Рисую женщину в лиловом.
Какое благо - рисовать
и не уметь? А ту тетрадь
с полузабытым полусловом
я выброшу! Рука вольна
томиться нетерпеньем новым.
Но эта женщина в лиловом
откуда? И зачем она
ступает по корням еловым
в прекрасном парке давних лет?
И там, где парк впадает в лес,
лесничий ею очарован.
Развязный! Как он смел взглянуть
прилежным взором благосклонным?
Та, в платье нежном и лиловом,
строга и продолжает путь.
Что мне до женщины в лиловом?
Зачем меня тоска берёт,
что будет этот детский рот
ничтожным кем-то поцелован?
Зачем мне жизнь её грустна?
В дому, ей чуждом и суровом,
родимая и вся в лиловом,
кем мне приходится она?
Неужто розовой, в лиловом,
столь не желавшей умирать, -
всё ж умереть?
А где тетрадь,
чтоб грусть мою упрочить словом?..
Наверное, для творческих людей это естественно – отдаляться от своих близких. Они просто не могут целиком погрузиться в материнство, ведь их душой уже безраздельно владеет Муза. Именно так произошло и с Беллой Ахмадулиной. Кто-то скажет – она была плохой матерью. Но дочери легендарной поэтессы (хотя сама Белла Ахатовна не любила это слово) не обижаются: они благодарны маме за ту свободу, которую она им предоставляла, и хранят в душе самые теплые воспоминания о детстве.
Опять четвертый час. Да что это, ей-богу!
Ну, что, четвертый час, о чём поговорим?
Во времени чужом люблю свою эпоху:
тебя, мой час, тебя, веселый кофеин.
Сообщник-гуща, вновь твой черный чертик ожил.
Ему пора играть, но мне-то — спать пора.
Но угодим — ему. Ум на него помножим —
и то, что обретем, отпустим до утра.
Гадаешь ты другим, со мной — озорничаешь.
Попав вовнутрь судьбы, зачем извне гадать?
А если я спрошу, ты ясно означаешь
разлуку, но любовь, и ночи благодать.
Но то, что обрели,— вот парочка, однако.
Их общий бодрый пульс резвится при луне.
Стих вдумался в окно, в глушь снега и оврага,
и, видимо, забыл про чертика в уме.
Он далеко летал, вернулся, но не вырос.
Пусть думает свое, ему всегда видней.
Ведь догадался он, как выкроить и выкрасть
Тарусу, ночь, меня из бесполезных дней.
Эй, чертик! Ты шалишь во мне, а не в таверне.
Дай помолчать стиху вблизи его луны.
Покуда он вершит свое само-творенье,
люблю на труд его смотреть со стороны.
Меня он никогда не утруждал нимало.
Он сочинит свое — я напишу пером.
Забыла — дальше как? Как дальше, тетя Маня?
Ах, да, там дровосек приходит с топором.
Пока же стих глядит, что делает природа.
Коль тайну сохранит и не предаст словам —
пускай! Я обойдусь добычею восхода.
Вы спали — я его сопроводила к вам.
Всегда казалось мне, что в достиженье рани
есть лепта и моя, есть тайный подвиг мой.
Я не ложилась спать, а на моей тетради
усталый чертик спит, поникнув головой.
Пойду, спущусь к Оке для первого поклона.
Любовь души моей, вдруг твой ослушник — здесь
и смеет говорить: нет воли, нет покоя,
а счастье — точно есть. Это оно и есть.
Памятник Белле Ахмадулиной Белла Ахмадулина скончалась 29 ноября 2010 г., похоронена на Новодевичьем кладбище в Москве (3 уч., 58а ряд). В ноябре 2014 г. на её могиле торжественно открыли памятник, выполненный супругом писательницы, художником и скульптором Борисом Мессерером.
Фигура Ахмадулиной отлита из бронзы: стройная, изящная, точёная, с гордо поднятой головой, с книгой в руках, убранных за спину. Она смотрит вдаль, губы поджаты, волосы аккуратно уложены. В такой позе Ахмадулина обычно читала стихи, такой видел, знал и любил писательницу Борис Мессерер, такой он её и запечатлел. https://izgotovleniepamyatnikov.ru/mogila/ahmadulina/
Какое блаженство, что блещут снега,
что холод окреп, а с утра моросило,
что дико и нежно сверкает фольга
на каждом углу и в окне магазина.
Пока серпантин, мишура, канитель
восходят над скукою прочих имуществ,
томительность предновогодних недель
терпеть и сносить — что за дивная участь!
Какая удача, что тени легли
вкруг елок и елей, цветущих повсюду,
и вечнозеленая новость любви
душе внушена и прибавлена к чуду.
Откуда нагрянули нежность и ель,
где прежде таились и как сговорились!
Как дети, что ждут у заветных дверей,
я ждать позабыла, а двери открылись.
Какое блаженство, что надо решать,
где краше затеплится шарик стеклянный,
и только любить, только ель наряжать
и созерцать этот мир несказанный…
Этот день - как зима, если осень причислить к зиме,
и продолжить весной, и прибавить холодное лето.
Этот день - словно год, происходит и длится во мне,
и конца ему нет. О, не слишком ли долго всё это?
Год и день, равный году. Печальная прибыль седин.
Развесёлый убыток вина, и надежд, и отваги.
Как не мил я себе. Я себе тяжело досадил.
Я не смог приручить одичалость пера и бумаги.
Год и день угасают. Уже не настолько я слеп,
чтоб узреть над собою удачи звезду молодую.
Но, быть может, в пространстве останется след,
или вдруг я уйду - словно слабую свечку задую.
Начинаются новости нового года и дня.
Мир дурачит умы, представляясь блистательно новым.
Новизною своею Новый год не отринет меня
от медлительной вечности меж немотою и словом.
Как хороша змея, красива,
когда черты её видны.
Все крапинки её курсива
так чётко распределены.
Внимая древнему мотиву,
она касается земли
и погружается в молитву,
молитву страшную змеи.
Знать, душу грешную свою
с надеждой богу поверяет,
в молитве с нею порывает
и просит: "Бог, прости змею!
О, нету, нету больше мочи!" -
и к скалам приникает грудь,
и вдруг таинственная грусть
змеиные заслонит очи.
И будет шёпот этот литься
с её двойного языка,
пока вокруг сухие листья
толкают руки ветерка.
Сейчас пусти её в пески,
не попрекни смертельным делом -
с глазами, полными тоски,
и к солнцу обращённым телом.
Пусть отстоит свою молитву
и чудно полосы свернёт,
и сквозь просвирник и малину
всей кожей крапчатой сверкнёт.
Пусть после этих странных таинств
она взовьётся вдалеке,
чтоб отплясать свой страшный танец
как будто с бубнами в руке.
Так пусть отпляшет разудало,
своими кольцами звеня.
Быть может, старый узундара
сегодня выберет змея...
В целом ничего не изменилось, ты всё так же просыпаешься по утрам, моешься, завариваешь кофе, лениво морщишься на свой завтрак, только с каждым днём за окном всё темнее. И однажды твой будильник прозвонит, ты откроешь глаза и увидишь ночь. А это значит, что в твоём городе осень.
Лигейя_Эдгара
KotBeber
rss_kulturologia
