Эректор настроения: а вот еще была история...

История годичной давности, но весьма поучительная, из серии "наши за границей".

Приехал я в Польшу учиться, знаний языка - 0. Но по приезде сразу мне объяснили, что обращаться к кому-то на Вы, это верх неуважения, только "пан" или "пани". Прихожу я значицца на факультет, и решаю для старта кофейку из автомата с домашним коньячком из рюкзачка дернуть. Начинаю я в автомат денежки закидывать, а часть монеток нормально падают, а часть в возврат вылетает. Мучился я мучился, но кофе наконец-то получил. И собираюсь тихонько где-то в уголке засесть... Тут к автомату подходит местный абориген, и тоже пытается себе чего-то заказать, у него та же история. Пялится на автомат и не понимает чего происходит. Я подхожу и пальцем ему тыкаю, типа брат, там вон в возврате твои денежки, а эта сволочь поворачивается и с абсолютно невинной харей мне заявляет: "ВЫ ПАДЛО!". Я прям совсем расстроился от такого обращения, мало того, что на ВЫ, еще и ПАДЛОЙ назвал. Я не мудрствуя лукаво высказал на "околонаучном" русском, что я думаю по его поводу, и если бы не было кофе в руках, то обновил бы ему интерфейс в лучших традициях. Неделю ходил расстроеный такой гостеприимностью, пока наконец знающие люди не обьяснили, что "wypadlo" - это "выпало" по-польски. Представляю, как тот парень удивился моей реакции...

И еще одна, погрубее и доступнее.

Допердолить и в пекло!!!

Знающим по-польски:

Польское Чистилище. Вызывают на суд женщину. Спрашивают:

- Иле раз пани была пердоляна?

- Седемдесянт осем.

- Пани есть курва. В пекло.

Вызывают следующую.

- Иле раз пани была пердоляна?

- Сто шестьдзесянт.

- Пани есть курва. В пекло.

Вызывают следующую.

- Иле раз пани была пердоляна?

- Только един раз.

Пауза... Затем задумчиво вполголоса:

- Пани млода. Жила бы дужей была бы курвой... хммм.... Допердолить и в пекло!!!

 

Иван Мясоедов. Падение грешницы в ад

 

Источник

Православное Рождество в Польше

Паломничество в Восточную Польшу на праздник Рождества Христова оказалось для всех нас неожиданным: мы ехали в католическую страну, а попали в одну большую православную семью. Из истории известно, что до революции земли Восточной Польши входили в состав Российской Империи и были православными. Именно здесь начинали свои труды выдающиеся иерархи Русского Зарубежья митрополит Евлогий (Георгиевский), митрополит Владимир (Тихоницкий), архиепископ Сергий (Королев). Но прошло столетие, и казалось, перипетии 20 века должны были стереть память о православии на этих землях….

Читать далее...

Немного хорошей музыки перед сном

Фолк:

и блюз:

Szczęśliwego Nowego Roku!

 

Bardzo dużo miłości,

mało w życiu trudności,

dużo bąbelków w szampanie,

kogoś kto zrobi śniadanie,

a na każdym kroku

 szczęścia w Nowym Roku!

 

 

C Новым мясом! (Владимир Казак)

 

Колдунья компьютерной графики Моника Серковска

Сюрреальная Магия Женщины

Monika Serkowska, Варшава.

Избранное.

Shamans girlfriend

 

Читать далее...

Болеслав Лесьмян: признание в любви

За глухой бурьян
Помолись в дуброве,
И за смерть от ран
И за реки крови.

За ярмо судьбы
И мольбу о чаше.
И за все мольбы.
И за слезы наши.

