Давно ли вы исповедовались? Есть ли желание и потребность в этом?

Это не праздные вопросы, которыми можно задаваться, сидя за чашкой вечернего чая у книжной полки. Я имею в виду исповедь не как религиозный обряд, который приходится совершать, а как насущную необходимость души. Открыться перед другим человеком, особенно близким, пусть даже и ушедшим из жизни, предполагает полную искренность и желание пустить другого в святое святых своей души. И это не просто.

Но иногда исповедь – это единственный шанс сохранить то, что ускользает из твоих рук. Это единственная форма существования не просто некоторых объемов информации, но самой личности. А что делает нас людьми, личностями, как не память? И что же происходит, когда память начинает разрушаться, будто кто-то стирает кадр за кадром самое важное в нашей жизни?

Роман каталонского писателя Жауме Кабре «Я исповедуюсь» («Jo confesso») привлек мое внимание своим названием. Коротким, ярким и полным ассоциаций. Роман вышел на родине писателя в 2011 году и в том же году был назван одним из крупнейших литературных событий. В 2015 году книга появилась на русском и еще 19 языках мира. Сам писатель утверждает, что закончил роман 27 января 2011 года, в день годовщины освобождения Освенцима. Он работал над ним почти 10 лет.

Моя новая статья о легендарном педагоге, журналисте и философе Симоне Соловейчике, воспитании и свободном человеке.

Эта книга валялась в аудитории педвуза полгода, никому не нужная, забытая, так и не прочитанная теми, для кого она писалась. Некоторые страницы даже склеились друг с другом от сырости. Я открыл книгу на первой попавшейся странице, пробежал по строкам беглым взглядом и… не смог оторваться. Текст притянул к себе, я даже отметил, что время от времени вслух произношу: «именно… в точку… ведь верно же».

«Шестилетний умный мальчик грустно говорит маме: «Я думал, вы с папой хорошие люди, а вы нет, вы недобрые, вы меня не любите. Я у вас всегда виноватый». За вопросом «виноват?» или «не виноват?» скрывается вопрос «люблю» или «не люблю». Ребенок все время виноват перед нами? Значит, мы его не любим. Скорее всего мы боимся за него, но страх не любовь. Или мы стыдимся своего ребенка перед другими людьми, что тоже весьма не похоже на любовь. Виноват - значит, нелюбим. Любимые не виноваты! И значит, мы перед ребенком виноваты во сто раз больше, чем он перед нами: на нас лежит тяжелый грех нелюбви к собственным детям».

Хорошая книга очень быстро становится твоим собеседником, с которым ты можешь соглашаться, а можешь и спорить, но не остаешься равнодушным. Так у меня произошло и с книгой «Педагогика для всех», которую написал журналист, педагог и философ Симон Львович Соловейчик (1930 — 1996). Он был личностью легендарной и выдающейся, ему словно было тесно в узких рамках одной профессии. В нем совмещался прекрасный полемист и журналист, педагог, философ, писатель. Сам же Соловейчик называл себя сочинителем.

Моя новая статья об Александре Иванове, его шедевре "Явление Христа народу" и живописном коде.

Вокруг его фигуры при жизни ходило много легенд и кривотолков. Одни считали его святым подвижником, посвятившим себя высшей цели, другие гордецом, считающим себя чуть ли не новым мессией в живописи. А он много лет продолжал работать над самой главной своей картиной, полотном, которое, по мнению художника, должно произвести переворот в душе человеческой, стать воплощением всемирной истории, ее началом и ее завершением.

Я очень хорошо помню тот день, когда мама повезла меня в Третьяковскую галерею, обещав, что я там увижу самую великую и грандиозную картину в истории живописи. Накануне поездки я плохо спал, ворочался с боку на бок и пытался представить, что за картину я увижу. На следующий день мы к открытию уже были у касс музея. Но мама не спешила меня провести в зал с картиной, мы обошли несколько залов прежде чем я увидел ее.

