http://www.liveinternet.ru/users/2277516/post134803972
Штрх-коды стран-производителей товаров |
Метки: полезно знать |
НЕ ПРИНЯТО! |
Метки: обычаи традиции |
Мифы и разоблачения ХХ века |
Метки: это интересно |
Правила жизни Людмилы Улицкой |
Метки: литература |
Интересные факты об удивительных свойствах музыки Моцарта |
Метки: Музыка Моцарт |
Это рай для тех, кто любит юмор |
Метки: юмор |
Что придумали евреи |
Метки: это интересно |
GOOGLE открыл 17 музеев мира |
Метки: музеи |
Занимательная статистика |
Метки: Это интересно |
Тамара Синявская |
 |  Поиск по сайту Письмо в редакцию | |
|
|
|
| № 46 (341), 15 ноября 2011 |
| И жизнь, и слезы, и любовь... Народная артистка Советского Союза, которая 34 года была женой великого советского певца Муслима МАГОМАЕВА, Тамара СИНЯВСКАЯ: «Мороженое я ем ложками, как Муслим, а вот кондиционеров опасаюсь, и не потому, что могу простудиться. Просто болеть мне сейчас нельзя, страшно — я одна, понимаете?»
«Бульвар Гордона» (Окончание. Начало в № 43, № 45)
— Скажите, пожалуйста, а что для оперной певицы главное: голос, тембр или что-то еще? — Мне кажется, не только для оперной: для любой самое главное — тембр, по которому ее всегда можно узнать, и не имеет значения, слушают ли тебя в концертном зале или в театре, транслируют ли по радио... — Лемешева могли узнать всегда? — Конечно, — и Козловского, кстати, тоже. Эти вот характерные особенности тембра, окраска голоса — для меня первое, а во-вторых, естественно, голос. Для оперы — оперный: не обязательно огромный, но полетный, который прорезает оркестр, когда не надо форсировать звук, чтобы быть уверенным: тебя в зале услышат. Ну и, разумеется, ко всему этому следует прибавить талант. — Драматический? — Внутренний — если он у тебя есть, отталкиваясь от своего голоса (при условии, что любишь его и ухаживаешь за ним), ты сможешь стать драматическим артистом. Ну и плюс еще, безусловно, внешность. — Для оперной певицы? — Для каждой певицы — вам что, крокодила слушать приятно, пусть и с каким-то небесным голосом? Закроете глазки и будете внимать, да? Но что-то на сцене я крокодилов не видела. На то они и артистки, чтобы выглядеть достаточно обаятельно и приятно. — Немножко акустики тоже не помешает? — Акустика необходима, потому что ее отсутствие провоцирует микрофон, что для меня уже профанация. Я, например, в так называемом КДС, Кремлевском Дворце съездов, петь не любила. — Плохая акустика? — Там ее нет вообще — это зал, предназначенный для конференций... — ...съездов... — ...или просмотра фильмов: установленные там микрофоны нивелировали наши голоса, тембры, драматическое искусство. Вдобавок нас, как и солистов балета, надо было в бинокль рассматривать: огромное расстояние, и все на сцене выглядят малышами. — У вас было очень мощное оперное поколение... — Были два поколения. — Два даже, а сейчас выдающиеся певцы есть? — Может, и есть, просто о них мы ничего не знаем. — Нет системы отбора? — Нет системы — точка. Дальше новое предложение: нет системы популяризации оперных певцов — тогда нас очень выручали, как это ни парадоксально звучит, правительственные концерты.
— Советская власть пропагандировала... — Вся огромная страна была знакома с оперными корифеями от Ермека Серкебаева до Виргилиуса Норейки, от Зурабов Анджапаридзе и Соткилавы до... — ...Анатолия Соловьяненко и Дмитрия Гнатюка... — ...то есть все было охвачено. Ну и, конечно, знали артистов Большого театра. — Сегодня этого нет? — Конечно. А где вы их услышите? — Но голоса хоть, наверное, не перевелись? — Надеюсь.
— У кого-то из молодежи восхитительные голоса вы встречали? — Вот так, чтобы я была потрясена? — Да, чтобы: «Ах! Ах!»... — Пока нет. Есть, правда, один мальчик, который закончил в прошлом году РАТИ, где я теперь преподаю, — вот у него не то что восхитительный, а уникальный голос. Он контртенор, но не такой, которого за хвост тянут: поет более высоким, чем контртенору полагается, моим голосом (смеется). — То есть почти как Витас? — Витасу моим голосом никогда в жизни не спеть: он только «электрическим» может, а этот мальчик — другое дело (напевает): «Бедный конь в поле пал...». Я, когда его услышала, мне стало страшно. — Клон... — Да, но потом он, конечно, вот так меня наслушался — выше крыши.
— Нынешних эстрадных исполнителей слушаете? — Ну, они у меня с экрана не сходят, поэтому хочешь не хочешь... Это для меня фон. — Вам кто-то из них нравится? — Понимаете, в чем дело... Я бы их с удовольствием слушала, если бы они пели вживую, — тогда можно понять, на что кто способен, а они эту фонограмму включают и чувствуют себя на сцене прекрасно: замечательно выглядят, у них шикарные костюмы, прекрасно двигаются. Они все актеры хорошие, но хочется еще, чтобы и вокальные данные продемонстрировали. — Басков спеть может? — А почему нет? — голос у него хороший. Мы вот с Муслимом в Большом на «Евгении Онегине» были — специально пошли, когда он пел там Ленского, но ему все лишнее нужно было оставить... — ...и заниматься оперой... — Да, и сесть с концертмейстером, дирижером и режиссером, чтобы «добить» прекрасную партию Ленского, которая ему, в общем-то, подходила, — вот и все. — Как вы считаете, оперной певице нужно быть в теле? — Ну, анорексией болеть точно она не должна, но и участницей трио толстушек тоже нельзя выглядеть. Нормальной ей надо быть! — Не такой, значит, как вы, худенькой, а чуть-чуть... — Я худенькая? Дима, еще раз, пожалуйста, повторите: мне это очень приятно слышать. Я просто страдаю от того, что... хм-хм-хм... Да уж... (Смеется). — Я просто имел честь находиться рядом с Монтсеррат Кабалье... — ...не надо таких примеров!.. — ...и хочу повторить: вы очень худенькая... — Ну, если относительно домов, согласно теории относительности... Нет-нет, я не в этом смысле, просто свою форму знаю и считаю, что немножко от нее отошла. — Пение, однако, от определенных объемов зависит? — От объемов нет, но от силы и мощи диафрагмы — безусловно: иначе чем петь-то? — Надо же брать откуда-то, да? — Разумеется, и именно отсюда, откуда вы показали (от низа живота), и чтобы звук шел сюда (показывает на рот), как в рупор. — А некоторые берут откуда-то еще? — Некоторые берут здесь (показывает на горло) — и все. — Когда вы пели в Большом, были какие-то технические приспособления, чтобы лучше донести голос до зрителя? Микрофоны, может, сверху как-то пристраивали? — Какие микрофоны? — этого никогда не было и не должно быть! — Неужели и сегодня в оперных театрах технической мыслью пренебрегают? — Ну вы же не обо всех оперных, а о Большом спрашиваете? Нет, исключено! — Никаких усилений, ничего? — Да что вы! — ну какой же это оперный театр тогда? Такое помещение называется уже концертным залом с подзвучкой. — У вас были какие-то упражнения для того, чтобы сберечь голос? Как вы его вообще берегли? — А я до сих пор его берегу и по утрам с ним здороваюсь. Еще не до конца проснувшись, подхожу к инструменту и обязательно проверяю: ла-а-а-а-а-а-а. Если отзвучивает, живу день прилично. — Мороженое едите? — Ложками, как Муслим... Он в свое время меня этим пугал, но поскольку я уже не очень действующая певица, себе позволяю. Хотя все запреты остаются в подкорке. — И что, все нормально? — Тьфу-тьфу-тьфу! — И лед, и сквозняки нипочем? — Ну, ко льду меня особо не тянет, а вот сквозняков боюсь — сейчас из-за них чуть-чуть подпростыла... — На кондиционеры, особенно в самолетах, как реагируете? — Опасаюсь, и не потому, что могу простудиться. Просто болеть мне сейчас нельзя, страшно — я одна, понимаете?
— Какая-нибудь диета особая у вас есть? — Раньше была, причем я выдерживала ее и поэтому сохраняла форму. — Что это за диета? — Да много их было — мы на них дружно вдвоем сидели (смеется). — Хм, а Муслиму Магометовичу это зачем было нужно? — Перед съемкой на телевидении или концертом ответственным — обязательно! — Он разве был к полноте предрасположен? — Конечно, как все певцы. У него жесткая диета была: на черном кофе и сигаретах неделю до такого сидел состояния (вдавливает пальцами щеки), а потом сердечко шалило... Я трехдневную практиковала диету, разгрузочные дни... До сих пор ими еще пользуюсь, но сейчас трудно выдерживать. — Вы как-то сказали: «Три лучших возраста женщины — 29, 38 и 45 лет» — что имели в виду? — Просто я эти годы запомнила, но они не только у меня — у всех женщин лучшие. — Серьезно? — Да, это годы, в которые тебе много дано. Вот 29 лет... Ты уже не девочка, не девушка, а молодая женщина... — ...в расцвете... — 38 — это малина в соку, которая аромат вокруг себя распространяет: она очень мощная, сильная и стоит на земле, как хозяйка мира. В 45 у тебя еще какая-то есть перспектива во всех проявлениях: в женском, в певческом, а в 29 о какой перспективе говорить можно? Ты просто взлетела и... Хотя у некоторых это уже конец (смеется). Шутка! — У вас не просто очень красивые глаза — они молодые, живые, и это не зависит, я знаю, от возраста: вот у Евгения Александровича Евтушенко в его 78 глаза мальчишки... — Это здорово! Они — зеркало души, как ни банальненько это звучит. — В чем же секрет вашей молодости и красоты? — Не знаю... Я не считаю, что это секрет. — Может, генетика причиной? — Думаю, что это от отношения к окружающему миру идет, и я очень рада, кстати, что с вами сегодня встретилась, — по двум причинам. Во-первых, переступила своеобразный барьер, а во-вторых, с вами очень интересно беседовать, хотя вы до сих пор не можете вспомнить, какая же у меня любимая партия (смеется). — Вы преподаете вокал в РАТИ, бывшем ГИТИСе... — Ой, РАТИ уже не РАТИ — мы получили статус университета, а это выше, чем институт, и теперь называемся... — РУТИ, да? — Нет, ГИТИС-У — очень смешно, а расшифровывается эта аббревиатура так: Государственный институт театрального искусства — университет. ГИТИС все помнят, его выпускники по всему бывшему Советскому Союзу, а то и по всему миру этот институт славят. — Как говорит Виктюк: «И оно вам надо?» — я имею в виду преподавание... — Дима, вы сейчас заберете свои слова обратно. — Считайте, уже забрал... — А чем мне сейчас заниматься? Одна я осталась...
