Цитата сообщения ФИЛИНТЕЛЛЕКТ Джозеф Конрад. Искусство мореплавания. Одни к земле, другие от земли

Джозеф Конрад - английский писатель польского происхождения, мастер морского романа
https://www.livelib.ru/author/16940-dzhozef-konrad

Именно отец Конрада, Аполлон Коженёвский, основал в Варшаве подпольный Комитет движения (Komitet Ruchu), который впоследствии вырос в Национальное правительство – руководящий центр январского восстания 1863 года. Осенью 1861 года отца Конрада арестовали российские власти. Спустя годы Конрад вспоминал, что его «сознательная жизнь» началась именно во внутреннем дворе варшавской цитадели, куда четырехлетний мальчик вместе со своей бабушкой приносил отцу передачи.
Он рос болезненным ребенком. Когда ему исполнилось семнадцать лет, его отправили во Францию, где он поступил моряком на судно. Эмиграция Конрада была вынужденной.

Ему, российскому подданному и сыну ссыльных, предстояла многолетняя служба в царской армии. В 1878 году ему отказались продлевать заграничный паспорт. Теперь он уже не мог служить во французском флоте и перевелся в британский: англичан, которым постоянно нужны были матросы для их бесчисленных кораблей, документы не интересовали. Так, в возрасте двадцати лет Конрад начал изучать язык, на котором позже он написал произведения, включенные в сокровищницу английской литературы.

"В начале ноября 2016 года я оказался в городе Невьянске в Свердловской области. Главной его достопримечательностью является падающая колокольня, по этому параметру похожая на Пизанскую или Сухаревскую башни. Собственно, ради нее я в Невьянск и приехал по пути из Екатеринбурга в Нижний Тагил. Осмотрев Невьянскую башню и забравшись на нее, я, уже опаздывая, поехал на вокзал. До электрички оставалось еще 15 минут, и я от скуки зашел в магазин, расположенный внутри вокзала. Такой магазин есть в каждом малом городе России. И в таких магазинах есть все: носовые платки, еда, одежда, сумки и... книги.
Книги занимали несколько полок и как на книжном развале были свалены в несколько бесформенных куч. Все они были разной степени потрепанности и содержания. В этом месте я бы мог остаться на час-другой, разгребая эти завалы, но у меня было всего 10 минут. Стоит отметить, что цена за эти добротные экземпляры советских издательств в твердой обложке колебалась от 10 до 50 (!) рублей. За 10 минут поисков были найдены: томик Гарсиа Лорки, «Здравствуй, грусть!» Франсуазы Саган, сборник рассказов Урсулы ле Гуин, собрание сочинений Фенимора Купера и еще что-то стоящее, уже не припомню

Из всей этой массы книг купить я решил только первый том из собрания сочинений Джозефа Конрада. В нем есть желанные для меня «Сердце тьмы» и «Фальк». Книга очень потрепанная, на ее обложке черным маркером уродливо написана цен: «20». Я забрал ее себе, как сердобольные девушки забирают с улицы мерзнущих и голодных котят. Только за котят, по заветам Экзюпери, ты становишься в ответе, а перед книгой ответственности все же меньше, хотя душа есть и у тех, и у тех.
Эта поездка вообще была полна поразительных находок и совпадений, уже не связанных с книгами. Путешествуйте, друзья! Пусть в ваших путешествиях по дальним и не очень местам всегда будет Книга. Не одиночество — лучший попутчик, а хорошая книга и собственный разум, расширяющийся при помощи этой самой книги. Разум и Книга — два светоча в бесконечно огромной Вселенной, то, ради чего нужно жить и существовать."

Подробнее на livelib.ru:https://www.livelib.ru/author/16940-dzhozef-konrad ПРИБЫТИЕ И УХОД В МОРЕ. I

Прибытие и уход в море отмечают ритм жизни моряка и корабля. От берега к берегу -- вот в четырех словах земной путь корабля.
Под "отплытием" невежественные жители суши разумеют не то, что означает это слово для моряка. С "прибытием" дело обстоит проще: корабль "прибыл" тогда, когда с него увидели берег, а момент этот зависит от зоркости глаза и ясности воздуха. "Уход" же корабля на языке моряков не означает выход его из гавани. Слово это (так же как термин "прибытие") они относят не столько к самому событию, сколько к определенному действию, которым завершается целая процедура на судне. Прибытие для моряка -- это момент точного определения некоторых береговых ориентиров при помощи картушки компаса.

