В среду к ночи я решила вторично заснуть под те самые природные звуки, которые мне выдали за музыку для привлечения сновидений – то бишь наушники в уши, оба трека на воспроизведение, монитор и свет выключить, под одеяло забраться. Я не сразу смогла устроиться поудобнее, всё мешал наушник в том ухе, на котором я лежала, плюс уже раз слышанное журчание не особо привлекало внимание – я не только не могла абстрагироваться от мыслей, но и постоянно слышала фоном к записи монотонный шум работающего компа. Я была уверена, что в такой обстановке заснуть будет невозможно и что я наконец-то узнаю, чем заканчивается запись, но не тут-то было: вырубилась как миленькая после первых же минут десяти, как и в прошлый раз, снова оставшись в неведении, есть ли в часовой записи что-нибудь кроме журчания. Причём так качественно вырубилась, что, в отличие от первого прослушивания, проснулась не со смолкшими наушниками в ушах, пока было ещё темно, а в шесть утра, когда было уже светло – и удивлённо уставилась на валяющиеся рядом на подушке выпавшие наушники и прислушалась к по-прежнему гудящему компу; отключив его, заснула снова, уже до обеда, как обычно. Четверг же был днём полезных дел, и первой проблемой на повестке дня были мои босоножки, лямки которых после того, как натёрли мне пятки и те зажили, постепенно порвались и у которых из-за этого стали загибаться вовнутрь края, обеспечивая в местах своего соприкосновения с моими ногами длинные участки с ободранной кожей и небольшим углублением, где после променадов блестяще розовело липкое мясо, к которому невозможно было прикоснуться, а за ночь затягивалось новой кожей. Ещё в среду я могла в них идти, в четверг же, собравшись было идти до метро пешком, обнаружила, что больше не могу – проще пойти босиком, чем аки андерсоновская русалочка или Маргарита; пришлось, несмотря на классный летний дождь, спорый, крупный и тёплый, доковылять до остановки, доехать на маршрутке, приковылять в ЦентрОбувь. Там были найдены очередные дешёвые туфли, которые уже начали обеспечивать меня новыми мозолями и не давать заживать старым, а босоножки отправились в ближайшую помойку, прослужив мне около месяца; после этого – дождь уже прошёл – возле кинотеатра «Брест» я пропалила открывшуюся театральную кассу (видимо, вместо бывшей в закрывшемся на ремонт вестибюле) и в который уж раз полюбопытствовала насчёт оставшихся свободными дней, на свободные изначально ничего не присмотрела, зато заняла день, освободившийся после продажи одного из двух одинаковых билетов. Затем в точке в двух шагах оттуда, на входе в Брест, мною были присмотрены узкие (меня задолбало видеть везде только с огромными окулярами) зеленоватые (я уж очень не хотела слишком тёмные, а ярких расцветок хрен найдёшь) за 200 рублей (я вряд ли найду дешевле) солнечные очки и приобретены на случай возвращения пыльной погоды. Оттуда я поднялась в парикмахерскую, давно шарашившую на втором этаже Бреста, попала в руки плохо понимавшего по-русски парикмахера и попросила подравнять себе хайру, после чего быстро и качественно лишилась пары сантиметров шевелюры, дабы не секлась, всего за 180 рублей плюс чаевые; спустившись же в сам Брест, я убедилась, что там идут только уже посмотренные мною ГП-6 и Ледниковый-3, и убралась из тех краёв в окрестности Трамплина. Две аптеки и один салон оптики я обошла в поисках салфеток для протирания очков и мониторов (купленные мною очки были последние, с витрины, и им надо было как-то вернуть товарный вид), но безуспешно; поздно уже было ехать куда-нибудь гулять, и я пешком через дворы прошлась до дома с заходом на почту, где ничто меня не ожидало, и в магазины за едой, а дома постирала хайру и до ночи страдала ерундой. В пятницу утром пришлось вставать по будильнику, ибо в первый день показа оного Художественный крутил «Петю по дороге в царствие небесное» только на час дня и восемь вечера, а я по естественным причинам предпочла первое. Вовремя доехав до Арбатской и заявившись в кинотеатр, я приобрела самый дешёвый, в 70, кажется, рублей билет в Большой зал ряд где-то на пятый, а устроилась в середине седьмого, дабы лучше было видно – зал был практически пуст.
Единственным, что сподвигло меня посмотреть «Петю», помимо летней скуки, было любопытство – за что же дают первый приз Московского кинофестиваля, ибо весь сюжет фильма его создатели уже любезно рассказали в официальном пресс-релизе. Для чайников – он таков: в заполярном советском населённом пункте местный юродивый, то бишь вроде бы как вполне адекватный долговязый парниша, возомнил себя дорожным инспектором, а окружающие ему подыгрывают, заботятся о нём (даже деревянный пистолет ему выпилили) – кроме подчёркнуто омерзительного лагерного полковника-антисемита; на побеге двух заключённых, во время которого Пете приспичило проявить гражданскую ответственность, спойлер с флаеров заканчивается, но по названию фильма кристально ясно, что Петя на белом свете не жилец. Эта история с закономерно плохим концом плюс ещё одна история, без конца вообще, о классическом служебном романе рассказываются пресно, как газетная статья – трагедии не чуется вообще, комедии и подавно, единственная радость – достоверный живописный антураж, так что заснуть под повторяющуюся убаюкивающую музыкальную тему можно запросто.
После фильма я прошлась пешком по Арбату до Смоленской, а домой от родной станции поехала на маршрутке, ибо уж больно жаркая и душная стояла погода. Дома вечер плавно перетёк в ночь, спать я ушла в районе четырёх, во сне удалось немного поотрываться от земли, то есть почти полетать, чего со мной не бывало с далёкого детства; проснулась я рано, но соизволила встать только к обеду, а после оного снова поехала на Арбатскую, снова в Художественный, к трём, где билет в Синиц зал на сей раз стоил мне не 110, как обычно, а 70 или около того рублей – продолжалась ретроспектива классики японской анимации, и я даже угадала, что после «Ещё вчера» Такахаты покажут «Шёпот сердца» Ёсифуми – эти два аниме постоянно ассоциируют одно с другим. Я давно хотела посмотреть этот «Шёпот» и вот – пришлось; администраторша Синего зала меня уже узнала, и я, уютно устроившись в середине третьего ряда (нас и было-то в зале три человека всего), получила ещё немного эстетического удовольствия.
Таки «Шёпот сердца» с «Ещё вчера» сравнивают неслучайно: это тоже красиво, с любовью нарисованная медитативно-спокойная мелодрама, только на сей раз про детей и с миядзаковски-сказочным привкусом. Про детей, но, опять-таки, не совсем для детей – проблемы по мере течения сюжета вырисовываются недетские: творческая самореализация, стремление к цели, сомнения на этом пути, верность в чувствах и прочая, и прочая. Плюс кавайный кот (это ещё слабо сказано, из анимешной живности по кавайности с ним могут спорить разве что Мокона и Тоторо), симпатичная музыка и хороший юмор – всё, что нужно для того, чтобы включить «Шёпот» (хотя кто сомневался?) в список мультфильмов, не уступающих некоторым качественным фильмам подобного рода, а этот самый «подобный род» рекомендуется к просмотру в качестве весьма приятного и осмысленного отдыха от прочих жанров.
Время после сеанса я сегодня провела так же, как и вчера: прошлась по Арбату до Смоленки и приехала домой. С завтрашнего дня стартует августовский театральный марафон, в перерывах которого я буду продолжать забегать в кино на всякое милое старьё и редкости, в общем – следите за новостями)

Давеча поздно, как обычно, упёршая спать я сегодня утром была благополучно разбужена пришедшим с работы папой для новых свершений в области страдания ерундой и чтения. Под вечер я научного интереса ради померила своё давление, убедилась, что оно таки неизбежно низкое, собралась и выбралась на улицу, поехала на маршрутке до метро, потом на метро до Чеховской с пересадкой, откуда перешла на Тверскую и пошагала непосредственно по Тверской. Искомый Мамоновский переулок, где скрывался Московский театр Юного зрителя, давно расширивший свою аудиторию, нашёлся очень быстро и, главное, очень рано, посему я отправилась плутать по смежным переулкам с очаровательной старомосковской и модерновой архитектурой, в процессе плутания набредя на весьма славный магазинчик «Novodeл», торгующий симпатичным хэндмейдом, частично узнаваемым по ассортименту прочих подобных шоу-румов. Решив закругляться с экскурсией по району, но при этом уже пройденным маршрутом обратно не возвращаться, я до тех пор натыкалась на тупики, пока не вышла снова на Тверскую в том самом месте, откуда поднялась на поверхность из подземного перехода метро – пришлось повторять первоначальный путь до МТЮЗа. Войдя в театр, я приобрела программку на спектакль «Саломея» театра Романа Виктюка, гостившего на сцене МТЮЗа перед гастролями – программка была выполнена в виде восьмилистового альбома на лощёной бумаге, вместившего даты жизни и творчества Оскара Уайльда, фрагменты из его переписки, Ветхого завета, Державина и самого Виктюка, фотографии и репродукции каллиграфических шедевров Бердслея, также обращавшегося, как и многие художники-декаденты, к образу Саломеи. Осилив этот со вкусом составленный буклет, я вошла в давно открытый зал, согнала кого-то со своего места на откидушке четвёртого ряда партера – места удобного до крайности, стоившего мне самую дешёвую для театра Виктюка и самую дорогую для моего кошелька сумму – 500 рублей. Пересаживаться оттуда не было смысла, да и некуда: немаленький зал МТЮЗа с бельэтажем был забит до отказа, стул в проходе обломился от администрации только девушке-фотографу, несколько же пришедших по пригласительным билетам без мест человек смотрели спектакль стоя. И своих расценок, и своего аншлага этот спектакль стоил – так что если вчера я ещё падала в голодный обморок от долгого отсутствия пищи духовной, то сегодня наелась впрок и с аппетитом.
В гостиной отеля «Савой» мужчины курят длинные сигареты, и клубы табачного дыма заменяют дым сценический; писатель и поэт Оскар Уайльд (Д.Жойдик) прогуливается под ручку с поэтом и писателем Лордом Альфредом «Бози» Дугласом (Д.Бозин, тоже немного поэт, кстати). Все они собрались для того, чтобы сыграть, как пьесу, небрежно щеголяя красивыми фразами, тот самый судебный процесс, благодаря которому последняя и, возможно, единственная любовь Уайльда к своей музе, молодому прототипу Дориана Грея, стоила ему двухлетнего тюремного заключения с тяжёлыми каторжными работами. Одна пьеса перетекает в другую, сюжеты прихотливо переплетаются: лондонские денди остаются сами собой, превращаясь в персонажей античной легенды; теперь самоуверенный и расслабленный Уайльд становится невротическим тетрархом иудейским Иродом, а отчаянный и независимый Дуглас – жестокой красавицей Саломеей, предметом всеобщего вожделения и источником гибели всех любящих её, любимых ею и самой себя. Растраивающийся на глазах спектакль ярко и сочно живописует эту такую древнюю и такую современную историю, переполненную страстью и болью, неукротимой сексуальной энергией и трогательной нежностью, не столько великолепным уайльдовским текстом в великолепном переводе Бальмонта и без перевода – на оригинальном английском, сколько музыкой и танцем. Музыка звучит практически постоянно – классика, блюз, танцевальная, тяжёлая, восточная, просто перезвон колокольчиков; танцы – настоящий пир атлетически сложенных мужских тел, двигающихся с чувственной и хищной пластикой, иногда явственно перетекающей в мучительную агонию (из-под пера гениального хореографа Аллы Духовой нечто менее качественное выйти и не могло). И конечно же, самым чувственным и притягательным будет первобытно-брутальный танец Саломеи (со стороны режиссёра было весьма любезно при этом раздеть её, то бишь его, до самого дальше некуда – такую воистину античную роскошь грешно от людей прятать), хотя не менее приятно было посмотреть и на сирийца (Е.Атарик), всеми мускулами трепещущего в присутствии Саломеи, как от электрического разряда. Одними только танцами можно было взвинтить градус экспрессии до кипения, но с не меньшей самоотдачей, чем танцевальные движения, со сцены декламируются реплики и ремарки, актёры не стесняются ни кричать, ни хрипло шипеть, ни грассировать английским, превращая его в переливчатое урчание, и кажется иногда – ещё немного, и слова будут петь, а не говорить. Способствуют накалу атмосферы и преобладание красного цвета в драпировках, который, отражаясь в лезвии меча, создаёт видимость крови на нём, и выразительность костюмов (тут вам и белые крылья бабочки, превращающиеся в погребальный саван, и чёрные крылья Ангела Смерти, и словно связывающие героев ремни и верёвки), и мастерское освещение… два часа с лишним без антракта проносятся на едином дыхании. Наконец-то хоть один спектакль напомнил мне шедевры Юго-запада: мне то слышались интонации Калигулы, то виделась обречённость танца Джованни… плюс как труппе Беляковича не нужно было на сцене чучело чайки, чтобы создать убедительный символ, так и труппа Виктюка обошлась без отрубленной головы Иоканаана на серебряном блюде и без щитов, которыми солдаты уничтожили порочную танцовщицу. Реализм только помешал бы создать тот многогранный и мощный спектакль, который я увидела сегодня – спектакль, который я ещё не знаю сколь долго не будет меня отпускать, но который однозначно вызывает ту дозу эмоций, каковую должно нести любое подлинное искусство. А стало быть, я ещё вернусь в театр Виктюка и всем ещё не открывшим его для себя советую по мере возможности взять с меня пример и открыть – думаю, и другие спектакли не опустят планку ниже сегодняшнего, заслуженно культового, «визитной карточки».
По окончании спектакля – долгая овация зала стоя, выход маэстро Виктюка, охапка цветов исполнителю главной роли. Когда я вышла из театра, было ещё светло; подъезжая в вагоне метро к родной Молодёге, я рассеянно подумала, что сидящая напротив женщина отдалённо похожа на Дашину маму… у подножия эскалатора кто-то вцепился в меня с тыла – Даша, естественно: они с Пашей-Железом как раз возвращались с чьего-то др и умчались, как только мы поднялись на поверхность. Светло было по-прежнему, и до дома я дошла пешком дворами; теперь впереди у меня снова парочка свободных от театра дней, только на сей раз у меня нет на них никакой кинопрограммы, так что придётся по ходу дела определяться с культурной программой. А пока прощаюсь, следите за новостями)

More В отличие от «Панды», сугубо детской вещи, «Ещё вчера» - полноценный анимационный фильм для взрослых, который я рекомендовала бы к просмотру как минимум с 14-ти лет. «Для взрослых» - не в смысле кровь, секс и прочая, просто детям покажется скучной и непонятной эта двухчасовая ностальгическая мелодрама со свойственным продуктам студии Гибли экологическим подтекстом о пользе природного равновесия, настолько по-восточному спокойная, простая, предсказуемая и этим притягательная, что сними её с живыми актёрами на фоне реальных провинциальных пейзажей – и получится аппетитный образец классического артхауса. Сюжет, вроде бы, не нов: приближаясь к своему 30-летию, одинокая и не страдающая по этому поводу Таэко вырывается из офиса в большом и шумном Токио и отправляется на деревню к бабушке заниматься древнейшим ремеслом – собирать ранними утрами цветочные лепестки для помады. Вслед за ней увязывается в виде воспоминаний, иногда более ярких, чем реальность, она же – только в десятилетнем возрасте, чтобы помочь разобраться в себе и правильно совершить самый важный в жизни выбор. Реализм и психологизм, вызывающая улыбку трогательная непосредственность, красивая рисовка, медитативная «крестьянская» музыка – хороший повод отдохнуть от причудливого миядзаковского фэнтези и попробовать разглядеть красоту в повседневной жизни.

