I. Сказы Рода Рожанича

Прилети, Гамаюн, птица вещая, через море раздольное,

через горы высокие, через тёмный лес, через чисто поле.

Ты воспой, Гамаюн, птица вещая, на белой заре, на крутой горе,

на ракитовом кусточке, на малиновом пруточке…

Птица вещая, птица мудрая, много знаешь ты, много ведаешь…

Ты скажи, Гамаюн, спой-поведай нам…

Отчего зачался весь Белый Свет? Солнце Красное как зачалось?

Месяц светлый и часты звёздочки отчего, скажи, народились?

И задули как ветры буйные? Разгорелись как зори ясные?..

Присказка

Весна-красна́ пришла!..

С румянцем, с вешним солнышком-колоколнышком! С розовеющей корой на оживших кустах, с юными клейкими листочками. А вот и первую пчёлку тепло погнало из улья…

Выбралась она, прошлась по летку́, прихорашиваясь, крылья расправила и метнулась, победно зажужжав…

Ищет окрест проталинки и первые подснежники… Весна! Вот ты и с нами! Прилетела на крыльях пчелиных.

А Зима-то! Ой, матушка-то наша седовласая… Отвыла метелями, оттрещала напоследок морозами…

И вдруг, когда устали ждать, обессилела, осела грязным сугробом… и вдруг зажурчала весело ручьём! Ей-то поначалу не поверили. Она то отступала, то вновь шастала по лесам – грозила, леденила, мела…

Силой ледяной похвалялась. Ещё вчера!.. Но вот уже и нету её! А почему так? Да всё оттого, что мы её проводили на Масляной неделе. Спровадили лютую! Сожгли чучелом из тряпья да ветоши, соломой набитым.

А весеннее Ясно Солнышко блинами зазвали… – Взялась весна-то… – так гова́ривала баба Люба. – На Красну горку[1] взялась. На яре́ц, на самый початок… – Бабусь, а бабусь! – канючу я, ещё малец с мизинец. И дёргаю бабу Любу за юбку. – А что это – ярец? – Ярец-млад – то первый месяц по зиме, на почин весны ярой.

Так-то по старине́ сподобнее бала́кать-то… Белояром его та́ко же и́но кличут. Се колого́дью крестьянску начало…

Но зачинается оный-то не с поча́тку марта, а по-позжее, егда Солнце Ярово горе́ воздымается… Я щурю глаза, гляжу прямо на Солнце – юное, но уже не по-весеннему жаркое, ярое…

И будто вижу: легко ступая по золотистой пыльце, нисходят к нам от терема Солнца, как из сказки, златокрылые добрый молодец и красна девица…

Ярец-Белояр – это ты пришёл к нам! Первый месяц весенний. Пришёл как юноша златовласый, зеленоглазый, с букетом подснежников. Бог Вешний, бросивший Зиму и берущий в супруги Весну! А где же быть свадьбе Белояра и Весны Яровой? Не в оврагах и буераках, не в чащобах тёмных… Там ещё снег и сон зимний… А на горе Красной, пригретой Ярилою – Ясным Солнышком. Красная горка! Ярец-Белояр, юный весенний бог, уже там! Оттого и розовеет молодая кора и вишенье расцветает!

И Красная горка укрывается белою кисеёю лепестков, как зардевшаяся от смущения невеста на выданье… Белое на розовом!..

А мы уже повесили ленточки на берёзе белой. И они трепещут на ветру… И там же, на Красной горке, лежит Бел-горюч камень Алатырь.

И на нём, на Кресте Солнечном, распят весенний бог Белояр в лютую Зиму… Крыжень-бог на Кре́се солнечном! Он же имеет и имена иные, тайные – Бус, Святояр и Даждь-бог!..

А для бабы Любы он ещё и "Исус Кре́стос" – бог крестьянский. Смертию смерть поправший и во гробе́ живот даровавший… Старый русский бог! И не верит она отцу, смеющемуся: да разве ж он русский? А вот так… Русский и всё тут! И волосы его цвета спелой ржи, и глаза зелёные… И это он Бусом Белояром воскрес волею Вышней и обручился с Весною Яровой. А от того Буса Вешнего, что взошёл на Красную гору, цветёт вишня.

