Сегодня же с утра я позвонила в Киноактёра и, дозвонившись со второго раза, выяснила, что дешёвый билет по флаеру мне светит только в том случае, если приду за час, а то раскупят. Для меня это было не проблемой – вышла пораньше, дождалась маршрутки, доехала до метро, высадилась на Арбатской, бодро потопала по Поварской. Свою скорость я явно недооценила, ибо была у театра не за час, а за два и, сунувшись в кассу, наткнулась на табличку, извещающую, что продажа билетов по флаерам начинается с шести часов. Осведомившись о билетах на завтра и услышав, что самые дешёвые остались по 350, я сообщила Ушастой, что завтра мы сможем погулять, и, выйдя, уселась на бордюре высокой лестницы, болтая ногами, домучивать книжку до победного конца. Вскоре появилась тётя, также впервые покупающая билет по флаеру и поинтересовавшаяся, нет ли очереди и если есть, то не стоят ли в ней мужики, облюбовавшие противоположный край лестницы; я ответила, что ничего не знаю, но она не стала соваться к мужикам, а осталась ошиваться возле меня. Когда пробило шесть, я снова подошла к кассе, предъявила свой флаер на билет куда-то в последние ряды партера за 150 рублей и нагло поинтересовалась, нет ли дешевле; мне нехотя продали билет за 100 рублей куда-то в последние ряды бельэтажа, и я, выйдя, озадачилась тяжкой думою: брать ли такие же дешёвые билеты на другие свободные дни июля или понадеяться на другие театры? Полистав всегда имеющуюся при себе книжечку репертуаров, я рискнула остановиться на втором варианте и, поскольку у меня был ещё целый час в запасе, решила найти театральную кассу – но возвращаться, как известно, не в моём стиле, посему я попёрла не назад, а вперёд и, вскоре выйдя на Новинский бульвар, избрала направление налево. Топала я, топала, а касс никаких не наблюдалось, зато впереди вдруг замаячил ныне закрытый развлекательный центр «Арбат» - я выбрела на Новый Арбат и двинулась по нему мимо Октября, мимо Дома книги, наращивая темп, ибо время ждать, пока я переведу дух на жаре, не собиралось. Тем не менее я надеялась успеть заглянуть в театральную кассу у станции Арбатской, добежала до неё…а там – перерыв до семи часов; обломившись, я снова рванула по Поварской до Киноактёра, описав тем самым нехилого размаха треугольник, входя, увидела, что какие-то буклеты раздают в дверях – халявные программки, обрадовалась было я. Но хрен: это были своеобразные каталоги спектаклей, на которые можно было приобрести льготные билеты от 50 рублей в холле театра; громогласно объявлялось, что билеты эти – «во все театры Москвы», но когда я, на всякий случай встав в моментально набухшую очередь и полистав этот каталог, увидела, что «все театры» представлены самим Киноактёром, несколькими спектаклями Эрмитажа и несколькими – Ленкома, причём над всеми, кроме мюзиклов, значился статус либо «суперкомедии», либо «супер комедии» (видимо, это два разных слова с принципиальной разницей по смыслу). Поняв, что моя очередь подойдёт не скоро, я выбралась оттуда в поисках программки и, не найдя, вернулась, решив, что они продаются там же; уже прозвенел первый звонок, очередь разбежалась, я свободно подошла к прилавку, но меня проинформировали, что в театре Киноактёра программок не бывает вообще (видимо, предполагается, что актёров телесериалов зритель узнает и так – я, впрочем, к таким зрителям не отношусь и без программки чувствую себя как без рук, ибо, как указано на сайте театра, состав переменный, а я из него никого не знаю). Купив бутылочку минералки взамен выпитого сока, я поднялась к себе на бельэтаж, присела на своё законное место и убедилась, что оттуда не видно решительно ничего; попробовала посидеть в первом ряду, но там слишком маленькое расстояние было между сиденьями и бордюром, так что колени упирались, а сам бордюр был слишком высоким и широким, приходилось тянуть шею, чтобы видеть сцену. И только я собралась спуститься в пустоватый партер, как вошёл администратор и сам пригласил всех туда, и бельэтажная публика хлынула вниз, расталкивая друг друга; я спустилась неспеша, зато сразу же направилась к передним рядам и углядела себе уютное местечко в серёдке второго ряда, где и осталась, а позади меня ещё пустели многочисленные места – люди стеснялись пересаживаться поближе. После долгой задержки свет погас (Киноактёра стал для меня не только первым театром без программок, но и первым театром, где публику не просили выключать мобильники и не пользоваться фотоаппаратами, чем публика и пользовалась, фотографируя и на те, и на другие), и начался спектакль «Похищение Элен», скромно охарактеризованный, как и все бесчисленные премьеры театра Киноактёра, как «суперкомедия».
Растянувшееся на два с половиной часа действие началось типичной сценой из жизни стариков-миллионеров: они пьют дорогие вина, поблёскивают бриллиантами, играют в бридж, щиплют за задницы горничных, продают друг другу виллы на берегах французских рек и содержат жён – молодых крашеных блондинок, на которых можно тратить капиталы. Предсказуемая с первых секунд интрига начинается, когда наиболее тупая из блондинок вздумала по совету старшей подруги завести роман на стороне, а любовник оказался мошенником и без труда похитил её из собственного дома – но, поскольку и сам живёт роскошествуя, обеспечивает ей привычный образ жизни. Естественно, параллельно с желанием получить обильный выкуп похититель влюбляется в жертву, а она, симпатизирующая ему изначально, спасает его от уголовной ответственности и явно не желает возвращаться домой; заканчивается эта история традиционным хэппи-эндом – похищение, на сей раз окончательное, снова повторяется без каких бы то ни было проблем, поскольку блондинка добровольно бросает любящего мужа ради любимого преступника. Юмора – никакого, то есть вообще: даже вчера на дурацкой Селестине я пару раз усмехнулась, будучи не снобом но пошлячкой той ещё, но сегодня чуть не умерла со скуки – только зажигательные танцевальные номера между мизансценами как-то оживляли происходящее и не давали окончательно заснуть; романтики – никакой, даже на мелодраму не потянет, разве что на мыльную оперу для склонной к сантиментам части населения; мало-мальски ярких, запоминающихся образов – никаких, сплошные избитые клише вместо персонажей – плоские и деревянные. Про смысл я вообще молчу – если «Чао» Содружества ещё как-то намекало на конфликт поколений, то вся мораль «Похищения» - выбор меньшего зла между богачами, грабящими простых обывателей, и богачами, грабящими самих богачей. Диагноз: по телеку таких гламурных сказок предостаточно, и даже за сто рублей я не считаю необходимым смотреть их ещё и на театральных подмостках.
После спектакля на актёров набросились охотники за автографами, а я начала продвигаться к выходу в плотной массе восхищённых старушек, любовно обсуждающих ноги какого-то актёра – «тонкие, как рюмочки, с икрами, красивые, каких и у баб нет»; на выходе раздавались флаеры на завтрашний спектакль по 350 рублей, я вежливо отказалась, а услышав из предбанника стук по крыше, напугала окружающих радостными воплями, благодарящими всех богов за долгожданный дождь после засухи. Да – я снова посмотрела херунду, у меня уже начинается голодание без полноценной пищи духовной, но какой кайф был идти под этим дождём по Поварской до метро, а потом – от родной станции до дома!.. Придя, я хотела «только заглянуть» на форум, в итоге засиделась до упора, флудя столь активно, что до рецензии добралась только спустя как минимум час-другой, а сам пост, как видите, заканчиваю уже в третьем часу ночи, когда все остальные форумчане уже благополучно ушли спать. И это при том, что завтра мне рано вставать – ну да про завтра в завтрашнем посте и прочитаете.)

Как только меня разбудили сегодня утром, я сразу же отправилась стирать хаир, и не успела я ещё высохнуть, а после обеда пора уже было вываливаться на свет Божий, по-прежнему даже вечером накалённый до 35 градусов в среднем. Дождалась автобуса, доехала до метро, на метро добралась до ЧП, дотопала до Современника – как ни обрыдло, а билет куплен заранее, задолго до того, как я потеряла последние надежды увидеть в этом театре что-нибудь хотя бы мало-мальски задевающее. Дотопала рано, отдала за программку выцарапанную из домашних сусеков десятку, уселась на диване изучать длинный список действующих лиц да книжку читать, покуда первый звонок не прозвенит. Войдя в зал, я нашла своё место – на сей раз это был не душный далёкий бельэтаж, но правая откидушка 15-го ряда партера, где и сидеть оказалось удобнее, и дышать легче, и уж тем паче оттуда было лучше видно и слышно – может, я и предпочла бы не видеть и не слышать, но, во-первых, вариантов у меня не было, а во-вторых, писать об увиденном и услышанном интересно всё равно, а смотрела и слушала я «Селестину».
В XV, кажется, веке, на заре Ренессанса, некто – предположительно Фернандо де Рохас – написал пьесу «Трагикомедия о Калисто и Мелибее», примечательную тем, что стала первым драматургическим произведением трагикомического жанра и предтечей испанской драматургии вплоть до Лопе де Вега, более того – даже у Шекспира звучат отголоски находок де Рохаса. Ввиду всей этой энциклопедической справки решительно непонятно, зачем режиссёру Николаю Коляде понадобилось перекроить этот хрестоматийный материал, урезав все сюжетные линии до одной-единственной, да и её в порыве вдохновения оскопив – лишив романтики и мистики и оставив только недостатки: мелодраматический пафос, грубый средневековый юмор, чрезмерно кровавый финал в лучших традициях вендетты и непозволительную затянутость. Сам собой напрашивается вывод, что кроил не ножницами, а вручную – таким же макаром актёры на сцене, видимо не зная, куда девать руки, постоянно с ожесточением невротика разрывают куски ткани, и летят клочки по закоулочкам – то бишь по круглому, как центрифуга, и вогнутому, как воронка, помосту. Расточительность в данном случае оправданна – спектакль оформлен с размахом: тут вам и кран, поднимающий и опускающий ящик, в котором можно ездить, и бутафорские бык, лошадь и ослик, и расшвыривание металлических ложек, и букеты блестящих вертушек. Только на костюмы поскупились: в историческом контексте одеты только слуги сцены, а актёров и массовку обрядили в пёстрые циновки и шнурки, напоминающие не Испанию, а перуанских хиппи с элементами русского и восточного. В подтверждение ассоциаций массовка эта время от времени периодически прерывает действие какими-то ритуальными плясками и выгулом алого полотнища (напомнило «Ахиллесову пяту» в театре Креативных творческих проектов, где полотнище было белое) – всё это утомляет до невозможности, и кабы не этот капустник, бывший бы более уместным в детском спектакле, «Селестина» длилась бы не три часа с гаком, а максимум два. Но желаемое действительным так и не стало, и пришлось лицезреть до антракта ретроспективу физиологических шуток (дважды упоминалась некая девушка, которой семь раз возвращали девственность при помощи пластыря), над которыми истерически ржали, не давая публике заснуть, сами актёры, и которые могут понравиться разве что закоренелым поклонникам Камеди Клаба, но у прочих вызывают лишь недоумение, а после антракта – мрачный триллер, вмиг организовавший пять свежих трупов. Не спасает этот скучный, бессмысленный балаган под одни и те же мотивы («Бесаме мучо мучача»… - распевает одна из героинь) даже главная плюшка – замечательная актриса Лия Ахеджакова, которая сколь прекрасна в своих былых киноролях, столь же нелепа в роли старой сводницы, которая ещё «вкус не потеряла» к плотским утехам и поэтому проповедует перед захлёбывающейся гормонами молодёжью идеологию свободной любви, едва ли не силком толкает слуг и шлюх в постель друг к другу, устраивает пьяную оргию – и всё это на фоне Ромео-джульеттовской любви тех самых Калисто и Мелибеи, которым (а вовсе не ей) должно было быть теоретически отведено заглавное место. Если господин Коляда хотел поставить нечто смешное, то его хватило лишь на неудачный анекдот, если хотел отвесить «пощёчину общественному вкусу» - то не на того напал: общество уже ничем не удивишь. Хотя нет, удивляет одно: за лето я посмотрела в Современнике уже пять спектаклей, и ни один из них не был поставлен худруком театра – Галиной Волчек, при том что в остальных театрах в точности да наоборот – за редкость почитаешь увидеть спектакль, поставленный не худруком… может, она, конечно, и не почивает на лаврах, но зачем позволять ставить на своей сцене что попало?)
Хвала Магистрам, хотя бы после этого спектакля зал не встал – более того, бегство из зала началось ещё до антракта, а после него ряды, забитые вначале до отказа, как обычно, поредели настолько изрядно, что я свободно пересела с откидушки в серёдку 15-го ряда, позволив отдохнуть спине и периодически поднимающим к глазам бинокль рукам. По окончании аплодисментов я потянулась к выходу – там, как практически у каждого театра после каждого спектакля, раздавали флаеры на покупку билетов «по льготной цене» в театр Киноактёра. Обычно эта «льготная цена» составляла полтыщи, но сегодня мне вручили флаер, обещающий покупку билета за 150 рублей на завтрашний спектакль, так что если они не гонят (я им завтра позвоню и уточню), то мне обеспечена культурная программа на завтрашний день, а в Современник я, изрядно от него уже уставшая, теперь не вернусь ещё целых шесть дней. Дотопав по бульвару до метро, доехав до Молодёги, я снова шла домой пешком вдоль дорог, провожая глазами маршрутки и автобусы, надеясь завтра же быть снова при деньгах и пополнить свою коллекцию билетов на конец текущего и начало следующего месяца. Теперь же я заканчиваю данный пост, предвкушая свежие тапочки, и желаю всем спокойной ночи и приятного дня)

