Северус наконец-то вдоволь поел парной телятины в желанном, полном и гордом одиночестве. Господин дома ретиво прогнал ещё затемно, судя по отныне и навсегда тошнотворной вонище сраного барана, даже до его опочивальни добравшейся, вкусивших  неудобоваримой пищи домочадцев, пришедших с благопожеланиями нового дня. Профессор отмахивался от них в сердцах:

– После оргии вчерашней видеть вас не желаю! Уйдите, противные! Вы во мне желание поесть нормально убиваете. Без меня теперь вкушайте агнцев своих. 

Братик не явился засвидетельствовать своё почтение. Наверное, или испугался, или обиделся после ночного шоу. Ну, да и Мордред с ним!

Хотя… 

Вот все припёрлись, а он… нет. 

Профессор чувствовал себя почти спокойно, читая в библиотеке работу Сенеки. Небольшая комната вмещала действительно обширное собрание древностей, были даже древнеегипетские папирусы, исписанные непонятными иероглифами. Сенека же, философ-стоик, всегда умилял Снейпа каким-то врождённым, что ли, мазохизмом, а этот опус рассказывал читателю о пользе голодания, но нет, не для здорового образа жизни, как считают ожиревшие магглы, а в целях воспитания характера ровного, нордического. 

– Сюда бы для полной коллекции романы маркиза де Сада и можно было бы сравнивать, кто кого перещеголял в разработке идей садомазохизма, этой своеобычной концепции мировоззрения, – со скрытой ехидцей думал профессор. 

А скрытой была переполнявшая его жажда позлословить, как обычно, всласть, потому, что не на ком вымещать её. Братик, оказалось, просто отправился в термы, где-то на час, опередив высокорожденного брата и Господина, к его удивлению, не спросясь о столь важном шаге. 

Мыться же в одном бассейне с Братиком, нет, об этом после того горячечного сна и речи быть не могло. 

– Не хватало только, чтобы мой "дружок" при всех встал на него, – думал Северус, лениво разворачивая свиток. 

Снейп после весёленькой ночки уже не был… на сто процентов уверен в собственной гомофобии. Напротив, он убедился в том, что Братик, пользуясь магическими знаниями, наверняка существующими у друидов уэскх`ке и переданных ему матерью, дочерью и сестрой вождя, грубо, по древнему обычаю, приворожил его, Северуса. Вот и явился в таком похабном сне, что на свежую голову не додуматься. Положим, фантазии не хватило. 

Обрывки же подобного рода знаний Снейп черпал из пошлых анекдотов пьяного в пыль, в труху Люпина. 

Только не было в тех анекдотах таких подробностей, как ощущение поцелуя, тяжести чужого, мужского тела, глянцевито поблёскивающих во тьме чёрных красивых глаз… сына рабыни, недостойного Господина дома, высокого статуса, к которому почти сразу привык Северус. Но именно этому худородному магглу, Братику, и суждено  продолжить славный, древний, патрицианский род Снепиусов. 

– Придётся Братику попотеть без меня, когда я исчезну из этого, уже задолбавшего меня мира, преодолев гомосексуальность, всё же латентную, и с помощью покровителей Папеньки найти себе достойную моего рода будущую супругу, худо-бедно, но патрицианку, – думал Северус о Братике с нескрываемым пренебрежением. 

– Ещё бы не думать о нём так, хотя он, вообще-то, хорошее дело для меня задумал, а я… заставил его ноги бешено отбивать ирландскую чечётку, то-то он испугался! – мысли профессора прыгали, как уж на сковородке.

– А то, не приведи Мерлин, привяжется Папенька: "Женись, о высокорожденный наследник мой и Господин дома!"