Сначала я подумал, что меня обманули. Картина действительно была грандиозных масштабов, занимала всю стену. Но что же в ней особенного? Я ожидал невероятных пейзажей или масштабных батальных сцен, а тут… библейский сюжет, фигура приближающегося к толпе людей Христа. И это все? «Подожди, - сказал мне тогда мама, будто почувствовала мое нарастающее разочарование. - Не спеши. Просто смотри на нее, постарайся рассмотреть картину внимательно. Не говори ничего».

Я стоял и смотрел на живописное полотно, вокруг меня проходили люди, слышны были шаги, посторонние звуки и тут что-то произошло. Звуков не стало, картина постепенно стала заполнять собой все пространство. И я очутился внутри. Услышал как вода плещется о берег, как ветер колышет ветви растущего рядом с рекой дерева, как переговариваются друг с другом люди. Это было мое первое знакомство с великой картиной русского художника Александра Иванова «Явление Христа народу». Потом я неоднократно приходил в тот зал, и привел туда свою дочь, боясь, что она не ощутит того восторга, какой ощутил тогда я. Но нет, она тоже была поражена этой картиной, и мы потом много говорили о том, в чем же заключена тайна этого живописного шедевра.

Великий русский живописец и мыслитель Александр Андреевич Иванов родился 16 июля 1806 года в Санкт-Петербурге в семье профессора живописи Андрея Ивановича Иванова. В одиннадцать лет он поступил «вольноприходящим» учеником в Императорскую академию художеств, где воспитывался под руководством своего отца. Официальным руководителем Иванова по Академии был профессор Ф. Е. Егоров.

Ну вот и опубликована очень важная для меня статья, где я пишу о конфессиональном романе и книге М. Робинсон "Галаад". Что называется программный для меня текст.

Возможно ли появление великого протестантского романа? Этот вопрос с некоторым скепсисом я задаю себе уже не один год. Когда мы говорим о шедеврах христианского романа (я возьму этот термин на вооружение за неимением лучшего, который бы четко и ясно давал понять саму суть направления литературы, в котором написано произведение), мы вспоминаем гигантов литературы: Ф.М. Достоевского, Франсуа Мориака, Жоржа Бернаноса, Клайва Льюиса, Генрика Сенкевича, Гилберта Кийта Честертона и Джона Толкина. Но как обстоят дела с протестантским романом?

Сначала выведем за скобки Клайва Льюиса, его конфессиональная принадлежность никак не влияла на написанные им произведения. Он всегда и прежде всего был апологетом христианства, и этим и отличается его фантастический цикл «Хроники Нарнии». Но что же тогда можно назвать протестантским романом?

Попробую на это ответить для начала на примере романа католического. Здесь мне достаточно легко рассуждать, потому что есть, как минимум, два автора, которые возвели католический роман на вершины мировой классики, и теперь весьма нелегко добраться до покоренной ими вершины. Итак, почему же Франсуа Мориак и при чем здесь католический роман?

Творчество Мориака является уже не просто достоянием французской национальной литературы, но и литературы мировой. Пожалуй, он единственный писатель своего поколения, который смог доказать, что христианская мораль может выдержать испытание многочисленными катаклизмами XX столетия. Франсуа Мориак — лауреат Нобелевской премии, член Французской академии и один из самых значимых писателей XX века. И он в принципе достоин отдельного разговора.

Вы хотели списков для летнего чтения в отпуске? Их есть у меня. Моря новая статья с моим списком летнего чтения. Хотя список получился не для развлечения, скорее для вдумчивого чтения. В моем списке оказались романы Джона Бойна "История одиночества", Валерия Бочкова "Время воды", Колма Тойбина "Бруклин", "Изгои" Хинтон и много нон-фикшна.

Есть старая, но очень популярная до сих пор шутка про книги. Девушка спрашивает молодого человека: «А какие книги ты взял бы с собой на необитаемый остров? Я взяла бы Пруста, Бланшо, Маркеса и Бодлера». На что ей молодой человек отвечает: «Я взял бы книги по сельскому хозяйству, ботанический атлас, и медицинский справочник. А ты умрешь». Шутка банальная, но симптоматичная.