Б. Лесьмян

 

 

Настоящая фамилия – Лесман. Великий, возможно величайший польский поэт, писавший на польском и русском языках. Еврей по национальности, он имел счастье умереть своей смертью в 1937 году и не видел, как угоняли в Маутхаузен его семью.
Лесьмян – поэт того света, пророк потустороннего мира, в который он погрузился еще при жизни.
Я (автор этих строк  Вадим Молодый - Филофоб.)  не раз слышал упреки своих читателей в том, что подбирая стихи для Антологии мировой поэзии, уделяю слишком много внимания конечности земного бытия. Сомневаюсь, что этой теме можно уделить слишком много внимания. Во всяком случае, мне не известен ни один настоящий поэт, который не писал бы о смерти.
Выдающийся переводчик Анатолий Гелескул, один из тех, кто донес Лесьмяна до русскоязычного читателя, заметил однажды: «Считается, что настойчивые мысли о смерти вредны и вообще признак душевного нездоровья. В таком случае человечество, начиная с первобытных мифотворцев, неизлечимо. Смерть – это стержень человеческих раздумий, гордиев узел мыслителей, поэтов и вероучителей, и раздумья о ней – скорей лекарство, чем болезнь».

Так что оставим неунывающий оптимизм заполонившим мир жизнерадостным графоманам и графоманкам, а сами будем помнить о том, что:

Сильна любовь и дружба прежних дней,
И красота сильна. Но смерть сильней.
(Джон Китс)

 

А теперь текст другого душеведа:

Людям, которые знают меня поближе, известно, какой я свирепый критик: похвалу из меня выдавить практически невозможно, а свои реальные мнения я стараюсь большей частью скрывать, потому что за них легко схлопотать по шее. В свое частичное оправдание могу сказать, что к собственному творчеству я отношусь точно так же, и большую часть написанного давно выбросил – если и жалею, то лишь о том, что не выбросил больше. Поэтому, утверждая, что речь идет о великом поэте, вероятно одном из гигантов прошлого столетия, приглашаю ловить меня на слове: я именно это и имею в виду, без малейшей скидки. Ряд, в котором для меня стоит Болеслав Лесьмян, – это Мандельштам, Рильке, Стивенс и Лоуэлл. Хватило пальцев одной руки. Забавляет отсутствие нобелевских лауреатов – не преднамеренно, но факт неукоснительный. Нобелевские стихотворцы (в прозе попадания случались точнее) – это в лучшем случае крепкий второй сорт, вроде Йейтса, Хини или... - нет, не буду, а в худшем – ну, скажем, Шимборска. В юности я, подобно многим гуманитарно любопытным сверстникам, выучил польский язык, чтобы читать доступные на нем переводы игнорируемых в СССР авторов, но очень скоро язык оказался не средством, а целью, и главной находкой стала замечательная польская поэзия. Это была, однако, совсем не та поэзия, которую штамповали для нас штатные переводчики СП. Первым сюрпризом стало открытие Норвида (типично, по цитате в фильме Вайды «Пепел и алмаз»). Затем настал черед плеяды «Молодой Польши». А встреча с Лесьмяном совершенно ошеломила – и это ошеломление сохранилось на всю жизнь. Нет неблагодарнее задачи, чем объяснять, почему любишь поэта, недоступного для аудитории, к которой адресуешься – а Лесьмян недоступен и, видимо, таковым и останется. Он накрепко спаян со своим языком и мертв для экспорта. В русской литературе есть похожие примеры, пусть ничем Лесьмяна и не напоминающие: Андрей Платонов, Заболоцкий и обериуты, да во многом и тот же Гоголь, который за пределами России никогда не встал вровень с Толстым, Достоевским и Чеховым. Даже мировая слава Мандельштама – в какой-то мере курьез, он обязан ею своей дружбой с инспектором манежа русской поэзии ААА, а также мемуарам вдовы, которую тоже вывела на орбиту эта дружба. В пору этого открытия, а мне тогда было лет 20, и состоялось оно в стенах Библиотеки иностранной литературы, я, конечно, еще плохо понимал все эти польские тонкости, и поразил меня в первую очередь не язык, а совершенно ни на что не похожий поэтический мир, который передо мной предстал. Это некие сумерки на границе жизни и смерти, населенные самыми невероятными существами: какими-то полуфольклорными персонажами с фантастическими именами, людьми, многие из которых влюблены друг в друга, но эта любовь почему-то всегда в тупике даже при полной взаимности, покойниками, которые и за гробом продолжают поиски абсолюта, потому что даже смерть не дает никакого ответа, в том числе отрицательного.