"Землю" -- будь то гора необычной формы, или скалистый мыс, или гряда дюн -- вы сперва охватываете одним взглядом. Позднее вы знакомитесь с местностью подробнее. Но в сущности прибытие, так или иначе, происходит в тот момент, когда раздается первый крик: "Земля!" Отплытие же есть некий морской церемониал: если даже судно уже несколько времени назад вышло из порта и много дней находится в море,-- пока берег не скрылся из виду, плавание, по понятиям моряка, еще не начиналось.
Отплытие -- не только последний момент, когда еще видна земля: это, так сказать, официальное прощание моряка с берегом в отличие от эмоционального "последнего прости". С этой минуты моряк оторвался от суши, оставшейся за кормой его корабля. Для моряка это -- событие его личной жизни. Не корабль, а он сам уходит в море, когда крюйспеленгами определяют место первой карандашной отметки на белом поле морской карты, на которой в дальнейшем каждый день будет таким же крестиком отмечаться местонахождение судна в полдень. Путь от одного порта до другого бывает отмечен шестьюдесятью, восьмьюдесятью... любым числом таких крестиков. За время моей службы наибольшее число крестиков -- сто тридцать -- пришлось на рейс от лоцманской станции Сэндхэдса в Бенгальском заливе до маяка на Силийских островах. Трудный то был рейс...



Отплытие всегда проходит благополучно, во всяком случае -- относительно благополучно. Если погода и пасмурная, это не имеет большого значения для корабля, перед которым открытое море. А вот прибытие может быть удачно или неудачно. Вы идете к земле, фиксируя в своем поле зрения только какую-то одну точку, и на всем пути, отмеченном извилистым узором на кора-бельной карте, судно неуклонно движется к этой точке, будь то островок среди океана, или мыс, который одиноко высится над длинным побережьем материка, или маяк на береговой круче, или попросту остроконечная верхушка горы, издали похожая на плавающий в волнах муравейник. Если вы верно определили местоположение этого ориентира, то прибытие будет благополучным, но туманы, снегопады, бури с дождем и густой облачностью -- вот враги, мешающие благополучно подойти к берегу
.I I
Иные капитаны уходят в плавание огорченные, недовольные, с грустью покидая родной берег. У них есть жена, а может быть, и дети, во всяком случае -- какая-нибудь привязанность или хотя бы только слабость, к предмету которой они не вернутся год, а то и больше. Я припоминаю лишь одного-единственного капитана, который взошел на палубу танцующей походкой и весело отдал первую команду. Но он, как я потом узнал, оставлял позади лишь кучу долгов и грозивший ему судебный процесс.

VII
В прошлом году, просматривая одну газету (газета эта серьезного направления, но сотрудники ее упорно желают -- о ужас! -- "бросать" якорь и плавать "на" море), я наткнулся на статью о сезонном спорте -- плавании на яхтах. И представьте себе, статья мне понравилась. Для человека, который очень редко плавал по морю для удовольствия (хотя всякое плавание -удовольствие) и, уж конечно, никогда не интересовался гоночными яхтами, критические замечания автора статьи о гандикапах во время гонок были понятны -- и только. Но не буду скрывать, что перечисление всех больших состязаний за текущий год не вызвало во мне ни малейшего любопытства. Что же касается столь восхваляемых автором 52-футовых линейных яхт, то я очень рад, что он их одобряет, но описания, которые в уме яхтсмена создадут четкую картину, мне ничего не говорят.

Автор восхищается этой категорией гоночных яхт; и я готов верить ему на слово, как всякий, кто любит суда всех видов и сортов, Я склонен восторженно и почтительно отнестись к 52- футовым яхтам, когда их одобряет человек, который так сочувственно и с таким пониманием дела скорбит о том, что этот вид спорта приходит в упадок.

