Поэзия должна быть странной,

Шальной, бессмысленной, туманной

И вместе ясной, как стекло

И всем понятной, как тепло

Как ключевая влага, чистой

И, словно дерево, ветвистой,

На все похожей, всем сродни.

И краткой, словно наши дни."

Память 

В исполнении Дмитрия Хворостовского звучат романсы П. И. Чайковского на стихи Александра Пушкина, Алексея Хомякова, Алексея Толстого, Льва Мея, Даниила Ратгауза.

Элегия

Дни становятся все сероватей.
Ограды похожи на спинки железных кроватей.
Деревья в тумане, и крыши лоснятся,
И сны почему-то не снятся.
В кувшинах стоят восковые осенние листья,
Которые схожи то с сердцем, то с кистью
Руки. И огромное галок семейство,
Картаво ругаясь, шатается с места на место.
Обычный пейзаж! Так хотелось бы неторопливо
Писать, избегая наплыва
Обычного чувства пустого неверья
В себя, что всегда у поэтов под дверью
Смеется в кулак и настойчиво трется,
И черт его знает — откуда берется!

Обычная осень! Писать, избегая неверья
В себя. Чтоб скрипели гусиные перья
И, словно гусей белоснежных станицы,
Летели исписанные страницы…
Но в доме, в котором живу я — четырехэтажном,-
Есть множество окон. И в каждом
Виднеются лица:

Александр Городницкий

В те июньские дни, что катились ни шатко, ни валко,
В ту эпоху, что стала теперь чужая,
Давид Самойлов, подвыпив, брал канотье и палку,
Старика богатого изображая.

Давид Самойлов. Фронтовое фото

Я зарастаю памятью,

Как лесом зарастает пустошь.

И птицы-память по утрам поют,

И ветер-память по ночам гудит,

Деревья-память целый день лепечут.

И там, в пернатой памяти моей,

Все сказки начинаются с "однажды".

И в этом однократность бытия

И однократность утоленья жажды.

Но в памяти такая скрыта мощь,

Что возвращает образы и множит...

Шумит, не умолкая, память-дождь,

И память-снег летит и пасть не может.

Таланты

Их не ждут. Они приходят сами.
И рассаживаются без спроса.
Негодующими голосами
Задают неловкие вопросы.

И уходят в ночь, туман и сырость
Странные девчонки и мальчишки,
Кутаясь в дешевые пальтишки,
Маменьками шитые навырост.

В доме вдруг становится пустынно,
И в уютном кресле неудобно.
И чего-то вдруг смертельно стыдно,
Угрызенью совести подобно.

И язвительная умудренность
Вдруг становится бедна и бренна.
И завидны юность и влюбленность,
И былая святость неизменна.

Как пловец, расталкиваю ставни
И кидаюсь в ночь за ними следом,
Потому что знаю цену давним
Нашим пораженьям и победам...

Приходите, юные таланты!
Говорите нам светло и ясно!
Что вам - славы пестрые заплаты!
Что вам - низких истин постоянство!

Сберегите нас от серой прозы,
От всего, что сбило и затерло.
И пускай бесстрашно льются слезы
Умиленья, зависти, восторга!

Утро в Кении, Восточная Африка

Творчество Давида Самойлова было уникальным поэтическим явлением. 

Он – один из немногих поэтов, вернувшихся с фронта. А еще Самойлов перечислил всех, кто с этой войны не пришел – поэтов Когана, Кульчицкого, Майорова.
Он – автор не только "сороковых-роковых". Им было продолжение в виде придуманных же Самойловым "пятидесятых-полосатых" и "шестидесятых-дрожжевых", "загадочных семидесятых" и "восьмидесятых межевых".

Девяностым Давид Самойлов придумать определение просто не успел.

Время Победы. 4 мая 1945 года. 1413-й день войны

   Давид Самойлов обладал такой очевидной склонностью к философской медитации, что уходящие на фронт сверстники советовали ему оставаться в тылу. Не остался. Прошел войну, начав с пулеметной роты в болоте под Тихвином и закончив разведротой под Берлином.
   «Философ был наглухо в скатку закатан». А раскатан потом стихами, которые страна мгновенно выучила наизусть: «Сороковые, роковые, свинцовые, пороховые… Война гуляет по России, а мы такие молодые!».