Можно разразиться долгими и нудными размышлениями, что же есть выживание на самом деле. С чем мы связываем жизнь вообще и какое место культурные, духовные и интеллектуальные ценности занимают в нашей жизни. Но летом, когда неустойчивое тепло напоминает нам о бренности всего сущего, размышлять над этим не очень-то и хочется. А желания довольно простые: сбежать куда-нибудь на теплый, комфортабельный и ограниченный по времени пребывания необитаемый остров от суеты и насущных проблем. И вот тогда вопрос, что же взять собой на локальный вариант уединения, не покажется таким уж банальным.

В школьном детстве нам на лето давали длинный список литературы, одно чтение которого повергало многих из нас в уныние. Ну что ж, а давайте составим свои списки чтения, которые бы помогли нам скоротать вечернее время, когда не хочется думать о проектах, делах, коммунальных платежах и прочей актуальной сиюминутности. Мой список будет состоять не только и не столько из новинок, сколько из тех книг, которые, по разным причинам, могли пройти мимо вас или из тех книг, которые почему-то остались в тени раскрученных бестселлеров книжного рынка.

Начну я с нехудожественной литературы, которую принято обозначать сейчас как нон-фикшн. Часто именно эти книги проходят мимо нашего взора, если только мы сами не ищем подобные издания для своего чтения. Рынок нон-фикшн сейчас очень динамично развивается во всем мире, не исключением является и отечественный книжный рынок.

Моя новая статья о Николае Пирогове, его двойной истине и хирургической метафизике. Много букв, но оно стоит того :-).

Недавнее заявление известного телеведущего Владимира Познера об атеизме, вере в Бога и кострах инквизиции в очередной раз подкинуло дровишек в старый костер дискуссии об общественном статусе веры и совместимости веры в Бога с научным знанием.

Есть у Вселенной Творец и познаваем ли Он? Этот вопрос будоражил пытливые умы на всем протяжении существования человеческой цивилизации. Как мы можем познавать окружающий нас мир, и что мы получаем в результате «в сухом остатке», пожалуй, это вопрос вопросов до сих пор. И на этом фоне уже столетия ведутся жаркие дебаты о том, совместима ли вера в Бога и наука. Каждое поколение отвечает на эти вопросы самостоятельно, опираясь на богатый материал, оставленный предыдущими поколениями.

В этой сложной теме всегда наиболее интересен, что называется, взгляд изнутри. То есть мне всегда было интересно, как сами ученые отвечали на вопросы о вере и познании мира, вопросы метафизики и материализма. В 70-е годы XX века на Западе была издана книга «Мы верим», в которой 53 выдающихся ученых, из них многие – Нобелевские лауреаты, поделились своим взглядом на вопросы веры. Тогда она вызвала бурный резонанс и общественные дискуссии.

Являясь автором радиопроекта о науке и познании окружающего мира, я не мог не затронуть и этот сложный вопрос в своих передачах. Мне было интересно услышать голос самих ученых и увидеть их собственный путь к вере или отрицанию веры. И в этом смысле у нас есть уникальная возможность отстраниться от эмоциональных аргументов, присмотревшись к тому, что говорят сами ученые.

А вот и моя долгожданная публикация. Моя статья, посвященная 125-летию со дня смерти Уолта Уитмена. Статья написана для моей авторской колонки "Культурный код Игоря Попова", которую я веду в газете "Мирт".

Когда при жизни мы можем оценить гения? Какой линейкой и каким отвесом, да и по каким параметрам возможно произвести эти замеры?

Гений стоит над зияющей пропастью человеческого бытия и вечности. Он слышит и видит то, что недоступно человеческому слуху и зрению. И пытается это выразить в понятных человеку символах, знаках, звуках, словах. Выразить невыразимое – непосильная задача для человека. И мы лишь годы спустя удивляемся прозрениям и смелости гиганта, которого при жизни все почитали за чудака и сумасшедшего.

26 марта 2017 года исполнилось 125 лет со дня смерти классика американской поэзии, ее реформатора и новатора Уолта Уитмена.

Поэзия принципиально непереводима. Все попытки обуздать дикого мустанга превращаются в гениальное искусство интерпретаций. По отношению к Уитмену это более, чем правда. И все же русскому читателю повезло. Благодаря выдающимся К. Чуковскому, Б. Слуцкому, М. Зенкевичу, В. Левику, А. Старостиной с нами заговорила поэзия Уитмена на русском языке.