 

Впрочем, я ничего толком не перечислил: дело в том, что в стихах Лесьмяна одушевлено абсолютно все, лес, луг, деревья, времена года, отражение девушки в зеркале. Границы между жизнью и смертью, бытием и небытием, здесь просто нет, она стерта и смазана, и все живое и мертвое ведет постоянный диалог о смысле этого полусуществования. Можно пытаться излагать сюжеты, потому что стихотворения нередко вполне сюжетны. В одном из них («Dziewczyna») двенадцать братьев, услышав девичий плач за стеной, берут молоты и начинают крушить стену, чтобы спасти плачущую. Эта непосильная работа их губит, но молоты подхватывают их посмертные тени и продолжают то же самое, но и тени сходят на нет, и тогда молоты завершают спасение сами. Спасать, однако, оказывается некого: когда стена сокрушена, за ней – пустота, плач был бестелесным. В другом («Sen wiejsky») автору постоянно снится сон о девушках, возвращающихся с поля жарким летом, и эти девушки поют – их песня полна сомнения в их собственном существовании, и по мере того как они эту песню допевают, они гаснут одна за другой, как звезды. Такой неуклюжий пересказ, конечно же, не дает никакого понятия о поразительно гипнотической манере письма Лесьмяна. Его стихи всегда выдержаны в строго классической метрике с рифмой, иногда самым традиционным польским тринадцатисложником (классическая польская поэзия силлабична), они изобилуют рефренами, припевами, причитаниями и даже какими-то приплясами, они втягивают в себя, как трясина или зыбучий песок, они психоделичны. Если окинуть поэтический мир Лесьмяна общим взглядом, становится очевидно, что он представляет собой попытку теодицеи, альтернативного богословия, не похожего ни на одно из традиционных. Бог существует, но он – один из персонажей, вровень со всеми, он так же слаб и озадачен как и все прочие, он нередко вступает с ними в разговор и жалуется на свое бессилие, а они, в свою очередь, и рады бы ему помочь, но не могут. Тут, конечно, приходит мысль о том, что подобная поэтическая ересь возможна лишь в стране глубокой веры, какой была до последнего времени Польша, и какой она во многом еще остается. И позиция Лесьмяна в отношении этой веры достаточно внешняя для того, чтобы уступить такому искушению. Его дед был еврей, выписанный в Польшу, кажется (я все пишу по памяти) из Шотландии (настоящая фамилия – Лесман) в качестве специалиста по производству фарфора. Сам он был, если я правильно помню, формально католик, но в Польше того времени (как и в России, как и по сей день) всем было понятно, кто есть кто. Его смерть (1937) стала одновременно кошмаром, эмблемой и курьезом: когда он спросил офицера, ухаживавшего за его дочерью, насколько серьезны его намерения, тот вполне наивно ответил, что, дескать, не думает ли папаша, что польский офицер может жениться на еврейке? На следующий день Лесьмян скончался от инфаркта. Таким странным образом он спасся от неизбежного Освенцима, а вот офицеру, если продолжить гадания, могло повезти меньше – он был кандидатом в Катынь. Цитата Когда я открыл для себя это чудо, а впечатление чуда не изгладилось до сих пор, я еще не был столь смел (или нагл) в своих мнениях, как теперь, но я сразу же решил для себя, что имею дело с гениальным поэтом, и что подобных сюрпризов в жизни может уже не быть. Я оказался прав в обоих пунктах. В те времена Лесьмян был в польской словесности довольно маргинален, хотя составитель большинства сборников Яцек Тшнадел разделял мое мнение. Сегодня оно уже считается общим местом – о том, что Лесьмян, возможно, величайший польский поэт XX века, с тех пор писали многие, в том числе такие авторитеты как Милош или Бараньчак. Но он по-прежнему заперт внутри польского языка, и этот замок никому не взломать. В свое время мне попался сборник его стихов, переведенных на русский язык (в СССР в начале 70-х) некоторыми из обычных подозреваемых – я лишь содрогнулся от омерзения. Я мог бы писать о Лесьмяне очень долго, но в отсутствие реальных стихов это никуда не приведет. По крайней мере, я обозначил позицию и представил одного из самых своих любимых поэтов. Для тех, кто знает польский, но еще по какой-то курьезной причине не знаком с его творчеством, вот сайт, где довольно много его стихов, хотя с выбором я не обязательно согласен. Тем, для кого этот путь закрыт, я могу предложить кое-что другое. В молодости, в начале прошлого века, Лесьмян пробовал себя в русской поэзии (не путать с клоунадой Рильке) и публиковал стихи в «Весах» и в «Золотом руне». Этому эпизоду сейчас никто не уделяет внимания, а между тем, хотя там витает лишь слабая тень польской гениальности, совершенно очевидно, что это был один из самых талантливых русских поэтов того времени. Впрочем, отличиться было не так трудно, поскольку период был довольно стерильным – реальный «серебряный век», на мой взгляд, начался лишь с Анненского. В следующем посте я приведу хотя бы одно из этих русских стихотворений Лесьмяна.