More Надо быть крайне далёким от музыкальной культуры человеком, чтобы ни разу не слышать о Joy Division – коллективе, оставившем свой след на несколько страниц истории панка, рока, попа и многих других жанров с менее удобопроизносимыми названиями. В не дотянувшем даже до двухчасовой продолжительности фильме – вкратце (с расчётом на людей, уже что-то да знающих о реалиях андеграунда 70-80-х) рассказанная биография группы с говорящими головами её ныне живых бывших участников и прочих имевших к ней отношение личностей, документальными съёмками, фотографиями, кусками фильмов тех времён и не шибко удачными кусками текстов, маячащих на экране для прочтения. Кино было заявлено как музыкальное, и я ожидала много музыки, но её было преступно мало для картины, посвящённой тем, кто делал музыку – зато видеоряд под прозвучавшие таки песни был подобран отлично, чего не скажешь об остальном действии: оно было познавательным, но скучноватым. Спасибо, конечно, и на этом, – до этого фильма у нас был только чёрно-белый «Контроль» (сейчас, правда, от афиш попахивает чем-то вроде римейка), занятый исключительно копанием в грязном белье семейства Кёртис, – однако от качественной документалки хотелось бы погружения в описываемую ей атмосферу, как то было с «Гонзо», а тут мы имеем экранизацию статьи из Википедии с комментариями экс-одногруппников Иена, со смешками повествующих о его последних днях жизни. Впрочем, это создаёт некий контраст – так же, как показанный эпиграфом к фильму старый индустриальный Манчестер не похож на показанный к фильму эпилогом блестящий Манчестер настоящего, не похож мрачный гений вечно молодого Кёртиса на некогда лабавших сочные риффы весёлых дедков с двойными подбородками, чьи вставляемые через слово «факи» упорно игнорируют убогие донельзя субтитры (фильм, хвала богам, идёт без дубляжа на родном английском). Ради того, чтобы это почувствовать, «Joy Division» однозначно стоит посмотреть всем заинтересовавшимся.
Досмотрев, я вывалилась на улицу и отправилась гулять по Гоголевскому бульвару, любопытствуя редкими стендами с произведениями народных умельцев и всякий раз выслушивая от очередного художника или фенькоплёта краткую лекцию об их уникальной технике и источниках вдохновения. Дойдя до храма Христа Спасителя, я не стала изыскивать дальнейших маршрутов – в мои планы входило в родных пенатах подровнять наконец секущиеся концы волос в парикмахерской (как раз давеча хаир постирала), купить новые туфли взамен уже развалившихся и уже натёрших многие участки моих ног до участков липкого красного мяса, зайти в ближайшие салоны и приискать солнечные очки весёленькой расцветки, а то задолбала пыль в сухую погоду в глаза попадать… однако, как известно, загад не бывает богат, но чтобы узнать о моих дальнейших приключениях, дождитесь следующего поста.)

В пятницу перед театром я снова ушла спать в районе четырёх, а в субботу с утра была разбужена для новых свершений вернувшимся с работы папой. До вечера переждав жару, почитав и пострадав ерундой, я поехала на Арбатскую в знакомую театральную кассу, добрала билетов в театр до конца августа и приобрела одну путёвку на однодневную экскурсию; теперь мне останется только копить на билеты на Юго-запад и другие театры на сентябрь и октябрь и на ещё одну путёвку (больше двух путешествий я этим летом решила не совершать). Зайдя в Художественный кинотеатр, я определилась с времяпровождением на два грядущих свободных дня и прогулялась по Арбату до Смоленки, где спустилась обратно в подземку и проглядела купленные билеты. Только там я обнаружила, что несмотря на то, что теоретически сверялась со списком всех занятых театром дней, я взяла два билета на один и тот же спектакль, только на разные дни – пришлось один (который дороже)) пристраивать в добрые руки посредством Интернета и папы. Доехала же я до Парка Победы и зашла в Алые паруса с целью приобрести соевого молока, которое давно не пила и по которому уже соскучилась, однако его там не оказалось, и я ограничилась тем, что пополнила свой запас тхины и гречки. Собравшись завалиться спать в кои-то веки пораньше, то бишь до рассвета, я вспомнила про скачанную по приезде «музыку для стимуляции осознанных сновидений», которую было и осталось влом переливать на болванку, и решила, что сойдёт из компа. Воткнув наушники одной стороной в комп, другой в уши, врубив первый из двух треков и поначалу услышав только тишину, я поудобнее устроилась под одеялом, приготовилась к какому-нибудь забубенному психоделу, ан нет: сначала я слушала приятный шум усиливающегося дождя, потом монотонное журчание спорого ручья с нудным гудением мошкары на заднем плане (или это реальный комар надо мной летал?), а что было потом, сказать не смогу, ибо плавненько заснула на первых минутах десяти от общего часового звучания. Потом проснулась, прислушалась, услышала тишину, пару минут упёрто подождала продолжения банкета, но, убедившись, что запись закончилась, отбросила наушники, дотянулась до компа, вырубила его и сама тут же отрубилась. Нельзя сказать, чтобы мне после такой расслабухи ничего не приснилось – что-то было, но это что-то было очень стабильным, скучным и не запомнилось. А проснулась я как обычно к обеду, до вечера успела пострадать ерундой, попытаться почитать (эта попытка была пресечена спонтанным желанием мамы с бабушкой в два голоса поиметь мне мозги), отойти от последствий в лице головной боли, собраться и выйти на свет Божий. По иронии судьбы, смотреть свой юбилейный, сотый спектакль за свою полуторагодовую «театральную карьеру» я поехала в успевший задолбать меня за пол-июля Современник, а спектаклем была «Шарманка» по одноимённой пьесе Платонова (да, не смотрите на меня так, это тот самый Платонов и он действительно писал пьесы), и я, естественно, боялась, что над пьесой грубо надругаются, как это уже было с «Селестиной». Доехав до ЧП, я определилась с времяпровождением ещё одного свободного дня, в тамошней театральной кассе прикупив один билетик за вырученные от продажи повторного билета деньги, по бульвару дошла до театра, купила программку; к программке прилагался буклет под названием «Книга для чтения после букваря – словарь социализма для зрителей 2008 года» - сразу стало ясно, что призрака сей идеологии, попавшегося в цепкие лапы Современника, снова остервенело гоняют шваброй под потолком. Буклет подробно растолковывал зрителям значение таких слов, как «вредитель», «заблужденец», «ошибочник», «Эсесер» (подразумевалось ССР, предтеча СССР), либо держа зрителей за сплошь иностранцев и/или идиотов, ибо полагая, что родной язык 80-летней давности (именно в такую эпоху поместил Платонов своих разговаривающих на советском новоязе героев) кому-то покажется смешным (меня порадовала только одна формулировка – «при эксплуатации дефицита нет»… у нас ведь сейчас нет дефицита, да?). Я начала бояться ещё больше, ибо для меня Платонов – в первую очередь философ-гуманист, а не озлобленный сатирик, и ставить его абсурд как фарс-комедию значило бы убить всю философию, да и наличие в программке напротив роли агента совхоза формулировки «приглашённая звезда» меня не порадовало – не люблю, когда со мной играют в угадайку, словно знать своих «звёзд» в лицо обязан каждый (я впоследствии эту «звезду» так и не признала и только потом выяснила, что это был главный редактор «Коммерсанта» Андрей Васильев). Но вот дозвенели звонки, и я прошла в зал и уселась на свою правую откидушку где-то в районе 15-го ряда партера, дабы всё первое отделение просидеть с биноклем у глаз, а после антракта не вернулась добрая половина изначально забитого, как обычно, зала, и всё второе отделение я просидела удобнее некуда в серёдке не то второго, не то третьего ряда и уже совсем перестала бояться – ну да обо всём по порядку.
Михаил Ефремов, сын Олега, поставил пьесу Платонова аккуратно и почтительно, без отсебятины, а на главную роль определил Никиту Высоцкого, сына Владимира, и тот вместо того, чтобы хорошо играть главу какого-то Богом забытого кооператива, вождя локального пошиба товарища Щоева, плохо играет своего отца, пытаясь воспользоваться определённым внешним сходством – мелодраматически выговаривает фразы словно читающий былину Боян, обращаясь к черепу коровы как к бедному Йорику, и несколько раз вполне натурально взрыкивает. Щоев безуспешно конкурирует с самой природой в области обеспечения населения провиантом – по неизбежному монитору над актёрскими головами роятся тучи птицы и рыбы, но дан приказ интервентов истреблять: народ должен привыкать есть клей, дубовую кору, чернозём, саранчу и муравьиные яйца. На том же мониторе встаёт чёрный солнечный шар, на котором белая свастика недвусмысленно превращается в серп и молот, и под этим солнцем бредут навстречу светлому будущему шарманщик Алёша (Шамиль Хаматов, брат Чулпан), мечтающий о дирижаблях, собранный им робот Кузьма (Максим Разуваев, для которого соорудили замечательный костюм и который мастерски в нём двигался, героически перенося жару) и девушка МЮД – Международный Юношеский День (Полина Рашкина). Эта МЮД с её огромными глазами, хрупким голосом и непоколебимой верой в идею получилась настолько пронзительным образом, что на ней одной держится в постановке весь отчаянный надрыв, обречённость и боль и заодно вся лирика платоновского произведения. В кооперативе, где прибирают к рукам Алёшу и где его шарманка вырастает до размеров полукомнаты, ей скучно – скучновато было и мне во время первого действия, но во втором во всём своём великолепии раскрылись и МЮД, и сломавшийся Кузьма, за «контровые лозунги» осуждённый на ликвидацию, и олицетворение бюрократии – неубиваемый, как вурдалак, заместитель Щоева, Евсей (Артур Смольянинов), подобострастными пребежечками следующий за монолитным начальником. Власть имущие строители социализма, стараясь не продешевить, продают симпатичному датскому профессору (Анатолий Удзенский) пресловутую «надстройку», теоретически заменяющую душу трудящемуся классу (уж больно не хватает богатой капиталистической Европе ударнического энтузиазма постнэповской России) – и кто продастся, а кто нет, нечитавшие да несмотревшие да узнают в финале, после которого на сцене появляется коровий скелет, чья голова уже была упомянута, и воет на луну, мерцающую с монитора. И кабы не этот монитор, а так же явно неуместные грохот и вспышки, то к спектаклю с качественными актёрскими работами и верно переданным авторским смыслом объективно и придраться было бы нельзя; а субъективно – спектакль смотрится приятно и посоветовать его для просмотра я вполне могу, но не цепляет, не хватает в нём как-то глубины для полного удовлетворения ментальных потребностей.
«Реальный маразм с одним антрактом» (так выразилась программка – и это Платонов-то маразм?..) продлился два с половиной относительно неутомительных часа, после чего я потопала по бульвару обратно к метро, доехала до родной Молодёги и, благо ещё светло было, быстренько добралась до дома дворами пешком и теперь до завтра-послезавтра, вобщем, ненадолго, прощаюсь)

Благополучно просидев давеча перед монитором до пяти утра, я в районе двенадцати была разбужена собаком и в итоге успела вроде бы сделать с утра всё необходимое, но выскочила из дому поздновато, полагая, что опаздываю. Однако автобус не заставил ждать себя полчаса, хоть в нём на одной из остановок и нарисовался прелюбопытнейший субъект – дядечка с висящим на шее бэйджем со смутно читающейся надписью «Мосгортранс», возомнивший себя контролёром и проверяющий билеты. Мне и на настоящего-то контролёра было бы наплевать, а тут я прекрасно понимала, что в наш век АСКП контролёров заменили турникеты и что крайне глупо надрывать использованные одноразовые билеты, которые всё равно уже не подействуют, а ещё глупее было бы надорвать многоразовый, на котором даже не видно, сколько поездок уже израсходовано и тем паче когда. Засим я с невинным видом уставилась в окно, но дядечка пробрался и ко мне, бесцеремонно лапнул за плечо, потребовал билет; я в течение двух остановок вдохновенно перебирала всё содержимое торбы, кошелька и карманов, дядя терпеливо стоял над душой, убедившись в бесплодности моих поисков, отошёл, что-то бормоча про штраф. Осталось две остановки до конца, но дядя упёрто вернулся на предпоследней, потребовал штраф, был вежливо послан; робко предложил последовать за ним, был вежливо послан вторично и вышел из автобуса, дабы, видимо, попытать счастья в следующем (как-никак хороший заработок: если я всё правильно расслышала, суммой штрафа он назначил аж косарь, а лохи могут и повестись). Потом я поехала на метро и на Чеховской вместо того, чтобы сразу подниматься на поверхность, по школьной привычке, как если бы ехала в лицей, перешла на Пушкинскую, чуть было не села в поезд до Китая, но вовремя опомнилась, вышла в город, и у меня даже ещё оставалось время, чтобы сунуться в ближайшую театральную кассу. Однако по части театра конец июля по-прежнему оставался голодным временем, так что я отошла ни с чем и потопала в Ленком, дабы вторично, после добрые полтора года назад случившегося просмотра Юноны и Авось, зайти в него дальше прихожей. Поднявшись в холл, я приобрела программку аж за 80 рублей, с трудом отыскала не видную за толпой и закрытую пока лестницу на бельэтаж, дождалась её открытия и также с трудом отыскала своё законное место – самое крайнее к левой стене в седьмом ряду, что за ряд от последнего ряда, причём, если верить долетевшим до меня сзади обрывкам разговора, серёдка этого последнего ряда обошлась кому-то в 700 рублей место, тогда как моё стоило мне 400. Да, Ленком по-прежнему остаётся самым дорогим театром – но и по-прежнему самым популярным: зал забился до отказа, включая все откидушки и ступеньки, как и в прошлый раз, кто-то пришедший по билетам без места просто стоял с краю, то есть яблоку в прямом смысле слова некуда было бы упасть. Сегодняшний спектакль, «Пролетая над гнездом кукушки (Затмение)», конкретно для меня был интересен ещё и тем, что я сравнивала его с «Рубиновым вторником» театра Луны по той же пьесе по роману Кена Кизи.
Сцену Ленкома с кропотливой достоверностью превратили в больничную рекреацию: белый кафель и батарея, стеклянно-металлическая мебель, зарешёченные лестничные клетки, мутное окно и мониторы на стенах, холодное пространство, заполненное людьми – по части антуража спектакли Ленкома и Луны равно молодцы. Далее идут различия: Вторник – спектакль более заводной, динамичный, бунтарски-неформальный, непримиримо жёсткий, Затмение – более сглажено-строгий, лирически-душевный, философский; Вторник заряжает энергией, оставляет жизнеутверждающие впечатления, впечатления же от Затмения – более тяжёлые, даже в весёлых сценах этого спектакля не исчезает ощущение постоянной угрозы, опасности, обречённости (не стану говорить, будто одно лучше другого – дело вкуса). Но при этом обе постановки цепляют всерьёз и надолго, дают и мозгу и душе предостаточно пищи для долгого и увлекательного переваривания, в них обеих и смешно там, где нужно смеяться, и грустно там, где нужно грустить, и только концовка в Ленкоме смотрится не такой драматичной, как в Луне, в ней меньше ярости и боли – однако несмотря на это обе концовки достигают должного эффекта даже на меня, хоть я и знаю, чем там всё заканчивается. Может, дело в отдалении от сцены, с которого мне сегодня приходилось не отрывать от глаз бинокля, но чисто субъективно мне больше нравятся Макмерфи и психи с Луны (только Вожди в обоих театрах довольно-таки схожи), но чисто объективно нельзя не заявить, что актёры Ленкома играли не менее искренне, создали не менее ярких, запоминающихся, интересных персонажей. Мне даже начинает казаться, будто Вторник и Затмение – как две половинки, из которых можно сложить довольно-таки полноценное видение концепции кизиевской (да, в первую очередь именно его, хоть режиссёры немало добавляли и от себя) психушки как символа мира: Вторник – положительная сторона, Затмение – отрицательная, этакая та самая тёмная сторона луны, и при этом обе части сохраняют в себе общий смысл целого. Ну да не буду долго умничать: как и любой отличный спектакль, сегодняшний я рекомендую для обязательного просмотра, который неизбежно доставит кому угодно столько эстетического оргазма (хоть и несколько мазохистского свойства), сколько влезет.
После спектакля я дотопала до метро, доехала до родной Молодёги, вдоль дорог прогулялась пешком до дома. Завтра нехреново было бы съездить за путёвкой-другой или ещё какое-нибудь полезное для недалёкого будущего действие совершить, а сейчас спать пойду – и так засиделась что-то.)

