Привет тебе, Барак Хусейн Обама,

иль попросту Барак, для простоты.

Прости, что я на ты вот так вот прямо.

Ты тоже можешь быть со мной на ты.

Мы в курсе, что у этих ваших Штатов —

куда я скоро в гости соберусь —

имеется довольно много штампов

насчет страны с названьем кратким Русь.

Чтоб ты представил быт далеких россов,

я подготовил список из пяти

обычно задаваемых вопросов

и правильных ответов. Захвати.

Где нервы вам империя трепала —

сейчас разверзлась черная дыра.

У вас о русских судят как попало,

а все сложнее раза в полтора.

Начнем с того, что злобные соседи

разносят слух (Европа ли, Орда) —

как будто здесь на улицах медведи.

На улицах — отнюдь, а в Думе — да.

Не верь, однако, их ужасной славе,

о коей все кричат наперебой:

у вас слоны сражаются с ослами,

у нас медведь един с самим собой,

и по всему тверскому околотку

бежит в испуге мелкое зверье…

Вот штамп другой: у нас тут любят водку.

Не любят, нет. Но как тут без нее?

Не усмотри, пожалуйста, лукавства

или насмешки в пьяном кураже —

мы пьем ее как горькое лекарство,

а то с ума бы спрыгнули уже.

От многих советологов ученых

доносится и вовсе ерунда —

что будто бы у нас не любят черных.

Своих не любят, нет, а ваших — да.

В любом своем прорыве и провале,

в бесчисленных страстях родной земли

за то, что ваших негров линчевали,

мы снова уважать себя могли.

Ты будешь ощущать себя как дома,

все будут сострадать тебе притом —

у нас тут все жалели дядю Тома,

живя стократ страшней, чем дядя Том.

Наверное, среди переполоха

российских либералов меньшинство

успеет крикнуть: «Здесь ужасно плохо!».

Так ты не верь. Все, в общем, ничего.

Конечно, этот кризис бьет по нервам,

и кое-кто попал под колесо,

но, знаешь, по сравненью с сорок первым

(а с ним у нас тут сравнивают все)

любая ситуация бледнеет.

Наш социум устроен по уму:

элита никогда не обеднеет,

а прочие привыкли ко всему.

Стабфонда, может, хватит на полгода,

воды у нас опять же по края…

Ты, может, спросишь: где у нас свобода?

Свобода есть, у каждого своя.

У нас — свобода лаяться свободно

о власти, о кинжале и плаще;

у них — свобода делать что угодно:

и с тем, кто рот открыл, и вообще.

 Такой свободы даже слишком много,

тут ею все буквально залито, —

а то, что телик врет, так ради Бога.

Его давно не слушает никто.

С тревогой подхожу к другой проблеме,

воистину проблеме всех проблем.

Тут говорили, что у нас в тандеме

старшой — злодей, а младший — не совсем.

Оставь свои наивные идеи,

задумайся о чем-нибудь ином.

Они в тандеме оба не злодеи,

и сам тандем, признаться, не бином.

Наверное, иной застынет немо,

но ты поймешь. Усвой себе одно:

у нас тут все по принципу тандема,

поскольку у всего двойное дно.

Страна глупа, но в ней ума палата;

не ценит слов — но ценит сильный жест;

страна бедна — однако так богата,

что никогда никто ее не съест;

страна слаба — и все ж непобедима;

страна плоха — и все же хороша,

и наш тандем, не будь я Быков Дима, —

орел и решка одного гроша.

На аверсе у нас орел двуглавый,

на реверсе — практический расчет,

но ты не обольщайся громкой славой,

что между них конфликт проистечет.

Ты давеча заметил о премьере —

мол, в прошлом он стоит одной ногой,

но борется с собой по крайней мере

и в будущее топает другой.

Премьер не стал глотать твою подначку

и солоно заметил, как всегда,

что мы стоять не можем враскорячку —

одной ногой туда, другой сюда…

Не стану подражать ехидным рожам,

что прекословят лидерам своим, —

но на ухо шепну, что очень можем

и, если честно, — вечно так стоим.

В ней наш ответ на вызовы, угрозы,

на вражеские шашни и клешни…

Устойчивее шаткой этой позы

мы ничего покуда не нашли.