— Я вот навскидку могу две вещи назвать, которыми вам стоит, на мой взгляд, заниматься. Во-первых, петь... — Сейчас не могу, но этого вы никогда не поймете. Я не могу вас спросить: вы оставались один или нет? — вам слишком лет мало. — Но искусство же может спасти, вытащить... — Пение? — Конечно... — Пение, Дима, — процесс физиологический: ты можешь петь только в том случае, когда душевно здоров. — Иначе никак? — Ну, наверное, какие-то люди могут, но я даже не представляю, как. — А еще вы писать можете — мне кажется, у вас получилось бы. Вы замечательная рассказчица, у вас очень точные, конкретные мысли... — Тоже свободную голову надо иметь — я даже сейчас, при встрече с вами, много лишнего наговорила... — Не пробовали за мемуары засесть? — Рано пока, да и чтобы вновь погрузиться в ту жизнь, нужно, чтобы кто-то рядом был, чтобы я там не завязла — понимаете? — Абсолютно... — Это психологические моменты... Люди — вас это тоже касается — задают правильные вопросы: «Почему вы не поете, почему не пишете?». А я просто нормальный человек, и если страдаю, то по-настоящему. Не так: в эту сторону пострадала, а в ту попела, а что касается преподавания — слава тебе, Боженька, что мне это послал, причем задолго до кончины Муслима... Меня уговаривали несколько лет взять в этом институте хотя бы одного-двух учеников — просто так, чтобы иногда выходить из дома. — В Большом вы давно не были? — Ну почему? Премьеру «Евгения Онегина» посетила. Комментировать не буду, потому что, по-моему, сейчас все понятно (смеется). Была на «Тоске» еще у Маквалочки — она молодец, держит марку нашего поколения, но это я в филиал приходила. — Много оставлено там, в Большом, жизни, эмоций, любви? — 40 лет, Дима, — вам еще, наверное, столько нет. — Чуть больше уже, к сожалению... — Ну вот считайте... — «С Большим у меня, — вы признались, — был роман, какие бывают у молодых людей, но любовь прошла, связь порвалась... Театр меня разлюбил, я его нет...». Что, на ваш взгляд, сейчас с Большим происходит — по-прежнему он Большой? — Когда я была с ним в романе, знала, чем он дышит, а потом, когда оттуда ушла... Должна сказать, что театр ко мне неплохо отнесся — до сих пор получаю предложения спеть хотя бы один спектакль в год, а это дорогого стоит. Значит, они еще верят в меня, не думают, что я безголосая... — Предположим, что на сердце у вас все хорошо, — смогли бы сегодня на сцене Большого спеть? — Да, я же каждый день занимаюсь. — С возрастом голос становится лучше или хуже? — Во-первых, это индивидуально, к тому же он не становится лучше или хуже сам по себе: голос — живой организм. Все от того зависит, как вы его всю свою жизнь лелеяли, как следили за ним. Естественно, кое-что пропадает, но если у алмаза какая-то грань чуть-чуть потускнела... — ...хуже от этого он не стал... — Во-первых, не перестал быть алмазом, а во-вторых, вы можете повернуть его чуть-чуть под другим углом, зайти немножко с другой стороны, и бриллиант будет сверкать так же, хотя какая-то часть его останется в тени. Самое главное — физиология. Дыхание, нервная система — вот что сдается первым, и если раньше я могла посидеть 20 дней на диете и спеть сольный концерт (были такие случаи!), то сейчас, как вы понимаете, на эту тему даже говорить нереально.
— А вы под фонограмму попробуйте, как эстрадники... — Увы, мне так не нравится. — Хороший совет я вам дал? — Вы знаете, я прекрасно вашу иронию понимаю, потому что тоже под фонограмму пела. Да-да, под нее у нас все телевизионные «Огоньки» снимались, то есть мы были первыми фонограммщиками, но я это ненавидела, потому что... — ...эмоций нет... — До них ли, если надо все время следить: попадаешь ли (показывает артикуляцию)? Я тогда так дышала, а сейчас дышу по-другому, поэтому всегда одновременно со своей фонограммой пела. — О возрасте. Нани Брегвадзе сказала мне: «Слушай, я лучше сейчас пою, чем раньше»... — Так многие говорят... — Это только слова или в них есть доля правды? — Может, они так себя воспринимают. — А на самом деле? — Умом это понимаю, но не на все 100 процентов. Да, если что-то у меня не дозвучивает, могу это восполнить благодаря знаниям, опыту, а раньше пела сердцем, в такие подробности не вдаваясь. Знала лишь основные положения певца, правильное дыхание... С годами, увы, навыки хорошего дыхания теряешь, не можешь как следует выпрямиться (потягивается), а все это, конечно, взаимосвязано... — Чем сегодня наполнен обычный ваш день? — Вы не поверите: институтом, который меня спас и спасает. — А что делаете вечером? — А вечером плохо — я ведь еще в общество не выхожу. Сегодня вот с вами встречаюсь, а так... Не хочу любопытствующих глаз видеть (как будто заглядывает в лицо), не хочу за спиной слышать: «А что случилось? А-а-а, да это ж давно было», поэтому... Вот на открытии Конкурса Чайковского появилась и, конечно, сразу в объективы телевизионщиков попала. Мы там с Еленой Васильевной вдвоем, как говорится, засветились, на пару... — ...ну, хорошая пара!.. — Да-да! — Вы смотрите телевизор по-прежнему? — Едва просыпаюсь, он сразу включается, но так у нас повелось давно. Это фон как бы, иллюзия, что кто-то еще присутствует. — Представляю, сколько фальши приходится слышать вам с вашим абсолютным слухом... — Об этом не говорю, а вздор всякий, а море крови, а бесконечные дрязги какие-то, агрессия? Поэтому смотрю глупые передачи — именно такие предпочитаю (смеется). — Я от всей души благодарю вас за интервью — хорошо понимаю, чего вам оно стоило... — Все равно, Дима, до конца вы этого не поймете, а знаете, почему еще я пришла? Очень люблю Украину, да и мне почему-то всегда говорили, что на украинку похожа. Даже в газетах после сольных концертов часто писали: она скрывает, она Синявська (смеется). Муслим тоже Украину обожал, а как его там любили! — И любят... — Спасибо. Он же на семилетие «Бульвара» к вам приезжал, потом мы вместе благодаря вам концерт во дворце «Украина» дали... Я вас как эстафетную палочку от него получила, поэтому и решилась: «Нет, я должна!». — Я несказанно благодарен вам за то, что пришли, и очень хвалю себя за то, что проявил настойчивость... — Вы проявили терпение, потому что, когда звонили, я даже думала: «Ну неужели не понимает он, что я не могу, не буду?». — Я счастлив, что эта встреча состоялась, и в конце хочу все-таки спросить: какая же у вас была самая любимая партия? — Так и не догадались? — Нет, честно признаюсь... - (Напевает): «Здорово, крестный!», «Ведь я одна тебя люблю» — ни о чем не говорит? — Простите меня, профана... — Дима, я вас убью! Это же «Царская невеста», Любаша (смеется). — Спасибо, вы сняли с моей души тяжкий крест!.. Киев — Москва — Киев
 |
|
|
Тамара Синявская |
| Поиск по сайтуПисьмо в редакцию | |
|
|
|
| № 45 (340), 08 ноября 2011 |
|
И жизнь, и слезы, и любовь... Народная артистка Советского Союза, которая 34 года была женой великого советского певца Муслима МАГОМАЕВА, Тамара СИНЯВСКАЯ: «Муслим был сюда послан — за его достоинство, деликатность, щедрость, заботу, огромное чувство ответственности и умение дружить можно было, как говорится, и жизнь отдать»
«Бульвар Гордона» (Продолжение. Начало в № 43)
— Тамара Ильинична, все, кто вас знают, говорили мне, что вы никогда не занимались интригами и подковерной борьбой, тем не менее Большой театр, по слухам, интриговал всегда, и книги Майи Плисецкой и Галины Вишневской, в общем-то, ярко эту сторону жизни Большого отображают. Вам нелегко было удерживаться в стороне? — Очень легко, потому что мне всяческие козни были неинтересны. Я не знала, кто с кем «дружит», у кого с кем, так сказать, роман — это и до сих пор не волнует. У меня была своя жизнь и любимая сцена, и этим было заполнено все, — ну какое мне дело, что, к примеру, в среду кто-то с кем-то повздорил? — Талантливый человек, иными словами, в интригах может и не участвовать? — Это как Бог даст — вот мне он это дал. Во мне ни зависти нет, ни злости — ну ничего! — Вы книги Вишневской и Плисецкой читали? — Ну да. — Там правда или вольная интерпретация событий? — Плисецкую, если честно, прочесть до конца не смогла — после нескольких страниц отложила в сторону. Мне трудно было во все это погружаться... — По моральным соображениям? — Естественно, а книгу Вишневской проглотила, потому что Галина Павловна подарила мне ее персонально в тот момент, когда они с мужем, будучи отлученными от России и не имея гражданства, жили в Париже. Она даже сомневалась, удастся ли мне перевезти эту книгу через границу, боялась за меня, поскольку за ввоз подобной литературы в Советский Союз по головке, в общем-то, не погладили бы, но я тогда была депутатом Верховного Совета СССР, и меня, слава Богу, не трогали, поэтому книгу благополучно провезла. Она даже побоялась ее надписать, чтобы меня, так сказать... — ...не скомпрометировать... — Да, мало ли на чьи глаза это попадется! Потом, когда мы здесь, в Москве, встретились, я спросила: «Галина Павловна, а вы помните..?». Она (басовито): «Помню, помню». — Вишневская хорошей певицей была? — Хорошей. Я бы сказала: профессиональной. У нее комплекс всего был. Да-да, не удивляйтесь: вы думаете, комплекс — недостаток какой-то? Нет, это синтез: и актриса, и певица, и очень целеустремленный человек. Как знаете кто? Как зверь в профессии — я безумно таких людей уважаю.
— Евгения Семеновна Мирошниченко сетовала не раз: «Ах, почему у меня не было такого мужа, как у Гали Вишневской?!»... — Ну, чтобы его иметь, надо самой быть Вишневской. — Наличие всемирно известного мужа имеет значение? — Не знаю. — Сегодня, когда Галина Вишневская подолгу в России живет, вы встречаетесь? — Очень редко, но видимся — совсем недавно были на открытии Конкурса имени Чайковского здесь, в Москве. — О чем такие большие певицы, как правило, говорят? — (Напевает из дуэта Лариной и няни): «Как я любила Ричардсона!». — «Вы были молоды тогда». Понимаете? Начинаются воспоминания, и сразу она оживает. Вишневская до сих пор красавица номер один, до сих пор за собой следит, и я ее очень люблю. — Вы очень быстро перешли от концертов «парадных», как называли свое детские вокальные экзерсисы в подъездах старых московских домов с высокими потолками, мраморными полами и великолепной акустикой, к правительственным, в которых любили исполнять романсы... — И не только... — Ну, я сейчас еще до песен советских композиторов — Блантера, например, дойду. У меня это на пластинках было: «Катюша», «В лесу прифронтовом», «Полюбила я парнишку», «У крыльца высокого», «Лучше нету того свету»... — Свету не надо (смеется) — цвету.
— Это я просто Войновича вспомнил — историю, описанную в его «Чонкине», как некий бдительный товарищ донос на поэта Исаковского накатал — мол, его слова в песне «Лучше нету того свету...» звучат с пластинок и разносятся с помощью радио на весь Советский Союз, в том числе и известная строчка «Как увижу, как услышу...», но прислушайтесь внимательно и уловите нечто другое: «Каку вижу, каку слышу»... Тамара Ильинична, романсы и песни советских композиторов — это все-таки немножко другое, нежели оперные партии... — Да, безусловно. Романсы относятся больше к классике, и они были предусмотрены в классических концертах, которые я довольно часто и в Большом зале Московской консерватории давала, и в Зале имени Чайковского. Имею в виду городской романс типа тех, что писали Балакирев, Гурилев, Варламов, плюс романсы не старинные. Старинных я никогда на сцене не исполняла — только в компании, а песни мне заказывали на правительственных концертах, потому что кто-то как-то услышал, как я пою ту же «Казачку» или «Катюшу»... — «Чернобровая казачка подковала мне коня...». — Черноглазая — все почему-то говорят «чернобровая», но она с глазами была, а не с бровями. В общем, как правительственный концерт, так эта песня в программе, и я возмущалась безумно: «Что, кроме «Казачки», я никогда ничего не пела?». Предлагала им песню Варвары из оперы Щедрина «Не только любовь» — они ее не понимали, «Силы потайные» из «Хованщины» — это якобы очень тяжело...