А мне что прикажете делать? Грубо заявить ему, как говорят… говорили… будут ещё говорить мои студенты друг другу: "Отвали!", или жениться и размножиться в этом времени? Но это уже извращение покруче, чем галлюцинация, наведённая на меня Братиком, стать предком самого себя… 

Да нет, тогда я просто-напросто исчезну из настоящей реальности, то есть, из моей реальной жизни в будущем. Ой, совсем запутался, где какая по-настоящему истинная реальность? Ведь в этой я и ем, и не только, и сплю, и читаю, правда, "ненастоящие", не сохранившиеся в моём времени опусы великих древних, но ведь так и должно быть! 

Раз эти труды не сохранились к моему истинному "настоящему", значит, им место именно здесь!..

 

… Труд Сенеки был позабыт. И так увлёкся Северус осмыслением своих двух  "настоящих", что сотворил себе эрзац сигареты и нервно закурил, да, в библиотеке! Даже про меры противопожарной безопасности забыл, стряхивая пепел прямо себе под ноги. Удобные это штуковины, земляные полы!

– Ах, как же хорошо было бы вымыться не неизвестно чьей мочой, а ароматным, дорогим из-за ингредиентов, на него пошедших, мылом, в собственной ванне, хотя бы и в Хогвартсе. Там мой личный домашний эльф Линки чуть языком её не вылизал, и сияла она эмалью, и не приходилось раздеваться на глазах десятка мужиков, и текла в неё освежающая, чистая, чуть прохладная по такой жаре вода…

Снейп уже изрядно накурил в хранилище свитков, папирусов и вощёных дощечек, когда в библиотеку ворвался свежевымытый Братик. 

– Нашёл я тебя, о высокорожденный брат и Господин мой Северус, по аромату дивному трубочек твоих, испускающих дым разноцветный! – радостно сообщил он. 

– И чему мы так радуемся, а, Квотриус? Развлёкся в термах? И как оно там, веселее, чем изображать дома недотрогу? С почином!

– Но… спешил я к тебе, Господин мой и брат, ибо за трапезой утренней не было тебя, и не мог я узнать, здрав ли ты?

– Вполне. И ты ведай, как знают уж все домочадцы, что не буду больше я принимать пищу с вами. Ибо после показательного вчерашнего выступления, кое устроил высокорожденный отец с моей… такой же матерью, появилось у меня стойкое, я бы даже сказал, навязчивое желание в одиночестве есть. Да и ты не будешь в следующий раз стесняться Господина своего и не осмелиться повеселиться даже. Ты ведь из-за меня столь сурово, стоически, – Снейп ухмыльнулся, – с рабыней обошёлся?

– Н-нет, не из-за тебя, о высокорожденный брат мой и Господин. Прости, но повторю я, что не люблю чужие вещи, а невольница сия, как все в доме, кроме Карры, принадлежат отныне тебе. Ибо слишком чист ты, дабы пользовать рабынь или рабов своих, да и нам, домочадцам твоим, с тех пор, как стал Господином дома, зазорно прикасаться к вещам неким без согласия твоего. 

– Но ведь ты, ты же хотел её! Знаю я сие, ибо прочитал мысли твои, – зачем-то солгал профессор. 

– Повторюсь, добрый мой высокорожденный брат и Господин, не желал я её вовсе. 

И если бы имел ты намерение прочитать мысли мои, увидел бы ты, о ком мечтал я, – смело заявил Братик

– Ах, ты, итить тебя к мордредовой тёще! – смачно выругался Северус и развязно продолжил, – Но что уж тут, замечательное выступление. Овации! Признаться, не ожидал от тебя, тихоня, такой смелости, посметь перечить своему Господину и магу. 

В общем, родителям уже о своём решении я сообщил, а теперь и ты поспел вовремя, дабы услышать его из моих уст. Потому, что сейчас моя очередь, Братик, идти в термы, хоть ты и был столь любезен ночью, что окатил меня ледяной водой. Но, молчу-молчу, ведь сделал ты это не из дурных побуждений, а под заклинанием. 