Мать поэта была дочерью голландского скотовода Корнелия ван Вельзора, но все ее предки по отцовской и материнской линии были мореплавателями. Уитмен испытывал привязанность к доброй, отзывчивой матери, но самостоятельно мыслить его приучил суровый отец, друживший с просветителем-демократом Т. Пейном. Отец был приверженцем социалистов-утопистов Р. Оуэна и Фрэнсис Райт.

Когда Уитмену было четыре года, родители переехали в Бруклин, ныне район Нью-Йорка. Здесь он шесть лет ходил в муниципальную школу, и на этом его формальное образование закончилось.

Поработав некоторое время рассыльным, Уолт поступил в ученики к типографскому наборщику. В типографии Уитмену представилась возможность познакомиться с художественной прозой, это и определило его жизненный выбор. Отныне он грезит только литературой.

Моя статья, посвященная Празднику Победы, нашей памяти и прозе В. Быкова

Меня давно мучил вопрос: почему в российском кино разучились снимать фильмы о войне? Безусловно, фильмы выходят, иногда они привлекают к себе внимание, заставляют о них какое-то время говорить, но часто вызывают какое-то странное чувство недоумения. Я стал пересматривать старые фильмы о войне, показывая их свой старшей дочери, и тогда понял: Великая Отечественная перестала быть личным делом тех, кто о ней говорил.

Старые фильмы снимали либо люди, которые сами прошли через горнило войны, либо военное поколение мальчишек и девчонок, еще помнящих, что такое воздушная тревога, похоронки и продуктовые карточки. А для нынешнего поколения режиссеров и актеров война стала творческим продуктом, где больше фантазий, поэтому так много спецэффектов, и так мало правды, потому что ушли боль, страх и общая на всех радость.

Оба моих деда очень не любили говорить о войне. Я слышал о ней лишь со слов бабушки и моего отца, который тоже был скуп в воспоминаниях. Но слишком кровоточила еще рана тех, кто прошел через страшные военные годы, чтобы можно было об этом забывать. Память вообще очень странная штука. Ученых всегда интересовал вопрос записи и сохранения информации в памяти человека. Сам процесс «записи» информации в мозг происходит через возникновение связей между нейронами и создания нейронных сетей.

Уже многие написали свое мнение о новом сериале режиссера Карена Шахназарова "Анна Каренина", вот и я решил высказать свое мнение. Моя статья "Об "Анне Карениной" и не только".

Как же мне нравится, когда сетевые баталии происходят не вокруг того или иного высказывания политиков, обсуждения их аксессуаров, а вокруг литературы и классики. И уже за эту невероятную иллюзию, что людям хочется спорить о том, подходит тот или иной актер на роль их любимых героев, хочется искренне поблагодарить режиссера. Считайте, что вы выполнили свою миссию и привлекли внимание к главному.

Должен сказать, что я с настороженностью стал смотреть новую экранизацию романа Льва Николаевича Толстого «Анна Каренина». Тому было несколько причин. Во-первых, я не очень люблю актерскую игру Елизаветы Боярской. Во-вторых, отечественный кинопром не балует нас в последнее время. Слишком много негатива накопилось и у меня в том числе. С таким скептическим настроем я и начал смотреть сериал Карена Георгиевича Шахназарова. Вначале я пристально искал недостатки, от работы массовки до раздражающих песен китайской девочки, но, откровенно говоря, забыл про все это к исходу первой серии. Сериал меня затянул, и я уже просто получал удовольствие от прекрасной экранизации.

Просмотрев мнения и критику сериала, я понял, что в принципе критику можно разделить на две категории. Первая — при Толстом так не ели, не ходили, не танцевали, не смеялись и так далее. Забавный аргумент. Тут, я думаю, комментарии излишни. Вторая — Лиза Боярская не Каренина. Интересно, а все знатоки образа Анны Аркадьевны в каких дружеских отношениях с актрисой состоят, что называют ее Лизой? А вот про образ Карениной стоит поговорить отдельно. Да и про роман тоже.