Давеча отстрелявшись с рецензией и ещё немного побездельничав, я пришла к маме спать, и мы снова протрепались до рассвета, а в районе двенадцати утра меня уже разбудили, ибо я загодя выбрала себе на афише Яндекса способ сегодняшнего времяпровождения: сходить в Художественный на какой-то старый мультик про панду, продолжающий ретроспективу классической японской анимации, только не миядзаковский, а уже какого-то другого режиссёра. Вчера афиша гласила, что сеанс на этот мультик – в 3.45, однако когда я сегодня, покончив с остальными делами, заглянула проверить, она изменила своё мнение на 3.30, и я тут же принялась собираться, но пока дождалась маму с бабушкой, желавших выйти погулять одновременно со мной, начала сильно опаздывать. Маршрутку я, конечно же, упустила, пока дождалась следующей – до сеанса оставалось полчаса; ехала до метро десять минут, вскочила в вагон, поехала, но очень скоро мне стало ясно, что я не успею. Однако теплилась надежда, что на самом деле сеанс всё-таки на 3.45, и, приехав на Арбатскую как раз в 3.40, я рванула в кинотеатр… афиша обломала меня окончательно – и я, и Яндекс оказались неправы: мульт начался в 3.10, я опоздала на полчаса. Читать дальше про Не_везёт Долго ли, коротко ли, а набрела на театральную кассу и подумала: Билеееты!, живо напомнив самой себе в этот момент какого-нибудь зомби, который при виде человека думает: Мозгиии!.. В общем, всей логике вопреки (все ведь кассы де-факто одинаковые, а я уже была в одной) я сунулась туда, выслушала уже слышанный репертуар, поскулила, как всегда, на расценки, что для меня это дорого, объяснила, как всегда, удивлённой кассирше, что хожу в театр каждый день… и вдруг она заявила, что сможет за 200 рублей организовать мне билет в Содружество актёров Таганки на спектакль «Чао», принялась его расхваливать и так далее. Я отошла, заглянула в кошелёк – там ровно 200 рублей и оставалось, плюс какие-то копейки, которых и на программку не хватит; подумала – с одной стороны, жаба душит, с другой – после череды неудач любая удача кажется не просто удачей, а прямо-таки знаком судьбы, к тому же в Содружестве я ни разу ещё прежде не была, а открывать для себя новые театры я люблю. В итоге аргументы «за» перевесили, я протянула свои кровные кассирше, и, видимо, прочитав по глазам, что мне в прямом смысле жрать будет не на что, она скинула мне полтинник, а затем взяла клочок бумаги и написала записку, начинавшуюся словами: «Леониду от Аиды» - во мне колыхнулось недоверие, но я решила идти до конца. Читать дальше про Везёт
Дано: морально несимпатичный (да и внешне, по моему мнению, тоже не шибко привлекательный, да простит меня актёр Базынков, на вкус и цвет, как известно, товарищей нет) 23-летний недоучка, любовник подруги своей матери, барабанит по крышкам супниц в самопальной поп-группе, и после выступления на вечеринке в частном особняке к нему отчаянно клеится 18-летняя дочь крупного предпринимателя, уволившего его отца. Девушка эта не просто дура, у неё явно с мозгами что-то посерьёзней (вывод на основании некоторого переигрывания актрисы Добржинской), но из спортивного интереса наш герой едет с ней в загородный (дело происходит в Париже, пьеса французская) ресторан, а на обратном пути с большого бодуна (потом он даже ничего не помнит) завозит её в гостиницу с недвусмысленным названием и лишает девственности, чему «невинная жертва» не препятствует, а, напротив, весьма радуется и даже звонит в Рим своему жениху-нефтянику – дать от ворот поворот, ибо, дескать, нашла настоящую любовь. Эта история заняла почти всё первое действие – романтики я в ней не увидела, а во втором действии родители обеих сторон, встретившись, решают насильно женить бедного парня на нелюбимом им недоразумении природы, которая, впрочем, и сама, объявившись в разгар дискуссии, протестует против такого брака и убегает топиться вместе со своим дорогим «Порше». Но хвала Магистрам, что у нас не трагедия, а «нежная комедия», как определялся жанр пьесы на программке – поэтому юный барабанщик вытаскивает из воды свою суженую, за эти мгновенья успевает в неё влюбиться, и они вместе отправляются вести хипповской образ жизни, сделав ручкой отцам, возвращающимся к прежним деловым отношениям – тотальный хэппи-энд, да не сочтите меня за злого спойлера, ибо в этом спектакле с самого начала ясно, чем всё закончится. Было бы грустно смотреть три часа мелодраматический сюжет, с которым по предсказуемости, банальности и сказочности могут спорить разве что мыльные оперы, если бы не было местами смешно – качественно смешно, без пошлостей. К тому же актёры стараются, французская музычка приятна, декорации уютны, хоть и подолгу их меняют… стало быть, с целью посмеяться на «Чао» вполне можно сходить, заскучать вряд ли получится.
После спектакля зал встал (похоже, я как-то пропустила вступление в силу нового закона, обязующего публику аплодировать стоя), а я снова спустилась в метро, доехала до Курской, перешла на родную ветку и, доехав до Молодёги, домой потопала вдоль дорог пешком – у меня не осталось даже лишних 15-ти рублей на маршрутку, а ждать полчаса автобуса было влом. По закону подлости, пока я хромала (лямка на правой новой босоножке нещадно вгрызается в мясо пятки), мимо меня проехало две маршрутки (при том что обычно они уже к десяти перестают ездить) и один автобус, а ещё я засекла время и выяснила, что добралась примерно за 25 минут. Дома я за милую душу навернула окрошки (шутка ли – ушла из дому в три дня на одном бутерброде, вернулась в 12-м часу ночи), нашинкованной в экстремальных условиях – при настольной лампе (на кухне лампочка перегорела), написала всё вышеизложенное и скоро спать пойду, завтра снова театр, а у меня собака и собственная башка немытые, видимо, придётся с утра ими заняться. До встречи!)

Что было до, включая ГП-6
Я хорошо отношусь к Гафту, к Виктюку и к снам (потенциальным сюжетам фантасмагорий), но почему-то именно на этот спектакль моя театральная интуиция до последнего не хотела идти, пока репертуары не поставили перед фактом: больше, дескать, смотреть сегодня нечего. И пошла, утешаясь хвалебными отзывами критики («Явно недооценённое высказывание мастеров старшего поколения…Очень серьёзно и очень витально»©МК), хотя перед спектаклем, выбирая кадр для иллюстрации, уже поняла: этим спектаклем Современник продолжает вдохновенно плодить вождей. И точно: появляясь на сцене, Валентин Гафт начинает играть… Сталина – без костюма, без грима, пытаясь только скопировать акцент и интонации, что у него получается явно хуже, чем у Кваши; Александр Филиппенко играет всех остальных. Эти двое сидят или стоят рядышком или друг напротив друга на фоне многочисленных портретов Сталина, огромного и плоского сидящего обезглавленного торса, двух таких же огромных и плоских силуэтов сталинской головы и картонных человечков, прикреплённых к стульям, разговаривают примитивными детскими стишками, и их время от времени перебивают и озвучивают то скрежетом и лязгом металлических створок-декораций, то песнями советской эпохи, то Утёсовым, то Шостаковичем. По сюжету, Сталин является заночевавшему в архиве Эдварду Радзинскому (так что это скорее сон Радзинского, пересказанный Гафтом) и спрашивает: Бог я или дьявол? «Скорее дьявол», - осторожно предполагает этот массовик-затейник от истории, но Сталин, явно придерживающийся противоположного мнения на свой счёт, и сам тут же пускается в саморазоблачение, настолько упрямо доказывая зрителю, что он действительно чудовище во плоти, что глагол «расстрелять» в разных формах звучит без малого в каждом монологе. Он даже заявляет в самом начале: «На моей совести война»… простите, товарищ, а может, всё-таки на совести Гитлера?.. Потом нашего Иосифа Виссарионыча отчитывает Жуков, и он признаёт, что несправедливо поступил с маршалом; потом он ругается со звучащей записью голоса Ахматовой, читающей своей «Реквием»; потом его посещает Зюганов и сыпет лозунгами типа «Наше главное богатство – бабы есть, но нету блядства» и «Нас вместе с вами дохера, ура-ура-ура-ура» под заглушающее их ржание и аплодисменты публики; потом он встречает Жванецкого, называющего себя «дежурным по стране» и пародирующего бессмертные гоголевские метафоры, считая себя «вторым Гоголем»… И, наконец, он, преклонив перед портретом Ахматовой колени, вроде бы превращается в какого-то Николая (уж не царя ли? А может, Бухарина?), за которого его изначально принял Радзинский, и Николай этот торжественно сообщает, что, дескать, «Теперь и мне понять пора, что Сталин – чёрная дыра» и далее в том же духе. Хэппи-энд, с облегчением подумала я, закрывая бинокль, в который давно перестала смотреть и только изредка поглядывала, однако хрен: сон Радзинского плавно перетекает в сон Сталина – вождь рассказывает, как в этом сне упал на даче с дивана, и прочая, и прочая про свои последние дни жизни (у меня тут же возникло дежа вю: либо Гафт передрал с «Чёрной ласточки», либо авторы «Чёрной ласточки» - с Гафта), и тут появляется Максим Разуваев, который раньше только декорации передвигал да кое-какие реплики от автора произносил. Сталин-Гафт принимает Порываева за Иисуса Христа, а тот в ответ разражается бойкими куплетами, начинающимися с: «Я родился после Перестройки, Сталина нашёл я на помойке»… ну, вы поняли. Перед этим «Иисусом» Сталин пытается оправдываться, но вот уже звучит запись радиосообщения о его смерти (такое же звучало и в «Ласточке»), а потом – жуткий вой. Теперь Филиппенко перевоплощается в писателя-лагерника (кощунственно было бы думать, что это Солженицын или Шаламов), объясняя Сталину, что это не волки воют, а люди стонут, долго несёт пафос… и бац – снова вместо лагерника подле Сталина маячит Радзинский, причём явно проникшийся симпатией к вождю, и, всхлипывая у него на плече, обещает всё переписать. Всё заканчивается на том, как эти двое устраиваются за трибуной, словно спёртой со съезда КПСС, и предлагают спеть гимн, но вместо гимна звучит попсовая песенка – заканчивается спустя какую-то сотню минут после начала, а мне показалось, что эта мерзкая правительственная агитка заняла часов пять по меньшей мере. Но обидно даже не за то, что цель её – преподать современной молодёжи простую истину: дескать, вот так при «совке» было плохо, и вот так сейчас нам всем хорошо; обидно не за глумёж над старыми песнями, над отличными фильмами «Весёлые ребята» и «Трактористы»; обидно не за приплетание светлого имени Ахматовой в этот вечер эстрадной пародии в духе Аншлага или Кривого зеркала; тем паче обидно не за то, что Гафт явно вознамерился своей первой пьесой неслабо оскорбить и Радзинского, и Зюганова, и Жванецкого – это их личное дело. Обидно, что такое ставят, когда ещё живы люди, которые, совершая подвиги под лозунгом «За Родину, за Сталина!», вовсе не считали себя обманутыми дураками, послушным стадом, каковым пытался представить советский народ спектакль. Одно радует: вложенные Гафтом в уста Жванецкого стишки, сначала возмутив меня, потом показались удивительно верными.
Куда ты, птица-тройка, нас несёшь?
Пора заправиться, поешь овса немного.
Потом опять скачи, авось поймёшь,
Что это кольцевая, блять, дорога
- Гласит этот куплет. И действительно: народная идеологическая мысль ходит кругами, варварски свергая старых кумиров, с энтузиазмом воздвигая новых, и снова свергая, и снова воздвигая. «До основанья… а затем?..»
Как всегда в Современнике, стоило актёрам выйти на поклон, зал торопливо принялся подниматься, но кто-то из актёров посадил его, прочитал с выражением мой любимый стих Гафта – «Хулиган» (найдёте на первой странице цитатника), который я даже наизусть знаю… Господи, как же этот стих не похож на всё то графоманство, которым насиловали мои уши минувшие без малого (и без антракта) два часа!.. После второго стиха (может, тоже Гафтовского, но я не признала) снова началась овация стоя, а я поспешила на свежий вечерний воздух: как-никак, сегодня я получила культурную травму, так что даже введу в свою шестибалльную систему оценки минусовую категорию, а вам рисковать эстетическим здоровьем так и вовсе не советую. Я же прогулялась по бульвару до метро, на метро доехала до Молодёги, оттуда прошлась пешком дворами до дома… завтра я отдыхаю от театра, изначально собиралась выгуляться с Ушастой, но в последний момент её планы изменились, и я ныне пребываю в раздумье, куда податься вместо этого. Обязательно что-нибудь придумаю, так что до скорого)

Что было до, включая сон
Анджей Вайда – фигура, не нуждающаяся в представлении: культовый польский кинорежиссёр, чьи полувековой давности фильмы, в том числе «Бесы» по Достоевскому, вполне заслуженно вошли в золотой фонд мирового кинематографа. Когда на программке читаешь, что именно он поставил пьесу Альбера Камю «Одержимые», написанную по тому же роману, на сцене Современника, ждёшь от спектакля многого – и тем обиднее видеть вместо полноценного высказывания матёрого маэстро череду обрывочных, незавершаемых хрестоматийных мизансцен, плоскостно, не вдаваясь в причинно-следственные связи, смыслы и философии, демонстрирующих краткое содержание «Бесов» на уровне «кто, когда, что и с кем» спешиал for двоечники-старшеклассники. Роман не играют, а именно прочитывают, причём по диагонали, и никаким Камю в постановке и не пахнет, а упрощённый, словно кастрированный Достоевский в ней только грустно проглядывает между режиссёрской отсебятиной, на которую почему-то трёхчасового временного отрезка вполне хватило, а на некоторые важные эпизоды – нет. То, что пан Вайда, самонадеянно потративший на репетиции спектакля с труппой Современника всего пару месяцев, высоту не взял, видно сразу же, как только после поднятия занавеса на сцене появляется цивильный и ухоженный, аки Фандорин какой-нибудь, Ставрогин и в качестве эпиграфа выдаёт на-гора эпилог – то бишь спокойно, без тени раскаяния, рассказывает о том, как загубил двенадцатилетнюю Матрёну, а потом, после выхода прямо из зрительного зала Тихона, тоже выглядящего как офисный планктон, вместо того, чтобы гневно грянуть стулом оземь, вместе с этим стулом донельзя неестественно и фальшиво валится на пол сам и молча подёргивается в якобы припадке. Серостью этот Николай Всеволодыч в исполнении Владислава Ветрова останется до конца спектакля, упорно не желая демонстрировать того печоринского демонизма, которым сей персонаж притягателен как для читателя романа, так и для других персонажей, окружающих его – поэтому так нелепо выглядят женщины и мужчины, валяющиеся у него в ногах (не иначе как приняли его, беднягу, за Ивана Царевича, аки Хлестакова за ревизора, а он никого не разубеждает, знай сидит себе в сторонке да расхаживает по гостям с умным видом), и его финальное самоубийство (создатели спектакля не поскупились даже на натуралистичное чучело висельника для пущего эффекта) – не жест отчаяния человека, замученного совестью, но результат свидригайловской пресыщенности всем тем развратом, в котором он признаётся в начале. Но если Ставрогин тут недоигрывает, то все прочие, напротив, переигрывают, изображая не многогранных героев Достоевского, но клишированные, однобокие пародии-маски на них и друг на друга – и имеем мы в результате похожих одна на другую мелодраматических девиц вместо барышень с возвышенными чувствами, похожих одна на другую стервозных старух вместо величественных пожилых дворянок, похожих один на другого придурковатых неудачников-репетиловых, ведущих кухонные споры, вместо повёрнутых на опасной идеологии фанатиков-псевдобунтарей, вздумавших вершить судьбу России… да, сарказм был и у Достоевского, и именно за дискредитацию отечественного революционного подполья (всех – под одну гребёнку нечаевщины) я и недолюбливаю «Бесов», но не до такой же степени!.. В том же ряду – чрезмерно издёрганный Верховенский-отец, инфантильный до крайности Кириллов (типа доигрался ребёнок с пистолетиком), жалкий ломака Верховенский-сын, абсолютно никакой Рассказчик – и ни одного живого, яркого, колоритного, запоминающегося лица, и никому не сочувствуешь… и бьёт по нервам саундтрек замечательного композитора Зигмунта Конечны, в котором инфернально чавкают, рычат, хохочут, стонут, пародируют человеческую речь не иначе как те самые бесы, вселившиеся в евангельских свиней, и нависает живописное предгрозовое небо над наклонёнными к залу асфальтово-серыми, поблёскивающими «лужами» подмостками, и суетятся, меняя декорации, застывая в тёмных уголках, а там и вовсе нагло вмешиваясь в действие, фигуры в чёрном, а мне от всего этого – нет, не страшно! А страшно, когда зал, словно на комедии, упоённо хохочет в самые неподходящие моменты, очевидно принимая образные афоризмы Достоевского за социально-политические шутки в духе Задорнова: похоже, что великого классика в зале никто не читал и вряд ли прочитает, ограничившись увиденным сегодня и сделав из этого вывод, что Достоевский – очень скучная штука (не раз в зале кто-то громко интересовался, когда же всё это закончится, скоро ли антракт, и так далее). Но всё-таки рецензирую я со своей колокольни, а не с ихней, а для меня Достоевский, один из любимых писателей, – это то, что можно испортить, только очень постаравшись; вот и сегодня мне было приятно улавливать в спектакле его, Достоевского, невероятно злободневные, актуальные пророчества: да, и сейчас народу еда и сапоги важнее Рафаэля и Шекспира, всё так же боится народ высказать собственное мнение и охотно подставляет плечи под чужую голову, по-прежнему кажется кому-то заманчивым всеобщее равенство по принципу «все – рабы»… Однако пошлю я вас не вышеописанный спектакль смотреть, а книжку читать – ну, или сначала читать, а потом уже всё-таки смотреть, чтобы на вынесенный в программку режиссёрский вопрос: «Покинули ли Россию бесы?» ответить, вопреки его, режиссёра, наивному пафосу, отрицательно.
Спектакль закончился. Битком забитый зал встал с трогательным единодушием, под его овации я вышла в уже несколько более прохладную, нежели до спектакля, действительность. Прогулялась до метро, доехала до родной станции, и, поскольку для избрания маршрута дворами было уже темновато, потопала домой вдоль дорог. Теперь пора спать – засим прощаюсь до завтра.

