Огюст Монферран, как приехал в Россию в 1816 году, так и работал в России до своей смерти в июне 1858 года. Умер знаменитый архитектор в возрасте 72 лет. Ему посчастливилось при жизни увидеть все свои архитектурные творения, главные - Исаакиевский собор и Александровская колонна в Санкт-Петербурге.
40 лет он работал, создавая свои архитектурные шедевры, а художники и скульпторы, работавшие рядом с ним, писали его портреты и лепили бюсты. Все свои воплощения в скульптуре и на полотне Монферрану тоже посчастливилось увидеть законченными. В Исаакиевском соборе стоит красочный бюст Монферрана, выполненный из всех облицовочных материалов, которые применялись при оформлении интерьера собора:
Автор бюста, созданного в 1850-м году (Монферрану тут 64 года) – молодой скульптор Антонио Фолетти (1826-?), ученик скульптора И.П.Витали (1794-1855)
А это портрет кисти Евгения Александровича Плюшара. Создан он в 1834 году, архитектору тут 48 лет и в его трудовой копилке – только что открытая на Дворцовой площади Александровская колонна:
В 1848 году (через 30 лет работы над Исаакиевским собором, за 10 лет до окончания) скульптор В. Лене, известный своими скульптурными шаржами, сделал на Монферрана вот такой выразительный шарж:
(Фото взято с сайта the-morning-spb.livejournal.com)
Монферран дожил и до эпохи фотографии, вот его портрет (фото commons.wikimedia.org):
Автор снимка не указан. Но, вполне может статься, что фото сделано в фотоателье Евгения Александровича Плюшара (автора портрета 1834 года), который в 1855 году открыл свой фотографический кабинет в Павловске и собирался к осени перевезти свой фото-кабинет в Петербург, о чём сообщали 21 августа 1855 года Санкт-Петербургские ведомости (номер 182).
А может, фото сделано тоже в фотоателье Плюшара – только брата - Теодора Александровича Плюшара, который открыл своё ателье на 2 года раньше своего прославленного брата-портретиста. Как бы то ни было, спасибо им обоим за внедрение фотоискусства в жизнь.
Фонари проходных дворов Капеллы Санкт - Петербурга. Это пространство сложилось к концу 19 века.
Один из проходных дворов Капеллы Санкт-Петербурга. Там четыре проходных двора, короткий путь с Большой Конюшенной на Дворцовую площадь. Арт - пространство
Когда-то это был подъезд "Её Императорского Величества" в Зимнем Дворце, он вел в покои императрицы Екатерины 2. К входу во дворец можно было подъезжать прямо на карете. У дворца было 7 подъездов и у каждого свое имя. Через этот подъезд в 1917 году во дворец вошли революционные солдаты и матросы.
Из воспоминаний легендарного партизана Дениса Васильевича Давыдова, подполковника и командира 1-го батальона Ахтырского гусарского полка, "Дневник партизанских действии 1812 года": "Даже места, не прикосновенные неприятелем, немало представляли нам препятствий. Общее и добровольное ополчение поселян преграждало путь нам. В каждом селении ворота были заперты; при них стояли стар и млад с вилами, кольями, топорами и некоторые из них с огнестрельным оружием. К каждому селению один из нас принужден был подъезжать и говорить жителям, что мы русские, что мы пришли на помощь к ним и на защиту православныя церкви. Часто ответом нам был выстрел или пущенный с размаха топор, от ударов коих судьба спасла нас.[8] Обер-офицер русского Ахтырского гусарского полка и французский гусар 4-го полка (4e régiment de hussards). Человеку, не разбирающемуся в униформологии, недолго перепутать своего с неприятелем.
Мы могли бы обходить селения; но я хотел распространить слух, что войска возвращаются, утвердить поселян в намерении защищаться и склонить их к немедленному извещению нас о приближении к ним неприятеля, почему с каждым селением продолжались переговоры до вступления в улицу. Там сцена переменялась; едва сомнение уступало место уверенности, что мы русские, как хлеб, пиво, пироги подносимы были солдатам. Сколько раз я спрашивал жителей по заключении между нами мира: "Отчего вы полагали нас французами?" Каждый раз отвечали они мне: "Да вишь, родимый (показывая на гусарский мой ментик), это, бают, на их одежу схожо". — "Да разве я не русским языком говорю?" — "Да ведь у них всякого сбора люди!" Тогда я на опыте узнал, что в Народной войне должно не только говорить языком черни, но приноравливаться к ней и в обычаях и в одежде.[9] Я надел мужичий кафтан, стал отпускать бороду, вместо ордена св. Анны повесил образ св. Николая и заговорил с ними языком народным.
Портрет Дениса Давыдова в "партизанской форме одежды". Худ. А.О. Орловский (1777-1832).
8. За два дня до моего прихода в село Егорьевское, что на дороге от Можайска на Медынь, крестьяне ближней волости истребили команду Тептярского казачьего полка, состоящую из шестидесяти казаков. Они приняли казаков сих за неприятеля от нечистого произношения ими русского языка. (Тептяри - название небашкирского населения, жившего в XVIII - нач. ХХ вв. среди башкир. В состав тептярей входили татары, удмурты, марийцы, мишари и мордва. Тептярские казачьи полки (1-й и 2-й) были сформированы в 1798 г. на основе Татарского полка. Обмундирование и вооружение имели по образцу Оренбургских казаков). Тептярский казак, 1812 г. Современная реконструкция. Перепутать его с французом очень сложно. Возможно, не все было так, как рассказали крестьяне Денису Давыдову.
Они же самые крестьяне напали на отставшую мою телегу, на коей лежал чемодан и больной гусар Пучков. Пучкова избили и оставили замертво на дороге, телегу разрубили топорами, но из вещей ничего не взяли, а разорвали их в куски и разбросали по полю. Вот пример остервенения поселян на врагов отечества и, вместе с сим, бескорыстия их. 9. Но не писать слогом объявлений Ростопчина. Это оскорбляет грамотных, которые видят презрение в том, что им пишут площадным наречием, а известно, что письменные люди немалое имеют влияние над безграмотными, даже и в кабаках".