А на вишне той Гамаюн птица вещая поёт песни весенние… И от песни той, да любви ярой, припекает Солнышко Красное. И под вешним Солнышком тают снега, и мир вновь рождается – и так возрождается. И то не слёзы текут с Красной горы, а ручьи бегут. И стекаются они в потоки, и будят сонные, скованные льдом реки… И вот сама Волга-матушка очнулась от зимнего сна. Взломала ледяные оковы… Вздулась. И, грохоча, сметая ветхие мостки, пошла… Понесла в тёмной воде грязные льдины, смывая с берегов листву и лежалый мусор, бурля у свай и причалов.

И уткнулась в плотину, разбилась, закрутилась, пробуя её на крепость… Не сейчас… Но капля и камень точит, и река свалит преграду, как уносит время все дела наши… И зашумел, набрал силу потеплевший вешний ветер. И жизнь, ещё сонная, пробилась на чёрных проталинах, пахнула живыми запахами от реки, защебетала на все лады…

* * *

Весна-красна́ уже в силу вошла,

да и месяц ярец-постный весь прошла…

– Нонче перелом поста, щука ходит без хвоста…

– улыбается баба Люба и кивает в сторону крыльца.

Там за дверью, в сенях, – отец. Он копается в рыбацких снастях. – Отчего ж без хвоста-то? – дивлюсь я. Мне отвечает отец, выходя с удочками и сачком: – Не́што сам не знаешь? Мы вон тоже почитай всю зиму маялись, бились, аки рыба об лёд, в городской суете, покуда в деревню не вернулись. Так и щука билась, пока лёд хвостом не пробила и весна не наступила… Весело нам стало, да только щука свой хвост потеряла!..

Мы шли к реке, всегда теперь тёмной, хоть половодье уже сошло. Тут, за плотиною, всегда разлив и водная ширь до края неба… Волжское море! Так его тут и зовут: мо-о-оре!.. Здесь Волга стоит высоко, врезаясь в притоки, обтекая острова и образуя заводи, в глуби коих и теперь видны топляки, стволы и леснины.

Нас трое рыбаков – отец, я и старший брат мой Андрюха. Спустившись по обрыву к реке, мы освобождаем нашу лодочку-бударку от цепи. Сталкиваем её в воду, оставляя на прибрежном песке борозду и свои следы. Рыболовные снасти, удочки и сачки, брошены на днище. И вот уже вёсла легли в пазы и… вперёд!

В море! Греби правой, табань левой! Вороти нос к волне! Отец мой, Игорь Иванович, строитель судов и потомственный рыбак, как и многие в нашем роду. И старую мудрость рыбачью отец освоил вполне. И нам её передал. И мы с братом всегда следили, как он готовил снасти и как крючки привязывал особыми узлами. – Вот этот узел для леща… Видите, как завязан?

Колечко и перекрестье. Это знак Солнца. Потому как лещ – рыба солнечная, свет и простор любит… А это узел для щуки… – И этот узел тоже – знак тайный? – Эта петёлка… означает яйцо. Да! Но не простое яйцо, а золотое. Что наш мир породило… – значительно подмигнув, отец затянул петельку на ушке двужального крючка с блесной.

Петля в самом деле похожа на яйцо. А как отец её затянул, она обратилась в заговоренный узелок. Волшебство! Слова отца, уж не знаю как рыбу, а меня впечатлили. Выходит, рыбу ловят не абы как, а на заколдованные узелки… А они ведь ещё и старые наши письмена… А баба Люба посмеивается и поясняет: – Наши деды ска́зывали, как по Рожденью Мира из моря-окияна явилася Щука-Калуга. Она-де и держала в зубах это-само Яйцо.

