Всем мужикам в пиратском набеге
Должно бороду носить.
Alle die mit uns auf Kaperfahrt fahren,
müssen Männer mit Bärten sein.

Сплаттерпанк точно не мое, разного рода кровища, дерьмище, клочки по закоулочкам, мозги по периметру и прочий ресторан "Отвращение" никогда не казались привлекательными. Ни в одном из возможных смыслов. То есть, понимая, что в любом самом прекрасном человеке четыре кило кала, потребности насладиться лицезрением выпущенных кишок со всем их содержимым, не испытываю. Знаю, есть такие люди, которым нравится. Во втором классе со мной сидел мальчик по имени Альберт, который везде рисовал свастику: в тетрадках, на ластике, на гранях простого карандаша. На моем тоже рисовал. Будучи поставлен в угол, принялся бить головой о стену и пробил фанерную перегородку между кабинетом и закутком для наглядных пособий. Его вскоре перевели в другую школу и лет сорок не вспоминала о нем, но вот сейчас подумала, что Альберту могла бы понравиться "Печальная история братьев Гроссбарт"

Не утверждаю, что поклонники нетленки непременно должны нести печать вырождения, сама-то я домучила ведь до конца, хотя скрепя сердце и скрипя зубами. Но что-то непременно должно быть в авторе, переводчике, издателе и восторженных читателях, что находит эстетическую радость в бессмысленной и беспощадной агрессии. "Всякое различие разъединяет, а подобие стремится к подобию" (Боэций). Настроив таким образом против себя хренову тучу народу, перейду к роману. Если литературным дебютом Буллингтон хотел прозвучать громко, то он все правильно рассчитал. Конец нулевых был временем, когда потребитель уже изрядно подустал от миллениальных игрищ в старую-сказку-на-новый-лад (помните. тогда безумно много появилось видоизмененного фольклора и авторской сказки?)

Однако эти ванильные перепевы подготовили почву и настроили публику на восприятие реально хардкорных вещей, уровнем жестокости и откровенностью натуралистических подробностей превосходящих стандартный порог терпимости. Буллингтон сделал не сказки братьев Гримм без цензуры (обратили внимание на "братьев гр..." в заглавии? ассоциативные ряды наше все) и даже не "мать извела меня, папа сожрал меня", но нечто в разы превышающее уровнем тупой агрессии. История начинается с того, что два ублюдка возвращаются в родные края с намерением укокошить родную мамашу. С огорчением узнав. что старушка двинула кони, не дождавшись приезда единоутробных, направляют месть на крестьянина, в их детстве имевшего неосторожность поймать на воровстве и вздуть. Убив всех его чад с домочадцами - дочерей сжигают заживо - решают отправиться в Гипет, где дед предположительно нашел сокровище в раскопанной им могиле, а отец предположительно присоединился к нему в наслаждении богатством.

Дальше спагетти-вестерн будет разматываться в том же стиле: кусок дороги, остановка и очередная резня, для разнообразия убивать братья станут не только мирных граждан, но и разного рода чудовищ, коих встретят во множестве. Непременное раскапывание близлежащих могил, потому что по основной специальности Гегель и Манфрид расхитители гробниц. Удивительно, но один положительный эффект книга для меня возымела. Прежде не воспринимала гробокопательство и осквернение останков таким уж тяжким преступлением - мертвым все равно. Не думая, сколько болезнетворной дряни выходит наружу из потревоженных захоронений. Но сегодня мы все вирусологи поневоле, потому вывод о том, что хотя бы некоторые из вспышек чумы были спровоцированы такими охотниками за поживой, просится.

В общем, полезная, в смысле воспитания нетерпимости к людям, тревожащим прах, книга. В остальном жуткий трешак.

Итак: дверь, которую можно открыть или закрыть; комната, что существует только иногда и лишь для имеющих глаза, чтобы видеть. Нужен ли вам ключ? Thus, a door that can be opened or closed, a room that exists only sometimes and only to those with the eyes to see. Would you like a key?