"В исторической литературе посвященной Бородинскому сражению, да, пожалуй, и всей, Отечественной войне 1812 г. уборке мест сражений уделено малое, можно сказать никакое, место. Существующие данные подсчёта захороненных павших воинов в исторической литературе используются с относительной долей скепсиса в применении к оценке воинских потерь. (...) В данной ситуации мы располагаем рядом документальных источников по уборке "мёртвых тел" павших воинов на территории Можайского уезда в 1812-1813 гг. в фондах ЦГИА г. Москвы Канцелярии Московского генерал-губернатора, Канцелярии Можайского уездного предводителя дворянства". (Суханов Александр Александрович. "Ответ на вопросы по захоронению павших на Бородинском поле" - ЧИТАТЬ СТАТЬЮ). Худ. Семен Кожин. Панихида на Бородинском поле.
Из: Ф. Н. Глинка "Очерки Бородинского сражения". БОРОДИНО ЧЕРЕЗ 52 ДНЯ ПОСЛЕ БИТВЫ Наполеон оставил Москву. Войска его, разбитые под Малым Ярославцем, спешили захватить большую Смоленскую дорогу, и некоторые колонны взошли на нее близ Можайска. Наконец приблизились они к полю Бородинскому. Все было пусто и уныло около этого поля, жившего некогда страшною, огненною жизнью; теперь мертвого, оледенелого. Окрестные деревни сожжены; леса, обнаженные осенью и постоями войск, изредели; свинцовое небо висело над холмами полуубеленными. И в этом могильном запустении лежали трупы, валялись трупы, страшными холмами громоздились трупы!.. Это было кладбище без гробов! Тысячи раскиданы были без погребения.
Пятьдесят два дня лежали они добычею стихий и перемен воздушных. Редкий сохранил образ человека. Червь и тление не прикасались объятым стужею; но явились другие неприятели: волки стадами сбежались со всех лесов Смоленской губернии; хищные птицы слетелись со всех окольных полей, и часто хищники лесные спорили с воздушными за право терзать мертвецов. Птицы выклевывали глаза, волки огладывали кости. В одном месте, к стороне Семеновских редантов, 20 000 тел лежали лоском в виде мостовой! Остовы лошадей, с обнаженными ребрами, искрошенное оружие, разбитые барабаны, каски, сумы, опрокинутые фуры без колес, колеса без осей, оледенелые пятна крови и примерзлые к земле, разноцветные лохмотья мундиров разных войск, разных народов: вот убранство поля Бородинского! Горецкие и Шевардинские курганы и большой центральный люнет стояли, как запустелые башни, ужасными свидетелями ужасного разрушения. В сумерках вечерних и при бледном мерцании луны зрение обманывалось: казалось, что на вершинах оставленных батарей мелькали изредка образы человеческие. Это действительно были люди ? мертвые, окостенелые! Захваченные стужею и прижатые грудами трупов к парапетам, они, мертвецы на страже мертвых, стояли прямо и мутными глазами глядели в поле... Ветер шевелил на них пестрые лохмотья одежд и придавал неподвижным вид какой-то мгновенной жизни, обманчивого движения. Но на этом поле смерти и уничтожения среди целого народа мертвецов был один живой! Сотни подобных ему несчастливцев, отстонав на берегах Стонца, пошли сетовать и умирать на берега Сетуни. Этот остался верным Бородинскому полю[30] . - Кто ты? - спросили французы, услышав близ большой дороги свой родной язык. - Я несчастный половинный человек, половинный мертвец! За восемь недель перед этим ранен я на великом побоище. Картечь раздробила мне обе ноги. Когда я пришел в себя, была уже ночь и никого не было в поле. Забытые французские раненые на Бородинском поле. Картина Христиан-Вильгельма фон Фабер-дю-Фора. В 1812 году в звании лейтенанта он служил во 2-й батарее 25-й Вюртембергской дивизии, корпус маршала Нея. На Бородинское поле прибыл 5(17) сентября, через 10 дней после сражения, был очевидцем последствий битвы и сделал ряд потрясающих в своем жестоком реализме зарисовок.
Я ползал по берегам ручья, питаясь травою, кореньями и сухарями, которые находил в сумах убитых. На ночь залезал я в остовы лошадей и прикладывал их свежее мясо к своим свежим ранам. Этот пластырь чудесно исцелял мои язвы! Свыкшись с остротою русского воздуха, я окреп и почувствовал в себе некоторую силу. Кровь не текла более из ран моих. Но я был один, один живой между тысячами мертвых. По ночам, правда, оживало это поле: какие-то странствующие огоньки блуждали по нем в разных направлениях. Это были баталионы волков, приходивших кормиться остатками баталионов наших. Я бил штыком о кремень, по временам сжигал понемногу пороху и тем отгонял от себя неприятелей. Да зачем им и добиваться меня! У них была богатая трапеза и без моих еще не остывших костей! Отчужденный от мира живого, от людей с теплою кровью, от движения гражданского, я наконец присмотрелся к своим неподвижным товарищам. Для них уже не существовало время, которое тяготело надо мною. С исходом каждого дня я клал по одному штыку солдатскому в приметное место, и вот уже их 50 с тех пор, как я здесь одиночествую. Если ночью пугали меня волки, то днем радовало присутствие собак, из которых некоторые удостаивали меня своими ласками, как будто узнавали во мне хозяина поля Бородинского. Эти стаи собак набегали из соседственных селений, но людей нигде не видно было!.. Иногда в тишине длинных, бесконечных русских ночей сдавалось мне, что где-то закипало сражение, сыпалась дробью перестрелка; какие-то звуки неясные, отдаленные, какие-то голоса мимолетные, глухой гул из России народов Европы. Лейт. Христиан-Вильгельм фон Фабер-дю-Фор. На Бородинском полое через 10 дней после сражения. Над телами погибших уже потрудились мародеры; франузские войска еще кого-то отыскивают и подбирают.