aptsvet, он же Алексей Цветков

Все в сад!

 

Живописец par excellence Юстина Копаня. Часть 3-я: Природа, Мир, Тайник Вселенной

Зайдя в дремучий лес, где птицы - есть,
пойми: природа - мастерская бога,
где бродит мысль, что сил твоих немного,
и больше их не станет - даже здесь.
 

 

Читать далее...

Великий Магистр Ордена имажинистов Вадим Габриэлевич Шершеневич.

Эпизоды и факты проходят сквозь разум
И, как из машин, выходят стальными полосками;
Все около пахнет жирным наркозом,
А душа закапана воском.

Электрическое сердце мигнуло робко
И перегорело. — Где другое найду?!
Ах, я вверну Вашу улыбку
Под абажур моих дум.

И будут плакать — как весело плакать
В электрическом свете, а не в темноте! —
Натыкаться на жилистый дьявольский коготь
И на готику Ваших локтей.

И будут подмаргивать колени Ваши,
И будет хныкать моя судьба…
Ах, тоска меня треплет, будто афишу,
Расклеив мою душу на днях-столбах.

13 июня 1913

 

Сидят: слева- В.Шершеневич и ...кто? 

"....В 1922 году в личной жизни Шершеневича разразилась катастрофа. «Вадим полюбил артистку необычайной красоты, обаяния, ума - Юлию Дижур, - вспоминал Ройзман. - Она ответила ему взаимностью. Когда он познакомил меня с Дижур, я от души поздравил их, понимая, что они станут мужем и женой. Но вот Дижур повздорила с Вадимом, и он ушел от нее, заявив, что никогда не вернется он хотел проучить ее. Она несколько раз звонила ему по телефону, но он не поддавался ее уговорам, и она выстрелила из револьвера себе в сердце. Почти все стихи, как и последние книги Вадима, посвящены памяти Юлии».

"Вот она, Юлия Дижур, актриса, не успела стать женой поэта-имажиниста Вадима Шершеневича, у них были сложные отношения, шершеневич писал о ней в сборнике "И так итог" а Мариенгоф срисовывал, с Шершеневичем они были соратники по имажинизму и она действительно покончила с собой а Шершеневич после смерти ещё получал от нее письма "письма от Киева до Москвы шли дольше, чем пуля от дула до виска"

Как папиросой горящей,
Подушку лбом прожигая в ночи,
Сквозь зелёное днище похмелья,
Сумасбродно и часто навзрыд лепечу
Неистовое имя Юлии.

 

Продолжение следует.

Живописец par excellence Юстина Копаня. Часть 2-я: Корабли одиночества в гаванях печали

"Мои печали - корабли, терпенье - якоря, И ветер бедствий пробежал по белым парусам...."

Читать далее...

Впечатлило!!! / Mariusz Lewandowski

В бога не верю, но картины настолько впечатлили, что в какой-то момент подумалось: "А вдруг..."
Такой своеобразный "божественный сюр". Смотрите.