— ...мимо, а вот «Казачка» — то, что нужно, что близко... — Действительно, от нее они удовольствие получали. — Нужно было для исполнения песен как-то голосовой аппарат перестраивать? — Нет, что вы — я пела их на таком же дыхании. Блантер на полторы-две октавы писал — что там перестраивать-то? Или взять пахмутовскую «Прощай, любимый!» — две октавы. — Вы мне можете не поверить... — ...не поверю!.. — ...но песня «Прощай, любимый!» уже три года у меня в машине находится... — Сегодня три года, как ушел Муслим. — Мы обязательно еще этой песни коснемся, а сейчас я хочу спросить: как, при каких обстоятельствах вы встретились со звездой Советского Союза номер один Муслимом Магомаевым? — По-настоящему, в третий раз, как я говорила, мы познакомились в Баку на Декаде русской литературы и искусства — это было 2 октября 72-го года. — Вы даже запомнили день?
— Ну, пока еще с памятью у меня тьфу-тьфу! — Что значит «по-настоящему в третий раз» — а первый, второй? — Дело в том, что ни первый, ни второй он не запомнил (смеется). — Тогда это не считается... — Для вас, может, и не считается, для него не считалось, а о себе этого сказать не могу. — При первой встрече Муслим Магометович вам понравился? — Ну что значит «понравился»? — я просто по достоинству его оценила. Сразу все поняла, потому что было это в ВТО 2 января 65-го — я тогда прослужила в Большом всего полгода. Он, по его словам, прилетел в Москву и с самолета сразу на сцену отправился, а я стояла в кулисах, потом тоже выступала. Муслим спросил: «Неужели вы в Большом театре работаете?». — «Да, — я ответила, — а что, не похоже?». — «Нет — для Большого вы слишком скромная». — Вас тогда голос его очаровал? — Голос понравился еще до того, как я с ним самим познакомилась. — Вы уже его слышали? — Конечно, просто не знала, кому он принадлежит.
— Что в его вокале было особенного? — Очень красивый тембр, который вот из этого места (кладет руку на сердце) шел. — Главное... — Причем он не просто пел. Муслим не звучкодуй, как говорят вокалисты, он не звуковедением занимался, а музыку пел и текст — это я запомнила хорошо. — Плюс в отличие от многих солистов оперы умел исполнять какие-то вещи тихо, правда? — Ну, это когда уже стал, так сказать, интересоваться эстрадой. В первые годы Муслим пел (у меня же записи есть), как настоящий оперный певец, — с нюансами, но не с такими, которые появились потом. Я спрашивала: «Не трудно было к другой манере исполнения перейти?». Он пояснял: «Это называется субтон», то есть все остается, но исполняется как бы под сурдиночку. Такой вокал требует большого мастерства и для оперного артиста чреват потерей голоса — это называется «снять с дыхания», и вопрос в том, как потом вернуться? Очень сложно, а как Муслим этим управлял, я потом только поняла — просто ему дано было то, чего не было у других.
— Вы помните свои ощущения от третьей встречи, когда познакомились по-настоящему? — Конечно — она нас на 34 года связала. С тех пор — все! — Пропали? — Не то что пропала, но все стало ясно. Там не надо было ничего расшифровывать: ходили-ходили по этой земле, и пришли.
— По слухам, после официального знакомства Муслим Магометович написал вам в ресторане игривую записку: «Вы очень хорошая девочка и очень мне нравитесь, я хочу с вами дружить»... — В каких анналах вы это нашли? — Неважно, но да или нет? — Да, но это было с улыбкой — «дружить». Мне почти 30 лет, а он: «Вы очень харошая девачка» (смеется). — Девачка? — Да, нарочно так написал на салфетке, которую я до сих пор храню. — Как Муслим Магометович ухаживал? — Красиво. Русские мужчины так не умеют... — Вы уверены? — Да, к сожалению. Они это очень шумно делают — понимаете? — И временно... — Не знаю, но Муслим ухаживал всю жизнь.
— Все, кто его знали, отмечали, что это был удивительно щедрый и благородный человек... — И щедрый, и интеллигентный, и элегантный, поэтому и ухаживал соответственно. Благородство — оно же в крови, ему научиться нельзя. — Ухаживания его воплотились в какие-то сюрпризы, подарки, трогательные слова или серенады, может быть, под балконом? — Нет-нет, последнее для меня чересчур. Если бы я не была певицей и такой человек запел бы мне под балконом, конечно, была бы уже в горизонтальном положении вследствие обморока, а так для меня это пошлость немножко... — Что из каких-то трогательных моментов запомнилось вам особенно? — То, как он прилетел ко второму действию «Царской невесты» в Казань (к началу не успел) и мне вынесли на сцену 153 гвоздики. Охапка была такая, что я удержать не могла. Сразу же посмотрела в «царскую ложу»: он там стоял в глубине и тихонько хлопал — на авансцену, так сказать, не выходил, но все в зале сразу проследили за моим взглядом, да еще и осветители догадались направить туда луч. На этом представление остановилось. — Порой, таким образом, он «срывал» вам спектакли?
— Да, и в Большом театре тоже, причем неоднократно. — Он никогда не хотел петь в Большом? — Его приглашали дважды — отказывался. — Почему? — Потому что умный. Вот мы и пришли (смеется) к тому, с чего начали. — Хорошо быть умным? — Ну, как сказать... Умным по-любому быть хорошо, но бывают, сами понимаете, ситуации... Нет, Муслим через себя никогда бы не переступил — он не хотел стоять в очереди, а у нас в театре в очередь пели.
— Как вы считаете, оперой ваш супруг тяготился? — Нет, он ее очень любил — даже когда увлекся эстрадой. Собственно, интересовала его только опера. — Все-таки... Несмотря на такой оглушительный эстрадный успех... — Да, а тут еще я с утра до вечера (распевается): «А-а-а-а, о-о-о-о». — Ему нравилось, как вы поете?
— Не знаю. — Неужели никогда об этом даже не говорил? — Ну, иногда. Изредка... — Я видел записи ваших совместных выступлений — у вас очень красиво сочетались голоса... — Угу. Тембры сливались... — Почему же никто из режиссеров не предложил снять специально под вас какой-нибудь фильм? — Извините за выражение, дураки. — Так все-таки хорошо быть умным и плохо — дураком... — Дураки! Они потеряли самые золотые, продуктивные наши годы, когда мы могли если не все, то многое. Сколько сюжетов можно было бы написать... Все недосуг было: мол, ничего, они еще есть. — В бывшей нашей стране так ко всем относились... — Да-да-да! — Когда с Муслимом Магометовичем познакомились, вы были замужем... — Когда в третий раз познакомились? Да.
— Для вас это была, похоже, трагедия, драма? Вас эта раздвоенность мучила или предыдущий брак был обречен уже изначально? — Ну что значит обречен? Я человек порядочный и не могла бы, чувствуя обреченность, выходить замуж. Мой супруг очень хорошим был, замечательным... — Вы любили его? — Ну, если подвести итоги, то, наверное, нет — просто он окружил меня заботой, теплом и любовью, когда (так уж сложилось) умирала моя мама... Когда умерла... Просто оказался рядом, подставил плечо. — Вы испытывали к нему благодарность? — Она до сих пор присутствует, между прочим, — мало того, и Муслим знал об этом и признавал, что так и должно быть. — Ваш первый муж жив? — Да. — А сейчас вы общаетесь? — Нет, ни разу с тех пор не виделись, но когда случилась беда — не стало Муслима, он прислал мне на мобильный sms и потом подруге моей, с которой общается, передал: «Готов прийти, знаю, что смогу Тамаре помочь», потому что у него был опыт. Она ответила: «Ты ее лучше сейчас не трогай» — вот и все. — Кто он по профессии? — Был артистом балета, а потом, по моему настоянию...
— ...стал певцом? — Нет, ну что вы! — никогда такой глупости бы не сделала. Когда уезжала учиться в Италию, сказала ему: «Ты, пожалуйста, на юридический факультет поступай», и он стал юристом. — Насколько я знаю, хотя все у вас с Муслимом Магометовичем начиналось вроде бы хорошо, вы на два года расстались... — Да нет, как расстались? Познакомились мы в 72-м, а в 73-м я благополучно уехала на год в Италию. — Но что-то вроде разладилось? — Как? По телефонной линии? Нет, хотя во мне шла большая борьба, потому что к первому супругу я очень хорошо относилась — и Муслим, кстати, тоже. Он вхож был в наш дом, мы дружили втроем, а потом...
— Когда еще до свадьбы, на пике отношений, вы с Муслимом Магометовичем решили расстаться, Пахмутова и Добронравов написали две песни, которые, я считаю, стали у них едва ли не лучшими. Это гениальная, на мой взгляд, «Мелодия» («Ты моя мелодия, я твой преданный Орфей...») и «Прощай, любимый!», которую я слушаю, как уже вам признался, три года... — Мне эта песня была подарена как раз в момент ссоры... — ...вот об этом и говорю! «Весь мир наполнен песней лебединой»... — ...и я в нее вложила все, что чувствовала, а потом уже она фактически стала прощальной... — Сегодня вы иногда эти песни слушаете? — Ни его, ни себя. У меня ассоциативная память, ассоциативный слух, поэтому (горько) пока нет...
— У вас была пышная свадьба? — Ну, по сравнению с теперешними — студенческая (смеется), но по тем временам для Москвы 100 человек — это было много. — Где торжество проходило? — В ресторане «Баку», который был не на Горького, не на Тверской теперешней (там в это время капитальный ремонт шел), а на Профсоюзной. — Это правда, что под его стенами в огромном количестве поклонницы Муслима Магометовича собрались? - (Смеется). Подготовились, вижу, вы, Дима. — Ну, вы же меня обвинили в том, что нет... — Обвинила... — ...я шучу... — ...и поражаюсь: вы еще партию мою не вспомнили? — Вспоминаю. Мучительно... — Ой, друзья мои, те, кто это интервью читает: вы-то уж, наверное, давно поняли? Была ведь подсказка... — Ну, до этого мы еще дойдем, а много дам у ресторана «Баку» собралось? — Больше, чем на свадьбе гостей (смеется). — Это правда, что Муслим Магометович 40 минут пел им из раскрытого настежь окна? — Было дело. — И что исполнял? — Весь свой репертуар, который, естественно, о любви. — Как к этому отнеслись гости? — Ну, его так любили, что, даже если бы он, скажем, в папуаса нарядился и пел так в окне, все равно всем бы понравилось, но Муслим все делал с достоинством — понимаете? Это не значит, что он задвинул гостей куда-то на задний план, просто попросил — в декабре! — открыть окна, потому что поклонницы там умирали. — Неистовствовали... — Ну, наверное, а мороз стоял такой, что он потом три месяца с бронхитом ходил. — Муслима Магометовича обожали миллионы женщин, и я хорошо помню, хотя тогда еще был ребенком, какой женский крик стоял в телевизоре, когда он выступал. Так и на рок-концертах-то не кричали... — Это потому, что сам на сцене он не кричал, а — слово такое красивое есть! — пел, а между пением и криком, согласитесь, все-таки небольшая разница есть. — Чего многие, увы, не понимают... — ...и не поймут.