Правительство озаботилось освободить поля русские от трупов, которые, без сомнения, удвоили бы заразу, если б их оставили до теплых весенних дней. И вот в одну ночь, в одну длинную морозную ночь небо над застывшим полем Бородинским окатилось красным заревом. Жители Валуева, Ратова, Беззубова, Рыкачева, Ельни и самого Бородина, предуведомленные повесткою от земского суда, выползли из своих соломенных нор и, с длинными шестами, топорами и вилами, отправились на поле Бородинское, где уже работали крестьяне окольных волостей. Лейт. Христиан-Вильгельм фон Фабер-дю-Фор. Мост через р.Колочь у дер. Бородино. Погибших уже сволокли в кучу, чтобы не мешали проходу войск - вперед, к новым боям и собственной гибели...
Длинные ряды костров из сухого хвороста и смольчатых дров трещали на берегах Стонца, Огника и Колочи. Люди с почерневшими от копоти лицами, в грязных лохмотьях, с огромными крючьями, валили без разбора тела убиенных на эти огромные костры. И горели эти тела, и густые облака тучного беловатого дыма носились над полем Бородинским. На тех кострах горели кости уроженцев счастливых стран, Лангедока и Прованса, кости потомков древних французских рыцарей, старинных князей, новых графов и генералов новой империи французской, потомков древних феодалов, сильных баронов германских, кости гренадер, егерей и мушкетеров французских и железных людей Наполеоновых. И горели, прогорали и разрушались кости вооруженных орд двадцати народов нашествия! Горели кости людей, которых возврата на родину, в благовонные рощи Италии, на цветущие долины Андалузии, так нетерпеливо ожидали отцы и матери в великолепных замках и невесты у брачного алтаря! Вековечные титулы, отличия, порода, знатность ? все горело! И ужели не было существа, которое бы уронило слезу любви на эти кости врагов и соплеменников? Но вот, под заревом пожара небывалого, при блеске костров, являются два лица на поле Бородинском. То была женщина, стройная, величавая, то был отшельник, облаченный в схиму. Оба в черных траурных одеждах. У нее блестит на груди крест, на нем везде видны символы смерти ? изображения черепа и костей адамовых. Между костров огненных, по берегам молчащего Огника идут они, молчаливые, ночью, под бурею. Она с запасом своих слез; он с фиалом святой воды и кропильницею. И плачет и молится жена, и молится и окропляет водою жизни смиренный отшельник, живой мертвец, тех мертвецов безжизненных. Маргарита Михайловна Тучкова (урожд. Нарышкина), вдова генерал-майора А.А. Тучкова (погиб в сражении, командуя 1-й бр. 3-й пех. див-и у средней Семеновской флеши, тело не найдено) на Бородинском поле. Худ. Николай Матвеев.
И вот чьи слезы, чьи благословения, под ризою черной осенней ночи, под бурею, раздувающею костры, напутствуют в дальний, безвестный путь тех потомков древних рыцарей, тех генералов и герцогов, тех великанов нашего времени, которые, по какому-то непонятному, обаятельному действию исполинской воли чародея, пришли с своими войсками, с своими колоннами, чтоб положить кости на русской земле и предать те кости на пищу русскому огню, и отдать пепел тех костей на рассеяние ветрам подмосковным. И тот отшельник, схимник соседственного монастыря, и та женщина, вдова генерала Тучкова, среди исполнителей обязанности общественной были единственными представителями любви, высокой христианской любви! Генерал А.А. Тучков (картина Дж. Доу из галереи героев 1812 г.) и его супруга Маргарита в дни жизни и счастья...
На одной из батарей Семеновских (на среднем реданте) Маргарита Тучкова, отказавшись от всех прав (а их так было много!) и притязаний на счастье мирское, сняв светлые одежды мирянки и надев черные монахини, построила храм Христу Спасителю и устроила общину, в которой живут и молятся смиренные инокини. Под сводом этого храма, на левой стороне, стоит памятник Александру Тучкову, и в нем сохраняется икона Божией Матери. С этою иконою был он во всех походах до Бородинского сражения, и во всех походах сопровождала его супруга, до смерти верная и по смерти с ним неразлучная! Маргарита Михайловна Тучкова, в монашестве игуменья Мария, 1849 г.
И горели кости князей и герцогов и остатки эскадронов и обломки оружия с зари вечерней до утренней, и солнце застало поле Бородинское поседевшим от пепла костей человеческих. Прошла зима. Теплые весенние дожди напоили окрестности Можайска, и высоко росли травы и прозябения на местах великого побоища. Поселяне говорили между собою: "Земля наша стала сыта!". А чиновники местной полиции, сверяя донесения сотских, сельских старост и волостных писарей, выводили валовый итог: "1812-го года, декабря 3-го, всех человеческих и конских трупов на Бородинском поле сожжено: девяносто три тысячи девятьсот девяносто девять". СПИТЕ В МИРЕ.
В стихотворении Пушкина "Телега жизни" есть два нецензурных слова. Толстой однажды читал гостям "Телегу жизни" наизусть, а нецензурные слова он изобразил...
В сентябре 1892 года в Ясной Поляне по приглашению Толстого гостил Александр Владимирович Жиркевич (1857-1927), военный юрист, поэт, беллетрист. С Толстым они познакомились в 1887 году по переписке на ниве борьбы с пьянством. Толстой тогда призывал создавать общества по борьбе, основанные только на нравственных началах, а Жиркевич сомневался в успехе такого дела, которое только – на нравственных началах...
Жиркевич оставил свои воспоминания о жизни в Ясной Поляне. В один из вечеров, - пишет Жиркевич, - Толстой поразил его своей памятью, когда читал наизусть Пушкина и Тютчева. "В стихотворении Пушкина "Телега жизни" два нецензурных слова, там находящиеся, он изобразил комическим мычанием".