Сегодня же с утра я позвонила в Киноактёра и, дозвонившись со второго раза, выяснила, что дешёвый билет по флаеру мне светит только в том случае, если приду за час, а то раскупят. Для меня это было не проблемой – вышла пораньше, дождалась маршрутки, доехала до метро, высадилась на Арбатской, бодро потопала по Поварской. Свою скорость я явно недооценила, ибо была у театра не за час, а за два и, сунувшись в кассу, наткнулась на табличку, извещающую, что продажа билетов по флаерам начинается с шести часов. Осведомившись о билетах на завтра и услышав, что самые дешёвые остались по 350, я сообщила Ушастой, что завтра мы сможем погулять, и, выйдя, уселась на бордюре высокой лестницы, болтая ногами, домучивать книжку до победного конца. Вскоре появилась тётя, также впервые покупающая билет по флаеру и поинтересовавшаяся, нет ли очереди и если есть, то не стоят ли в ней мужики, облюбовавшие противоположный край лестницы; я ответила, что ничего не знаю, но она не стала соваться к мужикам, а осталась ошиваться возле меня. Когда пробило шесть, я снова подошла к кассе, предъявила свой флаер на билет куда-то в последние ряды партера за 150 рублей и нагло поинтересовалась, нет ли дешевле; мне нехотя продали билет за 100 рублей куда-то в последние ряды бельэтажа, и я, выйдя, озадачилась тяжкой думою: брать ли такие же дешёвые билеты на другие свободные дни июля или понадеяться на другие театры? Полистав всегда имеющуюся при себе книжечку репертуаров, я рискнула остановиться на втором варианте и, поскольку у меня был ещё целый час в запасе, решила найти театральную кассу – но возвращаться, как известно, не в моём стиле, посему я попёрла не назад, а вперёд и, вскоре выйдя на Новинский бульвар, избрала направление налево. Топала я, топала, а касс никаких не наблюдалось, зато впереди вдруг замаячил ныне закрытый развлекательный центр «Арбат» - я выбрела на Новый Арбат и двинулась по нему мимо Октября, мимо Дома книги, наращивая темп, ибо время ждать, пока я переведу дух на жаре, не собиралось. Тем не менее я надеялась успеть заглянуть в театральную кассу у станции Арбатской, добежала до неё…а там – перерыв до семи часов; обломившись, я снова рванула по Поварской до Киноактёра, описав тем самым нехилого размаха треугольник, входя, увидела, что какие-то буклеты раздают в дверях – халявные программки, обрадовалась было я. Но хрен: это были своеобразные каталоги спектаклей, на которые можно было приобрести льготные билеты от 50 рублей в холле театра; громогласно объявлялось, что билеты эти – «во все театры Москвы», но когда я, на всякий случай встав в моментально набухшую очередь и полистав этот каталог, увидела, что «все театры» представлены самим Киноактёром, несколькими спектаклями Эрмитажа и несколькими – Ленкома, причём над всеми, кроме мюзиклов, значился статус либо «суперкомедии», либо «супер комедии» (видимо, это два разных слова с принципиальной разницей по смыслу). Поняв, что моя очередь подойдёт не скоро, я выбралась оттуда в поисках программки и, не найдя, вернулась, решив, что они продаются там же; уже прозвенел первый звонок, очередь разбежалась, я свободно подошла к прилавку, но меня проинформировали, что в театре Киноактёра программок не бывает вообще (видимо, предполагается, что актёров телесериалов зритель узнает и так – я, впрочем, к таким зрителям не отношусь и без программки чувствую себя как без рук, ибо, как указано на сайте театра, состав переменный, а я из него никого не знаю). Купив бутылочку минералки взамен выпитого сока, я поднялась к себе на бельэтаж, присела на своё законное место и убедилась, что оттуда не видно решительно ничего; попробовала посидеть в первом ряду, но там слишком маленькое расстояние было между сиденьями и бордюром, так что колени упирались, а сам бордюр был слишком высоким и широким, приходилось тянуть шею, чтобы видеть сцену. И только я собралась спуститься в пустоватый партер, как вошёл администратор и сам пригласил всех туда, и бельэтажная публика хлынула вниз, расталкивая друг друга; я спустилась неспеша, зато сразу же направилась к передним рядам и углядела себе уютное местечко в серёдке второго ряда, где и осталась, а позади меня ещё пустели многочисленные места – люди стеснялись пересаживаться поближе. После долгой задержки свет погас (Киноактёра стал для меня не только первым театром без программок, но и первым театром, где публику не просили выключать мобильники и не пользоваться фотоаппаратами, чем публика и пользовалась, фотографируя и на те, и на другие), и начался спектакль «Похищение Элен», скромно охарактеризованный, как и все бесчисленные премьеры театра Киноактёра, как «суперкомедия».
Растянувшееся на два с половиной часа действие началось типичной сценой из жизни стариков-миллионеров: они пьют дорогие вина, поблёскивают бриллиантами, играют в бридж, щиплют за задницы горничных, продают друг другу виллы на берегах французских рек и содержат жён – молодых крашеных блондинок, на которых можно тратить капиталы. Предсказуемая с первых секунд интрига начинается, когда наиболее тупая из блондинок вздумала по совету старшей подруги завести роман на стороне, а любовник оказался мошенником и без труда похитил её из собственного дома – но, поскольку и сам живёт роскошествуя, обеспечивает ей привычный образ жизни. Естественно, параллельно с желанием получить обильный выкуп похититель влюбляется в жертву, а она, симпатизирующая ему изначально, спасает его от уголовной ответственности и явно не желает возвращаться домой; заканчивается эта история традиционным хэппи-эндом – похищение, на сей раз окончательное, снова повторяется без каких бы то ни было проблем, поскольку блондинка добровольно бросает любящего мужа ради любимого преступника. Юмора – никакого, то есть вообще: даже вчера на дурацкой Селестине я пару раз усмехнулась, будучи не снобом но пошлячкой той ещё, но сегодня чуть не умерла со скуки – только зажигательные танцевальные номера между мизансценами как-то оживляли происходящее и не давали окончательно заснуть; романтики – никакой, даже на мелодраму не потянет, разве что на мыльную оперу для склонной к сантиментам части населения; мало-мальски ярких, запоминающихся образов – никаких, сплошные избитые клише вместо персонажей – плоские и деревянные. Про смысл я вообще молчу – если «Чао» Содружества ещё как-то намекало на конфликт поколений, то вся мораль «Похищения» - выбор меньшего зла между богачами, грабящими простых обывателей, и богачами, грабящими самих богачей. Диагноз: по телеку таких гламурных сказок предостаточно, и даже за сто рублей я не считаю необходимым смотреть их ещё и на театральных подмостках.
После спектакля на актёров набросились охотники за автографами, а я начала продвигаться к выходу в плотной массе восхищённых старушек, любовно обсуждающих ноги какого-то актёра – «тонкие, как рюмочки, с икрами, красивые, каких и у баб нет»; на выходе раздавались флаеры на завтрашний спектакль по 350 рублей, я вежливо отказалась, а услышав из предбанника стук по крыше, напугала окружающих радостными воплями, благодарящими всех богов за долгожданный дождь после засухи. Да – я снова посмотрела херунду, у меня уже начинается голодание без полноценной пищи духовной, но какой кайф был идти под этим дождём по Поварской до метро, а потом – от родной станции до дома!.. Придя, я хотела «только заглянуть» на форум, в итоге засиделась до упора, флудя столь активно, что до рецензии добралась только спустя как минимум час-другой, а сам пост, как видите, заканчиваю уже в третьем часу ночи, когда все остальные форумчане уже благополучно ушли спать. И это при том, что завтра мне рано вставать – ну да про завтра в завтрашнем посте и прочитаете.)

Как только меня разбудили сегодня утром, я сразу же отправилась стирать хаир, и не успела я ещё высохнуть, а после обеда пора уже было вываливаться на свет Божий, по-прежнему даже вечером накалённый до 35 градусов в среднем. Дождалась автобуса, доехала до метро, на метро добралась до ЧП, дотопала до Современника – как ни обрыдло, а билет куплен заранее, задолго до того, как я потеряла последние надежды увидеть в этом театре что-нибудь хотя бы мало-мальски задевающее. Дотопала рано, отдала за программку выцарапанную из домашних сусеков десятку, уселась на диване изучать длинный список действующих лиц да книжку читать, покуда первый звонок не прозвенит. Войдя в зал, я нашла своё место – на сей раз это был не душный далёкий бельэтаж, но правая откидушка 15-го ряда партера, где и сидеть оказалось удобнее, и дышать легче, и уж тем паче оттуда было лучше видно и слышно – может, я и предпочла бы не видеть и не слышать, но, во-первых, вариантов у меня не было, а во-вторых, писать об увиденном и услышанном интересно всё равно, а смотрела и слушала я «Селестину».
В XV, кажется, веке, на заре Ренессанса, некто – предположительно Фернандо де Рохас – написал пьесу «Трагикомедия о Калисто и Мелибее», примечательную тем, что стала первым драматургическим произведением трагикомического жанра и предтечей испанской драматургии вплоть до Лопе де Вега, более того – даже у Шекспира звучат отголоски находок де Рохаса. Ввиду всей этой энциклопедической справки решительно непонятно, зачем режиссёру Николаю Коляде понадобилось перекроить этот хрестоматийный материал, урезав все сюжетные линии до одной-единственной, да и её в порыве вдохновения оскопив – лишив романтики и мистики и оставив только недостатки: мелодраматический пафос, грубый средневековый юмор, чрезмерно кровавый финал в лучших традициях вендетты и непозволительную затянутость. Сам собой напрашивается вывод, что кроил не ножницами, а вручную – таким же макаром актёры на сцене, видимо не зная, куда девать руки, постоянно с ожесточением невротика разрывают куски ткани, и летят клочки по закоулочкам – то бишь по круглому, как центрифуга, и вогнутому, как воронка, помосту. Расточительность в данном случае оправданна – спектакль оформлен с размахом: тут вам и кран, поднимающий и опускающий ящик, в котором можно ездить, и бутафорские бык, лошадь и ослик, и расшвыривание металлических ложек, и букеты блестящих вертушек. Только на костюмы поскупились: в историческом контексте одеты только слуги сцены, а актёров и массовку обрядили в пёстрые циновки и шнурки, напоминающие не Испанию, а перуанских хиппи с элементами русского и восточного. В подтверждение ассоциаций массовка эта время от времени периодически прерывает действие какими-то ритуальными плясками и выгулом алого полотнища (напомнило «Ахиллесову пяту» в театре Креативных творческих проектов, где полотнище было белое) – всё это утомляет до невозможности, и кабы не этот капустник, бывший бы более уместным в детском спектакле, «Селестина» длилась бы не три часа с гаком, а максимум два. Но желаемое действительным так и не стало, и пришлось лицезреть до антракта ретроспективу физиологических шуток (дважды упоминалась некая девушка, которой семь раз возвращали девственность при помощи пластыря), над которыми истерически ржали, не давая публике заснуть, сами актёры, и которые могут понравиться разве что закоренелым поклонникам Камеди Клаба, но у прочих вызывают лишь недоумение, а после антракта – мрачный триллер, вмиг организовавший пять свежих трупов. Не спасает этот скучный, бессмысленный балаган под одни и те же мотивы («Бесаме мучо мучача»… - распевает одна из героинь) даже главная плюшка – замечательная актриса Лия Ахеджакова, которая сколь прекрасна в своих былых киноролях, столь же нелепа в роли старой сводницы, которая ещё «вкус не потеряла» к плотским утехам и поэтому проповедует перед захлёбывающейся гормонами молодёжью идеологию свободной любви, едва ли не силком толкает слуг и шлюх в постель друг к другу, устраивает пьяную оргию – и всё это на фоне Ромео-джульеттовской любви тех самых Калисто и Мелибеи, которым (а вовсе не ей) должно было быть теоретически отведено заглавное место. Если господин Коляда хотел поставить нечто смешное, то его хватило лишь на неудачный анекдот, если хотел отвесить «пощёчину общественному вкусу» - то не на того напал: общество уже ничем не удивишь. Хотя нет, удивляет одно: за лето я посмотрела в Современнике уже пять спектаклей, и ни один из них не был поставлен худруком театра – Галиной Волчек, при том что в остальных театрах в точности да наоборот – за редкость почитаешь увидеть спектакль, поставленный не худруком… может, она, конечно, и не почивает на лаврах, но зачем позволять ставить на своей сцене что попало?)
Хвала Магистрам, хотя бы после этого спектакля зал не встал – более того, бегство из зала началось ещё до антракта, а после него ряды, забитые вначале до отказа, как обычно, поредели настолько изрядно, что я свободно пересела с откидушки в серёдку 15-го ряда, позволив отдохнуть спине и периодически поднимающим к глазам бинокль рукам. По окончании аплодисментов я потянулась к выходу – там, как практически у каждого театра после каждого спектакля, раздавали флаеры на покупку билетов «по льготной цене» в театр Киноактёра. Обычно эта «льготная цена» составляла полтыщи, но сегодня мне вручили флаер, обещающий покупку билета за 150 рублей на завтрашний спектакль, так что если они не гонят (я им завтра позвоню и уточню), то мне обеспечена культурная программа на завтрашний день, а в Современник я, изрядно от него уже уставшая, теперь не вернусь ещё целых шесть дней. Дотопав по бульвару до метро, доехав до Молодёги, я снова шла домой пешком вдоль дорог, провожая глазами маршрутки и автобусы, надеясь завтра же быть снова при деньгах и пополнить свою коллекцию билетов на конец текущего и начало следующего месяца. Теперь же я заканчиваю данный пост, предвкушая свежие тапочки, и желаю всем спокойной ночи и приятного дня)