Живописец par excellence Юстина Копаня. Часть 1-я: Дождливое настроение

Художница Юстина Копаня (Justyna Kopania) говорит, что ее работы это окружающий мир, каким она его видит и ее чувства к нему. Человек ее основное вдохновение, это главная тема работ Юстины. Особенность ее картин в том, что на каждой, помимо человека, вы найдете что или кого? Приятного просмотра :-)

Юстина о себе:

"Искусство это мое убежище, жизнь, поэзия, музыка, вкусные сигары и крепкий чай, это все и везде. Мои работы отражают мир, каким я его вижу,все мои чувства, люди которых я встречаю и люблю, природу, которой я восхищаюсь, и вещи, которые окружают и влияют на меня.
Человек мое основное вдохновение, это главная тема моих работ. Особо мне интересна психология отношений, манеры, движение и внутри человека и окружающего его мира.
Предпочтение отдаю живописи маслом на больших холстах, пишу в своей студии, иногда по несколько часов в день.
Главное это передать атмосферу картины, мои кусочки из воспоминаний так, чтоб зритель тоже смог их прочувствовать и понять."

В эту О С Е Н Ь упасть
Беззаветно. Безмерно.

Читать далее...

Томек Сотовский

Я человек чувства, живопись только от ума меня пугает, но мне нравится подход к жизни этого художника, живопись, как башня из слоновой кости. К сожалению, здесь надо и вашим и нашим, за красивостью такой живописи стоит наслаждение техникой и пренебрежение потребителем. Это не только башня, но и ширма....

    "Спасаясь от повседневной жизни, я создал башню из слоновой кости где я собираюсь остаться до конца моих дней."

В Польше наследников Ландау и Лифшица «объявили в розыск»

Тома курса Ландау и Лифшица многие советские физики в разговорах, пусть и шутливо, называли и называют Книгами с большой буквы.

В.Л.Гинзбург

 

Москва. 15 ноября. Польское научное издательство PWN рискует получить многомиллионный иск за публикацию трудов одного из столпов теоретической физики Льва Ландау и его учеников. Несмотря на кажущуюся специфичность изданий, тиражи у произведений Ландау серьезные.

Как пишут «Известия», объявление, озаглавленное «Вознаграждение за авторские права», было опубликовано на прошлой неделе, в российских СМИ. В нем издательство предлагает наследникам ученых Льва Ландау, его сына Игоря, Владимира Берестецкого и Евгения Лифшица срочно связаться с ним и получить вознаграждение.

Единственная наследница Льва Ландау — его внучка Ольга. О том, что польское издательство занято поиском наследников ученого, она узнала от сотрудников газеты. Ольга Ландау еще не вступила в права наследования. Как только вступит, то будет заключать договоры, в том числе и с PWN.

 Польское научное издательство является одним из крупнейших в этой области в Центральной Европе. Оно специализируется на выпуске научной, образовательной и профессиональной литературы. Сейчас одним из его приоритетов является издание фундаментальных работ в серии «Теоретическая физика». На сайте издательства продаются основные труды Ландау, в том числе и «Курс теоретической физики».
 «Это Библия современной физики, переведенная на все языки мира», так охарактеризовал этот курс Сергей Капица.
В издательстве объясняют публикацию объявления тем, что не смогли связаться с наследниками ученых.
« К сожалению, сами авторы или некоторые из наследников, о которых мы знали, умерли. Мы смогли связаться только с академиком Львом Питаевским. Поэтому наши юристы посоветовали нам разместить рекламное объявление в одной из российских газет», — сообщила представитель издательства Анна Питржак.
Размер гонорара, который предполагается выплатить, является конфиденциальной информацией и не подлежит разглашению.
В Институте физических проблем им. Капицы очень удивились факту опубликования объявления. «С такой формой поиска наследников трудов мы сталкиваемся впервые, — заявил заместитель директора по научной работе Генрих Богомолов. — Это весьма экзотично. Очень странно, что они не обратились к нам: где работал Ландау, выяснить очень просто».
Специалисты по авторскому праву уверены, что за публикацией стоит вовсе не желание отдать гонорары, а подстраховка на случай исков. «Конечно, это инструмент на случай возможных претензий со стороны родственников», — уверен Александр Гаврилов, руководитель Института книги.
Судебная практика говорит, что в последнее время арбитражный суд назначает за подобные издания штрафы в несколько миллионов рублей. «Раньше издательства подстраховывались, публикуя подобные объявления. Но суды уже не рассматривают это как смягчающее обстоятельство, — говорит патентный поверенный Вадим Усков. — Если у издательства нет контакта с наследниками, а обращение прийти за гонораром как раз на это указывает, печатать труды ученых нельзя».
Сами издатели считают, что определенные шансы у PWN все-таки есть. «Сделали они это, конечно, незаконно. Но, например, польский суд может принять во внимание, что они приняли меры для розыска наследников. Авторские права никто не нарушал. Были нарушены только имущественные. Суд может принять в данном случае решение о выплате стандартной ставки гонорара», — уверен совладелец издательской группы АСТ Олег Бартенев.
Даже в этом случае речь может пойти о миллионах рублей, которые издательство заплатит в качестве компенсации. «Несмотря на специфичность издания Ландау–Лившица, ни одной Донцовой не снились такие гонорары. Посчитайте — всем физическим вузам мира, специальным библиотекам и т.п. необходимы их работы — и сразу поймете, что рынок, кажущийся бедненьким и маленьким, на деле огромный и богатый», — уверен Усков.