Но начну, все же, с образа Карениной. Дело в том, что когда мы говорим об образе литературного героя, то тут начинается чистой воды вкусовщина. Ведь сколько читателей, столько и Анн Карениных. И мы готовы драться на дуэли за то, что эта актриса не соответствует образу Карениной. В основном люди старшего поколения представляют Самойлову в этой роли и поэтому никто больше не сможет быть воплощением толстовского персонажа. А на мой взгляд, пара Елизавета Боярская и Максим Матвеев просто феерически красива. Да и любви их и страсти веришь сразу и до конца.

Моя статья памяти Евгения Евтушенко.

Таким я его и запомнил. Невероятно обаятельным, молодым, энергичным. Он читал свои стихи, словно жонглер, балансируя над залом и запуская в слушателей строками. В его памяти фантазии переплетались с реальностью и становились легендами великого поэта. И в эти легенды нам хотелось верить. А как не поверишь? Ведь перед нами стоял Евгений Евтушенко.

Сегодня, 1 апреля 2017 года, его не стало. Говорить о том, что с его смертью ушла эпоха банально. Евтушенко и сам был эпохой и творцом легенд. Он был разным. Противоречивым, страстным, полным обид и страстей, он был живым, из плоти и крови. При жизни принято было судачить о нем, вспомнить цитаты современников (и не каких-нибудь, а не меньше, чем Бродский или Тарковский). Таким и должно быть поэту — он сам словно стоит между времен, воплощая в своем творчестве, да и жизни всю противоречивость эпохи, в которую жил.

Евгений Александрович Евтушенко родился в городе Зиме Иркутской области 18 июля 1932 года. Его отец, прибалтийский немец по происхождению, Александр Рудольфович Гангнус, был поэтом-любителем. Мать, Зинаида Ермолаевна Евтушенко, была геологом, актрисой, заслуженным деятелем культуры. Вся жизнь поэта с самого рождения была связана с переменами, что отражается в стихах. После возвращения в 1944 году в Москву из эвакуации мама дала сыну свою девичью фамилию. Чуть позже, во время эвакуации периода Великой Отечественной войны, дабы избежать проблем с документами, матери пришлось поменять год в свидетельстве о рождении Евгения на 1933. По отцовской линии Евгений Александрович был внуком известного советского педагога-математика Рудольфа Вильгельмовича Гангуса.

Моя статья о фильме Мартина Скорсезе "Молчание", которую я написал для авторской рубрики в газете "Мирт".

 Ему было 33 года. Как Христу. Он был молодым и одаренным проповедником, когда 5 февраля 1597 года его вместе с другими 25 христианами распинали, подобно Христу, на холме близ города Нагасаки.

Накануне, после многочисленных пыток и призывов отречься, их привезли в город Мияко, где по приговору узникам должны были отрубить уши и носы, однако приговор был смягчен и осужденным отрезали только часть левых ушей. Затем их провели по разным городам, чтобы вид кровоточащих щек заставил христиан отречься от веры. Отрубленные уши показывали в других городах, чтобы запугать остальных. Когда их привели на место казни, каждый из «верных» взглянул на свой крест, на котором предстояло умереть, и обнял его…

Фильм Мартина Скорсезе «Молчание» затрагивает самые трагические страницы истории христианства в Японии. Свою кинокартину знаменитый режиссер поставил по одноименному культовому роману классика японской литературы Сюсаку Эндо. Будучи правоверным католиком, Эндо погружает читателей в болезненную тему гонений на японских христиан и отступничества.

Мама писателя была католичкой, именно поэтому отец мальчика и развелся с ней, после чего она вернулась в свой родной город Кобо. Там мальчик вместе с матерью регулярно посещает богослужения в местной католической церкви. В 12 лет Эндо принимает водное крещение и становится католиком (в крещении ему дали имя Павел). Там же он заканчивает среднюю школу.

Моя новая статья о фильме "Анимированная жизнь" и мое высказывание об аутизме и том, с чем сталкиваются родители детей с аутизмом.

Разноцветная жизнь

Жизнь наших детей – это особенный мир. Мы воспринимаем его как должное, но это настоящее чудо. И самое удивительное, когда они пускают нас в свой мир. Иногда путь к своему ребенку – это дорога через тьму. Ты не знаешь, что будет дальше, но идешь, потому что тебе нужна надежда. Иначе не справиться.