Давеча отстрелявшись с рецензией и ещё немного побездельничав, я пришла к маме спать, и мы снова протрепались до рассвета, а в районе двенадцати утра меня уже разбудили, ибо я загодя выбрала себе на афише Яндекса способ сегодняшнего времяпровождения: сходить в Художественный на какой-то старый мультик про панду, продолжающий ретроспективу классической японской анимации, только не миядзаковский, а уже какого-то другого режиссёра. Вчера афиша гласила, что сеанс на этот мультик – в 3.45, однако когда я сегодня, покончив с остальными делами, заглянула проверить, она изменила своё мнение на 3.30, и я тут же принялась собираться, но пока дождалась маму с бабушкой, желавших выйти погулять одновременно со мной, начала сильно опаздывать. Маршрутку я, конечно же, упустила, пока дождалась следующей – до сеанса оставалось полчаса; ехала до метро десять минут, вскочила в вагон, поехала, но очень скоро мне стало ясно, что я не успею. Однако теплилась надежда, что на самом деле сеанс всё-таки на 3.45, и, приехав на Арбатскую как раз в 3.40, я рванула в кинотеатр… афиша обломала меня окончательно – и я, и Яндекс оказались неправы: мульт начался в 3.10, я опоздала на полчаса. Читать дальше про Не_везёт Долго ли, коротко ли, а набрела на театральную кассу и подумала: Билеееты!, живо напомнив самой себе в этот момент какого-нибудь зомби, который при виде человека думает: Мозгиии!.. В общем, всей логике вопреки (все ведь кассы де-факто одинаковые, а я уже была в одной) я сунулась туда, выслушала уже слышанный репертуар, поскулила, как всегда, на расценки, что для меня это дорого, объяснила, как всегда, удивлённой кассирше, что хожу в театр каждый день… и вдруг она заявила, что сможет за 200 рублей организовать мне билет в Содружество актёров Таганки на спектакль «Чао», принялась его расхваливать и так далее. Я отошла, заглянула в кошелёк – там ровно 200 рублей и оставалось, плюс какие-то копейки, которых и на программку не хватит; подумала – с одной стороны, жаба душит, с другой – после череды неудач любая удача кажется не просто удачей, а прямо-таки знаком судьбы, к тому же в Содружестве я ни разу ещё прежде не была, а открывать для себя новые театры я люблю. В итоге аргументы «за» перевесили, я протянула свои кровные кассирше, и, видимо, прочитав по глазам, что мне в прямом смысле жрать будет не на что, она скинула мне полтинник, а затем взяла клочок бумаги и написала записку, начинавшуюся словами: «Леониду от Аиды» - во мне колыхнулось недоверие, но я решила идти до конца. Читать дальше про Везёт
Дано: морально несимпатичный (да и внешне, по моему мнению, тоже не шибко привлекательный, да простит меня актёр Базынков, на вкус и цвет, как известно, товарищей нет) 23-летний недоучка, любовник подруги своей матери, барабанит по крышкам супниц в самопальной поп-группе, и после выступления на вечеринке в частном особняке к нему отчаянно клеится 18-летняя дочь крупного предпринимателя, уволившего его отца. Девушка эта не просто дура, у неё явно с мозгами что-то посерьёзней (вывод на основании некоторого переигрывания актрисы Добржинской), но из спортивного интереса наш герой едет с ней в загородный (дело происходит в Париже, пьеса французская) ресторан, а на обратном пути с большого бодуна (потом он даже ничего не помнит) завозит её в гостиницу с недвусмысленным названием и лишает девственности, чему «невинная жертва» не препятствует, а, напротив, весьма радуется и даже звонит в Рим своему жениху-нефтянику – дать от ворот поворот, ибо, дескать, нашла настоящую любовь. Эта история заняла почти всё первое действие – романтики я в ней не увидела, а во втором действии родители обеих сторон, встретившись, решают насильно женить бедного парня на нелюбимом им недоразумении природы, которая, впрочем, и сама, объявившись в разгар дискуссии, протестует против такого брака и убегает топиться вместе со своим дорогим «Порше». Но хвала Магистрам, что у нас не трагедия, а «нежная комедия», как определялся жанр пьесы на программке – поэтому юный барабанщик вытаскивает из воды свою суженую, за эти мгновенья успевает в неё влюбиться, и они вместе отправляются вести хипповской образ жизни, сделав ручкой отцам, возвращающимся к прежним деловым отношениям – тотальный хэппи-энд, да не сочтите меня за злого спойлера, ибо в этом спектакле с самого начала ясно, чем всё закончится. Было бы грустно смотреть три часа мелодраматический сюжет, с которым по предсказуемости, банальности и сказочности могут спорить разве что мыльные оперы, если бы не было местами смешно – качественно смешно, без пошлостей. К тому же актёры стараются, французская музычка приятна, декорации уютны, хоть и подолгу их меняют… стало быть, с целью посмеяться на «Чао» вполне можно сходить, заскучать вряд ли получится.
После спектакля зал встал (похоже, я как-то пропустила вступление в силу нового закона, обязующего публику аплодировать стоя), а я снова спустилась в метро, доехала до Курской, перешла на родную ветку и, доехав до Молодёги, домой потопала вдоль дорог пешком – у меня не осталось даже лишних 15-ти рублей на маршрутку, а ждать полчаса автобуса было влом. По закону подлости, пока я хромала (лямка на правой новой босоножке нещадно вгрызается в мясо пятки), мимо меня проехало две маршрутки (при том что обычно они уже к десяти перестают ездить) и один автобус, а ещё я засекла время и выяснила, что добралась примерно за 25 минут. Дома я за милую душу навернула окрошки (шутка ли – ушла из дому в три дня на одном бутерброде, вернулась в 12-м часу ночи), нашинкованной в экстремальных условиях – при настольной лампе (на кухне лампочка перегорела), написала всё вышеизложенное и скоро спать пойду, завтра снова театр, а у меня собака и собственная башка немытые, видимо, придётся с утра ими заняться. До встречи!)

Что было до, включая ГП-6
Я хорошо отношусь к Гафту, к Виктюку и к снам (потенциальным сюжетам фантасмагорий), но почему-то именно на этот спектакль моя театральная интуиция до последнего не хотела идти, пока репертуары не поставили перед фактом: больше, дескать, смотреть сегодня нечего. И пошла, утешаясь хвалебными отзывами критики («Явно недооценённое высказывание мастеров старшего поколения…Очень серьёзно и очень витально»©МК), хотя перед спектаклем, выбирая кадр для иллюстрации, уже поняла: этим спектаклем Современник продолжает вдохновенно плодить вождей. И точно: появляясь на сцене, Валентин Гафт начинает играть… Сталина – без костюма, без грима, пытаясь только скопировать акцент и интонации, что у него получается явно хуже, чем у Кваши; Александр Филиппенко играет всех остальных. Эти двое сидят или стоят рядышком или друг напротив друга на фоне многочисленных портретов Сталина, огромного и плоского сидящего обезглавленного торса, двух таких же огромных и плоских силуэтов сталинской головы и картонных человечков, прикреплённых к стульям, разговаривают примитивными детскими стишками, и их время от времени перебивают и озвучивают то скрежетом и лязгом металлических створок-декораций, то песнями советской эпохи, то Утёсовым, то Шостаковичем. По сюжету, Сталин является заночевавшему в архиве Эдварду Радзинскому (так что это скорее сон Радзинского, пересказанный Гафтом) и спрашивает: Бог я или дьявол? «Скорее дьявол», - осторожно предполагает этот массовик-затейник от истории, но Сталин, явно придерживающийся противоположного мнения на свой счёт, и сам тут же пускается в саморазоблачение, настолько упрямо доказывая зрителю, что он действительно чудовище во плоти, что глагол «расстрелять» в разных формах звучит без малого в каждом монологе. Он даже заявляет в самом начале: «На моей совести война»… простите, товарищ, а может, всё-таки на совести Гитлера?.. Потом нашего Иосифа Виссарионыча отчитывает Жуков, и он признаёт, что несправедливо поступил с маршалом; потом он ругается со звучащей записью голоса Ахматовой, читающей своей «Реквием»; потом его посещает Зюганов и сыпет лозунгами типа «Наше главное богатство – бабы есть, но нету блядства» и «Нас вместе с вами дохера, ура-ура-ура-ура» под заглушающее их ржание и аплодисменты публики; потом он встречает Жванецкого, называющего себя «дежурным по стране» и пародирующего бессмертные гоголевские метафоры, считая себя «вторым Гоголем»… И, наконец, он, преклонив перед портретом Ахматовой колени, вроде бы превращается в какого-то Николая (уж не царя ли? А может, Бухарина?), за которого его изначально принял Радзинский, и Николай этот торжественно сообщает, что, дескать, «Теперь и мне понять пора, что Сталин – чёрная дыра» и далее в том же духе. Хэппи-энд, с облегчением подумала я, закрывая бинокль, в который давно перестала смотреть и только изредка поглядывала, однако хрен: сон Радзинского плавно перетекает в сон Сталина – вождь рассказывает, как в этом сне упал на даче с дивана, и прочая, и прочая про свои последние дни жизни (у меня тут же возникло дежа вю: либо Гафт передрал с «Чёрной ласточки», либо авторы «Чёрной ласточки» - с Гафта), и тут появляется Максим Разуваев, который раньше только декорации передвигал да кое-какие реплики от автора произносил. Сталин-Гафт принимает Порываева за Иисуса Христа, а тот в ответ разражается бойкими куплетами, начинающимися с: «Я родился после Перестройки, Сталина нашёл я на помойке»… ну, вы поняли. Перед этим «Иисусом» Сталин пытается оправдываться, но вот уже звучит запись радиосообщения о его смерти (такое же звучало и в «Ласточке»), а потом – жуткий вой. Теперь Филиппенко перевоплощается в писателя-лагерника (кощунственно было бы думать, что это Солженицын или Шаламов), объясняя Сталину, что это не волки воют, а люди стонут, долго несёт пафос… и бац – снова вместо лагерника подле Сталина маячит Радзинский, причём явно проникшийся симпатией к вождю, и, всхлипывая у него на плече, обещает всё переписать. Всё заканчивается на том, как эти двое устраиваются за трибуной, словно спёртой со съезда КПСС, и предлагают спеть гимн, но вместо гимна звучит попсовая песенка – заканчивается спустя какую-то сотню минут после начала, а мне показалось, что эта мерзкая правительственная агитка заняла часов пять по меньшей мере. Но обидно даже не за то, что цель её – преподать современной молодёжи простую истину: дескать, вот так при «совке» было плохо, и вот так сейчас нам всем хорошо; обидно не за глумёж над старыми песнями, над отличными фильмами «Весёлые ребята» и «Трактористы»; обидно не за приплетание светлого имени Ахматовой в этот вечер эстрадной пародии в духе Аншлага или Кривого зеркала; тем паче обидно не за то, что Гафт явно вознамерился своей первой пьесой неслабо оскорбить и Радзинского, и Зюганова, и Жванецкого – это их личное дело. Обидно, что такое ставят, когда ещё живы люди, которые, совершая подвиги под лозунгом «За Родину, за Сталина!», вовсе не считали себя обманутыми дураками, послушным стадом, каковым пытался представить советский народ спектакль. Одно радует: вложенные Гафтом в уста Жванецкого стишки, сначала возмутив меня, потом показались удивительно верными.
Куда ты, птица-тройка, нас несёшь?
Пора заправиться, поешь овса немного.
Потом опять скачи, авось поймёшь,
Что это кольцевая, блять, дорога
- Гласит этот куплет. И действительно: народная идеологическая мысль ходит кругами, варварски свергая старых кумиров, с энтузиазмом воздвигая новых, и снова свергая, и снова воздвигая. «До основанья… а затем?..»
Как всегда в Современнике, стоило актёрам выйти на поклон, зал торопливо принялся подниматься, но кто-то из актёров посадил его, прочитал с выражением мой любимый стих Гафта – «Хулиган» (найдёте на первой странице цитатника), который я даже наизусть знаю… Господи, как же этот стих не похож на всё то графоманство, которым насиловали мои уши минувшие без малого (и без антракта) два часа!.. После второго стиха (может, тоже Гафтовского, но я не признала) снова началась овация стоя, а я поспешила на свежий вечерний воздух: как-никак, сегодня я получила культурную травму, так что даже введу в свою шестибалльную систему оценки минусовую категорию, а вам рисковать эстетическим здоровьем так и вовсе не советую. Я же прогулялась по бульвару до метро, на метро доехала до Молодёги, оттуда прошлась пешком дворами до дома… завтра я отдыхаю от театра, изначально собиралась выгуляться с Ушастой, но в последний момент её планы изменились, и я ныне пребываю в раздумье, куда податься вместо этого. Обязательно что-нибудь придумаю, так что до скорого)

