
Русские представления о ткани и ткачестве оказываются достаточно
устойчивыми: огромное количество нюансов комплекса таких представлений
позволяет объяснить те или иные элементы мифа друг через друга. Подобная
"логичность" повышает цельность и сохранность традиционных представлений,
позволяет сегодня говорить о корреляции смыслов мотивов ткани и ткачества
во времени (история и современность) и пространстве (разные районы
славянского мира, разные районы расселения русских).
© Н.С. Кошубарова, 2003 г.