В декабре 2016 года на российские экраны вышел документальный фильм американского режиссера Рождера Росса Уильямса «Анимированная жизнь». Картина получила приз за лучшую режиссуру на кинофестивале «Sundance», призы зрительских симпатий международных кинофестивалей в Сан-Франциско, Беркшире, Нантакете, кинофестивале документального кино «Full Frame» и фестивале «Telluride Mountainfilm». Также фильм был участником программы на Международном кинофестивале «Hot Docs» и Международном фестивале документальных фильмов в Шеффилде. В декабре 2016 года картина была включена в шорт-лист Американской киноакадемии, как претендент на премию «Оскар» в номинации «Лучший документальный фильм».

Фильм поставлен по книге известного писателя и журналиста, обладателя Пулитцеровской премии Рона Саскинда «Анимированная жизнь». Это картина о том, как семья борется за своего сына, которому в три года врачи поставили диагноз «аутизм». В интервью изданию «Медуза» сам Саскинд вспомнил, что они ощущали с женой, когда узнали о диагнозе своего сына Оуэна: «Мы были в замешательстве. И в ужасе. Оуэну было два с половиной года, у него был словарный запас из нескольких сотен слов — «я люблю тебя», «когда я получу мороженое» и так далее; он мог выражать эмоции. И вдруг за несколько месяцев он потерял почти все речевые навыки, от нескольких сотен слов, которые он знал, осталось всего одно — «сок». С моторикой тоже начались проблемы, он не мог поддерживать зрительный контакт. Он плакал, хотя никогда не был плаксой; наоборот, он был довольно веселым. Мы не понимали, что произошло. Все это казалось каким-то безумием. Как будто нашего сына кто-то похитил».

Моя статья о фильме "Прибытие" Дени Вильнёва, повести Теда Чана "История твоей жизни" и всем человеческом, что мы несем в космос и не можем убежать от себя.

В маленьком зале кинотеатра было довольно уютно. На небольших двухместных диванчиках расположились либо влюбленные парочки, либо родители с чадами. Фильм уже сошел с киноэкрана, и мне удалось попасть в единственный кинотеатр, где его еще показывали. Мне было комфортно и уютно, но кино, которое я посмотрел, заставило меня забыть про чувство комфорта.

Выйдя из кинозала, я долго не мог понять, что со мной происходит. Почему я не могу сформулировать то, что увидел, а вернее пережил во время кинопоказа. Уже давно я не испытывал такого культурного шока от просмотра фильма. Пожалуй, этого не происходило с того момента, когда я впервые посмотрел «Солярис» Андрей Тарковского. Но канадскому режиссеру Дэни Вильнёву удалось снять свой фильм «Прибытие» именно так, чтобы озадачить, вырвать зрителя из уютного положения «а-я-там-смотрю-не-трогайте-меня-я-ведь-зритель».

Фильм «Прибытие» Дэни Вильнёв снял по великолепной повести писателя-фантаста, мастера короткой прозы Теда Чана «История твоей жизни». И, говоря о фильме, невозможно обойти стороной литературный оригинал. Повесть я прочитал позже просмотра фильма, и очень этому рад хотя бы потому, что мое восприятие от чтения нисколько не пострадало от визуала экранизации.

Ну вот и ещё одна моя статья о книгах, на этот раз тех, что на меня повлияли. Статья написана в авторскую колонку "Культурный код Игоря Попова", которую я веду в газете "Мирт".

Закончился 2016 год и многие литературные критики, писатели, да и просто заинтересованные читатели стали составлять свои итоговые списки. Рассудилось и мне поговорить о книгах. Но не о тех, которые понравились или шокировали меня в прошедшем году, а о тех произведениях, которые стали частью моего культурного пространства, которые в свой час со мной заговорили и оказали на меня влияние. Статья эта грозит превратиться в целую книгу, поэтому мне придется действовать очень избирательно.