— Певица Ирина Масленникова, супруга патриарха оперной режиссуры Бориса Покровского, предупреждала вас: «Тамарочка, вас ждет тяжелая жизнь — серная кислота в лицо и все такое...». Как в воду глядела? — Трудно сказать... Жизнь у меня прошла, была разнообразная, а тяжелая ли? Я так не думаю, во всяком случае, серной кислоты, слава тебе Господи, не было. Только девушки, которые дежурили, спали под дверью — они до сих пор приходят. — Вы, значит, все это прошли? — Прошла, но убедилась, что с поклонницами надо в нормальных быть отношениях: не заискивать перед ними, а принимать как должное. Я их не гоняла, и они это, видимо, оценили. Муслим принимать цветы не любил... — ...не царское это дело!.. — ...да, на такие случаи у царя была я. Выходила, принимала, извинялась, что он не может это сделать лично. Они говорили: «Вот передайте, пожалуйста». Сначала со стеклянными глазами, потом с более мягкими, и, в конце концов, когда я в очередной раз сказала: «Сейчас передам», услышала: «А это вам». Я их таким образом воспитала. — Муслим Магометович вас ревновал? — Не знаю. — Никогда-никогда? — А что, я повод давала? — Ну, когда жена — такая красивая, яркая женщина, и повода, по-моему, не надо... — Он ко мне по-другому, наверное, относился, во всяком случае, в ярости Отелло из него — из какого-то закоулка души — ни разу не вылез. — Ну а вас не терзала моментами ревность? Все-таки такая сумасшедшая популярность у женщин... — Муслим тоже повода не давал, а что касается поклонниц, они артисту необходимы. — Работа такая... — Да, хотя... Когда мне приносили букеты, он меня не ревновал, но... напрягался. Все-таки Муслим — кавказский человек, и я это понимала, поэтому своих поклонников тихо-тихо спроваживала: «Спокойнее, ребята!», то есть около театра — пожалуйста, но чтобы не на его глазах. Я же сама артистка, все понимала и просто щадила нервы Муслима... — ...потому что его любили... — А что, были сомнения? — То, что Муслим Магометович — уроженец Кавказа, в быту как-то проявлялось? — Иногда. — Он был вспыльчивым? — Очень вспыльчивым, но безумно отходчивым — вот улыбнется детской улыбкой, и все. Я в такие моменты себе говорила: «Ты-то чего закипела? Чайник, что ли?». — Вообще, удивительно, что вы так ладили: обычно два актера в одной семье не уживаются... — ...трудно, трудно... — ...а когда две суперзвезды, два равновеликих таланта... Как же вы прожили столько лет вместе? Нужен особый дар, наверное, чтобы так притереться друг к другу? — Это второе — все-таки первое и главное слово... — ...любовь. И точка... — Все правильно. — Иосиф Кобзон не раз говорил мне, что никогда в истории Советского Союза артиста популярнее Муслима Магомаева не было... — ...и не будет! — Той же Алле Пугачевой, утверждал он, до Муслима Магометовича далеко, как до неба... — Не надо сравнивать: она женщина, у нее другой, что называется, электорат. — В чем же был секрет Магомаева? Голос, харизма — понятно, но их наличие такой сумасшедшей народной любви не объясняет... — Дима, он был сюда послан. На Землю... — Как хорошо вы сказали, а вот Муслим Магометович это, по-вашему, ощущал — свое предназначение, свою, если хотите, миссию? — Я не думаю, чтобы он до конца это осознавал... — ...поскольку был удивительно скромным... — Вот за это, собственно, можно было, как говорится, и жизнь отдать. Не за скромность, а за достоинство, деликатность, щедрость, заботу, огромное чувство ответственности, умение дружить. К людям он относился с открытым сердцем, но, как показала жизнь, в одностороннем порядке. — Не все это поняли? — Нет, они прекрасно все понимают и отлично себя чувствуют... (С горечью). В одностороннем порядке!
— Муслим Магометович был удивительно щедрым... — ...это правда... — ...дарил бесконечные подарки, накрывал столы на сумасшедшее количество персон. В его номерах люкс распахивались обычно двери, вокруг всегда толпились друзья. Не сомневаюсь: супруг впечатляющие подарки делал вам — какие? — Вы знаете, самый большой подарок — то, что он появился в моей жизни. — Интересно, а какие на вашей памяти были самые яркие по отношению к Муслиму Магометовичу проявления народной любви? — Ну, диаграмму всплесков я не выстраивала, но всегда, даже в последнее время, вниманием он обделен не был. — Ну хорошо: конная милиция на его концертах дежурила... — ...это само собой... — ...машину с ним поклонники как-то подняли и несли — он сам мне рассказывал, на руках... — (Смеется). Я при этом присутствовала, но Муслим очень забавно, с юмором к этому относился. — А иначе-то как? — Не скажите. Сейчас некоторые прихвастнуть любят: у меня, дескать, то-то и то-то, — а на самом деле об этом даже смешно говорить. Ну так вот его любили! — Приходилось убегать через черный ход, прыгать из окон? — Да-да-да, где бы ни появлялся, даже когда на сцену уже в серьезном возрасте выходил... В последнее время Муслим не мог уже даже гулять, но однажды я все-таки вывела его за ворота — пройтись вокруг нашего дома. Люди его увидели (восторженно): «Это вы? Ах, как мы рады! Дай Бог вам здоровья!». Он удивился: «Что, меня еще помнят?». — «Котенька, — я воскликнула, — а как тебя можно забыть?!». — Насколько я знаю, особую роль в том, что вы таки стали парой, сыграл первый секретарь ЦК Компартии Азербайджана Гейдар Алиевич Алиев, который Магомаева очень любил. Он действительно образумил его немножко, действительно сказал свое веское слово, когда у Муслима Магометовича были какие-то метания, сомнения, переживания? — Если так было, спасибо Гейдару Алиевичу (царствие ему небесное!), но конкретно такого разговора не помню. Просто Муслим как-то привык жить свободно, а его возраст уже к 30 годам подходил, и Гейдар Алиевич сказал: «Тебе жениться пора». Ну а уж когда я появилась, сразу отреагировал... — Есть и кандидатура! — Нет, он меня не как кандидатуру принял, а, по его словам, как сестру. Я, правда, обиделась, потому что Муслим для него был, как сын. «Значит, — спросила, — я старше его?» (смеется). — Алиев добрым словом, мудрым советом помогал вам? — Только своим присутствием в нашей жизни — мы никогда к нему особенно не обращались. Из-за этого он ценил, очень любил Муслима, который хлопотал перед ним только... — ...за других... — Всегда! «Гейдар Алиевич, мне нужно с вами поговорить!»... Тот сначала не понимал, в чем, собственно, дело, думал, когда эта фраза звучала, что у его названного сына проблемы, а потом оказывалось, что кому-то звание нужно пробить, кому-то квартиру, кому-то помочь с больницей. Вот по этим вопросам Муслим его, можно сказать, напрягал, а для себя никогда ни у кого не просил: «А ну, давайте!». Он просто делал так головой (опускает ее) — и все.
— Муслим Магометович рассказывал мне, что песню итальянских партизан «Белла, чао!» особенно любил Генеральный секретарь ЦК КПСС Брежнев, который в такт ей притопывал и прихлопывал, а вам приходилось когда-нибудь лично с Леонидом Ильичом общаться? — Нет, но он всегда обо мне спрашивал: «Это кто?». — Серьезно? — На всех концертах! Муслима любил, он для него был «Белла, чао!», а кто я такая, не помнил. Это мне Демичев, в то время министр культуры СССР, рассказывал (царствие ему небесное!), что Брежнев всегда один и тот же вопрос задавал: «Это кто?». Тот: «Молодая певица Большого». — «А сколько ей лет?». Потом уже Петру Ниловичу надоело каждый год, каждый концерт отвечать одно и то же, и он пояснил: «Это супруга Магомаева». Все, запомнил навсегда! — Муслим Магометович пел перед ним, в том числе и на последнем, насколько я знаю, дне рождения, а вы? — Да-да, и я была приглашена, и мы пели — и дуэтом, и сольно. — Не жалеете, что с Леонидом Ильичом даже словом не перекинулись? — Нет, но мне, в общем-то, и не надо было, я не по этой части. Жила как-то без этого — спасибо, Боженька подарил голос... Среди власть предержащих есть, безусловно, и приятные люди, поэтому почему бы и не пообщаться, но только если они инициативу проявят — сама не подойду никогда. — О вас с Муслимом Магометовичем регулярно сочиняли разные байки — однажды даже слух пустили, будто вы в автокатастрофе разбились... — Было такое. — И что, из приемной Косыгина звонили, чтобы узнать, когда похороны? — Нет, уточняли, правда ли это и на каком кладбище все состоится. ...Что касается баек, я никогда ими не интересовалась. Мы вели очень закрытый образ жизни — это сейчас, если кто-то поцарапал руку, сразу бегут в газеты, а там уже пишут, что у имярек не царапина, а паралич (потом, правда, оказывается, что это шутка, — не знаю, как такие вещи теперь называются). Мы же поступали наоборот и свои проблемы на люди старались не выносить: кому, мол, наши подробности интересны? — Муслим Магометович был всесторонне талантлив: и рисовал прекрасно, и музыку писал, и интернетом так здорово овладел. О таких говорят: Господь поцеловал в темечко... — Я вам уже сказала: его прислали, прислали таким, почти идеальным. Утверждать, что он был совершенством, не стану, но Муслим понимал, в чем оно состоит, чувствовал его и к нему стремился. — Он знал себе цену? — Знал, поэтому с большим достоинством вел себя абсолютно везде. Он тоже креслам не очень-то кланялся. — До сих пор для меня — и не только! — остается загадкой: почему он все-таки перестал выходить в сборных концертах — я уж не говорю о сольниках? — Устал. Муслим пел с 14 лет, причем по-настоящему, и к этому возрасту уже напелся. — Но голос же звучал? — Звучал отлично — последнюю песню «Прощай, Баку!» он написал уже совсем больным и записывал себя сам. — Своя же студия была, правильно? — Ну а куда без нее? Я ему: «Котенька, а голос-то у тебя звучит». Просто уже сил не было петь, а голос, тембр прежними оставались. — Я вам задам вопрос очень ранящий, и если не захотите отвечать, не надо: как Муслим Магометович умер? — Нет, только не это! — У вас был домашний любимец — прекрасный пудель Чарлик... — Его тоже нет — они ушли один за другим (смахивает слезы)... — Другую собаку взять не хотите? — У меня уже сил нет, и потом, с ней некому оставаться. — Чарлик же был фактически членом вашей семьи... — Ну вы же помните: с рук не сходил. Даже на гастроли с нами ездил, а если Муслим был занят, я его в театр брала, и он сидел там с гримершами. — Я помню ваши постоянные заботы: Чарлик покушал? Чарлик пописал? — Смотря еще что покушал. (Оживляется). У него были чувствительные, нежные лапки, и Муслим всегда переживал: «Ты его пускаешь, не посмотрев, что на земле, а может, там, во дворе, стекла» (смеется). — Он же с вами и спал, правда? — Ну а где же еще? Конечно! Сказка такая маленькая... — Я, с вашего позволения, от грустных вопросов уйду... — Да, Дима, не надо... Киев — Москва — Киев (Окончание в следующем номере)
|
|
|
Тамара Синявская |
| Поиск по сайтуПисьмо в редакцию | |
|
|
|
| № 43 (338), 25 октября 2011 |
|
И жизнь, и слезы, и любовь... Народная артистка Советского Союза, которая 34 года была женой великого советского певца Муслима МАГОМАЕВА, Тамара СИНЯВСКАЯ: «Лицо у Марии Каллас было потухшее — видимо, надломилась, и мне показалось, что ее какая-то затаенная боль терзает. Убитая, словом, была женщина и очень скромно, кстати, одетая»