Что было до, включая сон
Анджей Вайда – фигура, не нуждающаяся в представлении: культовый польский кинорежиссёр, чьи полувековой давности фильмы, в том числе «Бесы» по Достоевскому, вполне заслуженно вошли в золотой фонд мирового кинематографа. Когда на программке читаешь, что именно он поставил пьесу Альбера Камю «Одержимые», написанную по тому же роману, на сцене Современника, ждёшь от спектакля многого – и тем обиднее видеть вместо полноценного высказывания матёрого маэстро череду обрывочных, незавершаемых хрестоматийных мизансцен, плоскостно, не вдаваясь в причинно-следственные связи, смыслы и философии, демонстрирующих краткое содержание «Бесов» на уровне «кто, когда, что и с кем» спешиал for двоечники-старшеклассники. Роман не играют, а именно прочитывают, причём по диагонали, и никаким Камю в постановке и не пахнет, а упрощённый, словно кастрированный Достоевский в ней только грустно проглядывает между режиссёрской отсебятиной, на которую почему-то трёхчасового временного отрезка вполне хватило, а на некоторые важные эпизоды – нет. То, что пан Вайда, самонадеянно потративший на репетиции спектакля с труппой Современника всего пару месяцев, высоту не взял, видно сразу же, как только после поднятия занавеса на сцене появляется цивильный и ухоженный, аки Фандорин какой-нибудь, Ставрогин и в качестве эпиграфа выдаёт на-гора эпилог – то бишь спокойно, без тени раскаяния, рассказывает о том, как загубил двенадцатилетнюю Матрёну, а потом, после выхода прямо из зрительного зала Тихона, тоже выглядящего как офисный планктон, вместо того, чтобы гневно грянуть стулом оземь, вместе с этим стулом донельзя неестественно и фальшиво валится на пол сам и молча подёргивается в якобы припадке. Серостью этот Николай Всеволодыч в исполнении Владислава Ветрова останется до конца спектакля, упорно не желая демонстрировать того печоринского демонизма, которым сей персонаж притягателен как для читателя романа, так и для других персонажей, окружающих его – поэтому так нелепо выглядят женщины и мужчины, валяющиеся у него в ногах (не иначе как приняли его, беднягу, за Ивана Царевича, аки Хлестакова за ревизора, а он никого не разубеждает, знай сидит себе в сторонке да расхаживает по гостям с умным видом), и его финальное самоубийство (создатели спектакля не поскупились даже на натуралистичное чучело висельника для пущего эффекта) – не жест отчаяния человека, замученного совестью, но результат свидригайловской пресыщенности всем тем развратом, в котором он признаётся в начале. Но если Ставрогин тут недоигрывает, то все прочие, напротив, переигрывают, изображая не многогранных героев Достоевского, но клишированные, однобокие пародии-маски на них и друг на друга – и имеем мы в результате похожих одна на другую мелодраматических девиц вместо барышень с возвышенными чувствами, похожих одна на другую стервозных старух вместо величественных пожилых дворянок, похожих один на другого придурковатых неудачников-репетиловых, ведущих кухонные споры, вместо повёрнутых на опасной идеологии фанатиков-псевдобунтарей, вздумавших вершить судьбу России… да, сарказм был и у Достоевского, и именно за дискредитацию отечественного революционного подполья (всех – под одну гребёнку нечаевщины) я и недолюбливаю «Бесов», но не до такой же степени!.. В том же ряду – чрезмерно издёрганный Верховенский-отец, инфантильный до крайности Кириллов (типа доигрался ребёнок с пистолетиком), жалкий ломака Верховенский-сын, абсолютно никакой Рассказчик – и ни одного живого, яркого, колоритного, запоминающегося лица, и никому не сочувствуешь… и бьёт по нервам саундтрек замечательного композитора Зигмунта Конечны, в котором инфернально чавкают, рычат, хохочут, стонут, пародируют человеческую речь не иначе как те самые бесы, вселившиеся в евангельских свиней, и нависает живописное предгрозовое небо над наклонёнными к залу асфальтово-серыми, поблёскивающими «лужами» подмостками, и суетятся, меняя декорации, застывая в тёмных уголках, а там и вовсе нагло вмешиваясь в действие, фигуры в чёрном, а мне от всего этого – нет, не страшно! А страшно, когда зал, словно на комедии, упоённо хохочет в самые неподходящие моменты, очевидно принимая образные афоризмы Достоевского за социально-политические шутки в духе Задорнова: похоже, что великого классика в зале никто не читал и вряд ли прочитает, ограничившись увиденным сегодня и сделав из этого вывод, что Достоевский – очень скучная штука (не раз в зале кто-то громко интересовался, когда же всё это закончится, скоро ли антракт, и так далее). Но всё-таки рецензирую я со своей колокольни, а не с ихней, а для меня Достоевский, один из любимых писателей, – это то, что можно испортить, только очень постаравшись; вот и сегодня мне было приятно улавливать в спектакле его, Достоевского, невероятно злободневные, актуальные пророчества: да, и сейчас народу еда и сапоги важнее Рафаэля и Шекспира, всё так же боится народ высказать собственное мнение и охотно подставляет плечи под чужую голову, по-прежнему кажется кому-то заманчивым всеобщее равенство по принципу «все – рабы»… Однако пошлю я вас не вышеописанный спектакль смотреть, а книжку читать – ну, или сначала читать, а потом уже всё-таки смотреть, чтобы на вынесенный в программку режиссёрский вопрос: «Покинули ли Россию бесы?» ответить, вопреки его, режиссёра, наивному пафосу, отрицательно.
Спектакль закончился. Битком забитый зал встал с трогательным единодушием, под его овации я вышла в уже несколько более прохладную, нежели до спектакля, действительность. Прогулялась до метро, доехала до родной станции, и, поскольку для избрания маршрута дворами было уже темновато, потопала домой вдоль дорог. Теперь пора спать – засим прощаюсь до завтра.

Сегодня я бездарно проспала грозу, отгремевшую, по рассказам, с утра, при том что ничего особенного мне не приснилось – только то, что мы с Паравозом поздно вечером на какой-то станции метро стояли с флагом, похожим на эстонский, и раздавали проходившим людям воздушные шарики, агитируя за кого-то или за что-то голосовать. Разбудили меня к обеду, для меня ставшему завтраком, а уже после обеда, когда некоторым уже впору ужинать, я вывалилась в жару, с грехом пополам – на перекрёстке пробки, снова чинят дорогу – доехала до метро, а на метро, с пересадкой на Кунцевской, – до Кутузовской. Двери Малой сцены театра Фоменко были закрыты и безлюдны, и я решила было, что загадочный «Серый зал», обозначенный на билете, находится там же, где и Большая сцена, у входа на которую толпился народ, пришедший туда на «Бесприданницу», однако там меня послали обратно, и я, отворив дверь, оказалась в уже знакомом маленьком холле, купила программку, дождалась звонка – человека с колокольчиком. В небольшом зале мой девятый ряд – за один ряд от последнего, моё место – за одним местом от стены, в первых рядах я увидела девушку, с которой шла в одном «штрафбате» в День святого Патрика этой весной, и даже показалось, что высокая лысая голова передо мной – та же самая, которая была передо мной и вчера на «Хулигане». Предстояло 1.40 без антракта смотреть моноспектакль Анатолия Горячёва – а моноспектаклей я, кажется, не считая вчерашнего концерта, ещё ни разу прежде не видела – по гоголевским «Запискам сумасшедшего».
Для того, чтобы прочитать практически весь текст классика, актёру пришлось как бы одновременно играть и автора, и его персонажа – Гоголя и Поприщина в одном лице; а играл Горячёв несомненно мастерски, убедительно, и пусть спектакль не вызывает особо никаких эмоций, не цепляет то бишь, его приятно смотреть и интересно анализировать как качественную подачу материала, многими неверно понимаемого при прочтении. Для этих многих «Записки сумасшедшего» - история чиновника, сошедшего с ума от несчастной любви, тогда как на самом деле это история чиновника, сумасшедшего изначально (ну кому ещё, как ни психу, говорящие собачки примерещатся?), чьё сумасшествие прогрессирует благодаря самому факту его государственной службы: хочется человеку, всю жизнь очинявшему перья, подняться выше, да не можется, вот и воображает он себя сначала генералом, а потом и вовсе испанским королём. Но благодаря тому, что все второстепенные персонажи, десять гротескных типажей, включающих и разумных мосек, и Великого Инквизитора, «на сцене не появляются» (цитирую программку, дотошно их перечисляющую), а являются нашему герою в виде голосов, зачитываемая Горячёвым история болезни становится не только очередным камнем в колёсики бюрократического аппарата, которыми так любил кидаться Гоголь, но ещё и фантасмагорией не хуже булгаковской, стирающей грани между реальным и воображаемым. Из-за этого рождается предположение первое: может, только снятся Поприщину и собачки, и генеральская дочь, и испанские послы, и его мучения в инквизиторских застенках, а потом он проснётся и снова пойдёт в свой департамент? И второе: а может, он свои записки придумал так же, как Гоголь придумал его самого, и на самом деле он, пребывая в трезвом рассудке, готов посмеяться над нами, если мы поверим во весь этот бред?.. В любом случае, тяжёлого впечатления сегодняшняя интерпретация «Записок» после себя не оставила: уж больно живо представляешь себе «благоговейную тишину», повисшую в департаменте, когда простой титулярный советник, не встав перед генералом директором, на поданной ему бумаге на самом видном месте расписался: «Фердинанд XVIII». Понимаешь: в отличие от находившегося в том же чине Акакия Акакиевича, измусоленного школьными сочинениями, Аксентий Иванович бунтует против системы не после смерти, а уже при жизни – и это ли не пример для подражания?)
После спектакля пол-зала аплодировало стоя, откуда-то сзади выкрикнули: «гениально!» - народ пропёрло, стало быть. Когда я вышла из театра, накрапывал редкий крупный дождь, в сыром воздухе резко пахло прибитой пылью, но свежее от этого не стало – продолжала висеть густая духота, которая и ночью будет висеть, и ещё сколько понадобится, пока погода не ухудшится (ну, то бишь не улучшится в моём понимании). Скоро я свалю спать, завтра снова пойду в театр, посему надолго не прощаюсь)

Сегодняшнюю ночь я скоротала под аську и частично под 2x2 (они крутят заполночь мультеги про Маззи!^^), слушая сначала музло с компа, потом к четырём часам запевшего где-то в ближней округе соловья; спать легла, оставив комп, мерно шумя, скачивать почему-то вдруг вспомнившиеся мне два получасовых трека, якобы способствующих осознанным сновидениям, которые не скачал ещё только ленивый, нескоро, но отрубилась, потом проснулась, выключила закончивший качать комп и продолжила дрыхнуть. Приснилось забавное: я была в каком-то здании, точно зная, что это психушка, навестить меня пришла мама, и мы вышли поговорить в длинный совершенно безлюдный коридор; я показывала ей распечатки с какими-то заданиями, которые мы, психи, должны были выполнять, и она спрашивала меня, почему у меня не всё сделано, а я отвечала, что делаю только то, что задают, и делаю хорошо, что только с одним заданием, где надо было вставить в стих пропущенные слова, я не справилась – под ним стояла двойка красной ручкой. Ещё я, не глядя на неё и прохаживаясь мимо по коридору, говорила, что мне там надоело, что я устала, хочу домой, а мама искренне удивлялась, уверяя меня же, что мне там хорошо, весело, вкусно кормят и так далее. Потом я вернулась в зал, похожий на аудиторию в инсте, где тихо тусовались люди разных возрастов, и, встав у двери лицом в угол, чтобы не запалили, быстро сожрала небольшую упаковку каких-то орешков, которые, видимо, мне мама принесла; потом я подсела к своей однокашнице Лине, которая, видимо, тоже в этой психушке находилась – она чайной ложечкой ела что-то мелкое и жёлтое, я откуда-то знала, что это пыльца и что ест она её постоянно. Лина и мне предложила, но я отказалась – дескать, ешь, сонц, сама, а я только что целую пачку орехов сожрала; кто-то услышал, спросил, почему не поделилась, я ответила, что самой мало было, и проснулась (ну вот и какая мне аудиостимуляция после этого? Но при случае надо будет хотя бы ради интереса всё равно попробовать). Встав, я просидела дома до вечера, ибо гулять в такую погоду было бы невозможно, от нечего делать наконец-то осилила пост-классификацию всех театральных рецензий с рейтингами, то бишь пост предыдущий (ссылка на него теперь всегда будет маячить на видном месте внизу эпиграфа), но когда вышла, всё равно ещё стояла жара за тридцать и духота. Ехала я, впрочем, с благородной целью: подкупить билетов в театр на июль и закупить оных на первую неделю августа, а ехала снова на Арбатскую, поэтому как только я сунулась в окошко тамошней театральной кассы, мы с билетёршей не сговариваясь при виде друг друга начали ржать – ибо в последнее время практически каждый день видимся. И сегодня мы свиделись вполне продуктивно: я подкупила билетов на текущий месяц и забила театром первую неделю августа, взяла бы и больше, да осталось всего сто рублей, и, решив оставить на проезд, еду-питьё и прочее насущное, я остановилась на этом, пообещав ещё вернуться. После закупки чёрт меня дёрнул выбрать новое направление для прогулки, пошагав по переулкам мимо ГИТИСа к театру Маяковского; Маяковка, закрывшая сезон, выглядела совершенно опустевшей, однако стоило мне завернуть за угол, как ко мне подскочили женщина средних лет и парень и предложили билет на спектакль-концерт Сергея Безрукова «Хулиган», который сегодня проходил на сцене Маяковки в рамках проекта «Театральный марафон» от театрального агентства «Премьера». Я отказывалась, говорила, что мне некогда, что я уже еду домой, да и вообще Безруков меня бесит, они настаивали, предлагали сначала билет за 300 рублей, а когда я сказала, что у меня уже не осталось денег, потому что я их потратила на билеты в другие театры, и собралась уходить, мне в спину предложили билет за 100 рублей. Я остановилась, но до меня дошло, что спектакли начинаются в семь, а уже было явно позже; однако меня заверили, что сегодня начало в восемь, показали на часах, что оставалось ещё 9 минут до восьми, и я купила таки этот сторублёвый билет, мятый рыжий прямоугольник, пропахший духами, рванула в театр. Я поняла подвох уже тогда, когда ещё только вошла в предбанник и услышала гром аплодисментов; администраторша на входе надорвала мне билет, проворчала, что разве ж можно так опаздывать, и пообещала молчащей, от греха подальше, мне посадить куда-нибудь на свободное место. Мы нырнули в большой зал, после дневного света мои глаза, не успевшие привыкнуть в темноте, ничего не различали, и я следовала за администраторшей, отставая, как слепая, на звук бормотания; сначала она говорила, что мест не осталось, а потом сказала, что моё место свободно, и бросила меня. Я не знала, которое моё, но мне помог какой-то дядька, опустивший мне кресло, и я пробралась туда, плюхнулась и, когда привыкли глаза, различила на билете, что место моё в первом ряду амфитеатра стоило две тысячи, спектакль начался в семь, а штрихкод явно палевный – просто чёрные полоски криво напечатаны на белом фоне уголка билета. В пользу того, что я оказалась на спектакле по поддельному билету, говорило ещё и то, что его продавцы явно не были похожи на новых русских, которые могут запросто расстаться с двумя тысячами за сто рублей, и явно действовали против логики: кто будет сбывать свой билет прохожим, пока длится спектакль, вместо того, чтобы на него сходить, хотя бы на половинку? Так что хвала Магистрам, что в спешке меня не запалили – и вот я уже комфортно сижу, вытянув ноги, достаточно близко от сцены, чтобы различать выражение лица стоящего на ней Безрукова.
А Безруков, какой-то не по годам постаревший, в штанах на подтяжках, на момент моего триумфального прибытия как раз читал стихи Есенина «эротическим» полушёпотом с хрипотцой. Далее декламация есенинских стихов и исполнение песен на всё его же стихи чередовались по принципу «весёлое-грустное», на сцене расположился небольшой оркестр с двумя солистками, периодически устраивались танцевальные номера вплоть до балетной композиции в финале, фоном служил большой концертный экран, крупно показывающий происходящее на сцене или видеоряд из небезызвестного (и хорошего, следует признать) сериала «Есенин» с всё тем же Безруковым в главной роли (а Есенин из него никакой, равно как и Пушкин, и Иешуа, и именно за паразитирование на всех этих светлых образах он меня в первую очередь и бесит), а нам, партеру и амфитеатру, били в грудь мощным живым звуком и щедро лили сценический дым – в общем, качественное, по всем правилам организованное эстрадное шоу. Однако же Безруков – всё-таки актёр как-никак, сценическая речь у него поставлена полюбому лучше, чем у какого-нибудь школьника, которому задали выучить стих наизусть, поэтому горячо любимый мною Есенин звучал из его уст достаточно выразительно, чтобы я, слушая и в уме повторяя знакомые строки, пару раз ощутила приятный озноб вдоль хребта от эстетического наслаждения. Впрочем, я не в обиде за то, что посмотрела полспектакля: за два часа (я предполагаю, что и вторая половинка длилась час, но могу и ошибаться, ибо моя мобила с часами сдохла ещё до покупки мною билета) вышеописанное действо при всех своих достоинствах наверняка утомило бы, а вот прослушать всё самое лучшее (ведь его же всегда под конец выдают)) – самое оно. Жаль только, что ни разу на экране даже не промелькнуло лица самого Есенина, словно не ему, а Безрукову было посвящено всё мероприятие, ведь второй в наше время, похоже, популярней и востребованней первого… впрочем, в своей популярности и востребованности у народных масс виноват не Безруков, а сами массы, так что не только его поклонникам, но и поклонникам Есенина вроде меня сей спектакль-концерт можно порекомендовать.
Вот таким оригинальным способом я скоротала жару, да и вообще фартовый я всё-таки человек: куда ни пойду – в театр попаду (вспомнить хотя бы недавний похожий случай с Песнями нашего двора в театре у Никитских). Дошагав до Арбатской, я прогулялась по Арбату до Смоленки, доехала до родной Молодёги, пешочком (деньги-то все потратила!)) дворами прошлась до дома, на этом и прощаюсь – до завтрашней ночи, до новой рецензии то бишь)