Разумеется, гонки яхт -- это организованное развлечение праздных людей, удовлетворяющее тщеславие некоторых богатых англичан почти столько же, сколько их врожденную страсть к морю. Но автор статьи, о которой я говорю, справедливо и вдумчиво отмечает, что для множества людей (кажется 20 000, по его словам) это не развлечение, а средство существования, это, как он выражается, своего рода промысел. А духовная сторона всякого ремесла, производящего или не производящего оправдание его; "идейность" такой работы для куска хлеба состоит в том, чтобы профессионал "приобрел и сохранял" как можно более высокую квалификацию. Такое искусство, искусство техники, есть нечто большее, чем простая добросовестность. Оно шире: тут и честное отношение к делу, и талант, и мастерство сочетаются в одном возвышенном и бескорыстном чувстве, которое можно назвать "трудовой доблестью". Оно создастся из накопленных традиций, питаемых личной гордостью, проверяемых профессиональными навыками, и его, как и всякое более высокое искусство, поддерживает и воодушевляет похвала знатоков.

Вот почему существенно важно добиваться мастерства в своем деле, самых тончайших оттенков совершенства. В погоне за куском хлеба можно естественным образом достигнуть величайшей эффективности в работе. Но есть нечто более высокое, чем простая ловкость опытного мастера: тайное чувство любви к своему делу и гордости, почти вдохновение, всегда безошибочно угадываемое в мастере и придающее его творению ту законченность, которая и есть искусство.
Как люди исключительного благородства устанавливают высокий стандарт общественной совести, далеко превышающий уровень честной посредственности, так и профессионалы, мастерство которых переходит в искусство, своим неустанным стремлением к совершенству повышают уровень добросовестной ремесленной работы во всех профессиях на суше и на море. Следует с величайшей заботливостью создавать надлежащие условия для роста такого высокого и живого искусства, совершенства и в труде и в забаве, чтобы они не погибли от незаметно подкрадывающегося внутреннего разложения.
Поэтому я с глубоким сожалением прочел в статье о гоночных яхтах, что искусство мореплавания на этих яхтах уже теперь не то, каким было еще совсем недавно, несколько лет назад.
Такова была основная идея статьи, написанной, видимо, человеком не только сведущим, но и понимающим -- явление гораздо более редкое, чем вы думаете, ибо того рода понимание, о котором я говорю, рождается лишь любовью, а любовь, хотя и сильнее смерти, вовсе не удел всех и не так неизбежна, как смерть. Настоящая любовь, будь то любовь к людям, к вещам, идеям или к своему делу, -- редкость. Она - враг поспешности. Она ведет счет уходящим дням, она не забывает о людях, ушедших из жизни, о высоком искусстве, медленно зревшем много дет, но обреченном быстро сойти со сцены. Любовь и скорбь проходят рука об руку в этом мире перемен, быстрых, как отражения бегущих облаков в зеркале моря.
Судить о яхте по ее успехам в гонках было бы несправедливостью по отношению и к экипажу и к судну. Это значило бы не ценить совершенства ее форм и мастерства тех, кто ей служит,-- ибо ведь мы, люди, всегда служим тому, что мы создали. Мы в вечном рабстве у творений нашего мозга и наших рук. Человек рожден, чтобы отслужить свой срок на земле, и есть что-то прекрасное в том, что он служит из побуждений бескорыстных. Искусство весьма требовательно к своим рабам.

И, как уверяет с жаром влюбленного автор статьи, которая вызвала у меня эту вереницу мыслей, плавание на яхте -- тонкое искусство. Он говорит, что состязания довели искусство мореплавания до высокой степени совершенства. Но к капитану яхты предъявляются разнообразнейшие требования, и если для самого спорта полезно, что о яхте судят по ее удачам в состязаниях, то на искусство мореплавания это оказывает явно разрушительное действие. И тонкое искусство гибнет.

VIII

Плавание на яхтах и гонки создали категорию моряков-специалистов по косому парусному вооружению, людей словно рожденных и выросших на море: зимой они рыбачат, летом уходят в море на яхте; им известны все тайны управления судами этого типа. Именно стремление их к победам подняло развлекательный спорт на высоту настоящего искусства. Я уже говорил, что я профан в гоночном деле и очень мало знаком с особенностями косого парусного вооружения, но преимущества таких судов очевидны, в особенности для катанья и спорта. Ими легче управлять, здесь можно быстро и точно регулировать размеры парусов в зависимости от ветра, и огромным преимуществом является сплошная поверхность парусов. Здесь можно на минимальном количестве рангоутных дерев поместить максимальное количество парусов. Легкость и концентрация энергии -- вот главные достоинства косопарусных судов.