При виде по коровьему хлопающих ресниц визави, зельевар терпеливо разъяснил:

– Говоря инако, временно был ты не в себе, а под влиянием чародейства моего. А посему не виню я тебя ни в чём, кроме…

Северус привычно обвёл контур губ указательным пальцем и услышал попусту сдерживаемый, но своевольно вырвавшийся вздох Братика. 

– Кроме, пожалуй, вещи единой, кою, знаю я, можешь ты исполнить для меня. 

Снейп понимал, что балансирует на грани между здравым смыслом, присущим ему, как любому англичанину, и мистикой, к которой относился не то, чтобы небрежно, сам являясь волшебником, но с опаской. 

И всё же он решился, а термы…  подождут. 

– Не знаешь ли ты, Квотриус, от матери своей или рабов бриттских родов иных, чьи наречия ты, надо думать, понимаешь хорошо, о практике друидов? Не могут ли оные порчу насылать на сородича неугодного?

– Да, высокорожденный брат и Господин мой Северус, знаю, но не от матери, коя принадлежит по рождению к семье вождей военных, но не династии друидов, а из свитков ромейских, многомудрых, в коих пишется и о верованиях варваров. 

А наречий бриттских, различных меж собою, вовсе не разумею я, ибо и с матерью своей говорил всегда на латыни благородной.

– Вот оно как, у бриттов уже сложились династии магов стихии Земли, – профессор заметил это с удовлетворением от добытой задаром информации. 

Ведь он прекрасно помнил… какую цену заплатил Волдеморту за возможность приобщиться к тайным, герметическим основам бытия и мироздания. 

– И да, друиды обладают поистине великими знаниями в части приношения жертв духам и богам, – тем временем продолжал Квотриус, – Но пишется мало о волшебниках сих. Лишь то, что не используют они для колдовства своего таких вот палочек деревянных, как у тебя, о высокорожденный брат мой и Господин. 

Но неужли ты, путешествуя по свету, не встречал священных рощ друидов? В Альбионе множество их, даже у Нелюдей священные леса есть, в кои заходят лишь шаманы их, да и то, редко, лишь по необходимости большой, к примеру, когда вымирает племя. 

Хотя, наверное, перемещался ты в образе птицы, дабы проделать путь по Ойкумене всей и за пределами её, и мог не разглядеть, верно, малых, с высоты полёта твоего, людей. 

– Откуда узнал ты анимагическую форму мою?!? – взревел Северус, забыв, что молодой человек только сделал кажущееся ему разумным допущение. 

Поразмыслив, он уже спокойно, с достоинством добавил, взглянув на перепуганного гневом своего брата и Господина, Квотриуса, и просто пожалев маггла:

– Подумал я, сам ты колдун еси, раз узнал, что для перемещений на расстояния, вот как отсюда до Лондиниума и много далее, превращаюсь я в ворона большого. 

Братик при этих словах профессора-анимага упал на колени и опять уткнулся носом и лбом прямо в сигаретный пепел. 

– А ну встать! Ты же только что вымылся, точнее, тебя помыли, но так и норовишь свалиться мне под ноги. 

– В ноги, Господин, в ноги… 

Припасть к стопам твоим и облобызать их, сие суть честь великая для грязного полукровки!

– Ну и ползай тут, в пепле, а я пошёл. Кни… Свитки соберёшь сам, и, кстати, откуда такая замечательная во всех отношениях коллекция порнографии?

Да встать же! Я так велю! Ещё раз спрашиваю, а то заползался совсем ты и не слышал ничего. Так вот, повторяю медленно, по слогам: от-ку-да… 

– Слышал я вопрос твой, о высокорожденный брат и Господин мой Северус. Сие… подарил отец мне почти год тому, дабы… захотелось мне жениться, – краснея, аки невинная девица, мямлил Братик. 

– Но не помогло мне, всё равно не хочу я, а ныне чувствую, вовсе не захочу никогда! – быстро пробормотал Квотриус.