Обозначение рейтинга (проставлен сугубо согласно моему личному мнению):
6 – шедевр (зацепило надолго)
5 – очень хорошо (заставило задуматься)
4 – хорошо (понравилось)
3 – неплохо (вполне смотрибельно)
2 – плохо (но они хотя бы старались!)
1 – очень плохо (разочарование)
0 – вообще никак (ничем не запомнилось)
<0 – отвратительно (возмутило)
Оценка в данном посте может не совпадать с оценкой в рецензии. Просьба верить данному посту.)
Спектакли отсортированы по времени: чем позже посмотрен спектакль, тем выше он располагается. Отечественные театры отсортированы по рейтингу (качественнее – выше) и количеству посмотренных спектаклей (больше – выше). Зарубежные театры отсортированы по времени просмотра последнего спектакля (позже – выше).
293 спектакля в 76-ти театрах
Внимание: для обсуждения вышеупомянутых спектаклей и моих рецензий на них существуют комментарии к постам с этими рецензиями. Комментарии к данному посту существуют для того, чтобы вы могли посоветовать/отсоветовать мне спектакль, который вы уже смотрели, а я ещё нет, или попросить меня посмотреть спектакль, который ни я, ни вы ещё не смотрели, чтобы узнать, стоит его смотреть или нет)

Когда вчера после написания рецензии я, спровадив спать сидящую дома с ветрянкой беднягу Ушастую, сама ушла баиньки и, послушав немного Наше, отрубилась, мне приснился крайне странный бред. В этом сне я сначала долго бродила по какому-то маленькому городку, типа наших провинциальных, где было множество всяких любопытных заведений, как-то: магазинчиков, ресторанчиков, салонов красоты, и помимо всего прочего – нечто вроде клуба бойскаутов. Уже не помню, каким боком я была с ним связана – не то организовала его, не то вступила туда, боюсь соврать, ибо запоминать начала с того момента, когда оказалась в районе родной станции метро и двигалась мимо рынка в направлении дворов, где раньше жила. На площади между метро и рынком ко мне подошли двое пацанят лет десяти-двенадцати с автоматами и, обвинив в чём-то, потребовали следовать за ними; я, естественно, решила, что автоматы у них игрушечные и что вообще это они играют так, и с ними не пошла, а продолжила шагать своей дорогой. Мальчишки, казалось бы, забыли про меня, забежали вперёд и тоже пошли в том же направлении, но стоило мне дойти до середины узкой безлюдной дороги, которая вела между деревьями от площади во дворы, как они неожиданно развернулись ко мне и открыли огонь. Я юркнула за щит пулемёта, который откуда-то взялся сбоку от меня, и, сжавшись в комок на земле, удивлялась, почему меня ещё не изрешетили, ведь моё укрытие довольно-таки ненадёжно; но, наконец, меня либо таки зацепили, хотя я не почувствовала боли, либо сказалось напряжение, ибо перед глазами всё поплыло и, как ни пыталась сохранить сознание, я отключилась (отключиться во сне – это уже нехило, да?). Очнулась я в кровати у себя на даче, я точно знала это, хотя обстановка довольно-таки просторной комнаты была мне в реале незнакомой и больше напоминала больничную, и в этой комнате стоял… собственной персоной Иисус Христос в длинной, до пола, белой одежде типа ночной рубашки, местами порванной и окровавленной, и любой нормальный человек мог бы подумать, что помер и преставился, а я отнеслась к такому необычному гостю совершенно спокойно, как если бы старый друг проведать зашёл. Не успела я и рта раскрыть, дабы уточнить свои догадки относительно его плачевного вида, как он подтвердил, что – да, это он меня тогда прикрыл, – и тут же спросил, как я себя чувствую; я ответила, что хорошо, и спросила, как чувствует себя он, и он тоже сказал, что хорошо, но вдруг покачнулся и присел на краешек стула, и сон прервался, потом только ещё приснился кратким эпизодом пожар на соседней даче. Разбудил меня будильник, но я просто перевернулась на другой бок и задремала опять, и тогда меня разбудила мама, поэтому я без опозданий позавтракала, собралась, приехала на Арбатскую и снова появилась в стенах Художественного кинотеатра: на сей раз меня интересовал фильм с Московского кинофестиваля «Гонзо: жизнь и творчество доктора Хантера С. Томпсона». Ставший уже моим «портом приписки» синий зал, забитый в кои-то веки почти до отказа, билет за 100 рублей, удобное местечко в середине третьего ряда – и для полного счастья нужно только, чтобы небольшой по кинематографическим меркам, но солидный по меркам бытовым экран показал (пусть и с 20-минутной задержкой, как сегодня) что-нибудь хорошее – например, вот это.
Гонзо – направление в газетной журналистике, когда репортёр является не посторонним наблюдателем, а непосредственным участником описываемых событий; Хантер Томпсон – изобретатель, символ и непревзойдённый мастер этого жанра; фильм «Gonzo: Life & Work of Dr. Hunter S. Thompson» - подробнейшее двухчасовое документальное кино со множеством фотографий, хрестоматийными съёмками исторических событий, отрывками из всех фильмов по Томпсону и о Томпсоне, включая самые известные кадры из «Любви и ненависти в Лас-Вегасе», замечательной музыкой, с рассказами всех ещё живых личностей, так или иначе связанных с героем, и Джонни Деппом в роли текста от автора. Если вы не являетесь любителем работ Томпсона и/или вышеупомянутого фильма, если вы чётко знаете, что человек, с 16 лет и до своего самоубийства в 67-летнем возрасте 4 года назад практически беспрерывно бывший на «допинге» (табаке, алкоголе, траве, кокаине, кислоте…), не может быть вам симпатичным, не смотрите «Гонзо» - в лучшем случае заснёте ещё в первой половине. Для меня же сия качественная документалка стала не только чертовски познавательным материалом, собранным благодаря мастерству замечательного режиссёра Алекса Гибни, но и очередным подтверждением того, насколько весёлой, интересной и свободной была эпоха 60-70-х в США: хиппи, фрики, Ангелы Ада на Харлеях, мускул-кары, борьба за свои права чернокожих и геев (Мартин Лютер Кинг, Харви Милк и пр.), антивоенные демонстрации, политические провокации, sex-drugs-rock’n’roll и «контркультурные» писатели и публицисты (Кен Кизи, Ричард Бротиган и пр.)… во всём этом есть нечто притягательное и вдохновляющее. Можно разделять и не разделять отдельные взгляды доктора Хантера на жизнь, общество и государство, но каждый раз немного грустно вспоминать о том, что эта живая легенда стала мёртвой легендой и уже никогда не даст прикурить равнодушным консерваторам; поэтому, пожалуй, самой запомнившейся мне фразой из всего фильма (который лучше было бы смотреть без дубляжа) стала реплика его первой жены, звучащая примерно так: «У него нашёлся бы меч на всех современных монстров». Такие люди были нужны тогда, они нужны сейчас, они всегда будут нужны – а кино оставляет не тяжёлое, а вполне жизнеутверждающее впечатление: знамя гонзо-журналистики никогда не упадёт полностью и, может, когда-нибудь ещё поднимется на прежнюю высоту.
По окончании фильма я пошагала немного прогуляться по Арбату до Смоленки, по густой безветренной жаре и духоте, словно поплавала в жидком солнце – мой молоток Тора на груди рисковал раскалиться и прожечь дыру в моей майке. В такую погоду только по театрам сидеть, поэтому я вчера взяла пару билетов на недалёкое будущее и сегодня – пару билетов, а в кино смотреть больше нечего, поэтому завтрашний день, видимо, свободен у меня от культурной программы, и его можно будет посвятить делам насущным. Одно дело, впрочем, я уже осуществила: наконец-то зашла в ЦентрОбувь и приобрела дешёвые босоножки (или как там эта хрень называется?) из к/з – они очень смешно на мне смотрятся и прикольно звенят двумя цепочками (а то ходила, как с дачи приехала, в старых кроссовках – и жарко, и тяжело). Заодно встретила на ярмарке Натали – бывшую коллегу и просто друга (а друзья бывшими не бывают), с коей не контактировала два года с лишним (!), а узнала по голосу ещё до того, как обернулась на её «Привет» - впрочем, и внешне она особо не изменилась – да и я, наверное, тоже не сильно; перебросились парой незначащих фраз и разбежались. На этом, кажется, все новости – посему прощаюсь, мне бы сегодня ещё хаир постирать для полного счастья)

Сегодняшняя ночь выдалась светлой, почти белой, уже в четыре утра где-то вдалеке начала петь на разные мотивы какая-то одинокая птица, наверное соловей, и в таких условиях заснуть было крайне сложно, но уже под утро мне это таки удалось. Как обычно не затруднившись рано встать (знаю, что впрок на весь учебный год не выспишься, но после дачи взяла в привычку до полудня валяться), я скоротала остатки дня до вечера, а вечером как обычно вывалилась из дому в тёплую действительность, дождалась общественного транспорта, доехала до метро… а вот в метро меня переклинило: с Арбатской я перешла не на Библиотеку, а на Боровицкую и собралась было ехать на Чеховскую, но вовремя вспомнила, что еду не в лицей и не в Сферу, как вчера, а снова в Современник. Пришлось описать кругаля и перейти с Боровицкой на Библиотеку, благо время терпело, и уже оттуда доехать до ЧП, неспеша прогуляться до театра по бульвару. На сей раз моим пунктом назначения была не Другая, а основная сцена, и, приобретя программку и получив к ней в придачу журнал Театрал нахаляву, я поднялась к себе на бельэтаж, заняла своё крайнее место в шестом, кажется, ряду – в общем, предпоследнем, то есть далеко и высоко, но, хвала Магистрам, в забившемся под завязку большом зале хорошая акустика, а у меня хороший бинокль, поэтому всё необходимое я услышала и разглядела без проблем: чай, не шедевр смотрела, а свежую премьеру Современника – «Бога резни».
Откровенно говоря, я не читала французского драматурга Ясмину Резу или как там её (а может, и его) нужно правильно склонять, но осмелюсь предположить, что материал, по которому наш подсудимый спектакль был поставлен, не самый удачный: одноактная комедия о том, как две семейных пары встретились, чтобы найти виноватого в драке между своими одиннадцатилетними сыновьями, обсудили помимо этого ещё кучу всяких разностей, заблевали антикварные репринты Кокошки (художник такой замечательный, если вдруг кто не в курсе), а закончилось всё возлиянием русской водкой, а вернее, как-то вовсе не закончилось, а прервалось на первом попавшемся месте. И не то что интриги, а даже сюжета как такового нету – просто четыре человека толкутся в одной комнате, то ссорятся, то мирятся, и многие приколы повторяются, и некоторые сцены затягиваются, утомляют, и типажи заезжены донельзя, да и принцип построения комедии далеко не нов: постепенное «выяснение» подноготной персонажей, которые, конечно же, оказываются на самом деле не совсем такими, какими кажутся в начале. Ну а при чём тут неоднократно упомянутая резня в Дарфуре, намёк на которую даже вынесен в название пьесы, трагедия современности, смеяться над которой – явное кощунство (за фразу «Кровь черножопых детей постоянно стучит тебе в душу» я бы вообще расстреливала, прости Господи), я вообще не понимаю, видимо – просто для красивого словца, ну и чтоб критики головы поломали. Однако, к чести Современника сказать, из этого скользкого драматического произведения про не менее скользких личностей они умудрились вылепить вещь местами даже смешную (причём если поначалу не смешно вообще, то к финалу уже как-то раскачиваешься и вполне искренне ржёшь даже над самыми грубыми сортирными шутками и осторожными попытками героев высказаться матом – очевидно, во многом благодаря покатывающейся вокруг публике) и соорудить для неё вполне эстетичную рамку: дорожки белых клеточек, бегающие по полу, стенам и потолку, выгибающиеся, чтобы образовать предметы мебели, напоминающие о настольных играх типа Монополии, плазменный монитор (всё больше и больше спектаклей не может обойтись без видеоряда - для меня это уже стало симптомом режиссёрской импотенции), тюльпаны, вышеупомянутые репродукции… Добавить ко всем этим дизайнерским изыскам тот факт, что актёры честно стараются – и приходим к выводу, что свой твёрдый трояк «Бог резни» заслужил вполне, то есть в качестве отдыха от серьёзных спектаклей сойдёт, особливо на летнем безрыбье, когда многие театры по гастролям разъехались.
После спектакля, продолжавшегося около двух часов без антракта, я дошла по бульвару до метро, где у памятника Грибоедову уже лабал живой оркестр и была организована импровизированная танцплощадка, доехала до родной Молодёги, до дома дошла пешком дворами, благо было ещё светло, по дороге закупилась едой. Завтра в кои-то веки театр мне вроде как не грозит, может статься, что и поста не будет, а там посмотрим – всё-таки и без того посты пошли один другого короче, в два раза меньше моего обычного текстового объёма, непорядок прям. До новых новостей)