«Известия» , 14 ноября 2011"

По этим книгам я учился в университете. Мы называли это 10-томный  курс "ланда́фшиц". Их часто критикуемый стиль изложения курса (пропуск многих нетривиальных выкладок, заменяемых словами «очевидно», «как легко показать» и т. д.; практически полное отсутствие ссылок; иногда излишняя математизированность) не является оригинальным изобретением его авторов. Точно такие же претензии предъявлялись к «Небесной механике» Лапласа.
Среди студентов-физиков ходит шутка: в теорфизике Ландау-Лифшица нет ни одной мысли Лифшица и ни одной строчки Ландау.

Ландау + Лифшиц = ... Ландафшиц

 

Как рождался “Курс теоретической физики”.  Душеспасительное чтение для гуманитариев. 

 Тот, кто знает о Льве Ландау лишь понаслышке, да еще вспомнит его иконообразные портреты-шаржи, может заподозрить, что за этими шутками крылся нешуточный культ личности, перенятый советской наукой у советской жизни. Но уже заглянув в статью, откуда взят эпиграф, легко убедиться, что в данном случае такое подозрение неосновательно. Академик В.Л.Гинзбург в ней подчеркнул, что “при всех исключительных достоинствах Курса Ландау и Лифшица не следует его канонизировать и фетишизировать - это было бы чуждо духу современной науки, противоречило бы убеждениям самих авторов Курса”,что “изучающие теоретическую физику не должны ограничиваться одним курсом, даже если это Курс с большой буквы”, что “в зависимости от способностей изучающих, типа их мышления и склонностей не всем из них предлагаемые в Курсе подходы и выводы покажутся наилучшими”, тут же приведя пример того, что ему самому не кажется наилучшим]. 
 Тем не менее речь идет об одной из самых влиятельных книг в физике XX в. Разумеется, великие открытия уже не первый век являются на свет в форме статей, но в мире физических книг “Курс теоретической физики” Л.Д.Ландау и Е.М.Лифшица заметно возвышается над другими по воздействию на мировую науку *. Это подтверждают американские данные о наиболее цитируемых книгах по физике за период 1961-1972 гг. (при том, что с 1934 г. Ландау за рубежом не бывал)]. Изданный на главных языках научного мира, Курс формировал способ мышления, стиль “делания физики” в период, когда эта наука стала лидером естествознания и технического прогресса.
* Эта тема затрагивалась во многих наших публикациях. Последняя из них - подборка воспоминаний о Е.М.Лифшице, посвященная 80-летию со дня рождения. См.: Природа. 1995. №11. - Примеч. ред.
Продолжительность жизни Курса поразительна для науки с головокружительным темпом перемен. В англоязычном мире, где только реальный спрос определяет предложение, “Course of Theoretical Physics” продолжает находить читателей-покупателей - двадцать лет спустя после появления третьего издания.