– Это почему же не захочешь ты?!? Сказал же я, такова моя воля, воля твоего Господина! 

Снейп по привычке угрожающе навис над молодым человеком, как над нашкодившим студентом. 

– Сие… потому, как не мне жениться теперь надо, а тебе, о высокорожденный наследник патрицианского рода Снепиусов, о мой Госпо… 

– Хватит! Хватит о женщинах! В мои планы вовсе не входит жениться на какой-то развратной, чистокровной дурочке!

– Но матерь твоя молила всех богов и денно, и нощно, так, что слышал я, дабы чудом великим вернулся ты из небытия, в кое случайно она отправила тебя! Ради патрицианского наследования и продолжения рода твоего, отца и матери твоих, и предков многих!

– Я теперь Господин дома, и я не же-ла-ю же-нить-ся! 

Просто иные планы у меня на год сей. 

Северус договорил уже спокойно, перестав плеваться от злости, привычно взяв себя в руки. 

 

Действительно, в планы Снейпа входили розыск среди излишне большого пока народца х`васынскх` победителя магической дуэли, разыгравшейся в Последней Битве, и возвращение с более сильным, чем прежде, магом в "настоящую" реальность, в начало двадцать первого века. И уж вовсе не какая-то там женитьба. Из-за неё же дети пойдут, в конце-то концов! 

Взять легион, можно с Папенькой и Братиком, раз они опытные воины, и прочесать все стойбища обезглавленного родового союза. 

Но… должно быть, проклятые дикари кочуют по значительной территории. А, что значат варвары против закалённых в борьбе с такими же бриттскими племенами ромейских легионеров?

Главное в этом рискованном мероприятии – самому остаться в живых, а для этого нужна не только волшебная палочка. Наставник Альворус, чистокровный пожилой волшебник из обедневшего рода, обучал юного Северуса фехтованию на рапирах, когда наследник и единственный сын овдовевшего Рериуса Снейпа возвращался из Хогвартса на каникулы. 

Значит, рапира… 

– В Сибелиуме должна, да просто обязана быть кузня. Основное, объяснить кузнецу, плебею или простому колону, не важно, только чтоб сообразительным был, – напряжённо думал профессор, – как выковать принципиально иной вид оружия, более действенного в бою, чем привычные гладиусы. Спата мне не подойдёт, она слишком тяжела и не привычна для руки. Этот тяжёлый меч задуман и реализован, как рубящее оружие, в отличие от рапиры, способной, конечно, изрядно поранить пуанкаре*, но, в основном, колющей.

Ведь у варваров длинные, железные мечи и наконечники копий и стрел. Хоть железо и дрянное, в этом я убедился, в ту злополучную и для меня, и для наевшегося "травки" Нуэрдрэ, ночь, рассматривал его копьё. 

Просто, когда мы были ещё с Минервой… 

Что же с тобой сейчас, трусливая женщина?.. Думаю, погибла бесславной смертью. 

Так вот, при появлении колесниц воинственных х`васынскх` я был в состоянии крайней ажитации, плюс ко всему не было времени на размышления, в солнечных бликах оружие бриттов показалось медным, но уже в пути выяснилось, что оно железное. 

Итак, что мы будем иметь? Трёх- или четырёхгранный, стальной клинок длиной до трёх футов, обязательно с гардой, пусть и простой, сложную он не выкует. Так, получается около двух с половиной кубитусов**. Колющее оружие, способное при хорошем владении им, а у меня оно есть, перерезать противнику горло. По-моему, этого довольно, ведь орудовать родовым мечом Снейпов меня учили недостаточно для ведения настоящего боя. 

Да и такой длинный меч был бы перебором, у варваров же мечи лишь чуть длиннее гладиусов и уж много короче спат!