Вот это стихотворение. (кто хочет, легко найдёт в интернете стихи без "запикивания",то есть без ........)
Телега жизни Хоть тяжело подчас в ней бремя, Телега на ходу легка; Ямщик лихой, седое время, Везет, не слезет с облучка.
С утра садимся мы в телегу; Мы рады голову сломать И, презирая лень и негу, Кричим: пошел! .........!
Но в полдень нет уж той отваги; Порастрясло нас; нам страшней И косогоры и овраги; Кричим: полегче, дуралей!
Катит по-прежнему телега; Под вечер мы привыкли к ней И, дремля, едем до ночлега — А время гонит лошадей.
Любопытно, 1892-й год. Значит, при царизме этого периода в каких-то пушкинских изданиях матерные выражения, которые поэт мог "подпустить", не цензурировались? А могли и быть с "....", а бывший офицер Лев Николаевич просто отлично понимал, что там следует - в рифму.
В советских массовых изданиях, разумеется, этого не было и в помине, ну, может, в каких-то суперпупер академических, которые – только в библиотеке.
Пушкин написал "Телегу жизни" в 1823 году (ему 24 года). Он тогда служил в канцелярии под началом графа Воронцова в Одессе. И сам Пушкин службой тяготился, и начальство не было им довольно, словом, это был далеко не лучший период в его жизни...
Уже в 1825 году в первом номере журнала "Московский телеграф" стихи были опубликованы. Пушкин отослал полный вариант князю Петру Андреевичу Вяземскму с припиской - "Можно опубликовать, пропустив русский титул" "Русским титулом" Пушкин называл матерные слова и выражения, которые встречались у него в стихах.
Воспоминания А.В. Жиркевича - из книги "Л.Н. Толстой в воспоминаниях современников", том II, изд-во "Художественная литература", 1978 год Автопортреты Пушкина нарисованы им в 1823 году.
Интересно, зачем Чехов сделал так, чтобы у Раневской в "Вишнёвом саде" была приёмная дочь? "Аня, её дочь, 17 лет Варя, её приёмная дочь, 24 года" При этом в пьесе нет ни слова или намёка - а в каком возрасте Варя стала приёмной дочкой Раневской? Откуда она вообще взялась? Зовёт Раневскую "мамочкой", "мамой", Гаева (брат Раневской) - "дядей и дядечкой" При этом пашет всю дорогу работает по дому - кормит-поит, управляет хозяйством. Экономка, словом. А не дочка. И всех это вполне себе устраивает. Особенно "маму".
Есть ремарка от Раневской при разговоре с Лопахиным - "Она у меня из простых, работает целый день, а главное, вас любит..."
Леонид Леонидов в образ Лопахина, МХТ, 1904
Раневская возвращается из Парижа в имение, в котором не была 5 лет. Во Франции она сорила деньгами. Купила дачу в Ментоне, потом продала, а деньги прожила.
Раневская - О.Л. Книппер-Чехова, МХТ, 1904
Тратила в Париже огромные суммы на возлюбленного, который её просто обирал, а обобрав, преспокойно бросил, уйдя к другой... Она "пробовала отравиться"... После чего "И потянуло вдруг в Россию, на родину, к девочке моей"
То есть она уезжала во Францию без Ани: оставляла 12-летнюю Аню с Варей, которой тогда было 19-ть. Ну и ещё был "дядечка" Гаев.
Вернулась на родину не только потому, что "потянуло вдруг": имение выставлено на торги и уйдёт с молотка, если не предпринять срочных мер. Лопахин, например, предлагает отдать землю под дачи и иметь с этого приличный доход.
Но "дача и дачники – это так пошло, простите", - реакция Раневской на такое решение проблемы.
Есть тётушка в Ярославле, она обещает прислать - для Ани - 15000 рублей. Но этого не хватит даже проценты погасить.
Раневская эти 15000 рублей возьмёт (хоть это так мало, мало!) - в Париж. Да, опять в Париж, он там заболел, забрасывает её телеграммами...
Разъезжаются все из дома, который продан. У всех новые планы. Одной только Варе некуда идти. Всё рухнуло в её жизни: был дом – была работа, была нужна...
Епиходов (Москвин) со сломанным кием и Варя (Савицкая):
Но есть же "мамочка"? Должна же она что-то сделать для дочки, пусть и приёмной? Ведь она ей столько лет самоотверженно служила?
Оказывается, Варе не так уж и много нужно – "Если бы были деньги, хоть немного, хоть бы сто рублей, бросила бы я всё, ушла бы подальше. В монастырь бы ушла" (Варя в разговоре по душам с "мамочкой" = Раневской) А вообще, её тянет пойти по святым местам... В Киев...
Но нет, Раневская раз за разом мурыжит тему "выходи за Лопахина", поддавшись домашней "утке", кем-то, наверное, просто от скуки придуманной - что у Вари с Лопахиным - дело к свадьбе.
Варе, да, Лопахин нравится. Она этого не скрывает. Но - "Мамочка, не могу же я сама делать ему предложение. Вот уже два года все мне говорят про него, все говорят, а он или молчит, или шутит... Все говорят о нашей свадьбе, все поздравляют, а на самом деле ничего нет, всё как сон..."
Нормальная "мамочка", живя в имении в ожидании торгов с мая по август, могла бы заметить, что "на самом деле ничего нет", что Лопахин абсолютно ровно дышит - насчёт Вари.
Он без пяти минут помещик, богат, молод, успешен. Зачем ему жена-экономка "из простых"? Раневскую он с детства обожает, "любит, как родную... больше, чем родную..." Так что если бы Варя была настоящей дочкой Раневской, он бы наверняка не раздумывал… Или пусть бы и "приёмная", но если он бы видел отношение к ней как к дочке. А не так (первая фраза Раневской при встрече с Варей) - "а Варя по-прежнему всё такая же, на монашку похожа... без работы не может..."