Никакого аналога у этого Курса нет и никогда, видимо, уже не будет. Уникальность связана и с особым периодом в развитии теоретической физики, и с особенностью авторского союза. Уникальность эта запечатлелась уже в самых первых кадрах истории создания Курса, 70 лет назад.

Ландау и Лифшиц(справа налево) во время автомобильного путешествия по Кавказу. Боржоми, 1960 г.

Вообще-то, физики -веселые люди. Вот вам доказательство:

«Удачно жениться — все равно, что вытащить с завязанными глазами ужа из мешка с гадюками.»  -шутка самого Дау

Вот так, мои маленькие друзья с высшим гуманитарным пено-ОБРАЗОВАНИЕМ. Тоже шутка,  но уже моя.  Если не согласны, решите простеньку задачу Ландау, вполне посильную  для гуманитрных мозгов:

 Продолжите последовательность букв:   Р Д Т Ч П...

А вот еще одна, из любимых и самых каверзных головоломок Л. Д. Ландау, с них обычно начинался разговор о науке академика и соискателя, — задача о трёх дочерях (формулировка задачи, конечно, могла отличаться от предлагаемой).с польским привкусом(имена-фамилии ):

— Сколько лет, сколько зим! — воскликнул Гарунский, встретив на улице своего старинного студенческого приятеля Казимирова. — Как поживаешь?

— Нормально, — ответил тот. — Знаешь, а у меня уже три дочери, — с гордостью в голосе добавил Казимиров.

— Ну ты даёшь. И сколько же им лет?

— Могу сказать, что произведение их возрастов равно 36 (время не изменило этого любимца группы и самого большого остроумца на факультете), а сумма — номеру дома, возле которого мы стоим.

Гарунский поднял голову, посмотрел на номер дома и удивлённо заметил:

— Но этого недостаточно, чтобы определить возраст твоих дочерей.

— А вон, кстати, идёт моя старшая, Катя, — воскликнул Казимиров. — Извини, мы очень спешим. — И с этими словами он быстро удалился, оставив Гарунского в полном недоумении.

Сколько же лет каждой из дочерей этого оригинала по фамилии Казимиров?

Источники: журнал "Природа", Википедия и все-все-все....

 

Поэт, нобелевский лауреат Вислава Шимборская о трагедии физика, нобелевского лауреата Льва Ландау :

Wisława Szymborska - Spacer wskrzeszonego

Pan profesor już umarł trzy razy.
Po pierwszej śmierci kazano mu poruszać głową.
Po drugiej smierci kazano mu sadać.
Po trzeciej - postawiona go nawet na nogi,
podparto grubą zdrową nianią:
Pójdziemy sobie teraz na mały spacerek.

Głęboko uszkodzony po wypadku mózg
i proszę, aż dziw bierze, ile pokonał trudności:
Lewa prawa, jasno ciemno, drzewo trawa, boli jeść.

Dwa plus dwa, profesorze?
Dwa - mówi profesor.
Jest to odpowiedź lepsza od poprzednich.

Boli, trawa, siedzieć, ławka.
A na końcu alei znowu ta stara jak świat,
niejowialna, nierumiana,
trzy razy stąd przepędzana,
podobno niania prawdziwa.

Pan profesor chce do niej
Znów się na wyrywa.

Прогулка воскрешённого

Пан профессор уже умер. Трижды.
В первый раз его просили шевельнуть глазами.
Во второй раз посадили в кресло.
В третий раз подняли нa ноги,
подперев румяной толстой няней:
повели на первую прогулку.
Пострадавший в катастрофе мозг,
Боже, сколько ж он преодолел барьеров:
Левый, правый, светлый, темный, больно есть, трава, деревья.
- Два плюс два? Прошу, профессор!
- Два, - профессор отвечает.
Что ж, уже гораздо лучше.
Боль, трава, сидеть , скамейка.
А в конце аллеи снова древняя, как мир, Она,
Неигрива, нерумяна, трижды выпровождена,
настоящая, наверно, няня.
Пан профессор хочет к ней.
Вырывается опять.
(1967)