Сегодня я бездарно проспала грозу, отгремевшую, по рассказам, с утра, при том что ничего особенного мне не приснилось – только то, что мы с Паравозом поздно вечером на какой-то станции метро стояли с флагом, похожим на эстонский, и раздавали проходившим людям воздушные шарики, агитируя за кого-то или за что-то голосовать. Разбудили меня к обеду, для меня ставшему завтраком, а уже после обеда, когда некоторым уже впору ужинать, я вывалилась в жару, с грехом пополам – на перекрёстке пробки, снова чинят дорогу – доехала до метро, а на метро, с пересадкой на Кунцевской, – до Кутузовской. Двери Малой сцены театра Фоменко были закрыты и безлюдны, и я решила было, что загадочный «Серый зал», обозначенный на билете, находится там же, где и Большая сцена, у входа на которую толпился народ, пришедший туда на «Бесприданницу», однако там меня послали обратно, и я, отворив дверь, оказалась в уже знакомом маленьком холле, купила программку, дождалась звонка – человека с колокольчиком. В небольшом зале мой девятый ряд – за один ряд от последнего, моё место – за одним местом от стены, в первых рядах я увидела девушку, с которой шла в одном «штрафбате» в День святого Патрика этой весной, и даже показалось, что высокая лысая голова передо мной – та же самая, которая была передо мной и вчера на «Хулигане». Предстояло 1.40 без антракта смотреть моноспектакль Анатолия Горячёва – а моноспектаклей я, кажется, не считая вчерашнего концерта, ещё ни разу прежде не видела – по гоголевским «Запискам сумасшедшего».
Для того, чтобы прочитать практически весь текст классика, актёру пришлось как бы одновременно играть и автора, и его персонажа – Гоголя и Поприщина в одном лице; а играл Горячёв несомненно мастерски, убедительно, и пусть спектакль не вызывает особо никаких эмоций, не цепляет то бишь, его приятно смотреть и интересно анализировать как качественную подачу материала, многими неверно понимаемого при прочтении. Для этих многих «Записки сумасшедшего» - история чиновника, сошедшего с ума от несчастной любви, тогда как на самом деле это история чиновника, сумасшедшего изначально (ну кому ещё, как ни психу, говорящие собачки примерещатся?), чьё сумасшествие прогрессирует благодаря самому факту его государственной службы: хочется человеку, всю жизнь очинявшему перья, подняться выше, да не можется, вот и воображает он себя сначала генералом, а потом и вовсе испанским королём. Но благодаря тому, что все второстепенные персонажи, десять гротескных типажей, включающих и разумных мосек, и Великого Инквизитора, «на сцене не появляются» (цитирую программку, дотошно их перечисляющую), а являются нашему герою в виде голосов, зачитываемая Горячёвым история болезни становится не только очередным камнем в колёсики бюрократического аппарата, которыми так любил кидаться Гоголь, но ещё и фантасмагорией не хуже булгаковской, стирающей грани между реальным и воображаемым. Из-за этого рождается предположение первое: может, только снятся Поприщину и собачки, и генеральская дочь, и испанские послы, и его мучения в инквизиторских застенках, а потом он проснётся и снова пойдёт в свой департамент? И второе: а может, он свои записки придумал так же, как Гоголь придумал его самого, и на самом деле он, пребывая в трезвом рассудке, готов посмеяться над нами, если мы поверим во весь этот бред?.. В любом случае, тяжёлого впечатления сегодняшняя интерпретация «Записок» после себя не оставила: уж больно живо представляешь себе «благоговейную тишину», повисшую в департаменте, когда простой титулярный советник, не встав перед генералом директором, на поданной ему бумаге на самом видном месте расписался: «Фердинанд XVIII». Понимаешь: в отличие от находившегося в том же чине Акакия Акакиевича, измусоленного школьными сочинениями, Аксентий Иванович бунтует против системы не после смерти, а уже при жизни – и это ли не пример для подражания?)
После спектакля пол-зала аплодировало стоя, откуда-то сзади выкрикнули: «гениально!» - народ пропёрло, стало быть. Когда я вышла из театра, накрапывал редкий крупный дождь, в сыром воздухе резко пахло прибитой пылью, но свежее от этого не стало – продолжала висеть густая духота, которая и ночью будет висеть, и ещё сколько понадобится, пока погода не ухудшится (ну, то бишь не улучшится в моём понимании). Скоро я свалю спать, завтра снова пойду в театр, посему надолго не прощаюсь)

Сегодняшнюю ночь я скоротала под аську и частично под 2x2 (они крутят заполночь мультеги про Маззи!^^), слушая сначала музло с компа, потом к четырём часам запевшего где-то в ближней округе соловья; спать легла, оставив комп, мерно шумя, скачивать почему-то вдруг вспомнившиеся мне два получасовых трека, якобы способствующих осознанным сновидениям, которые не скачал ещё только ленивый, нескоро, но отрубилась, потом проснулась, выключила закончивший качать комп и продолжила дрыхнуть. Приснилось забавное: я была в каком-то здании, точно зная, что это психушка, навестить меня пришла мама, и мы вышли поговорить в длинный совершенно безлюдный коридор; я показывала ей распечатки с какими-то заданиями, которые мы, психи, должны были выполнять, и она спрашивала меня, почему у меня не всё сделано, а я отвечала, что делаю только то, что задают, и делаю хорошо, что только с одним заданием, где надо было вставить в стих пропущенные слова, я не справилась – под ним стояла двойка красной ручкой. Ещё я, не глядя на неё и прохаживаясь мимо по коридору, говорила, что мне там надоело, что я устала, хочу домой, а мама искренне удивлялась, уверяя меня же, что мне там хорошо, весело, вкусно кормят и так далее. Потом я вернулась в зал, похожий на аудиторию в инсте, где тихо тусовались люди разных возрастов, и, встав у двери лицом в угол, чтобы не запалили, быстро сожрала небольшую упаковку каких-то орешков, которые, видимо, мне мама принесла; потом я подсела к своей однокашнице Лине, которая, видимо, тоже в этой психушке находилась – она чайной ложечкой ела что-то мелкое и жёлтое, я откуда-то знала, что это пыльца и что ест она её постоянно. Лина и мне предложила, но я отказалась – дескать, ешь, сонц, сама, а я только что целую пачку орехов сожрала; кто-то услышал, спросил, почему не поделилась, я ответила, что самой мало было, и проснулась (ну вот и какая мне аудиостимуляция после этого? Но при случае надо будет хотя бы ради интереса всё равно попробовать). Встав, я просидела дома до вечера, ибо гулять в такую погоду было бы невозможно, от нечего делать наконец-то осилила пост-классификацию всех театральных рецензий с рейтингами, то бишь пост предыдущий (ссылка на него теперь всегда будет маячить на видном месте внизу эпиграфа), но когда вышла, всё равно ещё стояла жара за тридцать и духота. Ехала я, впрочем, с благородной целью: подкупить билетов в театр на июль и закупить оных на первую неделю августа, а ехала снова на Арбатскую, поэтому как только я сунулась в окошко тамошней театральной кассы, мы с билетёршей не сговариваясь при виде друг друга начали ржать – ибо в последнее время практически каждый день видимся. И сегодня мы свиделись вполне продуктивно: я подкупила билетов на текущий месяц и забила театром первую неделю августа, взяла бы и больше, да осталось всего сто рублей, и, решив оставить на проезд, еду-питьё и прочее насущное, я остановилась на этом, пообещав ещё вернуться. После закупки чёрт меня дёрнул выбрать новое направление для прогулки, пошагав по переулкам мимо ГИТИСа к театру Маяковского; Маяковка, закрывшая сезон, выглядела совершенно опустевшей, однако стоило мне завернуть за угол, как ко мне подскочили женщина средних лет и парень и предложили билет на спектакль-концерт Сергея Безрукова «Хулиган», который сегодня проходил на сцене Маяковки в рамках проекта «Театральный марафон» от театрального агентства «Премьера». Я отказывалась, говорила, что мне некогда, что я уже еду домой, да и вообще Безруков меня бесит, они настаивали, предлагали сначала билет за 300 рублей, а когда я сказала, что у меня уже не осталось денег, потому что я их потратила на билеты в другие театры, и собралась уходить, мне в спину предложили билет за 100 рублей. Я остановилась, но до меня дошло, что спектакли начинаются в семь, а уже было явно позже; однако меня заверили, что сегодня начало в восемь, показали на часах, что оставалось ещё 9 минут до восьми, и я купила таки этот сторублёвый билет, мятый рыжий прямоугольник, пропахший духами, рванула в театр. Я поняла подвох уже тогда, когда ещё только вошла в предбанник и услышала гром аплодисментов; администраторша на входе надорвала мне билет, проворчала, что разве ж можно так опаздывать, и пообещала молчащей, от греха подальше, мне посадить куда-нибудь на свободное место. Мы нырнули в большой зал, после дневного света мои глаза, не успевшие привыкнуть в темноте, ничего не различали, и я следовала за администраторшей, отставая, как слепая, на звук бормотания; сначала она говорила, что мест не осталось, а потом сказала, что моё место свободно, и бросила меня. Я не знала, которое моё, но мне помог какой-то дядька, опустивший мне кресло, и я пробралась туда, плюхнулась и, когда привыкли глаза, различила на билете, что место моё в первом ряду амфитеатра стоило две тысячи, спектакль начался в семь, а штрихкод явно палевный – просто чёрные полоски криво напечатаны на белом фоне уголка билета. В пользу того, что я оказалась на спектакле по поддельному билету, говорило ещё и то, что его продавцы явно не были похожи на новых русских, которые могут запросто расстаться с двумя тысячами за сто рублей, и явно действовали против логики: кто будет сбывать свой билет прохожим, пока длится спектакль, вместо того, чтобы на него сходить, хотя бы на половинку? Так что хвала Магистрам, что в спешке меня не запалили – и вот я уже комфортно сижу, вытянув ноги, достаточно близко от сцены, чтобы различать выражение лица стоящего на ней Безрукова.
А Безруков, какой-то не по годам постаревший, в штанах на подтяжках, на момент моего триумфального прибытия как раз читал стихи Есенина «эротическим» полушёпотом с хрипотцой. Далее декламация есенинских стихов и исполнение песен на всё его же стихи чередовались по принципу «весёлое-грустное», на сцене расположился небольшой оркестр с двумя солистками, периодически устраивались танцевальные номера вплоть до балетной композиции в финале, фоном служил большой концертный экран, крупно показывающий происходящее на сцене или видеоряд из небезызвестного (и хорошего, следует признать) сериала «Есенин» с всё тем же Безруковым в главной роли (а Есенин из него никакой, равно как и Пушкин, и Иешуа, и именно за паразитирование на всех этих светлых образах он меня в первую очередь и бесит), а нам, партеру и амфитеатру, били в грудь мощным живым звуком и щедро лили сценический дым – в общем, качественное, по всем правилам организованное эстрадное шоу. Однако же Безруков – всё-таки актёр как-никак, сценическая речь у него поставлена полюбому лучше, чем у какого-нибудь школьника, которому задали выучить стих наизусть, поэтому горячо любимый мною Есенин звучал из его уст достаточно выразительно, чтобы я, слушая и в уме повторяя знакомые строки, пару раз ощутила приятный озноб вдоль хребта от эстетического наслаждения. Впрочем, я не в обиде за то, что посмотрела полспектакля: за два часа (я предполагаю, что и вторая половинка длилась час, но могу и ошибаться, ибо моя мобила с часами сдохла ещё до покупки мною билета) вышеописанное действо при всех своих достоинствах наверняка утомило бы, а вот прослушать всё самое лучшее (ведь его же всегда под конец выдают)) – самое оно. Жаль только, что ни разу на экране даже не промелькнуло лица самого Есенина, словно не ему, а Безрукову было посвящено всё мероприятие, ведь второй в наше время, похоже, популярней и востребованней первого… впрочем, в своей популярности и востребованности у народных масс виноват не Безруков, а сами массы, так что не только его поклонникам, но и поклонникам Есенина вроде меня сей спектакль-концерт можно порекомендовать.
Вот таким оригинальным способом я скоротала жару, да и вообще фартовый я всё-таки человек: куда ни пойду – в театр попаду (вспомнить хотя бы недавний похожий случай с Песнями нашего двора в театре у Никитских). Дошагав до Арбатской, я прогулялась по Арбату до Смоленки, доехала до родной Молодёги, пешочком (деньги-то все потратила!)) дворами прошлась до дома, на этом и прощаюсь – до завтрашней ночи, до новой рецензии то бишь)

Обозначение рейтинга (проставлен сугубо согласно моему личному мнению):
6 – шедевр (зацепило надолго)
5 – очень хорошо (заставило задуматься)
4 – хорошо (понравилось)
3 – неплохо (вполне смотрибельно)
2 – плохо (но они хотя бы старались!)
1 – очень плохо (разочарование)
0 – вообще никак (ничем не запомнилось)
<0 – отвратительно (возмутило)
Оценка в данном посте может не совпадать с оценкой в рецензии. Просьба верить данному посту.)
Спектакли отсортированы по времени: чем позже посмотрен спектакль, тем выше он располагается. Отечественные театры отсортированы по рейтингу (качественнее – выше) и количеству посмотренных спектаклей (больше – выше). Зарубежные театры отсортированы по времени просмотра последнего спектакля (позже – выше).
293 спектакля в 76-ти театрах
Внимание: для обсуждения вышеупомянутых спектаклей и моих рецензий на них существуют комментарии к постам с этими рецензиями. Комментарии к данному посту существуют для того, чтобы вы могли посоветовать/отсоветовать мне спектакль, который вы уже смотрели, а я ещё нет, или попросить меня посмотреть спектакль, который ни я, ни вы ещё не смотрели, чтобы узнать, стоит его смотреть или нет)