Флотилия таких судов, стоящая на якоре, пленяет своеобразным хрупким изяществом своих линий. Когда они движутся, паруса их напоминают распростертые крылья, легкость хода радует глаз. Это морские птицы, они не плывут, а словно летят над водой, и движение их кажется естественным движением живых существ.

Эти парусные суда поражают своей простотой и красотой, откуда на них ни посмотри. Шхуна, ялик или катер, управляемые хорошим моряком, маневрируют так, как будто они наделены способностью мыслить и быстро выполнять свои решения. И какой-нибудь ловкий маневр вызывает у нас умиление и радость, как всякое проявление сообразительности живого существа или грациозная четкость его движений.

Из названных мной трех разновидностей судов с косым парусным вооружением катер, гоночное судно par excellence имеет наиболее внушительный вид благодаря тому, что все его паруса соединены в один. Огромный парус придает катеру гордую величавость, когда он тихо скользит вдоль линии берега или огибает мол перед вашим восхищенным взором. На якоре шхуна выглядит лучше; она производит впечатление большей мощности и равновесия благодаря своим двум мачтам, размещенным вдоль корпуса с наклоном к корме. Легче всего, по-моему, управлять яликом.

Итак, для гонок -- катер, для дальней увеселительной поездки -- шхуна, для крейсирования в отечественных водах -- ялик.

Управление всеми ими -- несомненно тонкое искусство. Для этого требуется не только знание основных правил мореходства, но и специальное знакомство со свойствами судна. В теории все суда управляются одинаково, так же как отношения наши со всякими людьми строятся на одних и тех же общих принципах. Однако если хотите добиться в жизни тех побед, которые даются лишь любовью и доверием окружающих, не подходите одинаково к двум людям, как бы схожи характером они вам ни казались. Могут существовать какие-то общие правила поведения, но отношения между людьми не подчиняются никаким правилам. Подход к людям -- такое же искусство, как управление кораблями. И те и другие живут в ненадежной стихии, подвергаются разным неуловимым, но сильным влияниям и хотят, чтобы вы оценили их достоинства, а не занимались выявлением их недостатков.

Чтобы создать полное единение со своим кораблем, моряку не надо выяснять, на что этот корабль не способен. Прежде всего следует точно узнать, на что он способен и чего можно от него ожидать, когда для него наступит момент показать себя,

На первый взгляд как будто все равно, как именно вы будете выяснять трудный вопрос о предельных возможностях судна. На самом же деле это далеко не все равно. Все дело в подходе к этой задаче. В конце концов управлять судном -- дело более мудреное, чем управлять людьми.

И это искусство, как и всякое другое, должно основываться на свободе и глубокой искренности чувств, которые, подобно закону природы, подчиняют себе бесконечный ряд различных явлений. Ваши усилия должны идти от чистого сердца. Вы разговариваете по-разному с угольщиком и с профессором. Но разве это значит быть двуличным? Ничуть. Важно то, что в обоих этих людях, столь похожих и столь различных, вы искренне видите товарищей своих на опасном жизненном пути. Конечно, какой-нибудь обманщик, думающий только о том, чтобы выиграть свою жалкую игру, пустит в ход всякие хитрости. Людей -- кто бы они ни были, профессора или угольщики,-- обмануть легко. Более того, они даже имеют удивительное свойство поддаваться обману, какую-то странную, необъяснимую склонность сознательно позволять обманщику водить себя за нос.



Но судно -- это наше творение, и сотворили мы его, побуждаемые стремлением идти все вперед и вперед. Судно не потерпит, чтобы им командовал шарлатан, оно не станет мириться с ним, как мирится общество, например, с мистером А., видным государственным деятелем, или мистером Б., известным ученым, да и с кем угодно, кому повезло в игре. Хоть я и не охотник до пари, но готов держать пари на большую сумму, что ни один из первоклассных шкиперов гоночных яхт не был шарлатаном. Слишком трудно было бы такому человеку управлять судном -- ведь тут имеешь дело не с толпой, а с отдельным судном, как бы с индивидуумом.