Описание их знакомства могло бы украсить завязку любого любовного романа. В Бакинской филармонии, которая носит имя деда Муслима Магомаева, певца подозвал поэт Роберт Рождественский, чтобы представить своей молодой спутнице. «Муслим!» — отрекомендовался мужчина, по которому сохли тогда все женщины страны. Красавица рассмеялась: «И вы еще себя называете? Вас весь Советский Союз знает!». Впрочем, Тамара Синявская, а это была именно она, к тому времени и сама была широко известна в — чего уж греха таить — довольно узких кругах отечественных ценителей оперного искусства. Достаточно сказать, что ее, 20-летнюю девчонку, приняли в стажерскую группу Большого театра даже без высшего консерваторского образования (редчайший случай!), а ведь когда в первом туре объявили ее фамилию и возраст, по залу прокатился смешок: «О, скоро из детского сада будут в Большой приходить». Тем не менее всего через год Тамару перевели в основной состав. Ее бархатистое, глубокое меццо-сопрано с возможностями контральто ввергало в экстаз публику Монреаля, Парижа, Осаки, многих других городов и стран, за три года она собрала три золота на международных конкурсах вокалистов. Кстати, на самом престижном — имени Чайковского — заранее было известно, что победа предназначена восходящей тогда звезде Елене Образцовой — за ее кандидатуру дружно проголосовали все советские члены жюри, но зарубежные так же категорично высказались за... Тамару Синявскую, и под их напором первую премию разделили. После этого конкурса видный импресарио Зарович настойчиво приглашал молодую певицу в полугодичное турне по Америке, засыпал театр и Госконцерт телеграммами, а в ответ получал стандартные отписки: «Занята в репертуаре», хотя Синявская в это время пела только Ольгу в «Евгении Онегине» и мелочь типа «кушать подано». Видно, советские искусствоведы в штатском опасались, что красавица Тамара там, за океаном, в кого-нибудь влюбится и останется — дело-то молодое, но судьба предназначила ее Муслиму и вела их навстречу. «Бульвар Гордона»
Вскоре после их свадьбы Тамаре позвонил Лемешев, и она воскликнула: «Тут есть человек, который давно мечтает выразить вам восхищение вашим талантом». Мэтр благосклонно принял от Муслима восторженные слова, а потом спохватился: «Простите, но почему вы в одной квартире?». Только потом уже вспомнил, что, проезжая мимо ресторана «Баку», видел шумную толпу и ему объяснили: «Там Магомаев женится». ...Они долго обращались друг к другу на вы: может, поэтому Тамара Ильинична (наверстывая упущенное?) даже на людях называла мужа игриво Мусиком, Митей, Кутей и Тяпой (хотя свое царственное имя предпочитала слышать целиком). Бывало, что они ссорились, и Муслим Магометович, хлопнув дверью, уезжал в Баку, но потом с восточной пышностью делал первый шаг к примирению: дарил цветы и представления в ее честь. Их навсегда соединили любовь и музыка, и Магомаев, как никто, мог понять, что чувствовала его жена, когда ее, беспартийную, заочно разбирали на партсобрании за то, что исполнила на одном из праздничных телевизионных «Огоньков» песню: мол, так можно и до эстрады докатиться! Муслим один знал, что после «Кармен», где Тамара более трех часов пела и танцевала, она теряла два килограмма, а после других спектаклей — по килограмму... Поднимая как-то на юбилее Муслима Магометовича тост, Мстислав Ростропович пошутил: «Мы с тобой оба — члены клуба несчастных мужей солисток Большого театра»... Не знаю уж, на что намекал маэстро, но Тамара Ильинична, которая слыла с юных лет душой компании, ради супруга-отшельника полюбила уединение, а чтобы потрафить его кавказскому воспитанию, она, дама с характером, публично осудила эмансипацию и, более того, вскоре после того, как Магомаев закончил карьеру, покинула Большой.
Сказки о таких парах обычно заканчиваются словами: «Они жили долго и счастливо и умерли в один день», однако на самом деле так не бывает. Овдовев, Синявская долго была безутешна, но собрала волю в кулак, чтобы никто не увидел на ее лице следы пролитых слез. У нее еще много дел: провести второй вокальный конкурс имени Магомаева, написать книгу... Все это необходимо, чтобы в памяти людской их любовь осталась не просто надолго — навсегда.
— Признаюсь, Тамара Ильинична: давно хотел побеседовать с вами публично, тем более что вас несправедливо мало и на экране, и в прессе... — Дима, а можно, как говорил Борис Саныч Покровский, я к вам сразу перпендикуляром выступлю? Меня на экране не мало, меня сейчас мало, и это, кстати, не вина телевидения и не упущение чье-то, а мое пожелание. Присутствовать на всеобщем обозрении я не хотела, и это мой первый после долгой паузы выход на люди... — Спасибо... — Плюс ко всему сегодня 25-е, а для меня этот день трудный. Три года назад я осталась одна, тем не менее, очень хорошо все взвесив, решила, что молчание это пора прервать.
— У вас удивительный тембр, а вы никогда не пытались понять, откуда такой он неповторимый? — Откуда, не знаю, просто помню, что у мамы моей был красивейший разговорный голос. Когда ее не стало, она очень долго мне снилась: будто я ей звоню и слышу в ответ: «Тамара!» — вот словно положила свой голос мне на связки, на ушко, на сердце, и я вздрагивала, когда слышала ее во сне. — Мама пела? — В церкви, на клиросе. У нее был альт — низкий голос, но она никогда не выступала профессионально, потому что судьба ей выпала совсем не артистическая, очень тяжелая. Всю свою жизнь, в общем-то, мама отдала мне. — Вы москвичка? — Да, причем коренная. — Зачастую москвичам сложно выдерживать конкуренцию с провинциалами, которые прокладывают, даже прорубают себе дорогу локтями. Тяжело было вам удержаться в Большом театре? — Я даже не понимаю, о чем вы говорите, потому что вообще на эту тему не размышляла. Я родилась, открыла рот, запела... — ...и все?.. — ...и никогда не думала, как сложится у меня жизнь. Мечтала артисткой быть, учительницей, врачом, но не певицей — пела с ощущением, что так и надо, что все поют.
— Могли бы и драматической стать актрисой? — Об этом, наверное, лучше спросить режиссеров, которые со мной работали в опере и видели на сцене... Некоторые приглашали в кино сниматься. — У вас поразительные глаза... — Спасибо, вы комплиментами просто меня обволакиваете. — Сижу, знаете, и любуюсь, а какие конкретно роли вам предлагали в кино? — Дезире Арто, например, в фильме «Чайковский» — помните, была такая оперная певица, с которой Петр Ильич был помолвлен? Потом ее Майя Михайловна Плисецкая сыграла (не знаю уж, по каким соображениям, видимо, так композиционно перестроился материал, хотя причинами я даже не интересовалась), а Владимир Гориккер, который в свое время снимал фильм-оперу «Каменный гость», сначала записал мою партию, меня не видя. Под мой голос исполнять роль Лауры была приглашена (все время балерина со мной, так сказать, в паре) Ляля Трембовельская, характерная танцовщица Большого театра, а когда режиссер, уже после того, как начались съемки, со мной встретился, удивленно воскликнул: «Господи, где ж ты раньше была-то?! Вполне и сама могла бы сниматься». Но я же тогда вообще была маленькой — это 66-й год.
— Говорят, какое-то время вы подражать Лолите Торрес пытались... — Да я всю жизнь не то что пыталась ей подражать, а была в нее влюблена. Сейчас немножечко это смешно, но тогда... Муслим, кстати, раздобыл ее фильм «Возраст любви» и на мое 33-летие мне подарил, потому что я ему просто прожужжала... — ...все уши... — ...все ушки тем, как мне хотелось бы снова увидеть картину уже в этом возрасте. Дело в том, что влюбилась в нее я в седьмом классе, когда весь Советский Союз от Лолиты был без ума (18 раз этот фильм смотрела, знала его наизусть). Господи, советские дети ей письма писали — помню, в какой-то газете опубликовали письмо 12-летнего мальчика: «Я хочу жениться на Лолите Торрес»... Поэтому я и попросила Муслима найти старую ленту — хотела проверить, не поменялся ли с годами вкус, но она и тогда мне понравилась.. — Сейчас вы пытались ее снова увидеть? — Пыталась, но... В свое время озвучивала Лолиту Торрес Виктория Чаева, артистка, по-моему, радио — у нее, если вы помните старый дубляж, был красивый разговорный голос, и я, может, даже немного подражаю ей бессознательно. (Низким голосом): «Соледат Реалес отправляется на гастроли... Анна-Мария Росалес...». Она говорила, и тут же начинала петь Лолита Торрес, и получилось так... — ...органично? — Очень, и вдруг несколько лет назад по НТВ снова показали «Возраст любви». Я приникла к экрану, но когда Торрес раскрыла рот, у меня внутри все угасло — в результате передубляжа незабываемый тембр исчез.
— Тамара Ильинична, а это правда, что вас слушала и даже хвалила великая Мария Каллас? — Правда — просто я знаю о разговоре, который происходил, что называется, за кулисами конкурса Чайковского. У меня была знакомая переводчица (она со мной ездила в Бельгию, где я тоже получила Гран-при), и ее пригласили и на IV конкурс Чайковского переводить гостям — он у нас в 70-м году был сумасшедший. В качестве почетных членов жюри там и Мария Каллас присутствовала, и Тито Гобби, а какая обойма певцов от Советского Союза тогда выставлялась!.. Ну, сами судите: Коля Огренич (царствие ему небесное!) и Женя Нестеренко разделили у мальчиков первое место, второе заняли, по-моему, Зураб Соткилава и Владик Пьявко, а на третьем был потрясающий баритон Витя Тришин (потом я как-то мало о нем слышала). У женщин третье место получила Дуся Колесник из Украины, второе не присуждали, а первое досталось нам с Еленой Васильевной Образцовой — видите, я все помню... Как мне перевели, Каллас воскликнула: «Мне очень нравится эта девочка (извините, это не мои слова. - Т. С.) — у нее роскошный голос и использована только треть дарования!». Ну и еще добавила, что у нее — то есть у меня — большое будущее: в таком, в общем, духе высказывалась. В гала-концерте, который проходил в Большом зале консерватории уже по окончании конкурса, я пела «Сегидилью» из «Кармен». Каллас сидела в шестом ряду в проходе, представляете? — а поскольку я обладала приличным, можно даже сказать, 200-процентным зрением, увидела, что она вместе со мной артикулировала, так что мы пели вдвоем.
— Каллас была не очень красивой, правда? — Нет, для меня тогда... Я просто даже не поняла, кто это. — Но одухотворенное хоть имела лицо? — Какое-то потухшее, у меня фотографии с ней остались — видимо, надломилась... Несколько лет спустя ее не стало — это был, по-моему, последний ее зарубежный вояж и первый — в Россию... Мне показалась, что ее какая-то затаенная боль терзает — я ведь ничего про нее не знала. Убитая, словом, была женщина и очень скромно, кстати, одетая: в каком-то коротеньком пальтишке, в платочке. У нее были очень хорошие заплетенные в косу волосы, но для меня это не была та Каллас, которая la Divina (божественная. - Д. Г.). Уже потом у нас стали показывать знаменитые эссе, а затем и фильмы про ее жизнь. К слову, неплохую картину сняли с Фанни Ардан, но на реальную историю это было мало похоже — они выбрали куски, в которых голос звучал и страдания. Актриса передала это прекрасно, но там были подробности, которые можно увидеть только в документальных лентах, и когда я их посмотрела, поняла... — ...истоки убитости... — Угу! — Я вам задам, может, не совсем приличный вопрос: это правда, что вы выходили на одну сцену с Лемешевым? — Что значит «я выходила»? — Сергей Яковлевич (царствие ему небесное!) сам меня избрал своей Ольгой...