Сегодняшняя ночь выдалась светлой, почти белой, уже в четыре утра где-то вдалеке начала петь на разные мотивы какая-то одинокая птица, наверное соловей, и в таких условиях заснуть было крайне сложно, но уже под утро мне это таки удалось. Как обычно не затруднившись рано встать (знаю, что впрок на весь учебный год не выспишься, но после дачи взяла в привычку до полудня валяться), я скоротала остатки дня до вечера, а вечером как обычно вывалилась из дому в тёплую действительность, дождалась общественного транспорта, доехала до метро… а вот в метро меня переклинило: с Арбатской я перешла не на Библиотеку, а на Боровицкую и собралась было ехать на Чеховскую, но вовремя вспомнила, что еду не в лицей и не в Сферу, как вчера, а снова в Современник. Пришлось описать кругаля и перейти с Боровицкой на Библиотеку, благо время терпело, и уже оттуда доехать до ЧП, неспеша прогуляться до театра по бульвару. На сей раз моим пунктом назначения была не Другая, а основная сцена, и, приобретя программку и получив к ней в придачу журнал Театрал нахаляву, я поднялась к себе на бельэтаж, заняла своё крайнее место в шестом, кажется, ряду – в общем, предпоследнем, то есть далеко и высоко, но, хвала Магистрам, в забившемся под завязку большом зале хорошая акустика, а у меня хороший бинокль, поэтому всё необходимое я услышала и разглядела без проблем: чай, не шедевр смотрела, а свежую премьеру Современника – «Бога резни».
Откровенно говоря, я не читала французского драматурга Ясмину Резу или как там её (а может, и его) нужно правильно склонять, но осмелюсь предположить, что материал, по которому наш подсудимый спектакль был поставлен, не самый удачный: одноактная комедия о том, как две семейных пары встретились, чтобы найти виноватого в драке между своими одиннадцатилетними сыновьями, обсудили помимо этого ещё кучу всяких разностей, заблевали антикварные репринты Кокошки (художник такой замечательный, если вдруг кто не в курсе), а закончилось всё возлиянием русской водкой, а вернее, как-то вовсе не закончилось, а прервалось на первом попавшемся месте. И не то что интриги, а даже сюжета как такового нету – просто четыре человека толкутся в одной комнате, то ссорятся, то мирятся, и многие приколы повторяются, и некоторые сцены затягиваются, утомляют, и типажи заезжены донельзя, да и принцип построения комедии далеко не нов: постепенное «выяснение» подноготной персонажей, которые, конечно же, оказываются на самом деле не совсем такими, какими кажутся в начале. Ну а при чём тут неоднократно упомянутая резня в Дарфуре, намёк на которую даже вынесен в название пьесы, трагедия современности, смеяться над которой – явное кощунство (за фразу «Кровь черножопых детей постоянно стучит тебе в душу» я бы вообще расстреливала, прости Господи), я вообще не понимаю, видимо – просто для красивого словца, ну и чтоб критики головы поломали. Однако, к чести Современника сказать, из этого скользкого драматического произведения про не менее скользких личностей они умудрились вылепить вещь местами даже смешную (причём если поначалу не смешно вообще, то к финалу уже как-то раскачиваешься и вполне искренне ржёшь даже над самыми грубыми сортирными шутками и осторожными попытками героев высказаться матом – очевидно, во многом благодаря покатывающейся вокруг публике) и соорудить для неё вполне эстетичную рамку: дорожки белых клеточек, бегающие по полу, стенам и потолку, выгибающиеся, чтобы образовать предметы мебели, напоминающие о настольных играх типа Монополии, плазменный монитор (всё больше и больше спектаклей не может обойтись без видеоряда - для меня это уже стало симптомом режиссёрской импотенции), тюльпаны, вышеупомянутые репродукции… Добавить ко всем этим дизайнерским изыскам тот факт, что актёры честно стараются – и приходим к выводу, что свой твёрдый трояк «Бог резни» заслужил вполне, то есть в качестве отдыха от серьёзных спектаклей сойдёт, особливо на летнем безрыбье, когда многие театры по гастролям разъехались.
После спектакля, продолжавшегося около двух часов без антракта, я дошла по бульвару до метро, где у памятника Грибоедову уже лабал живой оркестр и была организована импровизированная танцплощадка, доехала до родной Молодёги, до дома дошла пешком дворами, благо было ещё светло, по дороге закупилась едой. Завтра в кои-то веки театр мне вроде как не грозит, может статься, что и поста не будет, а там посмотрим – всё-таки и без того посты пошли один другого короче, в два раза меньше моего обычного текстового объёма, непорядок прям. До новых новостей)

Сегодня ночью была гроза. Сначала часто и слепяще-ярко, как фотовспышка перед самыми глазами, начали вспыхивать сполохи молний, я, слушая радио, сначала думала – от автомобиля под окном или ещё от чего. Потом, дослушав, услышала далёкие перекаты тяжёлых булыжников грома, которые всё приближались, становились громче и, наконец, стали следовать практически сразу после вспышек. Сначала шуршал слабый дождь, нежно журча и постукивая по подоконнику, но когда гроза встала над самым домом, полил ливень, и вскоре, убаюканная им, я заснула, а он, когда ушла своей дорогой гроза, снова стих и шёл всю ночь дождём, до самого утра. Утром же у меня была уборка, а после полудня я поехала неспеша до Чеховской, прогулялась по Успенскому переулку до сада Эрмитаж, полюбовалась на голубей, да и подошла к театру «Сфера». Когда-то он крепко разочаровал меня со Снегурочкой, так что я и зареклась было возвращаться туда, но поскольку в последнее время моя политика поменялась и я решила не только новые театры открывать для себя, но и старым, некогда не зацепившим, дать шанс на реабилитацию, я сегодня вернулась туда на спектакль, который до Снегурочки хотела посмотреть в первую очередь – на «Я пришёл дать вам волю». От куртки я избавилась в гардеробе, программка обошлась мне на халяву (при том что обычно за такие хоть рублей 20, но берут), и я удобно устроилась на диване в холле ждать первого звонка, задержанного на энное количество минут после семи часов. На моём билете значилась красивая комбинация: сектор два, ряд два, место два, однако когда зал открыли, выяснилось, что ряд у меня почему-то первый, что только добавила удобства, при том что в круглом зале Сферы и так неудобное место сложно было бы найти. О дальнейших же трёх часах моего времяпровождения расскажет рецензия.
Когда-то Василий Шукшин хотел снять фильм о Степане Разине и даже написал сценарий, но этому не суждено было сбыться, и сценарий стал романом. По этому роману, со всеми его достоинствами и недостатками, можно было поставить нечто пронзительное, злободневное, с красивым фехтованием, но, видимо, всё-таки не совсем по зубам оказался столь обширный материал худруку и режиссёру Еланской. Она вторично показывает зрителю: в Сфере по-прежнему охотно тратят время на танцы и песни, не жалеют сценического дыма, а вот действительно важные события в виде друг на друга похожих мизансцен (их можно поделить на три категории: бунт, смерть, женщина) прокручивают быстро, скомканно, как бы между делом. Спасает положение только сам исполнитель главной роли, Смиранин: он играет вспыльчивого и упрямого молодого атамана самозабвенно и убедительно, со своей умеренной брутальностью как нельзя лучше вписывается в этот яркий и неоднозначный образ, да и за хорошее исполнение «Коней» Высоцкого ему отдельное спасибо (хотя поёт он явно лучше, чем говорит: к его дикции я привыкла не сразу). Поэтому, если первое действие я ещё смотрела с изрядной долей скептицизма, то во втором уже начали проклёвываться трагические нотки, накаляться напряжение, дабы завершить спектакль вполне достойным финалом, удачно обыгрывающим гибель Стеньки посредством опущенных с потолка сетей. А вот зачем нужно было обтягивать все стены белыми полотнищами для проекции совершенно лишнего и даже мешающего восприятию видеоряда, не понимаю… впрочем, ни к костюмам, ни к музыке, ни к освещению, ни тем паче к игре неупомянутых ещё актёров претензий не имею. В конце концов, ребята не виноваты, что попали в руки не Беляковича, не Арцибашева и далее в том же духе – они честно старались, и я не могу не поставить им на этот раз зачёт, равно как и спектаклю, на сей раз не лишённому смысла.
По окончании спектакля я в росистых сумерках (жара завтра будет, не иначе) не без удовольствия прогулялась до метро, доехала до родной станции, дождалась папы, приехала домой. Завтра мне снова в театр, посему оставляю вас до завтра с этим коротким постом)

Вчера вечером отстрелявшись с рецензией, я с немалым удовольствием узнала от афиши Яндекса, что сегодня затеянная Художественным кинотеатром DVD-ретроспектива аниме Миядзаки продолжится показом его самого известного и кавайного произведения – «Мой сосед Тоторо». Ради такого случая, хоть данный мульт уже и посмотрен мною добрые раз пять, я даже завела будильник на 12, по коему и встала, хоть и проснулась раньше. Прикупив какую-то газетёнку, я, позавтракав, к трём поехала на Арбатскую, взяла билет за 70 рублей, постояла на улице, дочитав газету (какой-то странный дядька под конец заявил мне, что я похожа на его дочь, и ошивался поблизости, пока я не ушла), потом направилась в Синий зал. Там, с середины третьего ряда, я и получила позитивный заряд, результатом которого отчасти и стали все дальнейшие события. Выйдя из кинотеатра, я по привычке направилась было прогуляться в сторону Кремля, но неожиданно спохватилась: помимо Арбата и центра, есть ещё одно направление – по бульварам, и на нём как раз можно пропалить театр у Никитских ворот – может, у них в кассе остались билеты дешевле, чем в театральных кассах на улицах города и в метро. Сказано-сделано: дотопала до театра, увидела на афише, что сезон скоро закрывается, а на все дни до закрытия, когда у них спектакли, у меня уже взяты билеты в другие театры, кроме непосредственно сегодняшнего дня, на который был намечен некий капустник «Песни нашего двора» с обещанием выпивки и закуски для зрителей. Но при всём при этом в кассу я таки сунулась, и сидевшая там бабка, видимо, администраторша принялась меня на этот капустник отчаянно агитировать, уверяя, что это лучший спектакль театра, его визитная карточка, на который приезжают из других городов и стран, билетов не достать при том что их на 300 мест, и что мне невероятно повезло, что остался дешёвый билет, а когда посмотрю – непременно, дескать, захочу вернуться ещё раз и всех друзей привести (то есть, по её собственному выражению, «потратила на меня столько сил и энергии», тогда как остальных людей якобы и уговаривать не надо). Поняв из её речей, что это должно быть нечто весёлое под открытым небом, я вышла подумать и решила: не зря же я сюда пришла, в конце концов! – и вернулась и взяла билет аж за 350 (теперь я на мели, очевидно, что с 14 по 19 число я без театра), а словоохотливая бабулька посоветовала мне ещё тамошний мюзикл по Парфюмеру, «но немного с другим сюжетом» и удачно подсунула книжку с репертуарами на август – весьма пригодится (правда, в ней я узнала, что, вопреки словам бабульки, сегодняшний капустник не последний в сезоне, а будет их ещё несколько). Узнав, что начало спектакля в восемь, я решила, что успеваю заскочить домой пообедать – и заскочила, от театра добежав до метро, доехав до родной Молодёги, купив хлеба, на маршрутке приехав домой к шести, а 40 минут спустя уже выйдя оттуда с жареной картошкой и несколькими ломтями вег-колбаски в желудке. И снова я на Арбатской, и снова топаю по Никитскому бульвару, захожу в театр, покупаю программку, прохожу его насквозь, влекомая толпой… и оказываюсь во внутреннем дворе под тенью высоченного тополя, четырьмя старомосковскими стенами запертом в коробку, где стоит партер из лавок и галёрка из пластиковых стульев, торгуют игрушечными клоунами, соком, пивом, вином, бутербродами, шоколадками. Сквозь жующий и пьющий народ я протолкалась к себе на последний 13-й ряд, состоящий всего из семи стульев, уселась с краешку, смирилась с тем, что сцены оттуда не видно, перекусила захваченными из дому яблоками, но не успел спектакль начаться, как ко мне, человеку, занимающему своё законное место, подскочила администраторша, заявила, что-де тут, в проходе, сидеть нельзя, тут люди ходят, и пообещала посадить поближе. Мне ничего не оставалось, кроме как следовать за ней, пролезать, тревожа возмущающуюся публику, на свободное место в середине шестой лавки – место отличное: видно-слышно хорошо, не зря ж я свои кровные отдавала… и – понеслась.
»Песни нашего детства» оказались песнями не моего уже не пионерского детства, а песнями послевоенных 50-х: классикой блатняка, дворовым фольклором, парой неофициальных гимнов Одессы, парой народных застольных, парой романсов, кое-чем из раннего Высоцкого… как оказалось, из почти сорокапесенного «треклиста» я знаю максимум четыре с половиной (из них горячо любимые Цыплёнок жареный с продолжением Мы - анархисты и В Кейптаунском порту), однако ностальгия по чему-то невозвратно ушедшему пробила практически сразу же. А вы сами подумайте – где это видано, чтобы по три раза за спектакль зрителям подносили по сто грамм водки с ломтиком копчёной колбасы на ломтике чёрного хлеба (я, конечно, не пила и не ела, только передавала, но сам факт)? Где это видано, чтобы эти самые зрители подпевали, приплясывали, дружно аплодировали, перекидывались бумажными самолётиками, жертвовали деньги в пущенное по рукам корыто и уже с первых минут, как старые знакомые, переговаривались, перешучивались? Где это видано, чтобы вместо декораций – стены, пожарные лестницы, двери, крыши, окна, бельё на верёвочках и крыша над головой, чтобы актёры во главе с самим худруком Марком Розовским пели, играли на гитарах и скрипках, блестяще перевоплощались в колоритных обитателей коммуналки, каждую песню превращали в яркий запоминающийся номер – безумно смешной или немного грустный? В общем – капустник оказался действительно весёлым, и не только – главное, что чертовски душевным, то есть подлинно душевным, а не напоказ, когда Безруков берёзку обнимает, ведь такой подлинной душевности в наше время маловато. И задуматься есть над чем: многая смелая лирика – вполне на злобу дня… так что для удачного времяпровождения всем рекомендую такой вот необычный жанр, как театрализованный концерт – послушать, спеть, посмеяться, почувствовать единение с окружающими, погрузиться в уютную атмосферу, не пожалеете, как и я не пожалела.
Когда закончилась последняя песня, заявленная в программке, Розовский объявил ещё одну – в память об ушедшем от нас ещё одном пятидесятнике, Василии Аксёнове. Зрители встали, вместе с Никитской труппой спели Виноградную косточку Окуджавы. Потом, как бы ни хотелось ещё остаться, какими бы тёплыми и светлыми ни были сумерки, пришлось расходиться; я дошла до метро по бульвару, доехала, дождалась папы, он отвёз меня домой, и вот я сижу ем чернику и клубнику, а завтра мне снова в театр, засим надолго я не прощаюсь)