Я очень солидарен (в кои-то веки) с тем, что Генри Миллер написал в своей книге «Книги в моей жизни»: «Что делает книгу живой? Как часто об этом спрашивают! На мой взгляд, ответ прост. Книга живет благодаря страстной рекомендации одного читателя другому. Ничто не может задушить этот основной импульс в человеке. Несмотря на мнения циников и мизантропов, я убежден, что человеку всегда будет свойственно стремление делиться своими глубочайшими переживаниями. Книги принадлежат к числу тех немногих вещей, которые вызывают глубокую любовь. И чем лучше человек, тем охотнее делится он самыми любимыми своими сокровищами.

Праздно лежащая на полке книга представляет собой впустую растраченный боезапас. Подобно деньгам, книги должны постоянно обращаться. Занимайте и давайте взаймы как можно больше - это относится и к деньгам, и к книгам! Особенно же к книгам, поскольку книги бесконечно важнее денег. Книга - не только друг, она создает новых друзей. Если вы владеете умной и тонкой книгой, она вас обогащает. Но если вы пустите ее в обращение, она обогатит вас в троекратном размере».

Великолепно сказано!

Ну что ж, последую совету Миллера и начну свое интеллектуальное инвестирование.

По многочисленным просьбам, написал свой список лучших книг 2016 года. Хорошего вам чтения.

Как уже многие начали составлять списки лучших книг уже прошедшего 2016 года, то рассудилось мне, обложившись на диване солидными фолиантами, окинуть взглядом прошедший книжный год и предложить свой очень субъективный, иногда хаотичный и очень личный список лучших книг 2016 года по авторской версии. Моя книжная полка в вашем распоряжении.

Начну я, пожалуй, не с художественной литературы, а с полки книг нон-фикшн, то есть не художественных книг, которые поразили меня, заставили задуматься, спорить.

Издательство Библейско-богословского института св. апостола Андрея выпустило в свет книгу, которую ожидали многие. Это уникальный труд всемирно известного французского философа, историка и литературоведа Рене Жирара «Вещи, сокрытые от создания мира». Это, по-моему, лучшая книга выдающегося французского мыслителя. Парадоксальная, спорная, дискуссионная, талантливая. По сути это перенесенные на бумагу диалоги Жирара с психиатрами Жан-Мишелем Угурляном и Ги Лефором, в которых они затрагивают вопросы религии, литературы, антропологии и психоанализа. Эта книга для меня универсум культурного пространства выдающего мыслителя, к которой я буду возвращаться снова и снова.

Моя новогодняя статья о праздничном настроении и "Серебряных коньках" Мери Мейп Додж.

С чем ассоциируется Новый год? Каждый его ждет и проживает по-своему. У кого-то он ассоциируется с любимыми фильмами, у кого-то с рекламой «Кока-Колы» и звоном бубенцов, у кого-то с ясным и прозрачным звездным небом, которое ты впервые открываешь детстве, мечтая, что совсем скоро человек долетит до самых дальних Галактик, у кого с салатом «Оливье» и бурным весельем. А у кого-то с книгами, как у меня.

Для меня Новый год всегда ассоциировался с замечательной книгой американской писательницы Мери Мейп Додж «Серебряные коньки» (помните, именно о ней романтичная героиня Мэг Райан в фильме «Вам письмо» увлеченно рассказывала маме, которая выбирала рождественский подарок для детей в большом книжном магазине). Сказать, что книга знаменитая и культовая – значит ничего не сказать.

Повесть американской писательницы Мери Мейп Додж (1831-1905) «Ханс Бринкер, или Серебряные коньки» впервые увидела свет в 1865 году и сразу же стала настоящим бестселлером. С тех пор повесть выдержала свыше ста изданий на многих языках мира.

Ну и в Рождественский сочельник продолжение моего цикла "Рождественская лестница". На этот раз я не смог обойти великого Джотто ди Бондоне и его "Поклонение волхвов".

У каждого свои взаимоотношения с живописью. И это всегда особая история, достойная того, чтобы о ней написать. Но что заставляет нас проходить мимо одних живописных полотен, отмечая мастерство художника, его индивидуальность, но оставаясь при этом равнодушным зрителем, и останавливаться у других, не в силах даже сформулировать, что же нас так поразило именно в этой картине? Как художник умудряется запечатлеть время и тот восторг, который пронзает нас от соприкосновения с вечностью? Для меня это до сих пор остается тайной.