Из желтка онаго после родилось Солнце Красно, из белка – небо, а из скорлупы – Матушка Земля…

С тех пор все щуки возомнили себя невесть кем. Лёд по весне хвостами бьют – будто разбивают! А заметивши что-то круглое да блестящее в глубине, сразу – хвать! А вдруг се и окажется то-само Яйцо Золотое? – Да-да… – кивает, соглашаясь, отец. – Вот потому-то щуки очень даже легко на такие узелки загово́ренные да блёсны ловятся. – Пап, неужели ты веришь, что те рыбы, коих мы тут ловим, читают эти самые узлы? – изумляюсь я. Брат мой Андрей – а он завсегда насмешник – уверяет меня с искрой в глазу: – А как же, рыбы не враз наживку глотают. Вначале узлы разбирают, послание читают. Если завязано, мол, им угощенье, – ам!..

И всё, на крючке. А нет – плывут себе прочь… – А вот мы и проверим, обучены ли рыбы грамоте старой… – усмехается отец. – Попадутся ли на крючок, как иные глотатели книг… Рыбалка удалась на славу. Щука и лещ клевали вовсю. А ведь вышли мы на лов поздновато по причине необоримой лени… Такая удача рыбацкая – не иначе как из-за загово́ренных узелков да волшебных блёсен! А после на море разразилась гроза.

Молнии ви́лись над нами, как драконы золотые, ирбисы небесные… Те, что рождаются, согласно поверью волжскому, из шаров-молний, золотых яиц. Говорят же, что и наш мир от такого яйца родился…

И мы едва утекли домой под потоками ливня… Мокрые, но весёлые! Принимайте улов богатый, родные наши! И вот мы уже дома, в избе. И баба Люба с мамою колдуют у печи. Готовится уха из щуки, поделённой на всех по старому обычаю. А вот и главное блюдо на разговенье – утка с яблоками. И к ней в придачу "яблошник" – только он не из яблок готовится, а из картошки, что у нас по-старому зовут "чёртовым яблоком".

Это вроде как просто пюре… Просто, да не просто! Вы такого и не едали небось. На парном-то молоке распущенное, да в горшке томлённое на жару и пару, в русской печи… Лакомство нежнее птичьего молока!

А вот и пироги с вишнею! К чаю самоварному! Ой ты, Самовар Самоварыч! Собеседник живой, сверкающий золотом и сам довольный собой. На еловых шишечках гретый, сапогом раздутый. От него-то и тепло, и дух особый, лесной, шишечный по дому расходится…

И входит весь за один присест! Чай-то пить – не дрова рубить!.. А я сижу за столом, за чаем, размышляю… Вишенье-то в пирогах то Злату Вышню угодно. Ему почтенье шишечное угощенье… А Щука мир родила из Яйца Золотого, вот и подают её с яйцами ва́реными… А "чёртов яблошник" да утка с яблоком в клюве… Это ведь тоже из старого сказа картинка лубошная… Какого? Да всё того же – о Рождении Мира.

И об Утке, желавшей заглотить Алатырь-камень, дабы обрести власть над всем Белым Светом… Ой и наивная! Против неба пошла! Так потому у неё и не вышло ничего дельного! И нужно отобрать у неё яблочко-то печёное из клюва, да и самим проглотить его. Вкусно-то страсть как!.. Волшебство!.. Вот и отошли праздники…

И вечер уже, и голова кло́нится к подушке стёганой. И половицы поскрипывают, и поёт сверчок… Не пора ли песни петь колыбельные да сказы сказывать?..

Бабусь, а бабусь! Ох, и много есть сказов о богах прежних, о волшебниках и колдунах, да чудесных существах. Много их и в книгах старых, глубинных-голубиных… Есть они и в песнях баюнных-гамаюнных…. И мне их сказывали… И пора уже теперь мне пересказать их и сыну моему, и вам…

Как то было в годы старые, в прошлом уж веке, в старом нашем селе берендеевом…

Из книги Александра Асова Мифы славян для детей и их родителей.

Меч Сварога (далее будет)