И после этого Чехова критиковали (например, В.Г. Короленко) за то, что он образ Раневской якобы затушевал? Что, написав такую Раневскую, всё же намекает на "надежду на лучшее", мол, не всё потеряно... Да какая там "надежда на лучшее" в образе Раневской. Похоже, именно приёмная дочь Варя как раз и придумана Чеховым для раскрытия образа Раневской. Чтобы получилась редкостная дрянь. На мой взгляд, так и получилось.
Варя наймётся к соседским (за 80 вёрст) помещикам экономкой. В финальной сцене сосед-помещик Симеонов-Пищик, внезапно получивший за землю деньги, отдаёт Раневской долг: 400 рублей. И что же? Казалось бы, вот бы Варе хоть 100 рублей из них дать? Куда там. "Мамочке" нужнее.
На фото в начале поста Раневская - О.Л. Книппер-Чехова, Аня - Л.А. Косминская, Варя - М.Г. Савицкая
Актриса Маргарита Георгиевна Савицкая (1868-1911), почти бессменная исполнительница роли Вари:
Умом Россию не понять, Аршином общим не измерить, У ней особенная стать – В Россию можно только верить
Чьи стихи, кто автор? Как кто? - Пушкин! Эти строки очень часто приписываются Пушкину. А написал это четверостишие Фёдор Иванович Тютчев в 1866 году, почти через 30 лет после смерти Пушкина.
А какая строчка "из Пушкина" самая частая среди неправильных его цитирований? Вот эта строчка из Евгения Онегина. У Пушкина так: -
"Чем меньше женщину мы любим, тем легче нравимся мы ей И тем её вернее губим средь обольстительных сетей"
А как чаще всего цитируют? - Чем меньше женщину мы любим, тем больше нравимся мы ей.
Так и представляешь себе Пушкина с весами, на которых он отвешивает любовь, как провизор в аптеке: вот на эту чашу добавлю - получится "Я вас любил" (стихотворение Пушкина), а вот с этой чаши убавлю - получится "Я разлюбил свои мечты" (тоже Пушкин)...
Выходит, что Пушкина, как и тютчевскую Россию, аршином общим не измерить...
А это совет от Пушкина на все времена:
Автопортреты Пушкина разных лет взяты из "Золотого тома" - собрание сочинений Пушкина под редакцией Б. Томашевского, изд. 1993 год
Пушкин особо не заморачивался внешностью своих героинь - об этом был пост Он выбрал бы другую А вот социальный статус каждой из них он описывал. Например, голубоглазая красавица Дуня, дочка станционного смотрителя Самсона Вырина была по отцу в самом низшем гражданском чине 14-го класса в Табели о рангах.
Представьте себе некий символический губернаторский (или любой званый) обед 19 века, на котором собрались бы пушкинские героини. Вместе с отцами-мужьями. И автором-Пушкиным, конечно.
Дуня сидела бы на дальнем конце стола и вряд ли бы дождалась, чтобы до неё донесли хоть какое-никакое кушанье. Почему? Да потому что в те времена рассаживали гостей по чинам: в центр стола усаживались гости высокого чина, по дальним концам – младшие чины.
А Дуня Вырина была по отцу в самом низшем гражданском чине 14-го класса. По отцу - женщины тогда не имели права состоять на государственной службе, так что их положение определялось тем, до чего дослужился отец или муж. Генеральша, бригадирша, капитанша...
Голодной на этом званом обеде не осталась бы генеральская дочка Маша Троекурова из "Дубровского". Она бы - по чинам - сидела в самом центре стола. Вместе с папенькой-генералом. Ведь события, которые Пушкин описывает в "Дубровском", относятся к тем временам, когда Кирила Петрович Троекуров вышел в отставку в чине генерал - аншефа ( высокий 2 класс! в Табеле о рангах).
Татьяна Ларина в девичестве была по отцу тоже весьма чиновной барышней: "Смиренный грешник, Дмитрий Ларин, Господний раб и бригадир, Под камнем сим вкушает мир"
Бригадир – военное звание (чин 5 класса), существовавшее в русской армии до 1796 года, выше полковника и на чин ниже генерала. Так что Татьяна, выйдя замуж за генерала, по чинам сделала не такой уж "карьерный" рост, как могло показаться. Да, при этом она стала княгиней, но вовсе даже не "из грязи в князи"...
А вот капитанская дочка (чин капитана - 9 класс) Маша Миронова сидела бы ближе к Дуне Выриной, чем к Татьяне Лариной.
Есть ещё Марья Гавриловна из повести "Метель". Если бы метель не вмешалась в её судьбу, то она обвенчалась бы с её возлюбленным Владимиром, который был армейским прапорщиком, а это 12 класс. То есть сидела бы где-то на краю рядом с Дуней. Но в той повести буря мглою землю крыла и вихри снежные крутила – её Владимир сбился с пути.
И Марья Гавриловна по-ошибке обвенчалась с другим, который потом оказался гусарским полковником Бурминым. А это довольно высокий - 6 класс - в Табеле о рангах.
Итак, за условным званым обедом по центру стола сидят: Маша из "Дубровского" и Татьяна Ларина. Потом, чуть поодаль – полковничья жена Маша из "Метели"; от неё – на значительном расстоянии - капитанская дочка Маша Миронова, а на самом краю – Дуня из "Станционного смотрителя".
Как Пушкин голодным отстался Пушкину и самому случалось быть за столом в "положении Дуни". Как и когда он остался голодным на званом обеде?
Вот его запись из "Путешествия в Арзрум", 1829 год - "Генерал Стрекалов, известный гастроном, позвал однажды меня отобедать; по несчастью, у него разносили кушанья по чинам, а за столом сидели английские офицеры в генеральских эполетах. Слуги так усердно меня обносили, что я встал из-за стола голодный. Чёрт побери тифлисского гастронома!"