Как вы уже знаете, давеча я взяла билет в театр на сегодня, посему к вечеру приехала на ЧП, неспешно потопала по многолюдному бульвару, прошла мимо театра «Современник», у которого уже толпились люди, пришедшие на спектакль в главном зале к семи часам – а мне туда надо было к половине восьмого, поэтому я пошла дальше и в конце бульвара вспомнила про Белые облака, тот славный этносупермаркет на Покровке, куда я в грядущем учебном году смогу бегать после лицея. От этих воспоминаний и планов мне захотелось продающейся там веганской колбаски от Малики, и я туда отправилась и от жадности погрузила в торбу аж два маленьких пухлых батона – колбас молочной и сырной (при том что без молока и сыра)), а так же пропалила появление на тамошних полках аюрведических шампуней и зубной пасты – в будущем можно будет там и этим добром закупаться, если опять не пропадут. Довольная приобретением, я обошла сувенирный отдел (ну эт я его так называю, просто не знаю как ещё его можно назвать), где появилось немало всего нового и осталось немало всего старого, и вернулась на ЧП, когда дошла обратно до театра – в малый зал, он же экспериментальная Другая сцена, уже пускали. Аскетическая атмосфера холла, программка, первый звонок, моё уютное местечко в середине последнего девятого ряда, два с лишним часа всё прекрасно видно и слышно всего за 150 рублей… но не буду заострять внимание на мелочах, мне и вам предстоит немаленькая на сей раз рецензия.
Пьеса современных грузинских драматургов Хортяновского и Гаручавы называется «Шинель Сталина», но создатели спектакля переименовали сценарий в длинное «Полёт чёрной ласточки, или эпизоды истории под углом 40 градусов». И действительно, под меньшим градусом работать в любимом жанре Современника «без-бутылки-не-поймёшь» вряд ли возможно, да и материал соответствующий: помимо параллелей с Гоголем, возникающих уже при виде заголовка, пьеса напичкана явными цитатами из Библии, Чехова, Булгакова… не даром назвали постановку фантасмагорией. Время действия – с 28 февраля по 2 марта 1953 года, последние дни жизни Сталина, не приходящего в сознание; из этого вытекает, что само действие, очевидно, – его галлюцинация, сон или ещё какая-нибудь параллельная реальность, не имеющая к истории никакого отношения. В ней открывшаяся между зимой и весной «дыра» вселенского масштаба никак не хочет закрываться, время останавливается, словно давая старому вождю последний шанс начать жизнь заново, и он совершает эту отчаянную попытку – устраивает венчание с любимой девушкой, перерастающее не то в бал у Сатаны, не то в ужин в Эммаусе, играет в «русскую рулетку», выбирая наудачу между двумя шинелями, одна из которых смертельно радиоактивна, и спокойно воспринимает новость по радио о собственной смерти. Авторы постановки прежде, чем взяться за весь этот бред, уверяли, что их цель – показать всё самое отрицательное в своём персонаже, заставить зрителя, всё более удаляющегося от сталинской эпохи, возненавидеть «отца народов», а если не получится, снять спектакль с показа; если они не соврали, то посмотреть его вам надо поторопиться, иначе скоро он исчезнет из репертуара. Всё дело в том, что Сталин в исполнении замечательного актёра Игоря Кваши, уже доказавшего ролями в сериалах, что создан для этой роли, то есть даже и не Сталин вовсе, а его альтер эго, получился вполне симпатичным молодцеватым философствующим маразматиком, по-своему религиозным, мучительно вспоминающем о своём далёком детстве прыщавого семинариста, который смотрел на звёзды, писал стихи от неразделённой любви и мог бы стать совсем другим человеком, и даже о материнской утробе, которую ему так не хотелось покидать. Мне этот образ живо напомнил Калигулу по Камю (кстати, имя сего императора в сегодняшнем спектакле поминалось всуе), сыгранного на Юго-западе (но не подумайте, будто уравниваю сегодняшний спектакль со спектаклем Юго, для меня последний по-прежнему вне любой конкуренции): ещё один архетипический тиран, наполовину реальный, наполовину мифический, со всеми своими простыми человеческими слабостями, страстями, страхами пользующийся славой божества и уничтожающий всё, что больше всего любит; ещё один успешный воплотитель Раскольниковской теории, посмевший не только пролить реки крови, но и сделать это открыто и без потребности в оправдании, и потому выглядящий привлекательнее, чем его якобы друг (у Калигулы – Керея, у Сталина – Каганович), пресмыкающийся перед ним и одновременно готовящий подлый удар в спину. Вряд ли кто-нибудь когда-нибудь разложит по полочкам, откуда такие люди берутся, чем руководствуются в своих действиях, от чего страдают, в чём смысл их существования и причина их «живучести», равно как и смысл существования и причина живучести страшилок о них, но чёрт возьми, на попытки такого разложения, будь они по Камю или по Фрейду (как сегодня), интересно смотреть, а таким личностям, как Калигула и сегодняшний Сталин, хочется сочувствовать. Да, под конец вышеописанной трогательной мистерии авторы словно спохватились: сначала батюшка-астрофизик обзывает новобрачного самим дьяволом и требует покаяния, потом новоиспечённая жена ни с того ни с сего припоминает муженьку загубленных им когда-то своих родителей и обещает нарожать ему монстриков, а там и сам Иосиф Виссарионыч толкает пафосную телегу о кишащих под ногами муравьях, чьей кровью он-де пишет свою картину… но на весь этот пафос хочется лишь сказать хрестоматийное: «Не верю!» да добродушно посмеяться. Так что же теперь, скажете вы, пошла к чертям собачьим вся гуманистическая мораль, раз вместо того, чтобы осудить преступника, спектакль выдал на-гора едва ли не новомученика? Я бы не спешила с выводами: стоит абстрагироваться от всех опасных идеологических перипетий на злобу дня, ото всех стереотипов и клише, и станет ясно, что ничего плохого нет в том, чтобы напомнить зрителю о необходимости выдавливания из себя раба, и в том, чтобы допустить, даже в нашу суровую эпоху, в свою голову истинно христианскую мысль о том, что нет плохих людей, что все достойны прощения. К тому же сыграна эта вневременная и внепространственная притча подлинными мастерами актёрского перевоплощения с убедительными декорацией и светом, приятной музыкой, ненавязчивым юмором – в общем, мне показалось смотрибельным и, как всегда, хотелось бы услышать и ваши отзывы.)
После спектакля я прошлась по ЧП до метро, доехала до родной Молодёги, домой подбросил папа. В театр в целом и в Современник в частности я ещё вернусь в ближайшем будущем не раз, но не завтра – завтра я планирую сходить в Художественный посмотреть на Тоторо, самый кавайный кавай от Миядзаки-отца, и далее по погоде, настроению и прочим факторам. До встречи)

Лечь рано – ещё не значит рано встать, поэтому сегодня утром у меня была запарка: выгулять собаку, купить жрачки, позавтракать, собраться и выскочить под дождь – благо маршрутка быстро подошла, а то ведь могла и опоздать. Но история, как известно, не терпит сослагательного наклонения, посему я не опоздала, а доехала до Арбатской вполне вовремя, ввалилась в Художественный, где только вчера была и завтра ещё буду, взяла билет на Порко Россо, обошедшийся мне, как и все билеты в Синий зал, в 110 рублей. Немного времени у меня ещё было, и я снова вышла под дождь, неспеша прогулялась туда-сюда по Арбату до Украинской книги, промокла вдрызг, ибо опрометчиво надела вместо кроссовок драные босоножки, и вернулась впритык. Место с краю третьего ряда, маленький экран и тихий треск проектора, показывающего с DVD очередное аниме великого Хаяо Миядзаки – что может быть лучше в такую неприветливую погоду?.. Как и все предыдущие, этот мульт я уже смотрела и теперь с удовольствием пересматриваю, а для тех, кто возможно соберётся увидеть его впервые, поясню: это миядзаковское творение – самое, пожалуй, малоизвестное и однозначно самое «взрослое». Но небезызвестная любовь мэтра к летательным аппаратам и его несокрушимый пацифизм никуда не делись, равно как и красивая рисовка, симпатичный юмор, приятная музыка, в этой истории о герое Первой Мировой, превратившемся в свинью не только морально, но и физически, но сумевшем вернуть себе человеческий облик, зарёкшись убивать и научившись любить. После просмотра можно было бы прогуляться, но мёрзнуть больше не хотелось, и я юркнула обратно в метро, с двумя пересадками добралась до Рязанского проспекта, поднялась на поверхность – и опять под дождь, оставалось только радоваться, что я успела вырваться с дачи прежде, чем нагрянет похолодание. Когда с утра я звонила в музыкальный театр Чихачёва, мне сказали ориентироваться на Макфак и Перекрёсток, но ни того, ни другого не было видно, и я выбрала направление наугад, просто потому что по дороге можно было заходить оттаивать во всякие магазинчики. Поймав какую-то тётю, я выяснила, что таки двигаюсь в правильную сторону, но вскоре моя дорога резко раздвоилась, и неизвестно, куда бы я пошла, если бы не уловила ни с чем не сравнимый тяжёлый запах картошки фри и гамбургеров. Пришлось идти, постоянно принюхиваясь, а это способ не из приятных: стоит в городе принюхаться, как помимо нужного запаха уловишь запахи рыбы, помойки, бензина, общественного туалета и чёрт знает чего ещё. Обострившееся обоняние не подвело: спустя несколько минут я действительно увидела вознёсшуюся над деревьями жёлтую букву М, а там и сам Макфак, заскочила погреться, благо времени ещё было дофига, однако никаких Перекрёстков поблизости не наблюдалось, посему я решила особо не задерживаться. Ещё немного пути – и из-за поворота живописно выплыли очертания храма, а на его фоне – Перекрёстка; но не успела я придумать, как перебраться туда, на противоположную сторону проспекта, как на боку торгового центра по левую руку от меня я прочитала, что в нём тоже имеется Перекрёсток. Тут уж ежу ясно, что театр должен быть рядом, вот только углядеть его во дворах между деревьями оказалось непросто, да и не сразу поверилось, чтобы такое культурное заведение забралось так далеко: уж на что Юго-запад в жопе мира, но он хотя бы на дорогу выходит! Путь к культурному заведению был прозаичен: миновать служебную стоянку торгового центра, подняться по лесенке возле мусорных контейнеров с надписями на крышках «разные разности» и зарулить на площадку перед искомой Чихачёвкой. Однако её двери были ещё закрыты, и я вернулась в торговый центр, со скуки обошла этаж со всяким псевдоантиквариатом, поднялась этажом выше – увидела сплошные тряпки и обувь и плюнула, спустилась в подвальный этаж – оказалась в Перекрёстке, который, напуганный Путиным, пестрел рекламками о том, что-де наценка теперь у них не более 5%. Побродив там, я затарилась коробочкой пророщенной пшеницы, фруктовым миксом и пачкой постного печенья, и когда я после кассы принялась совать всё это в торбу, из коробочки посыпалось, и пришлось сразу же начать есть её содержимое. Пшеница оказалась вкусной вещью, хоть и явно не предназначенной для употребления в чистом виде в большом количестве, да и свободное время уже было благополучно убито, поэтому для заворачивания коробочки был пожертвован пакет из-под взятых из дому яблок, а я направилась снова к театру. Народ постепенно набивался в предбаннике с кассой, но внутрь пустили только за полчаса, а за десять минут в холле появилось двое мужиков в пиратских костюмах и прозвонили в колокольчик (внушительный такой, впрочем, колокольчик), символизировав тем самым звонок. Зал оказался маленьким, да к тому же разделённым пополам уродливым деревянным обрамлением входа в него с лестницы, а место моё было в середине самого последнего тринадцатого ряда, и за этой деревянной бандурой мне решительно не было видно сцены. Впрочем, меланхолично поедая шоколадку, бананы и яблоки, я заметила, что в зале появились люди без билетов, садящиеся на первые попавшиеся свободные места, и поспешила пересесть чуть поближе, откуда видно было лучше; в конце антракта администраторша подвела ко мне опоздавшего законного обладателя занятого мной места, но я сказала, не торопясь его уступать, что моё место тоже уже заняли, и это было абсолютной правдой, а поскольку уже некогда было разбираться, администраторша предпочла увести опоздавшего и посадить его на стуле в проходе. Поскольку Чихачёвка – театр музыкальный, несложно догадаться, что смотрела я сегодня мюзикл, причём не много не мало, а по «Человеку-амфибии».
Научная фантастика – жанр однозначно самый несценический, посему авторы постановки ограничились событиями, разворачивающимися на суше и на палубе. А также они, видимо, посчитали мюзикл жанром исключительно позитивным, ибо к тому же напрочь переписали финал романа, закончив свою постановку хэппи-эндом, и досочинили любовную историю, вокруг которой и закрутили сюжет. Но даже при такой вольности с классическим текстом можно было бы создать нечто впечатляющее, если бы были средства, однако и костюмы, и антураж навязчиво ассоциируются с каким-нибудь детским спектаклем, поставленном в каком-нибудь доме творчества – что, впрочем, неудивительно, ведь Чихачёвка славится в первую очередь мюзиклами для детей, и 90% сегодняшней аудитории составляли пенсионеры, постоянно фотографирующие всё подряд так, словно в первый и последний раз оказались в театре, и дети – люди заведомо сочувствующие мыльным операм. Да и площадь тамошней сцены предназначена явно не для мюзикла – и без того небольшая, она была настолько загромождена аляповатыми декорациями, что произвела на меня впечатление самой маленькой сцены из всех когда-либо виденных, и актёрам было явно тесно на ней – массовка то и дело изображает мизансцену «час пик в общественном транспорте», умеющие танцевать вынуждены топтаться на одном месте, ну или максимум на пятачке, когда поодиночке. Впрочем, к актёрской игре у меня претензий нет: мальчишка Ихтиандр (Скрипалёв) с лицом античных статуй Аполлона (далеко не в моём вкусе, но кому-то может понравиться) наивен донельзя, как и должно, Педро Зурита (Михалков) в одном из моих любимых амплуа – харизматичного подонка – достаточно убедителен, на своих местах все остальные. И петь актёры умеют, и либретто, что редкость для мюзиклов, практически не режет слух, и живой симфонический оркестр за сценой – чертовски приятная особенность, так что я ни в коем случае не стану никого отговаривать от просмотра этого мюзикла, особенно при том, что он, уступая по техническим возможностям мюзиклу «Губы» в театре Луны, сильно переплюнул его по динамике, то бишь показался мне значительно более энергичным, заводным и весёлым. Так что всем заинтересовавшимся – добро пожаловать в Чихачёвку, и чтоб впечатлениями поделились)
По окончании спектакля я добегала от театра до метро всё под тем же неугомонным дождём, а когда я вышла из подземки и папа встретил меня, чтобы подвезти до дома, дождя, по закону подлости, уже не было. От того, будет ли он завтра, во многом зависит моё времяпровождение, но в любом случае, прощаюсь я ненадолго, как всегда)