Ха! Подумать только, профессор Зельеварения Хогвартса, школы волшебства и магии, Мастер Зелий, признанный, первый в Европе алхимик, не раз ездивший на конференции и поражавший коллег своими докладами и язвительной манерой вести дискуссии, волшебник в неизвестно теперь, каком поколении, но всё же… 

И этот самый Северус Снейп будет убивать не ядом, не на магических дуэлях, как в страшные, слава Мерлину, ушедшие безвозвратно времена шпионажа на двух самых одиозных личностей того, "настоящего", времени, а, взяв холодное оружие в ручки свои белые, запачкает их в крови древних бриттов…  

Не смешно. Хотя после лорда Уоррика… 

Нет, не буду вспоминать об этом недоразумении… 

Так думал Северус, оставшись в покое и желанном одиночестве. 

 

Для желанного покоя ему пришлось вытолкать из библиотеки назойливого Братика, старающегося обнять ноги и облобызать туфли из драконьей кожи. Маггл ажно слезу пустил от "величия высокорожденного брата и Господина своего Северуса, способного менять облик прекрасный человеческий на тело мудрейшей птицы Альбиона, коий суть великий, чёрный, как безлунная ночь, ворон, и могущего летать како величественная птица сия". 

И так достал Снейпа высокопарный слог унижающегося Братика, что тошно стало, но в груди предательски защемило, и в помыслах остался и маячил Квотриус, как ни занимал себя Северус мыслями об оружии вообще и о рапире в частности, необходимому и единственному холодному оружию, с которым он хорошо ладил. 

Странно это всё, загадочно и неясно… 

– Отчего Братик… так относится ко мне, будто я невиданная диковина, более того, драгоценность? Не понимаю. 

Папенька после неудавшейся оргии холоден, как и положено настоящему ромею, да он вообще не из чувствительных. 

Маменька в откровенной прострации, мол, что она сделала такого, что её восставший из мёртвых "сыне" не желает более трапезничать с семьёй?

А вот Братик… будь он девицей, я бы подумал, что он влюбился в меня. Да, он же полукровка-дикарь и способен на более сильное и откровенное выражение эмоций, чем "мои родители", патриции… 

А вдруг он и вправду влюбился… в меня? Вот ведь незадача какая… 

Если только он действительно не колдун и не ворожит, чтобы приходить ко мне по ночам в  живых, явственных снах, которые ярче реальности, таких… наваждениях. 

Вот сегодня ночью и проверю. Если взялся "любить" меня во снах, значит, явится снова, и сон будет куда более… откровенным, не знаю, как и подумать об этом. Это же противоестественно для меня… 

Но не в эти развратные времена, одни финикийцы и мальчики со здоровенными солдатами Императора чего стоят… 

Похоже, я слишком сильно напрягаю мозг все эти дерьмовые деньки, да и ем мало, а уж о снах лучше даже не вспоминать. Словом, я просто теряю память, пусть кратковременную, это лишь рассеянность.

Пройдёт, мне нужно выспаться, отъесться, потом все дела поделать, да и спокойно возвратиться в своё, нормальное время.

Нет уж, здесь мне не место ни по какому критерию!

Северус решительно взялся за "Сатиры" Публиуса Овидиуса Насона, они нравились ему больше аналогов Ювенала и… снова забыл обо всём. И о термах, и о холодности Папеньки, и о предполагаемой женитьбе, и о Братике, и даже о рапире… 

 

А вот о Господине дома никто из семьи не забыл. Трапезничали на ночь самой сытной и тяжёлой пищей потому, что у римлян считалось, после такой еды и крепче спится, да и на утехи ночные сил остаётся довольно. Но наследник-чародей с утра телятины постной откушал, да день целый в библиотеке пролежал, пуская дым из ниоткуда появляющихся тонких, коротких трубочек… 

 

… За чтением незаметно наступил вечер, рабы предложили Господину и домочадцам совершить быстро ставшие для Северуса обычными, бесполезные с его точки зрения, "гигиенические процедуры". 