Сегодня ночью была гроза. Сначала часто и слепяще-ярко, как фотовспышка перед самыми глазами, начали вспыхивать сполохи молний, я, слушая радио, сначала думала – от автомобиля под окном или ещё от чего. Потом, дослушав, услышала далёкие перекаты тяжёлых булыжников грома, которые всё приближались, становились громче и, наконец, стали следовать практически сразу после вспышек. Сначала шуршал слабый дождь, нежно журча и постукивая по подоконнику, но когда гроза встала над самым домом, полил ливень, и вскоре, убаюканная им, я заснула, а он, когда ушла своей дорогой гроза, снова стих и шёл всю ночь дождём, до самого утра. Утром же у меня была уборка, а после полудня я поехала неспеша до Чеховской, прогулялась по Успенскому переулку до сада Эрмитаж, полюбовалась на голубей, да и подошла к театру «Сфера». Когда-то он крепко разочаровал меня со Снегурочкой, так что я и зареклась было возвращаться туда, но поскольку в последнее время моя политика поменялась и я решила не только новые театры открывать для себя, но и старым, некогда не зацепившим, дать шанс на реабилитацию, я сегодня вернулась туда на спектакль, который до Снегурочки хотела посмотреть в первую очередь – на «Я пришёл дать вам волю». От куртки я избавилась в гардеробе, программка обошлась мне на халяву (при том что обычно за такие хоть рублей 20, но берут), и я удобно устроилась на диване в холле ждать первого звонка, задержанного на энное количество минут после семи часов. На моём билете значилась красивая комбинация: сектор два, ряд два, место два, однако когда зал открыли, выяснилось, что ряд у меня почему-то первый, что только добавила удобства, при том что в круглом зале Сферы и так неудобное место сложно было бы найти. О дальнейших же трёх часах моего времяпровождения расскажет рецензия.
Когда-то Василий Шукшин хотел снять фильм о Степане Разине и даже написал сценарий, но этому не суждено было сбыться, и сценарий стал романом. По этому роману, со всеми его достоинствами и недостатками, можно было поставить нечто пронзительное, злободневное, с красивым фехтованием, но, видимо, всё-таки не совсем по зубам оказался столь обширный материал худруку и режиссёру Еланской. Она вторично показывает зрителю: в Сфере по-прежнему охотно тратят время на танцы и песни, не жалеют сценического дыма, а вот действительно важные события в виде друг на друга похожих мизансцен (их можно поделить на три категории: бунт, смерть, женщина) прокручивают быстро, скомканно, как бы между делом. Спасает положение только сам исполнитель главной роли, Смиранин: он играет вспыльчивого и упрямого молодого атамана самозабвенно и убедительно, со своей умеренной брутальностью как нельзя лучше вписывается в этот яркий и неоднозначный образ, да и за хорошее исполнение «Коней» Высоцкого ему отдельное спасибо (хотя поёт он явно лучше, чем говорит: к его дикции я привыкла не сразу). Поэтому, если первое действие я ещё смотрела с изрядной долей скептицизма, то во втором уже начали проклёвываться трагические нотки, накаляться напряжение, дабы завершить спектакль вполне достойным финалом, удачно обыгрывающим гибель Стеньки посредством опущенных с потолка сетей. А вот зачем нужно было обтягивать все стены белыми полотнищами для проекции совершенно лишнего и даже мешающего восприятию видеоряда, не понимаю… впрочем, ни к костюмам, ни к музыке, ни к освещению, ни тем паче к игре неупомянутых ещё актёров претензий не имею. В конце концов, ребята не виноваты, что попали в руки не Беляковича, не Арцибашева и далее в том же духе – они честно старались, и я не могу не поставить им на этот раз зачёт, равно как и спектаклю, на сей раз не лишённому смысла.
По окончании спектакля я в росистых сумерках (жара завтра будет, не иначе) не без удовольствия прогулялась до метро, доехала до родной станции, дождалась папы, приехала домой. Завтра мне снова в театр, посему оставляю вас до завтра с этим коротким постом)

Вчера вечером отстрелявшись с рецензией, я с немалым удовольствием узнала от афиши Яндекса, что сегодня затеянная Художественным кинотеатром DVD-ретроспектива аниме Миядзаки продолжится показом его самого известного и кавайного произведения – «Мой сосед Тоторо». Ради такого случая, хоть данный мульт уже и посмотрен мною добрые раз пять, я даже завела будильник на 12, по коему и встала, хоть и проснулась раньше. Прикупив какую-то газетёнку, я, позавтракав, к трём поехала на Арбатскую, взяла билет за 70 рублей, постояла на улице, дочитав газету (какой-то странный дядька под конец заявил мне, что я похожа на его дочь, и ошивался поблизости, пока я не ушла), потом направилась в Синий зал. Там, с середины третьего ряда, я и получила позитивный заряд, результатом которого отчасти и стали все дальнейшие события. Выйдя из кинотеатра, я по привычке направилась было прогуляться в сторону Кремля, но неожиданно спохватилась: помимо Арбата и центра, есть ещё одно направление – по бульварам, и на нём как раз можно пропалить театр у Никитских ворот – может, у них в кассе остались билеты дешевле, чем в театральных кассах на улицах города и в метро. Сказано-сделано: дотопала до театра, увидела на афише, что сезон скоро закрывается, а на все дни до закрытия, когда у них спектакли, у меня уже взяты билеты в другие театры, кроме непосредственно сегодняшнего дня, на который был намечен некий капустник «Песни нашего двора» с обещанием выпивки и закуски для зрителей. Но при всём при этом в кассу я таки сунулась, и сидевшая там бабка, видимо, администраторша принялась меня на этот капустник отчаянно агитировать, уверяя, что это лучший спектакль театра, его визитная карточка, на который приезжают из других городов и стран, билетов не достать при том что их на 300 мест, и что мне невероятно повезло, что остался дешёвый билет, а когда посмотрю – непременно, дескать, захочу вернуться ещё раз и всех друзей привести (то есть, по её собственному выражению, «потратила на меня столько сил и энергии», тогда как остальных людей якобы и уговаривать не надо). Поняв из её речей, что это должно быть нечто весёлое под открытым небом, я вышла подумать и решила: не зря же я сюда пришла, в конце концов! – и вернулась и взяла билет аж за 350 (теперь я на мели, очевидно, что с 14 по 19 число я без театра), а словоохотливая бабулька посоветовала мне ещё тамошний мюзикл по Парфюмеру, «но немного с другим сюжетом» и удачно подсунула книжку с репертуарами на август – весьма пригодится (правда, в ней я узнала, что, вопреки словам бабульки, сегодняшний капустник не последний в сезоне, а будет их ещё несколько). Узнав, что начало спектакля в восемь, я решила, что успеваю заскочить домой пообедать – и заскочила, от театра добежав до метро, доехав до родной Молодёги, купив хлеба, на маршрутке приехав домой к шести, а 40 минут спустя уже выйдя оттуда с жареной картошкой и несколькими ломтями вег-колбаски в желудке. И снова я на Арбатской, и снова топаю по Никитскому бульвару, захожу в театр, покупаю программку, прохожу его насквозь, влекомая толпой… и оказываюсь во внутреннем дворе под тенью высоченного тополя, четырьмя старомосковскими стенами запертом в коробку, где стоит партер из лавок и галёрка из пластиковых стульев, торгуют игрушечными клоунами, соком, пивом, вином, бутербродами, шоколадками. Сквозь жующий и пьющий народ я протолкалась к себе на последний 13-й ряд, состоящий всего из семи стульев, уселась с краешку, смирилась с тем, что сцены оттуда не видно, перекусила захваченными из дому яблоками, но не успел спектакль начаться, как ко мне, человеку, занимающему своё законное место, подскочила администраторша, заявила, что-де тут, в проходе, сидеть нельзя, тут люди ходят, и пообещала посадить поближе. Мне ничего не оставалось, кроме как следовать за ней, пролезать, тревожа возмущающуюся публику, на свободное место в середине шестой лавки – место отличное: видно-слышно хорошо, не зря ж я свои кровные отдавала… и – понеслась.
»Песни нашего детства» оказались песнями не моего уже не пионерского детства, а песнями послевоенных 50-х: классикой блатняка, дворовым фольклором, парой неофициальных гимнов Одессы, парой народных застольных, парой романсов, кое-чем из раннего Высоцкого… как оказалось, из почти сорокапесенного «треклиста» я знаю максимум четыре с половиной (из них горячо любимые Цыплёнок жареный с продолжением Мы - анархисты и В Кейптаунском порту), однако ностальгия по чему-то невозвратно ушедшему пробила практически сразу же. А вы сами подумайте – где это видано, чтобы по три раза за спектакль зрителям подносили по сто грамм водки с ломтиком копчёной колбасы на ломтике чёрного хлеба (я, конечно, не пила и не ела, только передавала, но сам факт)? Где это видано, чтобы эти самые зрители подпевали, приплясывали, дружно аплодировали, перекидывались бумажными самолётиками, жертвовали деньги в пущенное по рукам корыто и уже с первых минут, как старые знакомые, переговаривались, перешучивались? Где это видано, чтобы вместо декораций – стены, пожарные лестницы, двери, крыши, окна, бельё на верёвочках и крыша над головой, чтобы актёры во главе с самим худруком Марком Розовским пели, играли на гитарах и скрипках, блестяще перевоплощались в колоритных обитателей коммуналки, каждую песню превращали в яркий запоминающийся номер – безумно смешной или немного грустный? В общем – капустник оказался действительно весёлым, и не только – главное, что чертовски душевным, то есть подлинно душевным, а не напоказ, когда Безруков берёзку обнимает, ведь такой подлинной душевности в наше время маловато. И задуматься есть над чем: многая смелая лирика – вполне на злобу дня… так что для удачного времяпровождения всем рекомендую такой вот необычный жанр, как театрализованный концерт – послушать, спеть, посмеяться, почувствовать единение с окружающими, погрузиться в уютную атмосферу, не пожалеете, как и я не пожалела.
Когда закончилась последняя песня, заявленная в программке, Розовский объявил ещё одну – в память об ушедшем от нас ещё одном пятидесятнике, Василии Аксёнове. Зрители встали, вместе с Никитской труппой спели Виноградную косточку Окуджавы. Потом, как бы ни хотелось ещё остаться, какими бы тёплыми и светлыми ни были сумерки, пришлось расходиться; я дошла до метро по бульвару, доехала, дождалась папы, он отвёз меня домой, и вот я сижу ем чернику и клубнику, а завтра мне снова в театр, засим надолго я не прощаюсь)

Как вы уже знаете, давеча я взяла билет в театр на сегодня, посему к вечеру приехала на ЧП, неспешно потопала по многолюдному бульвару, прошла мимо театра «Современник», у которого уже толпились люди, пришедшие на спектакль в главном зале к семи часам – а мне туда надо было к половине восьмого, поэтому я пошла дальше и в конце бульвара вспомнила про Белые облака, тот славный этносупермаркет на Покровке, куда я в грядущем учебном году смогу бегать после лицея. От этих воспоминаний и планов мне захотелось продающейся там веганской колбаски от Малики, и я туда отправилась и от жадности погрузила в торбу аж два маленьких пухлых батона – колбас молочной и сырной (при том что без молока и сыра)), а так же пропалила появление на тамошних полках аюрведических шампуней и зубной пасты – в будущем можно будет там и этим добром закупаться, если опять не пропадут. Довольная приобретением, я обошла сувенирный отдел (ну эт я его так называю, просто не знаю как ещё его можно назвать), где появилось немало всего нового и осталось немало всего старого, и вернулась на ЧП, когда дошла обратно до театра – в малый зал, он же экспериментальная Другая сцена, уже пускали. Аскетическая атмосфера холла, программка, первый звонок, моё уютное местечко в середине последнего девятого ряда, два с лишним часа всё прекрасно видно и слышно всего за 150 рублей… но не буду заострять внимание на мелочах, мне и вам предстоит немаленькая на сей раз рецензия.
Пьеса современных грузинских драматургов Хортяновского и Гаручавы называется «Шинель Сталина», но создатели спектакля переименовали сценарий в длинное «Полёт чёрной ласточки, или эпизоды истории под углом 40 градусов». И действительно, под меньшим градусом работать в любимом жанре Современника «без-бутылки-не-поймёшь» вряд ли возможно, да и материал соответствующий: помимо параллелей с Гоголем, возникающих уже при виде заголовка, пьеса напичкана явными цитатами из Библии, Чехова, Булгакова… не даром назвали постановку фантасмагорией. Время действия – с 28 февраля по 2 марта 1953 года, последние дни жизни Сталина, не приходящего в сознание; из этого вытекает, что само действие, очевидно, – его галлюцинация, сон или ещё какая-нибудь параллельная реальность, не имеющая к истории никакого отношения. В ней открывшаяся между зимой и весной «дыра» вселенского масштаба никак не хочет закрываться, время останавливается, словно давая старому вождю последний шанс начать жизнь заново, и он совершает эту отчаянную попытку – устраивает венчание с любимой девушкой, перерастающее не то в бал у Сатаны, не то в ужин в Эммаусе, играет в «русскую рулетку», выбирая наудачу между двумя шинелями, одна из которых смертельно радиоактивна, и спокойно воспринимает новость по радио о собственной смерти. Авторы постановки прежде, чем взяться за весь этот бред, уверяли, что их цель – показать всё самое отрицательное в своём персонаже, заставить зрителя, всё более удаляющегося от сталинской эпохи, возненавидеть «отца народов», а если не получится, снять спектакль с показа; если они не соврали, то посмотреть его вам надо поторопиться, иначе скоро он исчезнет из репертуара. Всё дело в том, что Сталин в исполнении замечательного актёра Игоря Кваши, уже доказавшего ролями в сериалах, что создан для этой роли, то есть даже и не Сталин вовсе, а его альтер эго, получился вполне симпатичным молодцеватым философствующим маразматиком, по-своему религиозным, мучительно вспоминающем о своём далёком детстве прыщавого семинариста, который смотрел на звёзды, писал стихи от неразделённой любви и мог бы стать совсем другим человеком, и даже о материнской утробе, которую ему так не хотелось покидать. Мне этот образ живо напомнил Калигулу по Камю (кстати, имя сего императора в сегодняшнем спектакле поминалось всуе), сыгранного на Юго-западе (но не подумайте, будто уравниваю сегодняшний спектакль со спектаклем Юго, для меня последний по-прежнему вне любой конкуренции): ещё один архетипический тиран, наполовину реальный, наполовину мифический, со всеми своими простыми человеческими слабостями, страстями, страхами пользующийся славой божества и уничтожающий всё, что больше всего любит; ещё один успешный воплотитель Раскольниковской теории, посмевший не только пролить реки крови, но и сделать это открыто и без потребности в оправдании, и потому выглядящий привлекательнее, чем его якобы друг (у Калигулы – Керея, у Сталина – Каганович), пресмыкающийся перед ним и одновременно готовящий подлый удар в спину. Вряд ли кто-нибудь когда-нибудь разложит по полочкам, откуда такие люди берутся, чем руководствуются в своих действиях, от чего страдают, в чём смысл их существования и причина их «живучести», равно как и смысл существования и причина живучести страшилок о них, но чёрт возьми, на попытки такого разложения, будь они по Камю или по Фрейду (как сегодня), интересно смотреть, а таким личностям, как Калигула и сегодняшний Сталин, хочется сочувствовать. Да, под конец вышеописанной трогательной мистерии авторы словно спохватились: сначала батюшка-астрофизик обзывает новобрачного самим дьяволом и требует покаяния, потом новоиспечённая жена ни с того ни с сего припоминает муженьку загубленных им когда-то своих родителей и обещает нарожать ему монстриков, а там и сам Иосиф Виссарионыч толкает пафосную телегу о кишащих под ногами муравьях, чьей кровью он-де пишет свою картину… но на весь этот пафос хочется лишь сказать хрестоматийное: «Не верю!» да добродушно посмеяться. Так что же теперь, скажете вы, пошла к чертям собачьим вся гуманистическая мораль, раз вместо того, чтобы осудить преступника, спектакль выдал на-гора едва ли не новомученика? Я бы не спешила с выводами: стоит абстрагироваться от всех опасных идеологических перипетий на злобу дня, ото всех стереотипов и клише, и станет ясно, что ничего плохого нет в том, чтобы напомнить зрителю о необходимости выдавливания из себя раба, и в том, чтобы допустить, даже в нашу суровую эпоху, в свою голову истинно христианскую мысль о том, что нет плохих людей, что все достойны прощения. К тому же сыграна эта вневременная и внепространственная притча подлинными мастерами актёрского перевоплощения с убедительными декорацией и светом, приятной музыкой, ненавязчивым юмором – в общем, мне показалось смотрибельным и, как всегда, хотелось бы услышать и ваши отзывы.)
После спектакля я прошлась по ЧП до метро, доехала до родной Молодёги, домой подбросил папа. В театр в целом и в Современник в частности я ещё вернусь в ближайшем будущем не раз, но не завтра – завтра я планирую сходить в Художественный посмотреть на Тоторо, самый кавайный кавай от Миядзаки-отца, и далее по погоде, настроению и прочим факторам. До встречи)