"Гномон" тренд сезона. По крайней мере, был таковым, пока COVID-19 не вытеснил из умов и сердец прочие темы. На фоне коронованного вируса меркнет все, способное держать внимание. Что уж говорить о фантастическом романе, изначально заявленном как интеллектуальный, объемом под девять сотен страниц. Если бы еще тема как-то корреспондировала со злобой дня, вроде кингова "Противостояния" или "Станции Одиннадцать" Мандел. Но нет, реальность "Гномона" даже и не Мир, который сгинул, а вовсе утопия. Я не оговорилась, не антиутопия "1984" с Большим Братом, перманентно подозревающим граждан в мыслепреступлениях. Но идеально сбалансированное общество, где тотальный контроль "Свидетеля" диагностирует тупики на ранней стадии прохождения.

Своего рода страховочная сетка для предотвращения кризисов. Мир, где миллион камер нежно приглядывает за гражданами, чтобы не допустить агрессии и насилия, а регулярная процедура освидетельствования на одноименном аппарате стала большей рутиной, чем нынешняя диспансеризация. Полчаса-час обследования и в мозгах у тебя полный порядок: заглянем, почистим, проанализируем и устраним причины беспокойства лучше любого психотерапевта - продолжай идти по жизни в гармонии с собой и миром. Неудивительно, что престиж инспекции "Свидетеля" непререкаем, а на службу в эту структуру попадают лучшие из лучших.

Миеликки Нейт из таких. Больше того, молодая и амбициозная, она мечтает стать лучшим инспектором "Свидетеля". О том, что мечты небезосновательны, говорит скорое продвижение по карьерной лестнице, практически триумфальное шествие от самых рутинных случаев к сложным и запутанным. Как смерть Дианы Хантер во время освидетельствования. Ничем не примечательная пожилая одинокая тетка, в молодости написала пару романов и даже стала культовым автором для кучки молодых интеллектуалов. Нет, почитать никак, только на бумаге, ограниченным тиражом на руках у немногих поклонников, с которых взято обещание не оцифровывать.

Впрочем, с писательством она давно покончила, живет уединенно, к системе нелояльна. Говорят, учит молодых методикам ускользания за радиус обзора камер. Учила. пока не скончалась на "Свидетеле". Едва начав расследование, Нейт, в доме погибшей, подвергается нападению загадочного существа, возникшего словно из ниоткуда. Называет себя Лонрот, не мужчина не женщина, лицо скрыто, голос неидентифицируем, система не отреагировала на появление. Говорит, что может проходить сквозь стены. Врет, конечно, ну ничего, поймаем и расколем.

А непосредственно в ходе расследования выясняется две вещи. 1. Личность Дианы Хантер не была единственной в сознании погибшей, по сути, это многослойная стеганография (текст, скрывающий под собой другой) или матрешка, чтобы понятнее: нечто внутри другого, таких индивидуальностей четыре. 2. Процедура освидетельствования продолжалась не полчаса и не час, а больше двухсот шестидесяти часов. Одиннадцать суток ментального допроса, неудивительно, что пациент скорее мертв. По поводу второго необходимо побеседовать с коллегами, что не доставит удовольствия ни им, ни Нейт (честь мундира и всякое такое).

Что до первого: кто все эти люди?. Что ж, поехали. Константинас Кириакос, миллиардер, гений, плейбой. В прошлом ботан и задрот, обретший сверхспособности к финансовой аналитике в результате диковинного происшествия у берегов Эгейского моря, где плавал со своей девушкой Стеллой. Гигантская акула появилась из ниоткуда, любимая погибла, а Кириакос стал своего рода Мидасом - все, на что обратит взгляд, обращается в золото. Вы уже догадались, что счастья это ему не приносит? Потому что, правильно, ничто не заменит утраты любви. Да еще эта акула. Становится персональным тотемом и фетишем, а треугольный плавник (как вариант четверка в остроугольном написании) всюду преследует его.

Афинаида, умна и хороша собой, в прошлом возлюбленная Блаженного Августина (того самого, столпа христианства), оставленная им ради служения Богу. Сын подросток Диодатис, который последовал за отцом и погиб, был прислан ей Августином в гробу, заполненном медом. Примитивный, но действенный способ бальзамирования. И мед пахнул немного тленом, немного мочой, а вынуть тело юноши из вязкой массы было почти непосильно, но она справилась, конечно и затосковала навеки. Теперь призвана в качестве эксперта в недавно обнаруженную Камеру Исиды. Бредни, разумеется, вместе с тем безграмотным свитком, какой, якобы, найден внутри и обещает алгоритм воскрешения (помните историю Осириса, возвращенного сестрой-женой из мира мертвых?) Внезапно человек, доставивший ее сюда, найден убитым и расчлененным на пять частей. И ни капли крови - в точности как в предшествующем обряду жертвоприношении. Но что, если попробовать вернуть Диодатиса?