Позавчера я снова легла в районе половины двух, вчера же встала рано, прокуковала утро дома за главную, пока мама с бабушкой ходили за пенсией последней, а затем забила на все кино и выставки, поскольку до полудня стояла погода пока нежаркая, с прохладным ветерком, и решила провести день где-нибудь на природе. Выбор пал на Кузьминки, где я сто лет не была (с прошлого года или с позапрошлого, уже и не упомнишь), и я поехала туда с двумя пересадками, через Курскую и Таганку, потом встала на платформе без малейшего понятия о том, в какую сторону лучше выходить (в прошлый раз, если мне не изменяет память, я тоже долго искала дорогу до парка). Однако нашлась добрая тётя, подсказавшая мне не только куда выйти из метро, но и куда потом пойти по подземному переходу; я надеялась, двигаясь согласно её установке, что, когда поднимусь на поверхность, узнаю местность и вспомню, в какой стороне парк. Местность узнала, но направление не вспомнила и пошла интуитивно, вскоре, впрочем, всё-таки спросив дорогу – оказалось, что угадала или подсознательная память каким-то образом сработала. В любом случае, я дошла до входа в парк, взгромоздилась на бордюр фонтана с Жар-птицей, в водах которого чётко отражалась невидимая радуга, а ветер приятно бросался в лицо его брызгами, посидела и двинулась всё время вперёд и вперёд. Вскоре с гребня перевала открылся живописный вид на пруды, вдоль которых я и пошла; в первом пруду местные жители уже вовсю купались, несмотря на запрещающие знаки, загорали и пикниковали на песке пляжа или на траве взгорка, катались на лодках и водных велосипедах вдоль противоположного берега, а по центру медленно дефилировала спасательская моторка. Я посидела немного на берегу у самой воды, позавидовала немного (немного, потому что сама скоро поеду на дачу) купающимся, а последующие пруды были уже всецело отданы кувшинкам, росшим зелёными островками и цветущим желтыми кубышками, и уткам, опекающим подрастающее поколение; там я тоже спускалась к мелководью пофотографировать, понаблюдать за живностью, просто отдохнуть в тени от нарастающего зноя. После всей этой красоты я вышла к дороге и Влахернскому храму, пошла по аллее вдоль различных построек Голицынской усадьбы, в различные музеи которых я снова поленилась заходить, а когда опять замаячили между деревьями пруды (а может, это уже была река), вырулила к ним, опять зашагала мимо праздных отдыхающих, а так же их детей и собак, и так до самой тропы, ведущей в московскую резиденцию Деда Мороза. Тропа эта была негостеприимно закрыта опущенным шлагбаумом, и я, как и в прошлый раз, пошла по пустырю под мерно потрескивающими линиями электропередач навстречу цивилизации, где я упустила автобус, но села на маршрутку и за 25 рублей с ветерком прокатилась до конечной, то бишь обратно до станции Кузьминки. Обернувшись таким образом до самой убийственной послеполуденной жары, я, прикупив газетку, поехала домой, страдать ерундой, пока Саус Парк по телеку не кончится; легла спать под богатырский мамин храп, проснулась утром, уже после полудня сначала моей маме позвонила мама Башмака, после чего я краем уха расслышала от первой, тут же засуетившейся и перевернувшей все книжные шкафы, что Башмак опять ни одной строчки не написал в эссе по русскому, а потом мне позвонили из театра «Человек», напомнили, что я сегодня к ним иду по записи нахаляву, попросили не опаздывать. После обеда мы с моей мамой поехали до метро, где она договорилась встретиться с мамой Башмака, опоздали на десять минут, но мамы Башмака не было; мы побродили туда-сюда вокруг метро, зашли внутрь, моя мама позвонила домой узнать, не звонили ли ей туда, и, чтобы не замёрзнуть от стояния на месте, я предложила выйти маме Башмака навстречу. Мы дошли до самого её дома и обратно, моя мама снова захотела позвонить домой – и углядела маму Башмака, стоящую в отдалении от метро; та заявила, что уже полчаса сидит на заборчике на входе во дворы (видимо, ожидала, что мы придём пешком) – так что немудрено, что мы её не заметили, интересно только, как она умудрилась не заметить нас. Состоялся чендж по принципу «на тебе Боже что нам негоже» - моя мама вручила маме Башмака папку с отксеренными ею из разных литературных источников листами, получила какую-то книжку для подготовки по ЕГЭ по алгебре, безуспешно попыталась сунуть ей деньги, и мы расстались, и я поехала на Арбатскую. Приехала, по Поварской и переулкам добежала до театра впритык, купила программку, встала поближе ко входу в зал; но спектакль опять задерживали, я успела съесть шоколадку, а администраторша всё так же всех встречала, требовала у неофитов загадать желание, предлагала всем программки, а когда все были в сборе, озвучила этакий эпиграф к спектаклю, дабы те, кто ещё не знает, что «Человек» - авангардный театр, были к этому готовы. Но вот зал открылся, я нагло устроилась в первом ряду, в самой середине, сделала морду топором, и хоть администраторша кинула в мою сторону пару красноречивых взглядов, связываться со мной никто не рискнул, и таким образом я бесплатно (!) смотрела полтора часа (!) хороший (!) спектакль с самого лучшего (!) места.
«Зигзаги» - посвящение Пушкину, но самого Пушкина, как реального исторического персонажа, автора художественных произведений, в нём нет. Есть Пушкин как вымышленный персонаж, герой художественных произведений, герой легендарный, практически архетипический. У главного действующего лица этого спектакля постоянно спрашивают: ты Пушкин? А он каждый раз упрямо отвечает: нет, не Пушкин. А значит, не гений, и, стало быть, злодейство, зато – сукин сын и за отца своего, суку, не в ответе. А может быть, всё-таки Пушкин?.. – с надеждой спрашивает у зала уже он сам. На этот вопрос зрителю предстоит ответить, посмотрев историю о нём – о его друзьях и женщинах, картах и вине, творческих муках и мучителях, одиночестве и гибели, – историю чувственную и жестокую, начинающуюся за здравие, заканчивающуюся за упокой. Озвучена она с помощью грубого юмора Франсуа Рабле, словесного жонглирования Даниила Хармса, эксцентричной поэзии современного эмигранта Владимира Друка и, конечно же, самого Пушкина – всё это органично сопровождает повествование и даже в виде диалогов чувствует себя вполне в своей тарелке; а когда слова заканчиваются, не менее доходчиво говорят марионеточно-акробатическая пластика, многочисленные символы и даже степ. Свет, навстречу которому уходит Не-Пушкин, декорации, ограниченные стенами с окнами, по которым можно залезать до самого потолка, как и в прошлый раз и, очевидно, как всегда, живые музыка и вокал – достойное и вполне привлекательное обрамление для этого зигзага, лишённого, как и «Entre nous», логики, зато не лишённого смысла; всё-таки театр «Человек» - недаром у него название глобальное – и проблемы ставит глобальные: «Есть я или нет меня?» и «Кто я?». И, посмотрев в этом театре уже два спектакля, могу уже с уверенностью заявлять: Алексей Агапов – замечательный актёр, с полной самоотдачей обливающийся на сцене потом и слезами, играющий на предельном натяжении нервов, и получается ярко, убедительно, любо-дорого посмотреть. Во многом благодаря нему «Зигзаги» мне понравились и я могу с чистой совестью порекомендовать их всем, не страдающим предрассудками относительно андеграундного театра.
По окончании спектакля я, попрощавшись с «Человеком» до следующего сезона, дотопала по Поварской до метро; было ещё светло, а подземный переход уже гремел исполняемой тамошним уличным оркестром «Машиной времени». И я вышла из этого перехода не в сторону Арбатской, а в сторону Арбата, где в такой час уже закрылись все бутики и он безраздельно принадлежал музыкантам и их слушателям, и прошлась по нему до Смоленской. Доехав до Молодёги и осуществив небольшой шоппинг для пропитания на сон грядущий, я на маршрутке приехала домой и теперь надеюсь лечь пораньше и встать пораньше, смотаться с родичами в Метро и начать собираться на дачу, куда я, вполне возможно, уеду уже послезавтра, а вернусь никак не позднее третьего июля. Но поскольку я и с дачи хоть пару раз да напишу, надолго не прощаюсь)

Вчера я встала из-за монитора в половине второго ночи, сегодня вернулась за него в половине двенадцатого дня. Сварганила себе завтрак бедного китайского крестьянина – ту самую рисовую лапшу, которая на вид, может быть, и стеклянная, зато на вкус она однозначно резиновая, пахнет тоже неаппетитно и вызывает сильную жажду. Когда я, обойдя все ленты блога и все форумы, как обычно, просмотрела все фотографии с сегодняшнего спектакля, чтобы выбрать иллюстрацию для будущей рецензии, меня дёрнуло перечитать с Интернета «Комнату Джованни» Болдуина, и я осуществила это за один присест, до обеда; после обеда же поехала неспешно, ничего не читая (перечитанное следовало переварить), на Юго-запад, где сегодня мне предстояло посмотреть их второй, после Дракулы, культовый спектакль именно по этому роману. Приехала рано, до открытия, потолкалась в фойе, войдя, купила программку, изучила её, смолотив взятую с собой шоколадку (у меня окончательно оформилась привычка есть в театре в больших количествах шоколад, при том что раньше я его не любила да и сейчас не люблю во всех других местах, кроме театра), с открытием зала проследовала на своё законное место с краю последнего шестого ряда. Всё бы хорошо, если бы передо мной не маячила голова больно уж высокого человека, посему, дождавшись третьего звонка, когда все уже расселись и остались только претенденты на подушечки на ступеньках, я не стала дожидаться, пока наш ряд подвинут, и сама пересела на свободное место в середине ряда, обеспечив себе тем самым идеальную видимость и слышимость. Никто на это место более не претендовал, тем паче что шёл спектакль без антракта, и вскоре началось то, что я предвкушала всё сильней и сильней с того самого момента, как распробовала Юго-запад и начала всё больше и больше влюбляться в него.
На сцене – лабиринты решёток, клетки, как в зоопарке, те самые, в которых заперт каждый из нас, и в которых выживает только тот, кто не боится оставаться самим собой, не заботясь о том, восхищение или омерзение он вызывает у столпившихся по ту сторону прутьев зевак. Именно в этом – подчёркнутая антисоциальность романа Болдуина, не понаслышке знающего о том, что значит быть негром и геем в штатах 40-х и 50-х годов прошлого века, чей герой, Дэвид, накрепко повязан стерильной американской мечтой и, чтобы не запачкаться любовью, не провонять ею, бежит от неё снова и снова, губя и себя и других. Это бегство от своей сущности тождественно бегству от безжалостного и кровожадного общества, тождественно бегству из тесной комнаты с замазанными извёсткой оконными стёклами, комнаты Джованни, одухотворённой создателями постановки – любой из этих рывков обречён на провал, любой проигравший в этой битве обречён на одиночество. Парадокс: мы стремимся прочь от дома, когда находимся в нём, и стремимся домой, находясь далеко от дома – и точно так же мы иногда относимся к тем, кого любим, пусть даже и не сознавая этого. Всё это можно прочесть в романе – и всё это можно увидеть в спектакле, хоть и текст в нём звучит зачастую отнюдь не авторский, а некоторые фразы, которые кажутся мне ключевыми, не звучат в нём вовсе; сначала обильная ностальгически-исповденическая болтология, с которой стартует спектакль, утомила меня, и я утешала себя тем, что просто я всегда особенно придирчива к постановкам произведений, которые я люблю, но потом динамика действия начала нарастать, накаляться, и я простила режиссёру вольность с оригинальным текстом. При сегодняшнем перечтении романа я видела Леушина в роли Джованни, а Матошина в роли Дэвида, но режиссёр распорядился в точности да наоборот, определив Леушина на роль Дэвида, а Матошина на роль Джованни; но я простила ему и это, когда увидела, что он переквалифицировал Джованни из бармена в танцора (употребляю именно этот термин, поскольку понятие «стриптизёр» уже слишком опошлено): оказалось, что Матошин создан для танца, на него словно не действуют законы физики, а что ещё, как не танец, настолько сродни и страсти, и боли? При его первом появлении у шеста у меня чуть глаза не вылезли из орбит, однако же вернулись на место, после чего им оставалось только пялиться на это потрясающее зрелище, которое, к огромному моему сожалению, по большей части происходило на заднем плане, откуда видно его было, конечно же, не так хорошо, как на переднем. Воистину, сегодняшний спектакль стал лучшим, каковой только можно выдумать, прощальным подарком для меня (он стал последним из посмотренных мною в этом сезоне, теперь я не увижусь с Юго до сентября), объединив в творческом тандеме двух моих любимых актёров: их неповторимые брутально-экспрессивная пластика и манера речи, талантливейшая игра с абсолютной самоотдачей и надрывом – отчаянная, если можно так выразиться, игра, – красивые тела в чёрных коже и сетке – всё это создаёт два чертовски притягательных образа, рядом с которыми все прочие персонажи, также яркие, колоритные, характерные, выглядят лишними, даже раздражают. Когда кончаются слова, которые также кажутся совершенно ненужными и неубедительными, и эти двое, вместе или поодиночке, просто двигаются на сцене, сексуальная энергия этих движений просто не помещается в двухчасовом пространстве спектакля, переполняет его и, пульсируя собственным ритмом, физически осязаемыми волнами выплёскивается в зал, и на это можно смотреть бесконечно. Дополняют это зрелище отличная музыка, великолепное освещение, аппетитно приодетая массовка – и вот вам атмосфера свободного и порочного Парижа, считающегося столицей любви, которым на деле, как и любым другим городом, правят деньги и предрассудки – вот и ещё один парадокс. Хронологически изорванное повествование неумолимо приходит к заведомо трагическому концу, но множество огоньков, благодаря зеркалам уходящее в бесконечность, и усталый белокрылый ангел-хранитель, которого у Болдуина не было и в помине, неожиданно разрушают безнадёжность, отказываются производить такое же, как финал романа, гнетущее впечатление, и это мне представляется очень правильным. Снова завершается очередной шедевр от Юго-запада, снова рискую до крови отбить ладони аплодисментами, снова призываю всех заинтересовавшихся и не заинтересовавшихся: посмотрите, или прочтите, а лучше и то и другое. А главное – не вспоминайте при просмотре или прочтении, что Бог зачем-то разделил нас на мужчин и женщин, Новый свет и Старый свет, законопослушных консерваторов и неукротимых бунтарей: для любви, а значит – и для Него, – всё это не более чем условности.
После спектакля я последней ушла из театра, проведя ладонью по афишам на стенах и опустевшему стеллажу для программок, попрощавшись с администрацией, честно пообещав скучать. Поскольку было ещё светло и тепло, я прогулялась не только от театра до Юго-западной, но и от Молодёги дворами до дома, что становится приятной традицией. Завтра, судя по тому, что Ушастая так мне и не написала, мне не удастся повторить с ней маршрут Даши и Лады, т.е. посмотреть в Художественном короткометражки Озона и сходить в Манеж на фотовыставку; впрочем, афиша Яндекса и не обещает мне на завтра никаких короткометражек, посему на них можно будет забить и ограничиться второй частью плана, если, конечно, ничто этому не помешает. В любом случае, я прощаюсь – время уже недетское, а дел ещё хватает)

Попускать слюни на фото от Игнатовой | Или на фото от Тупталова | Прочитать роман на одном дыхании