В предисловии к "Станционному смотрителю" Пушкин иронично пройдётся по этому правилу – чин чина почитай. "Что было бы, если вместо общеудобного правила: чин чина почитай, ввелось в употребление другое, например: ум ума почитай? Какие возникли бы споры! И слуги с кого бы начинали кушанье подавать?"
И в "Евгении Онегине" Пушкин тоже вспомнит это правило, описывая семейство Лариных – "И за столом у них гостям носили блюда по чинам"...
Ну а полностью та старинная поговорка звучит так: "чин чина почитай, а меньшой садись на край!" (из сборника В. И. Даля)
Сейчас, в свете головокружительных женских карьер 21 века те стародавние правила насчёт положения женщины в обществе – по отцу или по мужу – кажутся смешными. Жаль, Александр Сергеевич не дожил, много бы чего написал на сей счёт...
Кадры из фильма "Станционный смотритель", 1972 год Иллюстрации взяты из свободного доступа Сети
В статье на материале автобиографических записок А. Т. Болотова прослеживаются основные этапы духовного становления русского дворянина-помещика середины XVIII в. через его путешествия по Западной Европе и провинциальной России. Западная цивилизация и культура, с которыми герой познакомился во время службы в Кенигсберге, дали мощный импульс для духовного формирования молодого мемуариста. Возвращение на малую родину и последующие путешествия по России помогли ему обрести чувство корневой связи с родной почвой через создание семьи, общение с многочисленной родней, через привязанность к родовому имению как месту приложения творческих сил души. В ходе сопоставления двух этапов жизни Болотова автором статьи делается вывод о важнейшем значении малой родины в процессе формирования личности героя XVIII в. в эпоху русского Просвещения. Автор статьи доказывает, что Болотов представлял собой тип героя XVIII в., гармонически сочетавшего западный идеализм (пиетизм) и русское почвенничество. Особое внимание в статье уделяется описаниям путешествий героя по провинциальной России, которые оцениваются как самобытное и новаторское явление в русской литературе путешествий конца XVIII – начала XIX вв.
В новостях последних недель мне постоянно встречалась информация о том, что в нашей жизни с 1 декабря произойдут перемены, ожидаемо вырастут коммунальные платежи, что-то упростится, что-то усложнится, и, помимо всего прочего, вступит в силу Приказ Федеральной службы безопасности Российской Федерации от 04.11.2022 № 547 "Об утверждении Перечня сведений в области военной, военно-технической деятельности Российской Федерации, которые при их получении иностранными источниками могут быть использованы против безопасности Российской Федерации"
В связи с плановым наступлением 1 декабря я рекомендую добрым людям, как русским, так и нерусским, несколько внимательнее относиться к собственным словам, как изречённым, так и написанным, дабы в пылу споров о судьбах России и мира, о поисках истины и обличении слуг князя мира сего, за сгоряча брошенное необдуманное слово невзначай не испортить карму и не попасть в категорию «иноагентов».
Навык думать прежде, чем говорить, и, особенно, думать, что говорить, или, вспоминая старинный слог 90-х, «фильтровать базар», ещё никому не укорачивал жизнь, а развитие этого навыка не только способствует её продлению, но и стимулирует развитие мыслительной способности человека, обогащая его словарный запас.
Василий Курочкин.
В качестве иллюстрации ко дню сегодняшнему приведу написанное в 1860-х годах стихотворение «Великие истины» Василия Степановича Курочкина, ныне более известного переводами Беранже и порою талантливыми стихами, чем своим эпизодическим участием в модной тогда, к сожалению, в интеллигентских кругах русского общества либерально-«революционной» деятельности.
Помнится, будучи студентами, мы в 1987-88 годах, в разгар горбачёвской «Перестройки», нередко пели это стихотворение на мотив частушек «под шарманку».
Повсюду торжествует гласность, Вступила мысль в свои права, И нам от ближнего опасность Не угрожает за слова. Мрак с тишиной нам ненавистен; Простора требует наш дух, И смело ряд великих истин Я первый возвещаю вслух.
Порядки старые не новы И не младенцы — старики; Больные люди — не здоровы И очень глупы дураки. Мы смертны все без исключенья; Нет в мире действий без причин; Не нужно мёртвому леченья. Одиножды один — один.
Для варки щей нужна капуста; Статьи потребны для газет; Тот кошелёк, в котором пусто, В том ни копейки денег нет; День с ночью составляет сутки; Рубль состоит из двух полтин; Желают пищи все желудки. Одиножды один — один.
Москва есть древняя столица; По-русски медик значит врач, А чудодейка есть вещица, О коей публикует Кач. Профессор — степень или званье; Коллежский регистратор — чин; Кнуты и розги — наказанье. Одиножды один — один.
Покуда кость собака гложет, Её не следует ласкать, И необъятного не может Никто решительно обнять. Не надо мудрствовать лукаво, Но каждый честный гражданин Всегда сказать имеет право: Одиножды один — один.
В сей песне сорок восемь строчек. Согласен я — в них смыслу нет; Но рифмы есть везде, и точек Компрометирующих нет. Эпоха гласности настала, Во всём прогресс — но между тем Блажен, кто рассуждает мало И кто не думает совсем.
Осташков. Экспонат из Осташковского Краеведческого музея. И кто же угадает, что это такое ?)
Инструмент зубного врача?) Клещи для выдирания зубов?) Так мне сказали на экскурсии в музее те, кто более внимательно слушал экскурсовода в музее и я этому поверила). Они меня разыграли). Оказалось - щипцы для колки сахара). Спасибо всем за подсказку)
В столице Намибии Виндхуке демонтировали статую немецкому колониальному офицеру Курту фон Франсуа, который собственно и основал столицу Намибии в 1890 году. Поздее фон Франсуа "прославился" кровавым подавлением восстания местного населения против белых угнетателей. Современная Намибия до сих пор продолжает требовать у Германии компенсации за геноцид намибийцев времен кайзера Вильгельма. Германия готова выплатить 1,1 млрд. евро в течение 30 лет, что не очень устраивает Намибию. Ну теперь вот еще и памятник между делом снесли.