Художник Бекеле, слава пришла к нему рано, в конце бунтующих шестидесятых успел побыть символом нового искусства новой Африки и придворным живописцем императора Хайле Селассие, которого растафарианство, на минутку, считает земным воплощением Джа. После Военного переворота в Эфиопии друзья помогли ему эмигрировать в Англию, где прожил большую часть жизни, терзаемый горьким чувством вины и совершенно утратив былые лавры. Но вот внучка Энни предложила принять участие в проекте компьютерной игры, внезапно обретшей безумную популярность, вместе с деньгами, славой и ненавистью "народных масс", сопровождаемой всплесками агрессии, направленной на мигрантов. И тогда игра трансформируется, станет виртуальным концептом того, что после воплотится в реальность как проект "Свидетель".

Пятым будет загадочный Гномон, сверхинтеллект, способный творить и разрушать миры, трансформировать законы Вселенной. Которому для его непостижимой миссии необходимы все четверо творцов: писательница, эзотерик, математик, художник и охотница (Нейт одно из имен египетской богини охоты и войны, на всякий случай) - отражение Дианы Хантер. Такой зеркальный коридор, необходимый для странствия в иные пределы. То, что в культуре обозначается словом Катабасис - схождение. В Сути, пятый роман Ника Харкуэя есть нисхождение и последующий подъем по пяти концентрическим кругам. Действие. трансформирующее мир. Читать интересно, концовка великолепная.

На самом деле, чувства дополняют друг друга и каждое из них питает остальные. Труднее услышать кого-то. если вы не видите движения его губ. Труднее отличить холод от сырости, не ощущая запахов. In fact, the senses are complementary, each feeding the rest. It’s harder to hear someone if you cannot see their lips, harder to tell the difference between coldness and wetness if you cannot use your nose.

Мы все учились понемногу...

Потенциальным читателям "Русской литературы. Level onе" неплохо заранее понимать, чего ждать от книги. Это не литературоведческое исследование, не сборник научных статей, не радикально отличный от общепринятого взгляд на вещи. Скандалы, интриги, расследования и прочая ловля рыбки в мутной воде конспирологических теорий тоже не сюда. Все будет предельно корректно, в соответствии с каноном академической науки, изложено доступным понятным языком Егор Сартаков один из лучших лекторов проекта Level one, а книга являет собой запись некоторых его лекций, по русской литературе.

Вторая часть заглавия говорит сама за себя, немыслимых высот и бездонных глубин ждать не нужно, Первый уровень - он первый и есть. Публичная лекция изначально ориентирована на людей, имеющих минимальное представление о предмете или вовсе такового не имеющих. Разумеется, о произведениях из школьной программы по литературе все мы что-то знаем-помним. Но чаще всего это было давно и неправда, в том смысле, что одно дело отмучить себя прохождением <мимо> лишних людей Онегина с Печориным, смутно помнить, что Базаров был нигилистом, Раскольников замочил старушку, а из "Тараса Бульбы" более всего эмоционально откликнуться на "Я тебя породил, я тебя и убью!"

И совсем другое - подойти к тем же, набившим в свое время оскомину, вещам со взрослым, зрелым, заинтересованным взглядом. Попытаться понять уже таки, кому досталось горшее горе от ума в пьесе Грибоедова.почему бронзовая статуя Петра Медный всадник и отчего "Капитанская дочка" не о справедливости (какой в России отродясь не бывало), но о милосердии. Почему Печорин так безразличен к тем, кого губит, отчего Гоголь так не полюбил постановку своего обласканного властями, публикой и критиками "Ревизора". Тургенев, Достоевский, толстой, Чехов, о каждом из классиков великой русской литературы вы узнаете что-то, чего прежде не знали.