И среди всех гигантов мировой живописи совершенно отдельно стоит великий флорентиец Джотто ди Бондоне. Современник художника Петрарка писал о нем: «Перед образами Джотто испытываешь восторг, доходящий до оцепенения». Художник и архитектор эпохи Проторенессанса (Предвозрождения), предвосхитил и задал направление итальянской живописи на несколько столетий вперед. Преодолев византийскую иконописную традицию, стал подлинным основателем итальянской школы живописи, разработал абсолютно новый подход к изображению пространства. Из его работ выросли Леонардо да Винчи, Рафаэль, Микеланджело.

Яркая личность Джотто выделяется среди итальянских мастеров Проторенессанса прежде всего склонностью к новаторству, к созданию новой художественной манеры, предопределившей классический стиль грядущей эпохи Возрождения. В работах Джотто подчас достигал такой силы в столкновении контрастов и передаче человеческих чувств, которая позволяет видеть в нем предшественника величайших мастеров Возрождения. Он работал как живописец, скульптор и архитектор. Но все же главным его призванием была живопись.

А вот и первая статья из моего традиционного цикла "Рождественская лестница". На этот раз о замечательном поэте Вячеславе Иванове.

В Рождественский адвент неизменно царит какое-то особое настроение. Природа этого настроения для меня является загадкой. Хочется отложить насущные дела, вопиющие к совести своей срочностью, и просто посидеть в тишине декабрьского вечера, смотря на мерцание гирлянд на собственноручно наряженной елке. Даже книжная полка манит не составленным на будущий год списком книг, которые обязательно нужно прочесть. И ты выбираешь среди разноцветных и разнородных корешков что-то особенное, а желательно и соответвующее духу ожидаемого праздника.

Из года в год списк рождественского чтения редко преподносит сюрпризы. Неизменный Бродский со Звездой, светившей в пещере, холодной местностью, склонной скорее к жаре, волхвами и предрождественской сутолокой в магазинах. Конечно, Диккенс с «Рождественскими повестями», Достоевский, местами Гейне, Пастернак, произведения которых ты уже знаешь наизусть. И все же удивительно, что среди всего этого, уже ставшего привычным, рождественского чтения, всегда можно совершить открытие.

В этом году, готовясь к Рождеству и подбирая стихи для праздничных поздравлдений, я перелистывал сборники стихов своих любимых поэтов. Строки возникали в моей голове еще задолго до того, как я начинал их читать на страницах поэтических антологий. И вот тут меня ожидало открытие, связанное с поэтом Серебряного века, которого не так часто вспоминают среди величественных имен его современников. И я не ожидал, что небольшое стихотворение Вячеслава Иванова так поразит меня. Впрочем, не менее поразительной была и жизнь поэта и его духовные и творческие искания.

Моя новая статья "Бремя потрясений" в авторскую колонку, которую я веду в газете "Мирт" о фильме "Землетрясение" и том, почему именно этот фильм важен.

Настоящее искусство часто шокирует нас. Именно так - через потрясение и шок - мы и приходим к катарсису. И не к тому хрестоматийному катарсису из учебников по теории искусства, а к настоящему, который и описать часто трудно, потому что он ощущается кожей, он переворачивает наш мир и не дает нам покоя. Но особенно шокирует то произведение искусства, которое выводит наружу наши страхи и ставит нас с ними лицом к лицу, не давая опомниться и применить всевозможные психологические приемы защиты, которые мы годами оттачивали и доводили до совершенства.

Когда я шел на премьеру фильма «Землетрясение», я прекрасно понимал, что иду не на развлекательный блокбастер. Тут неуместно ведро с попкорном и желание приятно провести вечер выходного дня.

Однако, опасения у меня, естественно, были. Опасения были вызваны и личностью самого режиссера Сарика Андреасяна, который стал популярным, снимая довольно низкопробные комедии. Да и опасался я, что тему человеческого горя очень сложно передать честно и легко впасть в пафос и выдать штампы.