Они заключались в умывании лица и рук и прополаскивании рта в подогретой воде с мешающимися размоченными лепестками роз. Ну, и обязательно посетить разгороженное отхожее место, где для мужчин установлена зловонная кадушка. Мочу собирали бочками по всему городу и доставляли в термы. 

Снейп засыпал с чувством тревоги и… ожидания. Ему желательно было и разоблачить Братика, обвинив его поутру в ворожбе, и… хотелось отчего-то, чтобы сон повторился, но с ещё большими подробностями. 

Северусу было стыдно признаться самому себе в этом желании, но проклятая "почти" девственность в сорок три года откровенно утомляла. Не с профессором Синистрой же романы крутить, она годилась ему в матери, хоть и сильно симпатизировала Мастеру Зелий, увлекающемуся астрономией, а вот про девицу Тонкс думать не хотелось. 

 

Зато пришёл долгожданный сон. 

Квотриус, медленно, пуговка за пуговкой расстёгивающий его сюртук, бережно снимающий жилет и уже мешающую разгорячённому телу рубашку; 

Квотриус, нежно целующий его в губы, веки…  

– О-о, боги!.. Мужской поцелуй это что-то с чем-то… 

Квотриус, медленно запускающий ему руки за шею и склоняющий к себе, алому, как кровь на снегу, рту; 

Северус, сам целующий брата, нежно проводящий языком дорожку из-за мочки уха по шее до ключицы; 

Северус, сам запускающий руки под тунику брата, снимающий её рывком через голову; 

снова Квотриус, несмело целующий безволосую грудь брата…  

– Ну же, смелее!.. вот так, так, так… 

Северус, сам прикусывающий крохотный розовый сосок; 

Северус, сам слышащий нескрываемый, восхищённый, такой желанный стон-вскрик брата;

Квотриус, уже на коленях, облизывающий кожу вокруг пупка брата; 

Квотриус, расстёгивающий пуговицы на брюках брата, приспускающий шёлковые трусы; 

Квотриус, берущий жаркими руками эрегированный член брата и вопросительно смотрящий  в глаза; 

снова сам Северус, мгновенно проникающий в мозг Квотриуса и видящий там такое море доверия, страсти, настоящей, отнюдь не братской любви и почтения; 

ласковый, прекрасный Квотриус, затапливающий Северуса этим теплом, разгорячённым воображением, рисующий такие картины неземной любви, что брат утопает в неге и… 

 

Северус протяжно застонал: 

– Кво-о-триу-у-с… 

И вошёл в опочивальню Северуса брат, нагой, прекрасно, атлетически сложенный, и опустился на колени перед ложем его, и промолвил:

– Брат мой высокорожденный и Господин дома, Северу-у-с-с… 

– Возляг рядом, Квотриус. 

– Ты, ты… Северу-у-с-с, позволяешь?.. 

– Ляг же, скорее, прижмись ко мне, нет, сначала раздень меня… 

Квотриус старательно расстёгивает странные, мелкие фибулы на драгоценной тунике брата, так плохо слушающиеся огрубевших от рукояти меча пальцев… но справляется… 

– Боги, сколько же одежд носит брат одновременно! И все надобно расстегнуть и снять, ибо я наг, Северус же одет… 

Последняя одежда сброшена, но… остались варварские, красивые штаны… 

Их тоже нужно снять. 

Брат всё же сжалился над ничтожным полукровкой, и сам освободился от штанов, да так ловко… 

Но на нём осталось ещё одеяние, без фибул и разрезов, странное нечто, надетое на бёдра и прикрывающее срам, похожее на повязку Нелюдей, но тряпица сия не болтается свободно, как у них. Да и нелепо предположить, если бы на Северусе, хоть он и провёл жизнь средь варваров, но всё же патриции, была вещь такая же, как на Нелюдях диких… 

Сорвать!.. Не получается, да и сердится брат на попытку мою. 

Сие суть одежда невиданная, скрывающая… 

Верно, на пенис свой чародею смотреть запрещено?