Это само по себе прекрасный подарок - вновь ощутить себя частью чего-то большого и по-настоящему значительного. Бережно перебрать, отряхнуть от нафталина то, что считали ненужным хламом, и удивиться нестареющей актуальности этих вещей. Тому, насколько они вне моды, но и вне конкуренции. Может быть вернуться и перечитать-пересмотреть-переслушать (благо, экранизаций мирового уровня в достатке, и в жизнь все увереннее входят аудиокниги). Спасибо Сартакову, он может заинтересовать.

– О, черт возьми, – усмехнулась Оливия, – бывают дни, когда я бы предпочла уже лежать в могиле. И все равно смерти я боюсь… Видишь ли, Синди, если тебе придется умирать, если ты и впрямь умрешь, дело в том, что… мы все отстаем от тебя всего на несколько шагов. Двадцать минут ходьбы – и мы там же, где и ты, так-то вот.

Кто любит Стивена Кинга, не может не знать штата Мэн. где разворачивается действие большей части его книг. Американский вариант Средний полосы России с поправкой на близость океана. То есть, климат достаточно суров, но не континентальный, а морской, прекрасные леса, излюбленное место летнего отдыха богатых нью-йоркцев, которые держат или снимают дома на побережье. Еще это картофельная житница страны, а близость канадской границы способствует тому, что в сезон уборки на полях трудится изрядное количество нелегалов гастарбайтеров из Канады. (это уже от Cтейнбека). Четкое расслоение на три социальных страты: суровые труженики аборигены; летние богачи-небожители; сезонники из Квебека, от чьей французской речи местные морщатся.

Это лучше понимать, читая Элизабет Страут, которая родом из штата Мэн, пожила во многих его городках, и в своих книгах описывает милый сердцу край. Я не читала писательницу прежде, не знала, что она так знаменита: Пулитцер две тыщи девятого и номинации на Букер - это вам не кот начхал. "И снова Оливия", как несложно догадаться по названию, продолжает историю некоей пожилой дамы по имени Оливия Киттеридж, ей был посвящен один из предыдущих романов Страут. Однако дискомфорта, сопровождающего вхождение в круг персонажей с уже устоявшимися отношениями, читатель не испытает.

Собрание новелл, охватывающих десятилетие жизни уже очень пожилой героини, в начале ей семьдесят два, в конце за восемьдесят. Примерно половина повествует непосредственно об Оливии, столько же о ее знакомых и соседях по маленькому городку - в них героиня мелькает на периферии, не играя сколько-нибудь значительной роли. Сколько понимаю, в предыдущей книге это простая пожилая женщина, как вы, как я, как целый свет, учительница на пенсии, не слишком счастливая жена угасающего от болезни мужа и не самая лучшая мать взрослого сына, который живет в Н-Й во втором, не самом успешном браке.

Хвастаться, в общем, нечем. Но и убиваться особенно не о чем. Оливия, никогда не бывшая особой красавицей, встречается с возрастными изменениями без надрывного трагизма, к окружающим доброжелательна без сюсюканья, может помочь и приободрить, оказавшись рядом. Не испытывает потребности пресмыкаться перед вышестоящими и давить тех, кто ниже. Нормальная, в общем, тетка. И еще, у нее редкое свойство интереса к жизни, свежего взгляда на вещи. И еще, здесь я могу ошибаться, но кажется в одном из своих интервью Салли Руни говорила, что именно у Элизабет Страут она подсмотрела этот прием несплошного хронотопа: временные промежутки, в продолжение которых не происходит значительных для книги событий, перелистываются, о них рассказывается фоном в одном из следующих эпизодов.

Для меня это оказалось приемом, бьющим наотмашь: вот героиня в счастливом втором браке с бывшим красавцем и бонвиваном, а ныне таким же одиноким стариком, с которым им есть, о чем поговорить и не так одиноко засыпать в холодной постели. Постигает радости дольче вита, которых больше по пуританской внутренней сути и особому сорту снобизма, связанному с происхождением из низов, чем по реальному отсутствию средств отказывала себе: педикюр в салоне, полет бизнес-классом, тур по фьордам, ужин в дорогом ресторане. А вот она уже четыре месяца, как вдовеет. И переживает первый инфаркт. И вынуждена пользоваться ненавистными стыдными "Надежными" - памперсами для стариков, потому что случается, ну, вы понимаете...