Свой самый последний рисунок Гойя нарисовал в возрасте 80-ти лет. Рисунок сделан чёрным мелком на листке бумаги размером 192 x 145 мм. Этот листок висит в музее Прадо в зале чёрно-белых офортов Гойи "Капричос"». Хоть и висит рисунок у самой двери на выходе из зала - его очень легко проскочить. Но уж если не проскочил – то запомнишь надолго: (фотографировать в музее нельзя, так что это - из своб. источников Сети)
В 1824 году возрасте 78 лет Гойя (1748-1828) покинул Мадрид и поселился во Франции, в Бордо, где он прожил последние 4 года своей жизни. В то время там было довольно много испанцев, так же как и он покинувших родину, так что старый художник не остался без помощи.
Один из биографов Гойи записывал, что вскоре после приезда в Бордо, художник заболел и почти не мог выходить без помощи своего молодого помощника -соотечественника.
"Опираясь на его руку и выбирая самые малолюдные места, Гойя пытался идти один, но его усилия были бесполезны: ноги не держали его. Тогда он гневно воскликнул - какое унижение! В восемьдесят лет меня выгуливают, как ребенка. Надо, чтобы я научился ходить!"
Этот рисунок - как символ собственного отношения 80-летнего художника к старости... Надпись, которую он сделал – Aun aprendo – Я всё ещё учусь.
И когда в городке Хофгайсмар (земля Гессен) в самом начале 1960-х в бывшем замке Шёнбург открыли первую в Германии геронтологическую клинику для стариков, то в старинном парке почтили память Гойи с его Aun aprendo, только на немецком языке - Noch immer lerne ich.
Скульптуру в парке клиники удалось разыскать на сайте www.ekh-gesundbrunnen.de
Источник:https://dzen.ru/a/Y2k-689CxkO6ebv- Гавань Портсмута с выстроенными британскими блокшивами (старыми несамоходными судами), на которых содержались военнопленные. Картина, написанная бывшим французским пленным Луи Гарнре, который находился там в 1813-16 гг.
Бенджамин Уотерхаус, "Журнал молодого человека из Массачусетса, судового врача на борту американского капера, который был схвачен в море британцами в мае 1813 года и сначала был заключен в тюрьму на острове Мелвилл, Галифакс, затем в Чатеме, в Англии, и потом в Дартмурской тюрьме". 1816 г., Бостон. (Benjamin Waterhouse. A Journal, of a Young man of Massachusetts, Late a Surgeon on Board an American Privateer, who was Captured at sea by the British ... and was Confined ... and Last, at Dartmoor Prison). Текст книги на англ. яз. - ЗДЕСЬ. Доктор Бенджамин Уотерхаус, помимо неудачного примера службы морским врачом, более известен смелыми опытами в области вакцинации от оспы.
Шхуна, на которой ходил во время Англо-американской войны 1812-15 гг. доктор Бенджамин Уотерхаус (1754-1846) до захвата в плен британцами ("молодым человеком" его на момент сдачи никак не назовешь, 49 лет), была типичным "приватиром", переделанным из гражданского судна. Доктор сам описывает ее как "только 4 лафетных пушки и 90 человек". По некоторым данным, название шхуны было - Enterprise, хотя Уотерхаус ее в своих записках никак не называет. Это не одноименный американский военный бриг (кстати, ранее тоже шхуна) USS Enterprise, который как раз действовал против британцев удачно. Шхуну Бенджамина Уотерхауса 20 мая 1813 г. преследовал и принудил к сдаче корабль Его величества Tenedos в паре с неназванным британским бригом.
38-пушечный корабль 5-го класса НMS Tenedos, захвативший автора в плен. Современная реконструкция.
Итак, слово д-ру Уотерхаусу, вдоволь познакомившемуся с британским военно-морским гостеприимством для военнопленных: "На нашем тюремном корабле имелось довольно хорошо организованное сообщество. Нам было разрешено создать внутреннюю полицию для нашего собственного комфорта и самоуправления. И в этом начинании мы придерживались форм нашей обожаемой конституции, ибо вместо создания короля, принцев, герцогов, графов и лордов мы избрали президента и двенадцать советников. Они обладали как исполнительной, так и законодательной властью, и мы называли их членами Комитета . Но вместо четырех лет они должны были занимать свои должности всего четыре недели, и в конце этого срока общим голосованием всех заключенных избирался новый состав нашего правительства... Типичный британский блокшив, использовавшийся в качестве тюремного корабля (англ: hulk) в период Наполеоновских войн. То, что можно принять за сигнальные флаги - на самом деле сушащееся на веревках стиранное белье заключенных. Палуба обросла надстройками - караульное помещение (охрану если обычно королевкие морпехи), кухня, прачечная, мастерская (военнопленным разрешалось зарабатывать небольшую денежку, а мастерить всякие поделки и моряки, и солдаты - большие умельцы).
...Я уже упоминал, что на тюремном корабле присутствовали французские военнопленные. Вместо того, чтобы заняться созданием конституции и свода законов, установлением видов преступлений, назначением наказаний, проведением судов, выступлением за и против обвиняемого, эти французы завели бильярдные столы и рулетки, или колеса фортуны, не только для собственного развлечения, но и чтобы вовлечь американцев рискнуть своими деньгами, и очень редко эти французы оставались в накладе. Часть французов проявляли немалую долю изобретательности, трудолюбия и терпения, корпя над своими поделками из кости, соломы и волос. Они все время работали, чтобы выручить деньги, продавая свои безделушки, однако у многих из них был гораздо более быстрый способ получения денег, а именно игра на бильярдных столах и колесах фортуны. Французы намного превосходили американцев в мастерстве и умении играть в эти рискованные игры. Пленные французские моряки. Британская карикатура времен Наполеоновских войн. Здесь они являют собой живое воплощение страданий и лишений, и никак не похожи оборотистых деляг из приводимых воспоминаний американского доктора. Условия содержания на британских тюремных блокшивах, действительно, были тяжелыми, а смертность от болезней и т.п. - высокой.