— ...в «Евгении Онегине». Сколько лет ему было? — Ну, это 72-й год — значит, 70. — И он звучал? — Звучал. Очень чистенько, аккуратненько, с его такими интонациями дивными (напевает): «Медам, я на себя взял смелость...», но в кулисах дежурили уже врачи. Он был в гриме, с ресницами — такой трогательный, и так обижался, когда я не хотела с ним танцевать котильон. Потом он написал... — ...что «лучше Ольги за всю свою жизнь я не видел»... — А мне было неудобно — знаете, почему? Потому что он столько десятилетий в Большом театре пропел, у него там замечательные совершенно были партнерши. «Но, — сказал он, — я наконец нашел свою Ольгу». — Это легенды, что его окружали толпы поклонниц, или вы их видели? — Видела — они потом ко мне перешли (смеется). Ну, не все, конечно, но самые одержимые. Я не могу сказать, что они ненормальные были, но сумасшедшие в своей любви к нему, и как раз этот спектакль и подарил мне их признательность, потому что пела я с их кумиром очень корректно и уважительно. Там маленький дуэтик (напевает): «Под кровом сельской тишины...» — я первый раз тихо-тихо запела, и у нас слились голоса. Когда по задумке режиссера мы головки друг к другу склонили, он шепотом, пока заканчивалась музыка, спросил: «Я очень плохо спел?». — «Сергей Яковлевич, — ответила я, — спели вы потрясающе». — «Правда? Ой, ну я так рад», а потом раздалась буря аплодисментов.
— У них с Козловским действительно такая жесткая была конкуренция или слухи о ней преувеличены? — Мне кажется, эта конкуренция была больше у их поклонниц, правда, других таких двойников, как они тогда, я не знаю. — Козловский в преклонном возрасте тоже звучал хорошо? — Ивана Семеновича я слышала только в концертах (с ударением на первом слоге. - Д. Г.), как он говорил, поэтому не знаю, как звучал его голос в Большом, и сравнивать с Сергеем Яковлевичем, с которым пела живьем, не могу. — И все-таки в чью пользу счет? — Трудно сказать. Разные сцены... — ...и немножко различные голоса... — У них все разное: голоса, манера пения, обертоны вот здесь — в области сердечка. — Вы перепели, наверное, практически весь русский классический репертуар — от «Хованщины» до «Евгения Онегина»... — Не пела только «Мазепу» — там высокая партия, крикливая, и моя педагог, с которой я консультировалась, отсоветовала.
— Для голоса было вредно, да? — Ну, конечно, — зачем? У меня был достаточно большой репертуар, в котором и я могла получить удовольствие, и людям не было неприятно меня слушать. — Любимая партия у вас была? — А то вы не знаете! — Кармен? — Нет — я, по-моему, из России. — Ольга? — (Наигранно-строго)... Дима, вы меня поражаете! — Мне уже просто стыдно становится... — Ну вот давайте теперь вспоминайте. Хочу понаблюдать, как краснеть будете.
— Марина Мнишек? — Дима, кто из русской классики на меня похож или на кого я похожа характером? Вы ведь мой нрав знаете. — Мне вдвойне уже стыдно... — Думайте, думайте — это вам испытание. Я ваш прокол запомню... — ...на всю оставшуюся жизнь, да? Хоть подскажите... — Ну, вспоминайте: жертвенная женщина, которая все отдает мужчине. Не знаете? Ну, помучайтесь!
— Хорошо, тогда до конца интервью напрягать буду память и, не исключено, реабилитируюсь... — Я догадываюсь, как вы поступите: спросите об этом как-то иначе, и я проговорюсь сама. — Нет-нет, попробую сам догадаться, а пока продолжим... Я знаю, что, готовя партию Кармен, вы танцевать учились, а у кого брали уроки? — Ну, если я профессионал, то, конечно же, нижайше попросила о помощи великую балерину нашего века Марину Тимофеевну Семенову, и она полгода со мной занималась. — После этого можно было, наверняка, и в балете солировать?
— Насчет этого не поручусь, хотя балет с детства любила, и, более того, моя творческая жизнь в шестилетнем возрасте именно с него началась. Я уже говорила, что петь для меня было естественно, а вот танцы... Мама сшила мне пачку и отправила в пионерский ансамбль Локтева — я у них там год протанцевала, но потом пошла в хор. — В советское время лучшие голоса страны посылали на стажировку в прославленный миланский театр «Ла Скала»... — Было дело... — Вы тоже туда ездили — в плане профессиональном это что-то дало? — Да, безусловно. Когда прилетела в Милан и встретилась с педагогом, которой была, между прочим, ни больше ни меньше маэстра Карозио (певица, которая всю жизнь была педагогом у Франко Корелли), она первым делом послушала меня и сказала: «Деточка, вы хорошо обучены, а теперь будем заниматься музыкой». Конечно же, итальянской: там я и «Реквием» Верди выучила, и «Кармен» — к сожалению, на итальянском языке. — Почему «к сожалению»? — Потому что на итальянском эту оперу поют только в Италии, а во всем мире — на французском. У нас пели на русском (смеется), хотя сейчас тоже стараются все исполнять на языке оригинала. — В Киеве на украинском пели — и ничего страшного... — Понимаете, я и сама не знаю, что лучше, — все-таки это медаль о двух сторонах.
— ...все ясно!.. — Ну что такое: «У любви, как у пташки крылья...»? — это очень тяжело звучит, совсем не так, как тонкая французская вязь... — Когда вы уже были примой Большого театра, в Советском Союзе имелось определенное количество потрясающих голосов: в Москве — Ирина Архипова, Елена Образцова, Галина Вишневская, в Киеве — Галина Туфтина, в Санкт-Петербурге, то бишь в Ленинграде, — Ирина Богачева... Круг... — ...серьезный такой, голосистый... — Вот именно — голосистый, а была среди вас конкуренция, вы знали, кто по гамбургскому счету сильнейшая? — Ну, лично я всегда знаю свое место и место других — всегда! — Кто, на ваш взгляд, в те годы был меццо-сопрано советской оперной сцены номер один? — Понимаете, у каждой названной вами певицы какая-то есть вершина. — У той же Марии Биешу — «Чио-Чио-сан», например, да?
— Маша не меццо-сопрано, она сопрано лирико-драматическое... (Пауза). Так, Дима, я поняла, что вы никогда не вспомните, какая же у меня любимая партия (смеется). Ну что вы! Как же мадам Баттерфляй может быть меццо-сопрано? Красивейший у Маши был голос — у нас в Большом таким обладали Тамара Милашкина и Маквала Касрашвили — три эти сопрано украшали мою жизнь, а на Западе была Мирелла Френи, с которой я, кстати, тоже пела. Понимаете, эти голоса — венок из бриллиантов, но у каждого своя грань, и я не могу сказать, кто из них лучший, потому что исполняли они много партий. В «Чио-Чио-сан» блистала, конечно, Маша, в «Пиковой даме» — неповторимая Тамара Милашкина, Маквала Касрашвили была совершенно дивной и Полиной в «Игроке», и Наташей Ростовой чудесной, и Тоской прекрасной. С меццо-сопрано приблизительно то же самое... Конечно, я знала, кто что поет и у кого какой, грубо выражаясь, конек, понимаете?
— Тем не менее, слушая кого-то из них, хотелось порой воскликнуть: «Ах, идеал!»? — Мне? Нет. — Ну вот говорили, что голос Архиповой едва ли не совершенен, что поет она академично и чрезвычайно правильно... — Для определенной музыки — да: она пела инструментально, была инструментом в оркестре и певицей замечательной, the best, как говорят. В исполнении Архиповой строго классической старинной музыки другие рядом не стояли. Кстати, она была прекрасной Марией в «Мазепе», то есть у нее были свои коронные партии, и в каждой она считались лучшей, но помимо ролей ей особенно близких, были и такие, которые она исполняла просто как высочайшего класса музыкант. Впрочем, это всего лишь мое личное мнение, потому что предъявлять к Ирине Константиновне счет — не уважать прежде всего себя. — Кощунство? — Да нет, просто сразу возникает вопрос: ты глупая, что ли? Что вы, она певица прекрасная! — Хотел бы спросить, раз уж коснулись мы этой темы, и о колоратурных сопрано. Мы много лет дружили с Евгенией Семеновной Мирошниченко — замечательной и потрясающей и певицей, и женщиной... — Да, она хорошим человеком была (царствие ей небесное!), а голос у нее какой был роскошный! — В порыве откровенности она иногда сокрушалась: «Была вот в Киеве Бэла Руденко, и ее любили в ЦК (муж Бэлы Андреевны Владимир Ефременко был заведующим отделом культуры ЦК КПУ. - Д. Г.), поэтому она везде ездила, а меня никуда не пускали». Потом, кстати, Бэла Руденко в Большой театр пришла, стала его солисткой, а Евгения Семеновна говорила мне: «Бэла пела академично, культурно, но без огня, а вот у меня и диапазон был большим, и артистические данные посильнее». Как вы считаете, она права? — Вы знаете, я эти разговоры о том, кого «любил ЦК», не приветствую совершенно. Какая разница? — ЦК приходит и уходит, а эти певицы остались навсегда. Мне вообще непонятно, почему нужно, чтобы тебе кто-то из начальства благоволил. Вот ты выходишь на сцену — там что, все из ЦК сидят? Почему зрители смотрят на тебя во-о-от такими глазами? Потому что с твоими триумфами и ошибками, с плюсами и минусами они тебя любят... — У любимцев ЦК просто были тогда другие возможности... — Вот и спрашивайте у тех, кто их использовал, а я никогда такими вещами не занималась, поэтому разговоров этих не понимаю: «Ах, их вот любили!»... «Так это им честь делает», — отвечаю. Когда все говорили, что обожают Муслима... — ...это означало, что у них всего лишь хороший вкус... — Да, вы мою фразу озвучили — я всегда повторяла, что при хорошем вкусе иначе и быть не может. Нет, этот разговор не для меня: я ничего не понимаю в том, как завоевывать любовь не людей, а кресел. — В Большом театре так и не смог состояться Юрий Гуляев — тоже, на мой взгляд, прекрасный певец и замечательный человек, который, уехав из Киева, себя потерял. Может, и умер из-за этого — в том числе... — Вот только не от Большого театра, не из-за Москвы. — Я понимаю, о чем вы... — Мы с Юрой дружили — Муслим в основном, ну и я, конечно, и очень его уважала, мне нравилось, как он определенные вещи пел, потому что у него пела душа. — Тембр какой красивый был, правда? — Роскошный! Понимаете, в Большом надо либо с первого дня находиться, либо, уж если приходишь туда зрелым мастером, сразу накрыть его шапкой. Большой действительно был имперским (сейчас, правда, не знаю, в каком он состоянии), поэтому свое место там следовало завоевывать, и не всем пришельцам, как их называли, это удавалось. Единственно, кто прижился, наверное, это Женя Нестеренко, но он даже не прижился, а пришелся, на мой взгляд, впору, а некоторые ломались. Вот у нас еще одна сопрано была — великолепная певица. Когда она в другом театре служила, была там просто звезда звездой, хотя и ненавижу я это слово, потому что ассоциируется оно сразу Бог знает с чем. — Кто это был? — Не скажу, не хочу (просто не знаю, жива она или нет). Эта певица пришла и как-то сдалась, сдалась. Сначала во втором составе пела, потом в этих же партиях перешла в третий. Это очень сложно... — ...психологически... — Да, и с Юрой то же произошло. У него был комплекс таких моментов, при которых, наверное, выложиться в Большом он не смог. — Вдобавок и оперу, мне кажется, Гуляев не до конца любил — больше к эстраде все-таки тяготел... — Вот этого я сказать не могу, потому что слышала-то его в опере, а концерты, которые, будем честны, артистов кормили, — это совершенно другое дело. Помню, когда мы с Муслимом один летний месяц в году ездили с концертами для того, чтобы прожить потом весь год, в плане голосовых связок и нервного состояния мне было тяжело, потому что все-таки параллельно трудилась в родном академическом. Ну, вы знаете, что такое работать в театре, причем на таком маленьком корабле, как Большой, поэтому мы не позволяли себе много петь, но я видела коллег, которые (противное тоже слово!) занимались чесом, и очень для многих это кончалось плачевно. — Сгубило их? — Да, но мы не будем их трогать — сейчас не о них речь. Киев — Москва — Киев (Окончание в следующем номере)
|
|
|
Лувр |
Музеи. Лувр |
|
Картины из коллекции Лувра |
|
| История Лувра
Лувр — замечательнейшее из парижских общественных зданий, Музеи, расположенные в Лувре: 1) египетских древностей; 2) ассирийских и финикийских древностей (содержащий в 3) этрусских и греческих ваз (коллекция Кампаны) и 4) античных мраморов (в числе которых находятся 5) скульптуры средн. веков и эпохи Возрождения (произведения 6) новейшей скульптуры (работы Пюже, Куазево, Кусту, 7) живописи (одна из лучших картинных галерей в целом свете, 8) оригинальных рисунков знаменитых художников; 9) гемм, эмалей и ювелирных изделий, помещающихся в так 10) античных бронз; 11) произведений прикладного искусства средн. веков и 12) этнографический музей; 13) морской 14) гравированных медных досок (калькография) с
|
В музее Лувр насчитывается
около 6000 картин, созданных европейскими художниками с конца XIII и до
середины XIX столетия, самые разнообразные по формату и стилю исполнения: от
маленьких картинок до монументальных полотен, - представлены во всем
энциклопедическом разнообразии.