А вот уже в доме престарелых. Очень приличное заведение, но если думаете, что здесь-то уж все равны, вы сильно ошибаетесь. Компания не до конца утративших былого лоска стариков, проводящих вечера за бокалом вина у камина, например, дала Оливии понять, что ей среди них не место. Так-то, можно и в восемьдесят два, и при деньгах, и в доме престарелых ощутить себя дворняжкой. Зато какое счастье обрести здесь дружбу. И жизнь пока продолжится.

Удивительно спокойный разумный и светлый рассказ об одиночестве, старости и смерти, к которым каждый из нас движется своим путем и в собственном ритме. О том прекрасном, ради чего стоит жить. О том, как мало мы умеем воплотить в жизнь идеальную модель себя (лучшая-на-свете дочь, жена, подруга, любовница, мать etc), и о том, как мало, на самом деле это значит - быть идеальной.

– Я… – Крушигор запнулся, – Я читал балладу, – наконец признался он.
– Крушигорушка – поэт, – похвалила его Сара,
– Сильно же вы верите в поэзию, – покачал головой старик. –Право слово, дети! И очень хорошо, что верите. Кто знает, может, именно это вас и спасет.

Да-да, Новая Польская Фантастическая волна: Дукай, Гжендович, Комуда, Збешховский, теперь вот еще Павел Майка. В его варианте постапокалипсиса на второй год Первой Мировой земля переживет вторжение инопланетян. Которых человечество, по всегдашней ксенофобской привычке, давать чужакам прозвища, мало отвечающие истинной сути (вроде макаронников или лягушатников), тотчас обзовет марсианами. Хотя к красной планете раса завоевателей никакого отношения не имеет. А имеет вовсе даже богатый опыт покорения других цивилизаций посредством сбрасывания на них мифобомб, Это что за штука?

О, это замечательная вещь. Будучи активирована в месте высокой духовной энергетики, создает сверхсущности перенаправляющие пиетет населения, прежде обращенный ко всем возможным авторитетам, на этих новых богов. Очень отдаленную аналогию можно провести с конкистой Южной Америки, где индейцы ждали возвращения своих белокожих высоких богов из-за моря, а увидев воочию, да еще в облике кентавров на невиданых прежде лошадях, оказались очень уязвимы. Здесь то же самое, но в десятой степени. Завоеванные идут за новыми богами как дети за гаммельнским крысоловом, агрессорам остается брать их тепленькими.

То есть, это обычно так работало, не в случае с Землей. Мы оказались настолько разобщенными и так агрессивно активными в следовании своим заблуждениям, что вместе с благонадежными и благонамеренными марсианскими богами в мир выплеснулись сонмы плодов фантазии: от посконно-сказчных леших с кикиморами и героев авторской фантастики, до вовсе невразумительных недотыкомок и материализованных Духов Места, вроде Матери-Тайги или Пущи (Беловежской, надо полагать).

Боги пришельцев большей частью свихнулись и утратили контроль над ситуацией, сами инициаторы вторжения, потеряв главное преимущество и пережив крушение флота, не позволяющее покинуть Землю, вынуждены остаться здесь. Владение технологиями, на порядок превосходящими человеческие и методиками разделяя, властвовать, позволило им занять в обществе довольно независимое и привилегированное положение. Но когда запасы аутентичных продуктов закончатся, им тоже придут кранты. А марсиане мощная сдерживающая сила в нынешнем зыбком равновесии, возможно ее утрата повергнет мир в хаос. Узнав о некоем законсервированном складе этих бесценных сокровищ, один из них, взявший человеческое имя (и довольно уродливо мимикрировавший под человека) господин Новаковский нанимает сорвиголову Кутшебу с целью отрядить караван.

Миссия непростая, потому что придется идти в земли Революции. Умгум, в Расеюшку, только она теперь стала местом_откуда_не_возвращаются, а у власти, правильно - Демоны Революции. Скучно не будет. Тем более, что у Кутшебы собственный демон, буквально нашедшая приют в его теле Мара. И своя миссия, покарать мерзавцев, которые виновны в гибели его семьи. А вот зачем они погубили четыре тысячи человек, читатель почти до самого конца не узнает. И это будет частью непростой интриги романа. В общем, интересные нынче поляки.