В каждом человеке есть что-то от толпы, какая-то частица ее души и темперамента. Как бы серьезно мы ни воевали друг с другом, мы остаемся братьями, нас роднят даже самые низменные стороны нашего интеллекта и нестойкость наших чувств. Не то с судами. Они не имеют друг с другом ничего общего. Эти чуткие существа глухи к нашим ласковым уговорам, одними словами их не улестишь, нужно что-то большее, чтобы заставить их выполнить нашу волю и завоевать нам славу. И это очень хорошо -- иначе среди мастеров мореплавания было бы больше дутых репутаций. Повторяю: суда не имеют ушей, но я знавал суда, которые, право, как будто имели глаза. Чем же другим можно объяснить то, что один тысячетонный барк отказался слушаться руля и тем самым спас от страшного столкновения два судна и спас репутацию очень хорошего капитана?

Я был два года близко знаком с этим барком и ни разу ни до, ни после этого случая не замечал за ним никакого непослушания. А с капитаном, которому барк верно служил (вероятно, потому, что чувствовал, как любит его капитан), я был знаком еще больше времени и должен отдать ему справедливость: это происшествие (хоть и окончившееся столь благополучно) не только не поколебало, но еще усилило его доверие к своему барку. Да, наши суда не имеют ушей -- и потому обмануть их нельзя. Я хочу подкрепить свою мысль относительно взаимной верности, связывающей капитана и его судно, мастера и его искусство, следующим утверждением, которое может показаться парадоксом, на самом же деле вполне естественно: если шкипер гоночной яхты думает только о том, чтобы победить в состязании и прославиться, он никогда не завоюет себе высокой репутации. Настоящий моряк, подлинный хозяин судна (говорю это уверенно на основании моего большого опыта) стремится к одному: сделать все, что в его силах, при помощи вверенного ему судна. Забыть о себе, посвятить всего себя служению своему великому искусству, -- вот единственный путь для моряка.


Здесь, пожалуй, уместно будет поговорить о разнице между моряками прошлого (которые и сегодня еще с нами) и моряками будущего, их преемниками. История повторяется, но никогда не возродить нам умершего искусства. Неповторимый голос его ушел из моря навсегда, отзвучал, как песня убитой дикой птицы. Нет того, на что раньше откликалась душа радостью, искренним увлечением. Плавание на парусных судах -- искусство, и прекрасная тень его уже уходит от нас в мрачную долину забвения. Плавание вокруг света на современном пароходе (хотя не следует преуменьшать всей ответственности и этой задачи) не дает моряку того ощущения близости к природе, без которого невозможно никакое искусство. В управление современные пароходом моряк вкладывает меньше души, но оно требует от него большей точности. Оно не так трудно, как управление парусным судном, но зато не дает того удовлетворения, ибо здесь нет тесной близости между художником и средствами его искусства. Другими словами, в работе моряка на пароходе меньшую роль играет его любовь к своему делу. Результаты этой работы заранее точно измерены во времени и пространстве, как нельзя измерить творческие достижения художника. Это обязанности, которые может выполнять любой человек, не слишком сильно страдающий от морской болезни, их можно выполнять охотно, но без увлечения, добросовестно, но без любви. Точность -- вот что здесь требуется. В строго упорядоченной работе нынешнего моряка нет места той неуверенности, которая сопутствует художнику в каждом новом начинании. Он не переживает великих часов веры в себя и не менее великих часов сомнений и угрызений. В наши дни дело моряка -- ремесло и, конечно, как во всяком ремесле, в нем есть своя романтика, своя честь, своя награда, свои тяжкие тревоги и часы блаженного удовлетворения. Но в современном мореплавании нет поэзии борьбы человека один на один с чем-то безмерно более могучим, чем он. Труд моряка на парусных судах был напряженным, целиком захватывавшим творчеством, исход которого решали боги. А в наши дни это уже не подвиг, не достижения таланта и темперамента отдельного человека, а просто -- умелое использование покоренных сил природы, еще один шаг на пути к полной победе над ней.