Художественное отделение
организовано с 1794 года, при реформе национальных школ. В конце проекта "Большой
Лувр" художественное отделение занимало около 17850 м. кв. выставочной
площади, которая была разделена по различным школам живописи.
Графика (более 650
изображений):
ЖИССИ АНРИ ДЕ «Большая Карусель» Панорама Парижа в XVII в. с БЕЛЛАНЖЕ ЖОЗЕФ ЛУИ РОБЕР ЮБЕР Большая галерея Лувра ЭЙМ ФРАНСУА ЖОЗЕФ Лувр, 15 ПЕПО ЧЕННИ ДИ, ПРОЗВАННЫЙ ШКОЛА ЛАЦИУМА Св. Франциск РИМИНИ ПЬЕТРО ДА Снятие с БОНДОНЕ ДЖОТТО ДИ Св. Франциск, МАСТЕРСКАЯ ДЖОТТО Распятие с МОДЕНА БАРНАБА ДА Богоматерь с МИЛАНО ДЖОВАННИ ДА Св. Франциск ФРЕДИ БАРТОЛО ДИ Принесение во МАСТЕР ВОССТАВШИХ АНГЕЛОВ Св. МОНАКО ЛОРЕНЦО Встреча святых БОМЕЦ ЖАН ДЕ Распятие с донатором, ЭДЕН ЖАКМАР ДЕ Несение креста ПАРИЖСКАЯ ШКОЛА Иоанн II МАЛУЭЛЬ ЖАН Большая круглая ПАРИЖСКАЯ ИЛИ ДИЖОНСКАЯ ШКОЛА БЕЛЬШОЗ АНРИ Распятие с ФРА АНЖЕЛИКО Святые Петр и ФРА АНЖЕЛИКО Св. Доминик ФРА АНЖЕЛИКО Мученичество ФРА АНЖЕЛИКО Ангелы подают пищу ФРА АНЖЕЛИКО Смерть св. МОНАКО ЛОРЕНЦО Христос в ФАБРИАНО ДЖЕНТИЛЕ ДА Принесение ВЕНЕЦИАНО ЛОРЕНЦО Мадонна с ЛАМБЕРТИНИ МИКЕЛЕ ДИ МАТТЕО БАУТС ДИРК Богоматерь с ЭЙК ЯН ВАН Мадонна канцлера ВЕЙДЕН РОГИР ВАН ДЕР МАСТЕР ИЗОБРАЖЕНИЙ ЦЕРКВИ СВ. КРИСТУС ПЕТРУС Оплакивание ПЬЕТРО САНО ДИ Св. Иероним МАСТЕР ТРИПТИХА ОБСЕРВАНЦА МАСТЕР ТРИПТИХА ОБСЕРВАНЦА КАРТОН АНГЕРРАН Оплакивание с ФРОМАН НИКОЛА Портреты короля ПРОВАНСАЛЬСКАЯ ШКОЛА Три ДИПР НИКОЛА Введение Марии во ФУКЕ ЖАН Гийом Жубенель дез ФУКЕ ЖАН Святой Мартин и нищий ФЛАМАНДСКИЙ МАСТЕР, РАБОТАВШИЙ В ХЭЙ ЖАН Сюзан де Бурбон, или ХЭЙ ЖАН Пьер II, герцог ХЭЙ ЖАН Анна Французская, ПУЧЧО АНТОНИО ДИ, ПРОЗВАННЫЙ БЕЛЛИНИ ЯКОПО Мадонна с МАСТЕР РОЖДЕСТВА КАСТЕЛЛО ПЕЗЕЛЛИНО Святой Франциск, МАСТЕР СЕН-ЖЕРМЕН-ДЕ-ПРЕ Пьета МАСТЕР СВ. ВАРФОЛОМЕЯ Снятие с НИЖНЕРЕЙНСКИЙ МАСТЕР Переносной МАСТЕР ЛЕГЕНДЫ СВ. УРСУЛЫ ПАОЛО ДИ ДОНО УЧЧЕЛЛО Битва при ФРАНЧЕСКА ПЬЕРО ДЕЛЛА Портрет БАЛЬДОВИНЕТТИ АЛЕССО Мадонна с МАСТЕР ЛУВРСКОГО РОЖДЕСТВА ФИЛИПЕПИ АЛЕССАНДРО ДИ МАРИАНО, БОТТИЧЕЛЛИ Молодая женщина БОТТИЧЕЛЛИ Мадонна с младенцем БРАЧЧЕСКО КАРЛО ДИ Благовещение ПЕРУДЖИНО Мадонна с младенцем в ВАННУЧЧИ ПЬЕТРО, ПРОЗВАННЫЙ БОТТИЧИНИ ФРАНЧЕСКО Мадонна с ПЬЕТРО ДЖОВАННИ ДИ, ПРОЗВАННЫЙ АРКАНДЖЕЛО ЯКОПО ДИ, ПРОЗВАННЫЙ ПЕРУДЖИНО Св. Иероним, СИНТ-ЯНС ГЕРТГЕН ТОТ МЕМЛИНГ ХАНС Портрет пожилой МЕМЛИНГ Воскресение с БОСХ ХИЕРОНИМУС Корабль ДАВИД ГЕРАРД Благословляющий ЗИТТОУ МИХАЭЛЬ, РАНЕЕ ХУАН ФЛАНДРСКИЙ Христос и КРЕДИ СИНЬОРЕЛЛИ ПЬЕРО ГИРЛАНДАЙО ГИРЛАНДАЙО БЕРГОНЬОНЕ ТУРА ВИВАРИНИ РОБЕРТИ РОБЕРТИ ДЗОППО БЕЛЛИНИ Джованни МАНТЕНЬЯ МАНТЕНЬЯ МЕССИНА МОНТАНЬЯ КАРПАЧЧО ПАРЕНТИНО АНДРЕА МАНТЕНЬЯ ВАННУЧЧИ КОСТА АЛЛЕГРИ ВАННУЧЧИ ДЖИРОЛАМО ВЕРОНА ДЖОВАННИ ДЖОВАННИ ЛЕОНАРДО ЛЕОНАРДО ЛЕОНАРДО КРАНАХ КРАНАХ КРАНАХ АПТ РАФАЭЛЬ РАФАЭЛЬ РАФАЭЛЬ РАФАЭЛЬ РАФАЭЛЬ РАФАЭЛЬ ВЕЧЕЛЛИО ТИЦИАН ТИЦИАН ТИЦИАН ТИЦИАН САРТО КАРРУЧЧИ САРТО ФРА ФРАНЧАБИДЖО АЛЛЕГРИ КОРРЕДЖО МАРМИТТА КОЗИМО ПИППИ РОМАНО ХОЛЬБЕЙН ХОЛЬБЕЙН ХОЛЬБЕЙН ХОЛЬБЕЙН КЛУЭ КЛУЭ ЛИОН ЛИОН КУЗЕН ВЕЧЕЛЛИО ТИЦИАН БЬЯДЖО ЛУИНИ СОЛАРИО ЛУИНИ ЛУИНИ ФОН ЛУТЕРО НЕГРЕТТИ ДЕЛЬ МАЛЕР БАЛЬДУНГ ХУБЕР ФОН ФЛЕГЕЛЬ ГЕОРГ Натюрморт с ШТОСКОПФ СЕБАСТЬЯН Натюрморт ШТОСКОПФ СЕБАСТЬЯН Натюрморт с МАССЕЙС КВЕНТИН Меняла и его МАССЕЙС КВЕНТИН Мария с АНТВЕРПЕНСКАЯ ИЛИ ЛЕЙДЕНСКАЯ ПРОВОСТ ЯН Христианская ВАН ОРЛЕЙ БАРЕНТ Святое ВАН КЛЕВЕ ЙОС Мадонна с ВАН КЛЕВЕ ЙОС Оплакивание ДЕ КОТЕР КОЛИН Три Марии из БРУНСВИКСКИЙ МОНОГРАММИСТ ВАН ВЕН ОТТО (ОТТО ВЕНИУС) ПАТИНИР ИОАХИМ Св. Иероним в МОСТРАРТ ГИЛЛИС Сцена с битвой БРЕЙГЕЛЬ ПИТЕР СТАРШИЙ Калеки, ВАН ДАСХОРСТ АНТОНИС МОР, ВАН ДАЛЕМ КОРНЕЛИС Сельский ДЕЛЬ АББАТЕ НИККОЛО КАРОН АНТУАН Император Август ПЕННИ ЛУКА Суд императора ДЕЛЬ АББАТЕ НИККОЛО Похищение ШКОЛА ФОНТЕНБЛО Габриэль ЯКОПО ДЖОВАННИ БАТТИСТА ДИ, МОРОНИ ДЖОВАННИ БАТТИСТА САВОЛЬДО ДЖОВАННИ ДЖИРОЛАМО МОРЕТТО АЛЕССАНДРО Святые ЛОТТО ЛОРЕНЦО Христос и ЛОТТО Св. Иероним в БАРОЧЧИ ФЕДЕРИКО Обрезание, ЧЕЗАРИ ДЖУЗЕППЕ, ПРОЗВАННЫЙ POCCИ ФРАНЧЕСКО ДЕ, ПРОЗВАННЫЙ БЕККАФУМИ ДОМЕНИКО Проповедь КАЛЬЯРИ ПАОЛО, ПРОЗВАННЫЙ BEPOHЕЗЕ Эсфирь перед BEPOHЕЗЕ Мадонна с младенцем, ВЕРОНЕЗЕ И ЕГО МАСТЕРСКАЯ ДА ПOHTE ЯКОПО, ПРОЗВАННЫЙ КАЛЬЯРИ ПАОЛО, ПРОЗВАННЫЙ BEPOНЕЗЕ Красавица Нани ТЕОТОКОПУЛИ ДОМЕНИКО, ЭЛЬ ГРЕКО Христос на кресте и УГЕ ХАЙМЕ Бичевание с четырьмя МАСТЕР СВ. ИЛЬДЕФОНСО Св. МАРТОРЕЛЛ БЕРНАРДО Сцены МАРТОРЕЛЛ Сцены мученичества ТРИСТАН ЛУИС Святой Людовик, ТЕОТОКОПУЛИ ДОМЕНИКО, КАНО АЛОНСО Св. Иоанн КАРДУЧО ВИСЕНТЕ Экстаз отца КАРДУЧО ВИСЕНТЕ Св. Бернард КАРРАЧЧИ ЛОДОВИКО Мадонна с КАРРАЧЧИ АННИБАЛЕ Мадонна, КАРРАЧЧИ АННИБАЛЕ Мадонна с КАРРАЧЧИ АННИБАЛЕ Побиение Д'АНЖЕЛИ ФИЛИППО, ПРОЗВАННЫЙ КАРАВАДЖО МИКЕЛАНДЖЕЛО МЕРИЗИ ХОНТХОРСТ ГЕРРИТ ВАН Концерт, КАРАВАДЖО