В понедельник дожди отступили, установилась идеальная для города погода – не жарко, не холодно, сухо и солнечно. Как всегда закопавшись, я выскочила из дому, повезло с быстро подошедшим автобусом, и к четырём я подъехала на Арбатскую, снова заявилась в Художественный кинотеатр – смотреть с DVD фильм «Вечное движение», заснятая концертная программа лета прошлого года «Проверенное временем» Сургановой и Оркестра (оркестр, впрочем, в данном случае представляло единственное лицо – Тхай, ибо концерт акустический). Билет – всего 50 рублей, приехала я впритык, поэтому сразу направилась в Зелёный зал, где ни разу ещё прежде не была и куда вела отдельная лестница, заманчиво узкая и полутёмная, от самого нового входа в кинотеатр. Зал – специально для винтажного кино и спецпоказов, поэтому антураж соответствующий, уютный; обещанные мягкие пуфики – только первый ряд, остальные ряды, в том числе и мой второй, – стулья, обещанным чаем не угощали, но всё это мелочи, когда имеешь удовольствие что-то хорошее и непрокатное лицезреть с большого экрана, а не с собственного маленького монитора. Фильм – исключительно для таких прожжённых любителей русских рокерш в целом и Сургановой в частности, как я: много крупных планов, неидеальная картинка, разношёрстная публика в тесноватом зале, вставленные отрывки из интервью, а главное – полтора часа столь милого сердцу старья, которое по радио не услышишь, и «Белая» на бис; в целом – эстетический оргазм от музыки и самые тёплые впечатления от видеоряда. Досмотрев, я решила ещё немного прогуляться, но Арбат уже немного надоел, и я потопала в противоположную сторону, до Библиотеки, оттуда в Александровский сад, кишащий, вопреки буднему дню, такими же праздношатающимися, потом свернула на Красную площадь, неспешно прошла её до конца и встала перед вопросом, куда дальше. Развеял сомнения показавшийся на дороге троллейбус – я догнала его на остановке, влезла и с ветерком поехала через Замоскворецкий мост и потом по Большой Ордынке, как в экскурсионном автобусе с удовольствием пялясь в окно на красоты старого центра столицы; высадившись у станции Добрынинской, приехала домой. Ночью во сне навещала в аду какого-то незнакомого мне в реале, но знакомого во сне чувака, кажется, его звали Родионом, и он ко мне безуспешно приставал (похоже что женщины в ад не попадают XD), а под конец встречи появился его друг, прикольный металлюг в шляпе и тёмных очках. Что касается непосредственно ада, то он оказался вполне уютным, только больно уж безлюдным, местечком с красными, как на Марсе, пейзажами, вход в него почему-то находился на Арбате, а охранник в прихожей был приветливым дядькой, без вопросов впустившим меня туда и выпустившим обратно. Когда я вышла, уже темнело, я вспомнила, что опаздываю в школу, и побежала по Арбату, потом мимо Художественного в сторону Кремля, но вскоре оказалась на некоей аллее. Краем глаза на бегу я замечала, что над головой небо синее, а за ветками деревьев – красное и шершавое какое-то, будто ветки с неба шкуру ободрали; потом, приглядевшись получше, поняла, что ветки горят, и наддала скорости, в школу влетела галопом. Приземлившись за парту с Асей, спросила её, видела ли она, что деревья горят, когда шла по аллее, но та ответила, что ничего такого не видела; решив, что это, видимо, только мне одной приглючилось, я проснулась. На сегодня я строила грандиозные планы – сходить в Третьяковку на Крымском на выставку и/или куда-нибудь в театр, но им не суждено было сбыться: у меня не осталось денег, и я целиком и полностью зависела от папы, который должен был утром приехать и поправить моё финансовое положение. Однако утром он не приехал: на работе он вспомнил, что что-то забыл на даче, с работы поехал туда, а когда возвращался, надолго встал в пробке: из Подмосковья в Москву никого не пускали, покуда не закончится визит Барака Обамы. В итоге мне оставалось только сидеть в аське, таскаться по инету (со скуки я даже начала давать ссылки на свои рецензии на форуме театра на Покровке, надо будет то же проделать на форуме Юго и других театров), читать, слушать Наше, есть и так далее. Папа приехал в шестом часу, рассеяв все надежды на визит в театр сегодня же, зато я тут же бросилась в театральную кассу обеспечивать себя билетами на завтрашний и последующие дни – то есть не бросилась, а поехала чинно-мирно сначала на автобусе до метро, потом на метро до Арбатской, потому что вестибюль родной станции, где раньше была касса, всё был закрыт, а ближе касс на других станциях я не припомню. В тамошней кассе я приобрела пять билетов на неделю в перёд с перерывами на погулять и прочие виды культурного отдыха, а так же взяла каталог однодневных туров – буду выбирать и покупать путёвки заранее, не могу же я провести лето, не съездив куда-нибудь!.. Закупившись, я прошлась по Арбату до Смоленки, тем же макаром приехала домой, и на этом сей короткий пост можно заканчивать; завтра вам полюбому будет полноценная свежая рецензия, но вот ещё над какими двумя вопросами касательно устроительства своего блоговища я подумываю и предлагаю подумать и вам:
1) после сегодняшнего сна в голове возник короткий прозаический сюжетец, сильно отдающий стилем читаемого мной в трансляции bormor’а, на банальную тему, не смешной, не грустный, не романтичный, способный оскорбить чьи угодно религиозные чувства, а мои уже оскорбляющий. Чёрт его знает, откуда он взялся такой, но могу напечатать и выложить, а могу забить и со временем забыть. Вопрос извечный: что делать?))
2) все мои кино- и театральные рецензии можно увидеть разом посредством тэгов «кино» и «театр» соответственно, все вместе – посредством тэга «рецензии». Но поиск театральных рецензий можно сделать удобнее, создав регулярно обновляющийся пост со ссылками на все рецензии, распределёнными по театрам, с указанием «рейтинга» спектаклей по пятибалльной шкале, исходящего исключительно из моих впечатлений от оных. Ссылка на пост, естественно, будет в эпиграфе на видном месте, при желании можно присобачивать её в конце каждой рецензии, в общем – всё для вашего и моего удобства. Вопрос: нужна ли такая фишка или и без неё хорошо?)

Лечь рано – ещё не значит рано встать, поэтому сегодня утром у меня была запарка: выгулять собаку, купить жрачки, позавтракать, собраться и выскочить под дождь – благо маршрутка быстро подошла, а то ведь могла и опоздать. Но история, как известно, не терпит сослагательного наклонения, посему я не опоздала, а доехала до Арбатской вполне вовремя, ввалилась в Художественный, где только вчера была и завтра ещё буду, взяла билет на Порко Россо, обошедшийся мне, как и все билеты в Синий зал, в 110 рублей. Немного времени у меня ещё было, и я снова вышла под дождь, неспеша прогулялась туда-сюда по Арбату до Украинской книги, промокла вдрызг, ибо опрометчиво надела вместо кроссовок драные босоножки, и вернулась впритык. Место с краю третьего ряда, маленький экран и тихий треск проектора, показывающего с DVD очередное аниме великого Хаяо Миядзаки – что может быть лучше в такую неприветливую погоду?.. Как и все предыдущие, этот мульт я уже смотрела и теперь с удовольствием пересматриваю, а для тех, кто возможно соберётся увидеть его впервые, поясню: это миядзаковское творение – самое, пожалуй, малоизвестное и однозначно самое «взрослое». Но небезызвестная любовь мэтра к летательным аппаратам и его несокрушимый пацифизм никуда не делись, равно как и красивая рисовка, симпатичный юмор, приятная музыка, в этой истории о герое Первой Мировой, превратившемся в свинью не только морально, но и физически, но сумевшем вернуть себе человеческий облик, зарёкшись убивать и научившись любить. После просмотра можно было бы прогуляться, но мёрзнуть больше не хотелось, и я юркнула обратно в метро, с двумя пересадками добралась до Рязанского проспекта, поднялась на поверхность – и опять под дождь, оставалось только радоваться, что я успела вырваться с дачи прежде, чем нагрянет похолодание. Когда с утра я звонила в музыкальный театр Чихачёва, мне сказали ориентироваться на Макфак и Перекрёсток, но ни того, ни другого не было видно, и я выбрала направление наугад, просто потому что по дороге можно было заходить оттаивать во всякие магазинчики. Поймав какую-то тётю, я выяснила, что таки двигаюсь в правильную сторону, но вскоре моя дорога резко раздвоилась, и неизвестно, куда бы я пошла, если бы не уловила ни с чем не сравнимый тяжёлый запах картошки фри и гамбургеров. Пришлось идти, постоянно принюхиваясь, а это способ не из приятных: стоит в городе принюхаться, как помимо нужного запаха уловишь запахи рыбы, помойки, бензина, общественного туалета и чёрт знает чего ещё. Обострившееся обоняние не подвело: спустя несколько минут я действительно увидела вознёсшуюся над деревьями жёлтую букву М, а там и сам Макфак, заскочила погреться, благо времени ещё было дофига, однако никаких Перекрёстков поблизости не наблюдалось, посему я решила особо не задерживаться. Ещё немного пути – и из-за поворота живописно выплыли очертания храма, а на его фоне – Перекрёстка; но не успела я придумать, как перебраться туда, на противоположную сторону проспекта, как на боку торгового центра по левую руку от меня я прочитала, что в нём тоже имеется Перекрёсток. Тут уж ежу ясно, что театр должен быть рядом, вот только углядеть его во дворах между деревьями оказалось непросто, да и не сразу поверилось, чтобы такое культурное заведение забралось так далеко: уж на что Юго-запад в жопе мира, но он хотя бы на дорогу выходит! Путь к культурному заведению был прозаичен: миновать служебную стоянку торгового центра, подняться по лесенке возле мусорных контейнеров с надписями на крышках «разные разности» и зарулить на площадку перед искомой Чихачёвкой. Однако её двери были ещё закрыты, и я вернулась в торговый центр, со скуки обошла этаж со всяким псевдоантиквариатом, поднялась этажом выше – увидела сплошные тряпки и обувь и плюнула, спустилась в подвальный этаж – оказалась в Перекрёстке, который, напуганный Путиным, пестрел рекламками о том, что-де наценка теперь у них не более 5%. Побродив там, я затарилась коробочкой пророщенной пшеницы, фруктовым миксом и пачкой постного печенья, и когда я после кассы принялась совать всё это в торбу, из коробочки посыпалось, и пришлось сразу же начать есть её содержимое. Пшеница оказалась вкусной вещью, хоть и явно не предназначенной для употребления в чистом виде в большом количестве, да и свободное время уже было благополучно убито, поэтому для заворачивания коробочки был пожертвован пакет из-под взятых из дому яблок, а я направилась снова к театру. Народ постепенно набивался в предбаннике с кассой, но внутрь пустили только за полчаса, а за десять минут в холле появилось двое мужиков в пиратских костюмах и прозвонили в колокольчик (внушительный такой, впрочем, колокольчик), символизировав тем самым звонок. Зал оказался маленьким, да к тому же разделённым пополам уродливым деревянным обрамлением входа в него с лестницы, а место моё было в середине самого последнего тринадцатого ряда, и за этой деревянной бандурой мне решительно не было видно сцены. Впрочем, меланхолично поедая шоколадку, бананы и яблоки, я заметила, что в зале появились люди без билетов, садящиеся на первые попавшиеся свободные места, и поспешила пересесть чуть поближе, откуда видно было лучше; в конце антракта администраторша подвела ко мне опоздавшего законного обладателя занятого мной места, но я сказала, не торопясь его уступать, что моё место тоже уже заняли, и это было абсолютной правдой, а поскольку уже некогда было разбираться, администраторша предпочла увести опоздавшего и посадить его на стуле в проходе. Поскольку Чихачёвка – театр музыкальный, несложно догадаться, что смотрела я сегодня мюзикл, причём не много не мало, а по «Человеку-амфибии».
Научная фантастика – жанр однозначно самый несценический, посему авторы постановки ограничились событиями, разворачивающимися на суше и на палубе. А также они, видимо, посчитали мюзикл жанром исключительно позитивным, ибо к тому же напрочь переписали финал романа, закончив свою постановку хэппи-эндом, и досочинили любовную историю, вокруг которой и закрутили сюжет. Но даже при такой вольности с классическим текстом можно было бы создать нечто впечатляющее, если бы были средства, однако и костюмы, и антураж навязчиво ассоциируются с каким-нибудь детским спектаклем, поставленном в каком-нибудь доме творчества – что, впрочем, неудивительно, ведь Чихачёвка славится в первую очередь мюзиклами для детей, и 90% сегодняшней аудитории составляли пенсионеры, постоянно фотографирующие всё подряд так, словно в первый и последний раз оказались в театре, и дети – люди заведомо сочувствующие мыльным операм. Да и площадь тамошней сцены предназначена явно не для мюзикла – и без того небольшая, она была настолько загромождена аляповатыми декорациями, что произвела на меня впечатление самой маленькой сцены из всех когда-либо виденных, и актёрам было явно тесно на ней – массовка то и дело изображает мизансцену «час пик в общественном транспорте», умеющие танцевать вынуждены топтаться на одном месте, ну или максимум на пятачке, когда поодиночке. Впрочем, к актёрской игре у меня претензий нет: мальчишка Ихтиандр (Скрипалёв) с лицом античных статуй Аполлона (далеко не в моём вкусе, но кому-то может понравиться) наивен донельзя, как и должно, Педро Зурита (Михалков) в одном из моих любимых амплуа – харизматичного подонка – достаточно убедителен, на своих местах все остальные. И петь актёры умеют, и либретто, что редкость для мюзиклов, практически не режет слух, и живой симфонический оркестр за сценой – чертовски приятная особенность, так что я ни в коем случае не стану никого отговаривать от просмотра этого мюзикла, особенно при том, что он, уступая по техническим возможностям мюзиклу «Губы» в театре Луны, сильно переплюнул его по динамике, то бишь показался мне значительно более энергичным, заводным и весёлым. Так что всем заинтересовавшимся – добро пожаловать в Чихачёвку, и чтоб впечатлениями поделились)
По окончании спектакля я добегала от театра до метро всё под тем же неугомонным дождём, а когда я вышла из подземки и папа встретил меня, чтобы подвезти до дома, дождя, по закону подлости, уже не было. От того, будет ли он завтра, во многом зависит моё времяпровождение, но в любом случае, прощаюсь я ненадолго, как всегда)