Раскусишь эту главную задачку —

и все предстанет ясным, как пятак.

Ты не сумел бы править враскорячку —

а здесь, в России, можно только так.

Услышав краткий мой путеводитель,

который я вручить не премину, —

ты скажешь нам: ребята, не хотите ль

покинуть эту странную страну?

Ведь это не Отечество, а бездна,

болотный газ, беспримесная жесть…

А я скажу, что нам она любезна,

причем такая именно, как есть.

Какая ни угрюмая, а мама.

Так любят невезучую семью.

И Родину свою, мой друг Обама,

мы б не сменяли даже на твою.

Мы любим наши розвальни, разливы,

расхристанность, расплывчатость в судьбе,

 и сверх того мы очень терпеливы.

Но если скажет кто-нибудь тебе,

что будет вечным это время срама,

разврата и бессмысленных потерь, —

то ты не верь, пожалуйста, Обама.

И я не верю, брат, и ты не верь.

Разногласия, лево и право
и другие людские дела
отступают при виде удава
или крысы размером с вола
Вроде трижды сменилась эпоха,
но опять меня сводит с ума
переписка лукавого Коха
с Шендеровичем Виктором А.
Что-то новое слышится в тоне
иссякающий тестостерон?
этих писем о давнем разгоне,
некрасивом с обеих сторон.
Признаю не без легкого вздоха,
не без тайной уступки врагу,
что ни роль, ни позицию Коха
безупречной признать не могу,
но не ведаю, кто безупречен.
Все двусмысленны, всех развезло:
разве только Сурков или Сечин —
безупречное, чистое зло.
Разве много различий нароешь
меж бойцами, помилуй их Бог?
Лучше пишет пока Шендерович,
но быстрей развивается Кох;
несмотря на тогдашние страсти,
их позиции в чем-то сродни -
в отношении к нынешней власти
вроде сходятся оба они.
Не скажу, что совсем они близки,
но на нынешнем, блин, рубеже
мне мерещится в их переписке
состраданье друг к другу уже.
Я и сам по себе замечаю,
по тому, как потеют очки,
что былых оппонентов встречаю
с умилением даже почти.
Пусть признанья мои некрасивы -
но признаюсь, слезу уроня:
уникальные те коллективы
раздражали понтами меня,
и Гусинского, честное слово,
не считал я героем в плаще,
потому что он был за Лужкова,
а Лужков мне казался ВАЩЕ;
но такие суконные рыла
нас теперь потянули ко дну,
что страна нас почти примирила
и забросила в шлюпку одну.
Разногласия, лево и право
и другие людские дела
отступают при виде удава
или крысы размером с вола,
а война олигархов и Коха
не сказать, чтобы стала пустой —
просто им одинаково плохо
под одною навозной пятой.
НТВ, разумеется, краше,
чем семейственно-царственный дом,
но на фоне движения «Наши»
их уже различаешь с трудом.
Как действительность ни приукрась я,
к нам она повернулась спиной.
Что идейные все разногласья
перед ликом породы иной?!
Общий путь оказался недолог.
В споры я и теперь вовлечен,
но расскажет о них антрополог —
идеологи тут ни при чем.
Все сравнялись на фоне кретинства
в изменившейся круто стране:
вон премьер на коньках прокатился,
надпись «Путин» неся на спине…
Вон и суд, осознав свое место
и застыв перед новым вождем,
признает незаконность ареста
для того, кто уже осужден, —
не поверишь, какая уступка!
Гуманизма почти торжество…
Все раскачано, зябко и хрупко,
и больно, и по сути мертво, —
так что Кох с Шендеровичем, скажем,
повторяя все те же круги,
по сравнению с этим пейзажем
не такие уж, в общем, враги,
хоть Альфред оппонента ругает,
да и Виктор ответы припас…
Лишь одно меня нынче пугает:
ведь не кончится это на нас?
Ведь потом, с нарастанием фальши,
с продолжением дрожи в верхах, —
деградация двинется дальше,
и настанет такое, что ах.
По сравнению с обликом новым
(не спасут валерьяна и бром!)
будут выглядеть Сечин с Сурковым
абсолютным, бесспорным добром.
И в кровавой дымящейся каше,
возвратившей страну в мезозой,
мы припомним движение «Наши»
с ностальгической пьяной слезой.

* * *