Алоф де Виньякур и ХОНТХОРСТ ГЕРРИТ ВАН Вырывание СЕРОДИНЕ ДЖОВАННИ Христос, САРАЧЕНИ КАРЛО Рождество ШПРАНГЕР БАРТОЛОМЕУС Аллегория МАТТИАС ШТОМЕР Пилат, ЛАСТМАН ПИТЕР Жертвоприношение ВТЕВАЛ ИОАХИМ Персей и ПУССЕН НИКОЛА Мадонна, ТУРНЬЕ НИКОЛА Распятие со св. БУЛОНЬ ЖАН ДЕ, ПРОЗВАННЫЙ СКЕДОНЕ БАРТОЛОМЕО Положение ЛАНФРАНКО ДЖОВАННИ Коронование СПАДА ЛИОНЕЛЛО Возвращение РЕНИ ГВИДО Самосожжение РЕНИ ГВИДО Деянира, похищаемая АЛЬСЛОТ ДЕНИС ВАН Зимний МОМПЕР ЙОС ДЕ Пейзаж в горах с БРЕЙГЕЛЬ ЯН СТАРШИЙ, БРАЙ ЯН ДЕ Мужской портрет, | РУБЕНС ПИТЕР ПАУЭЛ Судьба РУБЕНС ПИТЕР ПАУЭЛ Воспитание РУБЕНС РУБЕНС РУБЕНС РУБЕНС РУБЕНС РУБЕНС РУБЕНС РУБЕНС РУБЕНС РУБЕНС РУБЕНС РУБЕНС РУБЕНС РУБЕНС РУБЕНС РУБЕНС РУБЕНС РУБЕНС РУБЕНС ДЗАМПЬЕРИ ДОМЕНИКИНО ДОМЕНИКИНО АЛЬБАНИ АЛЬБАНИ БЕРРЕТТИНИ КОРТОНА КАНТАРИНИ ПУССЕН ЛЕСЮЭР СТРОЦЦИ БЕРНАРДО Святое семейство со св. МАНЬЯСКО АЛЕССАНДРО Пир на цыганской КАСТЕЛЛО ВАЛЕРИО Моисей, иссекающий воду из КАСТИЛЬОНЕ ДЖОВАННИ БЕНЕДЕТТО Поклонение КАСТИЛЬОНЕ Изгнание торгующих из храма РЕМБРАНДТ ХАРМЕНС ВАН РЕЙН Автопортрет без РЕМБРАНДТ Ангел, покидающий семейство РЕМБРАНДТ Корнелия Пронк, жена Альберта РЕМБРАНДТ Автопортрет с золотой РЕМБРАНДТ Размышляющий философ, 1632 РЕМБРАНДТ Святое семейство, 1640 РЕМБРАНДТ Святое семейство, 1640 РЕМБРАНДТ ХАРМЕНС ВАН РЕЙН Хендрикье РЕМБРАНДТ Св. Матфей и ангел, 1661 РЕМБРАНДТ Портрет Титуса, сына художника РЕМБРАНДТ Автопортрет за ЛЕНЕН ЛУИ Крестьянская семья в интерьере ЛЕНЕН ЛУИ Крестьянская трапеза, ЛЕНЕН ЛУИ Возвращение с сенокоса, 1641 ЛЕНЕН ЛУИ И ЛЕНЕН МАТЬЁ Поклонение ЛЕНЕН ЛУИ, АНТУАН И МАТЬЁ Христос в ПУССЕН НИКОЛА Орфей и Эвридика ПУССЕН НИКОЛА Экстаз св. Павла ПУССЕН НИКОЛА Св. Иоанн Креститель ПУССЕН Чудо св. Франциска Ксавье. ПУССЕН НИКОЛА Елиазар и Ревекка ПУССЕН НИКОЛА Исцеление слепого ПУССЕН НИКОЛА Святое семейство в пейзаже ПУССЕН НИКОЛА Пейзаж с Диогеном, 1648 ЖЕЛЛЕ КЛОД, ПРОЗВАННЫЙ ЛОРРЕН Прибытие ЛОРРЕН Сельский праздник, 1639 ЛОРРЕН Морская гавань при заходе солнца, ЛОРРЕН Вид гавани с Капитолием, ЛОРРЕН Улисс возвращает Хрисеиду ее отцу ЛОРРЕН Пейзаж с Парисом и Эноной САНРЕДАМ ПИТЕР ЯНС Интерьер церкви св. КОДДЕ ПИТЕР ЯКОБ Урок танцев, 1627 ДЕЙСТЕР ВИЛЛЕМ КОРНЕЛИС Мародеры ВАН ДЕЙК АНТОНИС Карл I, король Англии, ВАН ДЕЙК АНТОНИС Мария с младенцем ВАН ДЕЙК АНТОНИС Предполагаемый портрет ВАН ДЕЙК АНТОНИС Джеймс Стюарт, герцог ЙОРДАНС ЯКОБ Изгнание торгующих из храма ЙОРДАНС ЯКОБ Бобовый король; Празднование ЙОРДАНС ЯКОБ Четыре евангелиста ЛАТУР ЖОРЖ ДЕ Св. Ирина, ЛАТУР Скорбящая св. Магдалина, или ЛАТУР ЖОРЖ ДЕ Поклонение пастухов ЛАТУР ЖОРЖ ДЕ Шулер, или Шулер с бубновым ЛАТУР ЖОРЖ ДЕ Св. Иосиф-плотник ЛЮБЕН БОЖЕН Натюрморт с шахматной доской ВЕЛАСКЕС ДИЕГО РОДРИГЕС ДЕ СИЛЬВА Инфанта ВАЛЬДЕС ЛЕАЛЬ ХУАН ДЕ Брак в Кане, 1660 ДЕ ЭРРЕРА СТАРШИЙ, ФРАНСИСКО Св. Василий КОЛЛАНТЕС ФРАНСИСКО Неопалимая купина; СУРБАРАН ФРАНСИСКО ДЕ Св. Аполлония СУРБАРАН ФРАНСИСКО ДЕ Святой Бонавентура СУРБАРАН ФРАНСИСКО ДЕ Погребение святого РИБЕРА ХУСЕПЕ ДЕ Св. Павел отшельник РИБЕРА ХУСЕПЕ ДЕ Положение во гроб МУРИЛЬО БАРТОЛОМЕ ЭСТЕБАН Кухня ангелов, МУРИЛЬО БАРТОЛОМЕ ЭСТЕБАН Маленький нищий РИБЕРА ХУСЕПЕ ДЕ Поклонение МУРИЛЬО БАРТОЛОМЕ ЭСТЕБАН Брат Юнипер и РИБЕРА ХУСЕПЕ ДЕ Нищий, или Хромоножка, РОЗА САЛЬВАТОРЕ Дух Самуила, призванный к РОЗА САЛЬВАТОРЕ Героическая битва КАВАЛЛИНО БЕРНАРДО Лот с дочерьми ДЖОРДАНО ЛУКА Обручение Марии с Иосифом ФЕТТИ ДОМЕНИКО Меланхолия, или Кающаяся МОЛА ПЬЕР ФРАНЧЕСКО Эрминия и Вафрино МОЛА ПЬЕР ФРАНЧЕСКО Пират-иноверец с ПУССЕН НИКОЛА Автопортрет, 1650 ПУССЕН НИКОЛА Христос и грешница ПУССЕН НИКОЛА Весна, или Рай земной РЁЙСДАЛ ЯКОБ ИСААКС ВАН Луч солнца ПОТТЕР ПАУЛЮС Две лошади перед домом, ХОББЕМА МЕЙНДЕРТ Водяная мельница РЁЙСДАЛ САЛОМОН ВАН Паром, 1643 ТЕРБОРХ ГЕРАРД Воинственный поклонник ВЕРМЕР ЯН, ПРОЗВАННЫЙ ВЕРМЕР ДЕЛФТСКИЙ ХОХ ПИТЕР ДЕ Дама с двумя кавалерами, ВАН ДЕР ХЕЙДЕН ЯН Собор и новая ВАН ДЕ ВЕЛДЕ АДРИАН Кортеж в ВАН ОСТ ШАМПЕНЬ ШАМПЕНЬ ШАМПЕНЬ ШАМПЕНЬ ШАМПЕНЬ ШАМПЕНЬ ЛЕБРЕН ЛЕБРЕН БЛАНШАР ПАТЕЛЬ ЖУВЕНЕ ЖУВЕНЕ РИГО РИГО РИГО ПЬЯЦЦЕТТА ГАУЛЛИ СОЛИМЕНА ПИТТОНИ ТОКЕ ЛУИ ДЕПОРТ ДЕПОРТ УДРИ ЖАН ПАРРОСЕЛЬ ТОКЕ ЛУИ МЕЛЕНДЕС МЕЛЕНДЕС СУБЛЕЙРА СУБЛЕЙРА ЭСПИНОСА ДЕЛАПОРТ СУБЛЕЙРА ЛЕМУАН ЛАФОСС ЛАРЖИЛЬЕР ЛАРЖИЛЬЕР ЛАРЖИЛЬЕР ВАНЛОО ТРУА ВАТТО ВАТТО ШАРДЕН ШАРДЕН ШАРДЕН ШАРДЕН ШАРДЕН ШАРДЕН ШАРДЕН ШАРДЕН ГЕЙНСБОРО ГЕЙНСБОРО ЛАНКРЕ |
|
Метки: Лувр |
Без заголовка |
Метки: здоровье |
Без заголовка |
Метки: юмор |
Грибы - Это невероятно |
Метки: интересно |
Мифы о еде |
Метки: здоровье |
Чайные правила и 10 чайных запретов |
Метки: здоровье кулинария |
М. Веллер Танец с саблями. |
Метки: искусство |
В. Новодворская о В. Гроссмане |
Метки: литература |
