В этом году весна ранняя, пришла она холодной красавицей – глаз радует, а душу не греет – травка кое-где повылезала, грачи прилетели, небо лазурное – как свод собора расписной, вот только ветер дерзкий, молодой, холодный. Люблю это время года… очень.
А люблю я её за рождение новой жизни прямо у тебя на глазах. И чем могу, в силу своего ума и возраста, я ей помогаю. Там грязь раскопаю – ручейку поможешь журчать, там с молоденькой травкой поговорю (один листочек поглажу – глядишь - другие тоже к руке льнут), а там уже и бабочка порхает.
Столько счастья за утро насобираешь, что к полудню эта ноша еле в дверь помещается. Но если плечиком, да бочком подтолкнуть, то весь этот свёрток чувств, переживаний, впечатлений летит прямо в деда. Он у меня мужик крепкий, немногословный и моё «собранное счастье» выносит с завидным мужеством и стойкостью – очки на лоб поднимет, газету на стол опустит и слушает. Слушает молча, внимательно, иногда улыбаясь глазами, до самого последнего слова. Потом дожидается, когда я его (своё шумное счастье) упакую по пакетам и коробочкам в сундук памяти на полочку «еще одна весна», и, с удовольствием выдохнув, говорит – «ну, слава Богу – дню конец» или «пришла весна – вот бабка и распустилась» - и возвращает газету и очки на прежнее место.
Вот так и в этот раз насобирала я счастья большого да тяжелого, притащила домой и всё до последнего вывалила на него. СтоЮ жду, что скажет из выше перечисленного, а он, вдруг поднялся, оделся и бросил на пороге – «пойду-пройдусь». Странный какой-то, честное слово. Еще чуток подумала-помозговала, да и забылась, бытом отвлеклась.
Утром проснулась – деда нет уже, а на столе записка – «Жду тебя на нашем месте». «Вот дела-то!» - думаю, а сама ищу глазами парадную фуфайку.
Когда бежишь на свидание – главное что? Главное – остановиться на невидимом с места свидания расстоянии – отдышаться, выпрямить спину, расправить плечи и неторопливым шагом величественно приближаться к указанному в записке месту. А когда ждешь на месте свидание? Главное это повернуться спиной к дороге и медленно, небрежно покуривать, не пялясь, на идущую к тебе на свидание особу. Обернуться можно после любой фразы, брошенной любимой, её нежным голоском.
«Дед, ты зачем сюда табуретки кухонные приволок? Сам потом будешь ножки отмывать» - (ну, например, такой) сказала я, опускаясь на одну из них, дед сел рядом, порылся в кармане, достал пакет с конфетами «подушечками» и протянул его мне. Я, придавив язык сладко-кислой радостью, знакомой еще с детства, стала молча вдыхать весну. «Слышишь, как ручеек журчит?» - окончательно умаслив меня, спросил дед. Мы еще немного помолчали (слушали, вдыхали, смотрели на весну).
- Миш, хочу вальс, помнишь такой? Па-па-пам, па-па-пам?
- Да, что ты, Анют, какой мне сейчас вальс?
- А давай как в молодости – ты постоишь, подержишься за меня, а я вокруг тебя попрыгаю?
- Давай, мы лучше вальс вместе постоим, а ты глаза закроешь и всё остальное придумаешь? Что-то я талию найти в твоей фуфайке никак не могу…
- Держи курс на хлястик – не ошибешься. Как у тебя плечи похудели – руки соскальзывают.
Готовы? Глаза закрыли? Ну, тогда полетели– па-па-пам, па-па-пам, па-па-пам, пам, пам, пам.



Георгий Свиридов "Метель" "Вальс".