Когда ты стоишь один на пустом плоскогорье под
бездонным куполом Азии, в чьей синеве пилот
или ангел разводит изредка свой крахмал.
когда ты невольно вздрагиваешь, чувствуя, как ты мал,
помни: пространство, которому, кажется, ничего не надо,
на самом деле нуждается во
взгляде со стороны, в критерии пустоты.
и сослужить эту службу ему можешь только ты.
"Назидание" Бродский

На первый взгляд это о любви к горам. На второй и третий тоже, они здесь фоном, игнорировать не получится, даже если бы хотелось. Тоже люблю горы. Когда ты родом из мест, где пики в короне снегов видны с любой точки, нельзя не полюбить, и где бы ни жила после, недостаток этой детали пейзажа будешь воспринимать именно как недостаток. Но моя любовь к горам тем ограничивается - пусть они будут на горизонте, а карабкаться по кручам, что я, архар?

Но есть люди, которые любят восхождения. Не об Эвересте теперь, и не об экстремальном скалолазании. Скорее о том виде активности, требующем упорства, выносливости, отменной физической формы, который принято называть горными прогулками. Угу, прогулки, неподготовленный человек заплачет как ребенок после первого километра, а потом вовсе откажется идти. Но теперь не о таких. Отец героя адепт ординарных восхождений, горы его страсть, любимая форма досуга и единственный метод медитации, который помогает восстанавливаться после нелюбимой выматывающей работы.

Жена тоже любит горы, но она по моему типу - пусть будут поблизости. А сын пока не знает, любит или нет, хотя скорее нет, он сильно подвержен горной болезни, знаете ли. И вообще не думает, что способ жизни отца правильный. Если вам не пришлось в определенном возрасте бунтовать против родителей и отталкиваться от их ценностей, вы либо святой, либо очень гармоничный человек. Пьетро не из таких. Плевать он хотел на прогулки по доломитовым Альпам, а жизнь построит вообще иначе. Как? Ну, не обременяя себя семьей, не привязываясь к ненавистной работе. Станет путешествовать по миру и заниматься тем, что ему нравится.

А деньги? Ну да, это серьезный камень преткновения. Но когда ты чего-то сильно хочешь, возможности появляются. Хотя чаще всего не тем способом, какой предпочел бы. Даром ли говорят: "бойтесь своих желаний, они исполняются". Смерть отца от инфаркта, еще совсем молодым, и оставленные им небольшие деньги позволят Пьетро осуществить мечту о путешествиях, а купленный Джованни за гроши за полгода до смерти клочок земли высоко в горах с развалинами прежней постройки станет его домом. Т-тоись? Что там сокровища Агры были, и дом, и путешествия.

Нет, по-другому. Дом они выстроят с другом детства, заброшенным деревенским мальчишкой, в котором родители героя принимали живое участие, а когда сам он окончательно отдалился от отца, выросши, именно Бруно, теперь каменщик, станет постоянным спутником Джованни. Отчасти в память о доброте и дружбе, большей же частью чтобы доказать самому себе - он сможет сделать то же для себя, - Бруно с помощью Пьетро поднимет этот небольшой домик, где четвертой стеной скала. Камень от прежней постройки станет основным стройматериалом, а денег с Пьетро друг не возьмет. Что до путешествий - герою много не надо и он готов трудиться. И да, все оказывается возможным.

Принято считать, что одну хорошую книгу может написать каждый, правдивую историю своей жизни. Сомневаюсь, что всякий сможет. итальянец Паоло Коньетти, точно, не любой. Изучал математику и киноискусство на родине, переехал в Штаты, сделал там несколько интересных микробюджетных документальных проектов. Литературу не изучал нигде, но всякий из его пяти предыдущих опытов в разных жанрах отмечен наградами. Роман "Восемь гор" собрал все возможные призы на родине автора, теперь вот на русском.

Очень простая, камерная и предельно честная история, в которой любовь и благодарность к родителям соединены с пониманием, что сам никогда не пойдешь по жизни их путем, Дружба проверяется и подтверждается делами, не требуя ни тесного общения, ни интеллектуального родства. А горечь и чувство вины переплавляются в любовь: к жене, к сыну, к горам. Последняя останется с отцом героя и тогда, когда отношения с женой охладеют, а с сыном сойдут на нет. И неожиданно проснется в повзрослевшем сыне.
Ничто не исчезает бесследно, а любовь и забота, которые мы дарим детям, вернется. Хотя бы даже и не к нам.