Но как же брат мой удовлетворяет себя в набедренном одеянии, столь плотно прилегающем к телу?.. 

А, вот освобождает он себя из шёлковой, таинственной одежды… 

Боги, как же Северус красив сейчас, нагой! И глаза его светятся безлунной, тусклой ночью… 

Тонкий он, хрупкий, словно из воска лесного, белоснежного… 

Как же груб я в сравнении с ним!.. 

Коснуться естества его?.. 

Страшно мне, что разгневается он велико, но хочется до боли, жжения в паху… 

Вот хоть бы дотронулся он, пусть не до груди или живота, а лица лишь… Интересно, что почувствовал бы я, коснись он губ моих пальцами?.. 

А коль губами? Боги, он собирается, иль кажется мне сие, поцеловать меня?.. 

Да, о, долгожданный поцелуй желанный! Какой он нежный, брат мой… 

Вот теперь и я могу, наконец, коснуться уголка губ его…  

Они слаще мёда… 

Увы, на большее я не осмелюсь… 

Он прикусывает мне мочку уха-а-а! Что же за ласка сие невероятная! Почему молчать? Мне же так хорошо с тобой, так пускай все слышат… 

Ах, да, мы же братья… но сводные, брат мой… 

Северу-у-с-с! Знай, готов кричать я о любви нашей на каждом перекрёстке городском! 

Не надо?.. Но отчего? Разве любовь нечистой может быть? 

Отчего граждан всех оповещают о Союзе заключённом? Дабы радовались все и молились о жизни счастливой супругов новых… 

Разве любовь наша запретна?

О, снова говоришь ты на языке, коего не разумею я… 

Прошу, хоть уверен я, что ведаешь языки Ойкумены всей, перейди на наш… 

Можно мне поцеловать ещё раз тебя, родной?.. Не спрашивать, но целовать? И ты не станешь гневаться?.. 

Ах… слава Амурусу, Стреляющему Метко! Слава Венере светлокудрой! Воистину слава!

 

– А можно я поцелую тебя… там?.. 

Так хочешь ты сего?.. Нет, не умею я, зачем нужно было мне сие с Каррой?

И женщин тоже можно целовать… там? Но поверь, не её…  Ты же видел старуху мерзкую, так отчего говоришь так… 

– О, Квотриус, сильнее, сильнее… 

Вот так, красавец мой… 

Так, о-о-о, так! Ещё, брат мой, целуй же крепче. Ещё-о-о-о!

Северус излил семя, много семени в глотку сводного "брата", Квотриус же догадался проглотить его. 

Теперь оба лежали, обнявшись, и самозабвенно целовали друг другу губы, веки, брови, виски с неистово бьющимися жилками, потом перешли к шеям, целовали, лизали и покусывали их, ласкали нежную кожу на ключицах. 

Северус спустился ниже, прикусил оказавшийся и наяву маленьким и розовым, сосок Квотриуса, тот громко вскрикнул и изогнулся с какой-то звериной грацией, потом младший "брат" сделал то же самое с затвердевшим, коричневым соском Северуса, а он прикусил губу и животно застонал… 

 

… – Я опять кончил во сне. Боги, что же мне снилось?.. 

Квотриус. Братик. 

Опять волхвовал, и снова наколдовал мне эротический сон, да какой откровенный и… живой. Посмотрю я утром пораньше в глаза его бесстыжие. Ой, что-то будет в них? Вот и прочту. Ну, я ему покажу! 

Да всё ты уже показал ему, успокойся, Сев. 

Он разве только задницы моей не видел, а в остальном… 

Да я не только принимал щедро расточаемые ласки Братика, но и сам дарил, да что вытворял, вспомнить стыдно!

… А было ли это всего лишь сном?.. 

 

_____________________________________________________

* Пуанкаре – слегка утяжелённый режущий и колющий наконечник рапиры.

** Кубитус, дословно "локоть", равен сорока четырём сантиметрам.