Казалось, они созданы быть игроками. Их бойкость, легкость и вечные признания в дружбе были прекрасно приспособлены для того, чтобы вкрасться в доверие к неподозревающему подвоха простому американскому моряку, который не облает никакими выдающимися способностями к играм. Большинство пленных американцев пытались заработать хоть немного денег, но почти все они были обчищены французскими игроками. У наших людей не было ни единого шанса, обычно французы обыгрывали их до последнего цента в кармане, когда игра шла всерьез. Я часто становился свидетелем, как француз кривляется, мурлычет под нос песенку и ухмыляется, когда лишит одного из наших моряков всех его денег, а наш скоромный Джек-Тар либо чешет голову, либо пытается небрежно свистеть, либо медленно уходит, засунув обе руки в карманы, и выглядит как Джон Буль после заключения мирного договора с Луи Бабуином (Джек-Тар - прозвище моряков парусного флота, Джон Буль - кличка собирательного образа англичанина, Луи Бабуин (Baboon) - кличка собирательного образа француза). Набор Королевским флотом Великобритании "контингента" для тюремных блокшивов. Экипаж захваченного американского судна уныло тащится в плен мимо спущенного звездно-полосатого флага под насмешливыми взглядами гротескных британских офицеров. Рисунок современного американского художника.
Я восхищаюсь французами и желаю их нации обладать и наслаждаться миром, свободой и счастьем, но я не могу сказать, что любил этих французских военнопленных. Кроме простых матросов, здесь было несколько офицеров в звании капитанов, лейтенантов и, я полагаю, мичманов, и именно они - самые пронырливые игроки. Мы все старались уважать их, но в их поведении было что-то настолько похожее на шулерство, что я едва знаю, что о них сказать. Когда они узнали, что мы получили деньги за работу, которую нам разрешили выполнить, они были очень внимательны, любезны и льстивы. Некоторые из них были или притворялись, что были в Америке. Они приходили и говорили: "Ах! Бостон прекрасный город, очень красивый, Кейп-Код прекрасный город, очень прекрасный. Город Род-Айленд превосходен. Бристоль-Ферри очень красивый. Женераль Вашингтон великий человек! Женераль Мэдисон храбрый человек!". Я должен либо ничего не говорить об этих французах, офицерах и всех остальных, либо говорить о них так, каковыми я их нашел. Я надеюсь, что они не являлись образцом всей своей нации, ибо эти господа готовы на любое надувательство, и даже на внушение того, чего не было на самом деле, лишь бы только отнять у нас с таким трудом заработанные деньги Если бы они проявили хоть каплю щедрости, как простые британские моряки, я бы просто опустил любое упоминание об их поведении, но не могу молчать после следующего диалога, который состоялся, когда французы лишили американцев последнего фартинга. "Месье, вы выиграли все наши деньги, теперь одолжите нам немного мелочи, чтобы купить кофе и сахар, и мы заплатим вам, когда заработаем еще". "Ах, мон ами", говорит месье, пожимая плечами: "Мне жаль, действительно очень жаль. Это военная удача. Если вы проиграли свои деньги, вы должны отыграть их обратно. Такова мода в моей стране - мы не даем взаймы. Это не мода". Внутреннее устройство тюремного корабля Depence. Рисунок нач. ХХ в.
Я заметил, что эти французы - фаталисты. Удача или неудача, для них это все судьба. То же самое касается их национальных несчастий. Они пожимают плечами и приписывают все неизбежному року судьбы. В этом американцы очень сильно отличаются. Они приписывают все благоразумию или безрассудству, силе или слабости. Наши люди говорили, что если они боролись, играли в мяч или футбол, стреляли по мишени, гребли или бегали наперегонки, то это была бы игра с равными шансами. Наши товарищи предложили французам ввести у них следующую игру - взять крепкий холщовый мешок и два куска веревки в четыре фута длиной, а потом один человек должен попытаться засунуть в мешок другого человека, имея право сначала связать ему руки, или ноги, или и то и другое, если он пожелает. Это было бы соревнование на силу и выносливость, но не на хитрость или ловкость. Однако французы в один голос закричали: "Нет! Нет! Нет! В нашей стране не принято завязывать джентльменов в мешок"... ... Если бы французы не показали себя очень храбрым народом, я бы в этом усомнился, судя по тому, что я наблюдал на борту тюрьмы-корабля. Они ругались, ссорились, дрались, давали друг другу пощечины и плакали, как девчонки. Я часто думал, что один из наших янки мог бы одним ударом своего железного кулака отправить месье в небытие. Возможно, такой человек, как Наполеон Бонапарт, мог бы сделать любой народ мужественным, но между мужеством и храбростью есть некоторая разница. В неволе мне было забавно наблюдать, как переменчивый француз поет, танцует, фехтует, ухмыляется и играет в азартные игры, в то время как американский, просмоленный моряк поднимает к небу свой крепкий лоб и изможденный лик, обманутый, но презирающий их всех до единого. Он так же склонен транжирить свои деньги на девиц и веселье, как и английский моряк, но никогда настолько, чтобы изучать искусство уловок и обмана для получения денег на развлечения. Временами я удивлялся, что крепко сбитые янки не мстят за обман и не крушат черепа этих малокровных сыновей старого континента. Есть ли в целом мире страна, которая не запутана в цепь принуждений, начиная с Папы Римского и ниже? В Соединенных Штатах такого нет. Это страна законов, и ее матросы полны "правд" и "неправд", "справедливости и несправедливости", определения предела преступлений и установления "границ и линий" национальных и индивидуальных прав".
lj_foto_history