Сегодня во время обеда я озаботилась вопросом, как добраться до театра-студии «Человек», куда я на сегодня взяла билет; при посещении его сайта выяснилось, что от Арбатской, Баррикадной и Пушкинской до него примерно одинаковое расстояние, и я, тщательно перерисовав карту на бумажку, решила избрать максимально знакомый маршрут, то бишь, в должный срок вывалившись из дому, доехала до Арбатской и пошла по Поварской. Ориентируясь по своему самопальному добиралову, я свернула в Малый Ржевский переулок, оттуда – в Скатертный, и сразу же за поворотом стал уже виден маленький, невзрачный театр, притулившийся в окружении разномастных старых домов, достаточно невысоких, чтобы оттуда, как везде в историческом центре столицы, видно было небо. Пока я разглядывала афиши, меня нагнала пожилая пара, шедшая с самого начала Поварской за мной по следам и совавшаяся в каждую арку; откуда ни возьмись, появилась тётка в зелёном, сообщила, как рада нас всех видеть в театре, предложила зайти внутрь или ещё погулять, как будто бы мы без неё не догадались, и потребовала загадать желание, ибо оно непременно сбудется. Старики вошли, а я решила ещё побыть на воздухе, ибо добралась до театра рано, почти за час; тётка высказала надежду на моё возвращение, как будто бы я удрала куда-нибудь с купленным билетом, и я, на всякий случай загадав это самое желание, переместилась в ближайший дворик, абсолютно безлюдный и густо пропахший цветущими пионами. Там, в тишине и покое, я проболталась на неудобных качелях около получаса, затем вернулась в театр и тут же снова угодила в руки зелёной администраторши, которая, треща без умолку, торжественно надорвала мой билет, пообещала положить табличку с надписью «не занимать» на моё место, продала мне программку за 20 рублей и наговорила ещё кучу всего, так что я насилу от неё ускользнула в подвальный этаж. Там ютилась раковина с зеркалом, две туалетные кабинки унисекс и крошечный уголок пустующего гардероба, так что я сразу почувствовала себя словно у кого-то дома в гостях; когда я поднялась опять наверх, в холле, который лучше было бы назвать предбанником, уже играла музыка, пахло кофе из автомата (это единственный театр на моей памяти, в котором нет буфета), появлялись люди, преимущественно пожилые; всех прибывающих администраторша встречала, как родных, шумно радовалась и решительно у всех требовала загадать желание, «потому что это как с новой едой», и купить программку, потому что в ней очень-очень важные сведения (программка действительно расписывала все 13 эпизодов). Потом она принесла два листа бумаги – для записи на последние спектакли этого сезона и на следующий сезон; на первом листе можно было помимо прочего записаться на бесплатный просмотр спектакля Зигзаг, и я, как человек на халяву падкий, недолго раздумывая, пополнила список желающих своими именем и телефоном. Тем временем народ скапливался, вскоре яблоку стало негде упасть, а включившийся кондиционер вкупе с открытой на улицу дверью создавали отменно вымораживающий сквозняк, вот уже и администраторша толкнула вступительную речь, предупреждая, что «это самый авангардный авангард, какой только может быть», и что некоторые шутки ниже пояса могут оскорбить чьё-нибудь целомудрие, но спектакль задерживали минут на пять, никого в зал не пуская; но вот его открыли, публика (очевидно, большинство по записи, а не по билетам) хлынула внутрь, и когда я подтянулась, моё место в середине первого ряда было уже занято. Зелёная администраторша хотела пристроить меня на свободное место во втором ряду, но я, памятуя о давешней обиде, учинённой мне администраторшей Луны, потребовала освободить моё законное место, апеллируя к честно купленному на него билету, и инцидент («видимо, табличку не на то место положили») был тотчас же устранён. Это был, к тому же, ещё и театр с самым маленьким залом на моей памяти, даже меньше Покровки; сцена – квадратная коробка с тремя стенами, сложенными из квадратов, похожая на помещения для инсталляций современных художников. Эта ассоциация оказалась довольно-таки верной – ну да разберёмся по порядку, что подразумевает современный театр под «самым авангардным авангардом».
Что получится, если трёх великих абсурдистов от драматургии – Валера Новарина с его фольклорным языком, Даниила Хармса с его изысканной «заумью» и Эжена Ионеско, разрушающего язык как таковой, – смешать, нарушая всяческий хронологический и логический порядок, с произведениями французского и русского народного площадного театра, главный символ которого – дубинка – настолько очевидно фалличен, что Фрейд плачет по нему горькими слезами? Получится «Entre nous/Между нами», детище совместного русско-французского проекта «Перспектива», а именно – французского режиссёра Кристофа Фетрие и русских актёров труппы театра «Человек», получится полуторачасовая антология лучших образцов фарса, вырванных из контекстных рамок и помещённых во вневременное и антитерриториальное пространство. Этот спектакль – торжество вербальной эквилибристики, игры словами, каламбуров, где звучат русская и французская речь, подражание речи и подражание природным звукам, где через все сюжеты красной линией проходит следующая тема: можно не понять друг друга, говоря на одном языке, а можно понять, говоря на разных языках или не говоря вовсе. Доказывая универсальность, яркость и синтетичность языка, он одновременно отрицает его необходимость и незаменимость, демонстрирует возможность полноценного общения посредством пластики, жестов, мимики, интонаций, которые, в отличие от слов, не меняются, не распадаются, не соединяются, не стареют и не умирают, а всегда остаются цельными, понятными, актуальными и однозначными. Самое бесхитростное кривляние, самая неотёсанная пошлость вдруг вызывает самый искренний смех, и неожиданно в самых нелепых ситуациях узнаёшь самую реальную жизнь, над самыми глупыми вопросами задумываешься, как над самой глубокой философией… будь проще, словно говорит своему зрителю театр парадокса и гротеска, поскольку нет ничего сложнее простоты. Невозможно применительно к такому театру говорить об образах персонажей, об их психологизме, комичности или трагичности: сегодня на сцене трое мужчин и две женщины блестяще играли, но не роли, а словно партии в музыкальном произведении, играли с полной самоотдачей и безусловным талантом; при этом и музыка, живая музыка звучала шаманскими мотивами прямо над головами актёров и зрителей. Невозможно также потребовать от такого театра декораций, костюмов, какой бы то ни было ещё конкретики – он неповествователен, не несёт идей, а несёт эмоции, поэтому единственным, что сегодня помогало актёрам воплощать задуманное режиссёром, было освещение, да сами стены, те самые стены в серых квадратах, периодически преподносили сюрпризы, превращаясь в окна и двери. А что тогда ещё можно сказать об аппетитном, интересном, оригинальном, талантливом, искреннем абсурде? – думаю, только то, что всем готовым принять этот жанр (глагол «понять» с ним несовместим) следует немедленно ознакомиться с «Entre nous». Не пожалеете ни на секунду.
Я же не пожалела, что записалась на Зигзаг, когда после спектакля покинула театр, ворочая в голове столько всего, сколько там не всегда накапливалось даже после трёхчасовых спектаклей, я уж не говорю о полуторачасовых. Тем же маршрутом добравшись до Арбатской, где подземный переход уже трансформировался в концертную площадку, я доехала до родной Молодёги и, завернув в Трамплин за лавашом, порадовалась появлению тхины в тамошнем ассортименте и прихватила на пробу китайской «стеклянной» рисовой лапши. Набив торбу съестным, я снова пошла домой пешком, дворами, и написала всё вышеизложенное уже с проветренными мозгами, готовыми завтра снова вернуться в театр, только уже другой. А сейчас я вас покидаю, да поможет вам Википедия в осиливании сегодняшней рецензии)

Сегодня по возвращении из кино я благополучно успела и пообедать, и рецензию написать, а после этого снова покинула дом родной, дабы поехать со свежими комиксами до Добрынинской и вернуться в театр Луны. Никуда не торопясь, до метро снова выбрала «экскурсионный» автобус, до театра добралась впритык, и снова проверявшая билеты старушка намекнула, что если бельэтаж (а мой сторублёвый билет был туда же, куда и в первый раз) будет закрыт «по техническим причинам», мне можно будет устроиться в партере. Естественно, я, купив программку, сразу же прошла в партер, встала в сторонке в ожидании последних звонков; тамошняя бабка-надзирательница тут же принялась мне втолковывать, что мест не будет и чтобы я шла к себе на бельэтаж, я ей, в свою очередь, объясняла, что не первый раз в театре и знаю, что свободные места всегда остаются, и чем дольше она приставала, тем менее дружелюбным становилась интонация разговора с обеих сторон. Звонки тем временем звенели, народ валил вполне густо, ибо таки был выходной день, а не будний, как в прошлый раз, однако с третьим звонком места в середине первого ряда ещё остались, и я устроилась было там, но ненадолго – законные обладатели этих мест меня согнали. Уже после третьего звонка я переместилась в середину третьего ряда и, когда уже свет погас и начался спектакль, была абсолютно уверена, что уж там-то останусь хотя бы на всё первое действие; однако вопреки тому, что обычно после третьего звонка опоздавших в зал не пускают, появились какие-то личности, прошедшие в первый ряд и обнаружившие свои места там занятыми. Я мысленно позлорадствовала было, однако занявшие места не собирались их освобождать; вмешалась надзирательница, они долго что-то неслышно обсуждали, и, дабы решить проблему (видимо, у двоих людей оказался билет на одно место или один из них был приглашённой важной персоной), она, видимо, припомнила мне мою упёртость и науськала опоздавших на меня. Они не поленились пробраться ко мне в середину третьего ряда, а мне пришлось пробираться обратно и пытаться выискать глазами в полутёмном зале пустые кресла; таковые были, но мне не хотелось больше никого беспокоить, к тому же надзирательница снова пристала ко мне, настойчиво выпроваживая в бельэтаж, и я, смирившись с тем, что она в любом случае не даст мне спокойно посмотреть спектакль, если я не уйду, поднялась наверх. В бельэтаже оказалось свободное место с краю второго ряда, и я устроилась там – оттуда настолько хорошо было видно и слышно, что даже в антракте я не стала заботиться о своём законном месте где-то в третьем ряду и осталась там. А теперь о спектакле – это был уже не проект постороннего режиссёра, как «Рубиновый вторник», а вполне типичный образчик, выражаясь словами коллег-критиков, «прохановской порнографии», с коей мне захотелось познакомиться лично, расширения кругозора ради.
«Камера обскура» - первый педофилический роман Набокова, предтеча «Лолиты» на русском языке, в котором разменявший полвека коллекционер Бруно расплатился жизнью за страсть к шестнадцатилетней нимфетке Магде; «Губы» - мюзикл по этому роману, дополнивший его сюжет, для пущей актуальности, желанием Магды стать кинозвездой, ради которого ей и нужны деньги богача Бруно, плюс ещё несколькими незначительными деталями. Как и в большинстве мюзиклов, в либретто и этого мюзикла тоже лучше лишний раз не вслушиваться: нелепица та ещё, к тому же по некоторым песенкам можно было бы классифицировать его как детский мюзикл, кабы не щекотливая тема и трагический финал. Также, как и большинство мюзиклов, этот несёт исключительно развлекательную функцию: комедией его не назовёшь, ибо хоть многие зрители привычно смеялись над неким подобием шуток, то мне было отнюдь не смешно, и не назовёшь и драмой, ибо ему не хватает глубины и убедительности, чтобы можно было сочувствовать кому бы то ни было из персонажей (может быть, играй Горна не Бегма, хоть он тоже немного харизматичен, а Полосухин, он бы сделал этого персонажа многогранней, хотя я совершенно не могу представить этого актёра в подобной роли). Впрочем, я и не ожидала чего-то большего от произведения заведомо эстрадного жанра, а поскольку на эстраде основную роль играет картинка, обстановка, декорации, если хотите, то похвалю идею использования выдвигающегося, на манер старинного фотообъектива, экрана, видеоряд на котором, сопровождавший время от времени театральное действие, был весьма любопытен, так что я даже посоветовала бы Проханову подумать о карьере артхаусного кинорежиссёра. Но больше, к сожалению, хвалить особо нечего, хоть и ругать не хочется тоже: актёры петь умеют и играть стараются, экшн не провисает, женская половина публики от мелодраматических перипетий в восторге, и даже меня одна-единственная из арий, исполняемая женой Бруно, Аннелизой (Солнцева), немного зацепила. В общем, для того, чтобы отдохнуть и ничего кроме отдохнуть, спектакль вполне подходит, и никакой вопиющей порнографии замечено не было – как, впрочем, и вообще какой бы то ни было сексуальности, хотя не мне, не разделяющей набоковских пристрастий, судить о том. Советовать не рискну – определяйтесь сами, заинтересовало вас или нет, и если первое, то зацените и поделитесь своими впечатлениями)
После спектакля я дотопала до метро, доехала до родной Молодёги, благо длился он, спектакль, всего два с половиной часа, как раз к синим сумеркам, до темноты, и решила до дома пройтись пешком. Вошла во дворы Молодогвардейки – и тихо прифигела: по ним словно Халк прошёлся – множество деревьев повалено, вырванных с корнем или расщеплённых вдоль ствола, валяется множество обломанных веток; видимо, я умудрилась пропустить весьма примечательный ураган и, судя по мокрой земле, свежести и приятным запахам в воздухе, ещё и с дождём. Впрочем, когда я дошла до родного микрорайона, там с деревьями и даже с ветками всё обстояло благополучно, словно именно мой дом стихия решила обойти стороной, или просто здешняя растительность оказалась покрепче. В любом случае, я неспеша добралась до дома и теперь так же неспеша закругляюсь с данным постом и скоро свалю спать, ибо завтра вечером у меня снова театр, и на сей раз ещё незнакомый, а незнакомый театр, как известно, сначала ещё и найти надо. До свежих рецензий!)

Давеча покончив с рецензией и другими делами в сети, я с аськой на мониторе и Нашим в ушах прекрасно скоротала ночь до половины пятого, покормила комаров, выложила то безобразие, что угнездилось постом ниже, на СтихиРу, а затем при свете мягкого утреннего солнышка и пении птиц ушла спать. Проспала опять до обеда, а к трём набежали красивые серебристо-сизые тучи, запасмурнело, поднялся ураганный ветер, закрапал дождь; следом засверкали молнии, дождь постепенно перерос в ливень с мелким градом; ливень погасил ветер, и стал слышен далёкий рокот грома, похожий на шум от летящего самолёта. Рокот приближался, становился объёмнее, раскатистей, одновременно ярче становились вспышки; потом так же плавно всё сошло на нет, остался только дождь, а когда и он стих, быстро вернулась жара за тридцать, высушила всё, будто и не было. В эту жару я и добралась до метро, приехала, от Курской по кольцу, на Таганку и перед театром, соответственно, на Таганке и оказалась за полчаса до спектакля. Время помогла скоротать ближайшая театральная касса, где я прикупила ещё билетик (а что в такую жару делать прикажете, кроме как по театрам сидеть?), а затем вошла в «лучший театр России», где год с копейками, со времён «Горе от ума – Горе уму – Горе ума», не была, заново порадовавшись его интерьерам и разорившись на очередную программку аж за сто рублей. В ней, как и в прошлый раз, уместилась и хвалебная песнь самому театру, и биография автора поставленного произведения – сегодня это был, не много не мало, юбиляр Франц Кафка. Со вторым звонком я пролезла в небольшой зал, на своё место в 12-м ряду, и поскольку проход на этот ряд был только с одной стороны, я не стала заботиться о перемещении поближе, к тому же зал в конце концов всецело заполнился, да и видно и слышно было, если не откидываться на спинку кресла, было отлично.
«Замок (Das Shloss)» - роман не громадный, но и не маленький, а спектакль длится всего полтора часа (видимо, ничего более продолжительного Таганка не ставит), поэтому неудивительно, что постановщики безжалостно скомкали сюжет произведения, сделав повествование не плавным, а урывочным, бестолково мечущимся из одного скупо освещённого угла большой сцены в противоположный такой же. Но недостаток действия я ещё могу простить, однако смыслу в спектакле досталось и того пуще – проще говоря, ему выделили совсем уж мизерное место, так что не читавший романа зритель, вне всякого сомнения, решительно ничего не поймёт. «Замок» - это в первую очередь притча, должная вызвать в каждом сталкивающемся с ней размышления о форме и содержании земного бытия, в ней землемер К. прибывает в Деревню, как человек прибывает в мир: там его никто не ждал, и его призвание там никому не нужно – ему приходится работать и жить по правилам, которые навязало ему окружающее его общество. Он мог бы вернуться домой, но его идеей фикс становится попадание в Замок, которому подчиняется Деревня, но обитаемость и даже сам факт существования которого можно поставить под сомнение; под этим Замком можно понимать и государственную власть, и самого Бога, и внутреннее эго, да что угодно в зависимости от взгляда на роман. Ради своей цели К. пренебрегает любовью и дружбой, пытается использовать других людей ради собственной выгоды, но на самом деле используют его – и роман обрывается, так и не позволив герою достичь Замка, сделав его путь нескончаемым во времени и пространстве. Зачем я вам всё это рассказываю? – чтобы никто вдруг не подумал, будто поставить абсурдистское произведение легко; но поневоле я припоминаю не менее аллегоричного и символического «Улисса» Джойса, блестяще поставленного театром Фоменко, и добавляю: при должном мастерстве поставить подобное произведение вполне возможно. И вынуждена признать, хоть и отдавая при этом должное уважение жизненной энергии 90-летнего Любимова: ему не удалось передать философской глубины текста Кафки, ограничившись лишь его внешней, поверхностной частью, словно бы чтобы просто развлечь читателя. В воплощении этой материальной оболочки романа, отделённой от его же души, количество нелепостей, при всех моих тёплых чувствах к авангарду, явно превышает количество удачных режиссёрских находок: такие же, как и в Горе от ума, попытки пропеть не предназначенные для этого строки и мигающие фонарики на касках массовки (они что – шахтёры, а не крестьяне?) кажутся мне неуместными, коробит подчёркнутое сходство ихнего Старосты с Гитлером (не только внешнее, но и в интонациях, и он единственный, кто что-то говорил по-немецки), а ещё я так и не поняла предназначения хитрой светящейся штуковины, со скрипом ворочающейся над сценой и бросающей на задник, на котором и так маячит тень замка, ещё одну тень, бесформенную, однозначно там лишнюю. «Музыкальное» оформление противно пилит мозги, крутящиеся конструкции а-ля турникеты из супермаркетов в качестве декораций центра сцены ничем объективно не обоснованы, освещение не впечатляет, но что показалось мне наиболее вопиющим свидетельством беспомощности режиссёра перед сложным материалом – так это присутствие персонажа, читающего текст от автора да ещё и указывающего, к кому или чему этот текст относится, посредством лазерной указки. Приятно было посмотреть только на Учителя (Подколзина), взявшего на себя обязанность изобразить типичного представителя тоталитаризма локального пошиба, да интересно было увидеть Иеремию и Артура в качестве этаких кэрроловских Траляля и Труляля, зеркалящих друг друга и паясничающих в своё удовольствие (точнее, к сожалению, в рамках постановки – будь она помасштабнее, возможно, эти образы оказались бы яркими и запоминающимися). В остальном – всё как-то никак и ни о чём, но при этом язык не поворачивается назвать этот спектакль полным дерьмом: он выигрывает на фоне уже упомянутого таганковского Горя от ума – меньшей топорностью актёрской игры, отсутствием заигрывания со зрителем посредством попсовых приёмчиков и, как следствие, большей серьёзностью, даже претензией на драматизм в сценах, касающихся брошенной Фриды (Басова). Остаётся только посоветовать всем… читать Кафку, великого сновидца и ясновидца, и окончательно прийти к выводу, что с театром на Таганке, главной задачей которого, по словам программки, является стремление к синтетическому театру, мне, любителю натурального продукта (хоть под синтетикой там подразумевалось смешение всех жанров), всё-таки не по пути. Засим хотелось бы услышать ваши отзывы (должно же это кому-то нравиться))
После спектакля доехав до Молодёги, я, поскольку было ещё светло, до дома дошла дворами пешком; пока писала рецензию, где-то с восточной стороны опять виднелись голубые зарницы молний и слышался иногда особо громкий раскат грома, покачало деревья ветром и поморосило дождём и у нас, но гроза так и не докатилась – стихла. Завтра мой театральный марафон временно прерывается, дабы дать мне возможность выбраться таки в Художественный на Ведьмину службу доставки, а сейчас оставляю вас с данным постом наедине, ибо у меня помимо него ещё найдутся дела)

Вчера вечером, плавно перетекающим в ночь, отстрелявшись с рецензией и прочими мелочами и сделав вид, что легла спать, я ещё немного просидела за монитором, приписав последнюю пару куплетов к той ерундовине, которую начала писать после Дракулы – теперь думаю, выкладывать её или нет, поскольку если в полусонном состоянии у неё ещё виден какой-то смысл, то поутру, взглянув трезво, ужасаешься, насколько я разучилась, со времён «Осеннего», писать. Ну да сейчас не об этом: уйдя спать уже по-настоящему, я ещё немного послушала Наше и только потом с грехом пополам (налетевшие в окно комары жрали меня с особенным аппетитом, но с этим-то как раз я уже свыклась, но писк их при этом мешает заснуть) отрубилась и проспала опять до обеда. Не успела я и обернуться, как пора было выходить – и я вышла под зачинающийся грибной дождичок, вышла поздновато, но, догнав чуть было не уехавшую из-под носа маршрутку, вовремя доехала до Юго-запада, где никаким дождём и не пахло. Вовремя я оказалась и в театре, купила программку, прошла в зал, на своё место в последнем шестом ряду ближе к краю, и дальнейшие три часа заставили меня забыть о том, что я, собственно, сижу в зале среди таких же зрителей (поневоле напросилось сравнение хорошего спектакля со сновидением, во время которого человек тоже не помнит, что он лежит у себя в кровати). Но, как я люблю говорить, обо всём по порядку, под чем следует понимать: к чёрту неинтересные подробности, рецензия расскажет обо всём.
Премьера недавно отгремевшего конца весны, постановка чеховской «Чайки», пьесы неоднозначной и потому немало мною любимой, сумела меня порадовать присутствием на сцене во всей их красе двух моих так же немало любимых актёров Юго-запада – Матошина и Леушина. Первый в роли Треплева создал драматического персонажа поистине гамлетовского масштаба – мятущуюся душу с энергией сжимающейся и распрямляющейся пружины, издёрганную, дерзкую, настолько же резко противопоставленному всему остальному миру, коему такой накал страстей недоступен, насколько его же, Матошина, Дракула. Второй Тригорина, во всех школьных сочинениях, написанных на «отлично», привычно изображаемого подлецом, превратил в пылкого невротика, в глубине чувств и подлинности страданий которого не приходится сомневаться. Под стать им двоим и вершина любовного треугольника – Заречная, сыгранная Дымонт не как наивная, легкомысленная, увлекающаяся девчонка, а как самодостаточная личность, осознавшая и принявшая своё призвание, без жалоб несущая крест любви к искушённому беллетристу и достойная поклонения отчаянного декадента. Невозможно тут рассуждать о том, кто из этих троих героев талантлив, а кто бездарен: все они очевидно неординарны, как и полагается творческим людям, и у каждого из них своя трагедия, по-чеховски безысходная и по-чеховски не имеющая никаких виноватых, кроме их самих, сколько бы их не мучило окружающее их человечество. Все они – творцы, обречённые на одиночество, и все они – намертво привязанные всяк к своему озеру чайки, но сами себя подстрелившие, и этим духом самоуничтожения, такого изысканного и утончённого и при этом безжалостного и кровавого, пропитана вся постановка – пронзительная, контрастная, проносящаяся стремительной вспышкой. Отличная постановка – отличный повод для всякого желающего подкинуть жирной пищи своему уму, порассуждав о сути и смысле искусства и о цене служения ему, а также о многом другом, о чём написал Чехов и на что не забыли должным образом указать авторы спектакля. Помимо всей этой философии, помимо потрясающей актёрской игры (к уже упомянутым троим следует добавить и всех остальных, более чем характерных, ярких, убедительных и запоминающихся) славен он ещё и великолепной музыкой, как всегда выразительным светом, и как всегда уже не нужны ни громоздкие декорации, ни вычурные костюмы, ни птичье чучело и звук выстрела из-за кулис – и без него от финала озноб продирает вдоль хребта; никогда я не устану напоминать, что не наружной обёрткой, а мастерством пластики, жеста, мимики, интонации, искренностью и самоотдачей привлекает к себе Юго-запад. Сегодня я стала свидетелем блестящего прочтения, а точнее – проживания классики, и теперь могу порекомендовать его всем, ведь – да, это я тоже уже много раз говорила – для того, чтобы что-то понять, пьесы надо не читать, а смотреть, причём смотреть в хороших театрах, одним из которых и является Юго-запад.
Более того, добавлю уже не по уставу, этот самый Юго уже не только сравнялся по количеству записанных мною в шедевры спектаклей со старой доброй Покровкой, где я посмотрела спектаклей уж явно больше (учитывая то, что весь немалый репертуар Покровки я уже осилила, а на Юго – менее половины немалого репертуара), но и грозит перегнать, ведь у меня на носу последний в этом сезоне визит туда не скажу на что, скажу только, что это что-то тоже наверняка окажется сногсшибательным. Впрочем, это самое количество ещё и проверяется временем (когда-то я каждый спектакль Покровки готова была записать в шедевры, теперь вижу, что некоторые отчётливее зацепились в памяти, некоторые меньше), а я снова отошла от темы – поэтому вернёмся к нашим баранам, то бишь к моей персоне, после спектакля всё тем же методом (пешком – на метро – папа подвёз до дома) добравшейся до дома и ныне, заканчивая вышеизложенную рецензию, уже могу обещать вам следующую, а именно – завтрашнюю (да, несколько дней театра подряд – это как раз в моём стиле). А пока завтрашняя ночь не наступила, по традиции, говорю: до свидания.)

Что было до Дома я успела пообедать и пострадать ерундой, а затем поехала на Добрынинскую и приехала туда достаточно рано, чтобы никуда не спешить; поэтому я обошла два магазинчика напротив метро, один книжный и один сувенирный, а затем погрузилась в лабиринт подземного перехода, из которого меня вывели указатели на филиал Малого театра. Пройдя мимо этого самого филиала по Малой Ордынке, я заглянула в магазинчик «Лаборатория сновидений», который оказался потрясающим местом – там было дофига симпатичного и оригинального авторского барахла, которое я просто обожаю и которое лучше вообще описывать не буду, иначе заболтаюсь как минимум на страницу, так что сами съездите и всё увидьте своими глазами. Я описала добрый десяток кругов по этому волшебному помещению, всё пересмотрела, перелапала, закаваилась, залила слюнями и решила: туда надо в обязательном порядке регулярно возвращаться, притаскивать туда других людей и когда-нибудь утащить оттуда что-нибудь маленькое и приятное. После этого, благополучно убив запас времени и ко всему прочему ещё сфотографировав тамошнюю церковь Святой Екатерины, я каким-то раком вырулила переулком с Малой Ордынки на Большую Ордынку и сразу же за поворотом углядела искомый театр Луны. Тётенька на входе в его вполне уютное помещение, надорвав мой билет, сообщила, что мне на своё место в третьем ряду бельэтажа (а что вы за сто рублей хотели?) можно не подниматься, ибо она, когда все рассядутся, пристроит меня на свободное местечко в партере. Однако я и сама могла о себе позаботиться – купив и изучив программку, я со вторым музыкальным звонком вошла в небольшой зал, который как раз из одного партера да балконоподобного бельэтажа и состоял, убедилась, что он пуст на треть, да и узурпировала место с краю первого ряда – а чего мелочиться? Короче говоря, в течение трёх часов смотреть с первого ряда отличный спектакль и всё это за сто рублей – даже по моим меркам большая удача, ну да обо всём по порядку. Зал мне понравился сразу не только своими скромными габаритами, но и оформлением, равно как и граффити-фон, и хорошая музыка, и ультрафиолетовый свет, в котором мерцало всё белое, что было на зрителях и у зрителей; потом начался спектакль – и он тоже понравился мне с первых же мгновений.
При чём тут Рубиновый вторник? – наверное, хочется многим спросить у авторов постановки, поскольку это не сразу понимаешь, а вспоминаешь уже тогда, когда читаешь эпиграфом программки знакомые строки из Ruby Tuesday – ведь эта песня Rolling Stones, как и бессмертное произведение Кена Кизи, написана о свободе, той самой, когда есть что выигрывать и есть что терять. Программка называет этот спектакль «притчей в стиле ритм&блюз», но на самом деле она однозначно в стиле рок-н-ролл, и не только благодаря звучащим в ней, помимо вышеупомянутой, замечательным песням: это весёлая, зажигательная, динамичная, жёсткая, искренняя, заражающая своей мощной энергией притча, такая, какой и должна быть пьеса по «Полёту над гнездом кукушки». Все идеи на месте и достойно подчёркнуты, финал, как и должно, страшен во всех смыслах этого слова, но нет ни обличительного пафоса, ни угнетающей, давящей атмосферы – есть только тот неистребимый и невероятно притягательный неформально-бунтарский дух, который и даёт надежду, даёт силы, даёт благотворную художническую злость. Главная заслуга в создании этого весьма благотворного эффекта («Вот ведь что волшебная сила искусства с живыми людьми делает!» - выразился некогда Макс Фрай именно о «Гнезде кукушки») принадлежит, безусловно, исполнителю главной роли, Владимиру Майсурадзе: его Макмерфи чертовски харизматичен, вполне брутален, прекрасно раскован, сочетает в себе страстность воина-одиночки и психологизм прирождённого лидера, азартен и упрям, выглядит настоящим прожжённым хиппи, он убедителен до мозга костей («Такие человечищи хуй пропадут!» - это я уже цитирую слова блогера Коварного Кукуруза об этом персонаже). Майсурадзе играет с полной самоотдачей, и так же играют и все остальные актёры, невероятно удачно подобранные на свои роли: монолитнейший и печальнейший Вождь (Полосухин), Билли (Песков), надрывная истеричность которого всё менее комична и всё более трагична, отменно обаятельный и позитивный Мартини (Пурчинский) и прочие колоритные, яркие, запоминающиеся герои и героини (да простит мне читатель случайную рифму). Избалованная Юго-западом, я уже не удивляюсь ни удачному освещению, ни выразительным костюмам, но мастерство и талант труппы не могу не отметить и в конечном итоге не могу не занести посмотренный мною сегодня спектакль в число обязательных к просмотру всеми уважающими себя людьми как сеанс правильной, действенной терапии. Sex-drugs-rock-n-roll, господа пациенты!..)
После спектакля весьма довольная проведённым вечером я с грехом пополам нашла дорогу обратно к метро, из сухого почти-исторического-центра приехала на родную западную окраину города, поливаемую мелким, но частым дождём, и от метро до дома подвёз меня папа. Скоро пойду высыпаться, завтра у меня снова театр, что, впрочем, неудивительно, стало быть, через сутки у вас снова свежая рецензия во френдлентах и ящиках, засим надолго не прощаюсь, а говорю – спокойной ночи.)